Страница:
– Я могу сказать, что одну вещь он обязательно распродаст: тебя... и мелкими порциями.
Он посмотрел на меня, потом медленно кивнул. Никто не вызывает такой ненависти, как летчик, атакующий наземные цели; атакующий на бреющем полете истребитель является ужасным оружием, что-то могущественное стремительно сваливается вам на голову с неба и стремительно уносится прочь. Если вас подобьют огнем с земли, следует сделать все возможное и невозможное, чтобы сесть как можно дальше от людей, по которым вы стреляли. Правила войны не применяются к богам, упавшим с пьедестала.
– Да, так может случиться, – сказал он наконец. – Но... я не знаю, кто тогда будет делать мою работу. Ты? Именно к этому ты стремишься?
– Я никуда не стремлюсь, Нэд. Я больше не профессионал.
Он внимательно посмотрел на меня. Затем кивнул и сказал медленно и задумчиво.
– Да, это верно? Будь ты профессионалом, присоединился бы к фирме, когда я предлагал тебе работу. Ты беспокоишь меня, Кейт. Я не знаю, работаешь ли ты на Хименеса или нет, – может быть и нет. Но в любом случае генерал с тобой ошибся. Тебя следует упрятать в тюрьму. Тогда бы мы знали, где ты находишься, и в конце концов ты получил бы свой самолет обратно. Теперь же ты на свободе, но у тебя нет самолета, на котором ты мог бы летать. И это меня беспокоит. Потому что ты по-прежнему остаешься убийцей. – В его словах не было никакого раздражения, это было просто определение профессии.
В конце концов он остановился передо мною, уперев мне в грудь свой толстый палец.
– Я сделаю для тебя то, что смогу. Постараюсь вытащить твой самолет. Не думаю, что получится, но попытаюсь. Деньги тебе нужны?
– Это можно было сформулировать более тактично, Нэд.
Он нетерпеливо дернул головой.
– Ты же знаешь, что сейчас у меня полно денег – так что может хочешь забрать часть? Просто для того, чтобы устроить себе где-нибудь тихий отпуск на пару месяцев?
– А зачем тебе все это, Нэд?
– Если я не могу засадить тебя в тюрьму, то может быть подойдет Майами-Бич. Просто уберись с дороги. Иначе, ... – он пожал плечами, – кончится тем, что придется тебя убить.
– Можешь попытаться и сейчас, – отрезал я. – Я хочу сказать, попытаться покончить с этим.
Он хитровато ухмыльнулся.
– Ты думаешь?
Немного погодя я ухмыльнулся в ответ.
– Кажется, этот город маловат для нас двоих, верно?
– Да, правильно, это маленький город, как и все эти чертовы Карибы. Хорошо, – он задумчиво почесал затылок, – просто подождем и посмотрим. Ты хочешь продолжать говорить о политике, или просто выпьем?
Я опустошил свой стакан и протянул ему.
– Давай просто выпьем.
После этого мои воспоминания стали каким-то смутными. Но кто-то посадил меня в такси около десяти часов, потом я слегка проснулся где-то около половины двенадцатого и обнаружил, что лечу в Сан-Хуан на борту самолета Самой Известной в Мире Авиакомпании и ем Самого Известного в Мире цыпленка, а в другой руке у меня стакан с пивом.
Рядом со мной сидел Луис; Уитмор и Джи Би сидели по другую сторону прохода, а режиссер с художником были где-то сзади.
Луис наклонился и бросил на мой поднос пару игральных костей.
– Маленький сувенир от генерала Боско.
Я непонимающе посмотрел на кости, они также смутно подмигнули мне.
– Как это?
– Друг мой, они залиты свинцом.
Я взял кости и бросил их в стакан с пивом, это был старый способ проверить, не залиты ли кости свинцом. Они медленно погрузились и показали 6 и 2. Я вытащил их и бросил снова. Теперь выпало 4 и 1.
– Не похоже, что они дают возможность выиграть, по крайней мере мне. Генералу следовало бы расстрелять тех, кто так заливает ему кости.
– Друг мой, вы думаете, эти кости принадлежат генералу?
– Вы хотите сказать, что отель "Американа" подсовывает ему залитые свинцом кости?
Он радостно улыбнулся.
– А что они при этом теряют? – Он ведь не играет против казино, а только со своими хорошими друзьями. Так что дом поставляет клиентуру, а те помогают ему немного выиграть и его чудесная улыбка освещает их мрачные, тусклые жизни. Крупье ужасно разволновался, когда я подхватил кости, прежде чем они их успели подменить, а потом унес с собой.
Я вспомнил эту маленькую стычку с крупье.
– Но я все-таки не вижу, какие стороны костей залиты свинцом.
Он усмехнулся.
– Мой дорогой, в наши дни никто не заливает свинцом определенную сторону игральных костей – это слишком очевидно. Сейчас заливают угол. Тогда, если все идет хорошо, на столе оказывается этот угол, а наверху появляется только одна из трех сторон. Я покажу вам. – Он протянул руку, я выловил кости из своего стакана и отдал ему. Он повертел их своими длинными темными пальцами.
– Например эти, хотя и довольно сильно нагружены, так что они почти всегда поворачиваются нагруженным углом вниз, сделаны довольно хитроумно. У каждой из них нагружены разные углы. Одна кость может показывать только 1, 2или 4; другая – только 2, 4 или 6. Простые безобидные числа – но вы сами можете сообразить, что это означает.
Черта с два я мог сообразить – в моем-то состоянии. Он вздохнул и объяснил.
– На двух нормальных костях может появиться 36 комбинаций. Одна комбинация дает двойку, две комбинации дают тройку и так далее до шести комбинаций, дающих семерку, а затем вниз до одной комбинации, дающей число 12. Но на этих костях можно получить только девять комбинаций, в том числе одну комбинацию, дающую 7, одну комбинацию, дающую 3, по две комбинации, дающие 6 или 8. И ни одна комбинация не может дать число 2, 11, 12 или какое-либо другое.
– Итак: в ходе первых девяти бросков генерал один раз выиграет с помощью числа семь и один раз проиграет, выбросив число 3, вполне достаточно, чтобы рассеять подозрения. Но в большинстве случаев будут выпадать какие-то другие числа и ему придется бросать снова. В этом случае он имеет равные шансы на выигрыш и проигрыш, а если игра идет на числа 6 и 8, то здесь его шансы равны два к одному. В общем это означает... – Он быстро набросал формулу на карточке меню, – это означает, что он выигрывает в тридцати одном случае из пятидесяти четырех. Грубо говоря, его преимущество составляет три к двум. Этого достаточно для того, чтобы люди говорили, что генерал – счастливчик. И диктатору никогда не вредит, если о нем известно, что он счастливчик.
