Лассила Майю. Воскресший из мертвых

   Хейкки перетрусил. Ведь суд может обвинить его в убийстве по неосторожности. В страхе он начал бормотать:
   — Откуда же я мог знать, что так случится…
   Стали тормошить Ионни, но он не поддавался усилиям и продолжал хрипеть. Кто-то авторитетным тоном заявил:
   — Да, теперь он уже больше не оживет.
   Принялись окатывать его водой. Но в ответ на это Ионни только рычал. И хрипы в его груди усилились.
   Однако обильные потоки холодной воды привели Ионни в некоторое чувство. Приподнявшись и сев на полу, он тупо взглянул на окружающих людей.
   Переруганный Хейкки, склонившись к Ионни, крикнул ему прямо в ухо:
   — Яду выпил!
   — Что? — переспросил Ионни, не понимая.
   Хейкки сунул ему под нос пустую бутылку из-под лимонада и еще громче заорал ему в ухо:
   — Яд, яд выпил!
   — А? — опять переспросил Ионни.
   — Отраву, отраву проглотил! — что есть силы завопил Хейкки в самое Ионнино ухо.
   Тамперские воры, услышав такой шум и гам, пришли узнать, что случилось.
   Дрожащая от страха хозяйка сказала им:
   — Вот этот выпил серную кислоту и теперь умирает.
   Толстяк Танакка бросился к хозяйкиному шкафу.
   Ведь он по приезде как раз за шкаф поставил свою бутылку с серной кислотой, чтоб его друзья случайно не отравились. Конечно, он не знал, что прислуга, убирая комнату, выбросила его бутылку на помойку, полагая, что там простая вода.
   Не найдя своей бутылки за шкафом, Танакка понял, что Ионни отравился его серной кислотой. Он тихо сказал об этом своим друзьям, и те в свою очередь пришли в ужас. Ведь это пахло судебным делом и тюрьмой. Вряд ли им суд поверит, что они отравили человека не со специальной целью. Не раз они имели дело с полицией, и поэтому неудивительно, что сейчас всю эту воровскую шайку охватил страх.
   Тотчас все воры смотали свои удочки и покинули постоялый двор. Из осторожности они пошли не по дороге, а разбрелись по лесам, чтобы незаметным образом добраться до Тампере.
   Между тем Ионни все еще продолжал сидеть на полу. Однако теперь до его сознания дошло наконец, что он случайно вместо водки выпил яд. Хмель тотчас прошел. От ужаса расширив глаза, он снова переспросил:
   — Так это, черт его дери, яд был?
   Хозяин постоялого двора Роувари спокойно подтвердил:
   — Да, это был яд. Теперь ты умрешь.
   — Ой, перкеле! — вскричал Ионни страшным голосом.
   Остатки хмеля испарились. Но теперь Ионни почувствовал, что все его внутренности горят, как в огне. В ужасе он стал кричать:
   — Ой, нечистая сила! Ой, как забирает меня уже…
   Крича и ругаясь, он жаловался на жжение в желудке.
   И в самом деле Ионнин желудок, не слишком привыкший к лакомствам, с трудом переваривал обильное угощение вдовы Коуру. Чувствовалась изрядная боль и жжение.
   Мужчины вздыхали, почесывали затылки и томились от ожидания. Женщины причитали в тревоге. В доме все повернулось вверх дном.
   Нужна была срочная помощь. Хейкки Сипиля, чувствуя свою вину, повез Ионни в Тампере, к врачу. Но с таким тяжелобольным нельзя было быстро ехать, чтобы не растрясти его, и поэтому послали человека вперед, чтобы он поскорей привез врача навстречу Ионни.
   В телеге соорудили постель и, уложив стонущего Ионни, поехали по направлению к Тампере.

