Лэндон Джулия. Безжалостный обольститель

   Джулиан наконец сумел пробиться через ее непонимание, и Клодия сейчас раздумывала над тем, что делать дальше. Придя к единственно возможному решению, она встала и оделась. Ее действия едва ли основывались на каких-то глубоких выводах. Нет, они скорее были инстинктивными.
   Надо бороться.
   Если она хочет вернуть его любовь. Сейчас, как никогда, ей необходимо мужество, потому что это будет самая тяжелая борьба в ее жизни. Ведь придется сражаться не только за себя, но и за Джулиана. За них обоих.
   Никогда еще Клодия не была так нужна Джулиану. Не важно, согласен он с этим или нет.

Глава 20

   Джулиан нетерпеливо смахнул со лба прядь волос, напомнившую, что все происходит с ним наяву, а не в каком-то кошмарном сне. Взглянув на маленький горшочек с фиалками, он поморщился. Эти чертовы цветы были повсюду', и он жутко устал от них. Собравшись с силами, он сумел, хотя и с большим трудом, выбраться из кожаного кресла и, шатаясь, пошел к буфету.
   Там стояло несколько бутылок, и содержимое некоторых из них, помнится, он уже попробовал. Прищурившись, он выбрал ярко-голубую бутылку, еще полную, и расплылся в глупой ухмылке.
   – Что у нас тут? – спросил он и, запрокинув голову, влил в себя обжигающую жидкость. – А, – пробормотал он, вытирая губы. – Старый добрый джин.
   – Джулиан?
   Голос Клодии прогремел в его ушах подобно грохоту барабанов, сердце охватил странный, но уже знакомый трепет Неловко повернувшись, он посмотрел через плечо.
   Черт бы ее побрал! В переливающемся платье из лилового атласа она казалась настоящим ангелом. Ее красота была какой-то неземной, и Джулиан рассвирепел от того, что снова становится жертвой ее манящего очарования.
   Он ненавидел ее, ненавидел за то, что она заставляет его терять голову от желания, порабощает его!
   – Убирайся! – рявкнул он и, схватив бутылку с джином, шатающейся походкой направился к креслу у камина, стремясь держаться от нее как можно дальше Упав в кресло, он отпил прямо из горлышка, невидящим взором уставился на фиалки и прислушался. Но ничего не услышал и снова оглянулся.
   Клодия все еще стояла у двери, положив длинные, изящные пальцы на ручку. Джулиан поморщился, когда она закрыла дверь.
   – Нет, – произнес он, так отчаянно тряся головой, что тошнота подступила к горлу. – Не хочу, чтобы ты была здесь. Уходи.
   Но она приближалась к нему, словно паря в воздухе, как видение его снов. Он нахмурился и сел, глядя, как шелковая юбка волнами колышется вокруг нее. Она улыбнулась! Мягкой, сострадательной улыбкой, от которой дрожь пробежала по телу. Он смотрел на нее, всей душой жалея, что она вот так не пришла к нему раньше.
   До того, как он разлюбил ее.
   – Господи! – вдруг взревел он и обмяк в кресле, положив лоб на руку. Кто она? Кто это создание, терзающее его сердце и душу? – Чего ты хочешь? Господи, что тебе нужно?
   – Любить тебя, – прошептало видение бархатным голосом. Сердце Джулиана встрепенулось в груди: исходивший от нее аромат лаванды обволакивал его, дразнил. Бутылка с джином выскользнула из его рук. Он задыхался от ее близости, но не издал ни звука. Почувствовав ее пальцы на своем подбородке, он отстранился и открыл глаза. Лицо Клодии оказалось прямо над ним, серо-голубые глаза пробивались через туман его мыслей, проникая в самую душу, обжигая. В ее глазах можно было утонуть – погрузиться в их глубины и пропасть навсегда.
   В этом-то и дело, разве нет? Он уже давно растворился в ней и сейчас безуспешно пытался освободиться от ее пут, но она затягивала его все глубже и глубже. Он оттолкнул ее.
