Страница:
– Довольно солидный заказ. – Он нахмурился. – Я могу достать пару пистолетов-пулеметов или автоматов, но...
– Тогда оставим это. Они будут только мертвым грузом. В любом случае, я ни на что не рассчитывал.
– Вы собираетесь вылететь безоружным? – спросила Джи Би.
– На "вампире" стоит четыре двадцатимиллиметровых пушки. Если они поднимут в воздух хотя бы один, пистолет-пулемет против них ничего не сможет. Самолет им не собьешь. – Потом я вспомнил, что именно это собирался сделать Уитмор – в фильме. – Конечно, я прошу прощения у мистера Уитмора.
Луис ухмыльнулся.
– В воздухе вам понадобится соответствующий запас патронов. Авиационный пулемет стреляет примерно в два раза быстрее обычного. – Затем, увидев мое недоуменное лицо, пояснил: – Во время войны я был авиационным стрелком.
Мисс Хименес повернулась, чтобы взглянуть на него, этого он ей явно не говорил. Она все время думала о нем, как об актере и – абракадабра – он неожиданно оказался воином. Жаба превратилась в принца.
– И где вы этим занимались? – спросил я.
Он подарил мисс Хименес печальную виноватую улыбку принца, собирающегося вновь обратиться в жабу, и сказал, обращаясь ко мне:
– В Техасе. Меня сделали инструктором. Видимо решили, что актеры представляют слишком большую ценность, чтобы рисковать ими в боях. Или просто оставляли лучших людей, чтобы защищать Техас. В конце концов, Техас никогда не подвергался вторжению. Могу я быть уверенным, что этого не произошло именно в результате моих действий?
Я с симпатией усмехнулся. Как и большинство летчиков – истребителей, я был невысокого мнения о полезности бортовых стрелков – и с высочайшим уважением относился к их проблемам. Летчик – истребитель просто должен соответствующим образом направить свой самолет и нажать гашетку – и чертовски мало кто из них мог сделать это надлежащим образом. Стрелок стрелял по сторонам, вверх и вниз с движущейся платформы по движущейся мишени – и обычно успевал расстрелять только четверть запаса патронов.
Но мисс Хименес упустила один момент: Луис просто должен был быть хорошим стрелком. Его могли держать в стороне от боевых операций, потому что он был из Голливуда, но это не могло стать причиной, по которой его сделали инструктором: там не хотели, чтобы стрелков, которые должны были участвовать в операциях, готовили неумелые люди.
Я начинал угадывать в Луисе под его элегантными испанскими или беверли-хиллскими манерами крепкого и знающего человека.
В этот момент режиссер сказал:
– Уолт, мы готовы.
Пожилой актер, которого я прежде здесь не встречал, но знал по некоторым фильмам Уитмора, стоял у дверей церкви, одетый в пыльную рясу священника. Уитмор подошел и встал рядом; кто-то сунул ему в руку наполовину выкуренную сигарету; режиссер сдвинул его на пару шагов и торопливо исчез за камерой, после чего началась съемка.
Священник вежливо спросил:
– Вы кого-то ищете, сеньор? ...
– Просто одного парня, падре, – ответил Уитмор.
– По делу, сеньор?
– Он заказал кое-какой... товар. Я привез его из-за гор.
Священник кивнул.
– Это ваша повозка... Ах, черт возьми, я хотел сказать джип.
Режиссер закричал:
– Стоп!
Священник покачал головой и печально сплюнул.
– Черт возьми, босс, я понимаю, забыл, что мы снимаем не вестерн.
Джи Би тихо сказала позади меня:
– Так ли это?
Я приехал в Боскобель вскоре после одиннадцати, и именно в это время там началась суета. Механики и летчики загоняли самолеты, занимавшиеся опрыскиванием, в единственный ангар; другие летчики и пара фермеров, владевших легкими самолетами, толпилась в углу хижины, служившей аэровокзалом, изучая сводку погоды, прислушиваясь к сообщениям по радио и требуя, чтобы клерк еще раз позвонил в Палисадо на метеостанцию.
Я спросил о последних новостях и пятеро присутствующих мне их рассказали. Клара все еще продолжала продвигаться примерно в нашем направлении – скорее к югу, чем к западу, и последний раз ее видели примерно в 250 милях к северо-востоку от Либры.
– Это весьма солидный ураган, – сказал один из летчиков, занимавшихся опрыскиванием. – Сообщают, что в трехстах милях от центра порывы ветра достигают скорости в пятьдесят узлов.
– Ну, и как вы считаете, что мы узнаем из сообщений из Либры, Гаити и Кубы? – мрачно спросил человек, стоявший возле радиоприемника.
Существовала определенная зацепка – даже три зацепки. Сейчас Клара должна была навалиться на республику, а к полуночи возможно достичь Кубы и Гаити. Но все эти три точки были явно плохи с точки зрения получения от них полезных сообщений о погоде. Куба и Либра – из-за того, что они по своей природе были очень скрытными, а Гаити – потому что это было просто Гаити.
И прежде чем американские самолеты, наблюдающие за погодой, достаточно точно определят центр урагана, им обязательно придется обследовать все его края – и именно края, особенно передний край, меня интересовали. Летчик, занимавшийся опрыскиванием, искренне сказал: – Мне очень жаль, что в ангаре больше нет места, Кейт.
– Я пришлю тебе почтовую открытку из Каракаса, – сказал я. – Там светит солнце, дует легкий бриз с моря, хотелось бы, чтобы ты оказался там.
Человек возле приемника рассмеялся.
– Это он говорит после того, как заполучил девочку из Каракаса, остановившуюся в Шау-парке. Дружище, тебе довелось ее увидеть? – Он оторвал руки от приемника и достаточно широко раскинул их в воздухе, чтобы показать формы мисс Хименес.
– Я видел ее, – сказал летчик. – Знаешь, Кейт, – должен сказать, что Бог явно за тобой присматривает. Ты приводишь девочку и он посылает ураган, чтобы тебя проверить: если это действительно любовь, ты не позволишь легкому ветерку тебя остановить.
– Как сказала актриса епископу, – добавил человек у приемника.
Я шагнул к двери и взглянул на небо. То же самое суеверно делал каждый второй пилот. Но оно было все еще чистым и голубым, если не считать пушистых белых кучевых облаков, поднимавшихся над Голубыми горами; с востока дул нормальный мягкий ветер. Ничего подозрительного не было – пока.
