Лассила Майю. Воскресший из мертвых

   — Пришел поболтать о билете, что подарил мне коммерции советник.
   Ионни утерся рукавом и добавил:
   — Поперло мне. Подвалило две тысячи.
   Ионе Лундберг уже знал об этом выигрыше. Счастье его тезки до некоторой степени, пожалуй, даже растрогало его. Перелистывая счетные книги, он сказал почему-то по-шведски:
   — Ну что ж, это был хороший лотерейный билет.
   И тут старик стал давать наставления Ионни, как поступить, чтоб не пропить деньги. Он посоветовал Ионни переселиться в деревню, купить там небольшую хибарку и начать новую жизнь.
   — Иначе, — сказал он, — из тебя выйдет отчаянный бездельник или бандит.
   Потом старик стал рассказывать о самом себе. Оказывается, в десятилетнем возрасте он начал с посыльного, имея в кармане всего лишь десять пенни.
   Старик хвастливо изрек:
   — Ну, а теперь у меня миллион. И даже несколько больше.
   От такой огромной суммы Ионни не мог сдержать своего восхищения.
   — Черт побери! — сказал он и тут же добавил! — Воображаю, сколько денег в этом миллионе!
   Старик Лундберг пришел в хорошее настроение и пояснил добродушно:
   — Миллион — это такие большие деньги, что на них можно купить огромный дом величиной в целый квартал.
   От этих цифр у Ионни все перемешалось в голове. Он стоял и только сплевывал, не будучи в состоянии что-либо произнести. Листая свои книги, старик сказал:
   — Из тебя, Ионни, может получиться богач. Ты тоже сможешь стать миллионером, если, конечно, не будешь пить и начнешь понемножку спекулировать.
   Углубившись в свою счетную книгу, как будто бы там что-то было записано насчет Ионни, старик с уверенностью подтвердил:
   — Да, Ионни, ты не умрешь, пока не добудешь себе миллиона. Но для этого, повторяю, перестань пить и начни спекулировать. И тогда в твоем кармане будет миллион.
   Ионни молча слушал эти речи, искоса поглядывая на старика.
   — Ну так как же, Ионни, а? — спросил Лундберг. Ионни стоял как ошарашенный, не находя никаких слов для ответа. Потом, подойдя к плевательнице, он сплюнул и только уж после этого почувствовал возможность ответить на вопрос старика. Он ответил:
   — Да, конечно… Если коммерции советник заговорил о доме в целый квартал, то… Ведь одного кирпича сколько потребуется для такой громады…
   В общем Ионни вышел из конторы совсем обновленным человеком. Он решил последовать совету старика — приобрести земельный участок. Им вдруг овладела непомерная жадность и желание поскорей разбогатеть. И чем усердней он старался разобраться, сколько денег в одном миллионе, тем сильней разгоралась его новая страсть.
   Сначала Ионни решил было купить небольшой деревенский домик, как посоветовал ему старикашка Лундберг. Однако мысль о миллионе стала увлекать его к иным решениям. Простой деревенский домишко уже никак не удовлетворял его. Ионни стал мечтать о настоящем доме, сперва маленьком, потом большом. А под конец мечты его остановились на огромном поместье.
   Безумная скупость вдруг овладела им. Он даже стал избегать своих друзей, чтоб те не напрашивались на выпивку.
   Один неплохой его приятель, некто Риекки, подошел к Ионни, когда тот сидел в порту на тюках. Этот Риекки, надеясь получить глоток водки, заискивающе сказал:
   — Поднеси мне, Ионни, немного, а?
   Но Ионни сделал вид, что он не услышал этого вопроса. Он достал из кармана колбасу и, приготовившись завтракать, с невинным видом проговорил:
   — Вот колбаски себе купил на рынке… Случайно встретил там одного своего друга… Интересную новость он мне сообщил… Оказывается, Косси Рампери нанялся на „Полярис“ и теперь уехал в Марсель…
   Таким приемом удалось пресечь планы Риекки.
   Тяжелый колокольный гул висел в неподвижном горячем воздухе. С аппетитом уплетая колбасу, Ионни на всякий случай добавил, прислушиваясь к церковному перезвону:
   — Да, гудит колокол. Интересно знать: кого это бог прибрал?
   Между тем любовные дела Ионни сами собой улаживались. Колбасница Лиза узнала и от других, что именно Ионни достался главный лотерейный выигрыш в двадцать тысяч. По странному совпадению Лиза тоже обладала небольшим капитальцем в две тысячи. Однако многие поговаривали, что у нее не две тысячи, а около двадцати.
   И вот Лиза стала усердно помышлять о замужестве с Ионни. Ведь имея двадцать две тысячи, можно бросить рыночную торговлю и открыть шикарный магазин, о котором она мечтала всю свою жизнь. Хватит, хватит ей дрожать на морозе.
   Недолго думая, Лиза принялась за дело.
   Когда Ионни шел по базару мимо ее прилавка, она стала кокетничать с ним. Сладчайшим голоском она заворковала, увидев его:
   — Ишь ты… Тоже скажет какие слова… Получите, говорит, с этой тысячной…
   Да, так коварно и льстиво могла произнести только настоящая женщина-соблазнительница.
   В сущности говоря, это было прямое сватовство. Но Ионни не догадался о сложном ходе этих слов. Он даже с удивлением спросил ее:
   — Ты что это, Лиза, сегодня так любезничаешь со мной?
   Толстая Лиза, улыбаясь, заворковала еще нежней:
   — Тоже скажет…любезничаю с ним…
   Она думала, что он уже все понял, и поэтому продолжала ворковать:
   — Ах, этот Ионни… Вытащил другую тысячную и говорит — может, эта подойдет?.. Ведь найдет же сказать такое…
   Ионни растаял от таких ласковых речей, однако ничего особенного в этом не заметил. Собираясь уйти, он ответил на ее щебетанье:
   — Да хватит тебе, Лиза, зря трещать.
   Но, расставшись с Лизой, он начал недоумевать, почему она так приятно и нежно обошлась с ним. О настоящей причине он, конечно, не догадывался.
   В порту он присел на какой-то ящик и принялся по привычке кормить хлебными крошками своих верных друзей — голубей. Однако мысли о странном поведении Лизы не покидали его.
   В это время к нему подошел Ханкку и спросил:
   — Кажется, опять голубей кормишь? На это Ионни ответил:
   — Да нет, просто так сижу.
   Кончив кормить птиц, он добавил:
   — Ломаю себе голову, почему Лиза сегодня так ласково шутила со мной и сама сияла, как солнце.
   Ханкку тоже не мог сообразить о причинах этого явления, но, чтоб поддержать разговор, он сказал:
   — Ведь у баб привычка такая. У них вечно рот до ушей.
   До прибытия парохода „Полюкс“ они могли бы продолжить разговор о Лизе, но их охватила лень. Солнце палило нещадно. Над портом в прозрачном воздухе кружились морские птицы. Вяло зевнув, Ханкку едва выдавил из себя несколько слов:
   — У этой тетушки Лизы хватает деньжонок. Тысяч двадцать у нее, черт ее побери!
   Ионни тоже захотел что-нибудь сказать о богатстве Лизы, но его медлительная и неповоротливая мысль попала совсем в другую цель — он сказал об ее полноте; впрочем, это звучало почти одинаково:
   — Ничего себе бабенка Лиза. Целая держава!