* * *

   Километрах в двадцати от города посланный вперед привез врача.
   Больной стал жаловаться на жгучую боль внутри, и поэтому врач не разрешил везти его дальше. Заехали на ближайший хутор, чтобы там положить больного. Владелец этого дома, состоятельный хозяин Пирхонен, сначала воспротивился этому.
   — А кто же мне оплатит расходы? — спросил он.
   Люди промолчали. Никто не знал, что у Ионни есть деньги. А сам он все еще лежал на улице в телеге.
   Врач тогда стал настаивать и тоном приказания объявил:
   — Не имеете права отказывать в убежище человеку, который находится в смертельной опасности.
   Набожная хозяйка сказала мужу:
   — Ну тогда пусть оставят его.
   Грузного Ионии перетащили на руках в дом и уложили в постель. Доктор подробно расспросил о случившемся и, узнав, что Ионни выпил полбутылки серной кислоты, пожал плечами и с присущей ученым сухостью кратко сказал:
   — Этот больше не жилец на свете.
   Его только удивило, что Ионни до сих пор держится. Но, увидев эту громадину Ионни, он и тут нашел врачебное объяснение:
   — У него железный организм, который, видимо, в состоянии проявлять чудеса.
   В общем врач посоветовал поить Ионни молоком, но отнюдь не простоквашей.
   — Молоко и обильном количестве облегчит его страдания, — сказал врач. — Но вернуть этого человека к жизни уже никто не сможет.
   От Ионни, конечно, скрыли, что он в безнадежном состоянии, и осторожно стали расспрашивать, кто он и откуда. У Ионни в кармане нашлось метрическое свидетельство. Прочитав его и установив из разговоров, что Ионии попросту босяк, иногда работающий в порту, врач сухо изрек:
   — Еще хорошо, что яд глотнул этот босяк, а не другой, более достойный человек.
   Хозяин Пирхонен вновь поднял вопрос об оплате. Спросил у Ионни, есть ли у него деньги. Ионни молча указал на свои штаны, висящие на спинке постели. Стали подсчитывать и насчитали более пятисот марок. И тогда Пирхонен согласился взять Ионни на свое полное попечение.
   Врач, покидая дом, холодно сказал хозяину:
   — Учтите, что умершие от отравления весьма быстро разлагаются. Тем более в такую жару. Поэтому я советую вам похоронить его в первый же день, как он умрет.
   Пирхонен учел это обстоятельство и тотчас же послал в Тампере с поручением сына своего соседа Яшку Ринни. Он дал Яшке пять марок вознаграждения и нужную сумму могильщикам для того, чтобы те вырыли могилу к завтрашнему дню.
   Расходы эти были сделаны, конечно, из тех денег, которые нашлись в кармане Ионни.
   Между тем врач, вернувшись к себе домой, вспомнил, что при заказывании могилы требуется свидетельство о причине смерти. И поэтому такое свидетельство он послал почтой на имя Пирхонена. Эта бумага пришла с опозданием, но могильщики и не потребовали ее, согласившись вырыть могилу без всяких свидетельств.

