Страница:
«Поезжай потихоньку», и он понял, что возникли какие-то проблемы.
Все случилось, как он и предполагал, сказал Джим. План изменился. Максу не стоит глубоко в это влезать. Он должен поскорее подбросить Джима к месту встречи, а затем затаиться в Брно до утра понедельника. Ему ни в коем случае нельзя вступать в контакт ни с кем из тех, кто связан с Цирком: ни с людьми из сети «Скорпион», ни с людьми из сети «Платон», ни тем более с пражской резидентурой. Если Джим не объявится в отеле к восьми утра в понедельник.
Макс должен выбираться любым способом, каким сможет. Если же Джим объявится, у Макса будет поручение: передать Хозяину послание Джима. Послание может быть очень простым, возможно, оно будет состоять всего Из одного слова.
Когда он доберется до Лондона, он должен лично прийти к Хозяину, договориться с Макфейдином о приеме и передать сообщение. Все ли ему понятно? Если Джим так и не покажется больше, Максу следует вернуться к своим делам" которые он оставил, и на все расспросы, как внутри Цирка, так и за его пределами, отвечать отрицательно.
– А Джим не сказал, почему план изменился?
– Джим волновал.
– Значит, что-то произошло с ним по дороге перед встречей с тобой?
– Может быть. Я говорю Джиму: «Слушай, Джим, я приезжал вместе. Ты волновал, я был „нянька“, я еду за тебя, стреляю за тебя, что за черт?» Джим разозлил, как черт, о'кей?
– О'кей, – сказал Смайли.
Они двинулись по дороге на Рачице и в конце концов нашли автомобиль с выключенными фарами, развернутый по направлению к проселочной дороге, уходившей в поле. «Фиат», две девятки на номерах, черного цвета. Макс остановил свой фургон и выпустил Джима. Когда Джим подошел к «фиату», водитель слегка приоткрыл дверцу, для того чтобы загорелся свет. На руле перед ним лежала раскрытая газета.
– Ты не рассмотрел его лица?
– Была тень.
Макс подождал; по-видимому, они обменялись паролями, Джим сел в машину, и они уехали по проселочной дороге, так и не включив фары. Макс вернулся в Брно. Он сидел в ресторане за шнапсом, когда во всем городе вдруг поднялся грохот. Вначале он подумал, что этот звук идет со стороны футбольного стадиона, но затем сообразил, что это грузовики: целая колонна их двигалась по дороге. Он спросил официантку, что происходит, и она сказала, что в лесу была какая-то стрельба и в этом якобы замешаны контрреволюционеры. Он вышел на улицу, залез в свой фургон, включил радио и поймал сводку новостей из Праги. Так он впервые услышал о генерале. Он подумал, что кругом уже стоят кордоны, да и все равно, по инструкции Джима, он должен был залечь на дно в гостинице и ждать до утра понедельника.
– Может быть, Джим посылал мне сообщение. А может, какой-нибудь парень из Сопротивления мог приходил ко мне.
– С этим одним словом, – тихо уточнил Смайли.
– Конечно.
– Он не сказал, какого рода это слово?
– Ты сходил с ума, – сказал Макс. Это было что-то среднее между утверждением и вопросом.
– Чешское слово или английское? А может, немецкое?
Никто так и не пришел, сказал Макс, не утруждая себя ответами на глупые вопросы.
В понедельник он сжег свой паспорт, по которому въехал, поменял номерные таблички на своем фургоне и воспользовался западногерманским паспортом, который у него имелся на случай побега. Вместо того чтобы ехать на юг, он двинулся на юго-запад, спихнул грузовик в кювет и пересек границу в автобусе на Фрайштадт; этот маршрут был в данной ситуации самым безопасным из тех, что он знал. Он чувствовал раздражение и недоумение и, чтобы немного развеяться, решил выпить и провести ночь с девчонкой. Во вторник вечером он добрался До Лондона и, несмотря на приказы Джима, решил все-таки попробовать связаться с Хозяином. «Это было чертовски трудно», – заметил он.
Он пробовал до него дозвониться, но дальше «мамочек» прорваться не смог. Макфейдина нигде поблизости не было. Он подумал было написать записку, но вспомнил о Джиме и о том, что никому в Цирке не полагается обо всем этом знать. Он решил, что писать записки слишком опасно. Тем временем в Эктоне прошел слух, что Хозяин болен. Он попробовал выяснить, в какой больнице тот лежит, но ему это не удалось.
– А как ты думаешь, люди из «прачечной» знали, где ты был?
– Мне тоже думал об это.
Он все еще продолжал размышлять, когда за ним прислали из Административно-хозяйственного отдела и попросили показать его паспорт на имя Руди Хартмана. Макс сказал, что потерял его, что, в конце концов, было почти правдой. Почему он не доложил о пропаже? Он не знал, что ответить.
Когда произошла пропажа? И на это он тоже не знал, что ответить. Когда он последний раз видел Джима Придо? Он не мог вспомнить-Его отправили в Саррат, в «ясли», но он был готов к этому и к тому же зол, так что через два или три дня допросов следователи выдохлись; а может, им дали команду прекратить дело.
– Я приезжал назад в Эктон, в «прачечную». Тоби Эстерхейзи дал мне сто фунт и сказал: пошелты к черту.
Вокруг пруда раздались радостные визги. Двое мальчишек утопили в воде большую глыбу льда, и теперь из проруби вырывались огромные пузыри.
– Макс, а что случилось с Джимом?
– Какой черт?
– Ты ведь знаешь, наверное, о таких вещах. Среди эмигрантов всегда ходят всякие такие разговоры. Что с ним случилось? Кто его выхаживал после ранения? Как Биллу Хейдону удалось выкупить его?
– Эмигранты больше не говорил с Максом.
– Но хоть что-то же ты слышал, разве нет?
На этот раз немым ответом ему были холеные белые руки Макса. Смайли увидел у себя перед носом загнутые пальцы, пять на одной руке и три на другой, и Макс еще только начал говорить, а Смайли уже почувствовал приступ тошноты.
– Значит, они стрелял Джим спину. Может, Джим убегал, какой черт? Они посадили Джим втюрьму. Это нехорошо для Джим. Для мои друзья тоже. Нехорошо.
– Он начал считать:
– Пршибыл, – загнул он большой палец. – Букова Мирек, брат Пршибыла жены, – указательный палец. – Пршибыла жена тоже, – средний палец, безымянный:
– Колин Иржи, его сестра тоже, почти все мертвый. Это был агентурный сеть «Скорпион». – Он начал загибать пальцы на другой руке. – После сеть «Скорпион» идет сеть «Платон». Идет адвокат Рапотин, идет полковник Ландкрон и машинистки Ева Криеглова и Ханка Билова. Тоже почти все мертвый. Это чертовская большая цена, Джордж. – Он приблизил свои ухоженные пальцы вплотную к лицу Смайли. – Это чертовская большая цена для один англичанин с дыркой от пули. – Он распалялся все сильнее. – Почему тебе забота, Джордж? Цирк не есть хороший для чехов. Союзники не есть хороший для чехов. Никакой богатый парень не хочет забирал никакой бедный парень из тюрьмы! Ты хочешь знал эту историю? Как у вас называется «Marchen», подскажи, Джордж?
