Страница:
– Мы сейчас спустимся, – сказала она; потом, повернувшись к Флейм, попросила: – Подай мне, пожалуйста, куртку, дорогая.
Флейм – в роли супруги Блейз-мужчины – выполнила просьбу; только подала она ей не куртку, а меч. Я просто задохнулся от такой дерзости, но хозяин гостиницы поклонился и спокойно вышел из комнаты. Блейз распахнула перед нами дверь.
– Говори как можно меньше, – шепнула она мне, когда я проходил мимо нее. – Флейм будет трудно скрыть твой акцент.
Я кивнул, хоть и пробормотал себе под нос:
– У вас обеих, должно быть, морская лихорадка.
– Будем надеяться, среди стражников нет обладающих Взглядом, – добавил Руарт, – иначе вы все окажетесь по шею в гуано.
В зале нас дожидались шестеро стражников, а еще несколько околачивались перед гостиницей. Блейз без колебаний спустилась по лестнице, следом за ней шла Флейм, а я немного отстал; Руарт тем временем вспорхнул на балку под потолком. Только в этот момент, увидев его наверху, откуда ему все было видно, я догадался, каким образом Блейз выигрывала тогда в Мекатехевене: проклятая пичужка сообщала ей, какие карты у ее партнеров. Сотворение, что за бесшабашная компания! Неудивительно, что они влипли в неприятности.
– Как я понимаю, ты хотел увидеться с нами, воин? – обратилась Блейз к главному стражнику; в ее голосе прозвучала точно отмеренная доза высокомерия по отношению к нижестоящему и любезности в адрес незнакомца. – Меня зовут Дукрест. Это моя жена Лисе. С нами мой слуга. Что-нибудь не в порядке?
Стражник покачал головой.
– Прости, что потревожил вас, сир-путешественник. Мы ищем беглецов, но вы к ним явно не имеете отношения. Больше мы вас не побеспокоим. – Он поклонился и махнул рукой своим людям. Они двинулись к дверям – все, за исключением самого молодого – щуплого подростка лет четырнадцати. Мы все заметили, каким ошарашенным он выглядел: смотрел на нас, словно у каждого выросла вторая голова. Флейм улыбнулась пареньку.
К счастью, никто из стражников ничего не заметил. Они прошли мимо мальчишки, который все еще стоял, разинув рот, и покинули гостиницу.
Блейз тихо выругалась.
– Он обладает Взглядом? – шепотом спросила Флейм. Блейз кивнула. Флейм подала знак Руарту, и тот, что-то чирикнув, вылетел следом за парнишкой, когда тот, придя в себя, двинулся следом за остальными.
Я глубоко вздохнул и ощутил то же, что чувствовал по дороге в Лекембрейг, когда Флейм устроила спектакль в селении старателей: то же самое отвращение, боль, чувство, будто творится что-то ужасно неправильное.
– Давайте-ка сядем и закажем выпивку, – как ни в чем не бывало сказала Блейз. – Руарт в случае чего нас предупредит.
Я чуть не подавился словами, пытаясь взять себя в руки, потом выдавил:
– Если паренек обладает Взглядом, не думаешь ли ты, что нам следовало бы бежать?
Блейз покачала головой, села за один из столов и знаком велела принести нам выпивку.
– Мой опыт говорит, что обычно опасность испаряется, если ты не обращаешься в бегство. Попытка скрыться только показывает всем, что дело нечисто и стоит устроить за тобой погоню. Три кружки сидра, пожалуйста. – Последняя фраза предназначалась служанке.
– Ты постепенно привыкнешь к замашкам Блейз, – мягко сказала мне Флейм. – Путешествовать в ее обществе – все равно что ехать на акуле. Пока крепко держишься – все в порядке; ну а если свалишься – тут тебе и конец.
– Это замечательно успокаивает, – проворчал я. – Пока приятели данной акулы будут отгрызать мне ноги, я смогу утешить себя мыслью, что та, на которой я еду, опасности для меня не представляет. – Флейм засмеялась. Я снова сделал глубокий вдох и обнаружил, что отвратительное чувство близости зла наконец исчезло.
Служанка принесла нам сидр, и я уткнулся в свою кружку, страстно желая оказаться где-нибудь в другом месте.
Через двадцать минут Руарт вернулся и подлетел к нашему столу.
– Беспокоиться не о чем, – сообщил он.
– Но ведь парнишка обладает Взглядом, верно? – спросила Блейз.
– Да.
Блейз нахмурилась.
– Едва ли он станет нам сочувствовать. Он же из городской стражи! Почему он не сказал своему начальнику, что мы лжем?
Большую часть ответа Руарта я не понял, и Флейм пришлось переводить. Как выяснилось, Руарт проводил отряд до следующей гостиницы, где тоже был устроен обыск. Все это время мальчишка не разговаривал ни с кем – ни с кем и ни о чем.
– И все-таки я предлагаю смыться, – сказал я. – Прямо сейчас.
– Что ты можешь сказать о мальчишке по его запаху? – спросила меня Блейз.
– Он пах так, словно свалился вниз головой с селвера, – ответил я. – Он был растерян, смущен, запутан. Как только он опомнится, он наверняка что-то предпримет.
– Если мы сейчас уйдем из гостиницы, это сразу же вызовет подозрение, – сохраняя прежнее спокойствие, сказала Блейз. – Мы остаемся.
– Это безрассудство, – стоял я на своем, хоть и восхищался хладнокровием Блейз. Неужели ничто и никогда не может лишить ее самообладания?
– Ничего подобного. Послушай, паренек вряд ли хоть раз в жизни сталкивался с силвом или силв-магией, разве что видел издали хранителей, когда те тут бывали. Он или побоится рассказать о том, что видел, чтобы его не обвинили в фантазиях, или свяжет серебристо-голубую дымку, созданную Флейм, с хранителями. А связываться с хранителями – себе дороже.
Я допил свой сидр.
– Хорошо бы, чтобы ты оказалась права, Блейз. Ведь если ты ошибаешься, у тебя на совести окажется тяжелый груз, когда мы все будем прохлаждаться в феллианской тюрьме.
Флейм фыркнула.
– Не тревожься, Кел. Она, как всегда, рассчитывает, что мои иллюзии вызволят нас из беды. Боюсь, что такова уж моя судьба: вечно спасать эту беспомощную девицу. – Она с усмешкой взглянула на Блейз; та только закатила глаза.
Я поднялся.
– Пойду в свою каморку, и пусть мир разваливается на части, – сказал я кисло. – Руарт, предупреди меня, пожалуйста, когда придет время впадать в панику.
