Лаврентьева Ирина. Круг обреченных

   — Да, да, я понимаю. Как верно вы сказали про риск! Когда в городе вспыхнула эпидемия, я с большим пониманием отнесся к ситуации. Во всех инстанциях отстаивал вас. Болел за вас душой, поверьте. Без риска движение вперед невозможно, вы совершенно правы! Но ничего сделать не удалось. Ни вас защитить, ни себя. Давайте еще по рюмочке, не возражаете?
   — Хороший коньяк расширяет сосуды. В умеренных дозах, разумеется.
   — А мы в умеренных. В очень умеренных. Каримов все изучал собеседника настороженными глазами, не переставая улыбаться.
   — Вижу, вижу в ваших глазах вопрос, милейший Рустам Каримович! Что этому старому черту от меня нужно, так? Что ж, все по порядку. Как вы знаете, после той злополучной эпидемии я был смещен с должности первого секретаря обкома. Катастрофа! Мне было уже пятьдесят с хвостиком. Куда податься? Оказался нужен здесь, в Питере, тогда — Ленинграде. Честно служил Родине. Но с тех пор Родина наша изменилась до неузнаваемости. Куда делись прежние устои, принципы?
   Живем в бандитском государстве. А что делать? Надо жить. Но надо и уметь защищаться. В настоящее время я занимаюсь нефтяным бизнесом. Не морщьтесь, мой дорогой. Не все бизнесмены алчные чудовища, уверяю вас.
   Моя задача — увеличить приток нефтепродуктов в наш регион. А отсюда — экспортировать их. В разумных пределах. Чтобы вырученные деньги шли на зарплату врачам, учителям, таким выдающимся ученым, как вы. Не буду обманывать вас, что думал о вас непрестанно все эти годы, — вы человек умный и фальшь почувствуете тотчас же. Но вот пришло время, и вспомнил. Мне мешают работать. Криминал совершенно распоясался. Возникла необходимость в надежной защите собственных интересов. И я хочу сделать вам деловое предложение. Очень выгодное в материальном плане и интересное в плане научном. Скажите, зачем вам сидеть в вашем НИИ, среди тупиц и остолопов, которые не в состоянии оценить вас по достоинству? Я хочу, чтобы вы создали коллекцию микроорганизмов, которыми можно было бы в нужных случаях останавливать зарвавшихся бандитов.
   Беседин произнес эти слова самым невинным тоном и с самым невинным видом пригубил коньяк. Момент был кульминационный. Если Ка-римов сейчас вскочит и бросит ему в лицо какие-то гневные слова о высокой науке, чести ученого — дело проиграно. Но Каримов молчал, потягивал и потягивал коньяк. Ни один мускул не дрогнул на азиатском лице.
   — Требования следующие, — переждав, продолжил Беседин. — Коллекция должна включать такие варианты, которые вызывают и легкое недомогание — в качестве превентивной меры, и какую-нибудь смешную болезнь, как легкое наказание, и смертельные исходы. Не могу же я стреляться со всякими подонками на пистолетах! Тем более что они свой выстрел делают всегда первыми. Далее.
   Набор микроорганизмов должен быть как можно более широк, чтобы случаи не повторялись, и соответствовать тем болезням, которые встречаются у нас, а не в Южной Африке, к примеру. Ведь такие нюансы существуют, верно?
   Каримов кивнул.
   — Или же микробы должны быть такими хитрыми, чтобы выявить их в больном организме не представлялось возможным. Может быть, я выражаю свои мысли примитивно, но суть именно такова. Взамен же я обещаю вам материальное благополучие, жизнь на берегу чудного озера и возможность заниматься своими научными изысканиями. Условия вашего там проживания будут напоминать жизнь в Солнцегорске. Не только по уровню благосостояния, но и по секретности. Любые общения с посторонними придется исключить. Но зачем вам люди? Кто может оценить вас по достоинству, кроме…
   — У меня есть условие: Карина должна быть со мной.
