Страница:
В Солнцегорске-13 с первых же дней проявил себя многообещающим ученым.
Исключительная работоспособность".
Зверев снял очки.
— Это точно. Из лаборатории сутками не вылезает.
— А как же молодая жена?
— Там все не так просто. Или, наоборот, до примитивности просто — типичный брак по расчету. Домой, к жене, он явно не рвался, будучи к тому времени кандидатом наук. Спустя пять лет он возглавил одну из ведущих лабораторий. В его лаборатории работала молодая девушка, лаборант. У Каримова возник с ней роман.
— Что же это у вас там за безобразия творились? — усмехнулся Беседин.
— А что удивительного? Чтобы люди, совершенно изолированные от внешнего мира, довольствовались лишь супружескими отношениями? Это невозможно, если учитывать к тому же, что средний возраст сотрудников не превышал тридцати пяти лет. На адюльтеры все смотрели сквозь пальцы. Но, разумеется, полагалось соблюдать внешние приличия. Хотя в данном случае необходимость скрываться вскоре отпала — жена Каримова скончалась от тяжелого токсического гриппа. Хотя все население городка было привито от эпидемии, тем не менее спасти женщину не удалось…
— Ты думаешь…
— Я излагаю факты. Теперь о причине катастрофы, поразившей город.
Виноват был безусловно Каримов.
— А ты — нет? — съехидничал Беседин.
— Я — постольку поскольку. Я был козлом отпущения. А Каримов прекрасно знал, что делает. Тогда сразу две лаборатории занимались одной и той же тематикой. Такой метод в институте применялся довольно часто. Чтобы разбудить дух соперничества. Две лаборатории, что называется, «ноздря в ноздрю» шли к созданию нового штамма бакоружия. И Каримов попросту загнал своих людей. Ему непременно нужно было оказаться первым. Опыты шли с такой интенсивностью, что сотрудники просто с ног валились. Жим на коллектив оказывался колоссальный. Он это умеет. Сыпал лозунгами типа: «Отдадим всю кровь за Отчизну!», или: «А если бы вы везли патроны?», или: «Наука требует полной отдачи. Вы должны забыть про семью» и прочую чушь, с которой в условиях военного учреждения не очень-то поспоришь. Короче говоря, в конце концов был нарушен технологический цикл получения препарата. Не была проведена полная дезинфекция зараженного материала, и бактериальные смывы поступили через общий селектор в городскую водопроводную сеть. В Зареченский район города Если вы помните, погибли жители именно этого района.
— Еще бы мне не помнить! — вставил Беседин.
— Формальной виновницей была женщина-препаратор, проводившая автоклавирование. Каримов не отпускал ее к тяжело заболевшему ребенку. Хотя ее можно было подменить. И препаратор закончила автоклавирование раньше, чем следовало. После чего была отпущена домой. Так что все происшедшее вовсе не случайность. Каримов довел своих людей до такой степени изнеможения, что рано или поздно что-нибудь подобное приключилось бы непременно.
— Что же он, не понимал, что может произойти? Что могут погибнуть люди?
— Люди для него — ничто. Пушечное мясо. А в остальном он просто забылся. Думал лишь о том чтобы прийти к финишу первым. Кроме того, в нем, знаете ли, есть такая садистская жилка: он любит дрессировать людей, как кошек.
Издеваться, унижать. Наблюдать, сколько человеку дано вынести…
— Да он просто монстр какой-то.
— В определенном смысле — да. Но ведь и мы с вами не овечки безвинные.
— Что же тогда ты ему помог на работу пристроиться?
— О, это восточные дела. Восток, как известно, дело тонкое. Когда ему что-нибудь нужно, он умеет так расстелиться, так очаровать, такого напустить шарму, что даже я, тертый калач, не могу устоять. Вот и не устоял, пристроил.
— И как он теперь?
— Ужасно. Гражданка — это не военная организация, где ты умный только потому, что начальник. Он, конечно, умен. Но при этом во всеуслышание говорит о том, что все остальные — круглые дураки. Что его окружают безголовые тупицы.
Это про ученых-то с мировым именем! Вот Каримова там всерьез уже и не воспринимают. Посмешище для всего института. К тому же нищенская зарплата. К тому же напрочь закрыта тема, над которой он работал в последние годы…
— То есть он не у дел?
— Фактически так. Возвращаясь к психологическому портрету, скажу, что его главная черта — бешеное неудовлетворенное тщеславие. Просто-таки болезненная мания величия. Слабое место — чрезвычайно падок на лесть. Самую грубую и примитивную. За высочайшую оценку своих способностей — даже просто на словах — сделает все. Но такие слова говорит ему только Карина.
— Кто такая Карина?
— Та самая женщина, с которой у Каримова возник роман еще в Солнцегорске.
— Они что, до сих пор вместе?
— Да. Работают в одной лаборатории. Не разлей вода. Мне это непонятно.
По мне, так все бабы дуры. Но там случаи особый. У нее, кстати, мочекаменная болезнь. Сейчас как раз обострилась. Надо дробить чем-то там. Лазером, что ли.
А денег у них на это нет.
— Женаты?
— В официальном браке не состоят.
— Дети?
— Детей нет ни раздельных, ни общих. Дети им не нужны.
— Алкоголь?
— Спокойно. Он может выпить. Но пристрастия нет. К алкоголю более склонна Карина.
— Ну что ж. Информация интересная. Организуй нам встречу.
Глава 18
Глава 19
Каримова ему Зверев представил пять лет назад. Привез куда надо на бесединском «линкольне» — оказание почестей по высшему разряду было запланировано заранее.
В кабинет Евгения Юрьевича вошел высокий лысый мужчина.
Беседин поднялся из-за своего стола, пошел навстречу, протягивая руку:
— Здравствуйте, здравствуйте, дорогой Рустам Каримович! Счастлив видеть вас в добром здравии!
Низкий столик в углу кабинета был сервирован бутербродами с рыбой, икрой, дорогими колбасами. От Беседина не утаился голодный взгляд, который бросил Каримов в ту сторону.
— Присаживайтесь, дорогой мой! Как приятно видеть людей, с которыми тебя связывают прежние годы. Великие свершения! А вы почти не изменились с времен Солнцегорска.
— Да разве вы помните меня по тем временам? — расплываясь восточным лицом в невольной улыбке, усомнился гость.