Но центр урагана не должен быть большим; это был четко очерченный район, в котором вокруг центральной точки, в которой сохранялось спокойствие, дул ветер со скоростью 150 миль в час, и этот центр не превышал в поперечнике сорока миль. Не эта часть приносила основной ущерб: разрушала дома, выбрасывала пароходы на главные улицы городов, опрокидывала тяжелые самолеты. Но это был всего лишь желток разбитого яйца; белок же растекался все дальше и шире. Клара могла изменить облака на расстоянии в 1000 миль от своего центра, заставить ветер дуть вспять на 500 миль впереди себя.
И в том и заключалась наша главная трудность: если ураган будет продолжать двигаться в том же направлении, в котором он перемещается сейчас, то первым его признаком будет северный ветер. А так как взлетная полоса идет с востока на запад, как идут все взлетные полосы на Ямайке, то северный ветер при взлете окажется поперечным. И слишком сильным поперечным ветром, чтобы можно было рискнуть взлететь. Так я мог оказаться пришпиленным здесь еще тогда, когда центр урагана будет находиться от меня в 500 милях, и даже если он не подойдет сюда в течение ближайших двадцати четырех часов, то нам с "митчеллом" придется здесь торчать до тех пор, пока он не приблизится.
Летчик, занимавшийся опрыскиванием, спросил меня:
– Ты собираешься вылететь в полдень?
Это могло иметь определенный смысл, так как едва ли были основания ожидать первых изменений направления ветра раньше трех часов ночи. Их могло и вовсе не быть. Раньше или позже Клара должна была повернуть – и двинуться на север и восток. Но Каракас, как и любой безопасный аэропорт к югу от нас, означал огромный расход горючего...
– Я подожду, – решил я наконец.
– Вот что значит любовь, – сказал человек у радиоприемника.
Летчик с опрыскивателя фыркнул.
– Если у него осталось хоть капля здравого смысла, ему сегодня ночью следует спать с самолетом.
Я кивнул. Конечно, было приятно довериться метеостанции и считать, что мне позвонят в отель, когда ветер сменится на северный и достигнет скорости, скажем, более пятнадцати узлов, но... Лучше я буду спать с самолетом. Ведь я же его командир.
Я прошелся по взлетной полосе, чтобы посмотреть, что делают электрики, и предупредил их, чтобы сегодня вечером они не оставляли никаких болтающихся проводов. Но они уже почти закончили. Новый пучок чистеньких проводов в яркой пластмассовой изоляции тянулся по ободранной переборке за кабиной; на приборной доске была установлена аккуратная панель с одним тумблером и четырьмя кнопками, которые следовало нажать.
– Все работает нормально, – заверил меня старший. – И когда закончат снимать сцену, мы все это снимем. После этого катушки и магниты можно будет использовать снова. Конечно, если вы не собираетесь эксплуатировать самолет, как фронтовой бомбардировщик?
Это была удачная шутка. Все весело рассмеялись.
Я немного выпил в "Золотой Голове", потом вернулся в отель, чтобы немного соснуть, купив по дороге керосиновую лампу.
В семь часов я проснулся и позвонил на метеостанцию в Палисадо. Клара продолжала приближаться. Все сообщения были посвящены тому, что она ранним утром натворила в Пуэрто-Рико: деревья и телефонные столбы повалены, связь прервана, во внутренних районах острова были наводнения и оползни – одним словом, обычный перечень несчастий. Но все это происходило на расстоянии по крайней мере трехсот миль. В республике должно было произойти примерно то же самое – но уже днем. Единственное, на что мне оставалось надеяться, так что генерала Боско застигнет на улице без плаща.
Но я не хотел, чтобы это случилось со мной. Я не хотел сталкиваться ни с одной частью сестренки Клары. Сейчас она выглядела уже довольно большой девочкой.
Я умылся, одиноко выпил рюмку в баре, лениво поужинал и наконец заставил себя в половине десятого двинуться в сторону Боскобеля.
22
– Тогда оставим это. Они будут только мертвым грузом. В любом случае, я ни на что не рассчитывал.
– Вы собираетесь вылететь безоружным? – спросила Джи Би.
– На "вампире" стоит четыре двадцатимиллиметровых пушки. Если они поднимут в воздух хотя бы один, пистолет-пулемет против них ничего не сможет. Самолет им не собьешь. – Потом я вспомнил, что именно это собирался сделать Уитмор – в фильме. – Конечно, я прошу прощения у мистера Уитмора.
Луис ухмыльнулся.
– В воздухе вам понадобится соответствующий запас патронов. Авиационный пулемет стреляет примерно в два раза быстрее обычного. – Затем, увидев мое недоуменное лицо, пояснил: – Во время войны я был авиационным стрелком.
Мисс Хименес повернулась, чтобы взглянуть на него, этого он ей явно не говорил. Она все время думала о нем, как об актере и – абракадабра – он неожиданно оказался воином. Жаба превратилась в принца.
– И где вы этим занимались? – спросил я.
Он подарил мисс Хименес печальную виноватую улыбку принца, собирающегося вновь обратиться в жабу, и сказал, обращаясь ко мне:
– В Техасе. Меня сделали инструктором. Видимо решили, что актеры представляют слишком большую ценность, чтобы рисковать ими в боях. Или просто оставляли лучших людей, чтобы защищать Техас. В конце концов, Техас никогда не подвергался вторжению. Могу я быть уверенным, что этого не произошло именно в результате моих действий?
Я с симпатией усмехнулся. Как и большинство летчиков – истребителей, я был невысокого мнения о полезности бортовых стрелков – и с высочайшим уважением относился к их проблемам. Летчик – истребитель просто должен соответствующим образом направить свой самолет и нажать гашетку – и чертовски мало кто из них мог сделать это надлежащим образом. Стрелок стрелял по сторонам, вверх и вниз с движущейся платформы по движущейся мишени – и обычно успевал расстрелять только четверть запаса патронов.
Но мисс Хименес упустила один момент: Луис просто должен был быть хорошим стрелком. Его могли держать в стороне от боевых операций, потому что он был из Голливуда, но это не могло стать причиной, по которой его сделали инструктором: там не хотели, чтобы стрелков, которые должны были участвовать в операциях, готовили неумелые люди.
Я начинал угадывать в Луисе под его элегантными испанскими или беверли-хиллскими манерами крепкого и знающего человека.
В этот момент режиссер сказал:
– Уолт, мы готовы.