   Клодия грациозно отступила и, шелестя юбками, присела у его ног.
   – Что ты делаешь? – резко спросил он.
   Она не ответила, просто подняла его ногу и положила себе на колени, проведя пальцами по икре. Даже через ботинок Джулиан почувствовал ее прикосновение и отпрянул. Но она удержала его, осторожно снимая ботинок с ноги.
   О Господи, он не в силах противостоять ей! Легкое покалывание волной поднималось по его ноге прямо к паху, когда она снимала второй ботинок.
   – Зачем ты делаешь это? – снова спросил он. Опершись ладонями о его бедра, Клодия подтянулась и встала между его колен, ее руки лежали на его бедрах. Посмотрев в его глаза ясным, открытым взглядом, она сказала:
   – Я знаю, ты презираешь меня, Джулиан...
   – Нет, нет. Не презираю. Я просто ничего не чувствую к тебе, – ответил он, не дрогнув под тяжестью этой неимоверной лжи.
   – Зато я чувствую. Я бы преподнесла тебе свое сердце на блюдце, если бы ты этого захотел.
   – Я хочу, чтобы ты оставила меня в покое!
   Она покачала головой; темная прядь выбилась из прически и упала на плечо.
   – Вот этого я не сделаю, – прошептала она. – Не оставлю, когда ты испытываешь боль.
   Что-то внутри его взорвалось, он потерял над собой контроль. Ярость и отчаяние отступили, уступив место безумному желанию, и он повалил Клодию на ковер, сжав ее запястья у нее над головой. Дыхание ее участилось, взгляд, спокойный и печальный, был устремлен на него.
   Джулиан зажмурился.
   – Ты хочешь меня, Клодия? После того, как столько недель отталкивала? Хочешь сейчас?
   – Да.
   Ее шепот еще сильнее возбудил его. Он приник губами к ее губам в яростном поцелуе, раздвигая их языком, вдыхая ее аромат. Ее нежные руки никогда еще не обнимали его так крепко. Она ерошила его волосы, потом принялась стаскивать с него сюртук.
   Она хотела его... На мгновение? На день? На год? Да разве сейчас это важно? Он заскользил губами по нежной коже к вздымавшимся над вырезом платья полушариям. Когда его руки коснулись ее спины, чтобы расстегнуть платье, она выгнулась ему навстречу, прижавшись к нему грудью, обжигая его взглядом, полным чувственного желания.
   – Ты хочешь меня, Клодия? – спросил он, нетерпеливо стянув платье с ее плеч.
   – Да, – снова прошептала она, тихо ахнув, когда его губы коснулись груди.
   Руки Клодии проникли под его рубашку, заскользили по соскам, разжигая желание. Он застонал и, сражаясь с юбками, добрался до заветного местечка.
   Клодия тихо застонала, прерывисто вздохнув, когда его палец скользнул в ее лоно. В этот момент Джулиан видел только ее глаза, затуманенные желанием. Они завораживали его.
   – Ты хочешь меня, вот так? – хрипло переспросил он, и она вздохнула, закусив губу.
   И в нем словно плотина прорвалась, сметая на своем пути долгие недели безответного желания. Стремительным движением он сорвал с нее панталоны, зарылся лицом между ее бедер и вдохнул ее запах, от которого закружилась /голова. Этот запах заполнил каждую клеточку его тела, пульсировал в его плоти, которая рвалась наружу.
   – Ты хочешь меня? – Голос его сел от желания.
   Клодия приподнялась, обхватила его лицо и крепко поцеловала в губы. Он вошел в нее, но сдерживался изо всех сил, чтобы не прийти к финишу. Двигался медленно, желая насладиться моментом. Ведь она сама пришла и сказала, что хочет его.
   – Ты хочешь меня? Ты за этим пришла? Клодия закрыла глаза.
   – О, Джулиан, я пришла потому, что люблю тебя! – прошептала она и нежно поцеловала его в шею.
