Страница:
– Tapp не солгал нам, Питер. Во всяком случае, ни в чем существенном.
Просто он сделал то, что делают разведчики всего мира: не удосужился рассказать все до конца. С другой стороны, он повел себя достаточно умно.
В отличие от Гиллема, в эмоциях которого царила полная неразбериха, Смайли держался до того уверенно и даже самонадеянно, что позволил себе привести поучительный афоризм Стнд-Эспри об умении обвести вокруг пальца: что-то насчет стремления не к совершенству, а к преимуществу, что снова напомнило Гиллему о Камилле. «Карла позволил нам проникнуть внутрь кольца», – заметил Смайли, и Гиллем неудачно пошутил о том, что надо не забыть сделать пересадку на станции «Чаринг-Кросс». После чего Смайли замолчал, ограничившись тем, что смотрел в боковое зеркало, и лишь изредка давал указания, куда ехать.
Они встретились у Кристал-Палас, в закрытом пикапе, за рулем которого сидел Мэндел, и направились в Барнсбери, где в конце одного мощенного булыжником переулка, полного детворы, располагалась мастерская по ремонту кузовов, куда они прямиком и въехали. Там их со сдержанной улыбкой встретил пожилой немец, и не успели они выйти, как он вместе с сыном тут же снял с пикапа номерные знаки и отвел Гиллема со Смайли в глубь гаража где стоял готовый к поездке «воксхолл» с форсированным двигателем. Мэндел остался с досье по операции «Свидетель», которое Гиллем привез ему из Брикстона в чемоданчике. Смайли скомандовал: «Автомагистраль А12». Сначала дорога была почти пустой, но где-то, не доезжая до Колчестера, они смешались с большим скоплением грузовиков, и Гиллем неожиданно занервничал. Смайли пришлось приказать ему взять себя в руки. Один раз им попался какой-то старик, который еле плелся по крайней правой – самой быстрой – полосе. Когда они стали обгонять его слева, он, то ли пьяный, то ли больной, а может, просто с перепугу, вдруг ни с того ни с сего шарахнулся в их сторону. В другой раз совершенно неожиданно они въехали в облако тумана – казалось, оно просто упало на них откуда-то сверху. Гиллем проскочил через него, побоявшись даже притормозить из-за ледяной корки на дороге. Проехав Колчестер, они стали держаться левее. На дорожных указателях мелькали какие-то названия вроде Литтл-Хорксли, Уорминг-форд и Бэрз-Грин, затем таблички вообще перестали попадаться, и у Гиллема появилось ощущение, что они едут в никуда.
– Здесь налево, а затем снова налево. Постарайся остановиться поближе к воротам.
Они приехали в какую-то деревушку, но кругом не было ни людей, ни огоньков, да и луна скрылась. Они вышли из машины, холод тут же пробрал до костей. Гиллем почуял запах крикетной площадки, дыма костра и Рождества одновременно. Он подумал, что никогда еще не был в таком тихом и таком холодном, Богом забытом месте. Прямо перед ними выросла церковная башня, с одной стороны тянулся белый забор, а на вершине склона стояло невысокое бесформенное строение, частью покрытое соломой, которое Гиллем принял за дом приходского священника; на фоне неба он сумел различить бахромчатую кромку фронтона. Фон уже ждал их. Как только они остановились, он подошел к машине и бесшумно забрался на заднее сиденье.
– Рикки сегодня выглядит гораздо лучше, – доложил он. Очевидно, Смайли регулярно получал от него доклады на протяжении вот уже нескольких дней. Фон был уравновешенным парнем с тихим голосом и огромным желанием угождать, однако остальные члены брикстонской команды, кажется, побаивались его, даже Гиллем не понимал почему. – Не так нервничает, ведет себя более раскованно, я бы сказал. Все утро заполнял эти карточки – уж так Рикки любит тотализатор; днем мы выкопали несколько елочек для мисс Эйлсы, чтобы она могла отвезти их потом на рынок. Вечером мы сыграли в какую-то забавную игру с карточками, а потом он довольно рано ушел спать.
– Вы его выпускали куда-нибудь одного? – спросил Смайли.
– Нет, сэр.
– А телефоном давали пользоваться?
– Боже упаси, сэр, ни в моем присутствии, ни, я уверен, в присутствии мисс Эйлсы.
От их дыхания стекла машины запотели, но Смайли не стал включать двигатель, и поэтому обогреватель с вентилятором не работали.
– Он что-нибудь говорил о своей дочери Дэнни?
– Вплоть до понедельника – очень часто. Сейчас он вроде немного поостыл. Судя по его настроению, он просто старается выкинуть все это из головы.
И он больше не просил о том, чтобы встретиться с ними?
– Нет, сэр.
– И даже не пытался поставить условия о встрече, когда все это закончится?
– Нет, сэр.
– Или о том, чтобы переправить их в Англию?
– Нет, сэр.
– И не просил, чтобы им сделали необходимые документы?
– Нет, сэр.
Гиллем раздраженно вмешался в разговор:
– Черт возьми, о чем же он тогда говорил?
– О той самой русской женщине, сэр. Об Ирине. Он только и делает, что перечитывает ее дневник. Он говорит: когда поймают «крота», я заставлю центр обменять его на Ирину. А затем, мол, мы ее пристроим в хорошее местечко, сэр, как мисс Эйлсу, но только где-нибудь в Шотландии, там, где природа покрасивее. Он говорит, что и обо мне позаботится как следует. Даст мне хорошую работу в Цирке. Он все время уговаривает меня учить языки, чтобы кругозор у меня был пошире.
Его монотонный голос в темноте за их спинами замолк, и они так и не узнали, последовал ли Фон совету Тарра.
– Где он сейчас?
– В постели, сэр.
– Постарайтесь не хлопать дверьми.
Эйлса Бримли ждала их у парадного крыльца; это была седовласая леди шестидесяти лет с умным решительным лицом. Смайли говорил, что она с давних пор в Цирке, работала шифровальщицей еще во время войны у самого лорда Лансбери; она уже вышла на пенсию, но вид у нее и сейчас был грозный. На ней был элегантный коричневый костюм. Она поприветствовала Гиллема, пожав ему руку, заперла за ними дверь на засов, и, когда он обернулся, ее уже и след простыл. Смайли стал первым подниматься по ступенькам. Фон остался на лестничной плошадке, чтобы по первому же сигналу прийти на помощь.
– Это Смайли, – сказал Смайли, постучавшись в дверь к Тарру. – Мне нужно кое о чем с тобой переговорить.
Tapp быстрым движением распахнул створку. Он, должно быть, слышал, что они идут, и уже ждал их за дверью. Открыл он ее левой рукой, держа в правой пистолет и вглядываясь в темноту коридора за спиной Смайли.