Пожилой актер, которого я прежде здесь не встречал, но знал по некоторым фильмам Уитмора, стоял у дверей церкви, одетый в пыльную рясу священника. Уитмор подошел и встал рядом; кто-то сунул ему в руку наполовину выкуренную сигарету; режиссер сдвинул его на пару шагов и торопливо исчез за камерой, после чего началась съемка.
Священник вежливо спросил:
– Вы кого-то ищете, сеньор? ...
– Просто одного парня, падре, – ответил Уитмор.
– По делу, сеньор?
– Он заказал кое-какой... товар. Я привез его из-за гор.
Священник кивнул.
– Это ваша повозка... Ах, черт возьми, я хотел сказать джип.
Режиссер закричал:
– Стоп!
Священник покачал головой и печально сплюнул.
– Черт возьми, босс, я понимаю, забыл, что мы снимаем не вестерн.
Джи Би тихо сказала позади меня:
– Так ли это?
Я приехал в Боскобель вскоре после одиннадцати, и именно в это время там началась суета. Механики и летчики загоняли самолеты, занимавшиеся опрыскиванием, в единственный ангар; другие летчики и пара фермеров, владевших легкими самолетами, толпилась в углу хижины, служившей аэровокзалом, изучая сводку погоды, прислушиваясь к сообщениям по радио и требуя, чтобы клерк еще раз позвонил в Палисадо на метеостанцию.
Я спросил о последних новостях и пятеро присутствующих мне их рассказали. Клара все еще продолжала продвигаться примерно в нашем направлении – скорее к югу, чем к западу, и последний раз ее видели примерно в 250 милях к северо-востоку от Либры.
– Это весьма солидный ураган, – сказал один из летчиков, занимавшихся опрыскиванием. – Сообщают, что в трехстах милях от центра порывы ветра достигают скорости в пятьдесят узлов.
– Ну, и как вы считаете, что мы узнаем из сообщений из Либры, Гаити и Кубы? – мрачно спросил человек, стоявший возле радиоприемника.
Существовала определенная зацепка – даже три зацепки. Сейчас Клара должна была навалиться на республику, а к полуночи возможно достичь Кубы и Гаити. Но все эти три точки были явно плохи с точки зрения получения от них полезных сообщений о погоде. Куба и Либра – из-за того, что они по своей природе были очень скрытными, а Гаити – потому что это было просто Гаити.
И прежде чем американские самолеты, наблюдающие за погодой, достаточно точно определят центр урагана, им обязательно придется обследовать все его края – и именно края, особенно передний край, меня интересовали. Летчик, занимавшийся опрыскиванием, искренне сказал: – Мне очень жаль, что в ангаре больше нет места, Кейт.
– Я пришлю тебе почтовую открытку из Каракаса, – сказал я. – Там светит солнце, дует легкий бриз с моря, хотелось бы, чтобы ты оказался там.
Человек возле приемника рассмеялся.
– Это он говорит после того, как заполучил девочку из Каракаса, остановившуюся в Шау-парке. Дружище, тебе довелось ее увидеть? – Он оторвал руки от приемника и достаточно широко раскинул их в воздухе, чтобы показать формы мисс Хименес.
– Я видел ее, – сказал летчик. – Знаешь, Кейт, – должен сказать, что Бог явно за тобой присматривает. Ты приводишь девочку и он посылает ураган, чтобы тебя проверить: если это действительно любовь, ты не позволишь легкому ветерку тебя остановить.
– Как сказала актриса епископу, – добавил человек у приемника.
Я шагнул к двери и взглянул на небо. То же самое суеверно делал каждый второй пилот. Но оно было все еще чистым и голубым, если не считать пушистых белых кучевых облаков, поднимавшихся над Голубыми горами; с востока дул нормальный мягкий ветер. Ничего подозрительного не было – пока.
Но центр урагана не должен быть большим; это был четко очерченный район, в котором вокруг центральной точки, в которой сохранялось спокойствие, дул ветер со скоростью 150 миль в час, и этот центр не превышал в поперечнике сорока миль. Не эта часть приносила основной ущерб: разрушала дома, выбрасывала пароходы на главные улицы городов, опрокидывала тяжелые самолеты. Но это был всего лишь желток разбитого яйца; белок же растекался все дальше и шире. Клара могла изменить облака на расстоянии в 1000 миль от своего центра, заставить ветер дуть вспять на 500 миль впереди себя.
И в том и заключалась наша главная трудность: если ураган будет продолжать двигаться в том же направлении, в котором он перемещается сейчас, то первым его признаком будет северный ветер. А так как взлетная полоса идет с востока на запад, как идут все взлетные полосы на Ямайке, то северный ветер при взлете окажется поперечным. И слишком сильным поперечным ветром, чтобы можно было рискнуть взлететь. Так я мог оказаться пришпиленным здесь еще тогда, когда центр урагана будет находиться от меня в 500 милях, и даже если он не подойдет сюда в течение ближайших двадцати четырех часов, то нам с "митчеллом" придется здесь торчать до тех пор, пока он не приблизится.
Летчик, занимавшийся опрыскиванием, спросил меня:
– Ты собираешься вылететь в полдень?
Это могло иметь определенный смысл, так как едва ли были основания ожидать первых изменений направления ветра раньше трех часов ночи. Их могло и вовсе не быть. Раньше или позже Клара должна была повернуть – и двинуться на север и восток. Но Каракас, как и любой безопасный аэропорт к югу от нас, означал огромный расход горючего...
– Я подожду, – решил я наконец.
– Вот что значит любовь, – сказал человек у радиоприемника.
Летчик с опрыскивателя фыркнул.
– Если у него осталось хоть капля здравого смысла, ему сегодня ночью следует спать с самолетом.
Я кивнул. Конечно, было приятно довериться метеостанции и считать, что мне позвонят в отель, когда ветер сменится на северный и достигнет скорости, скажем, более пятнадцати узлов, но... Лучше я буду спать с самолетом. Ведь я же его командир.
Я прошелся по взлетной полосе, чтобы посмотреть, что делают электрики, и предупредил их, чтобы сегодня вечером они не оставляли никаких болтающихся проводов. Но они уже почти закончили. Новый пучок чистеньких проводов в яркой пластмассовой изоляции тянулся по ободранной переборке за кабиной; на приборной доске была установлена аккуратная панель с одним тумблером и четырьмя кнопками, которые следовало нажать.