   — Это ваша подруга?
   — И помощница.
   — Она будет с вами.
   — И еще одно: ей нужно срочное лечение, на которое у меня нет средств.
   — Пусть вас это не волнует. Я завтра же займусь вашим вопросом.
   Так состоялась вербовка Рустама Каримова. Через несколько дней камни в почках его любимой женщины были с успехом размолоты лазером лучшей городской клиники. Еще через пару недель Каримов и его подруга уволились из НИИ и исчезли из виду. И никто из коллег и просто знакомых не слышал о них последние пять лет…

Глава 20
РАССОЛЬНИК ПО-ЛЕНИНГРАДСКИ

 
   Жарким июньским днем в некоем ресторанчике Санкт-Петербурга собралась небольшая группа людей.
   — Господа, я пригласил вас именно сюда, дабы напомнить кулинарное прошлое нашего народа, совсем недавнее прошлое. Печальное прошлое, если иметь в виду тоталитарный режим, навязанный народу партией, — с пафосом проговорил бывший обкомовский работник бывшего Ленинграда Петр Иванович Гринько. — Что никак не относится к прошлому ресторанному, — неуклюже пошутил он. — Советская кухня отличалась тем, что была простой, сытной и, как ни странно, достаточно вкусной. Впрочем, вы, господин Лейно, возможно, помните столовые Ленинграда со времен своего детства. Наверное, приезжали к нам на каникулы с мамой или с классом из своего Таллина, не так ли?
   Статный мужчина лет тридцати, бывший эстонец финского происхождения Юхо Лейно, проживающий нынче в Хельсинки, снисходительно кивнул.
   — Хозяева этого гостеприимного дома проводят фестиваль советской кухни, и мне показалось любопытным отметить наш договор в декорациях, так сказать, прошлого, — слегка повторился Гринько, пытавшийся научиться излагать мысли без бумажки с текстом. — Сейчас мы, фигурально выражаясь, съедим наше прошлое, чтобы этим ритуальным действием еще раз покончить с ним и смело шагнуть в будущее. Будущее свободного предпринимательства, равных возможностей…
   Сидевшие за столиком люди: и уже упомянутый выше господин Лейно, и его белокурая переводчица, знавшая русский язык явно хуже своего патрона, которую молодой предприниматель неизменно привозил с собой в Петербург не потому, что спал с ней (то есть спал, конечно), но для того, чтобы лишний раз подчеркнуть свою полную независимость от великодержавной России и статус иностранного гражданина; и президент корпорации «Глобус», мужчина лет сорока, и его спутница, кареглазая девушка с невероятно блестящими в мягком свете настольной лампы каштановыми волосами; и помощник Гринько, прыщавый юнец, притащивший в ресторан (разумеется, с позволения патрона) какую-то очкастую девицу, — вся эта публика с тоской ожидала, когда иссякнет фонтан косноязычного красноречия бывшего обкомовца.
   Гринько и сам не ожидал от себя столь затянувшегося словоизвержения, но сидевшая напротив него кареглазая девушка так возбуждала бывшего партийца, что Петру Ивановичу никак не удавалось закончить спич.
   — …Гражданских прав и свобод! Итак, первую рюмку «Столичной» и первый бокал «Советского шампанского» — за будущее! — закруглился наконец Петр Иванович.
   Публика с радостным облегчением поддержала его. Впрочем, кареглазая красавица, предмет неусыпного внимания Гринько, едва пригубила напиток и поставила бокал на стол.
   — Дашенька, вам не понравилось шампанское? — обеспокоенно спросил Гринько. — Позвольте…
   — Петр Иванович, пожалуйста, не беспокойтесь, — мягко улыбнулась красавица. — Я вообще почти не пью. А шампанское замечательное.
   Девушка глянула на Петра Ивановича таким глубоким благодарным взглядом, словно это он, Гринько, собственноручно холил и лелеял лозу, а потом собственноручно же готовил искрящийся напиток.