Он протянул кости обратно. Я повертел их в руках, пытаясь обнаружить признаки того, что они залиты свинцом. Это была напрасная надежда; в моем нынешнем состоянии, я не смог бы даже обнаружить слона, загруженного в телефонную будку.
– Как вы это заметили?
– Я играл ими на столе и обнаружил, что у меня появляются только одни и те же числа. А кроме того – я ведь родился в этой части света. Всегда следует ожидать, что диктаторы играют фальшивыми костями.
– Я понимаю, что вы хотите сказать.
13
14
Он посмотрел на меня, потом медленно кивнул. Никто не вызывает такой ненависти, как летчик, атакующий наземные цели; атакующий на бреющем полете истребитель является ужасным оружием, что-то могущественное стремительно сваливается вам на голову с неба и стремительно уносится прочь. Если вас подобьют огнем с земли, следует сделать все возможное и невозможное, чтобы сесть как можно дальше от людей, по которым вы стреляли. Правила войны не применяются к богам, упавшим с пьедестала.
– Да, так может случиться, – сказал он наконец. – Но... я не знаю, кто тогда будет делать мою работу. Ты? Именно к этому ты стремишься?
– Я никуда не стремлюсь, Нэд. Я больше не профессионал.
Он внимательно посмотрел на меня. Затем кивнул и сказал медленно и задумчиво.
– Да, это верно? Будь ты профессионалом, присоединился бы к фирме, когда я предлагал тебе работу. Ты беспокоишь меня, Кейт. Я не знаю, работаешь ли ты на Хименеса или нет, – может быть и нет. Но в любом случае генерал с тобой ошибся. Тебя следует упрятать в тюрьму. Тогда бы мы знали, где ты находишься, и в конце концов ты получил бы свой самолет обратно. Теперь же ты на свободе, но у тебя нет самолета, на котором ты мог бы летать. И это меня беспокоит. Потому что ты по-прежнему остаешься убийцей. – В его словах не было никакого раздражения, это было просто определение профессии.
В конце концов он остановился передо мною, уперев мне в грудь свой толстый палец.
– Я сделаю для тебя то, что смогу. Постараюсь вытащить твой самолет. Не думаю, что получится, но попытаюсь. Деньги тебе нужны?
– Это можно было сформулировать более тактично, Нэд.
Он нетерпеливо дернул головой.
– Ты же знаешь, что сейчас у меня полно денег – так что может хочешь забрать часть? Просто для того, чтобы устроить себе где-нибудь тихий отпуск на пару месяцев?
– А зачем тебе все это, Нэд?
– Если я не могу засадить тебя в тюрьму, то может быть подойдет Майами-Бич. Просто уберись с дороги. Иначе, ... – он пожал плечами, – кончится тем, что придется тебя убить.
– Можешь попытаться и сейчас, – отрезал я. – Я хочу сказать, попытаться покончить с этим.
Он хитровато ухмыльнулся.
– Ты думаешь?
Немного погодя я ухмыльнулся в ответ.
– Кажется, этот город маловат для нас двоих, верно?
– Да, правильно, это маленький город, как и все эти чертовы Карибы. Хорошо, – он задумчиво почесал затылок, – просто подождем и посмотрим. Ты хочешь продолжать говорить о политике, или просто выпьем?
Я опустошил свой стакан и протянул ему.
– Давай просто выпьем.
После этого мои воспоминания стали каким-то смутными. Но кто-то посадил меня в такси около десяти часов, потом я слегка проснулся где-то около половины двенадцатого и обнаружил, что лечу в Сан-Хуан на борту самолета Самой Известной в Мире Авиакомпании и ем Самого Известного в Мире цыпленка, а в другой руке у меня стакан с пивом.
Рядом со мной сидел Луис; Уитмор и Джи Би сидели по другую сторону прохода, а режиссер с художником были где-то сзади.
Луис наклонился и бросил на мой поднос пару игральных костей.
– Маленький сувенир от генерала Боско.
Я непонимающе посмотрел на кости, они также смутно подмигнули мне.
– Как это?
– Друг мой, они залиты свинцом.
Я взял кости и бросил их в стакан с пивом, это был старый способ проверить, не залиты ли кости свинцом. Они медленно погрузились и показали 6 и 2. Я вытащил их и бросил снова. Теперь выпало 4 и 1.
– Не похоже, что они дают возможность выиграть, по крайней мере мне. Генералу следовало бы расстрелять тех, кто так заливает ему кости.
– Друг мой, вы думаете, эти кости принадлежат генералу?
– Вы хотите сказать, что отель "Американа" подсовывает ему залитые свинцом кости?
Он радостно улыбнулся.
– А что они при этом теряют? – Он ведь не играет против казино, а только со своими хорошими друзьями. Так что дом поставляет клиентуру, а те помогают ему немного выиграть и его чудесная улыбка освещает их мрачные, тусклые жизни. Крупье ужасно разволновался, когда я подхватил кости, прежде чем они их успели подменить, а потом унес с собой.
Я вспомнил эту маленькую стычку с крупье.
– Но я все-таки не вижу, какие стороны костей залиты свинцом.
Он усмехнулся.
– Мой дорогой, в наши дни никто не заливает свинцом определенную сторону игральных костей – это слишком очевидно. Сейчас заливают угол. Тогда, если все идет хорошо, на столе оказывается этот угол, а наверху появляется только одна из трех сторон. Я покажу вам. – Он протянул руку, я выловил кости из своего стакана и отдал ему. Он повертел их своими длинными темными пальцами.
– Например эти, хотя и довольно сильно нагружены, так что они почти всегда поворачиваются нагруженным углом вниз, сделаны довольно хитроумно. У каждой из них нагружены разные углы. Одна кость может показывать только 1, 2или 4; другая – только 2, 4 или 6. Простые безобидные числа – но вы сами можете сообразить, что это означает.
Черта с два я мог сообразить – в моем-то состоянии. Он вздохнул и объяснил.
– На двух нормальных костях может появиться 36 комбинаций. Одна комбинация дает двойку, две комбинации дают тройку и так далее до шести комбинаций, дающих семерку, а затем вниз до одной комбинации, дающей число 12. Но на этих костях можно получить только девять комбинаций, в том числе одну комбинацию, дающую 7, одну комбинацию, дающую 3, по две комбинации, дающие 6 или 8. И ни одна комбинация не может дать число 2, 11, 12 или какое-либо другое.