– Сказка, – сказал Джордж.
– О'кэй, так не говорил больше мне никакой чертов сказка про то, как англичанин хочет спасать чех!
– Скорее всего, это был не Джим, – сказал Смайли после большой паузы. – Скорее всего, сети провалил кто-то другой. Только не Джим.
Макс уже открывал дверцу.
– Какой черт? – спросил он.
– Макс… – начал Смайли.
– Не волнуй, Джордж. Я не собираюсь кому-то тебя продал. О'кей?
– О'кей.
Продолжая все так же неподвижно сидеть в машине, Смайли смотрел, как Макс ловит такси. Он небрежно щелкнул пальцами, будто подзывая официанта.
Когда такси подъехало, он назвал адрес, даже не удосужившись взглянуть в сторону водителя. Отъезжая, он сидел все так же прямо, глядя на дорогу перед собой, как какой-нибудь король смотрит поверх толпы, будто не замечая ее.
Как только такси скрылось за углом, инспектор Мэндел не спеша поднялся со скамейки, сложил газету и подошел к «роверу».
– Все чисто. – сказал он. – А когда за спиной все спокойно, то и совесть может спать спокойно.
Не совсем уверенный в этом, Смайли передал ему ключи от машины и, перейдя через дорогу, зашагал к остановке, откуда автобусы уходили в западном направлении.
Глава 28
Все случилось, как он и предполагал, сказал Джим. План изменился. Максу не стоит глубоко в это влезать. Он должен поскорее подбросить Джима к месту встречи, а затем затаиться в Брно до утра понедельника. Ему ни в коем случае нельзя вступать в контакт ни с кем из тех, кто связан с Цирком: ни с людьми из сети «Скорпион», ни с людьми из сети «Платон», ни тем более с пражской резидентурой. Если Джим не объявится в отеле к восьми утра в понедельник.
Макс должен выбираться любым способом, каким сможет. Если же Джим объявится, у Макса будет поручение: передать Хозяину послание Джима. Послание может быть очень простым, возможно, оно будет состоять всего Из одного слова.
Когда он доберется до Лондона, он должен лично прийти к Хозяину, договориться с Макфейдином о приеме и передать сообщение. Все ли ему понятно? Если Джим так и не покажется больше, Максу следует вернуться к своим делам" которые он оставил, и на все расспросы, как внутри Цирка, так и за его пределами, отвечать отрицательно.
– А Джим не сказал, почему план изменился?
– Джим волновал.
– Значит, что-то произошло с ним по дороге перед встречей с тобой?
– Может быть. Я говорю Джиму: «Слушай, Джим, я приезжал вместе. Ты волновал, я был „нянька“, я еду за тебя, стреляю за тебя, что за черт?» Джим разозлил, как черт, о'кей?
– О'кей, – сказал Смайли.
Они двинулись по дороге на Рачице и в конце концов нашли автомобиль с выключенными фарами, развернутый по направлению к проселочной дороге, уходившей в поле. «Фиат», две девятки на номерах, черного цвета. Макс остановил свой фургон и выпустил Джима. Когда Джим подошел к «фиату», водитель слегка приоткрыл дверцу, для того чтобы загорелся свет. На руле перед ним лежала раскрытая газета.
– Ты не рассмотрел его лица?
– Была тень.
Макс подождал; по-видимому, они обменялись паролями, Джим сел в машину, и они уехали по проселочной дороге, так и не включив фары. Макс вернулся в Брно. Он сидел в ресторане за шнапсом, когда во всем городе вдруг поднялся грохот. Вначале он подумал, что этот звук идет со стороны футбольного стадиона, но затем сообразил, что это грузовики: целая колонна их двигалась по дороге. Он спросил официантку, что происходит, и она сказала, что в лесу была какая-то стрельба и в этом якобы замешаны контрреволюционеры. Он вышел на улицу, залез в свой фургон, включил радио и поймал сводку новостей из Праги. Так он впервые услышал о генерале. Он подумал, что кругом уже стоят кордоны, да и все равно, по инструкции Джима, он должен был залечь на дно в гостинице и ждать до утра понедельника.
– Может быть, Джим посылал мне сообщение. А может, какой-нибудь парень из Сопротивления мог приходил ко мне.
– С этим одним словом, – тихо уточнил Смайли.
– Конечно.
– Он не сказал, какого рода это слово?
– Ты сходил с ума, – сказал Макс. Это было что-то среднее между утверждением и вопросом.
– Чешское слово или английское? А может, немецкое?
Никто так и не пришел, сказал Макс, не утруждая себя ответами на глупые вопросы.
В понедельник он сжег свой паспорт, по которому въехал, поменял номерные таблички на своем фургоне и воспользовался западногерманским паспортом, который у него имелся на случай побега. Вместо того чтобы ехать на юг, он двинулся на юго-запад, спихнул грузовик в кювет и пересек границу в автобусе на Фрайштадт; этот маршрут был в данной ситуации самым безопасным из тех, что он знал. Он чувствовал раздражение и недоумение и, чтобы немного развеяться, решил выпить и провести ночь с девчонкой. Во вторник вечером он добрался До Лондона и, несмотря на приказы Джима, решил все-таки попробовать связаться с Хозяином. «Это было чертовски трудно», – заметил он.
Он пробовал до него дозвониться, но дальше «мамочек» прорваться не смог. Макфейдина нигде поблизости не было. Он подумал было написать записку, но вспомнил о Джиме и о том, что никому в Цирке не полагается обо всем этом знать. Он решил, что писать записки слишком опасно. Тем временем в Эктоне прошел слух, что Хозяин болен. Он попробовал выяснить, в какой больнице тот лежит, но ему это не удалось.
– А как ты думаешь, люди из «прачечной» знали, где ты был?
– Мне тоже думал об это.
Он все еще продолжал размышлять, когда за ним прислали из Административно-хозяйственного отдела и попросили показать его паспорт на имя Руди Хартмана. Макс сказал, что потерял его, что, в конце концов, было почти правдой. Почему он не доложил о пропаже? Он не знал, что ответить.
Когда произошла пропажа? И на это он тоже не знал, что ответить. Когда он последний раз видел Джима Придо? Он не мог вспомнить-Его отправили в Саррат, в «ясли», но он был готов к этому и к тому же зол, так что через два или три дня допросов следователи выдохлись; а может, им дали команду прекратить дело.