* * *

   В присутствии врача Ионни успокоился, надеясь получить помощь. Но когда врач покинул дом, Ионни снова пришел в смятение и стал расспрашивать, что говорил врач.
   Прежде чем ответить Ионни, Пирхонен посоветовался с женой — следует ли открыть правду, которая могла ухудшить состояние отравленного.
   По мнению верующей хозяйки, нужно было рассказать Ионни обо всем, чтобы он успел подготовить свою грешную душу к дальнему пути. По этой причине Пирхонен спокойно объявил Ионни:
   — Врач сказал, что ты больше не жилец.
   Ионни совсем перепугался и взревел, как загнанный зверь. Его глаза, круглые от ужаса, заблестели. И он сделал попытку подняться с постели, крича:
   — Ой, сатана меня в ад потащит!
   Напрасны были все утешения, и напрасно хозяйка говорила о божественной благодати. Ионни, как безумный, ругался, не желая ничего слушать.
   Хозяйка пыталась ободрить его.
   — Ведь есть же воскресение, — сказала она. — Мертвые в дальнейшем воскреснут и вознесутся на небо по милости бога.
   Ионни завопил на эти слова:
   — Воскреснешь тут, черта с два! Просто сунут в гроб на дно могилы, и лежи там, пока не рассыплешься.
   Хозяева стали поить его молоком, но Ионни противился. Наконец, устав от своего неистовства, он ослаб и затих и даже согласился глотнуть молока. Хозяйка уговаривала его пить, обманывая, как маленького ребенка:
   — Ведь доктор сказал, что молоко может спасти.
   Это подействовало. Ионни поверил в возможность спасения и стал пить молоко как жадный бык. Тем более что молоко ему понравилось. Ведь ему не часто приходилось пробовать его. Он опорожнил один бидон, потом другой. Потом потребовал еще. И чуть было не прикончил все молочные запасы большого хозяйства Пирхонена.
   Хозяйка положила немало трудов, ухаживая за больным и поддерживая чистоту в комнате. Изнемогая от усталости, она воскликнула, убирая мусор:
   — Выкинуть бы его самого с этим мусором в помойку — и дело с концом.
   На этот раз хозяину пришлось взывать к ее христианской совести:
   — Надо же помочь ближнему. За это всевышний наградит. Тем более, что у больного деньги имеются.

* * *

   Между тем дело об отравлении все больше запутывалось. Становому приставу донесли, что в доме Пирхонена умирает человек, отравленный на постоялом дворе Роувари, о котором ходила дурная слава.
   Пристав поспешил на место происшествия, чтобы по свежим следам распутать дело. Он стал допрашивать Хейкки Сипиля, который привез сюда Ионни и еще не уехал, так как его трясла нервная лихорадка.
   Хейкки с первых же слов допроса стал затемнять все дело. Он страшился наказания и поэтому совсем не упомянул о своей бутылке с серной кислотой, а рассказал только, что Ионни пьянствовал с мошенниками. При этом намекнул:
   — Не их ли рука тут замешана?
   Со слов Роувари он знал всю шайку и поэтому назвал все фамилии.
   Пристав сразу уверился, что именно эти воры и виновны в отравлении. Доказательством служил их побег. Кроме того, у Ионни имелись деньги, и это могло явиться побудительной причиной преступления.
   Не желая беспокоить умирающего, пристав не стал его допрашивать, тем более что дело было слишком очевидным. Необходимо организовать поимку преступников. Это важней, чем что-либо другое.
   Не теряя времени, пристав стал звонить в Тампере и в другие города, где, по его мнению, могли укрыться отравители. Все полицейские силы были подняты на ноги, чтобы арестовать эту воровскую шайку.
   А Хейкки все еще дрожал, придумывая, как бы выпутаться из беды. Испуганный, он сидел во дворе, молча курил и ничего не мог придумать. В конце концов он разозлился на самого себя. И, запрягая лошадь, пробурчал:
   — Ну и пусть возьмут меня. Пусть.
   Угнетенный и мрачный, он подъезжал к своему дому.

* * *

   На другой день под утро выяснилось, что вблизи постоялого двора Роувари совершена кража со взломом. И, конечно, это преступление полиция приписала все той же шайке, которая участвовала в убийстве Ионни.
   Воры похитили из квартиры надворного советника Поксюлийни деньги и серебро на сумму в пятнадцать тысяч. Шайка и здесь была непричастна к делу, но кто же мог угадать, что это так.
   Надворный советник обещал триста марок тому, кто изловит негодяев, и по этой причине на следующий день в газетах появилось объявление:
   „Награду в триста марок получит тот, кто поймает известную шайку мошенников, которая отравила в доме Роувари жителя Хельсинки Ионни Лумпери и вскоре после этого совершила наглую кражу со взломом в квартире надворного советника Поксюлийни“.
   Полиция рьяно взялась за дело. Но усердней прочих действовал агент тайной полиции, некто Хютинен, у которого были крайне печальные денежные дела. Он недавно проигрался в карты, и через две недели ему необходимо было оплатить один вексель. Он надеялся оплатить этот вексель из тех денег, которые он получит в награду за поимку шайки.
   Впрочем, об этом агенте мы рассказали просто так, между прочим. А теперь давайте посмотрим, как Ионни Лумпери расставался с жизнью.