– Итак: в ходе первых девяти бросков генерал один раз выиграет с помощью числа семь и один раз проиграет, выбросив число 3, вполне достаточно, чтобы рассеять подозрения. Но в большинстве случаев будут выпадать какие-то другие числа и ему придется бросать снова. В этом случае он имеет равные шансы на выигрыш и проигрыш, а если игра идет на числа 6 и 8, то здесь его шансы равны два к одному. В общем это означает... – Он быстро набросал формулу на карточке меню, – это означает, что он выигрывает в тридцати одном случае из пятидесяти четырех. Грубо говоря, его преимущество составляет три к двум. Этого достаточно для того, чтобы люди говорили, что генерал – счастливчик. И диктатору никогда не вредит, если о нем известно, что он счастливчик.
Он протянул кости обратно. Я повертел их в руках, пытаясь обнаружить признаки того, что они залиты свинцом. Это была напрасная надежда; в моем нынешнем состоянии, я не смог бы даже обнаружить слона, загруженного в телефонную будку.
– Как вы это заметили?
– Я играл ими на столе и обнаружил, что у меня появляются только одни и те же числа. А кроме того – я ведь родился в этой части света. Всегда следует ожидать, что диктаторы играют фальшивыми костями.
– Я понимаю, что вы хотите сказать.
13
На следующий день мы прилетели в Кингстон прямым рейсом в Британскую Вест-Индию. Джи Би помчалась вперед и обнаружила пару автомашин, принадлежавших кинофирме и поджидавших в аэропорту, чтобы доставить их в Охо Риос. Я отправился в отель "Миртл Бенк".
Уитмор поднял свою большую руку и сказал:
– Не расстраивайся слишком сильно, приятель. Ты числишься у нас в платежной ведомости. Мы тебе позвоним.
Джи Би порылась в своей толстой сумочке и вытащила пачку долларов.
– Я подсчитала, что мы должны вам за трехчасовую поездку. Двести сорок четыре доллара, восемьдесят центов – правильно?
Я пожал плечами.
Уитмор буркнул:
– Пусть будет 250 долларов. Это не слишком большая премия за сбитый реактивный самолет, но я не знаю, как мы сможем объяснить это в бюджете. – Он улыбнулся. Это была шутка.
Я улыбнулся в ответ, сказал:
– Спасибо, – и они уехали, оставив меня на пороге отеля с пачкой денег в руке на глазах любопытствующего швейцара. Немного погодя я направился в бар.
На следующий день все мои действия продвинули меня не дальше, чем я ожидал, а точнее говоря, не продвинули никуда. В страховой компании покачали головами и выразили сожаление, что конфискация не была предусмотрена полисом. После них я попытался связаться с различными представителями властей Ямайки и службой английского верховного комиссара, чтобы выяснить, нельзя ли организовать какое-нибудь дипломатическое давление в мою защиту. Власти Ямайки просто не захотели ничего слышать; для них Либра представляла неизвестную землю, скрытую за горизонтом... Они вполне готовы были поверить, что там у меня конфисковали самолет; черт возьми, они уже верили, что там едят детей и танцуют на улицах голыми при свете луны. Так что же с этим можно поделать? Это же другой пригород.
У верховного комиссара мне посочувствовали и сказали, что следует запросить отдел сношений в комитете Британского содружества наций в Лондоне, с тем, чтобы он запросил Министерство иностранных дел, а те запросили консула в Санто Бартоломео... Я щелкнул в кармане игральными костями, залитыми свинцом, и вышел, чтобы позвонить Диего Инглесу и сообщить, что уроки по вождению самолета на неопределенное время прерываются. Однако не найдя его, к пяти часам вернулся в свой отель.
Вторник прошел почти так же, только теперь я старался избегать людей, которым мог бы пожаловаться. Так я посетил аэроклуб, который иногда нанимал наши маленькие самолеты для чартерных рейсов, чтобы поинтересоваться, не нужен ли им пилот. Но и у них тоже был период затишья. Я все еще не мог найти Диего и уже начал подумывать о парнях, опрыскивавших плантации, но это было очень серьезное решение, даже если я и был им нужен. Это был совершенно другой тип полетов, совершенно другая жизнь, поэтому я решил подождать с этим до тех пор, пока меня не вычеркнут из платежной ведомости Уитмора. В тот день я оказался в баре вскоре после четырех.
Примерно час спустя бармен позвал меня к телефону; звонила Джи Би.
– Босс хочет угостить вас пивом. Берите такси и немедленно приезжайте; мы его оплатим. Ладно?
Я хотел было ей напомнить, что у меня есть джип, но потом решил, что если предстоит серьезная выпивка, то будет лучше, если его со мной не будет.
– Очень хорошо – куда ехать?
– Вы знаете дом, который называется Оранарис? Уитмор его арендует.
Я сказал, что знаю, и буду там через пару часов.
Таксистов Ямайки не удивишь поездкой за шестьдесят миль, поэтому швейцар достаточно легко нашел мне машину. Мы выехали по узкой крутой дороге, которая вела через горы к Кастлтону, потом снова вниз к Порт-Марии, а затем по шоссе вдоль северного побережья.
Оранарис – что на ямайском испанском означало "золотой нос" – был одним из комплекса дорогостоящих современных домов вокруг Оракабесса ("золотой рот") недалеко от аэропорта Боскобель. Они именовались в основном Ора-что-то или просто "Золотая Голова", "Золотой Глаз" и так далее. Этот дом принадлежал писателю, который был достаточно богат, чтобы жить в Лондоне, и большую часть года сдавал свой дом на Ямайке в аренду. Заезжие кинозвезды частенько его снимали.
Сам по себе дом был не слишком велик – ничего похожего на "Большие Дома" плантаторов викторианских времен, построенные в горах таким образом, что вы могли предпринимать длительные прогулки, не опасаясь дышать одним воздухом с батраками, но тем не менее он был не плох: длинное низкое бунгало, построенное вокруг трех сторон внутреннего дворика, с гаражом на четыре машины, с великолепной деревянной крышей, с элегантными белыми ставнями, защищающими от ураганов, с широкой мраморной отмосткой вокруг наружных стен. Одним из главных достоинств дома была его уединенность: у него были свои собственные три акра джунглей, окруженных стеной и выходивших к маленькой бухточке, и пляж, на который можно было попасть только сверху или на лодке.
