Джулия Лэндон
Безжалостный обольститель
Пролог
Данвуди, Южная Англия,
1834 год
– И да познаешь ты в смерти свет Господа нашего, истинную любовь, жизнь вечную, и да помилует тебя Господь. Аминь.
Оцепенев, Джулиан Дейн почти не слышал слов викария, стоя над открытой могилой Филиппа Ротембоу. Он не мог поверить в случившееся, оно казалось ему зловещим сном. Всего один выстрел на этой нелепой дуэли после того, как Адриан уступил настойчивым требованиям подвыпившего Филиппа. На этом все и должно было закончиться, но Филипп выстрелил в Адриана, пытался убить, и Джулиан был в шоке.
Первый выстрел Филиппа оказался до смешного неточным – ведь он был до того пьян, что едва удерживал оружие в руке. Но вдруг резко повернулся и выхватил торчавший из кармана этого разини Фицхью двуствольный пистолет. У Филиппа был совершенно безумный вид, когда он повернулся к Адриану. Джулиан хотел помешать ему, однако ноги и руки налились свинцом, и все произошло мгновенно.
Не успели все опомниться, как Филипп Ротембоу рухнул мертвый на землю. Пуля попала прямо в сердце. Его кузен, Адриан Спенс, граф Олбрайт, вынужден был убить его, чтобы самому не погибнуть.
Джулиан отчетливо помнил, как, взглянув на лорда Артура Кристиана, увидел на его лице такое же потрясение. Он помнил, как упал на тело Филиппа, прижался ухом к пропитанному кровью жилету и услышал собственные слова: «Он мертв».
Именно в этот момент он словно погрузился в сон, который с каждым часом становился все беспробуднее, затягивая его в свои глубины и не давая проснуться. Но даже во сне ему не удавалось освободиться от страшной мысли о том, что Филипп желал, чтобы Адриан убил его, что он стремился поставить точку в своей жизни, полной долгов, вина и женщин из заведения мадам Фарантино. Все эти месяцы Джулиан был рядом с ним, обеспокоенный, как и положено другу, излишествами Филиппа. Но ему никогда не приходило в голову, что Филипп так отчаянно хочет расстаться с жизнью.
Оно и понятно, Филипп, лорд Ротембоу, был одним из самых известных повес на Риджент-стрит, кумиром для многих представителей знати, так же как Джулиан Дейн, Адриан Спенс и Артур Кристиан. Повесы жили по собственным законам, рисковали состоянием, чтобы еще больше разбогатеть, никогда не боялись осуждения лондонского света. Без малейших колебаний разбивали сердца юных посетительниц модных магазинов на Риджент-стрит, а вечерами за картами в клубе лишали папаш этих юных леди денег, отложенных на приданое, приберегая силы для ночных увеселений в скандально известных борделях. Они ни в чем не знали меры, но на этот раз Филипп зашел слишком далеко и пал, словно ангел, к их ногам.
Джулиан впервые осознал, что и он смертен.
Он понял, что и сам в какой-то степени виновен в этой трагедии. Сейчас он застывшими от ужаса глазами смотрел на сосновый гроб в свежей могиле и гадал, наступит ли конец этого сна. Что там сказал викарий? «И да познаешь ты в смерти свет Господа нашего, истинную любовь...»
Сама мысль показалась ему настолько нелепой, что он едва сдержал смех. Он так сильно любил отца, что готов был на все, только бы тот не умер. Он держал на руках умирающую сестру, словно собственного ребенка, и ему казалось, будто у него вырывают сердце. И, видит Бог, он знал, что значит любить человека как брата и беспомощно смотреть, как тот все глубже погружается в пучину безумия, овладеваемый мыслями о самоубийстве.
Да, он познал истинную любовь в полной мере, но в этом было мало утешения.
Джулиан оторвал взгляд от могилы и посмотрел на Артура, застывшего рядом. Артур, миротворец, человек, обладающий восхитительным свойством ладить с любым из них. Артур, который разрыдался вчера, когда они топили горе в бутылке бренди, и признался, что видел, как Филипп увязает все глубже. Вот только осознал он всю глубину страданий друга лишь тогда, когда было слишком поздно.
Как и Адриан.
Джулиан перевел взгляд на их признанного лидера, Адриана Спенса. В глубоко запавших глазах Адриана застыли ужас и непонимание произошедшего. Он и не заметил, как Филипп катится по наклонной плоскости, потому что был занят давней войной с собственным отцом.
И в то время как его друзья были исполнены скорби, Джулиан Дейн, граф Кеттеринг, мучился сознанием собственной вины и отчаянием.
Начал моросить дождик, но Джулиан, не отрывавший глаз от могильного холмика, не замечал его. Невозможно смириться с мыслью, что в этой могиле лежит тот, кто стал его верным другом с тех самых пор, как они четверо встретились в Итоне много лет назад. Господи! Просто уму непостижимо, как все это могло произойти! Как мог он это допустить? Неужели его останавливала гордость Филиппа?
Или он был слишком уверен в собственных силах? Или недостаточно настойчив с Филиппом, слишком туманно выражал свое беспокойство?
Или он был слишком увлечен Клодией?
Впрочем, все это уже не имело значения. Ясно было одно: он почти ничего не сделал для того, чтобы остановить падение Филиппа, – и смерть ему награда за это. Только, к сожалению, не его смерть.
1834 год
– И да познаешь ты в смерти свет Господа нашего, истинную любовь, жизнь вечную, и да помилует тебя Господь. Аминь.
Оцепенев, Джулиан Дейн почти не слышал слов викария, стоя над открытой могилой Филиппа Ротембоу. Он не мог поверить в случившееся, оно казалось ему зловещим сном. Всего один выстрел на этой нелепой дуэли после того, как Адриан уступил настойчивым требованиям подвыпившего Филиппа. На этом все и должно было закончиться, но Филипп выстрелил в Адриана, пытался убить, и Джулиан был в шоке.
Первый выстрел Филиппа оказался до смешного неточным – ведь он был до того пьян, что едва удерживал оружие в руке. Но вдруг резко повернулся и выхватил торчавший из кармана этого разини Фицхью двуствольный пистолет. У Филиппа был совершенно безумный вид, когда он повернулся к Адриану. Джулиан хотел помешать ему, однако ноги и руки налились свинцом, и все произошло мгновенно.
Не успели все опомниться, как Филипп Ротембоу рухнул мертвый на землю. Пуля попала прямо в сердце. Его кузен, Адриан Спенс, граф Олбрайт, вынужден был убить его, чтобы самому не погибнуть.
Джулиан отчетливо помнил, как, взглянув на лорда Артура Кристиана, увидел на его лице такое же потрясение. Он помнил, как упал на тело Филиппа, прижался ухом к пропитанному кровью жилету и услышал собственные слова: «Он мертв».