* * *

   В доме Пирхонена наступил ответственный момент. Окончательно уставший Ионни понемногу успокоился и покорился необходимости умереть. Он даже стал готовиться к смерти.
   Хозяйка заговорила о благодати и спела священный псалом. Она хотела пробудить в Ионни сознание греховности. Ионни поддался этому и с серьезным видом заявил:
   — Грех мой в том заключается, что я слишком высокомерно шел по дороге гордости.
   Здесь Ионни имел в виду свою кичливость и хвастовство.
   Между тем смерть все ближе и ближе подступала к Ионни. Хозяин Пирхонен сосредоточенно и безмолвно курил, размышляя о величии смерти. А Ионни, тяжело дыша, продолжал бубнить:
   — Смерть — это большое дело, когда она постучится внашу дверь.
   В сердце хозяйки проснулась жалость. Суетясь вокруг больного, она не переставала утешать его:
   — С божьей помощью можно и смерть победить…На это Ионни, все более угасая, ответил:
   — Земные муки ничего не значат по сравнению с таким страданием, когда приходится ожидать смерти.
   Пирхонен поддержал эту мысль:
   — Да уж, земные хлопоты — это чистый вздор рядом с таким делом.
   Больше всего Ионии страдал по поводу своей несправедливости в отношении Ханкку, который дважды спасал его жизнь. А Ионни за это даже не поставил ему выпивки. Об этом деле он так сказал своим хозяевам:
   — Теперь в потусторонней жизни встретится мне этот Ханкку и скажет мне с упреком: „Эх, Ионни, Ионни…“
   Тут голос больного дрогнул. Слабость охватила все его существо. И он, еле ворочая языком, потребовал священника.
   Тотчас послали исполнить его волю. И в доме все приготовились к приходу госпожи смерти.

* * *

   В ожидании пастора Ионни опять стал сводить последние счеты с жизнью. И опять выходило, что больше всего мучил его Ханкку. Это снова заставило его каяться, после чего он вторично ослаб.
   Правда, он несколько оживился, когда речь зашла о заказе гроба. Тут он даже приподнялся на постели и горячо заговорил об этом хозяйственном деле. Оказалось, что в деревне живет гробовщик, который возит свои товары в Тампере. Причем выяснилось, что у него уже имеется один готовый недорогой гроб стоимостью в пятьдесят марок.
   Ионни согласился на эту покупку, не зная предистории этого гроба. Лишь потом выяснилось, что еще год назад гробовщик сделал его на заказ, но по ошибочным меркам, присланным в письме. Почерк в этом письме был неразборчив, и мастер сколотил ящик на полметра больше, чем это следует. Поэтому заказчики не приняли его. И в дальнейшем никто не решался купить такое большое корыто.
   И вот теперь этот непомерно большой гроб мастер и всучил Ионни, воспользовавшись его слабым состоянием. Не пожелав взглянуть на купленное, Ионни без слова уплатил пятьдесят марок.
   Затем, подсчитав свои деньги, он дал хозяевам сто марок на расходы и такую же сумму на похороны. Оставалось еще двести марок. И тогда Ионни велел Пирхонену составить завещание. По этому завещанию Ханкку должен был получить двести марок наличными и все домашние вещи, в том числе и стомарковую кровать.
   Это завещание тотчас было послано по почте, чтобы Ханкку получил его поскорей и больше не мучил Ионни.
   К завещанию приложили письмо с объяснением причины смерти. Причем Пирхонен поставил в письме даже день похорон, так как могила уже была заказана.
   Конечно, ни у кого не было никаких сомнений относительно наступления смерти, ибо не мог же врач ошибиться в таком деле.