Вернувшись к себе, я перетащил кровать к окну, чтобы можно было, сидя там, следить за входом в гостиницу. Я совершенно искренне ожидал, что стражники вернутся. Вместо этого через три часа я заметил приближающегося парнишку. Он сменил форму городской стражи на обычную одежду и мчался так, словно за ним гнался рассерженный селвер.
«Проклятие! – подумал я. – Вот и начинаются неприятности».
ГЛАВА 10
Декан Гринпиндилли родился в бедном домике на сваях на илистом берегу бухты Китаму. В отлив обнажалось дно – серая липкая поверхность, казавшаяся надежной опорой, но готовая поглотить любого, кому хватило бы глупости на нее ступить. Никто никогда не посещал жилище Гринпиндилли иначе, как в прилив на лодке.
Сам домик, выстроенный из плавника, был не намного больше шалаша. Ничего, что можно было бы назвать мебелью, там не имелось, за исключением очага из обожженной глины и бочки для сбора дождевой воды; жилище служило крышкой ловушки для рыбы. В прилив рыба попадала в туннель из вбитых в дно кольев, который заканчивался плетеной ловушкой, расположенной под домиком. Когда вода отступала, отец Декана, Болчар, спускался по лесенке и вылавливал добычу из жидкой грязи. Мать Декана потрошила рыбу и солила и сушила то, что не съедали члены семьи. Раз в месяц Болчар на ялике отправлялся на берег, чтобы набрать дров для очага и обменять в деревне соленую рыбу на овощи, старую одежду или еще что-нибудь.
В первые семь лет жизни Декан, или Дек, как его называли родители, ничего другого, кроме своего домика, не видел.
Он помогал матери выпаривать соль из морской воды и вялить рыбу, раскладывая выпотрошенные тушки на солнце; в его обязанности входило убирать их перед дождем. Вся жизнь Дека заключалась в попытках увернуться от вечно недовольного сварливого отца – что было нелегко, поскольку убежать было некуда, – ив чудесных историях, которые рассказывала мать.
Когда мальчику исполнилось семь, отец в первый раз взял его на берег. Деку, впрочем, не удалось насладиться гостеприимством жителей деревни: Болчар заставил его собирать плавник на берегу. С тех пор Дек каждый раз сопровождал отца, и обеспечение семейства дровами стало его обязанностью. Сколько бы выброшенных на берег деревяшек он ни натаскал, отец никогда не бывал доволен, и дело всегда кончалось оплеухами.
Посетители в домике на сваях были редкостью: отец и мать Дека не имели ни родных, ни друзей. Раз или два в год неожиданно налетевший шквал заставлял какое-нибудь суденышко искать укрытия рядом с жилищем семьи Дека, и тогда рыбаки, вскарабкавшись по лесенке, рассаживались на полу, чтобы переждать непогоду. Мать Дека угощала их горячим питьем из водорослей, а отец заводил разговор о том, каким малым стал улов.
Такая жизнь совсем не подходила для подрастающего мальчишки, но узнал об этом Дек только потому, что мать его была сказительницей.
Звали ее Иния. Когда-то ее называли сир-Иния Гринпиндилли. Когда-то она была хорошенькой младшей дочерью любящих родителей. Ее отец был купцом из Мекатехевена; обладая Взглядом, он вел прибыльную торговлю с силвами: закупал полотно у хранителей, имевших ткацкое производство на Брете.
Иния была изнеженным и избалованным ребенком; любимым ее занятием было сидеть на площади перед домом и слушать рассказы профессиональных сказителей. Если бы все шло как положено, она вышла бы замуж за сына кого-нибудь из компаньонов отца, жила бы в богатом доме по соседству с родителями и растила бы собственных детей. Отец, впрочем, не спешил с замужеством младшей и любимой дочки, да и ей жизнь в родительском доме нравилась. Когда Инии исполнилось девятнадцать, она стала приставать к отцу, чтобы он взял ее с собой, когда в следующий раз отправится на Брет: ей страшно хотелось побывать в другом островном государстве, испытать приключение. Отец был рад угодить девушке, и они вместе отправились на принадлежавшем семейству торговом судне на Брет. Сначала путешествие было вполне благополучным: обогнув мыс Кин, капитан взял курс на запад вдоль берега Мекате. Однако к северу от бухты Минкан на мореходов обрушился необычный для этого времени года шторм, корабль лишился мачт и стал беспомощной игрушкой ветра и течений.
В конце концов его выбросило на скалы у северной оконечности бухты Китаму. Иния в это время находилась в своей каюте; когда корпус судна разломился, ее выбросило в воду. Девушка сильно пострадала: ей рассекло щеку, колено оказалось раздроблено. Грозные волны швыряли доску, за которую она уцепилась, пока не вынесли на мелководье. Там Инию на следующий день и нашел Болчар, возвращавшийся на своем ялике из деревни. Он отвез девушку в свой домик на сваях – и уже больше не отпустил.
Сначала все было просто. Израненная Иния страдала от боли и потери крови. Она металась в бреду на подстилке из водорослей, с трудом ела рыбный суп, которым ее кормил Болчар, – ее губы, как и щека, были разорваны. Даже и поправившись, Иния долго не могла говорить: прошли месяцы, прежде чем она смогла вымолвить хоть слово, да и то речь ее оставалась искаженной. Колену Инии уже ничто не могло помочь, и ей до конца жизни приходилось волочить за собой изуродованную ногу. Когда наконец Иния поднялась с подстилки и оглядела мир, в котором ей теперь предстояло жить, она расплакалась. Она уже не раз замечала жадный блеск в глазах Болчара и знала, что ее ждет. Она поняла, что не сможет никогда покинуть домик на сваях.
Сопротивляться было бесполезно: Болчар был достаточно силен, чтобы делать с ее телом, что пожелает. Если Иния подчинялась, он ее хотя бы не бил. А когда родился Дек, Болчар получил дополнительный рычаг, чтобы управлять ею: достаточно было замахнуться на ребенка, и Иния соглашалась на все, лишь бы умиротворить Болчара.
Зеркала, чтобы разглядеть свое лицо, у нее не было, но Иния ловила взгляды рыбаков, изредка посещавших дом на сваях; она видела, как раздражают их ее попытки заставить понять ее неразборчивую речь. Однажды она услышала, как ее со смехом назвали полоумной женой местного сумасшедшего. Даже если бы ей удалось бежать, что бы с ней стало? У нее будущего не было, но сыну она хотела дать хоть что-нибудь…
Иния жила ради Дека. Она твердо решила, что, когда он подрастет достаточно, чтобы уметь позаботиться о себе, он начнет новую жизнь. Ее рассказы, которые так охотно слушал малыш, должны были подготовить его к существованию в мире, который не ограничивался бухтой Китаму, – Иния описывала сыну свою прежнюю жизнь, свою семью, торговые династии Мекатехевена. Пересказывала она и пересуды о политике, услышанные за обеденным столом в отцовском доме, и легенды о приключениях и чудесах, которые слышала в юности от профессиональных сказителей, – все, что могла вспомнить.