– Там только Гиллем, – произнес Смайли.
– Вот то-то и оно, – отозвался Tapp. – Пусть он знает, что кое у кого зубки уже прорезались.
Они вошли в комнату. На Рикки были широкие брюки, а на плечах что-то вроде простенькой малайской рубахи. По всему полу были разложены карточки для игры в «Лексикон» (Лексикон" – настольная игра, в которой играющие выгадывают по очереди карточки с буквами так, чтобы они составляли слова), а в воздухе стоял запах карри, которое он готовил себе на электроплитке.
– Мне очень жаль докучать тебе, – начал Смайли с выражением искреннего сочувствия на лице. – Но я снова вынужден спросить, что ты сделал с теми двумя бланками швейцарских паспортов, которые брал с собой в Гонконг на случай бегства?
– А в чем дело? – спросил Tapp после долгого молчания.
От его былой живости за эти дни не осталось и следа. Лицо стало бледным, как у заключенного, он похудел; и когда он сел на кровать, положив на подушку рядом свой пистолет, глаза затравленно бегали от одного к другому, явно выражая недоверие, Смайли продолжил:
– Послушай. Я готов поверить в твой рассказ. Ничего пока не случилось.
При условии, что ты все расскажешь, мы готовы уважать твое право на личную жизнь. Но мы должны знать все. Это чрезвычайно важно. Все твое будущее от этого зависит.
И много чего еще, подумал Гиллем, не переставая наблюдать за Тарром.
Насколько он знал Смайли, целая цепочка последовательных расчетов висела сейчас на волоске.
– Я же вам уже сказал, что сжег их. Мне не понравились их номера. Я посчитал, что они «засвечены». Воспользоваться этими паспортами было все равно что повесить себе на шею табличку «Разыскивается Рикки Tapp».
Смайли вел допрос ужасно медленно. Даже для Гиллема было невыносимо ждать, когда очередной вопрос нарушит глубокую тишину ночи.
– Как ты их сжигал?
– Какое, к дьяволу, это имеет значение?
Но Смайли, совершенно очевидно, не был склонен давать объяснения подобным расспросам; он предпочитал, чтобы молчание делало свое дело, и казалось, что так оно и будет. Гиллему приходилось наблюдать целые дознания, проведенные подобным образом: затянутый допрос, утопающий в целом ворохе формальностей, томительные паузы, пока каждая реплика дословно записывается в протокол, и мозг подозреваемого изматывает своего обладателя выбором из тысяч вариантов ответов на один-единственный вопрос следователя, и день ото дня убывают его силы на то, чтобы придерживаться первоначальной легенды.
– После того, как ты купил для себя английский паспорт на имя Пула, – спросил Смайли спустя целую вечность, – ты больше не покупал других паспортов в том же месте?
– С какой стати?
Но Джордж не собирался давать никаких объяснений.
– С какой стати? – повторил Tapp. – Черт подери, я не коллекционер какой-нибудь, все, что мне требовалось, это выкарабкаться из того дерьма.
– И защитить своего ребенка, – предположил Смайли с понимающей улыбкой.
– А также его мать, если это возможно. Я уверен, ты хорошо поломал над этим голову, – продолжал он вкрадчивым тоном. – В конце концов, ты вряд ли мог оставить их на милость этого назойливого француза, не так ли?
В ожидании ответа Смайли сделал вид, что изучает карточки, считывая с них слова по горизонтали и по вертикали. В них не было ничего особенного: случайные сочетания слов. Одно было написано с ошибкой. Гиллем заметил, что в слове «эпистола» две последние буквы стоят не на своих местах. «Чем он там занимается, – недоумевал Гиллем, – в этих своих вонючих третьеразрядных меблирашках? По каким неуловимым признакам ориентируется он в своих расчетах, отгородившись от всего мира легендой о торговле соусом и переговорах со своими коммивояжерами?»
– Ну, ладно, – угрюмо заговорил Tapp, – в общем, я взял паспорта для Дэнни и ее матери. Миссис Пул и мисс Дэнни Пул. Что вы теперь намерены делать, подпрыгивать до потолка от восторга?
И снова ответом ему было укоряющее молчание.
– Ну почему же ты не сказал нам этого раньше? – спросил наконец Смайли тоном отца, огорченного своим чадом. – Мы же не чудовища какие-нибудь. Мы вовсе не хотим им вреда. Почему ты не сказал нам? Мы бы, пожалуй, даже постарались помочь тебе. – Джордж снова стал изучать карточки. Tapp, видимо, использовал два или три комплекта, они лежали рядами на циновке из волокна кокосового ореха. – Почему ты не сказал нам? – повторил Смайли. – Нет никакого преступления в том, чтобы заботиться о тех, кого любишь.
Если только они позволяют тебе, подумал Гиллем, мысли которого снова были заняты Камиллой.
Чтобы облегчить Тарру ответ, Смайли начал выдвигать ему на помощь свои версии:
– Может быть, из-за того, что для покупки этих английских паспортов тебе пришлось раскошелиться за счет отпущенных командировочных? По этой причине ты нам не сказал? Бог ты мой, да кто здесь беспокоится из-за денег?
Ты добыл нам жизненно необходимую информацию. Неужели мы будем спорить из-за каких-то жалких пары тысяч долларов?
И снова время без всякой пользы отсчитывает уходящие секунды.
– Или из-за того, – предположил Смайли, – что тебе стало стыдно?
Гиллем замер, забыв о своих собственных проблемах.
– В известном смысле тебе, я думаю, было чего стыдиться. Не очень-то, в конце концов, любезно с твоей стороны оставлять Дэнни и ее мать с «засвеченными» паспортами на милость этого так называемого француза, который так настойчиво разыскивал мистера Пула, правда ведь? В то время как сам ты сбежал сюда, где с тобой обходятся, как с особо важной персоной. Хотя, если подумать, это, конечно, ужасно, – согласился Смайли, будто это Tapp, а не он сам расставил все по своим местам. – Ужасно наблюдать, как к тебе тянутся руки Карлы, чтобызаставить тебя замолчать. Или заставить работать на себя.
Тарра вдруг прошиб такой пот, что страшно было смотреть. Он чуть ли не ручьями струился по его щекам, так что казалось, будто это слезы. Карточки больше не интересовали Смайли, его внимание привлекла другая вещь. Это была игрушка, сделанная из двух стальных стержней, скрепленных шарниром наподобие клещей. Фокус состоял в том, чтобы прокатить вдоль этих стержней стальной шарик. Чем дальше он катился, тем больше очков можно было заработать, когда он упадет в одну из лунок внизу.
