Страница:
— Любимый, как долго я тебя ждала! Выведи меня скорее на свет, я так соскучилась по солнышку… Пойдем же, пойдем отсюда к людям!
— Рогнеда… — нашел наконец в себе силы произнести Радхаур. — Я еще не собрал Алвисида…
Она положила пальцы ему на плечи, провела по волосам.
— Радхаур… — только и произнесла она.
Он не знал, что сказать ей. Но, самое страшное, он не чувствовал за собой никакой вины. Он сделал (и делает!) все, что мог. И он совершенно не просил ее жертвовать ради него своей молодостью. Страшная мысль пришла в голову — что там, на границе мира, последнем обиталище отца Гудра и многих других, где он так или иначе рано или поздно окажется, прошедшие за это время годы он бы провел не хуже, чем ступая по этой бренной земле, не возжелай Рогнеда возродить его к жизни. Впрочем, тут же сообразил он, в этом случае род графов Маридунских прервался бы окончательно, без какой-либо надежды на продолжение.
— Рогнеда, — произнес он, поднимаясь на ноги. — Совсем немного тебе осталось ждать. Я должен добыть сердце Алвисида…
Она тут же прижалась лицом к его груди, и ему ничего не оставалось, как положить руку на ее обнаженную спину. Почему-то ему казалось, что спина Рогнеды должна была быть покрыта капельками влаги, но кожа его суженой оказалась сухой и теплой.
Он продолжал говорить, сам не вслушиваясь в свои слова. Что осталось последнее путешествие и проклятое чародейство — любое — навсегда исчезнет из их жизни, что они заживут весело и счастливо в этом замке, а если она захочет, так переберутся в столицу. Она родит ему трех мальчиков и обязательно одну девочку. Если она захочет, то они отправятся в путешествие по всему миру, и она увидит далекие чудесные страны, где, в общем-то, ничего интересного и нет… Он говорил и говорил, сам не вслушиваясь в свои слова и почти не веря, что так будет. Он пересказывал то, о чем многажды мечтал в своих утомительно-нудных путешествиях, где опасность подстерегала за каждым поворотом, а то и на ровном месте, и мечты, обращенные в слова, представлялись блеклыми и нереальными.
— Радхаур, — прервала она его. — У тебя есть другая женщина?
Движения его пальцев, гладивших спину нареченной, остановились, словно он в одночасье окаменел.
Он отступил на шаг и в темноте огромной пещеры увидел только ее блеснувшие глаза — словно свет бесценных жемчужен, скрытых в толще океана.
— Нет, — ответил он чистую правду, и тут же понял, что так ответил бы на его месте любой. И чтобы рассеять какие угодно недоразумения между ним и женщиной, без которой он не мыслил своей дальнейшей судьбы (это тоже была чистая правда), он добавил:
— Приключения… были. Я живой человек, не магический призрак. Но они не стоят даже упоминания, я о них и не вспоминаю. Я никого никогда не полюблю, кроме тебя, Рогнеда.
Она снова уткнула лицо ему в грудь.
А он с ужасом подумал, что не любит и ее. Он больше не способен любить. Хотя никаких мук и отвращения, что придется остаток жизни прожить с Рогнедой, он не испытывал, более того — и не ждал от жизни ничего другого. Собственно говоря, он от жизни уже ничего не ожидал. Он раздавал долги.
А еще он подумал (сам испугавшись своих мыслей), что если б Алвисид возродил бы сейчас не Рогнеду, а, скажем, давнего недруга Иглангера с мечом в руке, или того рыцаря, что гнался за Радхауром по всей Италии, мечтая возвратить семейную реликвию, то ему было бы гораздо проще, чем сейчас — убей или будь убитым. Вот в том то и дело, что он не мог позволить убить себя, поскольку его ждала Рогнеда… Поскольку с его смертью прервется род графов Маридунских.
Рогнеда стояла молча, прижавшись к нему. Он ожидал, что она засыплет его вопросами — как управляет королевством брат, как поживают ее знакомые… Он был готов отвечать подробно и терпеливо на самые пустяшные вопросы, какими, помнится, засыпала его в свое время матушка. Но Рогнеда молчала, словно стараясь впитать в себя его запахи, чтобы жить ими еще долгое время, пока он не достанет наконец злосчастного сердца Алвисида.
(И, честно сказать, неудобно об этом говорить, но Радхаур искренне порадовался, что чудесная встреча состоялась, когда он, намытый и ухоженный, в тонких парадных одеждах, а не когда, например, он вернулся бы из очередного путешествия — грязный, пропахший дорогой и усталостью. Он не знал, куда девались тряпки, в которых возвращался, для него в замке всегда были готовы новые одежды, но после возвращения в замок он больше никогда их не видел — лишь Гурондоль неизменно красовался на его боку, да и то ножны и перевязь регулярно менялись).
Она едва слышно вздохнула, но ничего не сказала.
Он боялся ее даже поцеловать. Нет, его не обуревали детские плотские чувства, заставлявшие думать, что он искренне влюблен в ту, что рядом. И не было той чисто животной страсти, которая охватывала при виде очередной смазливой и похотливой самочки, что нередко встречались на его пути. Нет, он знал, что просто обязан поцеловать ее, вложив в поцелуй все, что невозможно выразить словами… и не мог.
— Тебе здесь очень плохо? — спросил он. — Ты слышишь, когда я прихожу к тебе и говорю с тобой.
— Я слышала и помню каждое твое слово, любимый, — не отрывая лица от его груди, произнесла Рогнеда. — Мне ничего больше не остается, как помнить… и мечтать.
Он разозлился на себя за то, что не подумал раньше — надо было поставить здесь не только стражников у выхода в коридор Алвисида, но и пригнать сюда каких-нибудь бродячих певцов, чтобы пением и игрой на лютне скрашивали ее скуку. Или попросить монахов из аббатства, сменяя друг друга, круглосуточно читать ей какие-нибудь книги, например романы о любви…
— Рогнеда, ты когда-нибудь спишь или ты все время думаешь… Ну, когда ты… обращена в озеро? — Радхауру вдруг пришла мысль совсем о другом:
— Может, ты голодна? Сейчас я прикажу тебе принести всего, что пожелаешь, и…
— Нет, Радхаур, не уходи. Если уж мне суждено скоро опять стать озером, то я не хочу терять ни минуты счастья, отпущенной мне Господом.
— Алвисидом, — хмуро поправил ее Радхаур. Но, похоже, она его не услышала.
Глава пятая
Хамрай чувствовал, что очень устал. Но он знал, что сегодня еще крайне много дел, которые нельзя отложить на потом, и знал, что, когда потребуется, — сбросит эту усталость, как, вернувшись с мороза, сбрасывают с плеч у пылающего камина ненужный более меховой плащ.
Мекор своим перстнем открыл выход в коридор. Шестнадцать алголиан в почетном карауле выстроились напротив.