Дек впитывал эти рассказы как губка. Если ему иногда бывало трудно отделить правду от вымысла, винить его в этом не приходилось: ведь своими глазами он мало что видел. Он даже не знал, что обладает Взглядом, – никаких магов, ни добрых, ни злых, в бухте Китаму не водилось.
Когда Деку исполнилось двенадцать, Иния велела ему бежать, когда в следующий раз он отправится с отцом на берег. Она велела ему добраться до Мекатехевена, до ее родных. Дек отказался покинуть ее. Каждый раз, когда мальчик отправлялся на берег, Иния шептала ему одно и то же, и каждый раз он возвращался. Потом, когда ему уже почти сравнялось четырнадцать, вернувшись с берега, он не обнаружил матери. Она исчезла. Не осталось никаких следов того, что с ней случилось.
Деку и не было нужды их искать. Он знал. После того как они с Болчаром уплыли, начался отлив, оставив за собой серую грязь, достаточно глубокую, чтобы в ней мог утонуть высокий мужчина… и уж тем более женщина, выпрыгнувшая из окна дома на сваях.
И он знал, почему Иния это сделала: только так она могла заставить его покинуть бухту Китаму.
Дека терзало раскаяние, но еще более сильной была пылавшая в нем ненависть. В следующий раз, когда они с Болчаром отправились в ялике на берег, Дек оглушил отца веслом и утопил его. Жалел он только об одном: что не сделал этого раньше, когда еще можно было спасти мать. Он отправился в прибрежную деревню и сообщил старосте, что Иния упала в воду, Болчар прыгнул следом, чтобы ей помочь, и оба они утонули. Дек предложил жителям деревни свой ялик, дом на сваях и главную ценность – ловушку для рыбы – в обмен на плату за проезд до ближайшего города. Им оказался Лекенбрейг.
Лекенбрейг поразил мальчика. Сколько ни описывала ему Иния городскую жизнь, он оказался не готов даже к самым первым впечатлениям. Шум и суета, размер зданий – зданий, выстроенных из камня! – толпы народа, разнообразие красок и запахов – все это заставляло Дека дрожать.
Он последовал совету рыбака, который привез его в Лекенбрейг, и обратился за помощью к городской страже. Начальник стражников оказался добрым человеком, отцом сына примерно одних лет с Деком. Он выслушал паренька и взял его под опеку; к счастью, Деку хватило сообразительности придерживаться той же версии гибели родителей, что и рассказанная им деревенскому старосте. Была предпринята попытка разыскать семью Инии в Мекатехевене, а тем временем Дек поселился в казарме и сделался любимой забавой стражников. Как можно было не подшутить над мальчишкой, который не знал, как разбить яйцо или на что нужны деньги, который никогда не сидел на стуле, не пил из бутылки и не доставал воду из колодца, не носил башмаков, не гладил собаку и не слышал, как мурлычет кошка! Стражники не были злыми людьми, но от их бесконечных насмешек Деку приходилось несладко. Парнишка научился глуповато улыбаться в надежде, что стражникам надоест потешаться над его невежеством.
Со временем пришел ответ из Мекатехевена. С тех пор как разбился корабль и пропали Иния и ее отец, минуло семнадцать лет, и старший брат Инии, который теперь возглавлял семейное дело, хоть и признавал, что осиротевший мальчишка вполне может быть его племянником, не видел смысла в его прибытии в Мекатехевен. Впрочем, купец был человек щедрый. Он предложил оплатить обучение Дека, чтобы тот со временем смог поступить в городскую стражу, и прислал денег на приобретение одежды и других необходимых вещей.
Начальник стражников посоветовал Деку принять это предложение. «Твой дядя не обязан тебя содержать, – говорил он. – Может быть, твоя матушка и могла рассчитывать на часть наследства, но ты же не можешь доказать, что ты ее сын, да и в любом случае ты незаконнорожденный. Лучше возьми деньги и сделайся стражником, как он предлагает».
Дек был слишком неопытен, чтобы разбираться в людях. За всю свою жизнь он близко знал всего двух человек: отца, который его регулярно бил и никогда не проявлял к нему ни малейшей привязанности, и мать, которая из любви к нему не побоялась умереть. Дек ничего не знал о людях, чье отношение к нему лежит между этими крайностями, но что-то говорило ему, что начальник стражников к нему расположен. Он решил последовать его совету и вступить в городскую стражу; в память о матери Дек взял фамилию Гринпиндилли.
Первый год службы показался Деку нескончаемым: ему приходилось терпеть бесконечные розыгрыши. Постепенно, впрочем, он научился верить не всему, что ему говорили, и узнал достаточно о том новом мире, в котором теперь жил, чтобы стать его частью.
На том, однако, проблемы Дека не кончились. Одно дело – быть четырнадцатилетним учеником, и другое – стать стражником, макушка которого не доставала до верхней пуговицы на мундирах остальных: за тот год, что Дек прожил в городе, он ничуть не вырос. Хотя сытная еда позволила ему немного набрать вес, а постоянные упражнения сделали мышцы сильными, Дек просто не имел такого сложения, которое требовалось для службы в городской страже. Начальник согласился подождать еще немного, но всем было ясно: если Дек в самое ближайшее время не вырастет, ему придется искать другое занятие.
Вот так обстояли дела, когда стражникам приказали заняться поисками беглых преступников: полукровки, вооруженной мечом, рыжего веснушчатого горца с Небесной равнины и белокурой красавицы-цирказеанки.
Когда Дек вошел в зал гостиницы, где, как было известно, остановились трое путешественников, купивших билеты на пакетбот, отправляющийся на Порф, все, казалось, должно было ограничиться рутинным допросом. Не было никаких подозрений насчет того, что эти трое как раз и окажутся беглецами, так что Дек ужасно удивился, увидев перед собой именно тех, кого стражникам велели ловить, – полукровку, горца и цирказеанку. Более того, полукровка сжимала рукоять меча с таким видом, словно очень хорошо знала, как им пользоваться.
– Как я понимаю, ты хотел увидеться с нами, воин? – сказала она. – Меня зовут Дукрест. Это моя жена Лисе. С нами мой слуга. Что-нибудь не в порядке?
Дек вытаращил глаза. Полукровка притворялась мужчиной, и никто не замечал обмана! У парнишки отвалилась челюсть.
Бендер, стражник, командовавший патрулем, поклонился.
– Прости, что потревожил вас, сир-путешественник. Мы ищем беглецов, но вы к ним явно не имеете отношения. Больше мы вас не побеспокоим, – сказал он и махнул рукой в сторону двери.