– Я приезжал назад в Эктон, в «прачечную». Тоби Эстерхейзи дал мне сто фунт и сказал: пошелты к черту.
Вокруг пруда раздались радостные визги. Двое мальчишек утопили в воде большую глыбу льда, и теперь из проруби вырывались огромные пузыри.
– Макс, а что случилось с Джимом?
– Какой черт?
– Ты ведь знаешь, наверное, о таких вещах. Среди эмигрантов всегда ходят всякие такие разговоры. Что с ним случилось? Кто его выхаживал после ранения? Как Биллу Хейдону удалось выкупить его?
– Эмигранты больше не говорил с Максом.
– Но хоть что-то же ты слышал, разве нет?
На этот раз немым ответом ему были холеные белые руки Макса. Смайли увидел у себя перед носом загнутые пальцы, пять на одной руке и три на другой, и Макс еще только начал говорить, а Смайли уже почувствовал приступ тошноты.
– Значит, они стрелял Джим спину. Может, Джим убегал, какой черт? Они посадили Джим втюрьму. Это нехорошо для Джим. Для мои друзья тоже. Нехорошо.
– Он начал считать:
– Пршибыл, – загнул он большой палец. – Букова Мирек, брат Пршибыла жены, – указательный палец. – Пршибыла жена тоже, – средний палец, безымянный:
– Колин Иржи, его сестра тоже, почти все мертвый. Это был агентурный сеть «Скорпион». – Он начал загибать пальцы на другой руке. – После сеть «Скорпион» идет сеть «Платон». Идет адвокат Рапотин, идет полковник Ландкрон и машинистки Ева Криеглова и Ханка Билова. Тоже почти все мертвый. Это чертовская большая цена, Джордж. – Он приблизил свои ухоженные пальцы вплотную к лицу Смайли. – Это чертовская большая цена для один англичанин с дыркой от пули. – Он распалялся все сильнее. – Почему тебе забота, Джордж? Цирк не есть хороший для чехов. Союзники не есть хороший для чехов. Никакой богатый парень не хочет забирал никакой бедный парень из тюрьмы! Ты хочешь знал эту историю? Как у вас называется «Marchen», подскажи, Джордж?
– Сказка, – сказал Джордж.
– О'кэй, так не говорил больше мне никакой чертов сказка про то, как англичанин хочет спасать чех!
– Скорее всего, это был не Джим, – сказал Смайли после большой паузы. – Скорее всего, сети провалил кто-то другой. Только не Джим.
Макс уже открывал дверцу.
– Какой черт? – спросил он.
– Макс… – начал Смайли.
– Не волнуй, Джордж. Я не собираюсь кому-то тебя продал. О'кей?
– О'кей.
Продолжая все так же неподвижно сидеть в машине, Смайли смотрел, как Макс ловит такси. Он небрежно щелкнул пальцами, будто подзывая официанта.
Когда такси подъехало, он назвал адрес, даже не удосужившись взглянуть в сторону водителя. Отъезжая, он сидел все так же прямо, глядя на дорогу перед собой, как какой-нибудь король смотрит поверх толпы, будто не замечая ее.
Как только такси скрылось за углом, инспектор Мэндел не спеша поднялся со скамейки, сложил газету и подошел к «роверу».
– Все чисто. – сказал он. – А когда за спиной все спокойно, то и совесть может спать спокойно.
Не совсем уверенный в этом, Смайли передал ему ключи от машины и, перейдя через дорогу, зашагал к остановке, откуда автобусы уходили в западном направлении.
Глава 28
Следующее место, куда направился Смайли, находилось на Флит-стрит: это был погребок, полный бочонков с вином. В других районах считалось бы, пожалуй, поздновато в половине четвертого пополудни заказывать аперитив перед обедом, но здесь, когда Смайли аккуратно открыл дверь, с десяток плохо различимых фигур, сидящих за стойкой, обернулось, чтобы получше его рассмотреть. А за угловым столиком, таким же невзрачным на вид, как и пластиковые имитирующие тюремные своды или бутафорские мушкеты, развешанные по стенам, сидел Джерри Уэстерби с огромным стаканом розового джина.
– Старина, – неуверенно протянул Уэстерби голосом, будто шедшим откуда-то из-под земли. – Чтоб я сдох. Эй, Джимми!
Его рука, которую он положил на плечо Смайли, в то время как другой показал официанту, что нужно добавить, была огромных размеров и бугрилась мускулами; Джерри когда-то играл вратарем в крикетной команде своего графства, В отличие от других вратарей он был крупным мужчиной, но его плечи так и остались ссутуленными от долгой привычки держать руки низко над землей. У него была грива рыжевато-седых волос и красное лицо, а поверх шелковой рубашки кремового цвета он носил галстук известного спортивного клуба. При виде Смайли он явно пришел в восторг: лицо его прямо-таки лучилось от удовольствия.
– Черт побери, чтоб я сдох, – повторил он. – Ну и дела! Эй, чем ты сейчас занимаешься? – Он насильно усадил Смайли рядом с собой. – Небось греешь задницу на солнышке да поплевываешь в потолок? Эй, – самый неотложный вопрос надлежало решить в первую очередь, – что будешь пить?
Смайли заказал «Кровавую Мэри».
– Джерри, я здесь не совсем случайно, – признался Смайли.
Возникла небольшая пауза, которую Джерри тут же поспешил заполнить:
– Послушай, а как поживает твоя роковая супруга? Все в порядке? Вот это да. Один из самых грандиозных браков, я всегда это утверждал.
Сам Джерри Уэстерби был женат несколько раз, но вряд ли это доставило ему много удовольствия.
– Давай заключим сделку, Джордж, – предложил он, толкнув Смайли своим здоровенным плечом. – Я поживу с Энн и поплюю в потолок, а ты за меня будешь строчить статьи о женском пинг-понге. Ну как, идет? Твое здоровье.
– Будь здоров, – добродушно ответил Смайли.
– Давненько не видел никого из наших ребят и девчонок, такие дела, – замявшись, признался Джерри, снова смутившись непонятно отчего. – Рождественская открытка от старого Тоби в прошлом году – вот, пожалуй, и все. Думаю, поди, далеко они меня задвинули. Но я их не виню. – Он слегка постукивал пальцами по ободку стакана. – Слишком много было всякой ерунды, в этом все дело. Они думают, я буду трепаться направо и налево. С ума сойти можно.
– Уверен, они так не думают, – сказал Смайли, и они оба погрузились в молчание.
– Слишком дорогое ожерелье смельчаку не к лицу, – торжественно продекламировал Джерри.
О тех временах, когда у них была в ходу эта шутливая индейская поговорка, Смайли вспоминал не иначе как с содроганием.