– Другой причиной, по которой ты не стал нам всего рассказывать, могло быть, я думаю, то, что ты сжег их. Сжег английские паспорта, разумеется, а не швейцарские.
«Будь начеку, Джордж, – подумал Гиллем и осторожно подвинулся на один шаг вперед, чтобы сократить расстояние между собой и Тарром. – Будь начеку».
– Ты знал, что фамилия Пул «засвечена» и поэтому ты сжег те паспорта, что купил для Дэнни и ее матери, но свой-то ты сохранил, потому что у тебя не было другого выхода. Затем ты заказал в турагентстве два билета на имя Пула, чтобы убедить всех в том, что ты ничего не подозреваешь о провале. Под «всеми» я, разумеется, подразумеваю шпиков Карлы. Потом ты заполнил швейцарские бланки, которые у тебя были – один для Дэнни, другой для ее матери, – понадеявшись, что на номера не обратят внимания, а после этого сделал новые приготовления, которые уже особо не афишировал. Приготовления, которые ты тщательно продумал еще до того, как заказывал билеты на фамилию Пул. Ну как тебе такой сценарий? Остановиться где-нибудь там же, на Востоке, но в другом месте, например в Джакарте: там, где у тебя есть друзья.
Даже с того места, где он стоял, Гиллем опоздал. Руки Тарра успели вцепиться в глотку Смайли, стул опрокинулся, и они упали. Из свалки Гиллем сумел выудить правую руку Тарра и заломить ее ему за спину, едва не сломав при этом. Откуда ни возьмись, появился Фон, вытащил из-под подушки пистолет и снова шагнул к Тарру, будто собираясь помочь ему встать. Затем Смайли отряхивал свой костюм, a Tapp снова сидел на кровати, прикладывая носовой платок к уголку рта.
Смайли сказал:
– Я не знаю, где они сейчас. Насколько мне известно, им ничего не угрожает. Ты ведь веришь мне, не так ли?
Tapp не мигая смотрел на него и ждал. Его глаза горели бешенством, но в движениях Джорджа сквозила невозмутимость, и Гиллем понял, что тем самым он старается успокоить Тарра.
– Присматривали бы вы лучше за своей бабой, а мою оставьте в покое, – прошипел наконец Tapp, не отнимая руку ото рта. С возгласом негодования Гиллем рванулся было вперед, но Смайли удержал его.
– Пока ты не будешь пытаться наладить с ними связь, – продолжал Смайли, – пожалуй, лучше, чтобы я не знал, где они. Хотя, может быть, ты хочешь, чтобы я что-нибудь для них сделал? Может, им нужны деньги, или покровительство, или другая поддержка подобного рода?
Tapp помотал головой. У него во рту была кровь, прямо-таки полный рот крови. Гиллем сообразил, что Фон, должно быть, ударил его, но он никак не мог понять, в какой именно момент это произошло.
– Это все скоро кончится, – сказал Смайли. – Скорее всего, через неделю. А если у меня получится, то, может, и быстрее. Старайся не думать об этом слишком много.
К тому времени, как они уходили, Tapp уже снова ухмылялся, и Гиллем предположил, что либо их визит, либо покушение на Смайли, а может быть, расквашенная физиономия – что-то из всего этого явно пошло ему на пользу.
– А что эти купоны от футбольного тотализатора, – осторожно спросил Смайли Фона, пока они садились в машину. – Ты, случайно, не стал их куда-нибудь отсылать?
– Нет, сэр.
– Ну, одна надежда на Бога, чтобы он не сорвал куш, – заметил Смайли крайне необычным для себя шутливым тоном, и все трое громко расхохотались.
Память иногда проделывает странные штуки с уставшим, изнуренным мозгом. Все время, пока Гиллем вел машину, одна часть его рассудка была занята дорогой, а другая терзалась все более и более ужасными подозрениями, связанными с Камиллой, причудливые образы этого и других похожих на него томительных дней сами собой всплывали в его памяти. Дни сплошного кошмара в Марокко, когда его агентурные сети проваливались одна за другой и при каждом шорохе на лестнице он кидался к окну, чтобы осмотреть улицу; дни полного безделья в Брикстоне, когда он видел, какое жалкое общество его окружает, и думал о том, что и он сам является его частью. И вдруг перед его мысленным взором возникло донесение, лежащее на его рабочем столе: оно было у кого-то перекуплено и потому размножено на голубоватой кальке с помощью стеклографа; источник сообщения неизвестен и, возможно, ненадежен; и сейчас каждое слово этого донесения назойливым эхом отдавалось в мозгу у Гиллема.
П о с о о б щ е н и ю и с т о ч н и к а , н е д а в н о о с в о б о ж д е н н о г о и з з а к л ю ч е н и я н а Л у б я н к е , в и ю л е с е г о г о д а М о с к о в с к и й Ц е н т р т а й н о п р о в е л к а з н ь в б л о к е д л я и с п о л н е н и я п р и г о в о р о в . Ж е р т в а м и с т а л и т р о е д о л ж н о с т н ы х л и ц и з и х о р г а н и з а ц и и . О д н а и з н и х – ж е н щ и н а . В с е б ы л и р а с с т р е л я н ы в з а т ы л о к .
– Там стоял гриф «Для служебного пользования», – хмуро сказал Гиллем.
Они свернули на стоянку у придорожного ресторанчика, увешанного китайскими фонариками. – Кто-то из Лондонского Управления нацарапал на нем: " М о ж е т л и к т о – н и б у д ь о п о з н а т ь т е л а ? "
В мерцающем свете цветных фонариков Гиллем разглядел, как лицо Смайли передернулось от омерзения.
– Да, – согласился он наконец. – Да, теперь, думаю, мы можем сказать, что это была Ирина, не так ли? А те двое других, я полагаю, Ивлев и ее муж Борис. – Его голос по-прежнему оставался сухим и бесстрастным. – Тарру не следует этого знать, – продолжал Джордж, будто стряхнув с себя оцепенение. – Просто-таки жизненно необходимо, чтобы он случайно не пронюхал об этом.
Одному Богу известно, что он станет делать или, наоборот, чего он не станет делать, если узнает, что Ирина мертва.
Несколько минут никто из них не шевелился; вероятно, по разным причинам ни у того, ни у другого не хватало сил или духу что-нибудь наконец предпринять.
– Мне нужно позвонить, – сказал Смайли, но даже не попытался выйти из машины.
– С тобой все в порядке, Джордж?
– Я должен позвонить по телефону, – пробормотал он. – Лейкону.
– Так иди и звони.
Перегнувшись через Смайли, Гиллем открыл ему дверцу. Смайли вылез наружу, прошел несколько шагов по бетонке, затем будто передумал и вернулся.