Дек был не в силах пошевелиться. Он видел серебристо-голубые отсветы, игравшие на всех троих незнакомцах. Это было очень красиво: сияние трепетало и меняло оттенки. «Это силв-магия», – подумал Дек. Так об этом рассказывала ему его мать.
Дек знал, что должен был бы доложить об увиденном Бендеру, но тут высокая женщина посмотрела на него – посмотрела прямо ему в глаза – и улыбнулась. Дек ощутил незнакомое раньше чувство – чувство узнавания; полукровка словно сказала ему:
– Мы с тобой родня, паренек, ты и я. – Ее скрывала силв-магия, но Дек знал, что колдунья – не она. Она была одной из обладающих Взглядом.
И он обладал Взглядом тоже.
Все еще в состоянии шока, Дек повернулся и вышел следом за остальными из гостиницы. Весь остаток дня он сопровождал Бендера и его людей, но мысли его были далеко. Он пытался вспомнить все, что мог, из рассказов матери о силв-магах и обладающих Взглядом. Обладающих Взглядом она называла «своим народом», а силвами восхищалась; она всегда жалела, что не обладает их талантами…
– Тогда бы я ни за что тут не осталась, – говорила она Деку. – Я могла бы в любой момент, как только пожелала бы, бежать отсюда…
Деку совсем не нравилась мысль о том, что он мог бы выдать обладающую Взглядом или силва, а в друзьях он отчаянно нуждался. Когда стражники вернулись в казарму, Дек незаметно переоделся в обычную одежду и побежал в гостиницу. Какая-то часть его души дрожала от страха, как илистый прыгун в клюве у цапли: Дек знал, что силвы – могущественные маги, обладающие нешуточной властью, но, с другой стороны, Дек испытывал приятное волнение от того, что он – один из обладающих Взглядом и сейчас встретит кого-то из своего народа. Он ведь до сегодняшнего дня и не знал, что обладает Взглядом! Деку никак не удавалось унять дрожь.
Как только я увидел, что паренек направляется к гостинице, я постучал в дверь комнаты Блейз и Флейм.
– Мальчишка идет к нам, – сообщил я им.
– Так я и думала, – сказала Блейз. – Создай иллюзию, Флейм.
Превратившись в мужчину, полукровка вышла на лестничную площадку.
Парнишка, войдя в гостиницу, сразу двинулся к лестнице, но тут раздался бас хозяина:
– Постой-ка! Куда это ты собрался?
Блейз, стоя на площадке, перебила его:
– Все в порядке, хозяин. Этот паренек – к нам. – Она ободряюще улыбнулась, и Дек поднялся по лестнице.
Заглянув в дверь комнаты, он обвел взглядом нас всех. Наконец парнишка с запозданием сообразил снять шапку и начал вертеть ее в руках.
– Меня зовут Дек… то есть Декан Гринпиндилли.
Блейз поманила его внутрь.
– Заходи, Декан. Я – Блейз Полукровка. Вон там сидит Флейм Виндрайдер, а рыжий лохматый горец – это Келвин Гилфитер. – Представлять Руарта она не стала – намеренно, как я понял. – Ты хотел увидеться с кем-то из нас?
– Ты обладаешь Взглядом, – без предисловий сказал Дек. – Я тоже. – Парнишка взглянул на Флейм. – А ты – силв.
– Возможно, – кивнула Блейз. – Ну и что из этого?
– Вы те самые преступники, которых ищут. Я ничего никому не сказал.
– Спасибо, – серьезно сказала ему Блейз. Последовало молчание. Паренек все вертел в руках шапку и переступал с ноги на ногу. Флейм пожалела бедолагу.
– Проходи и садись, Декан. – Она похлопала по постели рядом с собой. – Ты смело поступил, придя сюда к нам. Откуда ты знал, что мы тебя не заколдуем?
– Ты не можешь этого сделать, – уверенно ответил Дек. – Я ведь обладаю Взглядом. Да и вообще мама говорила, что силвы – хорошие.
Блейз презрительно фыркнула.
– Силвы, мой мальчик, по большей части бесчестные и жестокие лицемеры, которым нельзя верить ни на грош. Впрочем, некоторые из них мне нравятся.
Флейм кинула на нее сердитый взгляд и снова обратилась к Деку:
– Лучше расскажи нам, паренек, чего ты хочешь.
– Я хочу отправиться с вами. Меня вот-вот выгонят из городской стражи, потому что я ростом не вышел. Я хочу вместе с вами сражаться с дун-магами.
Мы все растерялись, услышав такое.
– Почему ты решил, что мы собираемся сражаться с дун-магами? – спросила Флейм.
– Потому что именно это делают силвы и обладающие Взглядом, – уверенно ответил Дек.
– Э-э… – смущенно протянула Флейм, – не всегда… Ладно, Дек, давай начнем сначала: расскажи-ка нам о себе. Кто ты и откуда взялся?
Вот тут-то Дек и рассказал нам свою историю, которую я только что пересказал.
Когда паренек закончил, Блейз, подняв брови, бросила на меня вопросительный взгляд. Я знал, что ее интересует.
– Пахнет правдой, – ответил я на ее безмолвный вопрос. – Мальчишка ничего не выдумал.
Блейз подняла брови еще выше.
– Даже и?.. – Ее интересовало, почему Дек так небрежно упомянул о том, что убил своего отца. По правде сказать, меня тоже шокировало это равнодушное признание в отцеубийстве. Мальчишка мог спокойно промолчать об этом: никто бы его не выдал, ведь старосте деревни и городской страже он рассказал совсем другую историю.
В конце концов я пожал плечами.
– На пареньке нет вины. Болчар похитил и изнасиловал его мать, бил и унижал их обоих. Дек видит в этом убийстве просто справедливое возмездие, правосудие.
– И почему же ты хочешь сражаться с дун-магами? – спросила мальчишку Блейз.
– Мама говорила мне, что обладающие Взглядом должны это делать.
– Но сама-то она не сражалась.
– Так это потому, что отец ее похитил. Иначе она тоже стала бы.
– Хорошо, – кивнула Блейз. – Вот что я тебе скажу: мы и в самом деле собираемся сражаться с дун-магами. Ты слышал что-нибудь об их поселении на Порфе?
– В казарме иногда об этом говорили. Рассказывали, что раньше было опасно приближаться к городу… забыл, как он называется… но потом явились хранители, и их силвы навели там порядок. Только это было давно… наверное, несколько лет назад, когда меня еще здесь не было.
Блейз хмыкнула. Потом я узнал, что это она очистила Порф от дун-магов по приказанию хранителей.
– А потом? Недавно ничего слышно не было? – спросила она.
Дек покачал головой.
– Если что-то и случилось совсем недавно, мы ничего не узнаем, пока не вернется пакетбот. Так могу я отправиться с вами?