— Как же! Кто же вас не знал?! Из посвященных, разумеется. Я хоть и не был допущен в святая святых науки, но всех знаменитостей города, которым руководил, просто обязан был знать! А уж вы были знаменитость из знаменитостей.
Каримов продолжал улыбаться, но узкие глаза под припухшими веками смотрели настороженно.
— Давайте-ка выпьем по рюмочке коньяка, — сказал хозяин. — У меня отличный коньяк припасен. Как раз для самых почетных гостей.
— Не откажусь.
— За прошлое!
— За прошлое?
Рука Каримова с поднятой рюмкой задержалась в воздухе.
— А почему нет? В прошлом было много замечательного. Достойная зарплата, престижная работа, уважение и признание коллег.
— Да, да, это было, — с облегчением подтвердил гость. — За это можно выпить. Мужчины чокнулись — Вы закусывайте, не стесняйтесь. Я, знаете ли, часто вспоминаю те времена. Когда держава наша была мощной и процветающей. Когда никакая заокеанская шваль не смела указывать, как нам жить. Ну а вы? Как вы сейчас? Как работа, нравится?
— Что же может нравиться, когда тематика, которой я занимался пять лет, закрыта.
— Вот как? Почему?
— Трусость. Все людская трусость и ретроградство. Я занимался разработкой вакцины. Очень важной и нужной. А наш остолоп директор испугался, что вакцина может оказаться реактогенной. Что могут быть реакции на прививку.
— И что? Могут быть? Тяжелые?
— Чтобы это узнать, препарат нужно испытать на людях. Без риска не бывает настоящих научных открытий. Но объяснить ничего невозможно. Вокруг — ленивые тупицы, мечтающие лишь об одном: досидеть до пенсии. Знаете, Евгений Юрьевич, это ужасно: чувствовать в себе массу сил, осознавать свой научный потенциал и быть лишенным возможности реализоваться.
Исключительная работоспособность".
Зверев снял очки.
— Это точно. Из лаборатории сутками не вылезает.
— А как же молодая жена?
— Там все не так просто. Или, наоборот, до примитивности просто — типичный брак по расчету. Домой, к жене, он явно не рвался, будучи к тому времени кандидатом наук. Спустя пять лет он возглавил одну из ведущих лабораторий. В его лаборатории работала молодая девушка, лаборант. У Каримова возник с ней роман.
— Что же это у вас там за безобразия творились? — усмехнулся Беседин.
— А что удивительного? Чтобы люди, совершенно изолированные от внешнего мира, довольствовались лишь супружескими отношениями? Это невозможно, если учитывать к тому же, что средний возраст сотрудников не превышал тридцати пяти лет. На адюльтеры все смотрели сквозь пальцы. Но, разумеется, полагалось соблюдать внешние приличия. Хотя в данном случае необходимость скрываться вскоре отпала — жена Каримова скончалась от тяжелого токсического гриппа. Хотя все население городка было привито от эпидемии, тем не менее спасти женщину не удалось…
— Ты думаешь…
— Я излагаю факты. Теперь о причине катастрофы, поразившей город.
Виноват был безусловно Каримов.
— А ты — нет? — съехидничал Беседин.
— Я — постольку поскольку. Я был козлом отпущения. А Каримов прекрасно знал, что делает. Тогда сразу две лаборатории занимались одной и той же тематикой. Такой метод в институте применялся довольно часто. Чтобы разбудить дух соперничества. Две лаборатории, что называется, «ноздря в ноздрю» шли к созданию нового штамма бакоружия. И Каримов попросту загнал своих людей. Ему непременно нужно было оказаться первым. Опыты шли с такой интенсивностью, что сотрудники просто с ног валились. Жим на коллектив оказывался колоссальный. Он это умеет. Сыпал лозунгами типа: «Отдадим всю кровь за Отчизну!», или: «А если бы вы везли патроны?», или: «Наука требует полной отдачи. Вы должны забыть про семью» и прочую чушь, с которой в условиях военного учреждения не очень-то поспоришь. Короче говоря, в конце концов был нарушен технологический цикл получения препарата. Не была проведена полная дезинфекция зараженного материала, и бактериальные смывы поступили через общий селектор в городскую водопроводную сеть. В Зареченский район города Если вы помните, погибли жители именно этого района.
— Еще бы мне не помнить! — вставил Беседин.
— Формальной виновницей была женщина-препаратор, проводившая автоклавирование. Каримов не отпускал ее к тяжело заболевшему ребенку. Хотя ее можно было подменить. И препаратор закончила автоклавирование раньше, чем следовало. После чего была отпущена домой. Так что все происшедшее вовсе не случайность. Каримов довел своих людей до такой степени изнеможения, что рано или поздно что-нибудь подобное приключилось бы непременно.
— Что же он, не понимал, что может произойти? Что могут погибнуть люди?
— Люди для него — ничто. Пушечное мясо. А в остальном он просто забылся. Думал лишь о том чтобы прийти к финишу первым. Кроме того, в нем, знаете ли, есть такая садистская жилка: он любит дрессировать людей, как кошек.
Издеваться, унижать. Наблюдать, сколько человеку дано вынести…
— Да он просто монстр какой-то.
— В определенном смысле — да. Но ведь и мы с вами не овечки безвинные.
— Что же тогда ты ему помог на работу пристроиться?
— О, это восточные дела. Восток, как известно, дело тонкое. Когда ему что-нибудь нужно, он умеет так расстелиться, так очаровать, такого напустить шарму, что даже я, тертый калач, не могу устоять. Вот и не устоял, пристроил.
— И как он теперь?
— Ужасно. Гражданка — это не военная организация, где ты умный только потому, что начальник. Он, конечно, умен. Но при этом во всеуслышание говорит о том, что все остальные — круглые дураки. Что его окружают безголовые тупицы.
Это про ученых-то с мировым именем! Вот Каримова там всерьез уже и не воспринимают. Посмешище для всего института. К тому же нищенская зарплата. К тому же напрочь закрыта тема, над которой он работал в последние годы…
— То есть он не у дел?
— Фактически так. Возвращаясь к психологическому портрету, скажу, что его главная черта — бешеное неудовлетворенное тщеславие. Просто-таки болезненная мания величия. Слабое место — чрезвычайно падок на лесть. Самую грубую и примитивную. За высочайшую оценку своих способностей — даже просто на словах — сделает все. Но такие слова говорит ему только Карина.
— Кто такая Карина?
— Та самая женщина, с которой у Каримова возник роман еще в Солнцегорске.
— Они что, до сих пор вместе?