– Пойдем перекусим чего-нибудь, – сказал он все тем же озабоченным тоном, нагнувшись к окошку. – Я думаю, даже ребята Тоби не стали бы нас преследовать до этого места.
Когда-то это был ресторан, теперь – придорожное кафе, в котором, однако, сохранились следы былой роскоши. Меню в красной кожаной обложке было запятнано жиром. Молоденький официант, который его принес, казалось, спал на ходу.
– Говорят, курица в вине всегда заслуживает доверия, – с жалкой потугой на юмор сказал Смайли, вернувшись из телефонной кабинки в углу зала. И добавил приглушенным голосом, так, чтобы не было слышно сидящим вокруг:
– Скажи, как много ты знаешь о Карле?
– Примерно столько же, сколько о «Черной магии», агенте Мерлине и всем остальном из того, что было написано в бумаге, которую я подписал для Портеса.
– Вот это ты верно заметил. Ты, я думаю, хотел сделать мне упрек, но на самом деле твое сравнение в высшей степени уместно. – Официант подошел к ним, жонглируя, как булавой, бутылкой бургундского. – Будьте так любезны, дайте ей передохнуть, – обратился к нему Смайли.
Официант уставился на него, как на сумасшедшего.
– Откройте и оставьте на столе, – коротко бросил Гиллем.
Смайли рассказал ему не все, что знал. Позже Гиллему стали известны кое-какие детали, которые тот от него утаил. Но сейчас этой истории было достаточно для того, чтобы развеять его хандру, от которой сам он избавиться был не в состоянии.
Глава 23
Просто он сделал то, что делают разведчики всего мира: не удосужился рассказать все до конца. С другой стороны, он повел себя достаточно умно.
В отличие от Гиллема, в эмоциях которого царила полная неразбериха, Смайли держался до того уверенно и даже самонадеянно, что позволил себе привести поучительный афоризм Стнд-Эспри об умении обвести вокруг пальца: что-то насчет стремления не к совершенству, а к преимуществу, что снова напомнило Гиллему о Камилле. «Карла позволил нам проникнуть внутрь кольца», – заметил Смайли, и Гиллем неудачно пошутил о том, что надо не забыть сделать пересадку на станции «Чаринг-Кросс». После чего Смайли замолчал, ограничившись тем, что смотрел в боковое зеркало, и лишь изредка давал указания, куда ехать.
Они встретились у Кристал-Палас, в закрытом пикапе, за рулем которого сидел Мэндел, и направились в Барнсбери, где в конце одного мощенного булыжником переулка, полного детворы, располагалась мастерская по ремонту кузовов, куда они прямиком и въехали. Там их со сдержанной улыбкой встретил пожилой немец, и не успели они выйти, как он вместе с сыном тут же снял с пикапа номерные знаки и отвел Гиллема со Смайли в глубь гаража где стоял готовый к поездке «воксхолл» с форсированным двигателем. Мэндел остался с досье по операции «Свидетель», которое Гиллем привез ему из Брикстона в чемоданчике. Смайли скомандовал: «Автомагистраль А12». Сначала дорога была почти пустой, но где-то, не доезжая до Колчестера, они смешались с большим скоплением грузовиков, и Гиллем неожиданно занервничал. Смайли пришлось приказать ему взять себя в руки. Один раз им попался какой-то старик, который еле плелся по крайней правой – самой быстрой – полосе. Когда они стали обгонять его слева, он, то ли пьяный, то ли больной, а может, просто с перепугу, вдруг ни с того ни с сего шарахнулся в их сторону. В другой раз совершенно неожиданно они въехали в облако тумана – казалось, оно просто упало на них откуда-то сверху. Гиллем проскочил через него, побоявшись даже притормозить из-за ледяной корки на дороге. Проехав Колчестер, они стали держаться левее. На дорожных указателях мелькали какие-то названия вроде Литтл-Хорксли, Уорминг-форд и Бэрз-Грин, затем таблички вообще перестали попадаться, и у Гиллема появилось ощущение, что они едут в никуда.
– Здесь налево, а затем снова налево. Постарайся остановиться поближе к воротам.
Они приехали в какую-то деревушку, но кругом не было ни людей, ни огоньков, да и луна скрылась. Они вышли из машины, холод тут же пробрал до костей. Гиллем почуял запах крикетной площадки, дыма костра и Рождества одновременно. Он подумал, что никогда еще не был в таком тихом и таком холодном, Богом забытом месте. Прямо перед ними выросла церковная башня, с одной стороны тянулся белый забор, а на вершине склона стояло невысокое бесформенное строение, частью покрытое соломой, которое Гиллем принял за дом приходского священника; на фоне неба он сумел различить бахромчатую кромку фронтона. Фон уже ждал их. Как только они остановились, он подошел к машине и бесшумно забрался на заднее сиденье.
– Рикки сегодня выглядит гораздо лучше, – доложил он. Очевидно, Смайли регулярно получал от него доклады на протяжении вот уже нескольких дней. Фон был уравновешенным парнем с тихим голосом и огромным желанием угождать, однако остальные члены брикстонской команды, кажется, побаивались его, даже Гиллем не понимал почему. – Не так нервничает, ведет себя более раскованно, я бы сказал. Все утро заполнял эти карточки – уж так Рикки любит тотализатор; днем мы выкопали несколько елочек для мисс Эйлсы, чтобы она могла отвезти их потом на рынок. Вечером мы сыграли в какую-то забавную игру с карточками, а потом он довольно рано ушел спать.
– Вы его выпускали куда-нибудь одного? – спросил Смайли.
– Нет, сэр.
– А телефоном давали пользоваться?
– Боже упаси, сэр, ни в моем присутствии, ни, я уверен, в присутствии мисс Эйлсы.
От их дыхания стекла машины запотели, но Смайли не стал включать двигатель, и поэтому обогреватель с вентилятором не работали.
– Он что-нибудь говорил о своей дочери Дэнни?
– Вплоть до понедельника – очень часто. Сейчас он вроде немного поостыл. Судя по его настроению, он просто старается выкинуть все это из головы.
И он больше не просил о том, чтобы встретиться с ними?
– Нет, сэр.
– И даже не пытался поставить условия о встрече, когда все это закончится?
– Нет, сэр.
– Или о том, чтобы переправить их в Англию?
– Нет, сэр.
– И не просил, чтобы им сделали необходимые документы?
– Нет, сэр.
Гиллем раздраженно вмешался в разговор:
– Черт возьми, о чем же он тогда говорил?