Ворота стояли открытыми настежь и Джи Би встретила нас во внутреннем дворике; на ней было прохладное длинное платье из белой тафты, а в руках обычная пачка долларов. Расплатившись с шофером, она провела меня через дом во внутренний дворик, выходивший на море.
Первое, что меня поразило, был холодильник с меня ростом, подключенный с помощью провода, тянувшегося в открытое окно. По обе стороны его сидели в алюминиевых креслах-качалках Уитмор и Луис. Третьим был юный Диего Инглес.
Я все еще удивлялся тому, как он попал в этот кружок избранных, когда Уитмор сказал:
– Привет, приятель. Пиво или виски?
– Пожалуй, пиво.
Луис протянул руку и распахнул холодильник настежь. Уитмор сунул туда руку и вытащил бутылку пива "Ред Страйп", Луис захлопнул дверцу холодильника. Это было проделано очень согласованно и позволило им ни на дюйм не сдвинуться с места.
Уитмор сорвал пробку с бутылки с помощью подлокотника своего металлического кресла, обхватил ее своей большой лапой и швырнул открытую бутылку прямо мне в руки.
Я отхлебнул глоток, сел в одно из кресел и сказал, обращаясь к Диего.
– Со вчерашнего дня пытаюсь вас поймать.
Он улыбнулся своей мальчишеской улыбкой.
– Я уже слышал ваши печальные новости, сеньор. И очень сожалею.
– Вы помните, вы говорили, что он мог бы нам помочь с испанским текстом?
Диего протестующе поднял руку.
– Я сделаю все, что смогу, сеньор Уитмор, но я не писатель...
– Черт подери, ведь это ваш родной язык, не так ли? Вот и все, что нам нужно. Мы абсолютно уверены, что нам не понадобится еще один паршивый писатель. – Он взглянул на меня. – Для вас, приятель, мы тоже получили кое-какие хорошие новости. Мы достали для вас другой самолет. Покажите ему телеграмму, Джи Би.
Она протянула мне стандартный телеграфный бланк.
"Нашел В-25 хорошем состоянии Буэнавентура тчк цена пятнадцать но можно получить за двенадцать тчк доставка Барранкилья любое время когда захотите тчк."
Телеграмма была подписана испанским именем.
Я задумчиво вернул ей телеграмму. Джи Би сказала:
– Я велела оформлять сделку и доставить самолет в Барранкиллью. Мы можем отправиться туда, как только получим сообщение, что он прибыл. Годится?
– Двенадцать тысяч долларов за самолет, которому по крайней мере двадцать лет, – протянул я. – Он не может быть в таком состоянии, словно его хозяйкой была маленькая старая леди, внимательно за ним присматривавшая.
– Сможет он летать? – спросил Уитмор.
Я пожал плечами.
– Если он долетит от Буэнавентуры до Барранкильи – а это пятьсот миль – то сможет сделать и кое-что еще. Вы действительно уверены, что он сейчас в Буэнавентуре, а не простоял все это время в ангаре в Барранкилье?
Все присутствовавшие изумленно переглянулись. Должно быть, в свое время эти люди прокрутили немало сделок, но было похоже, что им до этого никогда не приходилось покупать старых самолетов.
Затем Диего осторожно заметил:
– Я думаю, сеньора Пенроуз, что вам не приходилось встречаться с этим человеком, – кивком головы он показал на телеграмму, которую та держала в руках, – но наша семья много раз заключала с ним деловые сделки. Это честный агент.
Напряжение несколько спало. Уитмор снова вытянул ноги, почесал у себя под рубашкой и сказал:
– Итак, все в порядке. А вы можете водить "В-25, приятель?
У него за спиной на краю дворика стояло деревце для колибри: это была закрепленная в бетоне сухая ветка с подвешенной на ней дюжиной узкогорлых кувшинчиков с подсахаренной водой. Маленькие птички носились вокруг, посвистывая и паря на своих трепещущих крылышках в свете последних лучей заходящего солнца, и при этом засовывали в кувшинчики свои длинные клювики. Для них полет был просто полетом, им не приходилось беспокоиться о том, как они будут чувствовать себя с парой новых крыльев... Черт с ними, это же были просто водилы вертолетов.
Я пытался припомнить, что мне когда-либо говорили о "В-25", известном также как "митчелл". Оказалось, не так уж много: если исключить полет вокруг Южной Америки, никто по-настоящему серьезно не летал на них со времен окончания войны, то есть двадцать лет. Все, что я мог припомнить, сводилось к тому, что они хороши для перевозки грузов, чертовски шумят и преподносят некоторые сюрпризы, пока вы с ними не освоитесь.
– Думаю, да, – ответил я.
– Прекрасно, прекрасно, – сказал Уитмор. – И мы подготовили для вас новые предложения – после всего того, что случилось в субботу. Джи Би, покажите ему контракт.
Она протянула мне документ. Он был точно таким же, как и прежний, за исключением оплаты. Вместо предварительной оплаты в 20 долларов в день плюс 10 долларов за час полета и оплату расходов, я теперь получал просто 100 долларов в день. Это был очень великодушный жест, если учесть, что едва ли можно было считать, что я потерял свой самолет по его вине, но не столь уж великодушный, как он видимо думал; это всего лишь позволяло мне оплачивать взносы по закладной, которые я должен был делать вне зависимости от того, конфискован мой самолет или нет, и еще немного я мог откладывать на оплату предстоящей проверки, если такой день когда-нибудь настанет. Тем не менее он по делу вообще ничего мне не был должен.
Я изобразил глубокую благодарность и спросил:
– Можно, я буду называть вас Джи Би – за 100 долларов в день?
– Подписывайте эту чертову бумагу.
Я подписал.
Луис вздохнул.
– Я уже говорил вам, мой друг, что подписывая контракт вы кончите тем, что окажетесь с мокрыми ногами.
Уитмор покосился на него, затем повернулся ко мне.
– Когда получим самолет, вам придется взлетать с полосы, расположенной дальше по шоссе, – он кивнул в сторону Боскобеля, – поэтому мы снимем вам номер здесь в отеле.
Я кивнул. У меня было такое чувство, что "митчеллу" будет чертовски тесно на 3000-футовой полосе Боскобеля: наряду с другими американскими средними бомбардировщиками времен войны он был спроектирован специально для взлетных полос длиною в 6000 футов, которые самолеты типа "дакоты" к 1940 году сделали стандартными по всему миру.