– Все работает нормально, – заверил меня старший. – И когда закончат снимать сцену, мы все это снимем. После этого катушки и магниты можно будет использовать снова. Конечно, если вы не собираетесь эксплуатировать самолет, как фронтовой бомбардировщик?
Это была удачная шутка. Все весело рассмеялись.
Я немного выпил в "Золотой Голове", потом вернулся в отель, чтобы немного соснуть, купив по дороге керосиновую лампу.
В семь часов я проснулся и позвонил на метеостанцию в Палисадо. Клара продолжала приближаться. Все сообщения были посвящены тому, что она ранним утром натворила в Пуэрто-Рико: деревья и телефонные столбы повалены, связь прервана, во внутренних районах острова были наводнения и оползни – одним словом, обычный перечень несчастий. Но все это происходило на расстоянии по крайней мере трехсот миль. В республике должно было произойти примерно то же самое – но уже днем. Единственное, на что мне оставалось надеяться, так что генерала Боско застигнет на улице без плаща.
Но я не хотел, чтобы это случилось со мной. Я не хотел сталкиваться ни с одной частью сестренки Клары. Сейчас она выглядела уже довольно большой девочкой.
Я умылся, одиноко выпил рюмку в баре, лениво поужинал и наконец заставил себя в половине десятого двинуться в сторону Боскобеля.
22
К этому времени вся взлетная полоса была в моем распоряжении. Хижина, служившая терминалом, была заперта и в ней было темно, в ангаре, где стояли маленькие самолеты, царила тишина. Похоже, ураган Клара в этом конце острова стал исключительно моей проблемой.
Я прошел пешком к восточному концу взлетной полосы с лампой в руках, зажег ее и повесил на дерево справа от полосы. На расстоянии в 3000 футов она выглядела всего лишь как проблеск света, но этого было вполне достаточно для ночного взлета: это была точка, в которую следовало целиться. При условии, что я помнил, что целиться следовало слева от нее.
Потом я вернулся к "митчеллу". Освободил рули управления таким образом, чтобы первые порывы северного ветра ударили по ним и разбудили меня – в том невероятном случае, если я усну. Потом, так как официально я не имел права стартовать после бессонной ночи, не попытавшись до того уснуть, я уселся за штурвал, раскурил трубку и начал пускать клубы дыма в небо.
Время текло медленно. Ночь все еще оставалась очень тихой, очень ясной и очень темной, причем гигантское темное пространство было наполнено какими-то удаленными отзвуками, как это бывает только в тропиках. Хотя эта тишина и не была полной: деревья и кусты – еще не джунгли – по обе стороны взлетной полосы деловито шумели, шелестели и что-то бормотали, и время от времени нарушал однообразие какой-то случайный скрип или вскрик. Но тропическая ночь никогда не бывает такой зловещей, как северная ночь. По крайней мере, не на островах, где самым ужасным, что вас может укусить, остаются скорпионы и отели.
Я курил, смотрел на несколько тысяч звезд на ночном небе и размышлял о том, что, возможно, где-то там среди зеленых чудищ с глазами как у клопа в старом бомбардировщике сидит зеленый бедняга с такими же глазами и ждет аммониевого шторма, смотрит на звезды и размышляет о том, что где-то там...
Я решил, что с инженерной точки зрения на звездах вполне все это может быть. И может быть он даже думает о том, как получилось, что он оказался вовлеченным в чужую войну, и пытается понять, что он при этом чувствует. И может быть вспоминает, что у него нет устройства для прицельного бомбометания, и поэтому ему придется лететь как можно ниже, как штурмовику, и размышляет, насколько низко он может лететь с 500 фунтовыми бомбами на борту. Даже если предположить, что взрыватели замедленного действия на бомбах сработают как надо после многолетнего хранения на каком-то складе во влажном и жарком климате Южной Америки...
Я выколотил трубку о тормозной барабан и отправился спать.
Я не понял, что меня разбудило, если не говорить о том, что спал не очень долго и был настроен уловить первый же звук, напоминающий порыв северного ветра. Просто я обнаружил, что сижу в задней части фюзеляжа и прислушиваюсь.
Ничего.
Потому мне пришлось решать обычную шараду, нужно ли мне делать вид, что я собираюсь снова лечь спать, так и не уверившись окончательно в том, что действительно ничего не было, или нет. Немного подумав, я подобрался к одному из старых пулеметных люков.
При свете звезд я увидел, что по взлетной полосе ко мне направляются два человека.
Пара старых приятелей, занимающихся опрыскиванием, идет, чтобы сказать мне, что Клара повернула к северу и я могу прекратить свое одинокое бдение? Черта с два. Я проснулся, как от толчка. Когда эти люди обогнули крыло самолета, оба вынули ножи.
Какое-то время я размышлял, не забаррикадироваться ли мне внутри "митчелла". Скорее всего я мог бы это сделать: самолет представлял достаточно прочное сооружение. Все, что нужно было для этого – просто надежно закрыть люк в полу... После этого я понял, что именно там я должен спуститься вниз.
Ну и что? И с чем – против двух ножей?
Не было смысла оглядываться вокруг; внутри было темно, как в гробу. Я подумал, не оставил ли я здесь какой-нибудь инструмент, но понял, что ничего такого не сделал. И не исключено, что кто-нибудь унес его прочь.
Потом я вспомнил о хвостовом "пулемете", куске раскрашенной метлы, торчавшем из люка для кормового стрелка. Я быстро и, как я надеялся, тихо прокрался туда.
Какое-то время он сопротивлялся, но потом выскользнул из люка; держался он всего лишь с помощью изоляционной ленты. Эта штука была длинною около трех футов и хорошо легла ко мне в руки, которые неожиданно оказались влажными.
Я осторожно выглянул в прозрачное окошко для прицеливания, расположенное над люком. Они стояли в нескольких метрах и смотрели на самолет. Я окаменел, думая, что они услышали меня. Но казалось, они что-то обсуждают. Наконец один из них достал клочок бумаги, осторожно осмотрелся вокруг и зажег спичку, чтобы прочесть то, что на нем было написано. Второй склонился над его плечом.
Я увидел два типичных испанских лица, у одного из них были небольшие черные усики. Белые рубашки с открытым воротом. Больше я ничего не мог разглядеть. Спичка погасла. Они снова посмотрели на самолет, что-то еще немного обсудили и двинулись вперед под крыло.