Флейм – в роли супруги Блейз-мужчины – выполнила просьбу; только подала она ей не куртку, а меч. Я просто задохнулся от такой дерзости, но хозяин гостиницы поклонился и спокойно вышел из комнаты. Блейз распахнула перед нами дверь.
– Говори как можно меньше, – шепнула она мне, когда я проходил мимо нее. – Флейм будет трудно скрыть твой акцент.
Я кивнул, хоть и пробормотал себе под нос:
– У вас обеих, должно быть, морская лихорадка.
– Будем надеяться, среди стражников нет обладающих Взглядом, – добавил Руарт, – иначе вы все окажетесь по шею в гуано.
В зале нас дожидались шестеро стражников, а еще несколько околачивались перед гостиницей. Блейз без колебаний спустилась по лестнице, следом за ней шла Флейм, а я немного отстал; Руарт тем временем вспорхнул на балку под потолком. Только в этот момент, увидев его наверху, откуда ему все было видно, я догадался, каким образом Блейз выигрывала тогда в Мекатехевене: проклятая пичужка сообщала ей, какие карты у ее партнеров. Сотворение, что за бесшабашная компания! Неудивительно, что они влипли в неприятности.
– Как я понимаю, ты хотел увидеться с нами, воин? – обратилась Блейз к главному стражнику; в ее голосе прозвучала точно отмеренная доза высокомерия по отношению к нижестоящему и любезности в адрес незнакомца. – Меня зовут Дукрест. Это моя жена Лисе. С нами мой слуга. Что-нибудь не в порядке?
Стражник покачал головой.
– Прости, что потревожил вас, сир-путешественник. Мы ищем беглецов, но вы к ним явно не имеете отношения. Больше мы вас не побеспокоим. – Он поклонился и махнул рукой своим людям. Они двинулись к дверям – все, за исключением самого молодого – щуплого подростка лет четырнадцати. Мы все заметили, каким ошарашенным он выглядел: смотрел на нас, словно у каждого выросла вторая голова. Флейм улыбнулась пареньку.
К счастью, никто из стражников ничего не заметил. Они прошли мимо мальчишки, который все еще стоял, разинув рот, и покинули гостиницу.
Блейз тихо выругалась.
– Он обладает Взглядом? – шепотом спросила Флейм. Блейз кивнула. Флейм подала знак Руарту, и тот, что-то чирикнув, вылетел следом за парнишкой, когда тот, придя в себя, двинулся следом за остальными.
Я глубоко вздохнул и ощутил то же, что чувствовал по дороге в Лекембрейг, когда Флейм устроила спектакль в селении старателей: то же самое отвращение, боль, чувство, будто творится что-то ужасно неправильное.
– Давайте-ка сядем и закажем выпивку, – как ни в чем не бывало сказала Блейз. – Руарт в случае чего нас предупредит.
Я чуть не подавился словами, пытаясь взять себя в руки, потом выдавил:
– Если паренек обладает Взглядом, не думаешь ли ты, что нам следовало бы бежать?
Блейз покачала головой, села за один из столов и знаком велела принести нам выпивку.
– Мой опыт говорит, что обычно опасность испаряется, если ты не обращаешься в бегство. Попытка скрыться только показывает всем, что дело нечисто и стоит устроить за тобой погоню. Три кружки сидра, пожалуйста. – Последняя фраза предназначалась служанке.
– Ты постепенно привыкнешь к замашкам Блейз, – мягко сказала мне Флейм. – Путешествовать в ее обществе – все равно что ехать на акуле. Пока крепко держишься – все в порядке; ну а если свалишься – тут тебе и конец.
– Это замечательно успокаивает, – проворчал я. – Пока приятели данной акулы будут отгрызать мне ноги, я смогу утешить себя мыслью, что та, на которой я еду, опасности для меня не представляет. – Флейм засмеялась. Я снова сделал глубокий вдох и обнаружил, что отвратительное чувство близости зла наконец исчезло.
Служанка принесла нам сидр, и я уткнулся в свою кружку, страстно желая оказаться где-нибудь в другом месте.
Через двадцать минут Руарт вернулся и подлетел к нашему столу.
– Беспокоиться не о чем, – сообщил он.
– Но ведь парнишка обладает Взглядом, верно? – спросила Блейз.
– Да.
Блейз нахмурилась.
– Едва ли он станет нам сочувствовать. Он же из городской стражи! Почему он не сказал своему начальнику, что мы лжем?
Большую часть ответа Руарта я не понял, и Флейм пришлось переводить. Как выяснилось, Руарт проводил отряд до следующей гостиницы, где тоже был устроен обыск. Все это время мальчишка не разговаривал ни с кем – ни с кем и ни о чем.
– И все-таки я предлагаю смыться, – сказал я. – Прямо сейчас.
– Что ты можешь сказать о мальчишке по его запаху? – спросила меня Блейз.
– Он пах так, словно свалился вниз головой с селвера, – ответил я. – Он был растерян, смущен, запутан. Как только он опомнится, он наверняка что-то предпримет.
– Если мы сейчас уйдем из гостиницы, это сразу же вызовет подозрение, – сохраняя прежнее спокойствие, сказала Блейз. – Мы остаемся.
– Это безрассудство, – стоял я на своем, хоть и восхищался хладнокровием Блейз. Неужели ничто и никогда не может лишить ее самообладания?
– Ничего подобного. Послушай, паренек вряд ли хоть раз в жизни сталкивался с силвом или силв-магией, разве что видел издали хранителей, когда те тут бывали. Он или побоится рассказать о том, что видел, чтобы его не обвинили в фантазиях, или свяжет серебристо-голубую дымку, созданную Флейм, с хранителями. А связываться с хранителями – себе дороже.
Я допил свой сидр.
– Хорошо бы, чтобы ты оказалась права, Блейз. Ведь если ты ошибаешься, у тебя на совести окажется тяжелый груз, когда мы все будем прохлаждаться в феллианской тюрьме.
Флейм фыркнула.
– Не тревожься, Кел. Она, как всегда, рассчитывает, что мои иллюзии вызволят нас из беды. Боюсь, что такова уж моя судьба: вечно спасать эту беспомощную девицу. – Она с усмешкой взглянула на Блейз; та только закатила глаза.
Я поднялся.
– Пойду в свою каморку, и пусть мир разваливается на части, – сказал я кисло. – Руарт, предупреди меня, пожалуйста, когда придет время впадать в панику.
Вернувшись к себе, я перетащил кровать к окну, чтобы можно было, сидя там, следить за входом в гостиницу. Я совершенно искренне ожидал, что стражники вернутся. Вместо этого через три часа я заметил приближающегося парнишку. Он сменил форму городской стражи на обычную одежду и мчался так, словно за ним гнался рассерженный селвер.