— Да. Работают в одной лаборатории. Не разлей вода. Мне это непонятно.
По мне, так все бабы дуры. Но там случаи особый. У нее, кстати, мочекаменная болезнь. Сейчас как раз обострилась. Надо дробить чем-то там. Лазером, что ли.
А денег у них на это нет.
— Женаты?
— В официальном браке не состоят.
— Дети?
— Детей нет ни раздельных, ни общих. Дети им не нужны.
— Алкоголь?
— Спокойно. Он может выпить. Но пристрастия нет. К алкоголю более склонна Карина.
— Ну что ж. Информация интересная. Организуй нам встречу.
Глава 18
ПЕРСИДСКИЕ НАПЕВЫ
Белоснежная красавица яхта бесшумно разрезала воды Средиземного моря возле побережья Лазурного берега, приближаясь к Монте-Карло. В носовой части верхней палубы слышалась шумная возня. Беседин поднялся наверх. Вокруг овальной формы бассейна шел настоящий бой. Импровизированный ринг был огорожен шезлонгами. Внутри площадки ходили кругом две девчушки лет двенадцати.
— Ну же, — нетерпеливо воскликнул сидевший в кресле Иван. У его ног на выскобленных добела досках палубы сидели еще три девчушки.
Чуть поодаль, с подносом, уставленным напитками, стоял официант в белоснежной форме.
— Ну же! — повторил Иван. — Еще две секунды простоя и я удалю вас с ринга. Бокс!
Одна из девочек сделала неуклюжий выпад и хлестко ударила соперницу по щеке. Та взвизгнула, вцепилась обидчице в лицо. Началась драка. Девочки визжали, бранились, катались по полу.
— Что у вас происходит? — подавляя брезгливость, спросил Беседин.
— Товарищеский матч. Разыгрывается перстень с сапфиром, — со смехом откликнулся Иван, указывая на поднос официанта, где среди наполненных бокалов действительно лежала открытая ювелирная коробочка. Темно-синий камень перстня переливался на солнце.
— Стерва! Мокрощелка! — заводила себя одна из малолетних гладиаторш, ухватив соперницу за густые рыжие волосы и пытаясь приложить ее хорошенькое личико к доскам пола.
— Брейк! — вскричал Иван. — Эльвира, лицо портить запрещается! Зачем мне изуродованная наложница!
Но девочка вошла в раж. Отшвырнув в сторону легкое кресло, она, ухватив соперницу за талию, опрокинулась вместе с ней в бассейн. Водяная гладь вздыбилась снопом брызг. Послышался хрип, истошный крик. Рыжеволосая девочка то и дело с головой погружалась в воду, придавленная сверху более сильной и менее симпатичной Эльвирой.
— Сейчас Эльвира утопит Манечку, — холодно произнес Беседин.
— Брейк, брейк! — кричал Иван.
Эльвира с торжествующим выражением лица продолжала топить девочку.
— Быстро в воду. Растащите их, — приказал Иван.
Сидевшие у его ног девчушки стремительно попрыгали в воду. Поднялся невообразимый гвалт. В этот момент затренькала трубка спутникового телефона Беседина.
— Евгений Юрьевич? — послышался в трубке напряженный мужской голос.
— Да, — откликнулся тот.
— У нас проблемы. С Гринько.
— Минуту, — резко перебил говорившего Евгений Юрьевич.
Он прошел с трубкой в руке в кормовую часть яхты, где не было никого, если не считать пары матросов, разворачивающих кливер в соответствии с изменившим направление ветром.
— Ну? Слушаю тебя.
— Он отказывается. Говорит, что через городское правительство подряд не пройдет. Многие, мол, не захотят отдавать такой лакомый кусок неизвестно кому.
— Что? Он отказывается? — повысил голос Евгений Юрьевич. — А какого черта мы его засунули в это правительство? Обеспечили ему должность вице-губернатора? Он что, с ума сошел? Или забыл, откуда ноги растут? Ты вообще серьезно с ним говорил или как?
— Более чем серьезно. Я предупредил его о неприятностях. Он только улыбается в ответ. Впечатление такое, что его перекупили. Что он обзавелся новой «крышей». И считает ее более крутой.
— Ах, вот как… Вот, значит, как… Ну что ж, ему бы следовало лучше меня знать. Все-таки не один год вместе работали.
Он помолчал, облокотившись о поручни и глядя на светло-зеленые с белыми барашками волны, клубившиеся за кормой яхты. Процедил сквозь зубы:
— Что ж, если убеждения не действуют… Мне его уговаривать некогда. И я не собираюсь перекупать его обратно. В конце концов, он не невинная юная красотка, решившая столкнуть лбами поклонников и полюбоваться дракой. Ему следовало бы знать меня лучше, — повторил Евгений Юрьевич. — Применяй нулевой вариант.
— Какой именно? Короткий или затяжной?
— Короткий, — раздраженно бросил в трубку Евгений Юрьевич.
— О'кей, — бодро откликнулся Зверев. — Еще информация: дело Фонарева закрыли — это раз. Голосование по нашему вопросу примерно через пару недель — это два.
— Что ж, значит, скоро вернусь.
— Вот и хорошо. А то некоторые тут без вас осмелели чересчур…
— Докладывай, кто осмелел. Будем принимать соответствующие меры. Скоро вернусь, Алексей, скоро!
Беседин недобро усмехнулся, не сводя глаз с пенных волн. Вот, значит, как. Тишайший Петруша вышел из-под контроля! Вот что значит оторваться от родных берегов — холопы тут же начинают воображать себя господами!
Евгений Юрьевич вернулся к гостям. Тяжело дышащие мокрые девочки сгрудились вокруг подноса, разбирая бокалы с шампанским.
— Победила Эльвира, — подняв вверх руку торжествующей Эльвиры, провозгласил Иван. — Но… приз зрительских симпатий присуждается Манечке.
Кольцо с темно-синим камнем было торжественно надето на Манечкин пальчик. Заплаканная девочка тут же просияла. Перстень был явно ей велик, и девочка крепко сжала кулачок. Теперь наполнились слезами глаза Эльвиры.
— Ну-ну, не куксись! — утешил ее Иван. — Для тебя тоже есть приз!
Беседин смотрел на худые, почти детские тела, обтянутые мокрой тканью купальников, на едва выступавшие соски, на тощие мальчишеские ноги. Перевел взгляд на Ивана, похожего на сытого кота в стае мышей.