Диего вежливо спросил:
– Теперь, когда есть другой самолет, сеньор, смогу я продолжить свои уроки?
В этом я не был особенно уверен. Я еще не знал, как поведет себя "митчелл", но знал его возраст и знал, что это военный самолет, построенный так, чтобы на нем было удобно бомбам, а не летчикам.
– Черт возьми, а почему бы и нет? – вмешался Уитмор. Пусть парень летает – до тех пор, пока он будет сам оплачивать счета за топливо. Может быть, вы сможете использовать его как второго пилота при работе с камерой.
Это была неплохая мысль. Если я собирался летать с грузом в виде операторов и режиссеров, причем все они будут требовать невозможного, то неплохо иметь на борту второго пилота, как бы неопытен он ни был.
Я пожал плечами.
– Вы – босс.
– Ладно. Значит, парень сможет летать. – Слово Парень было явно произнесено с большой буквы. Было совершенно очевидно, что Диего был принят в клуб, хотя я все еще не мог понять, почему это произошло. Он был достаточно приятным юношей, но не относился к типу людей, пьющих прямо из горлышка, и совершенно очевидно, что он не был профессионалом ни в чем. А Уитмору нравились профессионалы. Вот почему я оказался там: когда-то я был профессиональным пилотом истребителя. Вот почему в этот сугубо мужской мир была допущена Джи Би – она была профессиональным адвокатом. И тот же Луис, несмотря на то, что постоянно жаловался на свои мокрые ноги, когда сценарий этого требовал, лез в воду.
Но Диего? Я этого не понимал.
Я допил свое пиво, Луис с Уитмором повторили свои манипуляции с холодильником и у меня в руках появилась новая бутылка. На небе исчезли последние проблески света – восходы и закаты на Ямайке проходят очень быстро, на тропический манер. Пара ящериц выбралась на край дворика и устроилась там на дежурство в ожидании неосторожных ночных насекомых.
– Как идут съемки? – спросил я, чтобы поддержать разговор. – Вы уже переписали сценарий заново и основательно его улучшили?
Луис улыбнулся, Уитмор искоса посмотрел на меня.
– Приятель, единственный сценарий, котором может идти речь, – это рабочий сценарий, по которому идут съемки. И даже этот сценарий не идет ни в какой расчет по сравнению с самой картиной. Мы не можем размножать бесчисленные варианты сценария и говорить при этом: "Мы сняли неважную картину, но зато сценарий вам понравится".
– Мы отстаем от графика на три дня: это примерно пятнадцать тысяч долларов из бюджета, – сказала Джи Би.
Уитмор помахал бутылкой.
– Когда снимаешь на натуре, всегда отстаешь от графика. Назовите мне снятую на натуре картину, при съемках которой уложились бы в график. Черт побери, – он повернулся к Луису. – Ты помнишь, что произошло в Дюранго?
Луис рассмеялся и начал рассказывать эту историю – о фильме, который они делали в Мексике пять лет тому назад, когда Уитмор еще не был продюсером. И продюсер прислал популярного певца, чтобы тот сыграл роль молодого ковбоя. Через пару недель выяснилось, что певец не знает, какая часть лошади – верхней, и какая часть револьвера – перед.
Уитмор полностью остановил все съемки на четыре дня – отчего продюсер и все прочие вплоть до банкиров в Нью-Йорке постоянно испытывали сердечные приступы – пока учил парня ездить на лошади и правильно держать оружие. В конце концов певец сломал палец, который был ему нужен для игры на гитаре, критики подняли вой, что в течение всего фильма у него на физиономии было написано одно и то же выражение. А фильм имел большой успех и принес крупную прибыль.
В конце рассказа Диего вежливо посмеялся, но я не был уверен, что он понял суть сказанного. Не уверен, что я сам понял бы это, если бы Уитмор не предложил ему провести короткий курс обучения верховой езде и умению правильно обращаться с "кольтом" параллельно с моими уроками по пилотированию.
Вскоре после этого Диего вспомнил, что на одиннадцать часов у него назначено свидание в Кингстоне, и спросил, не хочу ли я вместе с ним прокатиться в Кингстон на его "ягуаре тип Е"? Конечно, я этого не хотел, но по всей видимости это был единственный способ попасть домой, так что я вынужден был согласиться.
Когда мы, как космический корабль, ворвались в горы, выехав из Порт-Марии, он спросил:
– Новый самолет, сеньор, это наверно очень волнующе, да?
– Надеюсь, что нет.
Он усмехнулся.
– Ах, я забыл: вы же не одобряете риск. Но для меня самолет, который в свое время был военным, это так здорово...
Но не для меня. Я не слишком много знал о "митчеллах" и еще меньше об этом конкретном, но, как это было с любым военным самолетом, с которым мне приходилось сталкиваться прежде, это явно куда более капризная и норовистая штука, чем любой гражданский самолет. Военный самолет в этом смысле напоминает скаковую лошадь: вы проводите большую часть времени, доводя его до соответствующей кондиции, готовя его для дня "D". Но если самолет не работает как ломовая лошадь, он просто не оправдывает своего содержания.
– Он будет отличаться от моего прежнего самолета, – сказал я, – И приобретенный на нем опыт не слишком пригодится; в будущем вам придется летать на самолетах типа моей "голубки" – если, конечно, ваша компания не сойдет с ума.
– Возможно. Но, что касается меня, то я рассматриваю это как вызов. Как возможность сказать – я летал на этом самолете.
– Не похоже, что это даст вам возможность прославиться. Всего несколько минут фильма – и все.
– Честно говоря, вы не романтик, сеньор. – Он рванул рычаг переключения скоростей и мы пронеслись мимо уступа темной горы буквально с молитвой и почти как на крыльях.
Когда я смог перевести дыхание, то сказал:
– Если это романтика, то я лучше пойду пешком.
Неожиданно он с раскаянием произнес:
– Конечно, вы правы. Следует остаться в живых, чтобы полетать на этом самолете. – И снял ногу с педали газа.
Это была прекрасная мысль и в то же время довольно неожиданная. Просто я надеялся, что он забудет про свою романтику до той поры, когда будет управлять "митчеллом". Но в данный момент, когда мы проделали остаток пути почти в два раза медленнее, чем я ожидал, этого было вполне достаточно.
Уитмор поднял свою большую руку и сказал:
– Не расстраивайся слишком сильно, приятель. Ты числишься у нас в платежной ведомости. Мы тебе позвоним.