Я прокрался к люку. Он был открыт для доступа свежего воздуха и для того, чтобы слышать шум ветра. Я спустился вниз, надеясь, что маленькая складная лесенка подо мной не скрипнет. Но она для этого слишком заржавела. Метла и я добрались до асфальтированного покрытия полосы в нескольких футах позади крыла, оставшись незамеченными.
Один из прибывших наклонился над правым колесом, а другой прошел к носу. Я сделал три длинных осторожных шага и, добравшись до крыла, побежал.
Человек возле носа увидел меня и закричал. Второй резко дернулся вверх, его руки и нож оказались на уровне груди. Я взмахнул своей метлой как бейсбольной битой.
Она обрушилась на его руки и ударила в грудь; он опрокинулся навзничь возле двигателя. Но в руках у него все еще оставался нож.
Я сделал палкой выпад как штыком. Он сказал что-то по-испански вроде "У-у-ф", согнулся вперед – и нож упал на асфальт.
Но теперь уже второй успел обогнуть пропеллер. Я нагнулся, подхватил нож и яростно взмахнул им, чтобы показать, что теперь и я вооружен не хуже. Он остановился.
– Avanze, amigo[23], – предложил я ему. Я хотел, чтобы он оказался, как и я, под крылом самолета. Если он знал, как обращаться с ножом, то наверняка умел это делать на открытом пространстве и при свете. Я знал об этом не больше, чем можно извлечь из американских фильмов о жизни подростков в пригородах больших городов. Однако пространство под крылом самолета было моим миром. Я привык здесь работать, у меня было инстинктивное чувство высоты, расстояний, препятствий.
Он медленно сгорбился и занял позицию для схватки на ножах, лезвие гипнотизирующе поблескивало впереди. Все правильно, он умел драться.
Я перехватил покороче палку в левой руке и занял аналогичную позицию.
– Возможно, у вас есть билеты на самолет, – сказал я, чтобы завести разговор, – но завтра в них не будет никакого смысла. Все полеты будут отменены. Надвигается ураган – ураган – так что вы застрянете здесь. Вам просто придется подождать полицию в зале вылета. Это все равно, что подбирать монеты из водосточной канавы. Apurese, amigo[24].
Все правильно, он попытался – быстрый скользящий шаг и отвлекающий выпад ножом. Я отразил его палкой и в свою очередь попытался выбить нож у него из рук; однако мне это не удалось. Я сам сделал выпад и он отступил назад, ударился о лопасть пропеллера и выругался, но когда я снова сделал выпад, он сумел ускользнуть.
Он обогнул консоль крыла, заставив меня повернуться спиной к первому приятелю, который все еще тяжело дышал и ворчал что-то, лежа на земле, но в любой момент мог прийти в себя и присоединиться к компании.
Все правильно: если его напарник решил, что он должен сыграть свою роль, то пусть он ее сыграет. Я отступил в сторону и назад, бросил палку, схватил первого нападавшего так, что мой локоть оказался у него под подбородком, и поднял его. Потом ударил его рукояткой ножа по ребрам. Мне показалось, что я слышу, как они оба тяжело дышат.
– Ты же понимаешь, – сказал я, обращаясь к человеку с ножом, – что если схватка будет продолжаться, мне придется сначала убить твоего друга. Es justo[25], не так ли?
– Como usted quiera[26]. Но видимо, это было сказано не достаточно безразличным тоном, чтобы выглядеть убедительно. Человек, которого я держал, нервно корчился.
– Como usted quiera, – повторил я и широко взмахнул ножом так, что он сверкнул в свете звезд.
– Нет! – закричал второй.
Я подождал. На взлетной полосе появились автомобильные фары. Фары двух автомобилей.
Я закричал:
– Policia[27], хотя так и не думал.
Человек с ножом оглянулся – на машины, на меня и на деревья на краю посадочной полосы. Потом неожиданно выбрал деревья.
Я ослабил хватку и позволил парню, которого держал, упасть на землю, что он и проделал, сказав при этом что-то весьма определенное и непростительное в адрес матери того, кто убегал.
Я предупредил его, чтобы он никуда не спешил, и шагнул навстречу машинам. Когда они подъехали ближе, я узнал машину Уитмора с откидными бортами и "аванти", принадлежавший Джи Би. Вся команда была в сборе – включая мисс Хименес.
Уитмор шагнул вперед, увидел нож у меня в руке и сказал:
– Мы – друзья. Вам не нужна эта штука, приятель.
– Это не мой. Он принадлежит парочке джентльменов, которые пришли меня навестить. – И кивнул в сторону человека под крылом самолета. – Второй отправился в горы.
Эти слова заставили их замереть на месте. Потом мисс Хименес сунула руку в свою большую сумку из крокодиловой кожи и вытащила инкрустированный серебром автоматический пистолет.
– Где они? Они убили моего брата. – Пистолет в ее руке описал весьма и весьма исчерпывающий разворот.
– Но они сделали это не ножами, – мягко сказал я.
Уитмор с Луисом прошли под крыло и выволокли оттуда парня в свет автомобильных фар.
– Что вы здесь делали? – спросил я. Наконец-то я выбрал момент, чтобы взглянуть на часы и увидел, что только что миновал час ночи.
– У нас есть кое-какие новости, – сказала Джи Би. – Хотя это может подождать.
В свете автомобильных фар мисс Хименес направила пистолет на тройку людей, состоявшую из Уитмора, Луиса и нападавшего.
– Выбросьте эту чертову штуку, – сказал Уитмор.
Она подумала, решила, что это не является насущной необходимостью и с большой неохотой снова засунула пистолет в сумку.
– Но он должен заговорить. Мы должны заставить его говорить.
В свете фар человек выглядел лет на сорок, он был среднего роста, средней упитанности и значительно сильнее среднего испуган.
– Вы слышали, что сказала дама? Начинайте говорить, – сказал Уитмор.
Человек пожал плечами и пробормотал:
– Не понимай.
Уитмор положил ему на плечо свою большую лапу и потряс, как трясут застрявшую дверь, а мисс Хименес сказала:
– Мы должны немедленно заставить его заговорить. Если понадобится, применить какие-нибудь пытки. – И огляделась, ища поддержки.
– А почему бы мне не завести двигатель, а вы сунете его руку под пропеллер? К тому времени, когда пропеллер доберется до его плеча, он скорее всего заговорит, как миленький.
– Вы это серьезно? – спросила Джи Би.
Я пожал плечами.