   — У вас что-нибудь со здоровьем? — упавшим голосом спросил бывший ленинец, не допускавщий мысли, что отказ от спиртного может быть связан с какой-либо другой причиной.
   — Нет, со здоровьем все в порядке. Я, между прочим, занимаюсь спортом, — тихо отрапортовала Даша.
   — Художественная гимнастика? — предположил Петр Иванович.
   — Да, — подтвердила девушка.
   — Как повезло вашему спутнику: как говорится, спортсменка, комсомолка и невероятно красивая девушка, — пробормотал Гринько.
   — Моему спутнику повезло вовсе не со мной, — чуть поведя глазами в сторону уминавшего салат мужчины, призналась Даша. — А мне пока еще ни с кем не повезло, — едва слышно добавила она, опустив черные ресницы долу.
   — Ах, вот как… Вот, значит, как!! — Петр Иванович окинул стол просветлевшим взором. — Господа, рекомендую салат «Столичный». Помимо обычного набора продуктов — всяких там огурцов, горошка и говядины — в нем присутствуют раковые шейки. Надеюсь, вы это отметили. А как вам нравится винегрет, абсолютно разноцветный, как ему и положено быть? С нежнейшей селедочкой. Как он вам?
   Согласно церемониалу, уж Петру-то Ивановичу, как хозяину стола, никак не следовало хвалить яства. Это все равно что хозяйка дома нахваливала бы собственные кулинарные способности, не дожидаясь оценки гостей. Но Гринько или не был отягощен знанием соответствующего этикета, или забыл о нем начисто, плененный черноокой Дашей.
   Гости дежурно улыбались. Впрочем, салат ."Столичный" действительно был хорош. И разноцветный винегрет был приготовлен по всем правилам кулинарного искусства. Поданный чуть позже знаменитый рассольник ленинградский, блюдо, известное некогда до самых до окраин, так и покрылся, нетронутый, капельками застывшего жира: гости Петра Ивановича Гринько явно предпочитали низкокалорийную диету да и вообще были начисто лишены ностальгии по прошлому.

Глава 21
ОЧАРОВАННЫЙ, ОКОЛДОВАННЫЙ…

 
   Ресторанный вечер набирал обороты. Появились музыканты — скрипач и два гитариста. Публика потянулась танцевать.
   За столиком остались сам Гринько и господин Лейно.
   — Так я надеюсь, Петр, что никаких недоразумений не будет? — осведомился предприниматель, называя Гринько, который по возрасту годился ему в отцы (если не в деды), на западный манер — просто по имени.
   Петру Ивановичу эта западная мода абсолютно не нравилась. Однако следовало считаться с реалиями нынешней жизни. Человек, заплативший очень крупную сумму за прохождение определенного решения в областном правительстве, имел право обращаться к чиновнику так, как ему хотелось.
   — Разумеется, Вы можете быть абсолютно спокойны. Вопрос будет обсуждаться достаточно скоро. Но я успею провести работу с членами правительства.
   — Итак, аренда на девяносто девять лет? Земля под аренду отводится корпорации «Глобус»? — еще раз уточнил финн.
   — Вы можете быть абсолютно спокойны, — повторил Гринько, не сводя глаз с Даши, покачивающейся в такт мелодии в объятиях председателя вышеупомянутой корпорации.
   Медленный танец позволял во всех подробностях рассмотреть фигуру девушки. Фигура у нее была прямо-таки итальянская: полная грудь, тонкая талия, развитые бедра, длинные ноги идеальной формы, хотя и с крепкими мышцами спортсменки.
   — Какая очаровательная девушка! — вздохнул Гринько.
   — Она вам нравится? Возьмите ее себе, — простодушно ответил Юхо Лейно.
   — Да-а? А президент «Глобуса»?
   Лейно поднял на Петра Ивановича недоуменный взгляд светлых глаз.