Извращенец, с брезгливостью подумал он о госте.
— Ванечка, собирайся. Через пятнадцать минут пристанем к берегу, — ласково произнес он вслух. — Посидим в ресторане. Я свожу тебя в казино. Быть в Монте-Карло и не испытать судьбу — преступление.
— А девочки?
— Девочки останутся на яхте, — жестко произнес Беседин. — Казино — это развлечение для тех, кому уже больше шестнадцати.
— Что ж, крошки, мне очень жаль, но в нашем спортивном лагере намечается тихий час, — объявил Иван своим юным наложницам.
Они сидели в одном из многочисленных ресторанчиков Монте-Карло. На закуску были поданы морские гребешки в ореховой панировке и зеленый салат с приправой из черных трюфелей.
— Жаль, что не взяли с собой Манечку! — вздохнул Иван, поглощая пищу.
— Ты, видно, совсем рехнулся. Здесь сейчас русских больше, чем, к примеру, в деревне Гришкино. Ты забыл, что за совращение малолетних статья в УК существует? Я совершенно не заинтересован в том, чтобы какой-нибудь спец из противоположного лагеря напахал на тебя компру. Раз — и конец твоей карьере высоконравственного политического деятеля.
— Что за ирония в голосе, Евгений?
— Я, признаться, вообще не понимаю, что ты находишь в этих недоразвитых телах.
— Не понимаешь? Почитай Набокова.
— А, брось ты. Там описана трагедия, а у тебя похабель сплошная.
Извини, конечно, но мне представляется, что пристрастие к юношеским угрям — свидетельство, как бы это помягче выразиться, сексуальной неполноценности.
— Ха-ха, — рассмеялся веселый Ванечка. — Скажи, почему я на тебя не обижаюсь?
«Потому что жрешь за мой счет. И девок тоже на мои деньги имеешь», — подумал Беседин.
— Потому что ты славный, необидчивый парень, — произнес он вслух.
К воздушному супу из спаржи было подано розовое шампанское «Вдова Клико» 1895 года.
— Божественно! — оценил напиток Иван. «Ну еще бы! Ты у нас знаток. В деревне Гришкино коллекционное шампанское „Вдова Клико“ ведрами пили», — съехидничал про себя Беседин, Упоминание о мало кому известной деревне не было случайностью — именно там прошли детство, отрочество и даже отчасти юность будущего государственного деятеля современной России — то есть Ивана Рощина.
— Зря ты все-таки так о моих девчурках. Прочитай «Лолиту»…
— Это, видимо, единственная книга, которую ты осилил, — опять не удержался Беседин. — Впрочем, оставим эту тему. О вкусах не спорят, и я не хочу портить тебе аппетит.
И Беседин принялся за нежнейшее мясо морских гребешков в хрустящей золотистой ореховой панировке. Иван последовал примеру старшего товарища.
Когда мужчины принялись за сигары «Коиба» и арманьяк «Жанно», в полупустой зал вошли трое: высокую стройную женщину лет тридцати в длинных белых одеждах сопровождали двое мужчин. Вернее, женщина сопровождала своего господина, ибо это была восточная женщина с тонкими, безукоризненно правильными чертами лица. Господин, мужчина лет пятидесяти, был одет в белый европейский костюм, однако голову его покрывал спускавшийся на плечи белый же платок.
— Вот, Ваня, посмотри, что такое истинная красота! Глянь, какое дивное лицо. Только осторожно — а то ее повелитель распорет тебе брюхо. И поглощенный тобою обед останется в зале. Мне будет жаль — уплочено все-таки, — балагурил на манер Ивана Беседин. — Непонятно, какова роль третьего в этой группе.
— Да это же Феликс Непорочный из нашего МИДа! — вскричал Иван.
— В каком смысле — непорочный? — удивился Евгений Юрьевич.
— В смысле фамилии. Только фамилии, — хохотнул Иван, подавая соотечественнику знаки неподдельной радости от неожиданной встречи.
— Вот видишь, я тебе говорил: здесь куда ни плюнь, в русского попадешь, — усмехнулся Беседин, наблюдая за жестикуляцией захмелевшего Ивана.
Господин Непорочный ответно помахал рукой, также выражая всем своим существом немалую радость. Благосклонно улыбнулся в их сторону и строгий восточный господин. А потом как-то так само получилось, что через некоторое время все они оказались за одним столом.
— Позвольте представить: господин Хеджази с супругой. Господин Хеджази — атташе иранского посольства во Франции, — по-английски отрекомендовал спутников Непорочный. — Господин Рощин — видный конгрессмен, господин…
— Беседин, — подсказал Иван.
— Ах, Ваня, неужели я не знаю Евгения Юрьевича! — с укоризной произнес Феликс по-русски и снова перешел на английский:
— Господин Беседин — известный в нашей стране нефтепромышленник.
— О, «Газпром»! Солидная фирма! — на хорошем русском языке воскликнул иранец.
— Нет, нет, я не принадлежу этой империи, — улыбнулся Беседин. — Вы владеете русским, господин Хеджази?
— Да. Я заканчивал вашу военную академию. В Москве. Это было давно.
Беседа протекала как и полагается подобным беседам. Феликс рассказывал о последних московских событиях — он прибыл на Лазурный берег всего пару дней назад. Иван отпускал свои жлобские шутки. Иранец вежливо улыбался. Его супруга почти не ела и не пила, выполняя свою основную миссию — позволяла любоваться своей необычайной красотой. Евгений Юрьевич и любовался, стараясь не выходить за рамки приличий. Беседин, в общем, был равнодушен к женщинам. Его бурное прошлое, прошлое больших возможностей, пресытило и душу и тело. Это Иван застрял в возрасте необузданной половой распущенности, а он, Беседин, давно понял, что, в сущности, все везде одинаково. В данный период своей жизни Евгений Юрьевич предпочитал активным действиям спокойное созерцание.
— Господин Беседин, вы не уделите мне несколько минут? — спросил вдруг иранец. Беседин удивленно поднял брови.
— Я хотел бы обсудить некоторые вопросы, связанные с нефтяным бизнесом, — улыбнулся Хеджази. — Мне очень импонирует, что вы не относитесь к империи господина Вяхирева. Мы не могли бы поговорить наедине?
