Страница:
Весь полет до шахты занял около получаса, делегация не смогла больше часа дышать бокситовой пылью, так что мы вернулись домой вскоре после полудня.
Я выпил пива в баре "Горизонт" в здании аэровокзала и подумывал, не отправиться ли мне на галерею для прощания, чтобы купить гамбургер, когда появился клиент номер два, мистер Петерсон, руководивший чем-то вроде цепочки отелей на северном побережье. Одетый в местную униформу – темные брюки и белую рубашку с короткими рукавами, – он был большим, жизнерадостным и к тому же негром – что довольно редкая вещь в гостиничном бизнесе; у коренных жителей Ямайки считалось недостойным заниматься серьезной работой.
У него возникла какая-то идея.
– Мистер Карр, вы знаете, что на острове не купишь хорошей говядины. Так что мы бы хотели, чтобы вы слетали и привезли нам мороженой говядины из Южной Америки.
Я нахмурился и спросил:
– А откуда конкретно?
– Из Венесуэлы. Мы убеждены, что она не успеет растаять за время перелета. Это уже делали прежде.
Да, действительно, было такое: кто-то уже пытался перевозить говядину на переделанном бомбардировщике в Майами с остановкой здесь для дозаправки. Но случился серьезный пожар в тормозной системе, хозяин продал машину и идея умерла.
– Сколько весит половина говяжей туши? – спросил я.
Он помахал в воздухе большой розовой рукой.
– Скажем, около трехсот фунтов.
– Каракас расположен на расстоянии 800 морских миль. Я должен взять на борт 1 500 фунтов полезного груза – допустим пять половинок туши. Но...
Его лицо расплылось в улыбке.
– Но это же великолепно. Я буду просто...
– Но, – сказал я твердо, – полет до Каракаса означает примерно десять часов в воздухе. Я могу уменьшить свою прибыль за счет регулярной и длительной работы, но не могу уменьшить затраты. Я вынужден буду запросить с вас 235 фунтов стерлингов за один перелет.
Улыбка тут же исчезла с его лица.
– Но... это же почти... почти пятьдесят фунтов за половину туши только за перевозку.
Я кивнул.
Он подозрительно посмотрел на меня, потом покачал головой.
– Послушайте, я считал, что в гостиничном деле большие затраты, но полеты...
– Вы поете мою песню.
– Вы не могли бы несколько снизить цену?
– Я знаю слова. Но не могу вспомнить мелодию.
Он быстро улыбнулся – улыбка мелькнула и исчезла, как при повороте выключателя. Потом он печально сказал:
– Вы не хотите заняться нашим бизнесом, мистер Карр?
– Ваш бизнес – это как раз то, о чем мечтает каждый пилот, занимающийся чартерными рейсами: постоянная, надежная работа. Но мне приходится платить 22 фунта 6 шиллингов за час пребывания самолета в воздухе. Я добавил всего лишь 1 фунт за час, это вся моя прибыль. А кроме того, приближается регламент четвертого уровня.
– А это что значит?
– Регламент четвертого уровня проводится через каждые 1800 часов полета. Команда инженеров разбирает ваш самолет на части, сообщает вам, что все в полном порядке и собирает его снова. Эта операция обходится в 3000 фунтов. После этого вы снова получаете разрешение на полеты.
Он снова улыбнулся, на этот раз его улыбка была несколько более искренней.
– Дружище, у вас действительно большие расходы. Ну, я поговорю с начальством, но... Думаю, основная проблема в том, что нам придется оплачивать ваш рейс туда порожняком. Правильно?
– Совершенно верно. Просто найдите мне постоянный груз в Каракас, и это наполовину уменьшит ваши издержки.
Он устало кивнул. Это действительно была серьезная проблема для Карибских островов: они представляли из себя цепочку пригородов. Если вам нужно было отправиться куда-то по делам или ради собственного удовольствия, вы ехали не в другой пригород, а в город – Майами, Нью-Йорк, Лондон, Париж, Амстердам. Острова не хотели ничего знать друг о друге.
Именно по этой причине умерла идея создания федерации Ямайки и Тринидада: ямайцы и тринидадцы никогда не встречались, кроме как в Лондоне, и там не очень полюбили друг друга. Почему не объединить в федерацию Мальту и Нормандские острова? Там тоже говорят в основном по-английски, и нет такой врожденной обособленности, как на Тринидаде и Ямайке.
Мистер Петерсон поднялся со стула.
– Ну ладно, я уже сказал, что поговорю с советом директоров. – Он взглянул на меня и покачал головой. – Мне очень жаль. – И ушел.
Я посмотрел на часы, решил, что еще не наступило время для следующей кружки пива, и тем не менее заказал ее.
Это было ошибкой. Из столовой, в которой обедал высший летный состав, вышел представитель компании, снабжавшей меня топливом, увидел меня и подошел.
Он спросил меня, как идут дела, я ответил, что ни шатко, ни валко, он сказал, что ему очень жаль, я сказал, что мне значительно более жаль, но он сказал, что сомневается в этом.
– Дело в том, – продолжал он, – что вы должны нам 165 фунтов. Мы уже отправили вам наше последнее требование.
– Я пошлю вам сто фунтов в конце недели.
Он улыбнулся. Во всяком случае он показал мне свои зубы.
– Мне очень жаль. Всю сумму – или мы перестанем вас обслуживать. Вы же должны были что-то накопить.
– Накопил, но приближается регламент четвертого уровня.
– Ох-хо-хо. У меня просто сердце обливается кровью, когда я вижу, как вы транжирите свои деньги на капитальную ревизию, тогда как на самом деле должны их нам.
– Транжирю? – Я изумленно уставился на него. – Я заработаю сотню на этой неделе и вторую сотню через две недели.
– Кейт, вы каждую неделю получаете у нас топлива на 60 фунтов.
– Так разрешите мне оплатить счет после того, как я узнаю, во что обойдется регламент.
Он покачал головой.
– Кейт, вы мне нравитесь, и мне нравится ваше дело. Но больше всего мне нравятся ваши деньги. В любом случае я уже получил вас и ваш бизнес.
– Нужно выпустить книгу с шутками заправщиков, – буркнул я.
Он еще раз быстро взглянул на меня, продемонстрировав все свои зубы.
– 165 фунтов. До конца недели. Удачи, Кейт.
И зашагал вниз по лестнице.
День был все еще нормальный.