   Неужели старый дуралей не видит, что это обыкновенная «ночная бабочка»? Девка по вызову. Черт его знает, где подцепил ее зиц-председатель. Одно можно точно сказать: не на улице. Для этих целей существовал набор определенных телефонов.
   "И что эта старая калоша, то есть Петр Иванович Гринько, запал на обычную шалашовку? — недоумевал про себя Лейно. — Впрочем, «обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад», — процитировал в уме финн, учившийся в русской школе и не успевший забыть Пушкина, несмотря на право наций на самоопределение.
   Юхо Лейно, разумеется, и ведать не ведал о том что стройная брюнеточка является для Петра Ивановича идеалом женской красоты.
   — О, президент не обидится, — улыбнулся Лейно. — Даша просто его старинная приятельница. Не больше того.
   — Да-а? — обрадовался Гринько.
   «Конечно да, — ухмыльнулся про себя Лейно. — То, что она просто подруга, — за версту видать. Все равно как я — ирландский сеттер. Но если у старикана что-то встало именно на эту пугану, фирма не возражает. Подарим деду маленькую радость».
   — Музыка смолкла. Гости вернулись к столу.
   Юхо отозвал президента «Глобуса» в сторонку, затем обратился к Гринько:
   — Мы на минуту спустимся в бар. Вы не возражаете, Петр Иванович?
   Гринько не возражал. Более того, обрадовался. Подозвав скрипача, заказал мелодию, опустив в его карман зеленую бумажку.
   — Следующая песня посвящается Даше, — провозгласил музыкант, чуть поклонившись де-вушке.
   — «Очарована, околдована, с ветром в поле когда-то повенчана…» — мягким баритоном вполголоса запел один из гитаристов.
   — Вы позволите вас пригласить? — вновь охрипшим голосом спросил Дашу Петр Иванович. Даша, разумеется, позволила.
   В просторной трехкомнатной квартире Петра Ивановича Гринько звучала с магнитофонной ленты все та же мелодия. «…Отчего же ты плачешь, красавица, или мне это только чудится?» — вопрошал хрипловатым голосом певец.
   Петр Иванович неуклюже топтался с возвышавшейся над ним Дашей, стараясь попадать в такт и нежно прижимая девушку к себе.
   Несмотря на обкомовское прошлое, предполагавшее широкие возможности, Петр Иванович не был пресыщен женским вниманием. Во-первых, всю свою прошлую жизнь он прожил на третьих ролях, будучи вечным третьим помощником комсомольских, а затем и партийных вожаков. Конечно, и ему перепадало от пирога, но что перепадало? Если говорить о женщинах, в те времена не было нынешней вседозволенности. И досуг комсомольских вожаков, а затем и партийцев зачастую скрашивали комсомольские богини, далеко не все из которых соответствовали вкусу Гринько. К тому же по табели о рангах ему доставались именно третьесортные богиньки. Конечно первый, да и второй секретари баловались и с эстрадными дивами. Но опять-таки «давеча не то, что таперича», — если переиначить поговорку. Петр Иванович прекрасно помнил, как связь всесильного в городе первого со звонкоголосой пампушкой привела певичку прямиком в колымскую филармонию. А самому первому стоила множества пренеприятных объяснений с Москвой.
   Во-вторых, связям с женщинами препятствовала скандальная и ревнивая до патологии супруга Петра Ивановича. Так что в этом смысле шестидесятитрехлетний Гринько был человеком нереализованным. Впрочем, и в других смыслах тоже.
   Когда энергичный и властный Евгений Юрьевич Беседин, бывший второй секретарь обкома, под началом которого Гринько ходил около десятка лет, пропихнул его в правительство Ленинградской области, Гринько воспринял это как партийный наказ. И первое время так и жил, как под присягой, — беспрекословно выполняя волю Беседина. Но молодому финскому парню со смешной фамилией Лейно удалось разбудить в Гринько давно уснувшее честолюбие, объяснить, что каждый человек сам себе хозяин. Что он, Петр Иванович, занимающий высокую должность, представляет самостоятельный интерес для деловых партнеров и может проводить собственные решения через областное правительство.