Джи Би порылась в своей толстой сумочке и вытащила пачку долларов.
– Я подсчитала, что мы должны вам за трехчасовую поездку. Двести сорок четыре доллара, восемьдесят центов – правильно?
Я пожал плечами.
Уитмор буркнул:
– Пусть будет 250 долларов. Это не слишком большая премия за сбитый реактивный самолет, но я не знаю, как мы сможем объяснить это в бюджете. – Он улыбнулся. Это была шутка.
Я улыбнулся в ответ, сказал:
– Спасибо, – и они уехали, оставив меня на пороге отеля с пачкой денег в руке на глазах любопытствующего швейцара. Немного погодя я направился в бар.
На следующий день все мои действия продвинули меня не дальше, чем я ожидал, а точнее говоря, не продвинули никуда. В страховой компании покачали головами и выразили сожаление, что конфискация не была предусмотрена полисом. После них я попытался связаться с различными представителями властей Ямайки и службой английского верховного комиссара, чтобы выяснить, нельзя ли организовать какое-нибудь дипломатическое давление в мою защиту. Власти Ямайки просто не захотели ничего слышать; для них Либра представляла неизвестную землю, скрытую за горизонтом... Они вполне готовы были поверить, что там у меня конфисковали самолет; черт возьми, они уже верили, что там едят детей и танцуют на улицах голыми при свете луны. Так что же с этим можно поделать? Это же другой пригород.
У верховного комиссара мне посочувствовали и сказали, что следует запросить отдел сношений в комитете Британского содружества наций в Лондоне, с тем, чтобы он запросил Министерство иностранных дел, а те запросили консула в Санто Бартоломео... Я щелкнул в кармане игральными костями, залитыми свинцом, и вышел, чтобы позвонить Диего Инглесу и сообщить, что уроки по вождению самолета на неопределенное время прерываются. Однако не найдя его, к пяти часам вернулся в свой отель.
Вторник прошел почти так же, только теперь я старался избегать людей, которым мог бы пожаловаться. Так я посетил аэроклуб, который иногда нанимал наши маленькие самолеты для чартерных рейсов, чтобы поинтересоваться, не нужен ли им пилот. Но и у них тоже был период затишья. Я все еще не мог найти Диего и уже начал подумывать о парнях, опрыскивавших плантации, но это было очень серьезное решение, даже если я и был им нужен. Это был совершенно другой тип полетов, совершенно другая жизнь, поэтому я решил подождать с этим до тех пор, пока меня не вычеркнут из платежной ведомости Уитмора. В тот день я оказался в баре вскоре после четырех.
Примерно час спустя бармен позвал меня к телефону; звонила Джи Би.
– Босс хочет угостить вас пивом. Берите такси и немедленно приезжайте; мы его оплатим. Ладно?
Я хотел было ей напомнить, что у меня есть джип, но потом решил, что если предстоит серьезная выпивка, то будет лучше, если его со мной не будет.
– Очень хорошо – куда ехать?
– Вы знаете дом, который называется Оранарис? Уитмор его арендует.
Я сказал, что знаю, и буду там через пару часов.
Таксистов Ямайки не удивишь поездкой за шестьдесят миль, поэтому швейцар достаточно легко нашел мне машину. Мы выехали по узкой крутой дороге, которая вела через горы к Кастлтону, потом снова вниз к Порт-Марии, а затем по шоссе вдоль северного побережья.
Оранарис – что на ямайском испанском означало "золотой нос" – был одним из комплекса дорогостоящих современных домов вокруг Оракабесса ("золотой рот") недалеко от аэропорта Боскобель. Они именовались в основном Ора-что-то или просто "Золотая Голова", "Золотой Глаз" и так далее. Этот дом принадлежал писателю, который был достаточно богат, чтобы жить в Лондоне, и большую часть года сдавал свой дом на Ямайке в аренду. Заезжие кинозвезды частенько его снимали.
Сам по себе дом был не слишком велик – ничего похожего на "Большие Дома" плантаторов викторианских времен, построенные в горах таким образом, что вы могли предпринимать длительные прогулки, не опасаясь дышать одним воздухом с батраками, но тем не менее он был не плох: длинное низкое бунгало, построенное вокруг трех сторон внутреннего дворика, с гаражом на четыре машины, с великолепной деревянной крышей, с элегантными белыми ставнями, защищающими от ураганов, с широкой мраморной отмосткой вокруг наружных стен. Одним из главных достоинств дома была его уединенность: у него были свои собственные три акра джунглей, окруженных стеной и выходивших к маленькой бухточке, и пляж, на который можно было попасть только сверху или на лодке.
Ворота стояли открытыми настежь и Джи Би встретила нас во внутреннем дворике; на ней было прохладное длинное платье из белой тафты, а в руках обычная пачка долларов. Расплатившись с шофером, она провела меня через дом во внутренний дворик, выходивший на море.
Первое, что меня поразило, был холодильник с меня ростом, подключенный с помощью провода, тянувшегося в открытое окно. По обе стороны его сидели в алюминиевых креслах-качалках Уитмор и Луис. Третьим был юный Диего Инглес.
Я все еще удивлялся тому, как он попал в этот кружок избранных, когда Уитмор сказал:
– Привет, приятель. Пиво или виски?
– Пожалуй, пиво.
Луис протянул руку и распахнул холодильник настежь. Уитмор сунул туда руку и вытащил бутылку пива "Ред Страйп", Луис захлопнул дверцу холодильника. Это было проделано очень согласованно и позволило им ни на дюйм не сдвинуться с места.
Уитмор сорвал пробку с бутылки с помощью подлокотника своего металлического кресла, обхватил ее своей большой лапой и швырнул открытую бутылку прямо мне в руки.
Я отхлебнул глоток, сел в одно из кресел и сказал, обращаясь к Диего.
– Со вчерашнего дня пытаюсь вас поймать.
Он улыбнулся своей мальчишеской улыбкой.
– Я уже слышал ваши печальные новости, сеньор. И очень сожалею.
– Вы помните, вы говорили, что он мог бы нам помочь с испанским текстом?
Диего протестующе поднял руку.
– Я сделаю все, что смогу, сеньор Уитмор, но я не писатель...
– Черт подери, ведь это ваш родной язык, не так ли? Вот и все, что нам нужно. Мы абсолютно уверены, что нам не понадобится еще один паршивый писатель. – Он взглянул на меня. – Для вас, приятель, мы тоже получили кое-какие хорошие новости. Мы достали для вас другой самолет. Покажите ему телеграмму, Джи Би.