Именно в этот момент он словно погрузился в сон, который с каждым часом становился все беспробуднее, затягивая его в свои глубины и не давая проснуться. Но даже во сне ему не удавалось освободиться от страшной мысли о том, что Филипп желал, чтобы Адриан убил его, что он стремился поставить точку в своей жизни, полной долгов, вина и женщин из заведения мадам Фарантино. Все эти месяцы Джулиан был рядом с ним, обеспокоенный, как и положено другу, излишествами Филиппа. Но ему никогда не приходило в голову, что Филипп так отчаянно хочет расстаться с жизнью.
Оно и понятно, Филипп, лорд Ротембоу, был одним из самых известных повес на Риджент-стрит, кумиром для многих представителей знати, так же как Джулиан Дейн, Адриан Спенс и Артур Кристиан. Повесы жили по собственным законам, рисковали состоянием, чтобы еще больше разбогатеть, никогда не боялись осуждения лондонского света. Без малейших колебаний разбивали сердца юных посетительниц модных магазинов на Риджент-стрит, а вечерами за картами в клубе лишали папаш этих юных леди денег, отложенных на приданое, приберегая силы для ночных увеселений в скандально известных борделях. Они ни в чем не знали меры, но на этот раз Филипп зашел слишком далеко и пал, словно ангел, к их ногам.
Джулиан впервые осознал, что и он смертен.
Он понял, что и сам в какой-то степени виновен в этой трагедии. Сейчас он застывшими от ужаса глазами смотрел на сосновый гроб в свежей могиле и гадал, наступит ли конец этого сна. Что там сказал викарий? «И да познаешь ты в смерти свет Господа нашего, истинную любовь...»
Сама мысль показалась ему настолько нелепой, что он едва сдержал смех. Он так сильно любил отца, что готов был на все, только бы тот не умер. Он держал на руках умирающую сестру, словно собственного ребенка, и ему казалось, будто у него вырывают сердце. И, видит Бог, он знал, что значит любить человека как брата и беспомощно смотреть, как тот все глубже погружается в пучину безумия, овладеваемый мыслями о самоубийстве.
Да, он познал истинную любовь в полной мере, но в этом было мало утешения.
Джулиан оторвал взгляд от могилы и посмотрел на Артура, застывшего рядом. Артур, миротворец, человек, обладающий восхитительным свойством ладить с любым из них. Артур, который разрыдался вчера, когда они топили горе в бутылке бренди, и признался, что видел, как Филипп увязает все глубже. Вот только осознал он всю глубину страданий друга лишь тогда, когда было слишком поздно.
Как и Адриан.
Джулиан перевел взгляд на их признанного лидера, Адриана Спенса. В глубоко запавших глазах Адриана застыли ужас и непонимание произошедшего. Он и не заметил, как Филипп катится по наклонной плоскости, потому что был занят давней войной с собственным отцом.
И в то время как его друзья были исполнены скорби, Джулиан Дейн, граф Кеттеринг, мучился сознанием собственной вины и отчаянием.
Начал моросить дождик, но Джулиан, не отрывавший глаз от могильного холмика, не замечал его. Невозможно смириться с мыслью, что в этой могиле лежит тот, кто стал его верным другом с тех самых пор, как они четверо встретились в Итоне много лет назад. Господи! Просто уму непостижимо, как все это могло произойти! Как мог он это допустить? Неужели его останавливала гордость Филиппа?
Или он был слишком уверен в собственных силах? Или недостаточно настойчив с Филиппом, слишком туманно выражал свое беспокойство?
Или он был слишком увлечен Клодией?
Впрочем, все это уже не имело значения. Ясно было одно: он почти ничего не сделал для того, чтобы остановить падение Филиппа, – и смерть ему награда за это. Только, к сожалению, не его смерть.
Глава 1
Париж, Франция,
1836 год
Почему ему так трудно дышать? Быть может, из-за пышной груди обольстительницы?
Джулиан немного отстранился от нее и начал хватать ртом воздух, пока прелестное создание что-то жарко шептало ему на ухо. Увы, даже ласки маленькой французской богини не способны были вдохнуть жизнь в его вялую плоть. Этот проклятый отросток никак не хотел подниматься. Вряд ли даже лебедка поможет. В последнее время от него одни неприятности.
Джулиан вздохнул и, увидев в своей руке бутылку с виски, сумел сделать изрядный глоток, прежде чем снова зарылся лицом в пышную грудь. Капли пота выступили на висках, и он даже улыбнулся. Возможно, он просто не очень старается. И, словно прочитав его мысли, прелестная Лизетт жалобно вздохнула, воспламенив все его чувства, кроме мужского достоинства, будь оно проклято. Но Джулиан все же решил предпринять еще одну попытку. Кончики пальцев прикоснулись к крепкому соску, ладонь обхватила упругое полушарие груди прелестницы...
Прикосновение холодных рук к его плечам испугало Джулиана так сильно, что он даже вскрикнуть не смог. Внезапно он почувствовал, как его приподнимают, услышал сдавленный вскрик Лизетт, когда бутылка вылетела у него из руки и покатилась по кровати.
Всего на мгновение перед его глазами мелькнула вычурная лепнина на потолке, а через секунду он уже с грохотом ударился спиной об пол.
А вот это уже больно! Сморщившись, Джулиан взглянул на невесть откуда появившегося обидчика:
– Зачем ты это сделал?
В ответ в него полетела рубашка и накрыла с головой. Он сдернул ее с лица и сердито взглянул на возвышавшегося над ним этого безбожника Луи Рено, или, как его звали в этой Богом забытой стране, мсье графа де Клера. Негодяй, каких свет не видывал, невыносимый лягушатник с манерами жабы и, что самое прискорбное, муж его сестры Юджинии.
Пошатываясь, Джулиан поднялся на ноги.
Луи, источая неодобрение каждой клеточкой своего тела, смерил Джулиана взглядом.
– Ты явился в Париж, чтобы доставлять мне неприятности? Это так ты платишь мне за доброе отношение к твоей сестре? – требовательно спросил он и наклонился, поднимая брюки Джулиана. – Пойдем. Твоим шалостям пришел конец. Ты должен убраться отсюда.
Убраться? Джулиан взглянул на Лизетт, которая призывно улыбалась, накручивая на пальчик белокурый локон. Уйти отсюда? Его взгляд остановился на смятой постели. Эй, а куда же подевалось его виски?
– Кеттеринг, послушай меня! – Огромным усилием воли Джулиан заставил себя взглянуть на лягушатника, что было далеко не просто, учитывая то, что их почему-то было двое. – Ты в опасности... Понимаешь?
Конечно, он понял.
– Чепуха! – пробормотал он, драматичным жестом указывая на маленькую французскую богиню. – Лизетт опасна?
Фыркнув, Луи бросил в него брюки, которые Джулиан неловко поймал.