– Я столь же серьезен, как любой из присутствующих. Что мы от него хотим? Откуда он появился? Мы знаем откуда он появился. Кто его послал? Мы знаем, кто его послал. Зачем? Тоже знаем. Спросите его про погоду в Санто Бартоломео и вышвырните прочь.
Уитмор отпустил пленника и шагнул назад.
– Пожалуй, вы правы.
Мисс Хименес удивленно посмотрела на нас.
– Вы хотите его отпустить?
– Да, если вы не хотите оставить его себе в качестве сувенира, – сказал я.
Она нахмурилась, пытаясь переварить эту мысль. Потом протянула:
– Вообще говоря, принцип хорошей контрразведки состоит в том, чтобы никогда не давать врагу даже отрицательных сообщений, конечно, если они не являются ложными. Хотим ли мы, чтобы он сообщил о своей неудаче?
– Но ведь его напарник в любом случае уже убежал; мы не можем помешать ему сообщить о происшедшем. Будем просто надеяться, что он достаточно хорошо знает диктаторов и побоится сказать, что провалил порученное дело.
Я подошел к нашему пленнику и, стоя вплотную к нему так, что ощущал его дыхание, обшарил его карманы. И конечно в одном из них обнаружил паспорт.
Я вовремя поднял глаза, чтобы поймать взгляд, полный угрюмой ненависти.
– Теперь послушайте меня, – спокойно сказал я. – Я только что спас вам жизнь. Скорее всего, не работу, но по крайней мере жизнь. Не пытайтесь искать этот паспорт: я сожгу его. И не пытайтесь меня разыскивать: вы для этого недостаточно подготовлены. Vamos, amigo[28].
Сначала недоверчиво и неохотно он начал двигаться, а затем резко ускорил шаги. К тому времени, когда он добрался до деревьев, он уже включил максимальную скорость.
Я постучал по паспорту ножом, который все еще держал в руке.
– Это задержит его, даже если он осмелится туда вернуться. И забрать паспорт у человека – это просто детское наказание: он не осмелится в этом признаться.
– Я не понимаю, почему они не воспользовались пистолетами, – сказала Джи Би. – Я хочу сказать, что если они воспользовались ими в переполненном аэропорту Кингстона в девять часов вечера, то почему они не сделали этого на пустынной взлетной полосе в час ночи?
Сказывался ум юриста.
– Их интересовал не я, им был нужен "митчелл". Они намеревались порезать шины и вообще не знали, что я сижу внутри. Они потратили кучу времени, стоя возле него и споря на тему, тот ли это самолет. Думаю, их сбили с толку наши надписи. – И я показал на надпись "Амазония" на борту самолета.
– И это могло помешать взлету, да? – спросил Уитмор. – Порезанные шины?
– У нас же нет запасных. Должно быть, они это предполагали. Но я смог бы через несколько дней достать новые. Это они тоже должны были предполагать.
– То есть им нужно было всего несколько дней.
– Что вы хотите сказать?
Он дернул головой.
– Хуанита... получила радиограмму от своего старика. Он хочет, чтобы атака произошла... – он посмотрел на свои часы, – ... через тридцать часов.
Я подумал и протянул:
– Ну, если бомбы будут здесь в нужное время и я смогу наладить цепь, запускающую взрыватели...
Уитмор безразличным тоном сказал:
– Бомб нет. – И повернувшись к Джи Би, добавил: – Объясните ему.
Она развернула экземпляр газеты "Майами Геральд" и голосом, лишенным всякого выражения, прочитала:
"Вчера вечером четыре авиационные бомбы были обнаружены спрятанными в сетях рыболовецкого судна, задержанного патрульным катером военно-морских сил Гватемалы в заливе возле Гондураса. Точное назначение бомб не известно, но высказывается предположение, что они направлялись антикастровским повстанцам на Кубе или, может быть, даже во Флориду..." – Ну, что же, остается только сказать, что они ошиблись.
– Маловероятно, что они будут ошибаться и далее. Что произойдет, когда команда рыболовецкого судна заговорит?
Я прошел пешком к восточному концу взлетной полосы с лампой в руках, зажег ее и повесил на дерево справа от полосы. На расстоянии в 3000 футов она выглядела всего лишь как проблеск света, но этого было вполне достаточно для ночного взлета: это была точка, в которую следовало целиться. При условии, что я помнил, что целиться следовало слева от нее.
Потом я вернулся к "митчеллу". Освободил рули управления таким образом, чтобы первые порывы северного ветра ударили по ним и разбудили меня – в том невероятном случае, если я усну. Потом, так как официально я не имел права стартовать после бессонной ночи, не попытавшись до того уснуть, я уселся за штурвал, раскурил трубку и начал пускать клубы дыма в небо.
Время текло медленно. Ночь все еще оставалась очень тихой, очень ясной и очень темной, причем гигантское темное пространство было наполнено какими-то удаленными отзвуками, как это бывает только в тропиках. Хотя эта тишина и не была полной: деревья и кусты – еще не джунгли – по обе стороны взлетной полосы деловито шумели, шелестели и что-то бормотали, и время от времени нарушал однообразие какой-то случайный скрип или вскрик. Но тропическая ночь никогда не бывает такой зловещей, как северная ночь. По крайней мере, не на островах, где самым ужасным, что вас может укусить, остаются скорпионы и отели.
Я курил, смотрел на несколько тысяч звезд на ночном небе и размышлял о том, что, возможно, где-то там среди зеленых чудищ с глазами как у клопа в старом бомбардировщике сидит зеленый бедняга с такими же глазами и ждет аммониевого шторма, смотрит на звезды и размышляет о том, что где-то там...
Я решил, что с инженерной точки зрения на звездах вполне все это может быть. И может быть он даже думает о том, как получилось, что он оказался вовлеченным в чужую войну, и пытается понять, что он при этом чувствует. И может быть вспоминает, что у него нет устройства для прицельного бомбометания, и поэтому ему придется лететь как можно ниже, как штурмовику, и размышляет, насколько низко он может лететь с 500 фунтовыми бомбами на борту. Даже если предположить, что взрыватели замедленного действия на бомбах сработают как надо после многолетнего хранения на каком-то складе во влажном и жарком климате Южной Америки...
Я выколотил трубку о тормозной барабан и отправился спать.
Я не понял, что меня разбудило, если не говорить о том, что спал не очень долго и был настроен уловить первый же звук, напоминающий порыв северного ветра. Просто я обнаружил, что сижу в задней части фюзеляжа и прислушиваюсь.