6
7
Я выпил пива в баре "Горизонт" в здании аэровокзала и подумывал, не отправиться ли мне на галерею для прощания, чтобы купить гамбургер, когда появился клиент номер два, мистер Петерсон, руководивший чем-то вроде цепочки отелей на северном побережье. Одетый в местную униформу – темные брюки и белую рубашку с короткими рукавами, – он был большим, жизнерадостным и к тому же негром – что довольно редкая вещь в гостиничном бизнесе; у коренных жителей Ямайки считалось недостойным заниматься серьезной работой.
У него возникла какая-то идея.
– Мистер Карр, вы знаете, что на острове не купишь хорошей говядины. Так что мы бы хотели, чтобы вы слетали и привезли нам мороженой говядины из Южной Америки.
Я нахмурился и спросил:
– А откуда конкретно?
– Из Венесуэлы. Мы убеждены, что она не успеет растаять за время перелета. Это уже делали прежде.
Да, действительно, было такое: кто-то уже пытался перевозить говядину на переделанном бомбардировщике в Майами с остановкой здесь для дозаправки. Но случился серьезный пожар в тормозной системе, хозяин продал машину и идея умерла.
– Сколько весит половина говяжей туши? – спросил я.
Он помахал в воздухе большой розовой рукой.
– Скажем, около трехсот фунтов.
– Каракас расположен на расстоянии 800 морских миль. Я должен взять на борт 1 500 фунтов полезного груза – допустим пять половинок туши. Но...
Его лицо расплылось в улыбке.
– Но это же великолепно. Я буду просто...
– Но, – сказал я твердо, – полет до Каракаса означает примерно десять часов в воздухе. Я могу уменьшить свою прибыль за счет регулярной и длительной работы, но не могу уменьшить затраты. Я вынужден буду запросить с вас 235 фунтов стерлингов за один перелет.
Улыбка тут же исчезла с его лица.
– Но... это же почти... почти пятьдесят фунтов за половину туши только за перевозку.
Я кивнул.
Он подозрительно посмотрел на меня, потом покачал головой.
– Послушайте, я считал, что в гостиничном деле большие затраты, но полеты...
– Вы поете мою песню.
– Вы не могли бы несколько снизить цену?
– Я знаю слова. Но не могу вспомнить мелодию.
Он быстро улыбнулся – улыбка мелькнула и исчезла, как при повороте выключателя. Потом он печально сказал:
– Вы не хотите заняться нашим бизнесом, мистер Карр?
– Ваш бизнес – это как раз то, о чем мечтает каждый пилот, занимающийся чартерными рейсами: постоянная, надежная работа. Но мне приходится платить 22 фунта 6 шиллингов за час пребывания самолета в воздухе. Я добавил всего лишь 1 фунт за час, это вся моя прибыль. А кроме того, приближается регламент четвертого уровня.
– А это что значит?
– Регламент четвертого уровня проводится через каждые 1800 часов полета. Команда инженеров разбирает ваш самолет на части, сообщает вам, что все в полном порядке и собирает его снова. Эта операция обходится в 3000 фунтов. После этого вы снова получаете разрешение на полеты.
Он снова улыбнулся, на этот раз его улыбка была несколько более искренней.
– Дружище, у вас действительно большие расходы. Ну, я поговорю с начальством, но... Думаю, основная проблема в том, что нам придется оплачивать ваш рейс туда порожняком. Правильно?
– Совершенно верно. Просто найдите мне постоянный груз в Каракас, и это наполовину уменьшит ваши издержки.
Он устало кивнул. Это действительно была серьезная проблема для Карибских островов: они представляли из себя цепочку пригородов. Если вам нужно было отправиться куда-то по делам или ради собственного удовольствия, вы ехали не в другой пригород, а в город – Майами, Нью-Йорк, Лондон, Париж, Амстердам. Острова не хотели ничего знать друг о друге.
Именно по этой причине умерла идея создания федерации Ямайки и Тринидада: ямайцы и тринидадцы никогда не встречались, кроме как в Лондоне, и там не очень полюбили друг друга. Почему не объединить в федерацию Мальту и Нормандские острова? Там тоже говорят в основном по-английски, и нет такой врожденной обособленности, как на Тринидаде и Ямайке.
Мистер Петерсон поднялся со стула.
– Ну ладно, я уже сказал, что поговорю с советом директоров. – Он взглянул на меня и покачал головой. – Мне очень жаль. – И ушел.
Я посмотрел на часы, решил, что еще не наступило время для следующей кружки пива, и тем не менее заказал ее.
Это было ошибкой. Из столовой, в которой обедал высший летный состав, вышел представитель компании, снабжавшей меня топливом, увидел меня и подошел.
Он спросил меня, как идут дела, я ответил, что ни шатко, ни валко, он сказал, что ему очень жаль, я сказал, что мне значительно более жаль, но он сказал, что сомневается в этом.
– Дело в том, – продолжал он, – что вы должны нам 165 фунтов. Мы уже отправили вам наше последнее требование.
– Я пошлю вам сто фунтов в конце недели.
Он улыбнулся. Во всяком случае он показал мне свои зубы.
– Мне очень жаль. Всю сумму – или мы перестанем вас обслуживать. Вы же должны были что-то накопить.
– Накопил, но приближается регламент четвертого уровня.
– Ох-хо-хо. У меня просто сердце обливается кровью, когда я вижу, как вы транжирите свои деньги на капитальную ревизию, тогда как на самом деле должны их нам.
– Транжирю? – Я изумленно уставился на него. – Я заработаю сотню на этой неделе и вторую сотню через две недели.
– Кейт, вы каждую неделю получаете у нас топлива на 60 фунтов.
– Так разрешите мне оплатить счет после того, как я узнаю, во что обойдется регламент.
Он покачал головой.
– Кейт, вы мне нравитесь, и мне нравится ваше дело. Но больше всего мне нравятся ваши деньги. В любом случае я уже получил вас и ваш бизнес.
– Нужно выпустить книгу с шутками заправщиков, – буркнул я.
Он еще раз быстро взглянул на меня, продемонстрировав все свои зубы.
– 165 фунтов. До конца недели. Удачи, Кейт.
И зашагал вниз по лестнице.
День был все еще нормальный.