– Твое здоровье, – сказал Смайли.
– Твое, – ответил Джерри, и они выпили.
– Твое письмо я сжег сразу, как только прочел его, – продолжал Смайли спокойным, безмятежным тоном. – На тот случай, если тебя это интересует. Я никому о нем не говорил. Да и все равно оно пришло слишком поздно. Все уже закончилось.
Пока Смайли это говорил, оживленное лицо Джерри постепенно заливалось пунцовым румянцем.
– Так что совсем не письмо стало причиной того, что от тебя отвернулись, – продолжал Смайли все тем же мягким голосом. – Ты ведь это подумал? В конце концов, ты ведь передал мне его с нарочным.
– Ценю твою порядочность, – пробормотал Джерри. – Спасибо. Не стоило вообще-то его писать. Выносить сор из избы и все такое.
– Чепуха, – сказал Смайли и заказал еще две порции. – Ты сделал это для блага Службы.
Промолвив это, Смайли почувствовал, что стал выражаться, как Лейкон.
Хотя с Джерри только и можно было объясняться, что на языке его желтой газеты: короткие предложения, свободные суждения.
Джерри выдохнул вместе с воздухом целое облако сигаретного дыма.
– Последнее задание, да-да, год назад, – стал он вспоминать, снова придя в беззаботно-веселое расположение духа. – Даже больше. Доставка какого-то маленького пакета в Будапешт. Ничего особенного. Телефонная будка.
Бортик по верхнему краю. Поднял руку. Оставил его там. Ребенок бы справился.
Не думай, что я чего-нибудь напортачил или еще что-то в этом роде. Сделал все, как по инструкции. Сигналы о безопасности. "Ящик готов для опорожнения.
Можете забирать". Они ведь так нас учат, ты же знаешь. Ну что, мол, ребята, вы все знаете лучше всех, да? Черта с два, бараны. Делайте свою работу, и на этом все. Не вздумайте проявить самодеятельность. Все это часть единого большого плана. Большого замысла.
– Они скоро тебе порог обобьют. – утешил его Смайли. – Я думаю, они просто дали тебе отдохнуть сезон-другой. Вот увидишь.
– Будем надеяться, – сказал Джерри с неизменной застенчиво-неуверенной улыбкой. Когда он пил, его стакан мелко подрагивал.
– Это именно та поездка, в которой ты был перед тем, как написал мне? – спросил Смайли.
– Да, конечно. Именно эта поездка. Будапешт, потом Прага.
– И именно в Праге ты услышал обо всей этой истории, о которой ты упоминал в этом письме?
За стойкой бара какой-то мужчина в черном костюме с нездоровым румянцем на щеках предсказывал скорый и неминуемый крах всей нации. Он дает на все про все три месяца, не унимался оратор, а затем – кранты.
– Чудной тип этот Тоби Эстерхейзи, – сказал Джерри.
– Но хорош, этого не отнимешь, – сказал Смайли.
– Бог ты мой, первый класс, кто же спорит. Блестящий, на мой взгляд. Но чудной, знаешь ли. Твое здоровье – Они снова выпили, и Джерри Уэстерби неуклюже приставил палец к затылку, имитируя перо на голове индейца из племени апачей.
– Вся беда в том, – продолжал мужчина с нездоровым румянцем, едва не уткнувшись носом в свой стакан, – что мы даже не заметим, как это произойдет.
Они решили сейчас же пообедать, потому что Джерри должен был передать эту историю для завтрашнего выпуска: «Бомбардир „Вест Бромвича“ разразился угрозами». Они пошли в закусочную, специализирующуюся на карри, администрация которой с удовольствием шла навстречу клиентам; там подавали пиво во время послеполуденного чая. Они договорились, что если наткнутся на кого-нибудь из знакомых Джерри, то он представит Смайли управляющим своего банка – эта идея не давала ему покоя на протяжении всего его обильного обеда. В этом заведении играла негромкая музыка, которую Джерри называл комариным брачным танцем, и временами она едва ли не заглушала некоторые менее отчетливые нотки его хрипловатого голоса, что было, пожалуй, даже хорошо. В то время как Смайли отважно пытался изобразить восторг, который ему якобы доставляли блюда с карри, Джерри, преодолев естественную первоначальную неохоту, пустился в воспоминания о довольно необычной истории, касающейся некоего Джима Эллиса, – истории, которую досточтимый Тоби Эстерхейзи так и не разрешил ему тогда опубликовать.
Джерри Уэстерби и явился в данном случае тем уникальным экземпляром, который называется идеальным свидетелем. Он не пытался что-нибудь приукрасить, не питал злобы, не имел собственного мнения. Он говорил просто: что-то тут подозрительно. Он не мог отделаться от этого своего чувства, а кроме того, он с тех пор ни разу не говорил с Тоби, что, если задуматься, немаловажно.
– Только эта открытка, понимаешь, «Веселого Рождества. Тоби», – вид заснеженной Леденхолл-стрит. – С неописуемым недоумением на лице Уэстерби уставился на электрический вентилятор. – Ничего ведь особенного нет на Леденхолл-стрит, или я чего-то не понимаю, а, старик? Никакой явочной квартиры, или места встречи, или еще чего-нибудь в этом роде?
– Насколько я знаю, нет, – рассмеялся Смайли.
– Никак не мог взять в толк, почему он выбрал для рождественского послания Леденхолл-стрит. Чертовски странно, ты не находишь?
Возможно, ему просто нравятся виды заснеженного Лондона, предположил Смайли; Тоби ведь, в конце концов, во многом иностранец.
– Странный способ поддерживать связь, должен тебе сказать. Когда-то он все посылал мне ящики с виски, регулярно, как часы. – Джерри неодобрительно насупился и отхлебнул из своей кружки. – Я ничего не имею против виски, – пояснил он все с тем же замешательством, которое часто мешало ему шире посмотреть на жизнь, – я и сам всегда покупаю себе виски. Просто когда ты находишься на периферии, то начинаешь во всем искать особый смысл, так что подарки – это очень важная штука, понимаешь, о чем я?
Это случилось год назад, да, в декабре. Ресторан «Спорт» в Праге, продолжал Джерри Уэстерби, не особенно известен среди общей массы западных журналистов. Большинство из них обычно обретаются в «Космо» или «Интернационале», переговариваясь вполголоса и держась поближе друг к другу, потому как побаиваются чего-то. Однако вотчиной Джерри был именно «Спорт», а после того, как он привел туда вратаря Холотека, когда его команда выиграла матч у «Неукротимых», Джерри стал своим человеком для бармена по имени Станислав, или просто Стан.
– Стан – это прямо настоящий принц какой-то. Делает все, что только его левая нога захочет. Посмотреть на него, подумаешь, что Чехословакия свободная страна.