Ничего.
Потому мне пришлось решать обычную шараду, нужно ли мне делать вид, что я собираюсь снова лечь спать, так и не уверившись окончательно в том, что действительно ничего не было, или нет. Немного подумав, я подобрался к одному из старых пулеметных люков.
При свете звезд я увидел, что по взлетной полосе ко мне направляются два человека.
Пара старых приятелей, занимающихся опрыскиванием, идет, чтобы сказать мне, что Клара повернула к северу и я могу прекратить свое одинокое бдение? Черта с два. Я проснулся, как от толчка. Когда эти люди обогнули крыло самолета, оба вынули ножи.
Какое-то время я размышлял, не забаррикадироваться ли мне внутри "митчелла". Скорее всего я мог бы это сделать: самолет представлял достаточно прочное сооружение. Все, что нужно было для этого – просто надежно закрыть люк в полу... После этого я понял, что именно там я должен спуститься вниз.
Ну и что? И с чем – против двух ножей?
Не было смысла оглядываться вокруг; внутри было темно, как в гробу. Я подумал, не оставил ли я здесь какой-нибудь инструмент, но понял, что ничего такого не сделал. И не исключено, что кто-нибудь унес его прочь.
Потом я вспомнил о хвостовом "пулемете", куске раскрашенной метлы, торчавшем из люка для кормового стрелка. Я быстро и, как я надеялся, тихо прокрался туда.
Какое-то время он сопротивлялся, но потом выскользнул из люка; держался он всего лишь с помощью изоляционной ленты. Эта штука была длинною около трех футов и хорошо легла ко мне в руки, которые неожиданно оказались влажными.
Я осторожно выглянул в прозрачное окошко для прицеливания, расположенное над люком. Они стояли в нескольких метрах и смотрели на самолет. Я окаменел, думая, что они услышали меня. Но казалось, они что-то обсуждают. Наконец один из них достал клочок бумаги, осторожно осмотрелся вокруг и зажег спичку, чтобы прочесть то, что на нем было написано. Второй склонился над его плечом.
Я увидел два типичных испанских лица, у одного из них были небольшие черные усики. Белые рубашки с открытым воротом. Больше я ничего не мог разглядеть. Спичка погасла. Они снова посмотрели на самолет, что-то еще немного обсудили и двинулись вперед под крыло.
Я прокрался к люку. Он был открыт для доступа свежего воздуха и для того, чтобы слышать шум ветра. Я спустился вниз, надеясь, что маленькая складная лесенка подо мной не скрипнет. Но она для этого слишком заржавела. Метла и я добрались до асфальтированного покрытия полосы в нескольких футах позади крыла, оставшись незамеченными.
Один из прибывших наклонился над правым колесом, а другой прошел к носу. Я сделал три длинных осторожных шага и, добравшись до крыла, побежал.
Человек возле носа увидел меня и закричал. Второй резко дернулся вверх, его руки и нож оказались на уровне груди. Я взмахнул своей метлой как бейсбольной битой.
Она обрушилась на его руки и ударила в грудь; он опрокинулся навзничь возле двигателя. Но в руках у него все еще оставался нож.
Я сделал палкой выпад как штыком. Он сказал что-то по-испански вроде "У-у-ф", согнулся вперед – и нож упал на асфальт.
Но теперь уже второй успел обогнуть пропеллер. Я нагнулся, подхватил нож и яростно взмахнул им, чтобы показать, что теперь и я вооружен не хуже. Он остановился.
– Avanze, amigo[23], – предложил я ему. Я хотел, чтобы он оказался, как и я, под крылом самолета. Если он знал, как обращаться с ножом, то наверняка умел это делать на открытом пространстве и при свете. Я знал об этом не больше, чем можно извлечь из американских фильмов о жизни подростков в пригородах больших городов. Однако пространство под крылом самолета было моим миром. Я привык здесь работать, у меня было инстинктивное чувство высоты, расстояний, препятствий.
Он медленно сгорбился и занял позицию для схватки на ножах, лезвие гипнотизирующе поблескивало впереди. Все правильно, он умел драться.
Я перехватил покороче палку в левой руке и занял аналогичную позицию.
– Возможно, у вас есть билеты на самолет, – сказал я, чтобы завести разговор, – но завтра в них не будет никакого смысла. Все полеты будут отменены. Надвигается ураган – ураган – так что вы застрянете здесь. Вам просто придется подождать полицию в зале вылета. Это все равно, что подбирать монеты из водосточной канавы. Apurese, amigo[24].
Все правильно, он попытался – быстрый скользящий шаг и отвлекающий выпад ножом. Я отразил его палкой и в свою очередь попытался выбить нож у него из рук; однако мне это не удалось. Я сам сделал выпад и он отступил назад, ударился о лопасть пропеллера и выругался, но когда я снова сделал выпад, он сумел ускользнуть.
Он обогнул консоль крыла, заставив меня повернуться спиной к первому приятелю, который все еще тяжело дышал и ворчал что-то, лежа на земле, но в любой момент мог прийти в себя и присоединиться к компании.
Все правильно: если его напарник решил, что он должен сыграть свою роль, то пусть он ее сыграет. Я отступил в сторону и назад, бросил палку, схватил первого нападавшего так, что мой локоть оказался у него под подбородком, и поднял его. Потом ударил его рукояткой ножа по ребрам. Мне показалось, что я слышу, как они оба тяжело дышат.
– Ты же понимаешь, – сказал я, обращаясь к человеку с ножом, – что если схватка будет продолжаться, мне придется сначала убить твоего друга. Es justo[25], не так ли?
– Como usted quiera[26]. Но видимо, это было сказано не достаточно безразличным тоном, чтобы выглядеть убедительно. Человек, которого я держал, нервно корчился.
– Como usted quiera, – повторил я и широко взмахнул ножом так, что он сверкнул в свете звезд.
– Нет! – закричал второй.
Я подождал. На взлетной полосе появились автомобильные фары. Фары двух автомобилей.
Я закричал:
– Policia[27], хотя так и не думал.
Человек с ножом оглянулся – на машины, на меня и на деревья на краю посадочной полосы. Потом неожиданно выбрал деревья.
Я ослабил хватку и позволил парню, которого держал, упасть на землю, что он и проделал, сказав при этом что-то весьма определенное и непростительное в адрес матери того, кто убегал.