* * *

   Итак, все было готово. По желанию Ионни в хельсинкские газеты отправили извещение о смерти. Ионни хотелось, чтобы все горожане узнали об его конце.
   Теперь стали ждать прибытия пастора. Ворочаясь на своей постели, Ионни спросил хозяина:
   — А что этот доктор сказал насчет окончания всего дела? Долго ли еще будет тянуться это приготовление?
   Поскольку больной был теперь совершенно спокоен, Пирхонен осмелился сказать ему прямо:
   — До утра не дотянешь даже с помощью молока.
   Это известие Ионни выслушал равнодушно. Ведь основная забота была снята — лучший его друг Ханкку получил достойную награду, и, значит, все в порядке.
   Наконец явился пастор и стал говорить слова утешения. Ионни снова покаялся в гордости и жадности. Обещав ему отпущение грехов, пастор тихо удалился.
   Волнения дня измучили Иоппи, и ему захотелось спать. И тут, все больше изнемогая и слабея, он не особенно грустно сказал:
   — Кажется, уже наступает смертный покой. Произнеся эти слова, Ионни закрыл глаза и заснул сладостным сном.
   Хозяева бодрствовали, уверенные в том, что Ионни больше не проснется.
   Наступило утро. Иоини все еще спал, тихонько похрапывая. Это удивило Пирхонена, и он сказал жене:
   — Живучий черт этот босяк! Не свалился с первого удара.
   В этот момент в дом Пирхонена ворвался младший брат Хейкки Сипиля, тот самый, который увез бутылку с ядом. Сейчас он приехал объяснить истинное положение вещей. Бегая по комнате и суетясь, он кричал:
   — Обошлось!.. Смертельная опасность миновала!.. Больной не выпил ни капли яда… Бутылка с серной кислотой оказалась у меня… Мой брат Хейкки ошибся…
   Изумленные хозяева переглянулись.
   — Растолкайте его, чтоб он проснулся! — орал Сипиля.
   Все принялись будить Ионни. Он проснулся бодрым и с удивлением заметил, что он еще жив. Пирхонен сказал ему:
   — Говорят, ты водку выпил, а бутылка с ядом нашлась.
   Сначала Ионни не поверил. Потом, выслушав рассказ Сипиля, встал с постели и равнодушно сказал:
   — Я так и думал, что это была водка, а не отрава. На вкус же чувствуется.
   Все в доме были поражены. Сипиля посочувствовал Ионни:
   — Да, порядочный был бы для тебя удар, если б ты умер.
   Благочестивая хозяйка сказала:
   — Сам господь спас тебя.
   Но Ионни сейчас было не до благочестия. Он похлопывал себя по бокам и деловито ходил по комнате, как будто бы до этого ничего не случилось. В первую очередь он пожелал осмотреть купленный гроб. И, внимательно осмотрев его, пришел в сильное негодование.
   — Это не товар, а хлам, — сказал он, все сильней раздражаясь. — Тут не доски поставлены, а дранки, которые гнутся, как в корзине. За такой корабль не следовало давать более сорока марок.
   Но больше всего его возмутила непомерная длина этого гроба. Досадуя на гробовщика, он сказал:
   — Этот леший построил танцевальный зал, а не то, что мне хотелось получить от него. На полметра больше, чем мне надо.
   Сердито отодвинув гроб в сторону, Ионни велел позвать гробовщика, чтоб отдать назад ему это длинное корыто хотя бы по сниженной цене.
   Однако гробовщик, явившись, категорически отказался совершить новую сделку. Ионни стал сердиться на мастера и свысока крикнул ему:
   — Это какого же черта ты соорудил вместо заказанной вещи?!
   Оскорбленный мастер буркнул в ответ:
   — Ничего, и в такой ладье доедешь до места назначения.
   Между ними завязалась настоящая перебранка. Хозяин Пирхонен принялся их мирить, но напрасно. Гробовщик ушел, бормоча:
   — Сойдет тебе и такая корзина. Не велик барин.
   Положение создалось безвыходное. Приходилось бросить на произвол судьбы вещь, за которую отдано пятьдесят марок. Неожиданно Ионни осенила светлая мысль — продать этот гроб в Тампере.