   Сердце Джулиана, казалось, разлетелось на тысячи осколков. Как он жаждал услышать от нее эти слова! Как жаль, что они прозвучали только сейчас, когда он так слаб, когда она причинила ему столько боли! Он входил в нее глубже и глубже, передавая ей всю свою растерянность, страсть и надежду, которые носил в себе долгие два года. Она выгнулась ему навстречу, тяжело дыша, и, когда вскрикнула, его страсть взорвалась в ней яростным всплеском.
   Он упал на нее, не веря в случившееся, выскользнул из ее лона и в отчаянии перекатился на спину.
   Клодия приподнялась на локте и посмотрела на него.
   – Джулиан! Что такое?
   Он бросил взгляд на огонь и сел.
   – Ты можешь хотеть меня сейчас, Клодия, но уже слишком поздно. Слишком поздно.
   Ее растерянный возглас вызвал у него новый приступ раздражения, и он стал неловко застегивать брюки.
   – Как... как ты можешь говорить такое? Ты не веришь мне? Не веришь, что я люблю тебя?
   Эти слова обожгли его. Разве сможет он после всего, что было, изгнать сомнения из своего сердца, позволить вновь вспыхнуть надежде? Она все разрушила и теперь, когда ему нечем ей ответить, произнесла слова любви, которые он уже не чаял услышать.
   Джулиан посмотрел на жену. Ее волосы рассыпались по плечам. Грудь, бледная, словно луна, мягко поднималась при каждом вдохе.
   Будь проклята эта ее манящая красота!
   – Честно говоря, Клодия, я уже и не знаю, чему верить, – беспомощно пробормотал он и, перешагнув через нее, вышел из гостиной.
   Придя к себе, Джулиан быстро оделся, подстегиваемый желанием побыстрее покинуть дом. Он не мог сейчас оставаться здесь, рядом с ней. Каким же дураком он был, полагая, что они смогут жить под одной крышей!
   Приказав лакею нанять экипаж и дожидаясь, пока его подадут, он вдруг с болезненной остротой понял, что достиг наконец самого дна своей жизни. Он был словно резиновый мячик, каждый ударяет его, а он только успевает отскакивать. Господи, вот какова эта любовь!
   Несколько часов спустя он оказался перед заведением мадам Фарантино. Он стоял, прислонившись к фонарному столбу, и курил. Как он очутился здесь? Когда он вышел из дома, мозг его все еще был затуманен изрядным количеством спиртного, и он велел вознице ездить кругами по Гайд-парку. Потом ему это наскучило, он вышел на Риджент-стрит и бесцельно побрел по улице, пока каким-то непостижимым образом не оказался возле этого заведения.
   Стоявший у входа лакей жестом пригласил его войти. Джулиан приподнял шляпу в знак приветствия, но с места не сдвинулся. Да, конечно, он подумывал о том, чтобы войти. Он чувствовал себя словно зверь в клетке, жаждущий вырваться на свободу. Ему хотелось побыть с женщиной, которая ничего не будет требовать, кроме его плоти, оставив в покое его сердце и душу.
   Джулиан бросил сигару на мостовую и загасил каблуком. Сунув руки в карманы, он в последний раз взглянул на заведение мадам Фарантино и повернул к клубу «Тэм О'Шантер». На самом деле не было у него никакого намерения переступать порог борделя, чего бы там ни желало его тело. Что бы он ни думал о Клодии, одно, к сожалению, оставалось для него неизменным: он по-прежнему любил ее, глубоко и отчаянно.

Глава 21

   Джулиан арендовал для Софи небольшой, но удобно расположенный особняк на Саут-Одли-стрит, рядом с Гайд-парком. Стэнвуд переехал туда утром, но уже после обеда отправился в магазин, славившийся своими неприлично высокими ценами. Судя по всему, его гардероб не соответствовал новому месту обитания, и он настоял, чтобы Софи сопровождала его. Джулиан подозревал, что он просто хочет держать ее подальше от семьи.