– Если ты немедленно не покинешь Париж, мсье Лебо позаботится, чтобы тебя пристрелили. Или еще чего похуже. Одевайся, будь добр.
Одеваться. Взглянув на свое обнаженное тело, Джулиан молча признал, что нужно хотя бы прикрыть наготу. Ладно, он оденется, но никуда с Луи не пойдет. Он заберется обратно в постель и продолжит то, что начал. Чтобы надеть брюки, понадобилось две руки, поэтому ему пришлось бросить рубашку. Он поднял ногу, нацелился и... промахнулся.
Да, здесь, очевидно, потребуется некоторая способность удержать равновесие.
– Бог мой! Мне еще придется и тащить тебя отсюда! – воскликнул Луи и, жестко схватив Джулиана за руку, поддержал, чтобы тот мог надеть брюки. – Я ведь совершенно недвусмысленно предостерегал тебя от этих неприятностей, не так ли? Лебо – злобный тип. Я не раз говорил тебе об этом, но разве ты слушал? Нет! И теперь я спрашиваю тебя: неужели мадам Лебо настолько обольстительна, что стоит всех этих неприятностей?
Джулиан, успевший надеть только одну штанину, замер, раздумывая над вопросом. Он смутно припоминал встречу с Жизель Лебо. Она что, еще раз поцеловала его? Вполне возможно. Этой женщине нахальства не занимать.
– Думаешь, он это оставит просто так? – горячо продолжал Луи. – На том балу была вся парижская знать. Как ты мог так его унизить? Увиваться у всех на глазах за его женой?
На самом деле это Жизель прижала его в углу, а не наоборот. И что ему было делать? Когда такая милашка прижимается грудью, что может поделать мужчина?
– Ха! – воскликнул Джулиан, засунув вторую ногу в штанину с такой силой, что снова потерял равновесие и врезался прямо в грудь Луи. – Лебо... – Он на мгновение задумался. – Это ничтожество. Лопоухое, – решительно добавил он, пытаясь непослушными пальцами застегнуть пуговицы.
Луи резко дернул его за руку и внезапно оказался настолько близко к нему, что Джулиан никак не мог сфокусировать взгляд на его раздувающихся ноздрях.
– Ты поступишь мудро, друг мой, если внемлешь моему совету. Во Франции негромкая интрижка в порядке вещей, но чтобы у всех на глазах кокетничать с чужой женой на самом важном балу Парижа – это совсем другое дело. Подобное поведение попахивает кровью, ведь задета честь мужчины! И поверь мне, Лебо расправится с тобой, если ты останешься здесь!
Представшая перед мысленным взором! Джулиана картина заставила его рассмеяться. И по какой-то непонятной причине Лизетт тоже засмеялась.
Стремительный поток французских слов буквально извергся из уст Луи. И хотя Джулиан считал, что Луи говорит по-французски вполне сносно, сейчас, когда Луи злился, он говорил на том самом французском, «который англичанину никогда не понять». Черт, даже Лизетт, похоже, с трудом понимала своего соотечественника. Нетерпеливо махнув рукой, Джулиан сказал:
– Ты суетишься, как наседка, Луи. Ступай отсюда. Позднее Джулиан с удивлением вспоминал, что даже не заметил, чтобы Луи сдвинулся с места. И даже не почувствовал момента, когда кулак Луи врезался в его скулу. У него просто появилось причудливое ощущение полета, а потом все вокруг погрузилось в темноту.
Клодия шла навстречу ему по огромной зеленой лужайке замка Клер. Она была босиком, волосы рассыпались по лилейно-белым плечам. Подол платья, без накрахмаленных жестких нижних юбок, скользил по траве. Он так страстно желал ее, что задыхался...
Дышать он не мог потому, что какая-то чертова петля стянула горло. Пытаясь выбраться из глубочайшего забытья прежде, чем задохнется, Джулиан с трудом осознал, что голова у него раскалывается от боли, а все вокруг движется – вверх и вниз, вверх и вниз. Или из одной стороны в другую. Этого он не мог сказать с полной уверенностью.
Каким-то чудом он сумел приоткрыть один глаз и попытался сесть. Опираясь на... Господи! Он сам не понимал, на что опирается. Все так болело! Смутные воспоминания о Лизетт и Луи вернулись к нему, но пульсирующий мозг осилил лишь одно объяснение: его, должно быть, долго и со вкусом били, едва не лишив жизни.
Не ожидая обнаружить ничего хорошего, кроме сплошного кровавого месива на лице, он осторожно прикоснулся к носу, щекам и даже глазам. Странно, все было цело. Но он задыхался, поэтому первым делом нужно скинуть эту чертову петлю с шеи. Она была затянута так крепко, что еще удивительно, как он вообще мог дышать.
Он начал искать веревку, ощупав себя от ушей до плеч, но не нашел. Ничего необычного не было, кроме воротника и шейного платка, завязанного очень туго. Боже милостивый, его душит собственный шейный платок! Было и еще нечто странное, что он заметил, когда вцепился пальцами в платок. Жилет как-то странно сидел на нем и был застегнут не так, как следовало.
Вздохнув наконец полной грудью, Джулиан прищурился, вглядываясь в темноту, и понял, что он в карете. Устремив взгляд в окно, болезненно поморщился. За окном была кромешная тьма. Проклятие! Карета катилась в ночной мгле, далеко от Парижа, наверняка в направлении замка Клер, где ждет она, чтобы терзать и мучить...
Внезапный резкий храп привлек внимание Джулиана. Он медленно повернул голову, пытаясь рассмотреть в темноте фигуру спящего. Луи! Нет, на этот раз он точно убьет негодяя! Упершись руками в сиденье, Джулиан приподнял ногу и ударил спящего предателя. Луи, вздрогнув, подскочил, бормоча от удивления:
– Что случилось?
– Я скажу тебе, что случилось, мерзкий лягушатник. Ты похитил меня! – прохрипел Джулиан.
После минутного молчания Луи устало ответил:
– Да, похитил, – и, пошарив рукой, зажег керосиновые лампы, осветив бархатный интерьер дорогой дорожной карсты.
– Знаешь, ты ведь мог бы и попросить меня покинуть Париж! – раздраженно воскликнул Джулиан, моргая от яркого света. – Незачем было прибегать к похищению. Что, у французов нет законов на этот счет?
– У меня были все основания, – возразил Луи. – Когда-нибудь ты скажешь мне спасибо за оказанную услугу. Мсье Лебо вознамерился убить тебя. Я то сам не имею ничего против, но вот Юджиния, пожалуй, будет очень недовольна.
– Лебо! – фыркнул Джулиан. Он ведь не виноват, что симпатичная жена Лебо терпеть не может этого маленького павлина, за которого вышла замуж. Или что недоумок не умеет играть в карты, чтобы спасти свою глупую жизнь. Или что он обиделся на то, что его назвали Маленьким Ничтожеством.