«Ресторан» там на самом деле означает бар, пояснил он. В то время как «бар» в Чехии означает ночной клуб, что довольно странно. Смайли согласился с ним, что действительно тут есть какая-то путаница.
Но как бы то ни было, Джерри всегда держал ухо востро, когда ходил туда; все-таки это была Чехия, и пару раз он ухитрялся принести Тоби оттуда какую-то интересную информацию или навести его на чей-то след.
– Даже если это просто валютные махинации или подпольная торговля.
Любая крупица на что-нибудь сгодится, как говорит Тоб. Все эти обрывки имеют свой смысл – так он считает.
Совершенно верно, подтвердил Смайли. На этом все держится.
– Тоб ведь баран на самом деле, разве нет?
– Конечно.
– Я привык работать непосредственно с Роем Бландом, видишь ли. Но потом Роя двинули наверх, и Тоб прибрал меня к рукам. На самом деле после таких перемен бываешь немного не в своей тарелке. Твое здоровье.
– А как долго ты работал на Тоби до этой поездки?
– Пару лет, не больше.
Возникла небольшая пауза: принесли еду и заново наполнили кружки;
Джерри Уэстерби разломал своими огромными ручищами чечевичную лепешку, покрошил ее сверху самого острого карри, какое было в меню, а затем намазал все это сверху темно-красным соусом. Соус, сказал он, придает неповторимый смак.
– Старый Хан специально для меня его готовит, – пояснил он как бы между делом. – Хранит в потайном месте.
Так вот, продолжал он, в тот вечер в баре у Стана был этот парень со стрижкой под горшок, а рядом с ним, взяв его под руку, сидела симпатичная девушка.
– И я подумал: «Смотри-ка, Джерри, малыш, а ведь это армейская стрижка». Верно?
– Верно, – эхом отозвался Смайли, подумав, что в некоторые моменты Джерри и сам немного похож на барана.
Этот парень оказался племянником Стана. Он очень гордился своим английским.
– Просто поразительно, что люди могут иногда рассказать тебе, если только это дает им возможность выпендриться своим знанием иностранного языка.
Он приехал в краткосрочный армейский отпуск; он влюбился в эту девчонку, у него в запасе еще целых восемь дней и весь мир у него был сейчас в друзьях, в том числе Джерри. Джерри в особенности, если разобраться, потому как он платил за выпивку.
– И вот, значит, сидим мы все вперемежку за большим столом в углу: студенты, красивые девушки, все такое. Старый Стан вышел из-за стойки и подсел к нам, какой-то парнишка наяривает на гармошке. Всем так хорошо, уютно, выпивки полно, шумно, весело.
Шум был особенно важен, пояснил Джерри, потому как он давал возможность спокойно болтать с этим парнем, не привлекая лишнего внимания. Парень сидел рядом с Джерри, он с самого начала ему понравился. Одной рукой обнимал девушку, другой Джерри.
– Из тех ребят, знаешь, которые могут до тебя дотрагиваться и тебе от этого не противно. Вообще, как правило, мне не нравится, когда меня трогают.
Греки любят это делать. Лично я этого терпеть не могу.
Смайли сказал, что он тоже этого терпеть не может.
– Представь себе, эта девчонка была чем-то похожа на Энн, – вспоминал Джерри. – Соблазнительная такая, ты понимаешь, о чем я? Глаза, как у Гарбо, ножки, грудки…
Итак, пока все горланили песни, пели и играли в «поцелуй в кружочке», этот парнишка спросил Джерри, интересно ли ему узнать, как все было на самом деле в истории с Джимом Эллисом.
– Я притворился, что никогда не слышал о таком, – объяснил Джерри. – «Интересно, – говорю. – А что из себя представляет Джим Эллис, когда он играет на своем поле?» Мальчишка уставился на меня, как на придурка, и говорит: «Это британский шпион». Никто больше не слышал, о чем мы говорим, все орали и распевали застольные песенки. Девчонка, правда, положила голову ему на плечо, но она уже слегка окосела и была на седьмом небе от счастья, так что он продолжал говорить со мной, гордясь своим английским, улавливаешь?
– Да-да, продолжай, – сказал Смайли.
– «Британский шпион, – орет мне прямо в ухо. – Сражался во время войны с чешскими партизанами. Приехал сюда под именем Хайек, и его застрелила русская секретная полиция». Ну, я только пожал плечами и говорю: «Это для меня новость, старик». Стараюсь не нажимать на него, понимаешь? С ними нельзя быть назойливым. Отпугнуть можно сразу.
– Ты абсолютно прав, – искренне воскликнул Смайли, и для разрядки они поговорили немного об Энн – Джордж терпеливо уклонялся от разговоров на тему, каково это всю жизнь по-настоящему любить только одного человека.
* * *
«Я недавно призван, – по словам Джерри Уэстерби, так парень начал свой рассказ. – Я должен сначала отслужить в армии, а иначе не попаду в университет». В октябре у них проходили плановые маневры в лесах неподалеку от Брно. Там вообще всегда полно военных, а летом этот район даже на месяц закрывают для гражданского населения. У них по плану намечались скучные полевые учения, которые должны были продлиться две недели, но на третий день без всяких объяснений их отменили, и в войска поступил приказ возвращаться в город. Так и сообщалось: немедленно собраться и вернуться в казармы. Весь лес следовало очистить до наступления темноты.
– За эти несколько часов каких только дурацких слухов не родилось, – продолжал Джерри. – Какой-то чудак сказал, что взорвали исследовательский баллистический центр в Тишнове. Другой говорит, мол, учебные батальоны подняли бунт и перестреляли русских солдат. Новое восстание в Праге, русские сбросили правительство, немцы снова напали, бог знает что еще не случилось.
Ты ведь знаешь, что такое солдаты. Везде они одинаковые. Только бы и делали, что языками чесали.
Упоминания об армии увели Джерри в сторону: он начал расспрашивать о своих знакомых по бывшей воинской службе, о людях, которых Смайли и раньше-то смутно знал, а теперь и вовсе забыл. В конце концов они вернулись к теме.
– Они свернули лагерь, погрузились на машины и стали ждать, когда колонна двинется. Но не успели проехать и километра, как все остановилось и раздался приказ съехать с дороги. Пришлось загнать грузовики прямо в лес.
Завязли в грязи, в канавах, в общем, хаос полный.
Оказалось, это все русские, сказал Уэстерби. Они появились со стороны Брно и очень спешили. Все чешское должно было убраться прочь с дороги, а иначе последствия могли быть непредсказуемы.
– Сначала пронеслась группа мотоциклистов с мигающими фарами, их водители орали, чтобы все очистили дорогу. Затем штабная машина с людьми в гражданском; всего парнишка насчитал шесть человек. Затем два грузовика, битком набитые вооруженными до зубов спецназовцами в камуфляже. И замыкал группу фургон со служебными собаками. И все это с диким ревом и шумом. Я тебе еще не наскучил, старина?