Верховный координатор обвел взглядом пустынный коридор и кивнул головой в знак одобрения.
— Отправляйтесь в Фёрстстарр, — приказал он.
По лицу старшего из алголиан, судя по одеждам — хэккера, было видно, что у него возникли вопросы, но он беспрекословно отдал команду, и алголиане пошагали в сторону входа в свой главный каталог.
Хамрай тоже хотел было отправиться к своему выходу, но верховный координатор попридержал его за рукав. Когда они остались совершенно одни, Мекор сказал:
— Вчера ночью ко мне опять являлся призрак Фоора.
— Да? И что же он сказал?
— Чтобы я безоговорочно тебе доверял.
Хамрай усмехнулся:
— Ему понадобилось погибнуть, чтобы понять это.
— Ты убил Фоора? — в лоб спросил Мекор.
И Хамрай, глядя ему в глаза, ответил:
— Да. Я этого не желал. Фоор все равно был обречен. Скажу тебе даже больше, чем следовало бы говорить. Но ты ведь задал мне свой вопрос, чтобы удостовериться, можно ли мне доверять во всем?
Мекор кивнул.
— Незадолго до поединка с Фоором… Случайного поединка, я не ожидал встретить его в этом коридоре… В Рэдвэлле… тоже случайно… я услышал разговор неких четырех, тогда еще хэккеров, о том, что Фоора пора смещать. Некоторые голоса были мне знакомы, — Хамрай, в свою очередь, пристально посмотрел на алголианина.
— Я участвовал в том разговоре, — честно сказал Мекор.
— Знаешь, — улыбнулся Хамрай, — я иногда действительно думаю, что все, что не происходит, — к лучшему. Я не верю в Судьбу, я беседовал с парками… Будущее нельзя предсказать, его можно лишь напророчить. Но что есть пророчество, как не создание будущего? Я не жалею, что убил Фоора. Иначе ваш Орден не прошел бы через раскол, через сомнения и кровь — Фоор железной рукой довел бы его до сегодняшнего дня… Но был бы ваш орден столь целеустремлен и един как сейчас, когда это так необходимо? Если уж тогда шли разговоры и возникали сомнения в самом узком кругу приближенных…
— Да, ты прав. Наверное, все, что произошло с Орденом, пошло ему на благо. Мы готовы к Армагеддону.
— Я устал, Мекор, — признался Хамрай. — Сегодня еще много дел, а завтра с утра предстоит трястись в седле в Рэдвэлл.
О своем намерении навестить сегодня шаха Балсара, он сообщать не стал.
— Не проще ли воспользоваться этим коридором? — удивился Мекор.
— Магу Хамраю — проще. Барону Ансеису — нет. Я поеду со свитой…
— Да, мне тоже пора идти, распорядиться на завтра. В тевтонском каталоге для вас будут приготовлены лошади и все необходимое, что может понадобиться для путешествия к Моонлав. Я подумал сейчас об одной вещи.
— Какой?
— Если вдруг ваша миссия завершится успехом и Моонлав встанет на сторону Алвисида, то неплохо было бы соорудить выход в этот коридор и у нее…
— Действительно, — согласился Хамрай. — Я об этом не подумал. Ты прав… Даже скажу больше — имеет смысл сопровождать Радхаура в последнем путешествии и время от времени ставить выходы — чтобы вернуться с сердцем Алвисида как можно быстрее. В конце концов, лишние выходы всегда можно уничтожить…
— Ты знаешь как? — быстро спросил Мекор.
Хамрай расхохотался.
— Честно говоря — нет. Я просто никогда не думал об этом. Но ничего невозможного нет.
— Кроме снятия заклятья Алвисида.
— Ты знаешь, оно меня вот уже пятнадцатый год совершенно не беспокоит… Кстати, тогда я тебе тоже задам прямой вопрос…
— Задавай.
— У меня сложилось впечатление, что, воспользовавшись нашей магической силой, Алвисид мог возродить невесту Радхаура не на один час, а навсегда.
— Мог, — согласился Мекор.
— Ты тоже думаешь, что Радхаур отступится от цели, едва лично ему это будет не нужно?
— Я не вправе обсуждать и даже размышлять о том, что думает сын Алгола, — сухо ответил Мекор. — До завтра.
— Постой, — удержал его Хамрай. — Ты сказал, «ваша миссия»к Моонлав. То есть ты не собираешься с нами?
— У меня много дел и без того. Я поступлю так, как сочтет нужным Алвисид, — ответил Мекор. И добавил, словно ставил точку в разговоре:
— Сэйв, сэйв, сэйв, энтер!
Верховный координатор алголиан развернулся, подошел к своему выходу, и через несколько мгновений Хамрай остался в коридоре совершенно один. И вдруг почувствовал, что смертельно голоден. И никак не мог вспомнить, ужинал он вчера или нет, — со всеми хлопотами и подготовкой к сегодняшнему дню, он совершено забыл о подобных пустяках…
Дома его ждал тяжелый разговор, и какое принять решение, он еще не определился. Когда он заскочил в свой замок, чтобы отдать Отлаку и Уррию посланца новых сил, даже в свете канделябров было заметно, что они разгорячены и взволнованы. Барон велел им отнести магическое насекомое к телу, отпустить посланца на все четыре стороны и идти отдыхать. «Барон, — бросив быстрый взгляд на Отлака, смущаясь, обратился к нему Уррий, — ответьте, кто мой отец? Вы?» Ансеис оторопел: «Кто тебе это сказал?» Вмешался Отлак: «Так утверждает сэр Гловер, он уверил нас, что вы это ему сами сказали». Уррий добавил: «Я давно хотел спросить, но…» Барон задумался, с чего бы графу Камулодунскому распространять столь нелепые слухи? Потом вспомнил о своем с ним разговоре в ночь Большого Парада Планет, когда отправлялся с Бламуром в Рэдвэлл, оставляя в замке Гловера. Барон расхохотался. Отсмеявшись, сказал: «Нет, Уррий, граф меня не правильно понял. Я сказал, что отношусь к тебе, как к сыну. И это действительно так. А кто твой отец, ты скоро узнаешь. Он ничуть не менее храбр и благороден, чем я, смею тебя заверить…» Юноши в один голос воскликнули: «Кто он?», но какие разные чувства их обуревали. «Мне сейчас недосуг, — жестко ответил барон. — Вернусь и поговорим. Да, передайте баронессе, что я завтра отправляюсь с графом Маридунским в небольшое путешествие на материк. Пусть распорядится, чтобы мне приготовили все необходимое…» «А я?»— два голоса слились в один. Барон, не ответив, снова перстнем поднял плиту в коридор Алвисида.