Она протянула мне стандартный телеграфный бланк.
"Нашел В-25 хорошем состоянии Буэнавентура тчк цена пятнадцать но можно получить за двенадцать тчк доставка Барранкилья любое время когда захотите тчк."
Телеграмма была подписана испанским именем.
Я задумчиво вернул ей телеграмму. Джи Би сказала:
– Я велела оформлять сделку и доставить самолет в Барранкиллью. Мы можем отправиться туда, как только получим сообщение, что он прибыл. Годится?
– Двенадцать тысяч долларов за самолет, которому по крайней мере двадцать лет, – протянул я. – Он не может быть в таком состоянии, словно его хозяйкой была маленькая старая леди, внимательно за ним присматривавшая.
– Сможет он летать? – спросил Уитмор.
Я пожал плечами.
– Если он долетит от Буэнавентуры до Барранкильи – а это пятьсот миль – то сможет сделать и кое-что еще. Вы действительно уверены, что он сейчас в Буэнавентуре, а не простоял все это время в ангаре в Барранкилье?
Все присутствовавшие изумленно переглянулись. Должно быть, в свое время эти люди прокрутили немало сделок, но было похоже, что им до этого никогда не приходилось покупать старых самолетов.
Затем Диего осторожно заметил:
– Я думаю, сеньора Пенроуз, что вам не приходилось встречаться с этим человеком, – кивком головы он показал на телеграмму, которую та держала в руках, – но наша семья много раз заключала с ним деловые сделки. Это честный агент.
Напряжение несколько спало. Уитмор снова вытянул ноги, почесал у себя под рубашкой и сказал:
– Итак, все в порядке. А вы можете водить "В-25, приятель?
У него за спиной на краю дворика стояло деревце для колибри: это была закрепленная в бетоне сухая ветка с подвешенной на ней дюжиной узкогорлых кувшинчиков с подсахаренной водой. Маленькие птички носились вокруг, посвистывая и паря на своих трепещущих крылышках в свете последних лучей заходящего солнца, и при этом засовывали в кувшинчики свои длинные клювики. Для них полет был просто полетом, им не приходилось беспокоиться о том, как они будут чувствовать себя с парой новых крыльев... Черт с ними, это же были просто водилы вертолетов.
Я пытался припомнить, что мне когда-либо говорили о "В-25", известном также как "митчелл". Оказалось, не так уж много: если исключить полет вокруг Южной Америки, никто по-настоящему серьезно не летал на них со времен окончания войны, то есть двадцать лет. Все, что я мог припомнить, сводилось к тому, что они хороши для перевозки грузов, чертовски шумят и преподносят некоторые сюрпризы, пока вы с ними не освоитесь.
– Думаю, да, – ответил я.
– Прекрасно, прекрасно, – сказал Уитмор. – И мы подготовили для вас новые предложения – после всего того, что случилось в субботу. Джи Би, покажите ему контракт.
Она протянула мне документ. Он был точно таким же, как и прежний, за исключением оплаты. Вместо предварительной оплаты в 20 долларов в день плюс 10 долларов за час полета и оплату расходов, я теперь получал просто 100 долларов в день. Это был очень великодушный жест, если учесть, что едва ли можно было считать, что я потерял свой самолет по его вине, но не столь уж великодушный, как он видимо думал; это всего лишь позволяло мне оплачивать взносы по закладной, которые я должен был делать вне зависимости от того, конфискован мой самолет или нет, и еще немного я мог откладывать на оплату предстоящей проверки, если такой день когда-нибудь настанет. Тем не менее он по делу вообще ничего мне не был должен.
Я изобразил глубокую благодарность и спросил:
– Можно, я буду называть вас Джи Би – за 100 долларов в день?
– Подписывайте эту чертову бумагу.
Я подписал.
Луис вздохнул.
– Я уже говорил вам, мой друг, что подписывая контракт вы кончите тем, что окажетесь с мокрыми ногами.
Уитмор покосился на него, затем повернулся ко мне.
– Когда получим самолет, вам придется взлетать с полосы, расположенной дальше по шоссе, – он кивнул в сторону Боскобеля, – поэтому мы снимем вам номер здесь в отеле.
Я кивнул. У меня было такое чувство, что "митчеллу" будет чертовски тесно на 3000-футовой полосе Боскобеля: наряду с другими американскими средними бомбардировщиками времен войны он был спроектирован специально для взлетных полос длиною в 6000 футов, которые самолеты типа "дакоты" к 1940 году сделали стандартными по всему миру.
Диего вежливо спросил:
– Теперь, когда есть другой самолет, сеньор, смогу я продолжить свои уроки?
В этом я не был особенно уверен. Я еще не знал, как поведет себя "митчелл", но знал его возраст и знал, что это военный самолет, построенный так, чтобы на нем было удобно бомбам, а не летчикам.
– Черт возьми, а почему бы и нет? – вмешался Уитмор. Пусть парень летает – до тех пор, пока он будет сам оплачивать счета за топливо. Может быть, вы сможете использовать его как второго пилота при работе с камерой.
Это была неплохая мысль. Если я собирался летать с грузом в виде операторов и режиссеров, причем все они будут требовать невозможного, то неплохо иметь на борту второго пилота, как бы неопытен он ни был.
Я пожал плечами.
– Вы – босс.
– Ладно. Значит, парень сможет летать. – Слово Парень было явно произнесено с большой буквы. Было совершенно очевидно, что Диего был принят в клуб, хотя я все еще не мог понять, почему это произошло. Он был достаточно приятным юношей, но не относился к типу людей, пьющих прямо из горлышка, и совершенно очевидно, что он не был профессионалом ни в чем. А Уитмору нравились профессионалы. Вот почему я оказался там: когда-то я был профессиональным пилотом истребителя. Вот почему в этот сугубо мужской мир была допущена Джи Би – она была профессиональным адвокатом. И тот же Луис, несмотря на то, что постоянно жаловался на свои мокрые ноги, когда сценарий этого требовал, лез в воду.
Но Диего? Я этого не понимал.
Я допил свое пиво, Луис с Уитмором повторили свои манипуляции с холодильником и у меня в руках появилась новая бутылка. На небе исчезли последние проблески света – восходы и закаты на Ямайке проходят очень быстро, на тропический манер. Пара ящериц выбралась на край дворика и устроилась там на дежурство в ожидании неосторожных ночных насекомых.