6
К двум часам я съел пару сосисок на галерее и вернулся к самолету. Теперь день по-настоящему добрался до точки кипения. Если в аэропорту было просто жарко, то в Кингстоне, расположенном в ложбине между холмами, на узких улочках создавалось ощущение, что вы дышите под потным электрическим одеялом. Возле слепленных из картонных ящиков лачуг безымянного поселка, построенного на месте городской свалки возле нефтеперегонного завода, постоянно кипели неожиданные и жестокие схватки из-за любого места под солнцем. А наверху в богатых пригородах позади дороги номер три представительные пожилые садовники бесшумно скользили между манговыми деревьями, пробуя на ощупь лезвия своих мачете и думая о жене хозяина, спящей на верхнем этаже в комнате с кондиционером.
Кингстон представлял из себя идеальную естественную гавань – если не считать того, что был расположен на южном берегу острова, а прохладный летний бриз всегда дул с севера. Итак, он только дул – нет, он даже не дул, это было всего лишь легкое и ласковое дыхание, которым он касался частных пляжей и современных отелей, расположенных на северном берегу. Так переезжай же туда, дружище; ведь никто тебя не остановит. Все, что для этого нужно, – только деньги. И ты думаешь, что сможешь разбогатеть в Кингстоне? Бросай свое рисовое поле, парень; эмигрируй. Может быть, в Лондоне мостовые и не вымощены золотом, но там, по крайней мере, прохладнее. Да, ты сам сможешь убедиться, как там прохладно.
Кажется, эта жара достала и меня. "Голубка" раскалилась настолько, что к ней нельзя было прикоснуться без перчаток, и над вентиляторами топливных баков курился легкий дымок, показывавший, что я теряю топливо из-за испарения. Ну, во всяком случае, я за него еще не заплатил.
Клиент номер три опаздывал. Он так делал всегда, но это был единственный клиент, который обеспечивал мне регулярный доход. Молодой венесуэльский бизнесмен, которого звали Диего Инглес и которому пришла в голову мысль, что его компания купит ему новенький с иголочки двухмоторный самолет в тот момент, когда он получит квалификацию, необходимую чтобы на нем летать. Он нанял меня, чтобы я дважды в неделю обучал его летать на двухмоторном самолете.
Лично я сильно сомневался, что его компания окажется настолько безумной, чтобы доверить ему самолет стоимостью в 35 000 фунтов стерлингов, но вполне возможно, что такое могло и случиться. Он явно был родом из местной весьма зажиточной семьи, долгие годы живущей в Каракасе, а это в местных деловых кругах означало очень многое. Во всяком случае, деньги были его, а карман мой.
Помимо всего прочего, он был симпатичным молодым парнем: ему недавно исполнилось двадцать лет, он был небольшого роста и немного полноват, с открытым добродушным лицом, копной темных волос и вежливо небрежными манерами, указывавшими на воспитание, полученное в старинной испанской семье.
Наконец-то он появился, опоздав на двадцать минут и сопровождая свое появление длинными изящными извинениями, которые должны были оправдать тот факт, что он только что выбрался из постели, и скорее всего не из собственной.
Учитывая жару и высокие грозовые облака, собиравшиеся над Голубыми горами, я хотел как можно скорее выбраться из аэропорта, поэтому мы опустили все формальные проверки, необходимые при взлете и посадке, взлетели и я дал ему задание по счислению добраться до Педро-Кей, расположенного примерно в восьмидесяти милях к юго-западу. Пользоваться радио было нельзя: он должен был проделать весь полет только с помощью карт и радиосводок погоды. Такой полет не относился к числу его любимых занятий: тихий, спокойный и требующий точной работы. Как и большинство латиноамериканцев он искренне считал, что авиация – всего лишь разновидность автогонок.
Я вынужден был постоянно подтрунивать над ним, утверждая, что он становится пилотом только в хорошую погоду, чтобы научить его доверять приборам, картам и прогнозам погоды. В этот раз я был слишком раздражен, чтобы посмеяться над ним, когда он совершил почти идеальную посадку на северо-восточном побережье острова с точностью до минуты относительно своего расчетного времени. Но вспомнил, что мне следует сказать ему: я это заметил. Он очаровательно улыбнулся и спросил:
– Так может вы считаете, что я уже достаточно хорошо летаю?
Я взглянул на него.
– Для чего? Вполне возможно, вы сможете получить разрешение на полеты класса Б, что позволит летать на самолетах такого типа в частном порядке. Но при условии, что вы поработаете с книгами. Хотите, чтобы я устроил вам экзамен?
– Не совсем так, сеньор. Я хотел сказать – верите ли вы сами в меня? Смогу ли я воспользоваться самолетом такого типа в любом месте и в любое время?
– Этого сделать не сможет никто. Вы все еще думаете, что самолет – это чудо. Но при определенной погоде даже птицы ходят пешком.
– Я понимаю, что всегда существует определенный риск, сеньор, но... – Он снял правую руку со штурвала и деликатно помахал ею в воздухе.
– Просто постарайтесь запомнить, – медленно сказал я, – что если бы Бог намеревался позволить людям летать, то дал бы им крылья. Поэтому все наши полеты совершаются вопреки природе. Это противоестественно, грешно и все время связано с риском. Искусство полета заключается в том, чтобы свести этот риск к минимуму.
– Или, быть может, секрет жизни заключается в том, чтобы правильно выбрать риск? – Он обезоруживающе улыбнулся. – Но я думал, что вы были летчиком-истребителем, а вы говорите о сведении риска к минимуму?
– Именно там я этому и научился. Не считайте летчиков – истребителей рыцарями стола короля Артура. Забудьте о рыцарских поединках и всем прочем. Просто это одна из профессий, в которой самым главным является умение захватить противника врасплох и ударить его в спину. Именно таким образом все выдающиеся летчики зарабатывают свои награды. И если не могут подловить противника таким образом, то и не связываются.
– Да, теперь я понял, сеньор. – Он изящно наклонил голову на бок. – Таким образом, я должен застать погоду врасплох и ударить ей в спину. А еще я понял, как из неромантичных англичан получаются такие хорошие летчики.
Он смеялся надо мной, но ему не следовало забываться... И я сказал:
– Так что вы думаете относительно экзамена на права?
– Я поговорю об этом в Каракасе. Но куда важнее, чтобы вы поверили, что я достаточно хороший летчик. Это будет моим настоящим экзаменом. – Нужны были целые поколения истинных испанских аристократов, чтобы так изящно посмеяться над человеком.
Сунув трубку в рот, я сказал:
– Вы еще поймете, что разрешение на полеты вам пригодится. Такой документ полезен в любом случае.
– Сеньор?