– Да, Лебо! Убежденный республиканец, ярый критик монархии и мой заклятый враг! Он невероятно жесток, Кеттеринг. И я не удивлюсь, если он уже сейчас преследует тебя.
С одной стороны, Джулиану даже хотелось этого – он с удовольствием выместил бы свое раздражение на глупом павлине. Но Луи явно не горел желанием ничего слышать, поэтому он закрыл глаза, осторожно прижав раскалывающуюся от боли голову к бархатному подголовнику.
– Думаю, тебе пора вернуться домой, – бесстрастно заявил Луи.
Джулиан с трудом приоткрыл один глаз. Его зять, небрежно скрестив ноги, рассматривал ногти, всем своим видом демонстрируя непреклонность.
– За все семнадцать лет, что мы знакомы, никогда не видел тебя таким... потерянным. Без руля, так сказать. Без какой-либо цели. Корабль без...
– Хорошо, хорошо, – проворчал Джулиан, благоразумно решив умолчать о том, что за все семнадцать лет ни разу не видел, чтобы Луи вел себя как наседка.
– Думаю, ты страдаешь от скуки, да и кто может винить тебя? – продолжил Луи.
Джулиан от неожиданности заморгал:
– Что!?
– Ты воспитывал сестер с тех пор, как тебе исполнилось шестнадцать лет, а теперь они все выросли и разъехались. Дела в твоем имении идут как по маслу и без твоего участия, да и, видит Бог, повесы уже не те, что были раньше. Так что единственным твоим достойным занятием остаются редкие лекции в университете, но ведь этого недостаточно, чтобы заполнить дни, не так ли?
Нетерпеливо фыркнув, Джулиан отмахнулся. Луи был чертовски прав насчет скуки, но он и представить себе не мог, насколько тоскливо было Джулиану. Потому что это была не просто скука. Это была ежедневная изнуряющая борьба за выживание в собственной шкуре, преодоление все более настойчивого и неприятного ощущения, что он навсегда закован в плохо сидящий на нем костюм. Ничего не помогало: ни выпивка – хотя Господь знает, как упорно он пытался утопить в вине это чувство, – ни путешествия, ни занятия, ни игра в карты, ни женщины.
Луи прищурился и что-то пробормотал себе под нос. Джулиан закрыл глаза. У него совершенно не было настроения объяснять, что этот проклятый зуд начался в тот день, когда его сестра Валери покинула этот мир. Зуд превратился в ноющую боль, когда он прижимался головой к окровавленной груди Филиппа. И он не мог объяснить, что эта боль превратилась в опухоль, которая начала разъедать его в последующие дни и месяцы. Хотя он и предлагал Филиппу помощь, но всякий раз тот отказывался. Впрочем, суть была в том, что он почти ничего не сделал, чтобы спасти Филиппа. Да и вряд ли Луи захочет выслушать его. Джулиан знал, если Филипп охвачен горячкой игры или ищет забвения с какой-нибудь шлюхой, значит, он не с Клодией.
– Ну что ж, – фыркнул Луи. – Если божественного Дейна оскорбляет сама мысль о том, что ничто человеческое ему не чуждо, я вряд ли в состоянии помочь.
Ха! Если бы только он был человечен! Джулиан откинулся на подушки и закрыл лицо рукой, не обращая внимания на громкий и раздраженный вздох Луи.
– А! Значит, тебя так мало заботит то, что я думаю? А как же Джини? Она ужасно волнуется. Подумай хотя бы о сестрах!
Нет, это просто смешно! С того самого момента, как отец, уже на смертном одре, умолял позаботиться о сестрах, он только об этом и думал.
– Я думаю о них, Луи. Каждый день, – пробормотал Джулиан.
– Прошу прощения, ты, конечно, прав, Кеттеринг. Ты всегда возмутительно баловал их...
– Прошу тебя, перестань. Ничего подобного я не делал.
– Ты всегда выполнял все их прихоти. Если они хотели новые платья и туфли, ты был тут как тут. Если они предпочитали сладости обычной трапезе, ты лишь улыбался. Если жаловались, что у них мало шляпок, ты в этот же день вызывал модистку!
Джулиан слегка сдвинул руку и взглянул из-под нее на Луи.
– Ну хорошо, пусть я их слегка баловал...
– Баловал?! – воскликнул Луи, закатывая глаза. – Да они были неисправимы...
– Ну нет...
– А крики! Я никогда не забуду этот визг: «Сундук из Лондона!» Бог мой, голова у меня трещала потом целую вечность!
Джулиан невольно хмыкнул. Да, он прекрасно помнил. Портниха, которой он так щедро заплатил, чтобы та обеспечила его сестер самыми модными нарядами, прекрасно справилась с работой. Каждый раз, когда из сундука вытаскивалось платье, девочки визжали от восторга.
– Я рад, что ты достаточно оправился от пережитого ужаса, чтобы просить у меня руки Юджинии.
– На коленях, – напомнил ему Луи, изо всех сил пытаясь скрыть усмешку. – Ты заставил меня умолять тебя на коленях. Очень гордился собой в тот момент, да? И красовался на моем мальчишнике словно павлин, как будто это ты дал жизнь всем четырем девочкам!
Кроме Валери... у нее жизнь он отнял. Тяжесть внезапно сковала грудь Джулиана. Пожав плечами, он снова закрыл глаза.
– Я сделал для них что сумел.
– Да, и это тоже очевидно. Ты добился блестящей партии для Энн. Виконт Боксуорт просто обожает ее. И обучение в школе в Швейцарии пошло на пользу Софи. Но теперь они выросли, и твое беспокойство объясняется тем, что ты пытаешься заполнить то место, которое они раньше занимали в твоей жизни.
– Это чепуха! – рявкнул Джулиан. – Теперь, когда они выросли, я наконец получил возможность заниматься тем, что мне по душе. Читаю лекции в Кембридже и Оксфорде...
– Прошу прощения. Ты, возможно, и очень прославился своим знанием языков Средневековья, но редкие лекции о старинных манускриптах вряд ли способны заполнить дни взрослого мужчины.
Джулиану совершенно не нравился оборот, который принимал разговор. Он вдруг сел, опершись локтями о колени и подавив тошноту, поднявшуюся от резкого движения.
– Боже, как же неудобна эта карета! – посетовал он. – Мне казалось, ты в состоянии позволить себе нечто получше, Рено.
– Предупреждаю тебя, друг мой, подобная неугомонность может во Франции стоить человеку жизни.
– Сколько еще до замка Клер? – прервал его Джулиан, сердито глядя на зятя.
Луи разгладил складку на штанине.
– Мы направляемся в Дьеп, а не в замок Клер.
– Дьеп? – Ситуация нравилась Джулиану все меньше и меньше. – Не думаю, что ты намерен принимать морские ванны для укрепления здоровья, поэтому скажи, куда мы отравимся из Дьепа?