И сейчас он решал: раскрывать Уррию тайну его рождения или нет? Рано или поздно, это придется сделать. Он готовил Уррия к рыцарской жизни, относился к нему как к сыну, будучи совершенно точно уверен, что Радхаур знает о его существовании. Но Радхаур мельком взглянул на мальчика, когда барон представил его на празднествах, хотя портретного сходства, как казалось Ансеису, не заметил бы только полуслепой. Какого же было удивление старого мага, когда, задав несколько наводящих вопросов, он выяснил, что и Мекору ничего не известно о втором Наследнике Алвисида! Барон хотел рассказать Радхауру о том, что воспитывает его родного сына, тонко подводил его к этому в задушевной неспешной беседе. Но Радхаур вдруг сам решил вывалить старому и проверенному другу то, что накопилось на душе, — и рассказал о сыновьях от озерных дев и своем к ним отношении. Барон тогда промолчал. И никому до сих пор ничего не сказал о тайне Уррия, и от этого на душе становилось мерзко — будто он загодя готовил замену Радхауру на случай его гибели… Если положить руку на сердце, доля истины в этом утверждении была. Хотя… Ансеис любил своего бывшего оруженосца вовсе не за то, что тот Наследник Алвисида…
В башне юношей не было. Барон спустился в спальню и дернул шнурок, вызывая слугу. Тот почти сразу появился в дверях.
— Распорядись, чтобы мне принесли ужин сюда, — приказал он. — И побольше — я сильно голоден, а времени у меня нет.
— Господин, — ответил слуга, — в замок приехал некий знатный рыцарь, который отказался назвать свое имя, но заявил, что вы его знаете и непременно захотите увидеться с ним. Он просил передать вам свой перстень, чтобы вы поняли, о ком идет речь.
Слуга протянул украшение, которое барон Ансеис, после некоторого напряжения памяти, узнал.
— Где сейчас этот рыцарь?
— В трапезной. С ним баронет и сэр Уррий. Пригласить его сюда?
— Не надо, — решил Хамрай. — Я спущусь сам. Еще подходя к залу, он услыхал громкий смех баронессы.
Он вошел и наклонил голову в знак приветствия гостю. Тот встал и церемонно поклонился хозяину замка.
— Любимый, — улыбнулась Аннаура, но в ее глазах барон прочел беспокойство, вызванное сообщением о том, что завтра он отправляется в путешествие, — ты знаком с таким блестящим рассказчиком и скрывал его от нас?
Барон сел в свое кресло, баронесса сидела по правую от него руку, гостя усадили по левую от хозяйского места. Перед бароном тут же появились полная тарелка и полный кубок.
— Когда я видел нашего гостя в последний раз, — усмехнулся Ансеис, — он выглядел несколько иначе, — барон бросил многозначительный взгляд на непокрытую голову посетителя. — И я не знал, что он великолепный рассказчик.
Гость склонился к уху хозяина и тихо спросил:
— Ты завтра отправляешься в поход?
— В путешествие, — поправил барон.
— Возьми меня с собой.
— Нет, — твердо ответил Хамрай.
— Почему? — удивленно спросил гость.
— Я не знаю, что произошло, — прошептал ему Ансеис. — Я отметил, что тебя нет в свите Луцифера, но не придал этому значения… Значит, ты изгнан?
— Как видишь…
— Ты знаешь, что сегодня объявлен Армагеддон?
Белиал от удивления поставил кубок с элем на стол.
— На самом деле? Вот, небось, радости Вельзевулу…
— Ты на чьей стороне?
— Ни на чьей. Я теперь — просто рыцарь.
— Ради чего отныне жить, ты знаешь?
— Я для того и приехал к тебе, чтобы узнать, — честно ответил бывший Князь Тьмы.
— К сожалению, не могу тебе помочь.
— Ты отвергаешь меня. Зря. Я потерпел поражение, но это не значит, что если…
— Брось, — устало ответил барон, орудуя острым ножом. — Я сопровождаю графа Маридунского. Хочешь — садись на коня и мчи в Рэдвэлл, до захода солнца успеешь. Пусть он решает. Согласится — поедешь…
Белиал горько усмехнулся:
— Нет уж. Наследник Алвисида уже решил мою судьбу. Переночевать позволишь?
— Будь у меня в гостях, сколько душе угодно. Как я заметил, баронессе ты понравился…
— Ревнуешь?
Барон усмехнулся и вместо ответа вгрызся в поджаренную с корочкой птичью ножку.
— Завтра я отправляюсь дальше. Куда собирается Наследник?
— В Тевтонию.
— Значит, — гость повысил голос, чтобы его слышали сидящие за столом, — я еду в Каледонию. Барон, вы отпустите со мной сэра Уррия или сэра Отлака?
— Нет, князь, — ответил Ансеис, не раздумывая. — Завтра они оба отправляются со мной в путешествие, это уже давно обговорено.
Вот, а он-то мучился: взять с собой Уррия или нет? Все решилось до смешного просто.
Глава шестая
Алвисид сидел один, на краешке ложной могилы сэра Гаррета, и в свете факелов его можно было бы принять за мраморное изваяние.
— А где барон Ансеис и верховный координатор? — спросил Радхаур, чтобы хоть что-нибудь спросить.
Алвисид, погруженный в свои мысли, не откликнулся.
— Сэр Алан…
— Что? А, это ты, наследник. Что ж, пора идти… — Он встал.
— А где барон и верховный координатор? — повторил вопрос Радхаур.
— Отравились готовиться к походу. Ты можешь прямо завтра отправиться в путь, наследник?
— Я готов выехать через полчаса, — ответил граф.
Это было правдой. Ему нестерпимо хотелось поскорее покинуть замок, где томилась в магическом плену та, которую он называл своей суженой.
— Но я не знаю, куда ехать, — добавил Радхаур. — Зов смолк во мне… Я не знаю, где спрятано ваше сердце, сэр Алан.
— На этот раз ты поедешь не на поиски моего члена, а с посольской миссией. И не один — с тобой отправятся Хамрай с Мекором. И если ты позовешь с собой каких-либо знакомых рыцарей — хуже не будет. Наоборот. Чем больше, тем лучше… А оттуда, если все будет как мы планируем, уже и за сердцем…
— И к кому мне отправляться? — поинтересовался Радхаур.
— К Моонлав, — ответил Алвисид. — Ты ведь, кажется, уже был у нее? Какое она произвела на тебя впечатление?
Радхаур постарался вспомнить, и перед глазами тут же встала обнаженная женщина на усыпанном цветами ложе, но он выразил свое отношение к дочери Алгола одним словом:
— Странное.
Алвисид кивнул, словно ответ графа подтверждал его собственные мысли, хотел что-то сказать, но лишь вздохнул.
— Пойдем. Отведи меня, наследник, в мое новое жилище. В Рэдвэлле мне больше делать нечего.
Он стал спускаться по лестнице к входу в коридор.