– Как гласит пословица неромантических королевских ВВС: только птицы могут прелюбодействовать и летать. И птицы не пьянствуют.
Грозовые облака наконец-то раскололись и пролились над Кингстоном милосердным дождем за полчаса до того, как мы вернулись. В пригородах шумели потоки воды; даже воздух в кабине самолета стал свеж и прохладен.
Мы совершили три пробных захода на посадку, причем один из них – с выключенными моторами до высоты в 200 футов, после чего самолет набирал высоту и вновь заходил на посадку. Он справлялся неплохо; его не пугала необходимость совершать вынужденную посадку, наоборот, он лучше всего чувствовал себя в такой ситуации. Его погубят мелочи: какая-нибудь пылинка в карбюраторе, отсутствие контакта в радиостанции или перемена ветра на двадцать градусов – невероятные совпадения могут привести к несчастью. Правда, каждый год совершаются миллионы полетов, что делает вероятность такого события равной одной миллионной.
Он погибнет в ясном, спокойном и голубом небе из-за того, что считает, что имеет право там находиться. Потому что не верит, что он всего лишь человек, вторгшийся в чужие владения, и должен быть в полной готовности в любую минуту.
Конечно, я был неправ, как обычно бывает со мной, когда я сужу о людях. Однако только частично.
Наконец в половине пятого мы приземлились, я выставил ему счет за два часа полета – и он немедленно заплатил мне наличными, что было безусловной испанской вежливостью, которую я с удовольствием принял. Он также предложил подвезти меня до Кингстона на своем "ягуаре" типа Е, однако это проявление испанской вежливости я решительно отклонил. Во всяком случае, мне как раз пора было заполнять бортовые журналы.
Я устроился на самом заднем пассажирском сиденье поближе к открытой двери и погрузился в бумажную работу. Это было несложно; полет в Сан-Хуан, потом в Сен-Китт и сегодняшние полеты. Несложно, если не думать о регламенте четвертого уровня, который приближался с каждым новым часом, проведенным в воздухе.
Ну, это тоже, пожалуй, было нетрудно: можно было отрезать по десять минут от каждого часа полета в Сан-Хуан – не будет же управление регистрации полетов устраивать перекрестную проверку данных башен управления аэропортов Сан-Хуана и Сен-Китта. И вообще я не знаю, слышали ли они о полете в Сен-Китт? Черт возьми, но это позволило бы мне сэкономить почти четыре часа.
Я проделал это во всех трех журналах: для самолета и отдельно для каждого мотора, потому что мотор тоже должен вырабатывать свой ресурс. Мотор следовало передавать для тщательного осмотра и получать в обмен уже проверенный, – и вместе с ним следовал бортовой журнал. Оставалось только надеяться, что предыдущий летчик не делал чего-то такого, что не было отражено в бортовом журнале: не слишком часто давал форсаж, не гонял на слишком низких оборотах... и не утаивал рабочие часы.
Подумав, я вписал в журнал оба полета – как в Сан-Хуан, так и в Сен-Китт, утаив только по десять минут от каждого часа.
Затем подсчитал свой дневной заработок. Он составил ровно 75 фунтов – три часа работы. Прибыль оказалась равна 8 фунтам 8 шиллингам, если учесть расходы на оплату номера на Ист-стрит, немного денег на еду и выпивку, а также на поддержание джипа в относительно рабочем состоянии. Следовало также помнить о тех днях, когда самолет оставался на земле из-за отсутствия запасных частей, плохой погоды или просто из-за отсутствия работы.
И все же это был нормальный день в развеселой жизни пилота, работающего на свой страх и риск и скитающегося в голубых небесах зацелованных солнцем Карибских островов. Или продавца шнурков для ботинок, продающего шикарное изделие, которое не нужно большинству людей, которого они даже не хотят и скорее всего не могут себе позволить. Уличного торговца спичками с полным подносом спичечных коробков, украшенных бриллиантами.
Все зависит от вашей точки зрения. В данный конкретный момент моя точка зрения состояла в том, что наступило время коктейля.
Я добрался до бара в отеле "Миртл Бенк" к шести часам вечера. Это старый отель – по стандартам Ямайки – и он расположен в деловой части города прямо у береговой черты, так что по обе стороны сада позади отеля возвышаются грузовые доки. И бар был устроен снаружи в саду, а не внутри здания, и утопал в полной темноте, что соответствовало нью-йоркским представлениям о современных отелях.
Бармен протянул мне пиво "Ред Страйп" и записку, хотя я не просил ни о том, ни другом. В этом году, насколько я мог себе позволить, бар в этом отеле был почти моей конторой, а бармен исполнял обязанности секретаря. Пиво оказалось холодным, записка ненамного теплее: меня приглашали встретиться с Джи Би Пенроузом завтра утром ровно в одиннадцать.
Я понятия не имел, кто такой Джи Би Пенроуз, и первым моей реакцией было нежелание с ним встречаться. Даже в каракулях бармена тон оставался таким же твердым, как земля во время зимнего парада. Меня приглашали – не просто звали – к Джи Би Пенроузу, в пляжный клуб Шау-парк, аппартамент С, к одиннадцати часам.
Всего лишь за пятьдесят миль, на северном побережье острова.
Я допил свое пиво и подумал, не позвонить ли мне Пенроузу и не сказать ли ему, чтобы он провел завтрашнее утро, плавая за линией рифов вместе с другими акулами. Потом я начал вторую кружку пива и подумал о Шау-парке.
Слово "Клуб" просто вводило в заблуждение. Все там начиналось именно как клуб, когда северное побережье было исключительно местом зимнего отдыха и там не было отелей или всякого туристского мусора вроде президентов банков. Но когда туристы стали, тем не менее, все чаще там появляться, в Шау-парке вспомнили, что им принадлежит один из лучших пляжей на острове и построили пару гостиничных блоков с комнатами и еще пару с апартаментами класса люкс. Как-то мне довелось побывать в одном из этих апартаментов; если Джи Би Пенроуз остановился в таком, то ему явно нравились спичечные коробки, украшенные бриллиантами.
Кингстон представлял из себя идеальную естественную гавань – если не считать того, что был расположен на южном берегу острова, а прохладный летний бриз всегда дул с севера. Итак, он только дул – нет, он даже не дул, это было всего лишь легкое и ласковое дыхание, которым он касался частных пляжей и современных отелей, расположенных на северном берегу. Так переезжай же туда, дружище; ведь никто тебя не остановит. Все, что для этого нужно, – только деньги. И ты думаешь, что сможешь разбогатеть в Кингстоне? Бросай свое рисовое поле, парень; эмигрируй. Может быть, в Лондоне мостовые и не вымощены золотом, но там, по крайней мере, прохладнее. Да, ты сам сможешь убедиться, как там прохладно.