«Проклятие! – подумал я. – Вот и начинаются неприятности».
ГЛАВА 10
РАССКАЗЧИК – КЕЛВИН
Декан Гринпиндилли родился в бедном домике на сваях на илистом берегу бухты Китаму. В отлив обнажалось дно – серая липкая поверхность, казавшаяся надежной опорой, но готовая поглотить любого, кому хватило бы глупости на нее ступить. Никто никогда не посещал жилище Гринпиндилли иначе, как в прилив на лодке.
Сам домик, выстроенный из плавника, был не намного больше шалаша. Ничего, что можно было бы назвать мебелью, там не имелось, за исключением очага из обожженной глины и бочки для сбора дождевой воды; жилище служило крышкой ловушки для рыбы. В прилив рыба попадала в туннель из вбитых в дно кольев, который заканчивался плетеной ловушкой, расположенной под домиком. Когда вода отступала, отец Декана, Болчар, спускался по лесенке и вылавливал добычу из жидкой грязи. Мать Декана потрошила рыбу и солила и сушила то, что не съедали члены семьи. Раз в месяц Болчар на ялике отправлялся на берег, чтобы набрать дров для очага и обменять в деревне соленую рыбу на овощи, старую одежду или еще что-нибудь.
В первые семь лет жизни Декан, или Дек, как его называли родители, ничего другого, кроме своего домика, не видел.
Он помогал матери выпаривать соль из морской воды и вялить рыбу, раскладывая выпотрошенные тушки на солнце; в его обязанности входило убирать их перед дождем. Вся жизнь Дека заключалась в попытках увернуться от вечно недовольного сварливого отца – что было нелегко, поскольку убежать было некуда, – ив чудесных историях, которые рассказывала мать.
Когда мальчику исполнилось семь, отец в первый раз взял его на берег. Деку, впрочем, не удалось насладиться гостеприимством жителей деревни: Болчар заставил его собирать плавник на берегу. С тех пор Дек каждый раз сопровождал отца, и обеспечение семейства дровами стало его обязанностью. Сколько бы выброшенных на берег деревяшек он ни натаскал, отец никогда не бывал доволен, и дело всегда кончалось оплеухами.
Посетители в домике на сваях были редкостью: отец и мать Дека не имели ни родных, ни друзей. Раз или два в год неожиданно налетевший шквал заставлял какое-нибудь суденышко искать укрытия рядом с жилищем семьи Дека, и тогда рыбаки, вскарабкавшись по лесенке, рассаживались на полу, чтобы переждать непогоду. Мать Дека угощала их горячим питьем из водорослей, а отец заводил разговор о том, каким малым стал улов.
Такая жизнь совсем не подходила для подрастающего мальчишки, но узнал об этом Дек только потому, что мать его была сказительницей.
Звали ее Иния. Когда-то ее называли сир-Иния Гринпиндилли. Когда-то она была хорошенькой младшей дочерью любящих родителей. Ее отец был купцом из Мекатехевена; обладая Взглядом, он вел прибыльную торговлю с силвами: закупал полотно у хранителей, имевших ткацкое производство на Брете.
Иния была изнеженным и избалованным ребенком; любимым ее занятием было сидеть на площади перед домом и слушать рассказы профессиональных сказителей. Если бы все шло как положено, она вышла бы замуж за сына кого-нибудь из компаньонов отца, жила бы в богатом доме по соседству с родителями и растила бы собственных детей. Отец, впрочем, не спешил с замужеством младшей и любимой дочки, да и ей жизнь в родительском доме нравилась. Когда Инии исполнилось девятнадцать, она стала приставать к отцу, чтобы он взял ее с собой, когда в следующий раз отправится на Брет: ей страшно хотелось побывать в другом островном государстве, испытать приключение. Отец был рад угодить девушке, и они вместе отправились на принадлежавшем семейству торговом судне на Брет. Сначала путешествие было вполне благополучным: обогнув мыс Кин, капитан взял курс на запад вдоль берега Мекате. Однако к северу от бухты Минкан на мореходов обрушился необычный для этого времени года шторм, корабль лишился мачт и стал беспомощной игрушкой ветра и течений.
В конце концов его выбросило на скалы у северной оконечности бухты Китаму. Иния в это время находилась в своей каюте; когда корпус судна разломился, ее выбросило в воду. Девушка сильно пострадала: ей рассекло щеку, колено оказалось раздроблено. Грозные волны швыряли доску, за которую она уцепилась, пока не вынесли на мелководье. Там Инию на следующий день и нашел Болчар, возвращавшийся на своем ялике из деревни. Он отвез девушку в свой домик на сваях – и уже больше не отпустил.
Сначала все было просто. Израненная Иния страдала от боли и потери крови. Она металась в бреду на подстилке из водорослей, с трудом ела рыбный суп, которым ее кормил Болчар, – ее губы, как и щека, были разорваны. Даже и поправившись, Иния долго не могла говорить: прошли месяцы, прежде чем она смогла вымолвить хоть слово, да и то речь ее оставалась искаженной. Колену Инии уже ничто не могло помочь, и ей до конца жизни приходилось волочить за собой изуродованную ногу. Когда наконец Иния поднялась с подстилки и оглядела мир, в котором ей теперь предстояло жить, она расплакалась. Она уже не раз замечала жадный блеск в глазах Болчара и знала, что ее ждет. Она поняла, что не сможет никогда покинуть домик на сваях.
Сопротивляться было бесполезно: Болчар был достаточно силен, чтобы делать с ее телом, что пожелает. Если Иния подчинялась, он ее хотя бы не бил. А когда родился Дек, Болчар получил дополнительный рычаг, чтобы управлять ею: достаточно было замахнуться на ребенка, и Иния соглашалась на все, лишь бы умиротворить Болчара.
Зеркала, чтобы разглядеть свое лицо, у нее не было, но Иния ловила взгляды рыбаков, изредка посещавших дом на сваях; она видела, как раздражают их ее попытки заставить понять ее неразборчивую речь. Однажды она услышала, как ее со смехом назвали полоумной женой местного сумасшедшего. Даже если бы ей удалось бежать, что бы с ней стало? У нее будущего не было, но сыну она хотела дать хоть что-нибудь…
Иния жила ради Дека. Она твердо решила, что, когда он подрастет достаточно, чтобы уметь позаботиться о себе, он начнет новую жизнь. Ее рассказы, которые так охотно слушал малыш, должны были подготовить его к существованию в мире, который не ограничивался бухтой Китаму, – Иния описывала сыну свою прежнюю жизнь, свою семью, торговые династии Мекатехевена. Пересказывала она и пересуды о политике, услышанные за обеденным столом в отцовском доме, и легенды о приключениях и чудесах, которые слышала в юности от профессиональных сказителей, – все, что могла вспомнить.