— О чем мне следует говорить с Моонлав? — спросил Радхаур в спину поверженного бога.
— Это мы обсудим завтра, когда вы будете готовы отправиться в путь. Открывай плиту.
Коридор, в котором совсем недавно решались судьбы мира, был пуст и безмолвен, как всегда.
— Сэр Алан, вас отвести в Фёрст… Фёрст… Фёрстстарр, главный каталог алголиан? — на всякий случай спросил Радхаур.
— Нет, я передумал. Я буду жить в своем дворце, на Плутоне, — он кивнул на прозрачные двери в торце коридора. — Так будет проще для всех. А это еще что такое?
Радхаур тоже повернул голову в сторону, где магические двери из непробиваемого, невероятной прозрачности стекла закрывали вход во дворец, некогда построенный Алвисидом на Плутоне.
У прозрачной стены кто-то стоял. На звук голосов незнакомец быстро обернулся, движения его были неуверенными, словно испуганными, широкий плащ с капюшоном скрывал фигуру. И в первый момент Радхаур подумал, что это посланец новых сил остался, всеми позабытый, в Коридоре Алвисида.
Но когда они подошли ближе, он понял, что перед ними — женщина.
И он узнал ее. Сразу.
— Что ты здесь делаешь? — без всякой угрозы в голосе спросил женщину Алвисид.
— Я…
Она переводила взгляд с Алвисида, робкая улыбка на ее лице уступала место страху, но снова возвращалась. Она хотела объяснить, как сюда попала, но вместо этого произнесла:
— Здравствуй, Уррий…
— Здравствуй, Сарлуза…
У него не осталось к ней ни капли ненависти — годы выветрили это чувство из души. Но не осталось и любви, которой, возможно, и не было никогда. Нет, не правда, — первая любовь, это всегда любовь. Кто бы ни был предметом первой любви, как бы потом не относился ко всему происшедшему, она не забывается.
Это сейчас Радхаур понимал, что не любовь у него была к пухленькой смазливой служаночке, которая, как оказалось, служила силам Ть… служила Луциферу. Окажись на ее месте любая другая, — вызвала бы в нем те же самые чувства. И даже не чувства — ощущения и желания…
Он внимательно рассмотрел стоявшую перед ним молодую женщину, к которой, после того как он ответил на ее приветствие, словно прибыло сил и уверенности — страх в глазах исчез, улыбка, все еще довольно робкая, осветила его лицо, на щеках появились две ямочки, которые так красили ее лицо, когда она улыбалась.
Она совсем не изменилась за прошедшие годы — была точно такой, какой он видел ее в последний раз… И даже, как ему показалось, в тех же самых одеждах, в которых она ждала его в алголианском храме.
— Ты ее знаешь, наследник? — повернулся к Радхауру Алвисид.
— Уррий, прости меня, — сказала Сарлуза. — Все эти годы я думала только о тебе, и если ты меня простишь, адский огонь мне не страшен. Я… Я люблю тебя, Уррий.
— Уррия больше нет, — как можно более сухим голосом ответил граф. — Меня зовут Радхаур.
— Откуда вы здесь взялись, красавица, — строго спросил Алвисид.
— Я… Меня послал сюда Герцог Тьмы Агварес. Сказал, что если Ур… Радхаур простит меня, то и он меня помилует… Они привели меня сюда и велели дожидаться здесь. Так и этим, ну… алголианам, которые здесь порядок наводили, сказали. Вот я и ждала… Я… Радхаур, я люблю тебя. Я раскаиваюсь в том, что сделала. Но я сделала это, потому что любила тебя… и люблю…
— Наследник, это, оказывается, твои проблемы, — усмехнулся Алвисид.
Радхаур смотрел на нее — ту самую, из далекого детства. Неужели он уже не способен ни на какие чувства? Он встречался с Лореллой — и она ему чужая. Его недавно вновь спасла любовь женщины — чужой ему женщины. Он только что, совсем недавно, обнимал Рогнеду — его суженую… Он не клялся в верности Рогнеде — она не требовала… А теперь перед ним стоит Сарлуза… из той, другой, жизни.
Он хотел равнодушно ответить ей, что дважды в одну реку не войдешь, служанок в замке хватает, что она его не интересует… Взгляд его упал на вырез ее платья…. И мысли потекли в совершенно противоположном направлении. Что зря он отказал на праздниках вдове сэра Антарда, которая весьма недвусмысленно искала его взглядов. Христианская мораль отвергает многоженство, измену, разврат. Но… но он — человек. И вряд ли, после отказа вот в этом самом коридоре посланцу Господа, может считать себя христианином. Он вспомнил, как ему было хорошо с Сарлузой — тогда, пятнадцать лет назад… А она такая же… Такая же живая и привлекательная, так же черная прядка волос спадает на глаза.
И он решил, что провались оно все в тартарары, — он захотел, так оно и будет. Сарлуза будет жить с ним, и одно другому не помешает — некоторые бароны открыто держат при себе молоденьких возлюбленных и ничего, терпит Господь, не наказывает. И Рогнеда чуть ли не прямым текстом сказала, что…
— Радхаур, прости меня, — взмолилась Сарлуза. — Иначе мне придется вновь вернуться в ад. Я не смогу больше… Я…
Эти слова были последней каплей. Радхаур решился.
— Увы, красавица, — вмешался Алвисид, — граф Маридунский не склонен прощать. Но, чем бы вы ему не насолили, меня это не касается. Я избавлю вас от адских мучений. Прошу вас в мой дворец.
Он толкнул стеклянные дверцы, и они, устоявшие перед мечом сэра Гловера, послушно распахнулись перед хозяином.
Радхаур хотел сказать, что Сарлуза пришла к нему и он…
— Прошу вас, сударыня, пожаловать во дворец Алвисида. Вы скрасите своим присутствием мое блеклое существование.
Радхаур понял, что опоздал, — все его слова сейчас будут восприниматься как попытки ревнивца защитить свою собственность. И он промолчал. Он так давно привык не выказывать своих чувств, что по его лицу Сарлуза так ничего и не поняла. Возможно, к лучшему.
— Радхаур… — взмолилась она и хотела упасть на колени.
Алвисид придержал ее и посмотрел на графа Маридунского:
— Наследник… — он замялся как юный оруженосец, что очень удивило Радхаура, — прости ее. Я прошу. Она останется со мной и не будет тебе докучать. Так ты ее прощаешь?
И Радхаур вдруг понял, что Алвисид на самом деле пытается таким образом вывести Наследника из, как он полагает, неудобного положения. Сообразуясь со своими понятиями, естественно. Человеку никогда не понять бога, но и бог никогда до конца не поймет жалких человеческих терзаний. Неудобно терять лицо перед богом, тем более — твоим прямым предком. Богом, даже если он сам утверждает, что он человек.