Кажется, эта жара достала и меня. "Голубка" раскалилась настолько, что к ней нельзя было прикоснуться без перчаток, и над вентиляторами топливных баков курился легкий дымок, показывавший, что я теряю топливо из-за испарения. Ну, во всяком случае, я за него еще не заплатил.
Клиент номер три опаздывал. Он так делал всегда, но это был единственный клиент, который обеспечивал мне регулярный доход. Молодой венесуэльский бизнесмен, которого звали Диего Инглес и которому пришла в голову мысль, что его компания купит ему новенький с иголочки двухмоторный самолет в тот момент, когда он получит квалификацию, необходимую чтобы на нем летать. Он нанял меня, чтобы я дважды в неделю обучал его летать на двухмоторном самолете.
Лично я сильно сомневался, что его компания окажется настолько безумной, чтобы доверить ему самолет стоимостью в 35 000 фунтов стерлингов, но вполне возможно, что такое могло и случиться. Он явно был родом из местной весьма зажиточной семьи, долгие годы живущей в Каракасе, а это в местных деловых кругах означало очень многое. Во всяком случае, деньги были его, а карман мой.
Помимо всего прочего, он был симпатичным молодым парнем: ему недавно исполнилось двадцать лет, он был небольшого роста и немного полноват, с открытым добродушным лицом, копной темных волос и вежливо небрежными манерами, указывавшими на воспитание, полученное в старинной испанской семье.
Наконец-то он появился, опоздав на двадцать минут и сопровождая свое появление длинными изящными извинениями, которые должны были оправдать тот факт, что он только что выбрался из постели, и скорее всего не из собственной.
Учитывая жару и высокие грозовые облака, собиравшиеся над Голубыми горами, я хотел как можно скорее выбраться из аэропорта, поэтому мы опустили все формальные проверки, необходимые при взлете и посадке, взлетели и я дал ему задание по счислению добраться до Педро-Кей, расположенного примерно в восьмидесяти милях к юго-западу. Пользоваться радио было нельзя: он должен был проделать весь полет только с помощью карт и радиосводок погоды. Такой полет не относился к числу его любимых занятий: тихий, спокойный и требующий точной работы. Как и большинство латиноамериканцев он искренне считал, что авиация – всего лишь разновидность автогонок.
Я вынужден был постоянно подтрунивать над ним, утверждая, что он становится пилотом только в хорошую погоду, чтобы научить его доверять приборам, картам и прогнозам погоды. В этот раз я был слишком раздражен, чтобы посмеяться над ним, когда он совершил почти идеальную посадку на северо-восточном побережье острова с точностью до минуты относительно своего расчетного времени. Но вспомнил, что мне следует сказать ему: я это заметил. Он очаровательно улыбнулся и спросил:
– Так может вы считаете, что я уже достаточно хорошо летаю?
Я взглянул на него.
– Для чего? Вполне возможно, вы сможете получить разрешение на полеты класса Б, что позволит летать на самолетах такого типа в частном порядке. Но при условии, что вы поработаете с книгами. Хотите, чтобы я устроил вам экзамен?
– Не совсем так, сеньор. Я хотел сказать – верите ли вы сами в меня? Смогу ли я воспользоваться самолетом такого типа в любом месте и в любое время?
– Этого сделать не сможет никто. Вы все еще думаете, что самолет – это чудо. Но при определенной погоде даже птицы ходят пешком.
– Я понимаю, что всегда существует определенный риск, сеньор, но... – Он снял правую руку со штурвала и деликатно помахал ею в воздухе.
– Просто постарайтесь запомнить, – медленно сказал я, – что если бы Бог намеревался позволить людям летать, то дал бы им крылья. Поэтому все наши полеты совершаются вопреки природе. Это противоестественно, грешно и все время связано с риском. Искусство полета заключается в том, чтобы свести этот риск к минимуму.
– Или, быть может, секрет жизни заключается в том, чтобы правильно выбрать риск? – Он обезоруживающе улыбнулся. – Но я думал, что вы были летчиком-истребителем, а вы говорите о сведении риска к минимуму?
– Именно там я этому и научился. Не считайте летчиков – истребителей рыцарями стола короля Артура. Забудьте о рыцарских поединках и всем прочем. Просто это одна из профессий, в которой самым главным является умение захватить противника врасплох и ударить его в спину. Именно таким образом все выдающиеся летчики зарабатывают свои награды. И если не могут подловить противника таким образом, то и не связываются.
– Да, теперь я понял, сеньор. – Он изящно наклонил голову на бок. – Таким образом, я должен застать погоду врасплох и ударить ей в спину. А еще я понял, как из неромантичных англичан получаются такие хорошие летчики.
Он смеялся надо мной, но ему не следовало забываться... И я сказал:
– Так что вы думаете относительно экзамена на права?
– Я поговорю об этом в Каракасе. Но куда важнее, чтобы вы поверили, что я достаточно хороший летчик. Это будет моим настоящим экзаменом. – Нужны были целые поколения истинных испанских аристократов, чтобы так изящно посмеяться над человеком.
Сунув трубку в рот, я сказал:
– Вы еще поймете, что разрешение на полеты вам пригодится. Такой документ полезен в любом случае.
– Сеньор?
– Как гласит пословица неромантических королевских ВВС: только птицы могут прелюбодействовать и летать. И птицы не пьянствуют.
Грозовые облака наконец-то раскололись и пролились над Кингстоном милосердным дождем за полчаса до того, как мы вернулись. В пригородах шумели потоки воды; даже воздух в кабине самолета стал свеж и прохладен.
Мы совершили три пробных захода на посадку, причем один из них – с выключенными моторами до высоты в 200 футов, после чего самолет набирал высоту и вновь заходил на посадку. Он справлялся неплохо; его не пугала необходимость совершать вынужденную посадку, наоборот, он лучше всего чувствовал себя в такой ситуации. Его погубят мелочи: какая-нибудь пылинка в карбюраторе, отсутствие контакта в радиостанции или перемена ветра на двадцать градусов – невероятные совпадения могут привести к несчастью. Правда, каждый год совершаются миллионы полетов, что делает вероятность такого события равной одной миллионной.