Уэстерби промокнул носовым платком пот со лба и поморгал, будто приходя в себя. Пот проступил у него и на шелковой рубашке, и вообще у него был такой вид, будто он только что вышел из-под душа. Не будучи большим поклонником карри, Смайли заказал еще две кружки, чтобы избавиться от довольно специфического привкуса во рту.
– Итак, это первая часть всей истории. Чешские войска – побоку, русские войска – вот они. Пока все понятно?
Смайли ответил утвердительно, он был уверен, что вполне в состоянии удерживать свое внимание на рассказе Джерри.
Вернувшись в Брно, парень, однако, сразу понял, что испытания, выпавшие на долю его подразделения, на этом отнюдь не закончились. Их колонна присоединилась к другой, и всю следующую ночь они носились восемь или десять часов подряд по округе без всякой видимой цели. Сначала они поехали на запад, в Тршебич, остановились там и ждали, пока связисты не наладят длинноволновую связь, затем поехали назад на юго-восток почти до самого Знойно рядом с австрийской границей, сигналя всю дорогу, как сумасшедшие; никто не знал, кто приказал выбрать именно этот маршрут, никто вообще ничего не мог толком объяснить. В один из моментов им приказали примкнуть штыки, в другой раз они разбили лагерь, затем снова упаковали все снаряжение и снялись с места. То тут, то там им попадались Другие воинские подразделения: около сортировочной железнодорожной станции в районе Бржецлава кружили танки, один раз они видели пару самоходных пусковых установок на гусеничном ходу. И везде одно и то же; беспорядочная бесцельная активность. Те, кто постарше и поопытнее, уверяли, что все это – не иначе как наказание русских только за то, что ты чех. Снова вернувшись в Брно, парень, однако, услышал другое объяснение. Русские гонялись за британским шпионом, который действовал под именем Хайек. Он шпионил в районе исследовательского центра и пытался похитить какого-то генерала, в результате чего его застрелили.
– Старина, – неуверенно протянул Уэстерби голосом, будто шедшим откуда-то из-под земли. – Чтоб я сдох. Эй, Джимми!
Его рука, которую он положил на плечо Смайли, в то время как другой показал официанту, что нужно добавить, была огромных размеров и бугрилась мускулами; Джерри когда-то играл вратарем в крикетной команде своего графства, В отличие от других вратарей он был крупным мужчиной, но его плечи так и остались ссутуленными от долгой привычки держать руки низко над землей. У него была грива рыжевато-седых волос и красное лицо, а поверх шелковой рубашки кремового цвета он носил галстук известного спортивного клуба. При виде Смайли он явно пришел в восторг: лицо его прямо-таки лучилось от удовольствия.
– Черт побери, чтоб я сдох, – повторил он. – Ну и дела! Эй, чем ты сейчас занимаешься? – Он насильно усадил Смайли рядом с собой. – Небось греешь задницу на солнышке да поплевываешь в потолок? Эй, – самый неотложный вопрос надлежало решить в первую очередь, – что будешь пить?
Смайли заказал «Кровавую Мэри».
– Джерри, я здесь не совсем случайно, – признался Смайли.
Возникла небольшая пауза, которую Джерри тут же поспешил заполнить:
– Послушай, а как поживает твоя роковая супруга? Все в порядке? Вот это да. Один из самых грандиозных браков, я всегда это утверждал.
Сам Джерри Уэстерби был женат несколько раз, но вряд ли это доставило ему много удовольствия.
– Давай заключим сделку, Джордж, – предложил он, толкнув Смайли своим здоровенным плечом. – Я поживу с Энн и поплюю в потолок, а ты за меня будешь строчить статьи о женском пинг-понге. Ну как, идет? Твое здоровье.
– Будь здоров, – добродушно ответил Смайли.
– Давненько не видел никого из наших ребят и девчонок, такие дела, – замявшись, признался Джерри, снова смутившись непонятно отчего. – Рождественская открытка от старого Тоби в прошлом году – вот, пожалуй, и все. Думаю, поди, далеко они меня задвинули. Но я их не виню. – Он слегка постукивал пальцами по ободку стакана. – Слишком много было всякой ерунды, в этом все дело. Они думают, я буду трепаться направо и налево. С ума сойти можно.
– Уверен, они так не думают, – сказал Смайли, и они оба погрузились в молчание.
– Слишком дорогое ожерелье смельчаку не к лицу, – торжественно продекламировал Джерри.
О тех временах, когда у них была в ходу эта шутливая индейская поговорка, Смайли вспоминал не иначе как с содроганием.
– Твое здоровье, – сказал Смайли.
– Твое, – ответил Джерри, и они выпили.
– Твое письмо я сжег сразу, как только прочел его, – продолжал Смайли спокойным, безмятежным тоном. – На тот случай, если тебя это интересует. Я никому о нем не говорил. Да и все равно оно пришло слишком поздно. Все уже закончилось.
Пока Смайли это говорил, оживленное лицо Джерри постепенно заливалось пунцовым румянцем.
– Так что совсем не письмо стало причиной того, что от тебя отвернулись, – продолжал Смайли все тем же мягким голосом. – Ты ведь это подумал? В конце концов, ты ведь передал мне его с нарочным.
– Ценю твою порядочность, – пробормотал Джерри. – Спасибо. Не стоило вообще-то его писать. Выносить сор из избы и все такое.
– Чепуха, – сказал Смайли и заказал еще две порции. – Ты сделал это для блага Службы.
Промолвив это, Смайли почувствовал, что стал выражаться, как Лейкон.
Хотя с Джерри только и можно было объясняться, что на языке его желтой газеты: короткие предложения, свободные суждения.
Джерри выдохнул вместе с воздухом целое облако сигаретного дыма.
– Последнее задание, да-да, год назад, – стал он вспоминать, снова придя в беззаботно-веселое расположение духа. – Даже больше. Доставка какого-то маленького пакета в Будапешт. Ничего особенного. Телефонная будка.
Бортик по верхнему краю. Поднял руку. Оставил его там. Ребенок бы справился.
Не думай, что я чего-нибудь напортачил или еще что-то в этом роде. Сделал все, как по инструкции. Сигналы о безопасности. "Ящик готов для опорожнения.
Можете забирать". Они ведь так нас учат, ты же знаешь. Ну что, мол, ребята, вы все знаете лучше всех, да? Черта с два, бараны. Делайте свою работу, и на этом все. Не вздумайте проявить самодеятельность. Все это часть единого большого плана. Большого замысла.
– Они скоро тебе порог обобьют. – утешил его Смайли. – Я думаю, они просто дали тебе отдохнуть сезон-другой. Вот увидишь.