* * *

   Таким образом, дела шли, не останавливаясь. Лиза мечтала заполучить Ионни в мужья, а приятелям по артели все больше нравилась эта идея. Некоторым из них уже мерещились сладкие денечки на Ионниных хлебах. Но Ионни стал еще более важничать и кичиться.
   Да, он буквально переродился после речей скряги Лундберга. В своем сердце он затаил мечту о миллионе. И если у старика миллион вырос из десяти пенни, то почему бы не возникнуть миллиону из двух тысяч?
   Скупость окончательно и бесповоротно овладела им. И в этом отношении он даже перещеголял старика Лундберга, который подарил ему старый фрак, но пожалел дать брюки от этого фрака, так как он еще сам донашивал их. Нет, сейчас Ионни не стал бы дарить и фрака. Он теперь открыто чуждался товарищей, опасаясь, что они будут клянчить денег на пиво и водку и, таким образом, пропьют драгоценные семена миллиона — его лотерейные деньги.
   Особенно Ионни избегал теперь своего приятеля Ханкку, спасшего его жизнь. Он даже побаивался его, полагая, что этот Ханкку ожидает награды, если не деньгами, то уж во всяком случае пивом, водкой и колбасой.
   Поэтому Ионни старательно уклонялся от встреч с ним. Каждый миг он боялся его прихода и намеков о вознаграждении. И из-за этого он даже сердился на него.
   Наконец Ханкку все-таки притащился к нему домой. Ионни как раз ел салаку с картошкой, когда в комнату ввалился этот опасный спаситель.
   Продолжая набивать рот едой, хозяин сделал вид, что он не заметил гостя. Однако Ханкку сел за стол, и тогда Ионни, почуяв недоброе, взволновался.
   Некоторое время друзья пребывали в молчании. Ионни пытался проглотить свою досаду вместе с картошкой. Но это ему не удалось. И он помрачнел.
   — Да, — промямлил, наконец, Ханкку, затягиваясь окурком сигары. — Вытащил-таки я тебя „на сухую верфь“.
   Тогда досада у Ионни обрела словесную форму. Невинным взором взглянув на Ханкку, он сказал, начисто отвергая его заслуги:
   — А кто тебя просил вытаскивать меня?
   Прожевав пищу, Ионни равнодушным тоном добавил, словно это дело не касалось его:
   — Уж если босяк упал в море, туда ему и дорога.
   Стараясь польстить богатому Ионни, Ханкку стал оспаривать это утверждение, не показавшееся ему странным:
   — Так ведь лучший наш парень упал в воду! Как это можно его не спасти!
   Эти слова еще более рассердили Ионни, ибо теперь он окончательно удостоверился, что Ханкку хочет выпить.
   Расправившись с едой, Ионни неторопливо вложил в ножны пукко ^[1]и поднялся из-за стола, высокомерно процедив:
   — Брось чепуху болтать.
   Потуже подтянув ремень, он свысока добавил:
   — Ни к чему это вытаскивать из моря босяков!
   Ханкку пытался что-то сказать, но Ионни презрительно перебил его:
   — Уж если босяк сунулся с пристани в воду, то твое дело сказать ему вслед: „Счастливого пути“. И пущай он спокойно лежит на дне моря!
   Такое безбожие удивило Ханкку, и он попытался образумить Ионни упреками:
   — Перестань ты говорить такую чертовщину! Или у тебя вовсе души нет?
   Это вконец рассердило Ионни. И, чтобы избавиться от Ханкку, он сделал вид, что не слышит его речей, и заторопился уйти. Схватив шапку, он пошел к выходу, сердито бурча:
   — Твое дело сказать: „Скатертью дорожка“, „Счастливого пути“, если босяк нырнул в море.
   С этими словами Ионни исчез, оставив своего спасителя без вознаграждения.
   Он тайком проскользнул за ворота и, очутившись на улице, где не грозила опасность, еще раз со злорадством сказал:
   — Да, Ханкку, твое дело сказать: „Счастливого пути“, если босяк барахтается в море!