Он погибнет в ясном, спокойном и голубом небе из-за того, что считает, что имеет право там находиться. Потому что не верит, что он всего лишь человек, вторгшийся в чужие владения, и должен быть в полной готовности в любую минуту.
Конечно, я был неправ, как обычно бывает со мной, когда я сужу о людях. Однако только частично.
Наконец в половине пятого мы приземлились, я выставил ему счет за два часа полета – и он немедленно заплатил мне наличными, что было безусловной испанской вежливостью, которую я с удовольствием принял. Он также предложил подвезти меня до Кингстона на своем "ягуаре" типа Е, однако это проявление испанской вежливости я решительно отклонил. Во всяком случае, мне как раз пора было заполнять бортовые журналы.
Я устроился на самом заднем пассажирском сиденье поближе к открытой двери и погрузился в бумажную работу. Это было несложно; полет в Сан-Хуан, потом в Сен-Китт и сегодняшние полеты. Несложно, если не думать о регламенте четвертого уровня, который приближался с каждым новым часом, проведенным в воздухе.
Ну, это тоже, пожалуй, было нетрудно: можно было отрезать по десять минут от каждого часа полета в Сан-Хуан – не будет же управление регистрации полетов устраивать перекрестную проверку данных башен управления аэропортов Сан-Хуана и Сен-Китта. И вообще я не знаю, слышали ли они о полете в Сен-Китт? Черт возьми, но это позволило бы мне сэкономить почти четыре часа.
Я проделал это во всех трех журналах: для самолета и отдельно для каждого мотора, потому что мотор тоже должен вырабатывать свой ресурс. Мотор следовало передавать для тщательного осмотра и получать в обмен уже проверенный, – и вместе с ним следовал бортовой журнал. Оставалось только надеяться, что предыдущий летчик не делал чего-то такого, что не было отражено в бортовом журнале: не слишком часто давал форсаж, не гонял на слишком низких оборотах... и не утаивал рабочие часы.
Подумав, я вписал в журнал оба полета – как в Сан-Хуан, так и в Сен-Китт, утаив только по десять минут от каждого часа.
Затем подсчитал свой дневной заработок. Он составил ровно 75 фунтов – три часа работы. Прибыль оказалась равна 8 фунтам 8 шиллингам, если учесть расходы на оплату номера на Ист-стрит, немного денег на еду и выпивку, а также на поддержание джипа в относительно рабочем состоянии. Следовало также помнить о тех днях, когда самолет оставался на земле из-за отсутствия запасных частей, плохой погоды или просто из-за отсутствия работы.
И все же это был нормальный день в развеселой жизни пилота, работающего на свой страх и риск и скитающегося в голубых небесах зацелованных солнцем Карибских островов. Или продавца шнурков для ботинок, продающего шикарное изделие, которое не нужно большинству людей, которого они даже не хотят и скорее всего не могут себе позволить. Уличного торговца спичками с полным подносом спичечных коробков, украшенных бриллиантами.
Все зависит от вашей точки зрения. В данный конкретный момент моя точка зрения состояла в том, что наступило время коктейля.
Я добрался до бара в отеле "Миртл Бенк" к шести часам вечера. Это старый отель – по стандартам Ямайки – и он расположен в деловой части города прямо у береговой черты, так что по обе стороны сада позади отеля возвышаются грузовые доки. И бар был устроен снаружи в саду, а не внутри здания, и утопал в полной темноте, что соответствовало нью-йоркским представлениям о современных отелях.
Бармен протянул мне пиво "Ред Страйп" и записку, хотя я не просил ни о том, ни другом. В этом году, насколько я мог себе позволить, бар в этом отеле был почти моей конторой, а бармен исполнял обязанности секретаря. Пиво оказалось холодным, записка ненамного теплее: меня приглашали встретиться с Джи Би Пенроузом завтра утром ровно в одиннадцать.
Я понятия не имел, кто такой Джи Би Пенроуз, и первым моей реакцией было нежелание с ним встречаться. Даже в каракулях бармена тон оставался таким же твердым, как земля во время зимнего парада. Меня приглашали – не просто звали – к Джи Би Пенроузу, в пляжный клуб Шау-парк, аппартамент С, к одиннадцати часам.
Всего лишь за пятьдесят миль, на северном побережье острова.
Я допил свое пиво и подумал, не позвонить ли мне Пенроузу и не сказать ли ему, чтобы он провел завтрашнее утро, плавая за линией рифов вместе с другими акулами. Потом я начал вторую кружку пива и подумал о Шау-парке.
Слово "Клуб" просто вводило в заблуждение. Все там начиналось именно как клуб, когда северное побережье было исключительно местом зимнего отдыха и там не было отелей или всякого туристского мусора вроде президентов банков. Но когда туристы стали, тем не менее, все чаще там появляться, в Шау-парке вспомнили, что им принадлежит один из лучших пляжей на острове и построили пару гостиничных блоков с комнатами и еще пару с апартаментами класса люкс. Как-то мне довелось побывать в одном из этих апартаментов; если Джи Би Пенроуз остановился в таком, то ему явно нравились спичечные коробки, украшенные бриллиантами.
7
На следующее утро я приземлился на северном побережье без четверти одиннадцать.
В нескольких милях от аэропорта Боскобель жили несколько весьма изобретательных писателей, среди которых были Ян Флеминг и Ноэль Коуард, но ни один из них не был так находчив, как человек, придумавший надпись над стоявшей там хижиной аэрослужбы Ямайки. Она гласила:
"ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АЭРОПОРТ ОХО РИОС".
Во-первых, это был не Охо Риос, в котором сосредоточены большинство крупных отелей, но который располагался в двенадцати милях к востоку, около Оракабессы. Во-вторых, это был не аэропорт, а полоса длиной в 3000 футов, залитая гудроном и зажатая между морем и холмами, причем даже на "дакоте" взлететь здесь было невозможно. Она использовалась главным образом самолетами, опрыскивавшими банановые плантации на склонах холмов.
Я стоял и восхищался вывеской, пока клерк в хижине обзванивал миллионеров, водивших такси в этой части острова, и в этот момент один из пилотов, опрыскивавших плантации, вошел и хлопнул меня по спине. Он, видимо, только что закончил работу: они начинали с рассвета и летали до тех пор, пока солнце не поднималось слишком высоко.
– И что большой двухмоторный парень делает в джунглях – обследует трущобы?