— Рогнеда… — нашел наконец в себе силы произнести Радхаур. — Я еще не собрал Алвисида…
Она положила пальцы ему на плечи, провела по волосам.
— Радхаур… — только и произнесла она.
Он не знал, что сказать ей. Но, самое страшное, он не чувствовал за собой никакой вины. Он сделал (и делает!) все, что мог. И он совершенно не просил ее жертвовать ради него своей молодостью. Страшная мысль пришла в голову — что там, на границе мира, последнем обиталище отца Гудра и многих других, где он так или иначе рано или поздно окажется, прошедшие за это время годы он бы провел не хуже, чем ступая по этой бренной земле, не возжелай Рогнеда возродить его к жизни. Впрочем, тут же сообразил он, в этом случае род графов Маридунских прервался бы окончательно, без какой-либо надежды на продолжение.
— Рогнеда, — произнес он, поднимаясь на ноги. — Совсем немного тебе осталось ждать. Я должен добыть сердце Алвисида…
Она тут же прижалась лицом к его груди, и ему ничего не оставалось, как положить руку на ее обнаженную спину. Почему-то ему казалось, что спина Рогнеды должна была быть покрыта капельками влаги, но кожа его суженой оказалась сухой и теплой.
Он продолжал говорить, сам не вслушиваясь в свои слова. Что осталось последнее путешествие и проклятое чародейство — любое — навсегда исчезнет из их жизни, что они заживут весело и счастливо в этом замке, а если она захочет, так переберутся в столицу. Она родит ему трех мальчиков и обязательно одну девочку. Если она захочет, то они отправятся в путешествие по всему миру, и она увидит далекие чудесные страны, где, в общем-то, ничего интересного и нет… Он говорил и говорил, сам не вслушиваясь в свои слова и почти не веря, что так будет. Он пересказывал то, о чем многажды мечтал в своих утомительно-нудных путешествиях, где опасность подстерегала за каждым поворотом, а то и на ровном месте, и мечты, обращенные в слова, представлялись блеклыми и нереальными.
— Радхаур, — прервала она его. — У тебя есть другая женщина?
Движения его пальцев, гладивших спину нареченной, остановились, словно он в одночасье окаменел.
Он отступил на шаг и в темноте огромной пещеры увидел только ее блеснувшие глаза — словно свет бесценных жемчужен, скрытых в толще океана.
— Нет, — ответил он чистую правду, и тут же понял, что так ответил бы на его месте любой. И чтобы рассеять какие угодно недоразумения между ним и женщиной, без которой он не мыслил своей дальнейшей судьбы (это тоже была чистая правда), он добавил:
— Приключения… были. Я живой человек, не магический призрак. Но они не стоят даже упоминания, я о них и не вспоминаю. Я никого никогда не полюблю, кроме тебя, Рогнеда.
Она снова уткнула лицо ему в грудь.
А он с ужасом подумал, что не любит и ее. Он больше не способен любить. Хотя никаких мук и отвращения, что придется остаток жизни прожить с Рогнедой, он не испытывал, более того — и не ждал от жизни ничего другого. Собственно говоря, он от жизни уже ничего не ожидал. Он раздавал долги.
А еще он подумал (сам испугавшись своих мыслей), что если б Алвисид возродил бы сейчас не Рогнеду, а, скажем, давнего недруга Иглангера с мечом в руке, или того рыцаря, что гнался за Радхауром по всей Италии, мечтая возвратить семейную реликвию, то ему было бы гораздо проще, чем сейчас — убей или будь убитым. Вот в том то и дело, что он не мог позволить убить себя, поскольку его ждала Рогнеда… Поскольку с его смертью прервется род графов Маридунских.
Рогнеда стояла молча, прижавшись к нему. Он ожидал, что она засыплет его вопросами — как управляет королевством брат, как поживают ее знакомые… Он был готов отвечать подробно и терпеливо на самые пустяшные вопросы, какими, помнится, засыпала его в свое время матушка. Но Рогнеда молчала, словно стараясь впитать в себя его запахи, чтобы жить ими еще долгое время, пока он не достанет наконец злосчастного сердца Алвисида.
(И, честно сказать, неудобно об этом говорить, но Радхаур искренне порадовался, что чудесная встреча состоялась, когда он, намытый и ухоженный, в тонких парадных одеждах, а не когда, например, он вернулся бы из очередного путешествия — грязный, пропахший дорогой и усталостью. Он не знал, куда девались тряпки, в которых возвращался, для него в замке всегда были готовы новые одежды, но после возвращения в замок он больше никогда их не видел — лишь Гурондоль неизменно красовался на его боку, да и то ножны и перевязь регулярно менялись).
Она едва слышно вздохнула, но ничего не сказала.
Он боялся ее даже поцеловать. Нет, его не обуревали детские плотские чувства, заставлявшие думать, что он искренне влюблен в ту, что рядом. И не было той чисто животной страсти, которая охватывала при виде очередной смазливой и похотливой самочки, что нередко встречались на его пути. Нет, он знал, что просто обязан поцеловать ее, вложив в поцелуй все, что невозможно выразить словами… и не мог.
— Тебе здесь очень плохо? — спросил он. — Ты слышишь, когда я прихожу к тебе и говорю с тобой.
— Я слышала и помню каждое твое слово, любимый, — не отрывая лица от его груди, произнесла Рогнеда. — Мне ничего больше не остается, как помнить… и мечтать.
Он разозлился на себя за то, что не подумал раньше — надо было поставить здесь не только стражников у выхода в коридор Алвисида, но и пригнать сюда каких-нибудь бродячих певцов, чтобы пением и игрой на лютне скрашивали ее скуку. Или попросить монахов из аббатства, сменяя друг друга, круглосуточно читать ей какие-нибудь книги, например романы о любви…
— Рогнеда, ты когда-нибудь спишь или ты все время думаешь… Ну, когда ты… обращена в озеро? — Радхауру вдруг пришла мысль совсем о другом:
— Может, ты голодна? Сейчас я прикажу тебе принести всего, что пожелаешь, и…
— Нет, Радхаур, не уходи. Если уж мне суждено скоро опять стать озером, то я не хочу терять ни минуты счастья, отпущенной мне Господом.
— Алвисидом, — хмуро поправил ее Радхаур. Но, похоже, она его не услышала.
Глава пятая
Зло и Добро можно истолковать разно.
Надо быть человеком, а не богом, чтобы понять это.
Директория Алвисида
Хода нет — ходи с бубей!
Народная мудрость
Хамрай чувствовал, что очень устал. Но он знал, что сегодня еще крайне много дел, которые нельзя отложить на потом, и знал, что, когда потребуется, — сбросит эту усталость, как, вернувшись с мороза, сбрасывают с плеч у пылающего камина ненужный более меховой плащ.
Мекор своим перстнем открыл выход в коридор. Шестнадцать алголиан в почетном карауле выстроились напротив.