   Беседину, поправлявшему в прекрасном далеке пошатнувшееся здоровье, и в голову не могло прийти, что Петруша вдруг начнет вести собственную партию.
   Однако Беседин, как известно, уже три месяца отсиживается на Лазурном берегу. А он, Петруша, остался в городе. А оставшись, вдруг почувствовал собственную значимость. Вечная третья скрипка получила шанс вести сольную партию. Чувство было непривычным и очень приятным. Теперь уже вокруг него кружились иностранные партнеры, ищущие алчным взором, чего бы еще урвать в растерзанной ими стране.
   Вот хоть и финны, прикрывающиеся зарегистрированной в Москве корпорацией «Глобус» с собственным зиц-председателем. Как его хоть фамилия-то?
   Митюхин. Вот и они хотят взять землю в аренду. Хотят? Пусть берут. Заявлено-то, что берут для строительства порта. То есть на благо города. Конечно, никакого порта не будет. Им этот порт нужен с точностью до наоборот. То есть совсем не нужен. Заморозят стройку, и все дела, это ясно. Но если землю получит Беседин, разве Гринько получит хоть маленький кусок пирога? Как же! Разве что крошки. А финны обещали ему по-настоящему большие деньги. Половина из которых уже, кстати, выдана.
   И Гринько осмелел настолько, что послал Евгения Юрьевича к черту.
   Правда, через посредника. То есть Петр Иванович как бы воскликнул: «Я взбунтовался!» Прямо как в кино, честное слово!
   Впрочем, в данный момент мысли Гринько были сосредоточены не на делах, а на высокой стройной девушке, которую он держал в своих объятиях. Девушке своей мечты.
   Супруга Петра Ивановича находилась в санатории, дочь давно жила отдельно, и ничто сейчас не могло помешать ему наслаждаться жизнью. Петр Иванович опасался лишь одного: как бы его немолодой организм не подвел в самый ответственный момент. Но организм как будто подавал сигналы боевой готовности, и Гринько еще крепче прижал к себе Дашу.
   — Ой, Петр Иванович, мне пора домой! — испуганно воскликнула девушка, как бы только сейчас увидев массивные напольные часы с маятником. — Уже одиннадцать, ужас! Мама будет ругаться.
   — Как? — ошеломленно воскликнул Гринько. — Дашенька, неужели вы покинете меня? Я вас не отпущу, как хотите. Умоляю вас, не уходите, — жалобно бормотал он. — Я всю жизнь мечтал именно о такой, как вы. Я просто умру, если вы не останетесь, — с жаром добавил он.
   Горе Петра Ивановича было глубоко и неподдельно. Даша смягчилась.
   — Ну хорошо, — чуть помедлив, промолвила она. — я позвоню домой, скажу, что заночую у подруги. Только…
   Девушка замялась, опустила ресницы:
   — Вы, пожалуйста, выйдите на минуту… Понимаете, неудобно при вас лгать…
   — Конечно, конечно, моя радость, — торопливо проговорил Гринько, чуть не до слез растроганный таким целомудрием.
   Пощелкав кнопками телефона, Даша отрапортовала четким, деловым тоном:
   — Через час высылайте машину.
   Когда Петр Иванович, излучавший влюбленность всем своим существом, возник на пороге комнаты, девушка сделала в его сторону страшные глаза, призывая таким образом к молчанию, и проворковала в телефонную трубку:
   — Спокойной ночи, мамочка. Целую.
   Взмах ресниц в сторону Гринько.
   — Все в порядке, — с улыбкой доложила она Петру Ивановичу.
   Совершенно счастливый Гринько сел рядом с Дашей, робея, словно школьник.