Мужчины вышли на открытую террасу ресторана. Первые несколько минут разговор действительно крутился вокруг нефти. Неожиданно иранец проговорил:
— Вы знаете, я учился в Москве в начале восьмидесятых. Какое было время для вашей страны! Какая промышленность! Какая военная мощь! Кстати, мы располагали данными о том, что в некоем сибирском городе существовал целый институт, работающий над созданием бактериологического оружия!
«Это еще что?!» — мысленно воскликнул Беседин.
— …Это было очень правильно! Только военная мощь, разносторонние виды вооружений могли сдерживать беспринципных и безжалостных агрессоров! А что мы видим сегодня? Взять последние международные события. Кое-кто возомнил себя хозяином вселенной и делает со всем миром то, что делал с известной особой в своем кабинете!
— К чему этот разговор? — сухо оборвал иранца Евгений Юрьевич.
— Только не волнуйтесь, господин Беседин! Вы — человек умный. Вы должны меня выслушать. Так вот, я располагаю сведениями, что вы руководили городом, где находился тот самый институт. То, что там велись работы с бакоружием, уже отражено в сводках наших спецслужб, так что никакой военной тайны тут нет. Мы знаем также, что после известных трагических событий вы были вынуждены покинуть город. А вскоре был закрыт и институт. Нас, собственно, интересует, куда исчез Рустам Каримов. И если вы поможете нам его найти, мы сделаем вас очень-богатым человеком.
— Каримов? — как бы напряг память Беседин. — Я не помню такого.
— Неужели? Позвольте вам не поверить. Каримов приближался к созданию бактериологического оружия невиданной силы. И если бы не трагическая случайность, ваша страна уже обладала бы властью над всем остальным человечеством. В результате аварии, приведшей к человеческим жертвам, Каримова из института выгнали. Затем он работал некоторое время в Петербурге, тогда еще Ленинграде. Это было как раз в то время, когда вы работали в Ленинградском обкоме партии. Так вот, Каримов тогда служил в некоем НИИ, где оказался не у дел, а затем и вовсе исчез. Никто не знает куда. Вашей стране не нужны специалисты такого уровня. Вашей стране вообще ничего не нужно — ни главенствующее положение в мире, ни собственные таланты. Так отдайте нам то, чем вы не умеете дорожить. Мы сумеем этим распорядиться лучше.
— Что вы хотите сказать?
— Некоторым зарвавшимся лидерам давно пора получить по носу. Мы это поняли гораздо раньше вас.
— Вы понимаете, о чем вы говорите? Раз уж вы осведомлены о поразившей город эпидемии, вы должны знать, сколько людей…
— По этому поводу у вас есть хорошая поговорка: лес рубят — щепки летят. Да и вообще… Нация, живущая многие десятилетия без войны на своей территории, но присвоившая себе право делить чужие земли и судить другие народы, нация сытых самодовольных потребителей — разве не заслужила она возмездия?
— Это провокация, — тихо проговорил Бесе-дин, — и я не хочу продолжать наш разговор. Этот, как его, Феликс, который привел вас сюда…
— Феликс — фигура абсолютно случайная. Просто подвернулся под руку. О том, что вы сидите в этом ресторане, я знал через пятнадцать минут после вашего прихода. И если бы мы не встретили на пути Феликса, я нашел бы другой повод познакомиться с вами. Вам абсолютно нечего опасаться. Наш разговор — всего лишь разговор, ни больше, ни меньше. Но я все-таки закончу. Мы полагаем, что Каримов, если он жив, разумеется, мог бы воссоздать утраченную технологию. А у нас появились сведения, что он жив. ' И поскольку вы с ним были знакомы, я хотел бы рассчитывать на вашу помощь. Мы понимаем, что ученый, тем более талантливый ученый, не может быть администратором — это совершенно Другое применение талантов. Руководить соответствующим производством могли бы вы. Вы человек деловой, у вас жесткая хватка. Моя страна с радостью приняла бы не только Каримова, но и вас. В сущности, от Каримова нужны две вещи — образец препарата, который он когда-то получил, и техническая документация на этот препарат. И последнее: я не сказал вам, во сколько оценивается ваша услуга…
Тут иранец назвал такую сумму, что у Беседина перехватило дыхание.
— И возможность жить и работать в стабильной стране, где вас будут ценить. Не отвечайте мне сейчас ничего. Вот моя визитка. Здесь и код моей электронной почты. Я буду ждать известий.
…В эту ночь Беседину необычайно везло в игре. Он сорвал крупный куш.
Это хороший знак, думал Евгений Юрьевич, возвращаясь с Иваном на яхту. Этот Хеджази — резидент. Ну и что? Вопросы Беседина в отношении всяких глупостей вроде: вы понимаете, что могут погибнуть мирные жители и прочая чепуха, — были заданы, чтобы прощупать собеседника. Сам Беседин начисто был лишен сантиментов.
Но откуда, откуда у них информация, что Каримов жив, вот что интересно! И странно. И, если вдуматься, опасно.
Да, пора домой! Хватит болтаться по волнам «Летучим голландцем»! Пора заниматься делом. Армия без генерала — это, по большому счету, армия ненадежная.
Пора воссоединиться с женой. За три месяца разлуки он, пожалуй, соскучился. Все-таки тридцать пять лет вместе — не баран чихнул. Никакие девки этого не заменят.
Жена гостила у сына. Сын жил теперь в Швеции совершенно легально, женившись на хваткой, деловой шведке и взяв ее фамилию.
Нынче, с высоты конца девяностых, история его исчезновения из страны казалась каким-то киношным триллером. Но ведь было, было!
«Если вы поможете найти Каримова…» — вспомнил Евгений Юрьевич слова Хеджази и усмехнулся.
Кому, как не ему, Беседину, знать, где скрывается Рустам.
— Ну же, — нетерпеливо воскликнул сидевший в кресле Иван. У его ног на выскобленных добела досках палубы сидели еще три девчушки.
Чуть поодаль, с подносом, уставленным напитками, стоял официант в белоснежной форме.
— Ну же! — повторил Иван. — Еще две секунды простоя и я удалю вас с ринга. Бокс!
Одна из девочек сделала неуклюжий выпад и хлестко ударила соперницу по щеке. Та взвизгнула, вцепилась обидчице в лицо. Началась драка. Девочки визжали, бранились, катались по полу.
— Что у вас происходит? — подавляя брезгливость, спросил Беседин.
— Товарищеский матч. Разыгрывается перстень с сапфиром, — со смехом откликнулся Иван, указывая на поднос официанта, где среди наполненных бокалов действительно лежала открытая ювелирная коробочка. Темно-синий камень перстня переливался на солнце.