– Будем надеяться, – сказал Джерри с неизменной застенчиво-неуверенной улыбкой. Когда он пил, его стакан мелко подрагивал.
– Это именно та поездка, в которой ты был перед тем, как написал мне? – спросил Смайли.
– Да, конечно. Именно эта поездка. Будапешт, потом Прага.
– И именно в Праге ты услышал обо всей этой истории, о которой ты упоминал в этом письме?
За стойкой бара какой-то мужчина в черном костюме с нездоровым румянцем на щеках предсказывал скорый и неминуемый крах всей нации. Он дает на все про все три месяца, не унимался оратор, а затем – кранты.
– Чудной тип этот Тоби Эстерхейзи, – сказал Джерри.
– Но хорош, этого не отнимешь, – сказал Смайли.
– Бог ты мой, первый класс, кто же спорит. Блестящий, на мой взгляд. Но чудной, знаешь ли. Твое здоровье – Они снова выпили, и Джерри Уэстерби неуклюже приставил палец к затылку, имитируя перо на голове индейца из племени апачей.
– Вся беда в том, – продолжал мужчина с нездоровым румянцем, едва не уткнувшись носом в свой стакан, – что мы даже не заметим, как это произойдет.
Они решили сейчас же пообедать, потому что Джерри должен был передать эту историю для завтрашнего выпуска: «Бомбардир „Вест Бромвича“ разразился угрозами». Они пошли в закусочную, специализирующуюся на карри, администрация которой с удовольствием шла навстречу клиентам; там подавали пиво во время послеполуденного чая. Они договорились, что если наткнутся на кого-нибудь из знакомых Джерри, то он представит Смайли управляющим своего банка – эта идея не давала ему покоя на протяжении всего его обильного обеда. В этом заведении играла негромкая музыка, которую Джерри называл комариным брачным танцем, и временами она едва ли не заглушала некоторые менее отчетливые нотки его хрипловатого голоса, что было, пожалуй, даже хорошо. В то время как Смайли отважно пытался изобразить восторг, который ему якобы доставляли блюда с карри, Джерри, преодолев естественную первоначальную неохоту, пустился в воспоминания о довольно необычной истории, касающейся некоего Джима Эллиса, – истории, которую досточтимый Тоби Эстерхейзи так и не разрешил ему тогда опубликовать.
Джерри Уэстерби и явился в данном случае тем уникальным экземпляром, который называется идеальным свидетелем. Он не пытался что-нибудь приукрасить, не питал злобы, не имел собственного мнения. Он говорил просто: что-то тут подозрительно. Он не мог отделаться от этого своего чувства, а кроме того, он с тех пор ни разу не говорил с Тоби, что, если задуматься, немаловажно.
– Только эта открытка, понимаешь, «Веселого Рождества. Тоби», – вид заснеженной Леденхолл-стрит. – С неописуемым недоумением на лице Уэстерби уставился на электрический вентилятор. – Ничего ведь особенного нет на Леденхолл-стрит, или я чего-то не понимаю, а, старик? Никакой явочной квартиры, или места встречи, или еще чего-нибудь в этом роде?
– Насколько я знаю, нет, – рассмеялся Смайли.
– Никак не мог взять в толк, почему он выбрал для рождественского послания Леденхолл-стрит. Чертовски странно, ты не находишь?
Возможно, ему просто нравятся виды заснеженного Лондона, предположил Смайли; Тоби ведь, в конце концов, во многом иностранец.
– Странный способ поддерживать связь, должен тебе сказать. Когда-то он все посылал мне ящики с виски, регулярно, как часы. – Джерри неодобрительно насупился и отхлебнул из своей кружки. – Я ничего не имею против виски, – пояснил он все с тем же замешательством, которое часто мешало ему шире посмотреть на жизнь, – я и сам всегда покупаю себе виски. Просто когда ты находишься на периферии, то начинаешь во всем искать особый смысл, так что подарки – это очень важная штука, понимаешь, о чем я?
Это случилось год назад, да, в декабре. Ресторан «Спорт» в Праге, продолжал Джерри Уэстерби, не особенно известен среди общей массы западных журналистов. Большинство из них обычно обретаются в «Космо» или «Интернационале», переговариваясь вполголоса и держась поближе друг к другу, потому как побаиваются чего-то. Однако вотчиной Джерри был именно «Спорт», а после того, как он привел туда вратаря Холотека, когда его команда выиграла матч у «Неукротимых», Джерри стал своим человеком для бармена по имени Станислав, или просто Стан.
– Стан – это прямо настоящий принц какой-то. Делает все, что только его левая нога захочет. Посмотреть на него, подумаешь, что Чехословакия свободная страна.
«Ресторан» там на самом деле означает бар, пояснил он. В то время как «бар» в Чехии означает ночной клуб, что довольно странно. Смайли согласился с ним, что действительно тут есть какая-то путаница.
Но как бы то ни было, Джерри всегда держал ухо востро, когда ходил туда; все-таки это была Чехия, и пару раз он ухитрялся принести Тоби оттуда какую-то интересную информацию или навести его на чей-то след.
– Даже если это просто валютные махинации или подпольная торговля.
Любая крупица на что-нибудь сгодится, как говорит Тоб. Все эти обрывки имеют свой смысл – так он считает.
Совершенно верно, подтвердил Смайли. На этом все держится.
– Тоб ведь баран на самом деле, разве нет?
– Конечно.
– Я привык работать непосредственно с Роем Бландом, видишь ли. Но потом Роя двинули наверх, и Тоб прибрал меня к рукам. На самом деле после таких перемен бываешь немного не в своей тарелке. Твое здоровье.
– А как долго ты работал на Тоби до этой поездки?
– Пару лет, не больше.
Возникла небольшая пауза: принесли еду и заново наполнили кружки;
Джерри Уэстерби разломал своими огромными ручищами чечевичную лепешку, покрошил ее сверху самого острого карри, какое было в меню, а затем намазал все это сверху темно-красным соусом. Соус, сказал он, придает неповторимый смак.
– Старый Хан специально для меня его готовит, – пояснил он как бы между делом. – Хранит в потайном месте.
Так вот, продолжал он, в тот вечер в баре у Стана был этот парень со стрижкой под горшок, а рядом с ним, взяв его под руку, сидела симпатичная девушка.
– И я подумал: «Смотри-ка, Джерри, малыш, а ведь это армейская стрижка». Верно?
– Верно, – эхом отозвался Смайли, подумав, что в некоторые моменты Джерри и сам немного похож на барана.
Этот парень оказался племянником Стана. Он очень гордился своим английским.
– Просто поразительно, что люди могут иногда рассказать тебе, если только это дает им возможность выпендриться своим знанием иностранного языка.