   И в этом Стэнвуд весьма преуспел. Джулиан старательно навещал Софи три раза в неделю. Более частые визиты, считал он, показали бы, насколько сильно он переживает, а более редкие – что пребывает в постоянном отчаянии. Он действительно все время думал о Софи. И очень страдал. Она сильно похудела, под глазами пролегли глубокие тени. И хотя она улыбалась и весело щебетала во время его визитов, Джулиан видел, что улыбка у нее вымученная. Софи, несомненно, была несчастна.
   И так же несчастен был Джулиан. Он никак не мог изменить ее положение с помощью английских законов. Потеря ею невинности тяжелым бременем лежала на его сердце, ничто уже не могло вернуть ей этого. Единственное, на что Джулиан был сейчас способен, – это подавлять в себе ненависть к Стэнвуду, и на это уходили все его силы.
   Даже его попытки устроить мерзавца на достойную службу не увенчались успехом. Он уговорил Артура взять Стэнвуда клерком в юридическую фирму семьи Кристиан, что было отнюдь не легко, но Стэнвуд отказался, заявив, что его не устраивает работа по утрам. И это было чистой правдой – негодяй обычно встречал Джулиана в халате, хотя уже давно перевалило за полдень. К тому же он сильно пил, запах спиртного пропитал весь дом.
   Но больше всего Джулиана бесило, как Стэнвуд разговаривает с Софи, командуя ею, словно ребенком или служанкой, насмехаясь над ней. Его так и подмывало свернуть Стэнвуду шею. А тот, словно чувствуя, что Джулиан вот-вот выйдет из себя, обнимал Софи за плечи и с ухмылкой рассуждал о достоинствах семейной жизни. Мерзавец прекрасно знал, насколько бессилен Джулиан, и это доставляло ему явное удовольствие.
   Хуже того, Стэнвуд начал делать огромные долги под деньги, которые должна была получить Софи, когда достигнет совершеннолетия. Джулиан предвидел это, поэтому ссудил Стэнвуду тысячу фунтов вскоре после возвращения супругов в Лондон. Однако теперь сумма уже составляла две с половиной тысячи и росла с каждой неделей. Джулиана это обескураживало. Он знал, сколько стоит аренда дома, примерную цену одежды Стэнвуда и понимал, какую малость он расходовал на Софи. Все это вместе не составляло и пятисот фунтов. Джулиан подозревал, что Стэнвуд проигрывает в карты средства Софи, однако никто не видел его ни в одном известном игорном заведении. Джулиан недоумевал, но найти место, где Стэнвуд играл в карты, было чертовски трудно.
   Стэнвуд не допускал, чтобы Софи оставалась наедине с сестрами, и дал совершенно ясно понять, что присутствие Джулиана ему не по нутру. Но Джулиан был его единственным источником дохода, и поэтому Стэнвуд просто не мог закрыть перед ним двери своего дома. И Джулиан, пользуясь этим, исправно приезжал три раза в неделю, очень довольный тем, что его присутствие бесит Стэнвуда, надеясь, что тот сойдет от злобы с ума.
   Джулиан никак не мог смириться со своим бессилием. Мало того что он страдал из-за Софи, его еще мучила Клодия.
   Да, это была настоящая мука, проникающая в самые темные уголки его души. Это выражалось в миллионе мелочей, которые, наслаиваясь друг на друга, грозили поглотить его. Как ни странно, Джулиан был убежден, что Клодия пытается добить его своей добротой. Но если бы только он заикнулся об этом кому-нибудь, его тут же отправили бы в Бедлам.
   Тем не менее дело обстояло именно так, и тому были доказательства. Между ними установилось шаткое перемирие. Как полагал Джулиан, оба решили смириться с существующим положением и не желали ничего менять. Джулиан было подумал, что сдержанная учтивость Клодии – символ этого перемирия... до тех пор, пока не почувствовал на себе ее доброты. Он стал замечать, что в какие-то моменты Клодия пытается утешить его.
   Однажды вечером она удивила его, объявив, что Юджиния и Луи придут к ним на ужин. Это показалось странным. В последнее время у него не было привычки ужинать с Клодией – он с трудом выносил ее, зная, что она сделала с Софи. И с ним.