— Стерва! Мокрощелка! — заводила себя одна из малолетних гладиаторш, ухватив соперницу за густые рыжие волосы и пытаясь приложить ее хорошенькое личико к доскам пола.
— Брейк! — вскричал Иван. — Эльвира, лицо портить запрещается! Зачем мне изуродованная наложница!
Но девочка вошла в раж. Отшвырнув в сторону легкое кресло, она, ухватив соперницу за талию, опрокинулась вместе с ней в бассейн. Водяная гладь вздыбилась снопом брызг. Послышался хрип, истошный крик. Рыжеволосая девочка то и дело с головой погружалась в воду, придавленная сверху более сильной и менее симпатичной Эльвирой.
— Сейчас Эльвира утопит Манечку, — холодно произнес Беседин.
— Брейк, брейк! — кричал Иван.
Эльвира с торжествующим выражением лица продолжала топить девочку.
— Быстро в воду. Растащите их, — приказал Иван.
Сидевшие у его ног девчушки стремительно попрыгали в воду. Поднялся невообразимый гвалт. В этот момент затренькала трубка спутникового телефона Беседина.
— Евгений Юрьевич? — послышался в трубке напряженный мужской голос.
— Да, — откликнулся тот.
— У нас проблемы. С Гринько.
— Минуту, — резко перебил говорившего Евгений Юрьевич.
Он прошел с трубкой в руке в кормовую часть яхты, где не было никого, если не считать пары матросов, разворачивающих кливер в соответствии с изменившим направление ветром.
— Ну? Слушаю тебя.
— Он отказывается. Говорит, что через городское правительство подряд не пройдет. Многие, мол, не захотят отдавать такой лакомый кусок неизвестно кому.
— Что? Он отказывается? — повысил голос Евгений Юрьевич. — А какого черта мы его засунули в это правительство? Обеспечили ему должность вице-губернатора? Он что, с ума сошел? Или забыл, откуда ноги растут? Ты вообще серьезно с ним говорил или как?
— Более чем серьезно. Я предупредил его о неприятностях. Он только улыбается в ответ. Впечатление такое, что его перекупили. Что он обзавелся новой «крышей». И считает ее более крутой.
— Ах, вот как… Вот, значит, как… Ну что ж, ему бы следовало лучше меня знать. Все-таки не один год вместе работали.
Он помолчал, облокотившись о поручни и глядя на светло-зеленые с белыми барашками волны, клубившиеся за кормой яхты. Процедил сквозь зубы:
— Что ж, если убеждения не действуют… Мне его уговаривать некогда. И я не собираюсь перекупать его обратно. В конце концов, он не невинная юная красотка, решившая столкнуть лбами поклонников и полюбоваться дракой. Ему следовало бы знать меня лучше, — повторил Евгений Юрьевич. — Применяй нулевой вариант.
— Какой именно? Короткий или затяжной?
— Короткий, — раздраженно бросил в трубку Евгений Юрьевич.
— О'кей, — бодро откликнулся Зверев. — Еще информация: дело Фонарева закрыли — это раз. Голосование по нашему вопросу примерно через пару недель — это два.
— Что ж, значит, скоро вернусь.
— Вот и хорошо. А то некоторые тут без вас осмелели чересчур…
— Докладывай, кто осмелел. Будем принимать соответствующие меры. Скоро вернусь, Алексей, скоро!
Беседин недобро усмехнулся, не сводя глаз с пенных волн. Вот, значит, как. Тишайший Петруша вышел из-под контроля! Вот что значит оторваться от родных берегов — холопы тут же начинают воображать себя господами!
Евгений Юрьевич вернулся к гостям. Тяжело дышащие мокрые девочки сгрудились вокруг подноса, разбирая бокалы с шампанским.
— Победила Эльвира, — подняв вверх руку торжествующей Эльвиры, провозгласил Иван. — Но… приз зрительских симпатий присуждается Манечке.
Кольцо с темно-синим камнем было торжественно надето на Манечкин пальчик. Заплаканная девочка тут же просияла. Перстень был явно ей велик, и девочка крепко сжала кулачок. Теперь наполнились слезами глаза Эльвиры.
— Ну-ну, не куксись! — утешил ее Иван. — Для тебя тоже есть приз!
Беседин смотрел на худые, почти детские тела, обтянутые мокрой тканью купальников, на едва выступавшие соски, на тощие мальчишеские ноги. Перевел взгляд на Ивана, похожего на сытого кота в стае мышей.
Извращенец, с брезгливостью подумал он о госте.
— Ванечка, собирайся. Через пятнадцать минут пристанем к берегу, — ласково произнес он вслух. — Посидим в ресторане. Я свожу тебя в казино. Быть в Монте-Карло и не испытать судьбу — преступление.
— А девочки?
— Девочки останутся на яхте, — жестко произнес Беседин. — Казино — это развлечение для тех, кому уже больше шестнадцати.
— Что ж, крошки, мне очень жаль, но в нашем спортивном лагере намечается тихий час, — объявил Иван своим юным наложницам.
Они сидели в одном из многочисленных ресторанчиков Монте-Карло. На закуску были поданы морские гребешки в ореховой панировке и зеленый салат с приправой из черных трюфелей.
— Жаль, что не взяли с собой Манечку! — вздохнул Иван, поглощая пищу.
— Ты, видно, совсем рехнулся. Здесь сейчас русских больше, чем, к примеру, в деревне Гришкино. Ты забыл, что за совращение малолетних статья в УК существует? Я совершенно не заинтересован в том, чтобы какой-нибудь спец из противоположного лагеря напахал на тебя компру. Раз — и конец твоей карьере высоконравственного политического деятеля.
— Что за ирония в голосе, Евгений?
— Я, признаться, вообще не понимаю, что ты находишь в этих недоразвитых телах.
— Не понимаешь? Почитай Набокова.
— А, брось ты. Там описана трагедия, а у тебя похабель сплошная.
Извини, конечно, но мне представляется, что пристрастие к юношеским угрям — свидетельство, как бы это помягче выразиться, сексуальной неполноценности.
— Ха-ха, — рассмеялся веселый Ванечка. — Скажи, почему я на тебя не обижаюсь?
«Потому что жрешь за мой счет. И девок тоже на мои деньги имеешь», — подумал Беседин.
— Потому что ты славный, необидчивый парень, — произнес он вслух.
К воздушному супу из спаржи было подано розовое шампанское «Вдова Клико» 1895 года.