4

   Убежав от своего спасителя, Ионни направился к агенту Науккаринену узнать, нет ли у него на примете подходящего имения. Оказалось, что есть. В объявлениях сообщалось, что в районе Тампере продается имение помещика Пунтури. Цена этого имения составляла пятьдесят тысяч марок, но поскольку имение было заложено под ссуду в тридцать тысяч, то от покупателя требовалось всего лишь двадцать тысяч наличными.
   А Науккаринен уже слышал стороной, что Ионни выиграл двадцать тысяч, и поэтому подумал, что это имение как раз пригодно для него.
   В общем он принялся расхваливать имение, привирая ровно вдвое. Особенно он хвалил лес. В объявлении было кратко сказано, что „лес хороший“, а Науккаринен, как энергичный и умелый агент, не пожалел своей фантазии и сообщил о лесе более обстоятельно.
   — Если этот лес продать, — сказал он, — то полностью окупишь стоимость имения, и еще у тебя половина останется. Так что если захочешь, то получишь от этой сделки сто тысяч чистого дохода.
   Прищурив глаза, агент посматривал на Ионни, ожидая, что он на это скажет. Но Ионни, крепкий, как бревно, молчал. И только потом, размышляя о лесе, спросил, где находится эта чудо-усадьба. Науккаринен не соглашался дать ему адрес, пока не получит условленного задатка в пятьдесят марок.
   Однако Ионни медлил с этим. И тогда агент с невинным видом сказал:
   — Ведь этот коммерции советник Лундберг тоже на продаже леса разбогател.
   Тут агент принялся закуривать, словно этот коварный разговор не очень-то его занимал. Потягивая дымок из трубки, агент Науккаринен как бы между прочим произнес:
   — Да, этот твой тезка состряпал свои миллионы, покупая и продавая лес.
   Ионни безмолвно слушал все это. Науккаринен притворно покашливал. Затем, придав своему голосу самый обыденный тон, сказал, сам удивившись своему вранью:
   — Ведь вот тоже старик Ионс Лундберг купил на первых порах одно имение… Заплатил за него неполных тридцать тысяч… А потом взял и продал лес, который был при имении… И от этой продажи выручил свой первый миллион…
   Тут Ионни начал сдавать. Огромные леса и миллионы были почти что в его руках.
   — Да, — медленно сказал он, — миллион у меня быстро накопится, если я начну спекулировать, как посоветовал мне мой тезка, коммерции советник Ионс Лумпери.
   Итак, дело было сделано. Ионни уплатил задаток, и Науккаринен дал ему адрес имения. Получив деньги, он все еще продолжал нахваливать его:
   — С этого имения потекут к тебе соки-денежки.
   Но тут агент, вспомнив наконец, что он еще не сообщил покупателю стоимость имения, с воодушевлением сказал:
   — И всего-то-навсего надо заплатить за имение двадцать тысяч наличными.
   Услышав это, Ионни заскреб свой затылок. Ведь у него всего-то было две тысячи, да и в тех порядочная брешь. Да, миллионы его, кажется, начали тускнеть. Ионни переспросил:
   — Как вы сказали? Всего двадцать тысяч?
   Получив утвердительный ответ, Ионни молча опустился на стул, как куль с овсом. Ему показалось, что от него отняли миллионы, которые уже почти что позвякивали в его карманах. Но особенно обидным показалось ему, что он дал агенту задаток в пятьдесят марок.
   Науккаринен из вежливости что-то говорил, но в конце концов это ему надоело, и он с нетерпением ждал, когда уйдет Ионни.
   Но Ионни долго и безмолвно сидел. И чтобы прервать это безмолвие и ускорить его уход, Науккаринен спросил:
   — Ну так как же, понравилась тебе наша сделка? Ионии очнулся. И, не посвятив агента в свои денежные дела, небрежно ответил:
   — Сделка наша ничего особенного не представляет собой.
   И, уходя, добавил на прощанье:
   — Не хитро жить на свете, если имеются крупные наличные деньги.