   В итоге это оказался очень необычный ужин. Джулиан весь вечер спорил с Луи – сначала по поводу того несносного Лебо, который, судя по всему, все еще хотел убить его, а затем о том, когда чета Рено вернется во Францию.
   Тактика Клодии сработала. За разговором они с Луи совершенно забыли о дамах и почти не заметили, как Клодия встала и направилась к буфету. Но Джулиан все же уловил какие-то торопливые перешептывания с лакеем, а потом появление серебряного подноса, на котором стояли четыре маленьких бокала и бутылка вина. И не какого-нибудь, а мадеры из Португалии.
   При обычных обстоятельствах Джулиана это не удивило бы. Не ему одному нравилось это вино, и не он один заказывал его в Португалии. Необычным было то, что он исчерпал свой запас и как-то однажды обмолвился, задолго до того, как убежала Софи, что забыл заказать вино и теперь придется ждать его много месяцев.
   Когда лакей подал вино, Клодия с такой радостью посмотрела на него, словно тот вытащил самую большую рыбу из реки. Джулиан, естественно, с подозрением взглянул на нее, но Клодия снова увлеклась разговором с Юджинией. Было совершенно очевидно, что исчадие ада запомнило его слова насчет этого проклятого вина и само сделало заказ. Для него!
   Она, оказывается, думала о нем еще до исчезновения Софи, и ничто теперь не могло переубедить его в этом.
   Еще больше поразил Джулиана случай с шелковыми шейными платками. Тинли – чтоб его! – умудрился испортить несколько штук, которые Джулиан заказывал в Париже. Видно, кто-то хотел их погладить и прожег. Бартоломью тут же заявил, что он тут ни при чем. Тинли признал, что виноват, но никак не мог припомнить, каким образом испортил платки. Впрочем, он не особенно и раскаивался в содеянном. Джулиан немного пошумел, и дорогие шейные платки были выброшены.
   Однако вскоре в его гардеробе стали появляться точно такие же. Однажды появились два – один из серебристого шелка, Другой с золотисто-черным рисунком. На следующий день Джулиан обнаружил платок цвета бургундского вина, а вслед за ним – цвета лесной зелени. Бартоломью был так же озадачен, как и Джулиан. Когда он стал расспрашивать Тинли, старик заверил хозяина, что хотя память у него ослабла, но еще не потеряна окончательно.
   Это было дело ее рук. Только Клодия знала, какие платки испорчены, и, будучи дочерью разборчивого и требовательного графа, который, по мнению Джулиана, слишком заботился о своем внешнем виде, прекрасно знала, как их можно заменить. Он не стал расспрашивать ее, но каждый раз, когда надевал внезапно появившийся шейный платок, пристально наблюдал за ней, пытаясь найти доказательства того, что это сделала она. Но маленькая чертовка делала вид, будто ничего не замечает.
   И это было еще не все. Ее чаепития внезапно прекратились, как и встречи с дамами, которые она до этого часто устраивала. Никакого объяснения тому не было, но Джулиану стало казаться, что вместо чаепитий она каждый вечер ждала его. Она всегда была где-то поблизости, спокойно занимаясь своими делами. И он заметил, что, когда Клодия рядом, его рюмка всегда наполнена прекрасным бренди, его сигары аккуратно обрезаны и под рукой, а газета открыта на финансовой странице, представлявшей для него интерес.
   Она сводила его с ума, теперь ее присутствие стало для него просто необходимым, и он чувствовал странное умиротворение, когда она рядом. И конечно, любой мог бы сказать ему, что это невозможно. Все знали, что Клодия Уитни относится к мужчинам с иронией и предпочитает делать то, что ей вздумается. А мужчины – бедняги! – готовы ради нее на что угодно. Но заботливость не входила в число ее добродетелей. А его жена именно окружила заботой. Но зачем – вот в чем вопрос.