— Божественно! — оценил напиток Иван. «Ну еще бы! Ты у нас знаток. В деревне Гришкино коллекционное шампанское „Вдова Клико“ ведрами пили», — съехидничал про себя Беседин, Упоминание о мало кому известной деревне не было случайностью — именно там прошли детство, отрочество и даже отчасти юность будущего государственного деятеля современной России — то есть Ивана Рощина.
— Зря ты все-таки так о моих девчурках. Прочитай «Лолиту»…
— Это, видимо, единственная книга, которую ты осилил, — опять не удержался Беседин. — Впрочем, оставим эту тему. О вкусах не спорят, и я не хочу портить тебе аппетит.
И Беседин принялся за нежнейшее мясо морских гребешков в хрустящей золотистой ореховой панировке. Иван последовал примеру старшего товарища.
Когда мужчины принялись за сигары «Коиба» и арманьяк «Жанно», в полупустой зал вошли трое: высокую стройную женщину лет тридцати в длинных белых одеждах сопровождали двое мужчин. Вернее, женщина сопровождала своего господина, ибо это была восточная женщина с тонкими, безукоризненно правильными чертами лица. Господин, мужчина лет пятидесяти, был одет в белый европейский костюм, однако голову его покрывал спускавшийся на плечи белый же платок.
— Вот, Ваня, посмотри, что такое истинная красота! Глянь, какое дивное лицо. Только осторожно — а то ее повелитель распорет тебе брюхо. И поглощенный тобою обед останется в зале. Мне будет жаль — уплочено все-таки, — балагурил на манер Ивана Беседин. — Непонятно, какова роль третьего в этой группе.
— Да это же Феликс Непорочный из нашего МИДа! — вскричал Иван.
— В каком смысле — непорочный? — удивился Евгений Юрьевич.
— В смысле фамилии. Только фамилии, — хохотнул Иван, подавая соотечественнику знаки неподдельной радости от неожиданной встречи.
— Вот видишь, я тебе говорил: здесь куда ни плюнь, в русского попадешь, — усмехнулся Беседин, наблюдая за жестикуляцией захмелевшего Ивана.
Господин Непорочный ответно помахал рукой, также выражая всем своим существом немалую радость. Благосклонно улыбнулся в их сторону и строгий восточный господин. А потом как-то так само получилось, что через некоторое время все они оказались за одним столом.
— Позвольте представить: господин Хеджази с супругой. Господин Хеджази — атташе иранского посольства во Франции, — по-английски отрекомендовал спутников Непорочный. — Господин Рощин — видный конгрессмен, господин…
— Беседин, — подсказал Иван.
— Ах, Ваня, неужели я не знаю Евгения Юрьевича! — с укоризной произнес Феликс по-русски и снова перешел на английский:
— Господин Беседин — известный в нашей стране нефтепромышленник.
— О, «Газпром»! Солидная фирма! — на хорошем русском языке воскликнул иранец.
— Нет, нет, я не принадлежу этой империи, — улыбнулся Беседин. — Вы владеете русским, господин Хеджази?
— Да. Я заканчивал вашу военную академию. В Москве. Это было давно.
Беседа протекала как и полагается подобным беседам. Феликс рассказывал о последних московских событиях — он прибыл на Лазурный берег всего пару дней назад. Иван отпускал свои жлобские шутки. Иранец вежливо улыбался. Его супруга почти не ела и не пила, выполняя свою основную миссию — позволяла любоваться своей необычайной красотой. Евгений Юрьевич и любовался, стараясь не выходить за рамки приличий. Беседин, в общем, был равнодушен к женщинам. Его бурное прошлое, прошлое больших возможностей, пресытило и душу и тело. Это Иван застрял в возрасте необузданной половой распущенности, а он, Беседин, давно понял, что, в сущности, все везде одинаково. В данный период своей жизни Евгений Юрьевич предпочитал активным действиям спокойное созерцание.
— Господин Беседин, вы не уделите мне несколько минут? — спросил вдруг иранец. Беседин удивленно поднял брови.
— Я хотел бы обсудить некоторые вопросы, связанные с нефтяным бизнесом, — улыбнулся Хеджази. — Мне очень импонирует, что вы не относитесь к империи господина Вяхирева. Мы не могли бы поговорить наедине?
Мужчины вышли на открытую террасу ресторана. Первые несколько минут разговор действительно крутился вокруг нефти. Неожиданно иранец проговорил:
— Вы знаете, я учился в Москве в начале восьмидесятых. Какое было время для вашей страны! Какая промышленность! Какая военная мощь! Кстати, мы располагали данными о том, что в некоем сибирском городе существовал целый институт, работающий над созданием бактериологического оружия!
«Это еще что?!» — мысленно воскликнул Беседин.
— …Это было очень правильно! Только военная мощь, разносторонние виды вооружений могли сдерживать беспринципных и безжалостных агрессоров! А что мы видим сегодня? Взять последние международные события. Кое-кто возомнил себя хозяином вселенной и делает со всем миром то, что делал с известной особой в своем кабинете!
— К чему этот разговор? — сухо оборвал иранца Евгений Юрьевич.
— Только не волнуйтесь, господин Беседин! Вы — человек умный. Вы должны меня выслушать. Так вот, я располагаю сведениями, что вы руководили городом, где находился тот самый институт. То, что там велись работы с бакоружием, уже отражено в сводках наших спецслужб, так что никакой военной тайны тут нет. Мы знаем также, что после известных трагических событий вы были вынуждены покинуть город. А вскоре был закрыт и институт. Нас, собственно, интересует, куда исчез Рустам Каримов. И если вы поможете нам его найти, мы сделаем вас очень-богатым человеком.
— Каримов? — как бы напряг память Беседин. — Я не помню такого.
— Неужели? Позвольте вам не поверить. Каримов приближался к созданию бактериологического оружия невиданной силы. И если бы не трагическая случайность, ваша страна уже обладала бы властью над всем остальным человечеством. В результате аварии, приведшей к человеческим жертвам, Каримова из института выгнали. Затем он работал некоторое время в Петербурге, тогда еще Ленинграде. Это было как раз в то время, когда вы работали в Ленинградском обкоме партии. Так вот, Каримов тогда служил в некоем НИИ, где оказался не у дел, а затем и вовсе исчез. Никто не знает куда. Вашей стране не нужны специалисты такого уровня. Вашей стране вообще ничего не нужно — ни главенствующее положение в мире, ни собственные таланты. Так отдайте нам то, чем вы не умеете дорожить. Мы сумеем этим распорядиться лучше.