   — Знаете что, Дашенька, давайте выпьем на брудершафт! — предложил он, вспомнив, что после брудершафта положен поцелуй.
   Даша застенчиво улыбнулась и согласно кивнула. Гринько взялся за наполненный бокал и продел его через Дашин локоток. Не отрывая взгляда от удлиненного лица с опущенными ресницами, Петр Иванович едва пригубил напиток и припал к влажным вишневым губам.
   Поцелуй длился долго. Петр Иванович никак не мог оторваться, Даша едва не задохнулась.
   — Вы… вы замечательно целуетесь, — промолвила она чуть слышно.
   — Да? — задохнулся теперь уже Петр Иванович. — Но почему — «вы»? Скажи мне «ты», — забормотал он, припадая жадным ртом к ее шее, спускаясь вниз, пытаясь расстегнуть блузку.
   — Подожди, подожди, Петруша, — смеялась Даша, уворачиваясь от его поцелуев.
   — Почему подожди? Я не хочу… Я ждал тебя всю жизнь…
   Петр Иванович шумно сопел. Пуговки выскальзывали из дрожащих неуклюжих пальцев.
   — Да постой же! Я перемазала тебя помадой. Так смешно! Подожди секунду, я достану платок.
   Вмиг оказавшись на другом конце дивана, девушка открыла сумочку и ахнула:
   — Смотри, я забыла отдать Роману грибы!
   С этими словами Даша достала небольшую баночку, действительно наполненную грибами.
   — Какой Роман, какие грибы? — бормотал ошалевший от страсти Петруша.
   — Ах, ну Роману Митюхину! Президенту «Глобуса». Он мой давний приятель.
   И очень любит маринованные грибы, которые готовит моя мама. Я специально для него принесла. Но ты так внезапно меня украл, что я совершенно о них забыла!
   — Да черт с ними, с грибами, иди ко мне! — взмолился Петр Иванович.
   — Давай съедим их. Я хочу, чтобы ты попробовал. Очень вкусно, правда!
   — Господи, да не хочу я твоих грибов! Ну что ты меня мучаешь? — почти прорыдал Гринько. Даша вдруг опустила голову:
   — Понимаешь, я не могу так сразу… Я должна к тебе привыкнуть. Хоть немного. Ну съешь один грибок, пожалуйста! Мне так хочется, чтобы тебе понравилось. — Она подняла на него серьезные карие глаза.
   «Бред какой-то, — подумал Петр Иванович, но почему-то не смог отказаться. — Какая трогательная дурочка!» — подумал он еще.
   — Хорошо, но только одну ложку.
   Даша радостно захлопала в ладошки, отвинтила крышку. Петр Иванович подцепил ложкой красивый белый грибок, немедленно проглотил склизкую массу, не чувствуя вкуса, мечтая лишь о том, чтобы с проклятыми грибами было наконец покончено.
   — Вкусно, правда? — голосом милой шалуньи спросила Даша.
   — Все, хватит, — прохрипел Петруша, срывая с нее блузку, юбочку, путаясь в ее застежках, крючках и петлях, чувствуя, что еще немного — и он не выдержит, желание разорвет его.
   Но когда одежды пали и обнаженная Даша предстала перед ним, стыдливо улыбаясь и, по обыкновению, опустив ресницы, бедный Петруша почувствовал, что ничего не сможет. Он был попросту раздавлен ее совершенством, он и пальцем не смел к ней прикоснуться.
   Даша взяла ситуацию в свои руки. Все так же стыдливо улыбаясь, она ловко раздела Петра Ивановича, легонько опрокинула его на диванные подушки и по-спортивному технично овладела товарищем Гринько.
   Петр Иванович крепко прижимал к себе молодое, тугое тело, вдыхая аромат мягких густых волос. «Боже, какое счастье на старости лет! Разведусь, женюсь на этой милой девочке, увезу ее за границу…» — думал Петр Иванович.