Верховный координатор обвел взглядом пустынный коридор и кивнул головой в знак одобрения.
— Отправляйтесь в Фёрстстарр, — приказал он.
По лицу старшего из алголиан, судя по одеждам — хэккера, было видно, что у него возникли вопросы, но он беспрекословно отдал команду, и алголиане пошагали в сторону входа в свой главный каталог.
Хамрай тоже хотел было отправиться к своему выходу, но верховный координатор попридержал его за рукав. Когда они остались совершенно одни, Мекор сказал:
— Вчера ночью ко мне опять являлся призрак Фоора.
— Да? И что же он сказал?
— Чтобы я безоговорочно тебе доверял.
Хамрай усмехнулся:
— Ему понадобилось погибнуть, чтобы понять это.
— Ты убил Фоора? — в лоб спросил Мекор.
И Хамрай, глядя ему в глаза, ответил:
— Да. Я этого не желал. Фоор все равно был обречен. Скажу тебе даже больше, чем следовало бы говорить. Но ты ведь задал мне свой вопрос, чтобы удостовериться, можно ли мне доверять во всем?
Мекор кивнул.
— Незадолго до поединка с Фоором… Случайного поединка, я не ожидал встретить его в этом коридоре… В Рэдвэлле… тоже случайно… я услышал разговор неких четырех, тогда еще хэккеров, о том, что Фоора пора смещать. Некоторые голоса были мне знакомы, — Хамрай, в свою очередь, пристально посмотрел на алголианина.
— Я участвовал в том разговоре, — честно сказал Мекор.
— Знаешь, — улыбнулся Хамрай, — я иногда действительно думаю, что все, что не происходит, — к лучшему. Я не верю в Судьбу, я беседовал с парками… Будущее нельзя предсказать, его можно лишь напророчить. Но что есть пророчество, как не создание будущего? Я не жалею, что убил Фоора. Иначе ваш Орден не прошел бы через раскол, через сомнения и кровь — Фоор железной рукой довел бы его до сегодняшнего дня… Но был бы ваш орден столь целеустремлен и един как сейчас, когда это так необходимо? Если уж тогда шли разговоры и возникали сомнения в самом узком кругу приближенных…
— Да, ты прав. Наверное, все, что произошло с Орденом, пошло ему на благо. Мы готовы к Армагеддону.
— Я устал, Мекор, — признался Хамрай. — Сегодня еще много дел, а завтра с утра предстоит трястись в седле в Рэдвэлл.
О своем намерении навестить сегодня шаха Балсара, он сообщать не стал.
— Не проще ли воспользоваться этим коридором? — удивился Мекор.
— Магу Хамраю — проще. Барону Ансеису — нет. Я поеду со свитой…
— Да, мне тоже пора идти, распорядиться на завтра. В тевтонском каталоге для вас будут приготовлены лошади и все необходимое, что может понадобиться для путешествия к Моонлав. Я подумал сейчас об одной вещи.
— Какой?
— Если вдруг ваша миссия завершится успехом и Моонлав встанет на сторону Алвисида, то неплохо было бы соорудить выход в этот коридор и у нее…
— Действительно, — согласился Хамрай. — Я об этом не подумал. Ты прав… Даже скажу больше — имеет смысл сопровождать Радхаура в последнем путешествии и время от времени ставить выходы — чтобы вернуться с сердцем Алвисида как можно быстрее. В конце концов, лишние выходы всегда можно уничтожить…
— Ты знаешь как? — быстро спросил Мекор.
Хамрай расхохотался.
— Честно говоря — нет. Я просто никогда не думал об этом. Но ничего невозможного нет.
— Кроме снятия заклятья Алвисида.
— Ты знаешь, оно меня вот уже пятнадцатый год совершенно не беспокоит… Кстати, тогда я тебе тоже задам прямой вопрос…
— Задавай.
— У меня сложилось впечатление, что, воспользовавшись нашей магической силой, Алвисид мог возродить невесту Радхаура не на один час, а навсегда.
— Мог, — согласился Мекор.
— Ты тоже думаешь, что Радхаур отступится от цели, едва лично ему это будет не нужно?
— Я не вправе обсуждать и даже размышлять о том, что думает сын Алгола, — сухо ответил Мекор. — До завтра.
— Постой, — удержал его Хамрай. — Ты сказал, «ваша миссия»к Моонлав. То есть ты не собираешься с нами?
— У меня много дел и без того. Я поступлю так, как сочтет нужным Алвисид, — ответил Мекор. И добавил, словно ставил точку в разговоре:
— Сэйв, сэйв, сэйв, энтер!
Верховный координатор алголиан развернулся, подошел к своему выходу, и через несколько мгновений Хамрай остался в коридоре совершенно один. И вдруг почувствовал, что смертельно голоден. И никак не мог вспомнить, ужинал он вчера или нет, — со всеми хлопотами и подготовкой к сегодняшнему дню, он совершено забыл о подобных пустяках…
Дома его ждал тяжелый разговор, и какое принять решение, он еще не определился. Когда он заскочил в свой замок, чтобы отдать Отлаку и Уррию посланца новых сил, даже в свете канделябров было заметно, что они разгорячены и взволнованы. Барон велел им отнести магическое насекомое к телу, отпустить посланца на все четыре стороны и идти отдыхать. «Барон, — бросив быстрый взгляд на Отлака, смущаясь, обратился к нему Уррий, — ответьте, кто мой отец? Вы?» Ансеис оторопел: «Кто тебе это сказал?» Вмешался Отлак: «Так утверждает сэр Гловер, он уверил нас, что вы это ему сами сказали». Уррий добавил: «Я давно хотел спросить, но…» Барон задумался, с чего бы графу Камулодунскому распространять столь нелепые слухи? Потом вспомнил о своем с ним разговоре в ночь Большого Парада Планет, когда отправлялся с Бламуром в Рэдвэлл, оставляя в замке Гловера. Барон расхохотался. Отсмеявшись, сказал: «Нет, Уррий, граф меня не правильно понял. Я сказал, что отношусь к тебе, как к сыну. И это действительно так. А кто твой отец, ты скоро узнаешь. Он ничуть не менее храбр и благороден, чем я, смею тебя заверить…» Юноши в один голос воскликнули: «Кто он?», но какие разные чувства их обуревали. «Мне сейчас недосуг, — жестко ответил барон. — Вернусь и поговорим. Да, передайте баронессе, что я завтра отправляюсь с графом Маридунским в небольшое путешествие на материк. Пусть распорядится, чтобы мне приготовили все необходимое…» «А я?»— два голоса слились в один. Барон, не ответив, снова перстнем поднял плиту в коридор Алвисида.