– Не мы, а ты. В Англию.
– Ты гонишь меня из Франции. – Это был не вопрос, а констатация факта.
– Да, – признал Луи безо всякого стеснения. – К счастью, Кристиану принадлежит предприятие, которое сейчас очень кстати. На прошлой неделе я говорил с его человеком, и тот заверил меня, что для тебя оставят место на пакетботе, который ежедневно курсирует между Францией и Англией. Негодующе фыркнув, Джулиан сложил руки на груди:
– А если я откажусь?
Луи невозмутимо пожал плечами:
– Человек Кристиана также обещал вернуть тебе пистолет и портмоне, как только ты ступишь на землю Англии.
Джулиан схватился за карман и нахмурился, обнаружив исчезновение того и другого.
– Они тебе не понадобятся на корабле.
Боль продолжала мучительно пульсировать в висках.
– Клянусь честью, если бы у меня не раскалывалась голова от боли, я бы выбил из тебя мои вещи.
– Да, но сейчас ты не в состоянии сделать это, и я вынужден выпроводить тебя из Франции прежде, чем сестра обнаружит твою глупую голову, насажанную на пику забора в замке Клер. Не сомневайся в истинности угроз Лебо, Кеттеринг. Он злобный и мерзкий человек и не потерпит нанесенного оскорбления. Ты отправляешься в Англию.
В ответ Джулиан лишь холодно посмотрел на Луи.
– Сегодня ты сумел спастись, – предупредил его Луи. – Последуй моему совету и приведи в порядок свою жизнь, пока тебя не убили.
Горький смех заклокотал в груди Джулиана.
– А может, это самый лучший способ исправить мою жизнь? Ты не думал об этом?
Луи в ответ лишь сжал губы и хмуро уставился на свои колени. Джулиан поерзал, устраиваясь поудобнее на сиденье.
– Будь добр, разбуди меня, когда приедем, – пробормотал он.
И Луи, выполнив его просьбу, разбудил его, выпихнув из кареты и бросив вслед небольшой саквояж, Стоя на главной улице Дьепа, Джулиан буквально испепелял взглядом француза, объяснявшего, что корабль «Сердце девушки» отплывет в полночь и что капитан вернет его пистолет и портмоне, когда они причалят в Ньюхейвене. Прежде чем захлопнуть дверцу кареты, Луи бросил Джулиану монету, которую тот поймал в воздухе. Это был один золотой франк.
– Непременно поешь, будь добр. Это тебе явно не помешает. Могу рекомендовать гостиницу «Дилижанс». Вполне подходящее место для повесы.
Приложив два пальца к виску, Джулиан поклонился и насмешливо Произнес:
– Вы были столь гостеприимным хозяином, мсье Рено. Жду случая отплатить вам тем же.
Луи расхохотался:
– Ни минуты не сомневаюсь в этом! Тогда до встречи! – Он подал знак кучеру и захлопнул дверцу кареты, оставив Джулиана с саквояжем у ног, в косо застегнутом жилете и с двухдневной щетиной на лице.
– Чертов лягушатник! – раздраженно пробормотал Джулиан, провожая взглядом карету, пока та не скрылась за углом.
Поправив насколько возможно одежду и быстро завязав шейный платок в некое подобие узла, он отряхнул пыль с брюк и сунул пальцы в волосы, чтобы хоть немного пригладить их. Выглядит он, конечно, не самым лучшим образом, но это не особенно волновало его, поскольку сейчас все равно ничего не изменишь. Подхватив саквояж, Джулиан потащился в гостиницу «Дилижанс».
1836 год
Почему ему так трудно дышать? Быть может, из-за пышной груди обольстительницы?
Джулиан немного отстранился от нее и начал хватать ртом воздух, пока прелестное создание что-то жарко шептало ему на ухо. Увы, даже ласки маленькой французской богини не способны были вдохнуть жизнь в его вялую плоть. Этот проклятый отросток никак не хотел подниматься. Вряд ли даже лебедка поможет. В последнее время от него одни неприятности.
Джулиан вздохнул и, увидев в своей руке бутылку с виски, сумел сделать изрядный глоток, прежде чем снова зарылся лицом в пышную грудь. Капли пота выступили на висках, и он даже улыбнулся. Возможно, он просто не очень старается. И, словно прочитав его мысли, прелестная Лизетт жалобно вздохнула, воспламенив все его чувства, кроме мужского достоинства, будь оно проклято. Но Джулиан все же решил предпринять еще одну попытку. Кончики пальцев прикоснулись к крепкому соску, ладонь обхватила упругое полушарие груди прелестницы...
Прикосновение холодных рук к его плечам испугало Джулиана так сильно, что он даже вскрикнуть не смог. Внезапно он почувствовал, как его приподнимают, услышал сдавленный вскрик Лизетт, когда бутылка вылетела у него из руки и покатилась по кровати.
Всего на мгновение перед его глазами мелькнула вычурная лепнина на потолке, а через секунду он уже с грохотом ударился спиной об пол.
А вот это уже больно! Сморщившись, Джулиан взглянул на невесть откуда появившегося обидчика:
– Зачем ты это сделал?
В ответ в него полетела рубашка и накрыла с головой. Он сдернул ее с лица и сердито взглянул на возвышавшегося над ним этого безбожника Луи Рено, или, как его звали в этой Богом забытой стране, мсье графа де Клера. Негодяй, каких свет не видывал, невыносимый лягушатник с манерами жабы и, что самое прискорбное, муж его сестры Юджинии.
Пошатываясь, Джулиан поднялся на ноги.
Луи, источая неодобрение каждой клеточкой своего тела, смерил Джулиана взглядом.
– Ты явился в Париж, чтобы доставлять мне неприятности? Это так ты платишь мне за доброе отношение к твоей сестре? – требовательно спросил он и наклонился, поднимая брюки Джулиана. – Пойдем. Твоим шалостям пришел конец. Ты должен убраться отсюда.
Убраться? Джулиан взглянул на Лизетт, которая призывно улыбалась, накручивая на пальчик белокурый локон. Уйти отсюда? Его взгляд остановился на смятой постели. Эй, а куда же подевалось его виски?
– Кеттеринг, послушай меня! – Огромным усилием воли Джулиан заставил себя взглянуть на лягушатника, что было далеко не просто, учитывая то, что их почему-то было двое. – Ты в опасности... Понимаешь?
Конечно, он понял.
– Чепуха! – пробормотал он, драматичным жестом указывая на маленькую французскую богиню. – Лизетт опасна?
Фыркнув, Луи бросил в него брюки, которые Джулиан неловко поймал.
– Если ты немедленно не покинешь Париж, мсье Лебо позаботится, чтобы тебя пристрелили. Или еще чего похуже. Одевайся, будь добр.