* * *

   Теперь все помыслы колбасницы Лизы были сосредоточены на Ионни. Все больше и больше она убеждалась в том, что совсем не худо бы стать его женой.
   Конечно, прямым путем как-то было неприлично свататься самой невесте. Поэтому Лиза наняла Кайсу Нукури, чтоб та скорей подвинула ее дело. Причем Лиза посоветовала Кайсе настроить Ионни на женитьбу только лишь путем намеков и разговоров.
   Но Лизина сестра Мари оказалась против всей этой брачной затеи. Она была замужем за портным второго разряда и поэтому считала скандальным иметь в родственниках какого-то босяка.
   — Да на что тебе этот босяк? — презрительно фыркнула она.
   Лиза вскочила, как ужаленная, и с достоинством ответила:
   — А чем он хуже любого мужчины? Слава богу, у него душа есть.
   После этого Лиза снова пригласила к себе сваху Кайсу Нукури и просила ее ускорить дело. Однако, беседуя с Кайсой, Лиза ворчала, как бы продолжая спор с сестрой:
   — Ничего, дорогая, с двадцатью тысячами Ионни стоит дюжину таких господ, у которых в кошельках всегда пусто.
   Лиза была совершенно уверена, что у него двадцать тысяч, иначе она не сказала бы так.
   Тем не менее, занятая варкой колбас, она жалобно простонала:
   — В моем возрасте, Кайса, и такого заполучить нелегко. Кто я такая? Старая, толстая базарная баба, которую развезло, будто хорошую кучу.
   В этих словах слышалось уже презрение к самой себе. Однако сваха не сочла нужным хотя бы из приличия возразить. И тогда Лиза, сердито схватив с огня кастрюлю с колбасами, чтоб слить воду, решительно заявила:
   — Как тут ни вертись, а ничего лучшего не отхватишь.
   Кайса подтвердила это и, затянувшись из трубочки, солидно изрекла:
   — Главное, чтоб это был мужчина, а остальное не так уж важно.

* * *

   Кайса Нукури пришла к Ионни, когда тот обедал. Покуривая свою трубочку, она завела с ним коварный разговор о нравственных добродетелях Лизы. Уминая картошку, Ионни ни о чем, конечно, не догадывался.
   — Что ж, Лиза, вообще говоря, объемистая штучка, — одобрительно отозвался Ионни в ответ на пышные рассуждения Кайсы.
   Видя в этих словах почти согласие, Кайса осмелела и открыто приступила к делу, заявив:
   — Уж если богатство свалилось как снег на голову, то пора тебе, Ионни, обзавестись своей женкой.
   В ответ Ионни яростно жевал картошку. Кайса не переставая говорила. И у Ионни, наконец, возникло подозрение — уж не является ли Кайса посланницей любви.
   Закончив свою трапезу, Ионни спросил:
   — Как понять твои намеки, Кайса? С какой именно целью ты расхваливала мне Лизу?
   На это сваха ответила уклончиво, чтоб вызвать Ионии на решительные шаги:
   — Да нет, я просто так болтала.
   Но тут же она не без лукавства добавила:
   — Просто подумала — если да, так да, а на нет и суда нет.
   Эта фраза, наконец, прочистила мозги Ионни. Расправившись с едой, он встал из-за стола и, поймав нужную мысль, сказал:
   — Так вот почему Лиза ухмылялась на рынке. Значит, неспроста эта курочка кудахтала.
   Но вслед за этой мыслью мелькнула мысль о двадцати тысячах Лизы. И тогда ослепительный свет блеснул в его глазах. Кажется, опять возникла возможность купить усадьбу помещика Пунтури. И, кажется, опять впереди видна дорога миллионера.