Я предупредил его, чтобы он никуда не спешил, и шагнул навстречу машинам. Когда они подъехали ближе, я узнал машину Уитмора с откидными бортами и "аванти", принадлежавший Джи Би. Вся команда была в сборе – включая мисс Хименес.
Уитмор шагнул вперед, увидел нож у меня в руке и сказал:
– Мы – друзья. Вам не нужна эта штука, приятель.
– Это не мой. Он принадлежит парочке джентльменов, которые пришли меня навестить. – И кивнул в сторону человека под крылом самолета. – Второй отправился в горы.
Эти слова заставили их замереть на месте. Потом мисс Хименес сунула руку в свою большую сумку из крокодиловой кожи и вытащила инкрустированный серебром автоматический пистолет.
– Где они? Они убили моего брата. – Пистолет в ее руке описал весьма и весьма исчерпывающий разворот.
– Но они сделали это не ножами, – мягко сказал я.
Уитмор с Луисом прошли под крыло и выволокли оттуда парня в свет автомобильных фар.
– Что вы здесь делали? – спросил я. Наконец-то я выбрал момент, чтобы взглянуть на часы и увидел, что только что миновал час ночи.
– У нас есть кое-какие новости, – сказала Джи Би. – Хотя это может подождать.
В свете автомобильных фар мисс Хименес направила пистолет на тройку людей, состоявшую из Уитмора, Луиса и нападавшего.
– Выбросьте эту чертову штуку, – сказал Уитмор.
Она подумала, решила, что это не является насущной необходимостью и с большой неохотой снова засунула пистолет в сумку.
– Но он должен заговорить. Мы должны заставить его говорить.
В свете фар человек выглядел лет на сорок, он был среднего роста, средней упитанности и значительно сильнее среднего испуган.
– Вы слышали, что сказала дама? Начинайте говорить, – сказал Уитмор.
Человек пожал плечами и пробормотал:
– Не понимай.
Уитмор положил ему на плечо свою большую лапу и потряс, как трясут застрявшую дверь, а мисс Хименес сказала:
– Мы должны немедленно заставить его заговорить. Если понадобится, применить какие-нибудь пытки. – И огляделась, ища поддержки.
– А почему бы мне не завести двигатель, а вы сунете его руку под пропеллер? К тому времени, когда пропеллер доберется до его плеча, он скорее всего заговорит, как миленький.
– Вы это серьезно? – спросила Джи Би.
Я пожал плечами.
– Я столь же серьезен, как любой из присутствующих. Что мы от него хотим? Откуда он появился? Мы знаем откуда он появился. Кто его послал? Мы знаем, кто его послал. Зачем? Тоже знаем. Спросите его про погоду в Санто Бартоломео и вышвырните прочь.
Уитмор отпустил пленника и шагнул назад.
– Пожалуй, вы правы.
Мисс Хименес удивленно посмотрела на нас.
– Вы хотите его отпустить?
– Да, если вы не хотите оставить его себе в качестве сувенира, – сказал я.
Она нахмурилась, пытаясь переварить эту мысль. Потом протянула:
– Вообще говоря, принцип хорошей контрразведки состоит в том, чтобы никогда не давать врагу даже отрицательных сообщений, конечно, если они не являются ложными. Хотим ли мы, чтобы он сообщил о своей неудаче?
– Но ведь его напарник в любом случае уже убежал; мы не можем помешать ему сообщить о происшедшем. Будем просто надеяться, что он достаточно хорошо знает диктаторов и побоится сказать, что провалил порученное дело.
Я подошел к нашему пленнику и, стоя вплотную к нему так, что ощущал его дыхание, обшарил его карманы. И конечно в одном из них обнаружил паспорт.
Я вовремя поднял глаза, чтобы поймать взгляд, полный угрюмой ненависти.
– Теперь послушайте меня, – спокойно сказал я. – Я только что спас вам жизнь. Скорее всего, не работу, но по крайней мере жизнь. Не пытайтесь искать этот паспорт: я сожгу его. И не пытайтесь меня разыскивать: вы для этого недостаточно подготовлены. Vamos, amigo[28].
Сначала недоверчиво и неохотно он начал двигаться, а затем резко ускорил шаги. К тому времени, когда он добрался до деревьев, он уже включил максимальную скорость.
Я постучал по паспорту ножом, который все еще держал в руке.
– Это задержит его, даже если он осмелится туда вернуться. И забрать паспорт у человека – это просто детское наказание: он не осмелится в этом признаться.
– Я не понимаю, почему они не воспользовались пистолетами, – сказала Джи Би. – Я хочу сказать, что если они воспользовались ими в переполненном аэропорту Кингстона в девять часов вечера, то почему они не сделали этого на пустынной взлетной полосе в час ночи?
Сказывался ум юриста.
– Их интересовал не я, им был нужен "митчелл". Они намеревались порезать шины и вообще не знали, что я сижу внутри. Они потратили кучу времени, стоя возле него и споря на тему, тот ли это самолет. Думаю, их сбили с толку наши надписи. – И я показал на надпись "Амазония" на борту самолета.
– И это могло помешать взлету, да? – спросил Уитмор. – Порезанные шины?
– У нас же нет запасных. Должно быть, они это предполагали. Но я смог бы через несколько дней достать новые. Это они тоже должны были предполагать.
– То есть им нужно было всего несколько дней.
– Что вы хотите сказать?
Он дернул головой.
– Хуанита... получила радиограмму от своего старика. Он хочет, чтобы атака произошла... – он посмотрел на свои часы, – ... через тридцать часов.
Я подумал и протянул:
– Ну, если бомбы будут здесь в нужное время и я смогу наладить цепь, запускающую взрыватели...
Уитмор безразличным тоном сказал:
– Бомб нет. – И повернувшись к Джи Би, добавил: – Объясните ему.
Она развернула экземпляр газеты "Майами Геральд" и голосом, лишенным всякого выражения, прочитала:
"Вчера вечером четыре авиационные бомбы были обнаружены спрятанными в сетях рыболовецкого судна, задержанного патрульным катером военно-морских сил Гватемалы в заливе возле Гондураса. Точное назначение бомб не известно, но высказывается предположение, что они направлялись антикастровским повстанцам на Кубе или, может быть, даже во Флориду..." – Ну, что же, остается только сказать, что они ошиблись.
– Маловероятно, что они будут ошибаться и далее. Что произойдет, когда команда рыболовецкого судна заговорит?