Одеваться. Взглянув на свое обнаженное тело, Джулиан молча признал, что нужно хотя бы прикрыть наготу. Ладно, он оденется, но никуда с Луи не пойдет. Он заберется обратно в постель и продолжит то, что начал. Чтобы надеть брюки, понадобилось две руки, поэтому ему пришлось бросить рубашку. Он поднял ногу, нацелился и... промахнулся.
Да, здесь, очевидно, потребуется некоторая способность удержать равновесие.
– Бог мой! Мне еще придется и тащить тебя отсюда! – воскликнул Луи и, жестко схватив Джулиана за руку, поддержал, чтобы тот мог надеть брюки. – Я ведь совершенно недвусмысленно предостерегал тебя от этих неприятностей, не так ли? Лебо – злобный тип. Я не раз говорил тебе об этом, но разве ты слушал? Нет! И теперь я спрашиваю тебя: неужели мадам Лебо настолько обольстительна, что стоит всех этих неприятностей?
Джулиан, успевший надеть только одну штанину, замер, раздумывая над вопросом. Он смутно припоминал встречу с Жизель Лебо. Она что, еще раз поцеловала его? Вполне возможно. Этой женщине нахальства не занимать.
– Думаешь, он это оставит просто так? – горячо продолжал Луи. – На том балу была вся парижская знать. Как ты мог так его унизить? Увиваться у всех на глазах за его женой?
На самом деле это Жизель прижала его в углу, а не наоборот. И что ему было делать? Когда такая милашка прижимается грудью, что может поделать мужчина?
– Ха! – воскликнул Джулиан, засунув вторую ногу в штанину с такой силой, что снова потерял равновесие и врезался прямо в грудь Луи. – Лебо... – Он на мгновение задумался. – Это ничтожество. Лопоухое, – решительно добавил он, пытаясь непослушными пальцами застегнуть пуговицы.
Луи резко дернул его за руку и внезапно оказался настолько близко к нему, что Джулиан никак не мог сфокусировать взгляд на его раздувающихся ноздрях.
– Ты поступишь мудро, друг мой, если внемлешь моему совету. Во Франции негромкая интрижка в порядке вещей, но чтобы у всех на глазах кокетничать с чужой женой на самом важном балу Парижа – это совсем другое дело. Подобное поведение попахивает кровью, ведь задета честь мужчины! И поверь мне, Лебо расправится с тобой, если ты останешься здесь!
Представшая перед мысленным взором! Джулиана картина заставила его рассмеяться. И по какой-то непонятной причине Лизетт тоже засмеялась.
Стремительный поток французских слов буквально извергся из уст Луи. И хотя Джулиан считал, что Луи говорит по-французски вполне сносно, сейчас, когда Луи злился, он говорил на том самом французском, «который англичанину никогда не понять». Черт, даже Лизетт, похоже, с трудом понимала своего соотечественника. Нетерпеливо махнув рукой, Джулиан сказал:
– Ты суетишься, как наседка, Луи. Ступай отсюда. Позднее Джулиан с удивлением вспоминал, что даже не заметил, чтобы Луи сдвинулся с места. И даже не почувствовал момента, когда кулак Луи врезался в его скулу. У него просто появилось причудливое ощущение полета, а потом все вокруг погрузилось в темноту.
Клодия шла навстречу ему по огромной зеленой лужайке замка Клер. Она была босиком, волосы рассыпались по лилейно-белым плечам. Подол платья, без накрахмаленных жестких нижних юбок, скользил по траве. Он так страстно желал ее, что задыхался...
Дышать он не мог потому, что какая-то чертова петля стянула горло. Пытаясь выбраться из глубочайшего забытья прежде, чем задохнется, Джулиан с трудом осознал, что голова у него раскалывается от боли, а все вокруг движется – вверх и вниз, вверх и вниз. Или из одной стороны в другую. Этого он не мог сказать с полной уверенностью.
Каким-то чудом он сумел приоткрыть один глаз и попытался сесть. Опираясь на... Господи! Он сам не понимал, на что опирается. Все так болело! Смутные воспоминания о Лизетт и Луи вернулись к нему, но пульсирующий мозг осилил лишь одно объяснение: его, должно быть, долго и со вкусом били, едва не лишив жизни.
Не ожидая обнаружить ничего хорошего, кроме сплошного кровавого месива на лице, он осторожно прикоснулся к носу, щекам и даже глазам. Странно, все было цело. Но он задыхался, поэтому первым делом нужно скинуть эту чертову петлю с шеи. Она была затянута так крепко, что еще удивительно, как он вообще мог дышать.
Он начал искать веревку, ощупав себя от ушей до плеч, но не нашел. Ничего необычного не было, кроме воротника и шейного платка, завязанного очень туго. Боже милостивый, его душит собственный шейный платок! Было и еще нечто странное, что он заметил, когда вцепился пальцами в платок. Жилет как-то странно сидел на нем и был застегнут не так, как следовало.
Вздохнув наконец полной грудью, Джулиан прищурился, вглядываясь в темноту, и понял, что он в карете. Устремив взгляд в окно, болезненно поморщился. За окном была кромешная тьма. Проклятие! Карета катилась в ночной мгле, далеко от Парижа, наверняка в направлении замка Клер, где ждет она, чтобы терзать и мучить...
Внезапный резкий храп привлек внимание Джулиана. Он медленно повернул голову, пытаясь рассмотреть в темноте фигуру спящего. Луи! Нет, на этот раз он точно убьет негодяя! Упершись руками в сиденье, Джулиан приподнял ногу и ударил спящего предателя. Луи, вздрогнув, подскочил, бормоча от удивления:
– Что случилось?
– Я скажу тебе, что случилось, мерзкий лягушатник. Ты похитил меня! – прохрипел Джулиан.
После минутного молчания Луи устало ответил:
– Да, похитил, – и, пошарив рукой, зажег керосиновые лампы, осветив бархатный интерьер дорогой дорожной карсты.
– Знаешь, ты ведь мог бы и попросить меня покинуть Париж! – раздраженно воскликнул Джулиан, моргая от яркого света. – Незачем было прибегать к похищению. Что, у французов нет законов на этот счет?
– У меня были все основания, – возразил Луи. – Когда-нибудь ты скажешь мне спасибо за оказанную услугу. Мсье Лебо вознамерился убить тебя. Я то сам не имею ничего против, но вот Юджиния, пожалуй, будет очень недовольна.
– Лебо! – фыркнул Джулиан. Он ведь не виноват, что симпатичная жена Лебо терпеть не может этого маленького павлина, за которого вышла замуж. Или что недоумок не умеет играть в карты, чтобы спасти свою глупую жизнь. Или что он обиделся на то, что его назвали Маленьким Ничтожеством.
– Да, Лебо! Убежденный республиканец, ярый критик монархии и мой заклятый враг! Он невероятно жесток, Кеттеринг. И я не удивлюсь, если он уже сейчас преследует тебя.