– О той самой русской женщине, сэр. Об Ирине. Он только и делает, что перечитывает ее дневник. Он говорит: когда поймают «крота», я заставлю центр обменять его на Ирину. А затем, мол, мы ее пристроим в хорошее местечко, сэр, как мисс Эйлсу, но только где-нибудь в Шотландии, там, где природа покрасивее. Он говорит, что и обо мне позаботится как следует. Даст мне хорошую работу в Цирке. Он все время уговаривает меня учить языки, чтобы кругозор у меня был пошире.
Его монотонный голос в темноте за их спинами замолк, и они так и не узнали, последовал ли Фон совету Тарра.
– Где он сейчас?
– В постели, сэр.
– Постарайтесь не хлопать дверьми.
Эйлса Бримли ждала их у парадного крыльца; это была седовласая леди шестидесяти лет с умным решительным лицом. Смайли говорил, что она с давних пор в Цирке, работала шифровальщицей еще во время войны у самого лорда Лансбери; она уже вышла на пенсию, но вид у нее и сейчас был грозный. На ней был элегантный коричневый костюм. Она поприветствовала Гиллема, пожав ему руку, заперла за ними дверь на засов, и, когда он обернулся, ее уже и след простыл. Смайли стал первым подниматься по ступенькам. Фон остался на лестничной плошадке, чтобы по первому же сигналу прийти на помощь.
– Это Смайли, – сказал Смайли, постучавшись в дверь к Тарру. – Мне нужно кое о чем с тобой переговорить.
Tapp быстрым движением распахнул створку. Он, должно быть, слышал, что они идут, и уже ждал их за дверью. Открыл он ее левой рукой, держа в правой пистолет и вглядываясь в темноту коридора за спиной Смайли.
– Там только Гиллем, – произнес Смайли.
– Вот то-то и оно, – отозвался Tapp. – Пусть он знает, что кое у кого зубки уже прорезались.
Они вошли в комнату. На Рикки были широкие брюки, а на плечах что-то вроде простенькой малайской рубахи. По всему полу были разложены карточки для игры в «Лексикон» (Лексикон" – настольная игра, в которой играющие выгадывают по очереди карточки с буквами так, чтобы они составляли слова), а в воздухе стоял запах карри, которое он готовил себе на электроплитке.
– Мне очень жаль докучать тебе, – начал Смайли с выражением искреннего сочувствия на лице. – Но я снова вынужден спросить, что ты сделал с теми двумя бланками швейцарских паспортов, которые брал с собой в Гонконг на случай бегства?
– А в чем дело? – спросил Tapp после долгого молчания.
От его былой живости за эти дни не осталось и следа. Лицо стало бледным, как у заключенного, он похудел; и когда он сел на кровать, положив на подушку рядом свой пистолет, глаза затравленно бегали от одного к другому, явно выражая недоверие, Смайли продолжил:
– Послушай. Я готов поверить в твой рассказ. Ничего пока не случилось.
При условии, что ты все расскажешь, мы готовы уважать твое право на личную жизнь. Но мы должны знать все. Это чрезвычайно важно. Все твое будущее от этого зависит.
И много чего еще, подумал Гиллем, не переставая наблюдать за Тарром.
Насколько он знал Смайли, целая цепочка последовательных расчетов висела сейчас на волоске.
– Я же вам уже сказал, что сжег их. Мне не понравились их номера. Я посчитал, что они «засвечены». Воспользоваться этими паспортами было все равно что повесить себе на шею табличку «Разыскивается Рикки Tapp».
Смайли вел допрос ужасно медленно. Даже для Гиллема было невыносимо ждать, когда очередной вопрос нарушит глубокую тишину ночи.
– Как ты их сжигал?
– Какое, к дьяволу, это имеет значение?
Но Смайли, совершенно очевидно, не был склонен давать объяснения подобным расспросам; он предпочитал, чтобы молчание делало свое дело, и казалось, что так оно и будет. Гиллему приходилось наблюдать целые дознания, проведенные подобным образом: затянутый допрос, утопающий в целом ворохе формальностей, томительные паузы, пока каждая реплика дословно записывается в протокол, и мозг подозреваемого изматывает своего обладателя выбором из тысяч вариантов ответов на один-единственный вопрос следователя, и день ото дня убывают его силы на то, чтобы придерживаться первоначальной легенды.
– После того, как ты купил для себя английский паспорт на имя Пула, – спросил Смайли спустя целую вечность, – ты больше не покупал других паспортов в том же месте?
– С какой стати?
Но Джордж не собирался давать никаких объяснений.
– С какой стати? – повторил Tapp. – Черт подери, я не коллекционер какой-нибудь, все, что мне требовалось, это выкарабкаться из того дерьма.
– И защитить своего ребенка, – предположил Смайли с понимающей улыбкой.
– А также его мать, если это возможно. Я уверен, ты хорошо поломал над этим голову, – продолжал он вкрадчивым тоном. – В конце концов, ты вряд ли мог оставить их на милость этого назойливого француза, не так ли?
В ожидании ответа Смайли сделал вид, что изучает карточки, считывая с них слова по горизонтали и по вертикали. В них не было ничего особенного: случайные сочетания слов. Одно было написано с ошибкой. Гиллем заметил, что в слове «эпистола» две последние буквы стоят не на своих местах. «Чем он там занимается, – недоумевал Гиллем, – в этих своих вонючих третьеразрядных меблирашках? По каким неуловимым признакам ориентируется он в своих расчетах, отгородившись от всего мира легендой о торговле соусом и переговорах со своими коммивояжерами?»
– Ну, ладно, – угрюмо заговорил Tapp, – в общем, я взял паспорта для Дэнни и ее матери. Миссис Пул и мисс Дэнни Пул. Что вы теперь намерены делать, подпрыгивать до потолка от восторга?
И снова ответом ему было укоряющее молчание.
– Ну почему же ты не сказал нам этого раньше? – спросил наконец Смайли тоном отца, огорченного своим чадом. – Мы же не чудовища какие-нибудь. Мы вовсе не хотим им вреда. Почему ты не сказал нам? Мы бы, пожалуй, даже постарались помочь тебе. – Джордж снова стал изучать карточки. Tapp, видимо, использовал два или три комплекта, они лежали рядами на циновке из волокна кокосового ореха. – Почему ты не сказал нам? – повторил Смайли. – Нет никакого преступления в том, чтобы заботиться о тех, кого любишь.
Если только они позволяют тебе, подумал Гиллем, мысли которого снова были заняты Камиллой.
Чтобы облегчить Тарру ответ, Смайли начал выдвигать ему на помощь свои версии:
– Может быть, из-за того, что для покупки этих английских паспортов тебе пришлось раскошелиться за счет отпущенных командировочных? По этой причине ты нам не сказал? Бог ты мой, да кто здесь беспокоится из-за денег?
Ты добыл нам жизненно необходимую информацию. Неужели мы будем спорить из-за каких-то жалких пары тысяч долларов?