– Как идут съемки? – спросил я, чтобы поддержать разговор. – Вы уже переписали сценарий заново и основательно его улучшили?
Луис улыбнулся, Уитмор искоса посмотрел на меня.
– Приятель, единственный сценарий, котором может идти речь, – это рабочий сценарий, по которому идут съемки. И даже этот сценарий не идет ни в какой расчет по сравнению с самой картиной. Мы не можем размножать бесчисленные варианты сценария и говорить при этом: "Мы сняли неважную картину, но зато сценарий вам понравится".
– Мы отстаем от графика на три дня: это примерно пятнадцать тысяч долларов из бюджета, – сказала Джи Би.
Уитмор помахал бутылкой.
– Когда снимаешь на натуре, всегда отстаешь от графика. Назовите мне снятую на натуре картину, при съемках которой уложились бы в график. Черт побери, – он повернулся к Луису. – Ты помнишь, что произошло в Дюранго?
Луис рассмеялся и начал рассказывать эту историю – о фильме, который они делали в Мексике пять лет тому назад, когда Уитмор еще не был продюсером. И продюсер прислал популярного певца, чтобы тот сыграл роль молодого ковбоя. Через пару недель выяснилось, что певец не знает, какая часть лошади – верхней, и какая часть револьвера – перед.
Уитмор полностью остановил все съемки на четыре дня – отчего продюсер и все прочие вплоть до банкиров в Нью-Йорке постоянно испытывали сердечные приступы – пока учил парня ездить на лошади и правильно держать оружие. В конце концов певец сломал палец, который был ему нужен для игры на гитаре, критики подняли вой, что в течение всего фильма у него на физиономии было написано одно и то же выражение. А фильм имел большой успех и принес крупную прибыль.
В конце рассказа Диего вежливо посмеялся, но я не был уверен, что он понял суть сказанного. Не уверен, что я сам понял бы это, если бы Уитмор не предложил ему провести короткий курс обучения верховой езде и умению правильно обращаться с "кольтом" параллельно с моими уроками по пилотированию.
Вскоре после этого Диего вспомнил, что на одиннадцать часов у него назначено свидание в Кингстоне, и спросил, не хочу ли я вместе с ним прокатиться в Кингстон на его "ягуаре тип Е"? Конечно, я этого не хотел, но по всей видимости это был единственный способ попасть домой, так что я вынужден был согласиться.
Когда мы, как космический корабль, ворвались в горы, выехав из Порт-Марии, он спросил:
– Новый самолет, сеньор, это наверно очень волнующе, да?
– Надеюсь, что нет.
Он усмехнулся.
– Ах, я забыл: вы же не одобряете риск. Но для меня самолет, который в свое время был военным, это так здорово...
Но не для меня. Я не слишком много знал о "митчеллах" и еще меньше об этом конкретном, но, как это было с любым военным самолетом, с которым мне приходилось сталкиваться прежде, это явно куда более капризная и норовистая штука, чем любой гражданский самолет. Военный самолет в этом смысле напоминает скаковую лошадь: вы проводите большую часть времени, доводя его до соответствующей кондиции, готовя его для дня "D". Но если самолет не работает как ломовая лошадь, он просто не оправдывает своего содержания.
– Он будет отличаться от моего прежнего самолета, – сказал я, – И приобретенный на нем опыт не слишком пригодится; в будущем вам придется летать на самолетах типа моей "голубки" – если, конечно, ваша компания не сойдет с ума.
– Возможно. Но, что касается меня, то я рассматриваю это как вызов. Как возможность сказать – я летал на этом самолете.
– Не похоже, что это даст вам возможность прославиться. Всего несколько минут фильма – и все.
– Честно говоря, вы не романтик, сеньор. – Он рванул рычаг переключения скоростей и мы пронеслись мимо уступа темной горы буквально с молитвой и почти как на крыльях.
Когда я смог перевести дыхание, то сказал:
– Если это романтика, то я лучше пойду пешком.
Неожиданно он с раскаянием произнес:
– Конечно, вы правы. Следует остаться в живых, чтобы полетать на этом самолете. – И снял ногу с педали газа.
Это была прекрасная мысль и в то же время довольно неожиданная. Просто я надеялся, что он забудет про свою романтику до той поры, когда будет управлять "митчеллом". Но в данный момент, когда мы проделали остаток пути почти в два раза медленнее, чем я ожидал, этого было вполне достаточно.
14
На третий вечер Джи Би позвонила мне в отель "Миртл Бенк": "митчелл" доставили в Барранкилью, так что мне следовало быть достаточно трезвым, чтобы на следующее утро попасть на рейс Вест-Индской компании, чтобы пересесть на рейс компании "Панамерикен", чтобы затем пересесть на... Барранкилья лежала в стороне от основных авиационных трасс. Я попросил ее не беспокоиться, потом позвонил приятелю и купил два совершенно неофициальных билета на венесуэльский грузовой самолет, который утром улетал в Маракаибо. Оттуда до Барранкильи было всего 200 миль через границу.
Кончилось тем, что мы арендовали маленький самолет для последнего броска, но в результате оказались в Барранкилье в четыре часа дня, на двенадцать часов раньше, чем предполагалось по ее плану. И там находился "митчелл", ожидавший нас снаружи у торца ангара.
Сейчас военные самолеты имеют такой же прилизанный и приличный вид, как и гражданские машины, но так было не всегда, и "митчелл" относился к той эпохе. Он был узким, угловатым, с длинным хищным прозрачным носом, высоко посаженными крыльями, большими моторами и пропеллерами, толстыми огромными колесами шасси, напоминавшими большие башмаки. Даже стоя там, он имел сгорбленный перегруженный вид старого солдата, нагруженного всей его амуницией.
Но именно этот самолет действительно был очень старым солдатом.
Кончилось тем, что мы арендовали маленький самолет для последнего броска, но в результате оказались в Барранкилье в четыре часа дня, на двенадцать часов раньше, чем предполагалось по ее плану. И там находился "митчелл", ожидавший нас снаружи у торца ангара.
Сейчас военные самолеты имеют такой же прилизанный и приличный вид, как и гражданские машины, но так было не всегда, и "митчелл" относился к той эпохе. Он был узким, угловатым, с длинным хищным прозрачным носом, высоко посаженными крыльями, большими моторами и пропеллерами, толстыми огромными колесами шасси, напоминавшими большие башмаки. Даже стоя там, он имел сгорбленный перегруженный вид старого солдата, нагруженного всей его амуницией.
Но именно этот самолет действительно был очень старым солдатом.