С одной стороны, Джулиану даже хотелось этого – он с удовольствием выместил бы свое раздражение на глупом павлине. Но Луи явно не горел желанием ничего слышать, поэтому он закрыл глаза, осторожно прижав раскалывающуюся от боли голову к бархатному подголовнику.
– Думаю, тебе пора вернуться домой, – бесстрастно заявил Луи.
Джулиан с трудом приоткрыл один глаз. Его зять, небрежно скрестив ноги, рассматривал ногти, всем своим видом демонстрируя непреклонность.
– За все семнадцать лет, что мы знакомы, никогда не видел тебя таким... потерянным. Без руля, так сказать. Без какой-либо цели. Корабль без...
– Хорошо, хорошо, – проворчал Джулиан, благоразумно решив умолчать о том, что за все семнадцать лет ни разу не видел, чтобы Луи вел себя как наседка.
– Думаю, ты страдаешь от скуки, да и кто может винить тебя? – продолжил Луи.
Джулиан от неожиданности заморгал:
– Что!?
– Ты воспитывал сестер с тех пор, как тебе исполнилось шестнадцать лет, а теперь они все выросли и разъехались. Дела в твоем имении идут как по маслу и без твоего участия, да и, видит Бог, повесы уже не те, что были раньше. Так что единственным твоим достойным занятием остаются редкие лекции в университете, но ведь этого недостаточно, чтобы заполнить дни, не так ли?
Нетерпеливо фыркнув, Джулиан отмахнулся. Луи был чертовски прав насчет скуки, но он и представить себе не мог, насколько тоскливо было Джулиану. Потому что это была не просто скука. Это была ежедневная изнуряющая борьба за выживание в собственной шкуре, преодоление все более настойчивого и неприятного ощущения, что он навсегда закован в плохо сидящий на нем костюм. Ничего не помогало: ни выпивка – хотя Господь знает, как упорно он пытался утопить в вине это чувство, – ни путешествия, ни занятия, ни игра в карты, ни женщины.
Луи прищурился и что-то пробормотал себе под нос. Джулиан закрыл глаза. У него совершенно не было настроения объяснять, что этот проклятый зуд начался в тот день, когда его сестра Валери покинула этот мир. Зуд превратился в ноющую боль, когда он прижимался головой к окровавленной груди Филиппа. И он не мог объяснить, что эта боль превратилась в опухоль, которая начала разъедать его в последующие дни и месяцы. Хотя он и предлагал Филиппу помощь, но всякий раз тот отказывался. Впрочем, суть была в том, что он почти ничего не сделал, чтобы спасти Филиппа. Да и вряд ли Луи захочет выслушать его. Джулиан знал, если Филипп охвачен горячкой игры или ищет забвения с какой-нибудь шлюхой, значит, он не с Клодией.
– Ну что ж, – фыркнул Луи. – Если божественного Дейна оскорбляет сама мысль о том, что ничто человеческое ему не чуждо, я вряд ли в состоянии помочь.
Ха! Если бы только он был человечен! Джулиан откинулся на подушки и закрыл лицо рукой, не обращая внимания на громкий и раздраженный вздох Луи.
– А! Значит, тебя так мало заботит то, что я думаю? А как же Джини? Она ужасно волнуется. Подумай хотя бы о сестрах!
Нет, это просто смешно! С того самого момента, как отец, уже на смертном одре, умолял позаботиться о сестрах, он только об этом и думал.
– Я думаю о них, Луи. Каждый день, – пробормотал Джулиан.
– Прошу прощения, ты, конечно, прав, Кеттеринг. Ты всегда возмутительно баловал их...
– Прошу тебя, перестань. Ничего подобного я не делал.
– Ты всегда выполнял все их прихоти. Если они хотели новые платья и туфли, ты был тут как тут. Если они предпочитали сладости обычной трапезе, ты лишь улыбался. Если жаловались, что у них мало шляпок, ты в этот же день вызывал модистку!
Джулиан слегка сдвинул руку и взглянул из-под нее на Луи.
– Ну хорошо, пусть я их слегка баловал...
– Баловал?! – воскликнул Луи, закатывая глаза. – Да они были неисправимы...
– Ну нет...
– А крики! Я никогда не забуду этот визг: «Сундук из Лондона!» Бог мой, голова у меня трещала потом целую вечность!
Джулиан невольно хмыкнул. Да, он прекрасно помнил. Портниха, которой он так щедро заплатил, чтобы та обеспечила его сестер самыми модными нарядами, прекрасно справилась с работой. Каждый раз, когда из сундука вытаскивалось платье, девочки визжали от восторга.
– Я рад, что ты достаточно оправился от пережитого ужаса, чтобы просить у меня руки Юджинии.
– На коленях, – напомнил ему Луи, изо всех сил пытаясь скрыть усмешку. – Ты заставил меня умолять тебя на коленях. Очень гордился собой в тот момент, да? И красовался на моем мальчишнике словно павлин, как будто это ты дал жизнь всем четырем девочкам!
Кроме Валери... у нее жизнь он отнял. Тяжесть внезапно сковала грудь Джулиана. Пожав плечами, он снова закрыл глаза.
– Я сделал для них что сумел.
– Да, и это тоже очевидно. Ты добился блестящей партии для Энн. Виконт Боксуорт просто обожает ее. И обучение в школе в Швейцарии пошло на пользу Софи. Но теперь они выросли, и твое беспокойство объясняется тем, что ты пытаешься заполнить то место, которое они раньше занимали в твоей жизни.
– Это чепуха! – рявкнул Джулиан. – Теперь, когда они выросли, я наконец получил возможность заниматься тем, что мне по душе. Читаю лекции в Кембридже и Оксфорде...
– Прошу прощения. Ты, возможно, и очень прославился своим знанием языков Средневековья, но редкие лекции о старинных манускриптах вряд ли способны заполнить дни взрослого мужчины.
Джулиану совершенно не нравился оборот, который принимал разговор. Он вдруг сел, опершись локтями о колени и подавив тошноту, поднявшуюся от резкого движения.
– Боже, как же неудобна эта карета! – посетовал он. – Мне казалось, ты в состоянии позволить себе нечто получше, Рено.
– Предупреждаю тебя, друг мой, подобная неугомонность может во Франции стоить человеку жизни.
– Сколько еще до замка Клер? – прервал его Джулиан, сердито глядя на зятя.
Луи разгладил складку на штанине.
– Мы направляемся в Дьеп, а не в замок Клер.
– Дьеп? – Ситуация нравилась Джулиану все меньше и меньше. – Не думаю, что ты намерен принимать морские ванны для укрепления здоровья, поэтому скажи, куда мы отравимся из Дьепа?
– Не мы, а ты. В Англию.
– Ты гонишь меня из Франции. – Это был не вопрос, а констатация факта.