– Клиент в Шау-парке. По крайней мере, я надеюсь.
– Кто-то из киношников?
Я удивленно покосился на него.
– Тут что, снимают фильм?
– Конечно. Разве ты не читаешь нашу "Дейли глинер"? Весь чертов Голливуд здесь, парень.
И он был почти прав; цветные эпические ленты вечно снимали в этой части северного побережья. Для съемок места лучше не найдешь: солнце, пальмы, холмы, пляжи – и полдюжины роскошных отелей прямо возле дороги. Иногда они превращали это место в остров на Тихом океане, иногда это была черная Африка; дважды они забывали, где находятся, и снимали фильмы о Ямайке, но наверное кто-то за это платил?
– А что на этот раз? – спросил я.
– Насколько я понимаю, снимают верховья Амазонки, во всяком случае, Южную Америку. По крайней мере перестали снимать Конго. – Он вытер тыльной стороной ладони пот со лба, оставив вместо него грязную масляную полосу. – Ну, и когда же ты бросишь это дурацкое воздушное такси и займешься вместе с нами настоящей работой?
– Завтра, если оплатят мой счет за горючее.
– Ну, тогда встретимся в пять утра.
– Давай лучше в девять; я что-то старею.
Он усмехнулся.
– Ты привыкнешь. Единственная трудность в том, чтобы проглотить всю вечернюю норму выпивки за обедом. Представь себе, что это патрулирование на рассвете – после полетов на истребителях ты же должен об этом все знать.
Я протянул:
– Все помнят, что я летал на истребителях. Сейчас я вожу гражданский самолет.
Он усмехнулся, еще раз похлопал меня по плечу и двинулся в сторону хижины.
– И тем не менее, приятно должно быть знать, что у тебя есть что-то, на что ты можешь упасть.
– Ты имеешь в виду Голубые горы? – откликнулся я. Он рассмеялся и ушел.
Что же касается меня, то мне все это представлялось совсем не таким уж забавным. Он делал деньги – вероятно около 7000 фунтов в год – но он их зарабатывал. Я знал, что один раз ему уже приходилось падать, когда он проводил опрыскивание с высоты двадцати футов и попал в овраг, не имевший выхода, крутой склон которого оказался прямо перед ним. Они списывают в среднем один самолет в год.
Видимо, я действительно становлюсь старым.
Я добрался до Шау-парка вскоре после одиннадцати и сэкономил пару минут, срезав дорогу через обнесенную стеной стоянку автомашин, вместо того, чтобы идти кружным путем через главный вестибюль. Это привело меня прямо ко входной двери номера "С".
Номера были построены в виде двухэтажных блоков – две комнаты наверху и две внизу – и выглядели до странного похожими на дома в пригородах английских городов, перенесенные на 4000 миль и слегка переросшие в лучах тропического солнца. Я нажал кнопку звонка и подождал.
Никакого ответа. Я снова позвонил; снова никакого ответа. Ну и что? Все правильно, я понимал, что опоздал на несколько минут, но по обычаям Ямайки это даже рано. Но может быть, Джи Би Пенроуз еще не совсем акклиматизировался в здешних условиях; может быть, он все еще думает, что одиннадцать часов означает одиннадцать часов и в две минуты двенадцатого у него уже назначена деловая встреча и ему пришлось вылететь в Нью-Йорк и купить Рокфеллер-Плаза?
Черт возьми! Я начал думать, что напрасно потерял утро и несколько галлонов бензина.
Чтобы использовать последнюю возможность, я нажал на дверь и она открылась. Я немного подумал, но потом решил, что по крайней мере смогу убедиться, что Пенроуз собрал свои вещи и уехал. Миновав темный коридор, я вошел в столовую.
Оказавшись внутри, я тут же забыл все свои мысли об английских пригородных домах. Это была большая прохладная комната, в одной стене которой раздвижные стеклянные двери выходили во внутренний дворик с видом на пляж и расстилавшееся за ним море. Почти все в комнате было белым: стены, маленький кофейный столик, шкафы, стулья из кованного на испанский манер металла, круглый стол со стеклянной крышкой, четыре настольные лампы. Это была очень симпатичная комната; единственное, что было не так, так это то, что в комнате никого не было, кроме маленькой темной ящерицы.
Она вскарабкалась по стене в соответствии со своей собственной теорией антигравитации, склонила голову набок и бросила на меня подозрительный взгляд. Я кивнул ей, подошел к открытым стеклянным дверям и выглянул наружу. Во дворике в беспорядке стояли металлические и пластмассовые пляжные кресла, но больше ничего не было. Возле берега купались несколько человек и пара металлических лодочек с яркими парусами скользила вдоль каменного пирса. Но всюду было очень тихо. Постояльцы Шау-парка громко не смеются.
Я вернулся в комнату. Ящерица повернула голову на 180 градусов и продолжала наблюдать за мной, так что я спросил:
– Ты случайно не знаешь Джи Би Пенроуза, который остановился здесь? – Ящерица продолжала наблюдать за мной. – А случайно, ты сама не Джи Би Пенроуз?
Это подействовало; она скользнула по стене и исчезла за висевшей на ней картиной. Постоянные жители терпеть не могут, когда их принимают за туристов. Я пожал плечами и двинулся к двери в спальню, а затем решил сначала проверить буфет.
Здесь я добился очевидного прогресса. В буфете обнаружились три почти полных бутылки джина, бутылка белого "чинзано" и бутылка "Канадиен клаб", несколько чистых стаканов и два переплетенных в кожу тома американского законодательства о контрактах. Вполне возможно, что Пенроуз уехал, оставив бутылки; судя по количеству жидкости в них, он не пил по-крупному, но если имело смысл привозить сюда книги по законодательству, то наверно имело смысл и забрать их домой. Что же касается меня, то утром, в десять минут двенадцатого, это был не худший образчик моих дедуктивных способностей.
В нескольких милях от аэропорта Боскобель жили несколько весьма изобретательных писателей, среди которых были Ян Флеминг и Ноэль Коуард, но ни один из них не был так находчив, как человек, придумавший надпись над стоявшей там хижиной аэрослужбы Ямайки. Она гласила:
"ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АЭРОПОРТ ОХО РИОС".
Во-первых, это был не Охо Риос, в котором сосредоточены большинство крупных отелей, но который располагался в двенадцати милях к востоку, около Оракабессы. Во-вторых, это был не аэропорт, а полоса длиной в 3000 футов, залитая гудроном и зажатая между морем и холмами, причем даже на "дакоте" взлететь здесь было невозможно. Она использовалась главным образом самолетами, опрыскивавшими банановые плантации на склонах холмов.