И снова время без всякой пользы отсчитывает уходящие секунды.
– Или из-за того, – предположил Смайли, – что тебе стало стыдно?
Гиллем замер, забыв о своих собственных проблемах.
– В известном смысле тебе, я думаю, было чего стыдиться. Не очень-то, в конце концов, любезно с твоей стороны оставлять Дэнни и ее мать с «засвеченными» паспортами на милость этого так называемого француза, который так настойчиво разыскивал мистера Пула, правда ведь? В то время как сам ты сбежал сюда, где с тобой обходятся, как с особо важной персоной. Хотя, если подумать, это, конечно, ужасно, – согласился Смайли, будто это Tapp, а не он сам расставил все по своим местам. – Ужасно наблюдать, как к тебе тянутся руки Карлы, чтобызаставить тебя замолчать. Или заставить работать на себя.
Тарра вдруг прошиб такой пот, что страшно было смотреть. Он чуть ли не ручьями струился по его щекам, так что казалось, будто это слезы. Карточки больше не интересовали Смайли, его внимание привлекла другая вещь. Это была игрушка, сделанная из двух стальных стержней, скрепленных шарниром наподобие клещей. Фокус состоял в том, чтобы прокатить вдоль этих стержней стальной шарик. Чем дальше он катился, тем больше очков можно было заработать, когда он упадет в одну из лунок внизу.
– Другой причиной, по которой ты не стал нам всего рассказывать, могло быть, я думаю, то, что ты сжег их. Сжег английские паспорта, разумеется, а не швейцарские.
«Будь начеку, Джордж, – подумал Гиллем и осторожно подвинулся на один шаг вперед, чтобы сократить расстояние между собой и Тарром. – Будь начеку».
– Ты знал, что фамилия Пул «засвечена» и поэтому ты сжег те паспорта, что купил для Дэнни и ее матери, но свой-то ты сохранил, потому что у тебя не было другого выхода. Затем ты заказал в турагентстве два билета на имя Пула, чтобы убедить всех в том, что ты ничего не подозреваешь о провале. Под «всеми» я, разумеется, подразумеваю шпиков Карлы. Потом ты заполнил швейцарские бланки, которые у тебя были – один для Дэнни, другой для ее матери, – понадеявшись, что на номера не обратят внимания, а после этого сделал новые приготовления, которые уже особо не афишировал. Приготовления, которые ты тщательно продумал еще до того, как заказывал билеты на фамилию Пул. Ну как тебе такой сценарий? Остановиться где-нибудь там же, на Востоке, но в другом месте, например в Джакарте: там, где у тебя есть друзья.
Даже с того места, где он стоял, Гиллем опоздал. Руки Тарра успели вцепиться в глотку Смайли, стул опрокинулся, и они упали. Из свалки Гиллем сумел выудить правую руку Тарра и заломить ее ему за спину, едва не сломав при этом. Откуда ни возьмись, появился Фон, вытащил из-под подушки пистолет и снова шагнул к Тарру, будто собираясь помочь ему встать. Затем Смайли отряхивал свой костюм, a Tapp снова сидел на кровати, прикладывая носовой платок к уголку рта.
Смайли сказал:
– Я не знаю, где они сейчас. Насколько мне известно, им ничего не угрожает. Ты ведь веришь мне, не так ли?
Tapp не мигая смотрел на него и ждал. Его глаза горели бешенством, но в движениях Джорджа сквозила невозмутимость, и Гиллем понял, что тем самым он старается успокоить Тарра.
– Присматривали бы вы лучше за своей бабой, а мою оставьте в покое, – прошипел наконец Tapp, не отнимая руку ото рта. С возгласом негодования Гиллем рванулся было вперед, но Смайли удержал его.
– Пока ты не будешь пытаться наладить с ними связь, – продолжал Смайли, – пожалуй, лучше, чтобы я не знал, где они. Хотя, может быть, ты хочешь, чтобы я что-нибудь для них сделал? Может, им нужны деньги, или покровительство, или другая поддержка подобного рода?
Tapp помотал головой. У него во рту была кровь, прямо-таки полный рот крови. Гиллем сообразил, что Фон, должно быть, ударил его, но он никак не мог понять, в какой именно момент это произошло.
– Это все скоро кончится, – сказал Смайли. – Скорее всего, через неделю. А если у меня получится, то, может, и быстрее. Старайся не думать об этом слишком много.
К тому времени, как они уходили, Tapp уже снова ухмылялся, и Гиллем предположил, что либо их визит, либо покушение на Смайли, а может быть, расквашенная физиономия – что-то из всего этого явно пошло ему на пользу.
– А что эти купоны от футбольного тотализатора, – осторожно спросил Смайли Фона, пока они садились в машину. – Ты, случайно, не стал их куда-нибудь отсылать?
– Нет, сэр.
– Ну, одна надежда на Бога, чтобы он не сорвал куш, – заметил Смайли крайне необычным для себя шутливым тоном, и все трое громко расхохотались.
Память иногда проделывает странные штуки с уставшим, изнуренным мозгом. Все время, пока Гиллем вел машину, одна часть его рассудка была занята дорогой, а другая терзалась все более и более ужасными подозрениями, связанными с Камиллой, причудливые образы этого и других похожих на него томительных дней сами собой всплывали в его памяти. Дни сплошного кошмара в Марокко, когда его агентурные сети проваливались одна за другой и при каждом шорохе на лестнице он кидался к окну, чтобы осмотреть улицу; дни полного безделья в Брикстоне, когда он видел, какое жалкое общество его окружает, и думал о том, что и он сам является его частью. И вдруг перед его мысленным взором возникло донесение, лежащее на его рабочем столе: оно было у кого-то перекуплено и потому размножено на голубоватой кальке с помощью стеклографа; источник сообщения неизвестен и, возможно, ненадежен; и сейчас каждое слово этого донесения назойливым эхом отдавалось в мозгу у Гиллема.
П о с о о б щ е н и ю и с т о ч н и к а , н е д а в н о о с в о б о ж д е н н о г о и з з а к л ю ч е н и я н а Л у б я н к е , в и ю л е с е г о г о д а М о с к о в с к и й Ц е н т р т а й н о п р о в е л к а з н ь в б л о к е д л я и с п о л н е н и я п р и г о в о р о в . Ж е р т в а м и с т а л и т р о е д о л ж н о с т н ы х л и ц и з и х о р г а н и з а ц и и . О д н а и з н и х – ж е н щ и н а . В с е б ы л и р а с с т р е л я н ы в з а т ы л о к .
– Там стоял гриф «Для служебного пользования», – хмуро сказал Гиллем.