– Да, – признал Луи безо всякого стеснения. – К счастью, Кристиану принадлежит предприятие, которое сейчас очень кстати. На прошлой неделе я говорил с его человеком, и тот заверил меня, что для тебя оставят место на пакетботе, который ежедневно курсирует между Францией и Англией. Негодующе фыркнув, Джулиан сложил руки на груди:
– А если я откажусь?
Луи невозмутимо пожал плечами:
– Человек Кристиана также обещал вернуть тебе пистолет и портмоне, как только ты ступишь на землю Англии.
Джулиан схватился за карман и нахмурился, обнаружив исчезновение того и другого.
– Они тебе не понадобятся на корабле.
Боль продолжала мучительно пульсировать в висках.
– Клянусь честью, если бы у меня не раскалывалась голова от боли, я бы выбил из тебя мои вещи.
– Да, но сейчас ты не в состоянии сделать это, и я вынужден выпроводить тебя из Франции прежде, чем сестра обнаружит твою глупую голову, насажанную на пику забора в замке Клер. Не сомневайся в истинности угроз Лебо, Кеттеринг. Он злобный и мерзкий человек и не потерпит нанесенного оскорбления. Ты отправляешься в Англию.
В ответ Джулиан лишь холодно посмотрел на Луи.
– Сегодня ты сумел спастись, – предупредил его Луи. – Последуй моему совету и приведи в порядок свою жизнь, пока тебя не убили.
Горький смех заклокотал в груди Джулиана.
– А может, это самый лучший способ исправить мою жизнь? Ты не думал об этом?
Луи в ответ лишь сжал губы и хмуро уставился на свои колени. Джулиан поерзал, устраиваясь поудобнее на сиденье.
– Будь добр, разбуди меня, когда приедем, – пробормотал он.
И Луи, выполнив его просьбу, разбудил его, выпихнув из кареты и бросив вслед небольшой саквояж, Стоя на главной улице Дьепа, Джулиан буквально испепелял взглядом француза, объяснявшего, что корабль «Сердце девушки» отплывет в полночь и что капитан вернет его пистолет и портмоне, когда они причалят в Ньюхейвене. Прежде чем захлопнуть дверцу кареты, Луи бросил Джулиану монету, которую тот поймал в воздухе. Это был один золотой франк.
– Непременно поешь, будь добр. Это тебе явно не помешает. Могу рекомендовать гостиницу «Дилижанс». Вполне подходящее место для повесы.
Приложив два пальца к виску, Джулиан поклонился и насмешливо Произнес:
– Вы были столь гостеприимным хозяином, мсье Рено. Жду случая отплатить вам тем же.
Луи расхохотался:
– Ни минуты не сомневаюсь в этом! Тогда до встречи! – Он подал знак кучеру и захлопнул дверцу кареты, оставив Джулиана с саквояжем у ног, в косо застегнутом жилете и с двухдневной щетиной на лице.
– Чертов лягушатник! – раздраженно пробормотал Джулиан, провожая взглядом карету, пока та не скрылась за углом.
Поправив насколько возможно одежду и быстро завязав шейный платок в некое подобие узла, он отряхнул пыль с брюк и сунул пальцы в волосы, чтобы хоть немного пригладить их. Выглядит он, конечно, не самым лучшим образом, но это не особенно волновало его, поскольку сейчас все равно ничего не изменишь. Подхватив саквояж, Джулиан потащился в гостиницу «Дилижанс».
Глава 2
Дьеп, Франция
Трясясь по разбитой французской дороге в видавшей лучшие дни карете, Клодия Уитни хмуро смотрела на сидевшего рядом мужчину.
– Я пыталась предостеречь вас, Герберт, вы же знаете. Говорила, что мне едва ли понадобится кучер, и отчетливо помню, как произнесла «нет», когда вы бросились бежать за мной.
Герберт с таким напряженным вниманием вглядывался в ее лицо, что она словно видела, как в его слабом умишке вращаются тяжелые жернова мыслей.
– Что вы говорите?
– О Боже! – простонала Клодия и нетерпеливо дернула поводья, мысленно умоляя несчастную клячу прибавить шагу. Эта поездка стремительно превращалась в самую долгую в ее жизни. К несчастью, французского она почти не знала – ну да, она никогда не была особенно усидчивой, но сейчас многое бы отдала, чтобы понимать этот язык. Когда она случайно наехала на ногу лакею и была вынуждена взять его с собой – ведь не могла же она оставить его в таком виде на дороге, – он был настолько любезен, что сделал вид, будто немного понимает по-английски. И она тараторила без умолку, чтобы заполнить тянущееся время, пока примерно пятнадцать миль назад Герберт не начал вдруг отчаянно жестикулировать, показывая то на свою лодыжку, то на лошадь, то на поводья и так далее.
Клодия украдкой взглянула на его распухшую лодыжку. Этот чертов лакей не должен был пытаться остановить кобылу!
– Даже если я не совсем точно выразилась, сказав, что нет необходимости меня сопровождать, я настойчиво просила вас отойти, – напомнила она ему. – Нет, ну скажите на милость, кто же стоит посреди дороги, когда на него несется карета?
– Мадам, не могли бы вы говорить чуть помедленнее, прошу вас!
Трясясь по разбитой французской дороге в видавшей лучшие дни карете, Клодия Уитни хмуро смотрела на сидевшего рядом мужчину.
– Я пыталась предостеречь вас, Герберт, вы же знаете. Говорила, что мне едва ли понадобится кучер, и отчетливо помню, как произнесла «нет», когда вы бросились бежать за мной.
Герберт с таким напряженным вниманием вглядывался в ее лицо, что она словно видела, как в его слабом умишке вращаются тяжелые жернова мыслей.
– Что вы говорите?
– О Боже! – простонала Клодия и нетерпеливо дернула поводья, мысленно умоляя несчастную клячу прибавить шагу. Эта поездка стремительно превращалась в самую долгую в ее жизни. К несчастью, французского она почти не знала – ну да, она никогда не была особенно усидчивой, но сейчас многое бы отдала, чтобы понимать этот язык. Когда она случайно наехала на ногу лакею и была вынуждена взять его с собой – ведь не могла же она оставить его в таком виде на дороге, – он был настолько любезен, что сделал вид, будто немного понимает по-английски. И она тараторила без умолку, чтобы заполнить тянущееся время, пока примерно пятнадцать миль назад Герберт не начал вдруг отчаянно жестикулировать, показывая то на свою лодыжку, то на лошадь, то на поводья и так далее.
Клодия украдкой взглянула на его распухшую лодыжку. Этот чертов лакей не должен был пытаться остановить кобылу!
– Даже если я не совсем точно выразилась, сказав, что нет необходимости меня сопровождать, я настойчиво просила вас отойти, – напомнила она ему. – Нет, ну скажите на милость, кто же стоит посреди дороги, когда на него несется карета?
– Мадам, не могли бы вы говорить чуть помедленнее, прошу вас!