   Однако вслух Гринько произнес другие слова:
   — Какое счастье, что завтра воскресенье. Не надо идти на работу. Ты ведь будешь со мной весь день, да, солнышко?
   — Да, милый. Спи, ты устал, — откликнулась Даша.
   Петр Иванович не заметил нетерпения в ее голосе. Через минуту он спал, счастливо улыбаясь. Сон, однако, был тяжелым, с неприятными видениями. Петр Иванович пытался проснуться, на секунду открыл глаза и увидел Дашу — абсолютно одетую, протирающую мягкой тряпочкой бокал. Хотел пожаловаться, что ему очень нехорошо, но Даша вдруг раздвоилась, и уже две Даши полировали все той же тряпочкой сервировочный столик. Петр Иванович отчаянно попытался соединить двух девушек в одну, но странная пелена заволокла обе фигурки, и он провалился в глубокую черную, словно бездонная яма, дурноту.
   …Через двое суток, уже во вторник, встревоженная молчанием телефона, проведать Гринько примчалась дочь. Отец лежал на диване без движения. На сервировочном столике стояла полупустая бутылка шампанского, одинокий бокал и банка грибов.
   В тот же день Петр Иванович Гринько умер в одной из клиник города. Он оставался в сознании до последней минуты, но обстоятельства последнего в своей жизни ужина скрыл и от дочери и от врачей.
   На похоронах присутствовали члены областного правительства, а также бывшие товарищи по партии. Публика чуть слышно переговаривалась, обсуждая внезапную смерть.
   — Бред какой-то! Умереть от ботулизма! Как в глухой деревне!
   — Врачи говорили, что такой интоксикации давно не видели. Говорят, банка с грибами, что на столе стояла, была буквально нашпигована микробами.
   Известно ведь, что грибные консервы — прекрасная среда для возбудителя ботулизма. И по телевизору каждое лето предупреждают. Как его угораздило?
   — А что вы хотите? Жена отдыхать отправилась, дочь забросила.
   Захотелось чего-нибудь вкусненького, домашнего. Вот и хватанул грибов. У бабульки какой-нибудь купил, возле метро… По крайней мере, так дочь говорит.
   Теперь уж не узнаешь.
   — Но, может быть, это… — Нет, в квартире все в порядке. Ничего не пропало. И отпечатков никаких, криминалисты работали, уж поверьте мне.
   — Какая нелепая, ужасная смерть. А мог бы жить и жить…
   Провожающие покойного с укоризной поглядывали на вдову — пожилую женщину с неприятным узкогубым лицом, словно именно ее отъезд в санаторий был причиной нелепой смерти супруга.
   Впрочем, в определенном смысле так оно и было.
   …Господин Лейно получил печальное известие уже в Хельсинки. Срываясь на фальцет, он орал в телефонную трубку на президента корпорации «Глобус»:
   — Мы потеряли свое лобби! Кто будет проводить нужное нам решение?
   Пропали деньги! Время! Где ты взял эту б…, с которой уехал старикан?
   — Но я всегда заказываю девушек в одной и той же фирме, никогда никакого криминала… Это приличное агентство. Я сейчас же туда позвоню, все выясню. Не может быть, чтобы девка была замешана в его смерти, — лепетал Роман.
   — Звони! Немедленно!
   Однако в петербургском агентстве интимных услуг, которым пользовался Митюхин, ответили, что высокой брюнетки с итальянской фигурой и русским именем Даша у них никогда не было.
   — Вы сделали заказ, это мы прекрасно помним. У нас ведется строгий учет. Вы еще просили Машу, которую заказываете обычно. Но Маша на больничном.
   Мы обещали подобрать вам другую девушку, верно?
   — Ну да. Она и приехала.
   — Кто приехал? Мы никого к вам не отправляли. Минут через пятнадцать после первого звонка позвонил ваш компаньон и отменил заказ.
   — А… Кто же? — спросил Роман и положил трубку.