И сейчас он решал: раскрывать Уррию тайну его рождения или нет? Рано или поздно, это придется сделать. Он готовил Уррия к рыцарской жизни, относился к нему как к сыну, будучи совершенно точно уверен, что Радхаур знает о его существовании. Но Радхаур мельком взглянул на мальчика, когда барон представил его на празднествах, хотя портретного сходства, как казалось Ансеису, не заметил бы только полуслепой. Какого же было удивление старого мага, когда, задав несколько наводящих вопросов, он выяснил, что и Мекору ничего не известно о втором Наследнике Алвисида! Барон хотел рассказать Радхауру о том, что воспитывает его родного сына, тонко подводил его к этому в задушевной неспешной беседе. Но Радхаур вдруг сам решил вывалить старому и проверенному другу то, что накопилось на душе, — и рассказал о сыновьях от озерных дев и своем к ним отношении. Барон тогда промолчал. И никому до сих пор ничего не сказал о тайне Уррия, и от этого на душе становилось мерзко — будто он загодя готовил замену Радхауру на случай его гибели… Если положить руку на сердце, доля истины в этом утверждении была. Хотя… Ансеис любил своего бывшего оруженосца вовсе не за то, что тот Наследник Алвисида…
В башне юношей не было. Барон спустился в спальню и дернул шнурок, вызывая слугу. Тот почти сразу появился в дверях.
— Распорядись, чтобы мне принесли ужин сюда, — приказал он. — И побольше — я сильно голоден, а времени у меня нет.
— Господин, — ответил слуга, — в замок приехал некий знатный рыцарь, который отказался назвать свое имя, но заявил, что вы его знаете и непременно захотите увидеться с ним. Он просил передать вам свой перстень, чтобы вы поняли, о ком идет речь.
Слуга протянул украшение, которое барон Ансеис, после некоторого напряжения памяти, узнал.
— Где сейчас этот рыцарь?
— В трапезной. С ним баронет и сэр Уррий. Пригласить его сюда?
— Не надо, — решил Хамрай. — Я спущусь сам. Еще подходя к залу, он услыхал громкий смех баронессы.
Он вошел и наклонил голову в знак приветствия гостю. Тот встал и церемонно поклонился хозяину замка.
— Любимый, — улыбнулась Аннаура, но в ее глазах барон прочел беспокойство, вызванное сообщением о том, что завтра он отправляется в путешествие, — ты знаком с таким блестящим рассказчиком и скрывал его от нас?
Барон сел в свое кресло, баронесса сидела по правую от него руку, гостя усадили по левую от хозяйского места. Перед бароном тут же появились полная тарелка и полный кубок.
— Когда я видел нашего гостя в последний раз, — усмехнулся Ансеис, — он выглядел несколько иначе, — барон бросил многозначительный взгляд на непокрытую голову посетителя. — И я не знал, что он великолепный рассказчик.
Гость склонился к уху хозяина и тихо спросил:
— Ты завтра отправляешься в поход?
— В путешествие, — поправил барон.
— Возьми меня с собой.
— Нет, — твердо ответил Хамрай.
— Почему? — удивленно спросил гость.
— Я не знаю, что произошло, — прошептал ему Ансеис. — Я отметил, что тебя нет в свите Луцифера, но не придал этому значения… Значит, ты изгнан?
— Как видишь…
— Ты знаешь, что сегодня объявлен Армагеддон?
Белиал от удивления поставил кубок с элем на стол.
— На самом деле? Вот, небось, радости Вельзевулу…
— Ты на чьей стороне?
— Ни на чьей. Я теперь — просто рыцарь.
— Ради чего отныне жить, ты знаешь?
— Я для того и приехал к тебе, чтобы узнать, — честно ответил бывший Князь Тьмы.
— К сожалению, не могу тебе помочь.
— Ты отвергаешь меня. Зря. Я потерпел поражение, но это не значит, что если…
— Брось, — устало ответил барон, орудуя острым ножом. — Я сопровождаю графа Маридунского. Хочешь — садись на коня и мчи в Рэдвэлл, до захода солнца успеешь. Пусть он решает. Согласится — поедешь…
Белиал горько усмехнулся:
— Нет уж. Наследник Алвисида уже решил мою судьбу. Переночевать позволишь?
— Будь у меня в гостях, сколько душе угодно. Как я заметил, баронессе ты понравился…
— Ревнуешь?
Барон усмехнулся и вместо ответа вгрызся в поджаренную с корочкой птичью ножку.
— Завтра я отправляюсь дальше. Куда собирается Наследник?
— В Тевтонию.
— Значит, — гость повысил голос, чтобы его слышали сидящие за столом, — я еду в Каледонию. Барон, вы отпустите со мной сэра Уррия или сэра Отлака?
— Нет, князь, — ответил Ансеис, не раздумывая. — Завтра они оба отправляются со мной в путешествие, это уже давно обговорено.
Вот, а он-то мучился: взять с собой Уррия или нет? Все решилось до смешного просто.
Глава шестая
Однако его намерения стали вполне ясными лишь из его дальнейшего поведения.
Плутарх. «Агесилай»
Алвисид сидел один, на краешке ложной могилы сэра Гаррета, и в свете факелов его можно было бы принять за мраморное изваяние.
— А где барон Ансеис и верховный координатор? — спросил Радхаур, чтобы хоть что-нибудь спросить.
Алвисид, погруженный в свои мысли, не откликнулся.
— Сэр Алан…
— Что? А, это ты, наследник. Что ж, пора идти… — Он встал.
— А где барон и верховный координатор? — повторил вопрос Радхаур.
— Отравились готовиться к походу. Ты можешь прямо завтра отправиться в путь, наследник?
— Я готов выехать через полчаса, — ответил граф.
Это было правдой. Ему нестерпимо хотелось поскорее покинуть замок, где томилась в магическом плену та, которую он называл своей суженой.
— Но я не знаю, куда ехать, — добавил Радхаур. — Зов смолк во мне… Я не знаю, где спрятано ваше сердце, сэр Алан.
— На этот раз ты поедешь не на поиски моего члена, а с посольской миссией. И не один — с тобой отправятся Хамрай с Мекором. И если ты позовешь с собой каких-либо знакомых рыцарей — хуже не будет. Наоборот. Чем больше, тем лучше… А оттуда, если все будет как мы планируем, уже и за сердцем…
— И к кому мне отправляться? — поинтересовался Радхаур.
— К Моонлав, — ответил Алвисид. — Ты ведь, кажется, уже был у нее? Какое она произвела на тебя впечатление?
Радхаур постарался вспомнить, и перед глазами тут же встала обнаженная женщина на усыпанном цветами ложе, но он выразил свое отношение к дочери Алгола одним словом:
— Странное.
Алвисид кивнул, словно ответ графа подтверждал его собственные мысли, хотел что-то сказать, но лишь вздохнул.
— Пойдем. Отведи меня, наследник, в мое новое жилище. В Рэдвэлле мне больше делать нечего.