Дек впитывал эти рассказы как губка. Если ему иногда бывало трудно отделить правду от вымысла, винить его в этом не приходилось: ведь своими глазами он мало что видел. Он даже не знал, что обладает Взглядом, – никаких магов, ни добрых, ни злых, в бухте Китаму не водилось.
Когда Деку исполнилось двенадцать, Иния велела ему бежать, когда в следующий раз он отправится с отцом на берег. Она велела ему добраться до Мекатехевена, до ее родных. Дек отказался покинуть ее. Каждый раз, когда мальчик отправлялся на берег, Иния шептала ему одно и то же, и каждый раз он возвращался. Потом, когда ему уже почти сравнялось четырнадцать, вернувшись с берега, он не обнаружил матери. Она исчезла. Не осталось никаких следов того, что с ней случилось.
Деку и не было нужды их искать. Он знал. После того как они с Болчаром уплыли, начался отлив, оставив за собой серую грязь, достаточно глубокую, чтобы в ней мог утонуть высокий мужчина… и уж тем более женщина, выпрыгнувшая из окна дома на сваях.
И он знал, почему Иния это сделала: только так она могла заставить его покинуть бухту Китаму.
Дека терзало раскаяние, но еще более сильной была пылавшая в нем ненависть. В следующий раз, когда они с Болчаром отправились в ялике на берег, Дек оглушил отца веслом и утопил его. Жалел он только об одном: что не сделал этого раньше, когда еще можно было спасти мать. Он отправился в прибрежную деревню и сообщил старосте, что Иния упала в воду, Болчар прыгнул следом, чтобы ей помочь, и оба они утонули. Дек предложил жителям деревни свой ялик, дом на сваях и главную ценность – ловушку для рыбы – в обмен на плату за проезд до ближайшего города. Им оказался Лекенбрейг.
Лекенбрейг поразил мальчика. Сколько ни описывала ему Иния городскую жизнь, он оказался не готов даже к самым первым впечатлениям. Шум и суета, размер зданий – зданий, выстроенных из камня! – толпы народа, разнообразие красок и запахов – все это заставляло Дека дрожать.
Он последовал совету рыбака, который привез его в Лекенбрейг, и обратился за помощью к городской страже. Начальник стражников оказался добрым человеком, отцом сына примерно одних лет с Деком. Он выслушал паренька и взял его под опеку; к счастью, Деку хватило сообразительности придерживаться той же версии гибели родителей, что и рассказанная им деревенскому старосте. Была предпринята попытка разыскать семью Инии в Мекатехевене, а тем временем Дек поселился в казарме и сделался любимой забавой стражников. Как можно было не подшутить над мальчишкой, который не знал, как разбить яйцо или на что нужны деньги, который никогда не сидел на стуле, не пил из бутылки и не доставал воду из колодца, не носил башмаков, не гладил собаку и не слышал, как мурлычет кошка! Стражники не были злыми людьми, но от их бесконечных насмешек Деку приходилось несладко. Парнишка научился глуповато улыбаться в надежде, что стражникам надоест потешаться над его невежеством.
Со временем пришел ответ из Мекатехевена. С тех пор как разбился корабль и пропали Иния и ее отец, минуло семнадцать лет, и старший брат Инии, который теперь возглавлял семейное дело, хоть и признавал, что осиротевший мальчишка вполне может быть его племянником, не видел смысла в его прибытии в Мекатехевен. Впрочем, купец был человек щедрый. Он предложил оплатить обучение Дека, чтобы тот со временем смог поступить в городскую стражу, и прислал денег на приобретение одежды и других необходимых вещей.
Начальник стражников посоветовал Деку принять это предложение. «Твой дядя не обязан тебя содержать, – говорил он. – Может быть, твоя матушка и могла рассчитывать на часть наследства, но ты же не можешь доказать, что ты ее сын, да и в любом случае ты незаконнорожденный. Лучше возьми деньги и сделайся стражником, как он предлагает».
Дек был слишком неопытен, чтобы разбираться в людях. За всю свою жизнь он близко знал всего двух человек: отца, который его регулярно бил и никогда не проявлял к нему ни малейшей привязанности, и мать, которая из любви к нему не побоялась умереть. Дек ничего не знал о людях, чье отношение к нему лежит между этими крайностями, но что-то говорило ему, что начальник стражников к нему расположен. Он решил последовать его совету и вступить в городскую стражу; в память о матери Дек взял фамилию Гринпиндилли.
Первый год службы показался Деку нескончаемым: ему приходилось терпеть бесконечные розыгрыши. Постепенно, впрочем, он научился верить не всему, что ему говорили, и узнал достаточно о том новом мире, в котором теперь жил, чтобы стать его частью.
На том, однако, проблемы Дека не кончились. Одно дело – быть четырнадцатилетним учеником, и другое – стать стражником, макушка которого не доставала до верхней пуговицы на мундирах остальных: за тот год, что Дек прожил в городе, он ничуть не вырос. Хотя сытная еда позволила ему немного набрать вес, а постоянные упражнения сделали мышцы сильными, Дек просто не имел такого сложения, которое требовалось для службы в городской страже. Начальник согласился подождать еще немного, но всем было ясно: если Дек в самое ближайшее время не вырастет, ему придется искать другое занятие.
Вот так обстояли дела, когда стражникам приказали заняться поисками беглых преступников: полукровки, вооруженной мечом, рыжего веснушчатого горца с Небесной равнины и белокурой красавицы-цирказеанки.
Когда Дек вошел в зал гостиницы, где, как было известно, остановились трое путешественников, купивших билеты на пакетбот, отправляющийся на Порф, все, казалось, должно было ограничиться рутинным допросом. Не было никаких подозрений насчет того, что эти трое как раз и окажутся беглецами, так что Дек ужасно удивился, увидев перед собой именно тех, кого стражникам велели ловить, – полукровку, горца и цирказеанку. Более того, полукровка сжимала рукоять меча с таким видом, словно очень хорошо знала, как им пользоваться.
– Как я понимаю, ты хотел увидеться с нами, воин? – сказала она. – Меня зовут Дукрест. Это моя жена Лисе. С нами мой слуга. Что-нибудь не в порядке?
Дек вытаращил глаза. Полукровка притворялась мужчиной, и никто не замечал обмана! У парнишки отвалилась челюсть.
Бендер, стражник, командовавший патрулем, поклонился.
– Прости, что потревожил вас, сир-путешественник. Мы ищем беглецов, но вы к ним явно не имеете отношения. Больше мы вас не побеспокоим, – сказал он и махнул рукой в сторону двери.