* * *

   Окончательно расплатившись с хозяевами и поблагодарив их, Ионни уселся в телегу со своим гробом.
   Поехали по направлению к Тампере.
   Все недавнее было забыто, и теперь перед Ионни снова сверкали миллионы, богатство и семейное счастье.
   Бедняга не подозревал, что впереди ждет его не менее серьезный случай смерти и новое избавление.
   Трясясь на крышке гроба, Ионни задумался об истории своей гибели от яда. Теперь все это казалось вздором и чепухой. Однако вспомнились слова Сипиля о большом для него ударе, если б дело закончилось иначе. Обратившись к возчику, Ионни сказал:
   — Да, это правда, порядочный был бы для меня удар, если б я умер.
   Возчик затянулся, сплюнул и стал собирать свои мысли, чтоб что-нибудь ответить, но пока он готовился к этому, Ионни уже добавил:
   — Смерть чертовски большое дело, если к этому ближе подойти.
   Возчик, наконец, привел себя в надлежащее состояние для разговора. Снова затянувшись и сплюнув, он сказал:
   — Вообще-то, конечно, свободней сидеть тут на крышке, чем залезть во внутрь своей вековечной квартиры.
   Жизнерадостность и вера в самого себя с новой силой ожили в Ионни, и он бодро воскликнул:
   — Сам черт не убьет меня раньше времени! Коммерции советник предсказал мне, что я не свернусь, пока не добуду миллиона.
   Так они ехали, беседуя. По дороге они догнали Яшку Ринни, этого взрослого парня, которому вчера вечером было поручено заказать могилу в Тампере для умирающего Ионни. Не зная Ионни в лицо, Яшка попросился, чтоб его довезли. Он влез в телегу и, взглянув на гроб, сказал:
   — Ведь я тоже спешу по одному похоронному делу. Сковырнулся тут один человек, и мне поручили заказать ему могилу.
   Ионни равнодушно произнес:
   — В таком большом мире всегда кто-нибудь протягивает ноги.
   И тут заказчик могилы и тот, кому предназначалась она, стали беседовать о том, о сем. Чтоб поддержать разговор, Яшка Ринни сказал:
   — Тот, который сковырнулся у нашего соседа, был лютый злодей. С рюмкой водки покинул землю.
   Ионни нравоучительно заметил:
   — И в пшенице сорняки вырастают.
   Приехали в Тампере и там расстались. Ионни отправился сгребать в кучу свои миллионы, а Яшка Ринни пошел заказывать ему могилу.
   Свой неудачный гроб Ионни решил превратить в деньги после того, как соберет в кучу свои миллионы. Ничего, что пока в его кармане остались лишь жалкие гроши.
   Кроме этих грошей, в кармане лежала еще справка от врача — о том, что он умер от отравления. Эту справку дал ему Пирхонен на прощанье, сказав:
   — Быть может, она пригодится тебе. Уж наверно потом зайдет речь о твоей истории, и тогда ты предъяви этот документ тем, кто найдет тебя виновным во всей кутерьме. С этой бумагой ты оправдаешься.
   Ионни, не поинтересовавшись содержанием бумаги, сунул ее в карман. И вот теперь он странствовал с удостоверением о своей смерти.

* * *

   Между тем Ионнины приятели в Хельсинки неожиданно получили завещание и письмо от Пирхонена.
   Собравшись, они стали скорбеть о своем товарище. Теперь он казался им, как это и всегда бывает в таких случаях, наилучшим другом.
   Узнав из письма, что Ионни будет похоронен в Тампере, приятели сложились между собой и, собрав десять марок, послали их в Тампере — одному знакомому столяру Пиринену. Они попросили этого столяра сделать приличный крест на могилу Ионни. И вдобавок попросили, чтобы он сам установил этот крест, начертав на нем краткую, но выразительную надпись: „Здесь покоится Ионни Лумпери. Умер во Христе и почиет в мире до дня Воскресения“.