   Это пугало Джулиана, потому что он не понимал ее. Если бы все было нормально, он бы совсем потерял голову... если уже не потерял. Но Джулиан не мог себе позволить влюбиться в нее больше, чем он уже влюблен, к несчастью, как и поверить ее признанию в любви тогда, в библиотеке. Ведь если она снова отвернется от него, это, несомненно, его убьет.
   Джулиан с каждым днем вставал все раньше и раньше, он почти совсем лишился сна. Однажды утром он позволил Тинли подать ему тарелку с дымящейся яичницей и помидорами, но тут же начал пристально изучать содержимое, потому что Тинли вполне мог перепутать яйца с чем-нибудь несъедобным. Убедившись, что все в порядке, Джулиан неторопливо завтракал, изучая газету, пока Клодия не поразила его, вплыв в столовую с сияющей улыбкой в этот невозможно ранний час.
   Он коротко кивнул ей и поднял газету так, чтобы не видеть ее. Зато он слышал, как она походила по комнате, а потом села за стол. Он ждал какой-нибудь бодрой фразы, с которой начнется его очередной мрачный день, но ее не последовало. И вопреки здравому смыслу он опустил газету.
   Клодия, сидя напротив, сверкнула сияющей улыбкой, и на ее щеках появились ямочки. Он еще ниже опустил газету, хмуро глядя на нее, потому что уж очень довольный был у нее вид.
   – Ну, что ты задумала? – ворчливо спросил он.
   Все еще сияя, она кивком указала на стоявший на столе небольшой горшочек с фиалками, их лиловые цветки ярко выделялись на фоне красного дерева. Такие же горшки стояли по всему дому. Он уставился на него, краем глаза заметив, что Тинли прошаркал к буфету и налил себе чаю.
   – Не понимаю, – сказал он наконец. – Что это значит? Клодия еще шире улыбнулась, и Джулиан вдруг понял, что не хочет ничего знать.
   – Разве ты не помнишь? – весело спросила она. – Они стояли у тебя на столе в Кеттеринге. Ты говорил, что любишь смотреть на свой любимый цвет, потому что это помогает тебе есть жуткую кашу миссис Дарнхил.
   Это исчадие ада, должно быть, лишилось рассудка.
   – Я не говорил ничего подобного, – возразил Джулиан.
   – Разумеется, говорили, – вмешался Тинли, продолжая спокойно пить чай.
   Джулиан нетерпеливо взглянул на него:
   – Разве тебе не нужно ничего полировать?
   – Сегодня же среда, милорд.
   Это имело значение только для одряхлевшего ума Тинли, и Джулиан уже было собрался сказать ему об этом, когда Клодия снова стала настаивать на своем:
   – Ты действительно говорил это, Джулиан. Фиалки росли в Кеттеринге повсюду, и каждое утро их срезали для букетов. Мы с Жаннин и Дьедрой рассаживаем их по горшкам уже несколько недель. Они решили, что их любимый цвет тоже фиолетовый.
   Смешинки плясали в глазах Клодии, и Джулиан почувствовал, как сердце его дрогнуло. «Замечательно. Можешь снова стать жертвой ее чар, если считаешь, что твое глупое сердце переживет это».
   – Я не просил фиалок, Клодия. Они росли везде, словно сорняки, и садовникам приходилось как-то справляться с ними. Слуги ставили цветы на стол, а не я. Я говорил все, что приходило в голову, чтобы уговорить четырех маленьких девочек есть кашу вместо отвратительных пирожных, которые пекла кухарка.
   Ее улыбка погасла, и у Джулиана появилось ощущение, что в комнате стало темно.
   – О, – тихо произнесла она. – Я думала, ты будешь рад. Да, она, несомненно, надеялась, что он будет настолько доволен, что вернется к своей прежней привычке ходить за ней по пятам словно щенок. И ему была ненавистна такая перспектива, поскольку он опасался, что она вполне реальна. Сложив газету, Джулиан резко встал.
   – Я не особенно рад и не люблю фиалки, – сказал он и, сунув руки в карманы, покинул столовую, так и не доев завтрак.