Дек был не в силах пошевелиться. Он видел серебристо-голубые отсветы, игравшие на всех троих незнакомцах. Это было очень красиво: сияние трепетало и меняло оттенки. «Это силв-магия», – подумал Дек. Так об этом рассказывала ему его мать.
Дек знал, что должен был бы доложить об увиденном Бендеру, но тут высокая женщина посмотрела на него – посмотрела прямо ему в глаза – и улыбнулась. Дек ощутил незнакомое раньше чувство – чувство узнавания; полукровка словно сказала ему:
– Мы с тобой родня, паренек, ты и я. – Ее скрывала силв-магия, но Дек знал, что колдунья – не она. Она была одной из обладающих Взглядом.
И он обладал Взглядом тоже.
Все еще в состоянии шока, Дек повернулся и вышел следом за остальными из гостиницы. Весь остаток дня он сопровождал Бендера и его людей, но мысли его были далеко. Он пытался вспомнить все, что мог, из рассказов матери о силв-магах и обладающих Взглядом. Обладающих Взглядом она называла «своим народом», а силвами восхищалась; она всегда жалела, что не обладает их талантами…
– Тогда бы я ни за что тут не осталась, – говорила она Деку. – Я могла бы в любой момент, как только пожелала бы, бежать отсюда…
Деку совсем не нравилась мысль о том, что он мог бы выдать обладающую Взглядом или силва, а в друзьях он отчаянно нуждался. Когда стражники вернулись в казарму, Дек незаметно переоделся в обычную одежду и побежал в гостиницу. Какая-то часть его души дрожала от страха, как илистый прыгун в клюве у цапли: Дек знал, что силвы – могущественные маги, обладающие нешуточной властью, но, с другой стороны, Дек испытывал приятное волнение от того, что он – один из обладающих Взглядом и сейчас встретит кого-то из своего народа. Он ведь до сегодняшнего дня и не знал, что обладает Взглядом! Деку никак не удавалось унять дрожь.
Как только я увидел, что паренек направляется к гостинице, я постучал в дверь комнаты Блейз и Флейм.
– Мальчишка идет к нам, – сообщил я им.
– Так я и думала, – сказала Блейз. – Создай иллюзию, Флейм.
Превратившись в мужчину, полукровка вышла на лестничную площадку.
Парнишка, войдя в гостиницу, сразу двинулся к лестнице, но тут раздался бас хозяина:
– Постой-ка! Куда это ты собрался?
Блейз, стоя на площадке, перебила его:
– Все в порядке, хозяин. Этот паренек – к нам. – Она ободряюще улыбнулась, и Дек поднялся по лестнице.
Заглянув в дверь комнаты, он обвел взглядом нас всех. Наконец парнишка с запозданием сообразил снять шапку и начал вертеть ее в руках.
– Меня зовут Дек… то есть Декан Гринпиндилли.
Блейз поманила его внутрь.
– Заходи, Декан. Я – Блейз Полукровка. Вон там сидит Флейм Виндрайдер, а рыжий лохматый горец – это Келвин Гилфитер. – Представлять Руарта она не стала – намеренно, как я понял. – Ты хотел увидеться с кем-то из нас?
– Ты обладаешь Взглядом, – без предисловий сказал Дек. – Я тоже. – Парнишка взглянул на Флейм. – А ты – силв.
– Возможно, – кивнула Блейз. – Ну и что из этого?
– Вы те самые преступники, которых ищут. Я ничего никому не сказал.
– Спасибо, – серьезно сказала ему Блейз. Последовало молчание. Паренек все вертел в руках шапку и переступал с ноги на ногу. Флейм пожалела бедолагу.
– Проходи и садись, Декан. – Она похлопала по постели рядом с собой. – Ты смело поступил, придя сюда к нам. Откуда ты знал, что мы тебя не заколдуем?
– Ты не можешь этого сделать, – уверенно ответил Дек. – Я ведь обладаю Взглядом. Да и вообще мама говорила, что силвы – хорошие.
Блейз презрительно фыркнула.
– Силвы, мой мальчик, по большей части бесчестные и жестокие лицемеры, которым нельзя верить ни на грош. Впрочем, некоторые из них мне нравятся.
Флейм кинула на нее сердитый взгляд и снова обратилась к Деку:
– Лучше расскажи нам, паренек, чего ты хочешь.
– Я хочу отправиться с вами. Меня вот-вот выгонят из городской стражи, потому что я ростом не вышел. Я хочу вместе с вами сражаться с дун-магами.
Мы все растерялись, услышав такое.
– Почему ты решил, что мы собираемся сражаться с дун-магами? – спросила Флейм.
– Потому что именно это делают силвы и обладающие Взглядом, – уверенно ответил Дек.
– Э-э… – смущенно протянула Флейм, – не всегда… Ладно, Дек, давай начнем сначала: расскажи-ка нам о себе. Кто ты и откуда взялся?
Вот тут-то Дек и рассказал нам свою историю, которую я только что пересказал.
Когда паренек закончил, Блейз, подняв брови, бросила на меня вопросительный взгляд. Я знал, что ее интересует.
– Пахнет правдой, – ответил я на ее безмолвный вопрос. – Мальчишка ничего не выдумал.
Блейз подняла брови еще выше.
– Даже и?.. – Ее интересовало, почему Дек так небрежно упомянул о том, что убил своего отца. По правде сказать, меня тоже шокировало это равнодушное признание в отцеубийстве. Мальчишка мог спокойно промолчать об этом: никто бы его не выдал, ведь старосте деревни и городской страже он рассказал совсем другую историю.
В конце концов я пожал плечами.
– На пареньке нет вины. Болчар похитил и изнасиловал его мать, бил и унижал их обоих. Дек видит в этом убийстве просто справедливое возмездие, правосудие.
– И почему же ты хочешь сражаться с дун-магами? – спросила мальчишку Блейз.
– Мама говорила мне, что обладающие Взглядом должны это делать.
– Но сама-то она не сражалась.
– Так это потому, что отец ее похитил. Иначе она тоже стала бы.
– Хорошо, – кивнула Блейз. – Вот что я тебе скажу: мы и в самом деле собираемся сражаться с дун-магами. Ты слышал что-нибудь об их поселении на Порфе?
– В казарме иногда об этом говорили. Рассказывали, что раньше было опасно приближаться к городу… забыл, как он называется… но потом явились хранители, и их силвы навели там порядок. Только это было давно… наверное, несколько лет назад, когда меня еще здесь не было.
Блейз хмыкнула. Потом я узнал, что это она очистила Порф от дун-магов по приказанию хранителей.
– А потом? Недавно ничего слышно не было? – спросила она.
Дек покачал головой.
– Если что-то и случилось совсем недавно, мы ничего не узнаем, пока не вернется пакетбот. Так могу я отправиться с вами?