Они свернули на стоянку у придорожного ресторанчика, увешанного китайскими фонариками. – Кто-то из Лондонского Управления нацарапал на нем: " М о ж е т л и к т о – н и б у д ь о п о з н а т ь т е л а ? "
В мерцающем свете цветных фонариков Гиллем разглядел, как лицо Смайли передернулось от омерзения.
– Да, – согласился он наконец. – Да, теперь, думаю, мы можем сказать, что это была Ирина, не так ли? А те двое других, я полагаю, Ивлев и ее муж Борис. – Его голос по-прежнему оставался сухим и бесстрастным. – Тарру не следует этого знать, – продолжал Джордж, будто стряхнув с себя оцепенение. – Просто-таки жизненно необходимо, чтобы он случайно не пронюхал об этом.
Одному Богу известно, что он станет делать или, наоборот, чего он не станет делать, если узнает, что Ирина мертва.
Несколько минут никто из них не шевелился; вероятно, по разным причинам ни у того, ни у другого не хватало сил или духу что-нибудь наконец предпринять.
– Мне нужно позвонить, – сказал Смайли, но даже не попытался выйти из машины.
– С тобой все в порядке, Джордж?
– Я должен позвонить по телефону, – пробормотал он. – Лейкону.
– Так иди и звони.
Перегнувшись через Смайли, Гиллем открыл ему дверцу. Смайли вылез наружу, прошел несколько шагов по бетонке, затем будто передумал и вернулся.
– Пойдем перекусим чего-нибудь, – сказал он все тем же озабоченным тоном, нагнувшись к окошку. – Я думаю, даже ребята Тоби не стали бы нас преследовать до этого места.
Когда-то это был ресторан, теперь – придорожное кафе, в котором, однако, сохранились следы былой роскоши. Меню в красной кожаной обложке было запятнано жиром. Молоденький официант, который его принес, казалось, спал на ходу.
– Говорят, курица в вине всегда заслуживает доверия, – с жалкой потугой на юмор сказал Смайли, вернувшись из телефонной кабинки в углу зала. И добавил приглушенным голосом, так, чтобы не было слышно сидящим вокруг:
– Скажи, как много ты знаешь о Карле?
– Примерно столько же, сколько о «Черной магии», агенте Мерлине и всем остальном из того, что было написано в бумаге, которую я подписал для Портеса.
– Вот это ты верно заметил. Ты, я думаю, хотел сделать мне упрек, но на самом деле твое сравнение в высшей степени уместно. – Официант подошел к ним, жонглируя, как булавой, бутылкой бургундского. – Будьте так любезны, дайте ей передохнуть, – обратился к нему Смайли.
Официант уставился на него, как на сумасшедшего.
– Откройте и оставьте на столе, – коротко бросил Гиллем.
Смайли рассказал ему не все, что знал. Позже Гиллему стали известны кое-какие детали, которые тот от него утаил. Но сейчас этой истории было достаточно для того, чтобы развеять его хандру, от которой сам он избавиться был не в состоянии.
Глава 23
Руководители агентурных сетей, как правило, считают своей святой обязанностью создать себе имидж живой легенды, – начал Смайли таким тоном, будто читал лекцию слушателям в «яслях». – Сначала они пытаются таким образом произвести впечатление на своих агентов. Потом пробуют распространить это на своих коллег, в результате чего, как показывает мой личный опыт, выглядят редкостными идиотами. Некоторые заходят так далеко, что сами начинают верить своей легенде. Это шарлатаны, и избавляться от таких нужно немедленно, другого пути нет.
Как бы то ни было, но легенды существуют, и Карла – одна из них. Даже его возраст всегда считался тайной. Скорее всего, имя у него не настоящее.
Обстоятельств его прошлой жизни никто не знал, и установить это было бы невозможно, поскольку люди, с которыми он работал, имели обыкновение либо вскоре после этого умирать, либо держали рот на замке.
– Поговаривают, будто его отец служил в царской охранке, а затем объявился в чека, – продолжал Смайли. – Я не думаю, что это правда, но в принципе такое могло быть. Другая легенда гласит, будто он поваренком помогал на кухне в бронепоезде, бойцы которого сражались против японских оккупационных войск на Дальнем Востоке. Рассказывают, что профессиональному мастерству его обучал сам Берг – фактически Карла был его любимчиком, – а это сродни тому, что учиться музыке у… ох, ну у какого-нибудь великого композитора. Насколько мне известно, его карьера началась в Испании в тридцать шестом, по крайней мере, это зафиксировано документально. Он выдавал себя за журналиста-белоэмигранта, работающего на Франко; там он завербовал целую ораву немецких агентов. Это была чрезвычайно сложная операция, и, учитывая его молодость, он справился с ней блестяще. В следующий раз он всплыл в качестве офицера разведки в армии Конева во время советского контрнаступления под Смоленском осенью сорок первого. Его работа заключалась в том, чтобы наладить деятельность партизанских агентурных сетей в тылу у немцев. Попутно он обнаружил, что его радист переметнулся к противнику и передает ему все радиосообщения. Он перевербовал его обратно и с тех пор затеял свою радиоигру, в результате чего информация пошла в обоих направлениях.
Это была другая часть легенды, сказал Смайли: во время боев под Ельней благодаря Карле немцы нередко вели огонь по своим собственным передовым позициям.
– А между этими двумя появлениями, – продолжал он, – в тридцать шестом и сорок первом Карла посетил Великобританию. Мы думаем, он провел здесь шесть месяцев, но даже сегодня мы не знаем, правильнее сказать, я не знаю – под чьим именем и под какой «крышей». Что совсем не означает, что этого не знает Джералд. Но Джералд вряд ли станет нам об этом рассказывать, по крайней мере, без какого-то хитрого умысла.
Смайли никогда еще не разговаривал с Гиллемом подобным образом.
Раскрывать душу или читать длинные проповеди было отнюдь не в его привычках.
Гиллем знал Джорджа как довольно застенчивого человека, для которого, несмотря на все его тщеславие, общение вовсе не составляло первейшей жизненной потребности.
– Году примерно в сорок восьмом он угодил в тюрьму, а затем в Сибирь, даром что всегда верой и правдой служил своей стране. Лично против него у них ничего не было, просто случилось так, что он оказался в одном из тех подразделений армейской разведки, которое после очередной чистки прекратило свое существование. После смерти Сталина, – продолжал Смайли, – Карла был реабилитирован и, очевидно, направлен в Америку: когда летом 1955-го индийские власти арестовали его в Дели по подозрению в нарушении иммиграционных правил, выяснилось, что он только что прилетел из Калифорнии.
Позже в Цирке прокатился слух о его причастности к серии громких скандалов, связанных с государственными изменами в Великобритании и Штатах.