Он приехал в краткосрочный армейский отпуск; он влюбился в эту девчонку, у него в запасе еще целых восемь дней и весь мир у него был сейчас в друзьях, в том числе Джерри. Джерри в особенности, если разобраться, потому как он платил за выпивку.
– И вот, значит, сидим мы все вперемежку за большим столом в углу: студенты, красивые девушки, все такое. Старый Стан вышел из-за стойки и подсел к нам, какой-то парнишка наяривает на гармошке. Всем так хорошо, уютно, выпивки полно, шумно, весело.
Шум был особенно важен, пояснил Джерри, потому как он давал возможность спокойно болтать с этим парнем, не привлекая лишнего внимания. Парень сидел рядом с Джерри, он с самого начала ему понравился. Одной рукой обнимал девушку, другой Джерри.
– Из тех ребят, знаешь, которые могут до тебя дотрагиваться и тебе от этого не противно. Вообще, как правило, мне не нравится, когда меня трогают.
Греки любят это делать. Лично я этого терпеть не могу.
Смайли сказал, что он тоже этого терпеть не может.
– Представь себе, эта девчонка была чем-то похожа на Энн, – вспоминал Джерри. – Соблазнительная такая, ты понимаешь, о чем я? Глаза, как у Гарбо, ножки, грудки…
Итак, пока все горланили песни, пели и играли в «поцелуй в кружочке», этот парнишка спросил Джерри, интересно ли ему узнать, как все было на самом деле в истории с Джимом Эллисом.
– Я притворился, что никогда не слышал о таком, – объяснил Джерри. – «Интересно, – говорю. – А что из себя представляет Джим Эллис, когда он играет на своем поле?» Мальчишка уставился на меня, как на придурка, и говорит: «Это британский шпион». Никто больше не слышал, о чем мы говорим, все орали и распевали застольные песенки. Девчонка, правда, положила голову ему на плечо, но она уже слегка окосела и была на седьмом небе от счастья, так что он продолжал говорить со мной, гордясь своим английским, улавливаешь?
– Да-да, продолжай, – сказал Смайли.
– «Британский шпион, – орет мне прямо в ухо. – Сражался во время войны с чешскими партизанами. Приехал сюда под именем Хайек, и его застрелила русская секретная полиция». Ну, я только пожал плечами и говорю: «Это для меня новость, старик». Стараюсь не нажимать на него, понимаешь? С ними нельзя быть назойливым. Отпугнуть можно сразу.
– Ты абсолютно прав, – искренне воскликнул Смайли, и для разрядки они поговорили немного об Энн – Джордж терпеливо уклонялся от разговоров на тему, каково это всю жизнь по-настоящему любить только одного человека.
* * *
«Я недавно призван, – по словам Джерри Уэстерби, так парень начал свой рассказ. – Я должен сначала отслужить в армии, а иначе не попаду в университет». В октябре у них проходили плановые маневры в лесах неподалеку от Брно. Там вообще всегда полно военных, а летом этот район даже на месяц закрывают для гражданского населения. У них по плану намечались скучные полевые учения, которые должны были продлиться две недели, но на третий день без всяких объяснений их отменили, и в войска поступил приказ возвращаться в город. Так и сообщалось: немедленно собраться и вернуться в казармы. Весь лес следовало очистить до наступления темноты.
– За эти несколько часов каких только дурацких слухов не родилось, – продолжал Джерри. – Какой-то чудак сказал, что взорвали исследовательский баллистический центр в Тишнове. Другой говорит, мол, учебные батальоны подняли бунт и перестреляли русских солдат. Новое восстание в Праге, русские сбросили правительство, немцы снова напали, бог знает что еще не случилось.
Ты ведь знаешь, что такое солдаты. Везде они одинаковые. Только бы и делали, что языками чесали.
Упоминания об армии увели Джерри в сторону: он начал расспрашивать о своих знакомых по бывшей воинской службе, о людях, которых Смайли и раньше-то смутно знал, а теперь и вовсе забыл. В конце концов они вернулись к теме.
– Они свернули лагерь, погрузились на машины и стали ждать, когда колонна двинется. Но не успели проехать и километра, как все остановилось и раздался приказ съехать с дороги. Пришлось загнать грузовики прямо в лес.
Завязли в грязи, в канавах, в общем, хаос полный.
Оказалось, это все русские, сказал Уэстерби. Они появились со стороны Брно и очень спешили. Все чешское должно было убраться прочь с дороги, а иначе последствия могли быть непредсказуемы.
– Сначала пронеслась группа мотоциклистов с мигающими фарами, их водители орали, чтобы все очистили дорогу. Затем штабная машина с людьми в гражданском; всего парнишка насчитал шесть человек. Затем два грузовика, битком набитые вооруженными до зубов спецназовцами в камуфляже. И замыкал группу фургон со служебными собаками. И все это с диким ревом и шумом. Я тебе еще не наскучил, старина?
Уэстерби промокнул носовым платком пот со лба и поморгал, будто приходя в себя. Пот проступил у него и на шелковой рубашке, и вообще у него был такой вид, будто он только что вышел из-под душа. Не будучи большим поклонником карри, Смайли заказал еще две кружки, чтобы избавиться от довольно специфического привкуса во рту.
– Итак, это первая часть всей истории. Чешские войска – побоку, русские войска – вот они. Пока все понятно?
Смайли ответил утвердительно, он был уверен, что вполне в состоянии удерживать свое внимание на рассказе Джерри.
Вернувшись в Брно, парень, однако, сразу понял, что испытания, выпавшие на долю его подразделения, на этом отнюдь не закончились. Их колонна присоединилась к другой, и всю следующую ночь они носились восемь или десять часов подряд по округе без всякой видимой цели. Сначала они поехали на запад, в Тршебич, остановились там и ждали, пока связисты не наладят длинноволновую связь, затем поехали назад на юго-восток почти до самого Знойно рядом с австрийской границей, сигналя всю дорогу, как сумасшедшие; никто не знал, кто приказал выбрать именно этот маршрут, никто вообще ничего не мог толком объяснить. В один из моментов им приказали примкнуть штыки, в другой раз они разбили лагерь, затем снова упаковали все снаряжение и снялись с места. То тут, то там им попадались Другие воинские подразделения: около сортировочной железнодорожной станции в районе Бржецлава кружили танки, один раз они видели пару самоходных пусковых установок на гусеничном ходу. И везде одно и то же; беспорядочная бесцельная активность. Те, кто постарше и поопытнее, уверяли, что все это – не иначе как наказание русских только за то, что ты чех. Снова вернувшись в Брно, парень, однако, услышал другое объяснение. Русские гонялись за британским шпионом, который действовал под именем Хайек. Он шпионил в районе исследовательского центра и пытался похитить какого-то генерала, в результате чего его застрелили.