Я стоял и восхищался вывеской, пока клерк в хижине обзванивал миллионеров, водивших такси в этой части острова, и в этот момент один из пилотов, опрыскивавших плантации, вошел и хлопнул меня по спине. Он, видимо, только что закончил работу: они начинали с рассвета и летали до тех пор, пока солнце не поднималось слишком высоко.
– И что большой двухмоторный парень делает в джунглях – обследует трущобы?
– Клиент в Шау-парке. По крайней мере, я надеюсь.
– Кто-то из киношников?
Я удивленно покосился на него.
– Тут что, снимают фильм?
– Конечно. Разве ты не читаешь нашу "Дейли глинер"? Весь чертов Голливуд здесь, парень.
И он был почти прав; цветные эпические ленты вечно снимали в этой части северного побережья. Для съемок места лучше не найдешь: солнце, пальмы, холмы, пляжи – и полдюжины роскошных отелей прямо возле дороги. Иногда они превращали это место в остров на Тихом океане, иногда это была черная Африка; дважды они забывали, где находятся, и снимали фильмы о Ямайке, но наверное кто-то за это платил?
– А что на этот раз? – спросил я.
– Насколько я понимаю, снимают верховья Амазонки, во всяком случае, Южную Америку. По крайней мере перестали снимать Конго. – Он вытер тыльной стороной ладони пот со лба, оставив вместо него грязную масляную полосу. – Ну, и когда же ты бросишь это дурацкое воздушное такси и займешься вместе с нами настоящей работой?
– Завтра, если оплатят мой счет за горючее.
– Ну, тогда встретимся в пять утра.
– Давай лучше в девять; я что-то старею.
Он усмехнулся.
– Ты привыкнешь. Единственная трудность в том, чтобы проглотить всю вечернюю норму выпивки за обедом. Представь себе, что это патрулирование на рассвете – после полетов на истребителях ты же должен об этом все знать.
Я протянул:
– Все помнят, что я летал на истребителях. Сейчас я вожу гражданский самолет.
Он усмехнулся, еще раз похлопал меня по плечу и двинулся в сторону хижины.
– И тем не менее, приятно должно быть знать, что у тебя есть что-то, на что ты можешь упасть.
– Ты имеешь в виду Голубые горы? – откликнулся я. Он рассмеялся и ушел.
Что же касается меня, то мне все это представлялось совсем не таким уж забавным. Он делал деньги – вероятно около 7000 фунтов в год – но он их зарабатывал. Я знал, что один раз ему уже приходилось падать, когда он проводил опрыскивание с высоты двадцати футов и попал в овраг, не имевший выхода, крутой склон которого оказался прямо перед ним. Они списывают в среднем один самолет в год.
Видимо, я действительно становлюсь старым.
Я добрался до Шау-парка вскоре после одиннадцати и сэкономил пару минут, срезав дорогу через обнесенную стеной стоянку автомашин, вместо того, чтобы идти кружным путем через главный вестибюль. Это привело меня прямо ко входной двери номера "С".
Номера были построены в виде двухэтажных блоков – две комнаты наверху и две внизу – и выглядели до странного похожими на дома в пригородах английских городов, перенесенные на 4000 миль и слегка переросшие в лучах тропического солнца. Я нажал кнопку звонка и подождал.
Никакого ответа. Я снова позвонил; снова никакого ответа. Ну и что? Все правильно, я понимал, что опоздал на несколько минут, но по обычаям Ямайки это даже рано. Но может быть, Джи Би Пенроуз еще не совсем акклиматизировался в здешних условиях; может быть, он все еще думает, что одиннадцать часов означает одиннадцать часов и в две минуты двенадцатого у него уже назначена деловая встреча и ему пришлось вылететь в Нью-Йорк и купить Рокфеллер-Плаза?
Черт возьми! Я начал думать, что напрасно потерял утро и несколько галлонов бензина.
Чтобы использовать последнюю возможность, я нажал на дверь и она открылась. Я немного подумал, но потом решил, что по крайней мере смогу убедиться, что Пенроуз собрал свои вещи и уехал. Миновав темный коридор, я вошел в столовую.
Оказавшись внутри, я тут же забыл все свои мысли об английских пригородных домах. Это была большая прохладная комната, в одной стене которой раздвижные стеклянные двери выходили во внутренний дворик с видом на пляж и расстилавшееся за ним море. Почти все в комнате было белым: стены, маленький кофейный столик, шкафы, стулья из кованного на испанский манер металла, круглый стол со стеклянной крышкой, четыре настольные лампы. Это была очень симпатичная комната; единственное, что было не так, так это то, что в комнате никого не было, кроме маленькой темной ящерицы.
Она вскарабкалась по стене в соответствии со своей собственной теорией антигравитации, склонила голову набок и бросила на меня подозрительный взгляд. Я кивнул ей, подошел к открытым стеклянным дверям и выглянул наружу. Во дворике в беспорядке стояли металлические и пластмассовые пляжные кресла, но больше ничего не было. Возле берега купались несколько человек и пара металлических лодочек с яркими парусами скользила вдоль каменного пирса. Но всюду было очень тихо. Постояльцы Шау-парка громко не смеются.
Я вернулся в комнату. Ящерица повернула голову на 180 градусов и продолжала наблюдать за мной, так что я спросил:
– Ты случайно не знаешь Джи Би Пенроуза, который остановился здесь? – Ящерица продолжала наблюдать за мной. – А случайно, ты сама не Джи Би Пенроуз?
Это подействовало; она скользнула по стене и исчезла за висевшей на ней картиной. Постоянные жители терпеть не могут, когда их принимают за туристов. Я пожал плечами и двинулся к двери в спальню, а затем решил сначала проверить буфет.
Здесь я добился очевидного прогресса. В буфете обнаружились три почти полных бутылки джина, бутылка белого "чинзано" и бутылка "Канадиен клаб", несколько чистых стаканов и два переплетенных в кожу тома американского законодательства о контрактах. Вполне возможно, что Пенроуз уехал, оставив бутылки; судя по количеству жидкости в них, он не пил по-крупному, но если имело смысл привозить сюда книги по законодательству, то наверно имело смысл и забрать их домой. Что же касается меня, то утром, в десять минут двенадцатого, это был не худший образчик моих дедуктивных способностей.