— Что вы хотите сказать?
— Некоторым зарвавшимся лидерам давно пора получить по носу. Мы это поняли гораздо раньше вас.
— Вы понимаете, о чем вы говорите? Раз уж вы осведомлены о поразившей город эпидемии, вы должны знать, сколько людей…
— По этому поводу у вас есть хорошая поговорка: лес рубят — щепки летят. Да и вообще… Нация, живущая многие десятилетия без войны на своей территории, но присвоившая себе право делить чужие земли и судить другие народы, нация сытых самодовольных потребителей — разве не заслужила она возмездия?
— Это провокация, — тихо проговорил Бесе-дин, — и я не хочу продолжать наш разговор. Этот, как его, Феликс, который привел вас сюда…
— Феликс — фигура абсолютно случайная. Просто подвернулся под руку. О том, что вы сидите в этом ресторане, я знал через пятнадцать минут после вашего прихода. И если бы мы не встретили на пути Феликса, я нашел бы другой повод познакомиться с вами. Вам абсолютно нечего опасаться. Наш разговор — всего лишь разговор, ни больше, ни меньше. Но я все-таки закончу. Мы полагаем, что Каримов, если он жив, разумеется, мог бы воссоздать утраченную технологию. А у нас появились сведения, что он жив. ' И поскольку вы с ним были знакомы, я хотел бы рассчитывать на вашу помощь. Мы понимаем, что ученый, тем более талантливый ученый, не может быть администратором — это совершенно Другое применение талантов. Руководить соответствующим производством могли бы вы. Вы человек деловой, у вас жесткая хватка. Моя страна с радостью приняла бы не только Каримова, но и вас. В сущности, от Каримова нужны две вещи — образец препарата, который он когда-то получил, и техническая документация на этот препарат. И последнее: я не сказал вам, во сколько оценивается ваша услуга…
Тут иранец назвал такую сумму, что у Беседина перехватило дыхание.
— И возможность жить и работать в стабильной стране, где вас будут ценить. Не отвечайте мне сейчас ничего. Вот моя визитка. Здесь и код моей электронной почты. Я буду ждать известий.
…В эту ночь Беседину необычайно везло в игре. Он сорвал крупный куш.
Это хороший знак, думал Евгений Юрьевич, возвращаясь с Иваном на яхту. Этот Хеджази — резидент. Ну и что? Вопросы Беседина в отношении всяких глупостей вроде: вы понимаете, что могут погибнуть мирные жители и прочая чепуха, — были заданы, чтобы прощупать собеседника. Сам Беседин начисто был лишен сантиментов.
Но откуда, откуда у них информация, что Каримов жив, вот что интересно! И странно. И, если вдуматься, опасно.
Да, пора домой! Хватит болтаться по волнам «Летучим голландцем»! Пора заниматься делом. Армия без генерала — это, по большому счету, армия ненадежная.
Пора воссоединиться с женой. За три месяца разлуки он, пожалуй, соскучился. Все-таки тридцать пять лет вместе — не баран чихнул. Никакие девки этого не заменят.
Жена гостила у сына. Сын жил теперь в Швеции совершенно легально, женившись на хваткой, деловой шведке и взяв ее фамилию.
Нынче, с высоты конца девяностых, история его исчезновения из страны казалась каким-то киношным триллером. Но ведь было, было!
«Если вы поможете найти Каримова…» — вспомнил Евгений Юрьевич слова Хеджази и усмехнулся.
Кому, как не ему, Беседину, знать, где скрывается Рустам.
Глава 19
ВЕРБОВКА
Каримова ему Зверев представил пять лет назад. Привез куда надо на бесединском «линкольне» — оказание почестей по высшему разряду было запланировано заранее.
В кабинет Евгения Юрьевича вошел высокий лысый мужчина.
Беседин поднялся из-за своего стола, пошел навстречу, протягивая руку:
— Здравствуйте, здравствуйте, дорогой Рустам Каримович! Счастлив видеть вас в добром здравии!
Низкий столик в углу кабинета был сервирован бутербродами с рыбой, икрой, дорогими колбасами. От Беседина не утаился голодный взгляд, который бросил Каримов в ту сторону.
— Присаживайтесь, дорогой мой! Как приятно видеть людей, с которыми тебя связывают прежние годы. Великие свершения! А вы почти не изменились с времен Солнцегорска.
— Да разве вы помните меня по тем временам? — расплываясь восточным лицом в невольной улыбке, усомнился гость.
— Как же! Кто же вас не знал?! Из посвященных, разумеется. Я хоть и не был допущен в святая святых науки, но всех знаменитостей города, которым руководил, просто обязан был знать! А уж вы были знаменитость из знаменитостей.
Каримов продолжал улыбаться, но узкие глаза под припухшими веками смотрели настороженно.
— Давайте-ка выпьем по рюмочке коньяка, — сказал хозяин. — У меня отличный коньяк припасен. Как раз для самых почетных гостей.
— Не откажусь.
— За прошлое!
— За прошлое?
Рука Каримова с поднятой рюмкой задержалась в воздухе.
— А почему нет? В прошлом было много замечательного. Достойная зарплата, престижная работа, уважение и признание коллег.
— Да, да, это было, — с облегчением подтвердил гость. — За это можно выпить. Мужчины чокнулись — Вы закусывайте, не стесняйтесь. Я, знаете ли, часто вспоминаю те времена. Когда держава наша была мощной и процветающей. Когда никакая заокеанская шваль не смела указывать, как нам жить. Ну а вы? Как вы сейчас? Как работа, нравится?
— Что же может нравиться, когда тематика, которой я занимался пять лет, закрыта.
— Вот как? Почему?
— Трусость. Все людская трусость и ретроградство. Я занимался разработкой вакцины. Очень важной и нужной. А наш остолоп директор испугался, что вакцина может оказаться реактогенной. Что могут быть реакции на прививку.
— И что? Могут быть? Тяжелые?
— Чтобы это узнать, препарат нужно испытать на людях. Без риска не бывает настоящих научных открытий. Но объяснить ничего невозможно. Вокруг — ленивые тупицы, мечтающие лишь об одном: досидеть до пенсии. Знаете, Евгений Юрьевич, это ужасно: чувствовать в себе массу сил, осознавать свой научный потенциал и быть лишенным возможности реализоваться.