* * *

   Дело закрутилось. Лиза хлопотала, точно все уже было решено. Она даже пришла к Ионни на дом, чтобы ускорить развязку.
   И тут дома, как и на рынке, она опять прибегла к тем же испытанным приемам лести и нежности, перед которыми не может устоять ни один мужчина.
   Именно с этого начала Лиза, войдя в его комнату.
   — Ах, этот Ионни, — сказала она, сладко улыбаясь, — вечно он скажет что-нибудь такое… Получи, говорит, с меня с этой тысячной… Ведь скажет же так…
   На этот раз Ионни торопился застать агента Науккаринена, и поэтому у него не было времени беседовать с Лизой о пустяках. Натягивая на себя фрак, Ионни со всей решительностью сказал:
   — Вот что, Лиза…
   Но тут он осекся. Ему хотелось сказать: „Вот что, Лиза, давай поженимся“. Но осторожность не позволила ему закончить эту фразу. И тогда он, торопливо повернув разговор на другую тему, договорил:
   — Так сколько у тебя наличными?
   На это Лиза не сразу ответила, застеснявшись своей бедности. Но когда она мысленно прикинула к своим жалким двум тысячам еще и Ионнины двадцать тысяч, то у нее получилась изрядная сумма, о которой не совестно было сказать кому угодно.
   Однако голос у нее дрогнул, когда она заговорила:
   — Ты хочешь знать, сколько у меня наличными? — переспросила она. — Ну что ж, у нас с тобой около двадцати тысяч наберется, если вместе сложить наши деньги.
   Ионни мысленно отбросил от двадцати тысяч свои неполные две тысячи. Получалось, что Лиза имеет не менее восемнадцати или девятнадцати тысяч. Довольный этим, Ионни сказал ей успокоительно:
   — Ну что ж, и это деньги.
   Дальнейших слов не понадобилось, чтоб завершить эту сделку. Но об одном деле Ионни счел уместным предупредить Лизу. Он строго сказал ей:
   — Теперь, Лиза, ты должна бросить свою легкомысленную жизнь. Не к лицу тебе будет, замужней женщине, бегать за другими мужчинами.
   Лиза стала клясться и божиться:
   — Уж если я до таких лет прожила без каких-либо легких приключений, то уж теперь-то это вряд ли случится.
   Гордясь своей высокой нравственностью, она более чем хвастливо заявила:
   — Уже около сорока лет я с божьей помощью не допустила до себя никаких прегрешений.
   У Ионни тоже появилось желание сказать что-нибудь о своей нравственной красоте, однако, торопясь к Науккаринену, он поспешно пробормотал:
   — Ну и у меня тоже что-то вроде этого получилось.
   И, подтянув ремень потуже, торжественно добавил:
   — А если в дальнейшем, Лиза, я останусь вдовцом, то ты будь совершенно спокойна, другую я не возьму вместо тебя.
   Это торжественное заявление тронуло сердца обоих. Почувствовав возвышенность момента, Лиза сквозь слезы умиления промолвила:
   — Ах, этот Ионни… Вечно он что-нибудь скажет… Они расстались как влюбленные молодые люди.