Смайли был осведомлен об этом лучше других.
– Карла к тому времени снова впал в немилость. Москва охотилась за ним, и мы подумали, что легко сможем склонить его к переходу на нашу сторону.
Именно за этим я и полетел в Дели. Поболтать с ним с глазу на глаз.
Ему пришлось прерваться ненадолго: приплелсяполусонный парнишка-официант и спросил, все ли способствует их приятному времяпрепровождению. Предельно вежливо Смайли заверил его, что все в порядке.
* * *
– История моей встречи с Карлой, – возобновил он свой рассказ, – несет на себе отпечаток той эпохи. В середине пятидесятых Московский Центр буквально развалился на кусочки. Старших офицеров почти всех либо расстреляли, либо «вычистили», а тех, кто был рангом пониже, охватило какое-то массовое безумие. В результате среди военных Центра, работавших за рубежом, началось повальное дезертирство. Буквально отовсюду: Сингапур, Найроби, Стокгольм, Канберра, Вашингтон – откуда только они к нам не бежали, и поток этот не иссякал. Это, правда, была в основном мелкая рыбешка: связные, водители, шифровальщики, машинистки. Нужно было принимать какие-то меры – мы редко осознаем тот факт" что промышленность сама зачастую стимулирует свое перепроизводство, – и за очень короткий срок я переквалифицировался в некое подобие коммивояжера. Я стал летать по всему миру: сегодня в какую-нибудь столицу, завтра – на глухую пограничную заставу, один раз даже пришлось приземляться на палубу корабля в открытом море. И все это затем, чтобы отобрать нужных людей: кого-то отсеять, кого-то переправить в другое место, с кем-то договориться об условиях, поприсутствовать при первом допросе, проследить за окончательным назначением.
Как бы то ни было, но легенды существуют, и Карла – одна из них. Даже его возраст всегда считался тайной. Скорее всего, имя у него не настоящее.
Обстоятельств его прошлой жизни никто не знал, и установить это было бы невозможно, поскольку люди, с которыми он работал, имели обыкновение либо вскоре после этого умирать, либо держали рот на замке.
– Поговаривают, будто его отец служил в царской охранке, а затем объявился в чека, – продолжал Смайли. – Я не думаю, что это правда, но в принципе такое могло быть. Другая легенда гласит, будто он поваренком помогал на кухне в бронепоезде, бойцы которого сражались против японских оккупационных войск на Дальнем Востоке. Рассказывают, что профессиональному мастерству его обучал сам Берг – фактически Карла был его любимчиком, – а это сродни тому, что учиться музыке у… ох, ну у какого-нибудь великого композитора. Насколько мне известно, его карьера началась в Испании в тридцать шестом, по крайней мере, это зафиксировано документально. Он выдавал себя за журналиста-белоэмигранта, работающего на Франко; там он завербовал целую ораву немецких агентов. Это была чрезвычайно сложная операция, и, учитывая его молодость, он справился с ней блестяще. В следующий раз он всплыл в качестве офицера разведки в армии Конева во время советского контрнаступления под Смоленском осенью сорок первого. Его работа заключалась в том, чтобы наладить деятельность партизанских агентурных сетей в тылу у немцев. Попутно он обнаружил, что его радист переметнулся к противнику и передает ему все радиосообщения. Он перевербовал его обратно и с тех пор затеял свою радиоигру, в результате чего информация пошла в обоих направлениях.
Это была другая часть легенды, сказал Смайли: во время боев под Ельней благодаря Карле немцы нередко вели огонь по своим собственным передовым позициям.
– А между этими двумя появлениями, – продолжал он, – в тридцать шестом и сорок первом Карла посетил Великобританию. Мы думаем, он провел здесь шесть месяцев, но даже сегодня мы не знаем, правильнее сказать, я не знаю – под чьим именем и под какой «крышей». Что совсем не означает, что этого не знает Джералд. Но Джералд вряд ли станет нам об этом рассказывать, по крайней мере, без какого-то хитрого умысла.
Смайли никогда еще не разговаривал с Гиллемом подобным образом.
Раскрывать душу или читать длинные проповеди было отнюдь не в его привычках.
Гиллем знал Джорджа как довольно застенчивого человека, для которого, несмотря на все его тщеславие, общение вовсе не составляло первейшей жизненной потребности.
– Году примерно в сорок восьмом он угодил в тюрьму, а затем в Сибирь, даром что всегда верой и правдой служил своей стране. Лично против него у них ничего не было, просто случилось так, что он оказался в одном из тех подразделений армейской разведки, которое после очередной чистки прекратило свое существование. После смерти Сталина, – продолжал Смайли, – Карла был реабилитирован и, очевидно, направлен в Америку: когда летом 1955-го индийские власти арестовали его в Дели по подозрению в нарушении иммиграционных правил, выяснилось, что он только что прилетел из Калифорнии.
Позже в Цирке прокатился слух о его причастности к серии громких скандалов, связанных с государственными изменами в Великобритании и Штатах.
Смайли был осведомлен об этом лучше других.
– Карла к тому времени снова впал в немилость. Москва охотилась за ним, и мы подумали, что легко сможем склонить его к переходу на нашу сторону.
Именно за этим я и полетел в Дели. Поболтать с ним с глазу на глаз.
Ему пришлось прерваться ненадолго: приплелсяполусонный парнишка-официант и спросил, все ли способствует их приятному времяпрепровождению. Предельно вежливо Смайли заверил его, что все в порядке.
* * *
– История моей встречи с Карлой, – возобновил он свой рассказ, – несет на себе отпечаток той эпохи. В середине пятидесятых Московский Центр буквально развалился на кусочки. Старших офицеров почти всех либо расстреляли, либо «вычистили», а тех, кто был рангом пониже, охватило какое-то массовое безумие. В результате среди военных Центра, работавших за рубежом, началось повальное дезертирство. Буквально отовсюду: Сингапур, Найроби, Стокгольм, Канберра, Вашингтон – откуда только они к нам не бежали, и поток этот не иссякал. Это, правда, была в основном мелкая рыбешка: связные, водители, шифровальщики, машинистки. Нужно было принимать какие-то меры – мы редко осознаем тот факт" что промышленность сама зачастую стимулирует свое перепроизводство, – и за очень короткий срок я переквалифицировался в некое подобие коммивояжера. Я стал летать по всему миру: сегодня в какую-нибудь столицу, завтра – на глухую пограничную заставу, один раз даже пришлось приземляться на палубу корабля в открытом море. И все это затем, чтобы отобрать нужных людей: кого-то отсеять, кого-то переправить в другое место, с кем-то договориться об условиях, поприсутствовать при первом допросе, проследить за окончательным назначением.