Он стал спускаться по лестнице к входу в коридор.
— О чем мне следует говорить с Моонлав? — спросил Радхаур в спину поверженного бога.
— Это мы обсудим завтра, когда вы будете готовы отправиться в путь. Открывай плиту.
Коридор, в котором совсем недавно решались судьбы мира, был пуст и безмолвен, как всегда.
— Сэр Алан, вас отвести в Фёрст… Фёрст… Фёрстстарр, главный каталог алголиан? — на всякий случай спросил Радхаур.
— Нет, я передумал. Я буду жить в своем дворце, на Плутоне, — он кивнул на прозрачные двери в торце коридора. — Так будет проще для всех. А это еще что такое?
Радхаур тоже повернул голову в сторону, где магические двери из непробиваемого, невероятной прозрачности стекла закрывали вход во дворец, некогда построенный Алвисидом на Плутоне.
У прозрачной стены кто-то стоял. На звук голосов незнакомец быстро обернулся, движения его были неуверенными, словно испуганными, широкий плащ с капюшоном скрывал фигуру. И в первый момент Радхаур подумал, что это посланец новых сил остался, всеми позабытый, в Коридоре Алвисида.
Но когда они подошли ближе, он понял, что перед ними — женщина.
И он узнал ее. Сразу.
— Что ты здесь делаешь? — без всякой угрозы в голосе спросил женщину Алвисид.
— Я…
Она переводила взгляд с Алвисида, робкая улыбка на ее лице уступала место страху, но снова возвращалась. Она хотела объяснить, как сюда попала, но вместо этого произнесла:
— Здравствуй, Уррий…
— Здравствуй, Сарлуза…
У него не осталось к ней ни капли ненависти — годы выветрили это чувство из души. Но не осталось и любви, которой, возможно, и не было никогда. Нет, не правда, — первая любовь, это всегда любовь. Кто бы ни был предметом первой любви, как бы потом не относился ко всему происшедшему, она не забывается.
Это сейчас Радхаур понимал, что не любовь у него была к пухленькой смазливой служаночке, которая, как оказалось, служила силам Ть… служила Луциферу. Окажись на ее месте любая другая, — вызвала бы в нем те же самые чувства. И даже не чувства — ощущения и желания…
Он внимательно рассмотрел стоявшую перед ним молодую женщину, к которой, после того как он ответил на ее приветствие, словно прибыло сил и уверенности — страх в глазах исчез, улыбка, все еще довольно робкая, осветила его лицо, на щеках появились две ямочки, которые так красили ее лицо, когда она улыбалась.
Она совсем не изменилась за прошедшие годы — была точно такой, какой он видел ее в последний раз… И даже, как ему показалось, в тех же самых одеждах, в которых она ждала его в алголианском храме.
— Ты ее знаешь, наследник? — повернулся к Радхауру Алвисид.
— Уррий, прости меня, — сказала Сарлуза. — Все эти годы я думала только о тебе, и если ты меня простишь, адский огонь мне не страшен. Я… Я люблю тебя, Уррий.
— Уррия больше нет, — как можно более сухим голосом ответил граф. — Меня зовут Радхаур.
— Откуда вы здесь взялись, красавица, — строго спросил Алвисид.
— Я… Меня послал сюда Герцог Тьмы Агварес. Сказал, что если Ур… Радхаур простит меня, то и он меня помилует… Они привели меня сюда и велели дожидаться здесь. Так и этим, ну… алголианам, которые здесь порядок наводили, сказали. Вот я и ждала… Я… Радхаур, я люблю тебя. Я раскаиваюсь в том, что сделала. Но я сделала это, потому что любила тебя… и люблю…
— Наследник, это, оказывается, твои проблемы, — усмехнулся Алвисид.
Радхаур смотрел на нее — ту самую, из далекого детства. Неужели он уже не способен ни на какие чувства? Он встречался с Лореллой — и она ему чужая. Его недавно вновь спасла любовь женщины — чужой ему женщины. Он только что, совсем недавно, обнимал Рогнеду — его суженую… Он не клялся в верности Рогнеде — она не требовала… А теперь перед ним стоит Сарлуза… из той, другой, жизни.
Он хотел равнодушно ответить ей, что дважды в одну реку не войдешь, служанок в замке хватает, что она его не интересует… Взгляд его упал на вырез ее платья…. И мысли потекли в совершенно противоположном направлении. Что зря он отказал на праздниках вдове сэра Антарда, которая весьма недвусмысленно искала его взглядов. Христианская мораль отвергает многоженство, измену, разврат. Но… но он — человек. И вряд ли, после отказа вот в этом самом коридоре посланцу Господа, может считать себя христианином. Он вспомнил, как ему было хорошо с Сарлузой — тогда, пятнадцать лет назад… А она такая же… Такая же живая и привлекательная, так же черная прядка волос спадает на глаза.
И он решил, что провались оно все в тартарары, — он захотел, так оно и будет. Сарлуза будет жить с ним, и одно другому не помешает — некоторые бароны открыто держат при себе молоденьких возлюбленных и ничего, терпит Господь, не наказывает. И Рогнеда чуть ли не прямым текстом сказала, что…
— Радхаур, прости меня, — взмолилась Сарлуза. — Иначе мне придется вновь вернуться в ад. Я не смогу больше… Я…
Эти слова были последней каплей. Радхаур решился.
— Увы, красавица, — вмешался Алвисид, — граф Маридунский не склонен прощать. Но, чем бы вы ему не насолили, меня это не касается. Я избавлю вас от адских мучений. Прошу вас в мой дворец.
Он толкнул стеклянные дверцы, и они, устоявшие перед мечом сэра Гловера, послушно распахнулись перед хозяином.
Радхаур хотел сказать, что Сарлуза пришла к нему и он…
— Прошу вас, сударыня, пожаловать во дворец Алвисида. Вы скрасите своим присутствием мое блеклое существование.
Радхаур понял, что опоздал, — все его слова сейчас будут восприниматься как попытки ревнивца защитить свою собственность. И он промолчал. Он так давно привык не выказывать своих чувств, что по его лицу Сарлуза так ничего и не поняла. Возможно, к лучшему.
— Радхаур… — взмолилась она и хотела упасть на колени.
Алвисид придержал ее и посмотрел на графа Маридунского:
— Наследник… — он замялся как юный оруженосец, что очень удивило Радхаура, — прости ее. Я прошу. Она останется со мной и не будет тебе докучать. Так ты ее прощаешь?
И Радхаур вдруг понял, что Алвисид на самом деле пытается таким образом вывести Наследника из, как он полагает, неудобного положения. Сообразуясь со своими понятиями, естественно. Человеку никогда не понять бога, но и бог никогда до конца не поймет жалких человеческих терзаний. Неудобно терять лицо перед богом, тем более — твоим прямым предком. Богом, даже если он сам утверждает, что он человек.