11

   Между тем в Тампере всюду, где побывал Ионни, поднялась страшная суматоха.
   Спешно собрались члены „Акционерного общества“. Некоторые приехали даже раньше срока, чтобы оформить денежные дела в банках. Ведь нужно было собрать огромную сумму — миллион.
   К пятнице в основном все было подготовлено. Однако акционерам потребовалось уточнить одну подробность у продавца. И по этой причине пришлось потревожить самого коммерции советника Ионса Лундберга. Акционеры позвонили ему по телефону в Хельсинки, но старик Лундберг не понял, о чем идет речь, и огрызнулся:
   — Это какой дьявол со мной говорит?
   Акционеры пытались объясниться, но старик, крепко выругавшись, заорал:
   — Никакого водопада я вам не продавал, да и нет у меня никаких водопадов!
   Те опешили, попросили извинения. Позвонили иностранной фирме „Гессельшафт“, однако представители фирмы заявили, что водопад Паухукооки они никому не продавали и не собираются продавать.
   В конторе поднялась брань. Начальника конторы Кахилайнена колотила нервная дрожь. Он боялся лишиться места.
   Позвонили агроному. Тот стал уверять, что он говорил истинную правду и что он немедленно выяснит недоразумение. Он тотчас же позвонил в Хельсинки и услышал в ответ:
   — Да, это я, коммерции советник Лундберг.
   Не заметив перемены в голосе, агроном радостно воскликнул:
   — Добрый день, дядя!
   — Какой я тебе, к черту, дядя? — рявкнуло в ответ. Агроном сделал попытку объяснить:
   — Неужели дядя не помнит? Ведь здесь, в Тампере, мы вместе выпивали. И даже я раздобыл дяде невесту…
   — Что-с?! — грозно закричал старик.
   Агроном все еще не хотел сдаваться:
   — Но, дядя, это агроном Паапури говорит.
   — Это еще какой там дьявольский Паапури?
   Испуская проклятия и бранные слова, старик пообещал позвонить в полицию, если еще раз посмеют шутить над ним.
   Совсем потеряв голову, агроном Паапури спешно отправился к помещику Пунтури разузнать об этом деле.

* * *

   В усадьбе Пунтури царила неразбериха. Всюду шныряли служащие лесной конторы, прибывшие сюда для подсчета деревьев. Сам же Пунтури, купив дом в ближайшем городе Хямеенлинна, готовился покинуть усадьбу.
   Между тем специалисты по лесной промышленности с первого взгляда установили, что стоимость леса не превышает двадцати тысяч. В силу этого служащие не стали подсчитывать деревья, а позвонили в контору „Лесного товарищества“.
   Теперь и здесь поднялась суматоха и брань.
   Взволнованный Пунтури сходил в соседнюю деревню, где в то время находился один из служащих Лундберга, посланный сюда по лесным делам. От этого служащего узнали, что в конторе советника ничего не известно и сделке и что сам советник уже давно не выезжал из Хельсинки. Нет сомнения, что какой-то мошенник шляется под его именем и обманывает простаков.
   Немедленно сообщили об этом полиции.
   Богобоязненный Пунтури чуть не помешался от огорчения и злости. Он стал сетовать на самого себя:
   — Ослеп, как болван! Нечистая сила затмила мой разум!
   Хозяйка сказала:
   — Лично я с первого взгляда увидела, что это не настоящий коммерции советник. Он ел за столом как босяк.
   Больше всех был переконфужен агроном. Он лепетал:
   — Меня сбил авторитет коммерции советника…
   Пунтури стал шепотом говорить своим близким:
   — Это, кажется, начало всеобщей смуты. Это возмущение против существующего порядка.
   В очень неловком положении оказалось „Акционерное общество“. Акционеры страшились, что дело получит большую огласку и все будут смеяться над их глупостью. Конечно, они не знали, что их обманул простой босяк Ионни, но все же они решили скрыть свой промах, чтобы сохранить репутацию общества и не попасть в число дураков.