   Клодия возмутилась. Господи, да что это с ним? Или он забыл о присущих джентльмену приличиях? Она посмотрела на Тинли. Старик пожал плечами, допил чай и поставил чашку.
   – Его сиятельство сегодня не в себе, – заметил он. Клодия, посмотрев на маленький горшочек с фиалками, нахмурилась:
   – Я была уверена, что ему понравится! Тинли тяжело опустился на стул.
   – В последнее время его сиятельству мало что нравится. Он всегда мрачный.
   – Да, это верно. – Клодия встала и взяла фиалки. – Мы сделаем так, чтобы он не был мрачным, – сказала она и, взяв горшочек с цветами, улыбнулась старому дворецкому. – Или погибнем. – И она покинула столовую.
   После долгих колебаний она решила не ставить этот горшок вместе с остальными – он был предназначен для Джулиана. Девочки многие часы работали над ним. Наконец Клодия пришла в его кабинет, чтобы поставить несчастный маленький цветок на видное место на его столе. Она надеялась, что муж прикажет выбросить его, хотя бы потому, что фиалки очень трудно найти в это время года.
   Она изо всех сил старалась не поддаться отчаянию, мучившему ее последние недели. Вчера Дорин убеждала ее быть терпеливой, ведь то, что она сделала, нелегко простить. Сидя в своем кресле-качалке, она спокойно сообщила Клодии, что Джулиану могут понадобиться на это месяцы, если не годы. А потом еще добавила, что он может вообще не простить ее. Никогда.
   Что, если так оно и будет? Клодия перевела взгляд на задернутые бархатные шторы, словно отгородившие эту комнату от мира, как отгородил свое сердце от мира Джулиан. Отчаяние захлестнуло его. Он плохо спал, почти не ел, под глазами появились темные круги.
   Клодия понимала, что это она довела его до такого состояния, но ее попытки изменить создавшееся положение не давали никаких результатов. Он не хотел ничего менять. И это убивало обоих.
   Решительно качнув головой, Клодия повернулась и вышла из кабинета. Одно совершенно ясно – она не выдержит, если будет думать об этом каждую минуту. Единственный выход – загрузить себя делами. Она знала это по опыту. Все те годы, пока ждала, что отец заметит ее, она была занята до самого вечера. И ожидая, когда наконец соизволит приехать Филипп, тоже не сидела сложа руки. Когда ей навязали этот брак, она сделала то же самое, не давая себе ни минуты отдыха. Чтобы не думать, не страдать, не надеяться.
   Это было нелегко – вина и одиночество, которые она испытывала в этом доме, лишь усилились после скандального побега Софи. Лорд Дилби ликовал, не упуская случая сказать, что идеи Клодии Дейн доведут до погибели всех женщин. Семья Кеттеринг пострадала от этого скандала. А что касается Клодии, то сейчас никто не приехал бы к ней на чай, даже если бы от этого зависела ее жизнь.
   И она коротала время с Жаннин и Дьедрой, Энн и Юджинией, с Дорин и раз в неделю навещала Софи.
   Когда она приехала в этот же день в дом Стэнвуда, ее снова встретил новый лакей – казалось, слуги здесь не держались больше одного дня. Судя по всему, бедняга был совершенно не знаком с обязанностями слуги, потому что оставил ее в прихожей, а сам отправился на поиски Софи. Именно поэтому Клодия имела несчастье столкнуться со Стэнвудом. Он вышел в прихожую с поистине королевским видом. За ним по пятам шел еще один лакей.
   Его губы растянулись в похотливой улыбке, едва он увидел Клодию.
   – Ты только посмотри, Гриме, кто к нам пожаловал! Сама леди Кеттеринг. – Он коснулся губами ее руки, обтянутой перчаткой, и Клодия с трудом подавила желание вытереть перчатку о накидку. – Моя жена не сказала, что ждет вас. Интересно почему? Возможно, это из-за вашей репутации? А? Как вы полагаете? – спросил он.