* * *

   Лиза энергично принялась хлопотать об открытии своего магазина. Сначала она решила купить колбасный и кондитерский магазин купца Мойланена. За этот магазин владелец требовал всего девятнадцать тысяч наличными. Но тут опять запротестовала сестра Мари:
   — Ну, еще чего придумала — кондитерский магазин!
   Досадуя на Лизу, она сердито добавила:
   — Ведь твой босяк в неделю сожрет все лакомства в магазине!
   Лиза призадумалась. Она сообразила, что сестра, пожалуй, права. И поэтому пустилась в переговоры с Песе, чтоб купить его кожевенный магазин. За этот магазин тоже требовалось не более двадцати тысяч наличными. Так что все, казалось, было в полном порядке.
   Ионни еще ничего не говорил Лизе о покупке имения. Он хотел сделать ей сюрприз. Он решил закончить сделку, получить свою прибыль за лес, а затем уже все рассказать. Лиза имела такие же намерения — сразу рассказать обо всем, когда все первоначальные хлопоты будут закончены.
   Таким образом, втайне готовились две немаловажные сделки.
   Тем временем Ионни обзавелся хозяйством. Он купил отличную двуспальную кровать, за которую заплатил сто марок. Помимо того, он приобрел все прочее, что требуется для счастья двух любящих сердец.
   Свою коммерческую сделку с владельцем кожевенного магазина Лиза улаживала с помощью агента Науккаринена. Уплатив ему задаток в пятьдесят марок, Лиза почувствовала себя женой крупного коммерсанта. И уже, кажется, по-настоящему полюбила Ионни.
   Рассчитывая на Лизу во всех отношениях, Ионни со спокойной совестью отправился покупать имение.
   В Тампере он приехал поездом, но оттуда до поместья Пунтури предстоял еще значительный путь.
   И вот в Тампере Ионни свел короткое знакомство с одним человеком по имени Антти Питкянен. Толком никто не знал, что собой представлял этот Антти Питкянен. Одни считали его мелким аферистом, а другие — бездельником.
   Худой и длинный, как жердь, он вполне соответствовал своей скромной фамилии. ^[3]1 Он высился в базарной толпе все равно как маяк в море. Небольшая голова этого длинного и тощего Питкянена колыхалась над всеми другими головами.
   С самого раннего детства он, как говорится, был „нежного здоровья“ и пропивал все, что имел. Вообще он жил словно птичка божья, довольствуясь малым или даже совсем ничем. Иногда он трудился в порту вместе с грузчиками, но чаще всего он посредничал в самых различных делах — добывал людям водку, бегал за колбасой и выполнял поручения всяких мошенников, не принимая, правда, участия в их мошеннических проделках.
   В сущности говоря, он, как и Ионни, был невинный младенец, дитя водки, безмятежная поднебесная птичка.
   Но для полиции Тампере он был такой же обузой как Ионни для полиции Хельсинки.
   Ионни познакомился с ним в трактире. Он заинтересовался таким ростом и худобой. С ребяческим любопытством он подошел поближе к Антти Питкянену и приветливо ему сказал:
   — Щедрой мерой отпущена тебе длина за счет, должно быть, твоей толщины.
   — Уж чего-чего, а этого хватает, — добродушно ответил Антти. И на этом состоялось их знакомство.
   Ионни с любопытством спросил его:
   — А ты кем будешь, вообще-то говоря? Не из буржуев ли?
   В ответ Антти стал рассказывать о всевозможных способах заработать себе на пропитание. И свой рассказ заключил словами:
   — Давным-давно я был бы богатым буржуем, если б не пил.
   И тут он стал хвастаться своими заработками. Не далее как на прошлой неделе он за одну небольшую услугу получил целых пять марок и бутылку водки. За пустое дело — помог одному помещику продать лес. Этот помещик с его помощью выгодно продал свой лес одной конторе под названием „Лесное товарищество“.
   Ионни сразу смекнул, что этот Антти отлично пригодится и ему. Ведь агент Науккаринен ясно сказал, что на одном только лесе усадьбы Пунтури можно смело заработать сто тысяч. И вот теперь с помощью Антти он, кажется, уже нашел себе покупателя — лесную контору. Вскоре Ионни и Антти, эта пара невинных голубков, были уже неразлучными друзьями. Антти без всякой корысти тотчас согласился дать Ионни адрес „Лесного товарищества“. По этой причине угощая своего нового друга, Ионни откровенно поведал ему о своих делах.
   — Раньше я был гол как сокол, — сказал он. — А нынче на всех парусах иду к богатству. Сперва в лотерее выиграл пару тысяч, а потом выгодно женился — получил приданое в двадцать тысяч. И теперь огромный лес продаю.
   Под выгодной женитьбой Ионни разумел свою историю с Лизой, а под огромным лесом — лес усадьбы Пунтури.
   В общем Ионни вполне раскрыл свое сердце новому другу.
   — Всю жизнь приходилось искать и искать, — сказал он. — Сначала искал одно, потом другое. А на этот раз охочусь только за богатством.
   Кроме трактира и рынка, друзья побывали еще в порту Тампере. И здесь Ионни, вспомнив о рынках и пристани Хельсинки, воспел их шумную жизнь. Ведь здесь, в Тампере, все казалось бедным и жалким в сравнении со столичным изобилием. Ионни впервые покинул родные места и теперь, как ребенок, затосковал.
   Некоторое время он сидел молчаливый и задумчивый, но потом, вдруг настроясь на поэтический лад, сказал ни с того ни с сего: