Лэндон Джулия. Безжалостный обольститель

   – И не вините меня в ваших бедах, сэр! – резко ответила она. – О, взгляните, на горизонте уже появился Дьеп! Совсем скоро о вашей ноге позаботятся. – Она широко улыбнулась лакею.
   Покачав головой, Герберт всплеснул руками и устремил взгляд куда-то вдаль.
   – Я ничего не понимаю, – пробормотал он. Несмотря на то что впереди показался Дьеп, Клодия не надеялась добраться до него. По крайней мере не такими темпами. Безусловно, человек с таким положением и средствами, как Рено, мог бы иметь в своей конюшне нечто, получше этой клячи. И следующие полчаса Клодия мысленно кляла его на все лады.
   Когда они наконец выехали на главную улицу Дьепа, Клодия натянула поводья и сама спрыгнула со ступеньки кареты – под возмущенные протесты Герберта. Уперев руки в бока, она смотрела на лакея, его распухшую лодыжку и расстояние от ступеньки кареты до земли.
   – Довольно высоко прыгать, сэр. Мне кажется, вам нужно положить руки мне на плечи, а я возьму вас за талию. А потом мы сможем...
   Герберт заверещал, когда она коснулась его талии, а потом завопил по-французски словно безумец. Быстро и виновато оглянувшись, Клодия уже было открыла рот, чтобы приказать ему замолчать, но тут двое довольно крупных мужчин остановились и обменялись несколькими словами с Гербертом. Лакей яростно жестикулировал, то и дело указывая на свою лодыжку. Краска бросилась в лицо Клодии, и она сердито посмотрела на разъяренного лакея.
   – Пардон, мадам, – сказал один из мужчин, жестом предлагая ей отойти в сторону. Она не пошевелилась. Тогда он мягко отстранил ее и начал помогать Герберту. Обхватив его рукой, он поклонился Клодии и указал в сторону отеля «Дилижанс». Его спутник уже нес ее багаж.
   – О! – воскликнула Клодия, наконец поняв, что они собираются помочь им дойти до гостиницы. – Большое спасибо! – прощебетала она и зашагала вперед, оставив подскакивавшего на одной ноге Герберта на попечение двух французов.
   Потягивая вторую вместо четвертой или пятой, как ему хотелось бы, кружку эля – а все этот чертов Луи! – Джулиан вяло обернулся на шум. Двое мужчин протискивались сквозь узкую дверь гостиницы, поддерживая ковылявшего лакея. Джулиан мгновенно узнал ливрею замка Клер и пошарил в кармане в поисках очков. Надев их, он внезапно стал стремительно выходить из состояния меланхолии, всматриваясь в женщину, следовавшую за живописной троицей. Рассмотрев ее, он резко откинулся на спинку стула и сдернул очки с носа.
   Черт побери, неужто это какой-то кошмар, какой-то жуткий сон, который никогда не отпустит его? Он снова подался вперед, желая убедиться, что ему не померещилось. Да, это была она – невозможная, упрямая, неимоверно независимая леди Клодия Уитни! Неужели Господь наказывает его? Неужто он счел его грехи столь великими, что решил поставить на его пути эту женщину, чтобы мучить до бесконечности? Или это у Господа такие шутки?
   Он смотрел, как владелец гостиницы бросился приветствовать ее. Рассеянно убирая выбившуюся из прически прядь невероятно густых каштановых волос, собранных на затылке, она улыбнулась и указала на лакея. Владелец гостиницы заговорил. Она едва заметно пожала плечами и снова указала на лакея. Лакей отчаянно замахал обеими руками на хозяина гостиницы; его крики «Нет, нет!» были слышны даже Джулиану.
   В облаке темно-зеленого шелка Клодия грациозно опустилась на стул напротив нервничавшего лакея и, подавшись вперед, внимательно посмотрела на него. После нескольких минут оживленной беседы между лакеем и владельцем гостиницы последний торопливо удалился. Тут Клодия широко улыбнулась лакею, и Джулиан даже через всю комнату ощутил воздействие этой улыбки. Именно так она улыбнулась Филиппу, глядя на него через стол, на празднике семейства Кристиан.
   Он потряс головой, дернув воротник, который вдруг снова стал слишком тесным, и решил, что сейчас вряд ли в настроении выносить это. Особенно после того, как она совершенно ясно дала понять в замке Клер, что презирает его. Господи, когда он приехал во Францию, чтобы поразить свою сестру Юджинию неожиданным визитом, то понятия не имел, что эта женщина может оказаться там. Миновало восемнадцать месяцев после смерти Филиппа, и за это время Джулиан лишь изредка видел ее на балах, и то издалека, мельком. Он не стал бы пересекать Ла-Манш, если бы хоть на мгновение допустил, что она может оказаться здесь!
   Черт возьми! Сейчас она казалась еще прекраснее, чем две недели назад, когда они так неожиданно встретились.
   Тяжело вздохнув, Джулиан ущипнул себя за переносицу. Нет, просто невозможно выглядеть еще лучшее, чем в тот раз, когда она вдруг словно вышла из его снов, скользя босиком по зеленой лужайке, с двумя его племянницами, одетыми в средневековые костюмы. Сцена была настолько удивительной, что у него буквально перехватило дыхание. Сердце застучало словно барабан, ладони вспотели, и он застыл как истукан, совершенно завороженный, когда она появилась на террасе с фонтанами.
   Он улыбнулся ей – по крайней мере он думал, что улыбнулся. Ее серо-голубые глаза настороженно и оценивающе смотрели на него, и Джулиан неожиданно занервничал под этим насквозь пронизывающим взглядом. Пытаясь скрыть смущение, он торопливо нагнулся, чтобы поцеловать маленькую Жаннин.
   – Ты похожа на принцессу, милая моя, – заметил он.
   – Я рыцарь.
   – И я тоже, – пропищала Дьедра, показывая ему игрушечный меч.
   – А, понятно, – протянул Джулиан, бросив взгляд в сторону Клодии. – А вы...
   Малышки захихикали, и едва заметный намек на улыбку тронул губы Клодии.
   – Мерлин, конечно. Это сэр Ланселот, – сказала она, указывая на Жаннин, – а это сэр Гэвин.
   Дьедра внезапно ткнула его в лодыжку мечом, и обе малышки обратили к нему лица, словно ромашки к солнцу, в ожидании его реакции. Джулиан поморщился:
   – Расправляетесь с драконами, надо полагать. Клодия в этот момент улыбнулась, и Джулиан почувствовал, как его глупое сердце ухнуло в самые пятки.
   – Можно и так сказать, – ответила она смеясь, когда Дьедра снова ткнула его мечом, еще больнее.
   – Милая, я не дракон, – сообщил он племяннице, подавляя в себе желание выхватить деревянный меч из пухлых ручонок и сломать его о колено.
   – Во Франции как раз дракон, – возразила Клодия, и Жаннин, подражая сестре, тоже ткнула его мечом. Джулиан поспешно отступил от них, когда Клодия спросила:
   – Что привело вас в замок Клер? Если бы он сам это знал!
   – Можно сказать, ветер занес меня сюда, – ответил он, пожав плечами, и внезапно ощутил, как его завораживают переливы темно-золотистого и густо-коричневого оттенков в ее волосах.
   – Скорее всего ураган, – заметила Клодия. Ее губы как-то особенно чувственно произнесли эти слова, и желание прикоснуться к ней стало почти всепоглощающим... до тех пор, пока Дьедра не ткнула его в живот острием меча. – Значит, вы здесь проездом?
   Поморщившись, Джулиан солгал:
   – Да. – По правде говоря, у него не было ни малейшего понятия о том, что он делает во Франции, сколько собирается пробыть здесь и что будет дальше. Единственное, что он знал наверняка, – лондонский сезон закончился, а с ним и все торжества, отвлекавшие внимание.
   Она задумчиво склонила голову набок, и Джулиан, понимая, что слишком пристально смотрит на нее, улыбнулся племянницам, перехватив меч Жаннин, прежде чем та успела ткнуть его в ботинок.
   – А не показать ли мне рыцарям, как обращаться с мечом?
   Это предложение вызвало восторг сэра Ланселота и сэра Гэвина, но, к большому сожалению Джулиана, Клодия тут же решила покинуть их. Наказав девочкам не слишком нападать на дядю и последний раз скользнув по нему взглядом серо-голубых глаз, она резко повернулась и зашагала к замку. Джулиан смотрел ей вслед: тысячи вопросов рвались с его языка, желание нарастало, пока племянницы не потребовали его внимания.
   Сейчас, в Дьепе, Клодия болтала с лакеем за кружкой эля так, словно они старые друзья. Прекрасно. Она болтает с лакеем, но едва перемолвилась словом с ним за все те дни, что он был в замке.
   Хотя нельзя сказать, что он был недоволен этим. Напротив, рядом с ней он чувствовал себя неотесанным чурбаном; язык стал как деревянный, и не удавалось произнести ни слова не то что по-французски, но и по-английски! Он, Джулиан Дейн, мужчина, соблазнивший стольких женщин, что и сосчитать невозможно, вдруг начинал заикаться в ее присутствии как последний идиот.
   И когда же именно этот недуг сразил его?
   Клодия Уитни отнюдь не всегда так будоражила его воображение. Много лет назад он считал ее забавным ребенком, затем надоедливой мисс, а потом застенчивой молодой леди. Она практически выросла с его сестрами. Единственный ребенок влиятельного и всемогущего графа Редборна – ее мать умерла при родах, – Клодия познакомилась с Юджинией и Валери в привилегированной закрытой школе для девочек вскоре после смерти отца Джулиана, и все трое сразу подружились. Когда Джулиан решил, что образование сестер лучше продолжить дома под его руководством и с помощью множества наставников, Юджиния и Валери так тосковали по подруге, что Джулиан в конце концов написал письмо лорду Редборну, приглашая леди Клодию погостить у них месяц-другой. С тех пор девочки проводили вместе каждое лето, пока не выросли.
   Да, тогда он совершенно не терзался желанием, подумал Джулиан, заметив, что мужчина за соседним столиком смотрит на Клодию, как изголодавшийся пес на кусок мяса. Беднягу трудно было в этом винить – Клодия словно магнитом притягивала к себе мужчин. Она была поразительно хороша – чуть выше среднего роста, с великолепной стройной фигуркой. Жила по собственным правилам. Реши Клодия Уитни, что трава голубая, половина высшего света согласилась бы с ней. Она никогда не гналась за модой и при этом выглядела изящнее, чем первые щеголихи. Каким-то образом, пока он был занят собой, маленькая чертовка расцвела и превратилась в прекрасную, элегантную женщину.
   Последние несколько лет лорд Редборн, член Тайного совета, был ближайшим советником короля Вильгельма. Его дом на Беркли-стрит пользовался огромной популярностью в Лондоне во многом благодаря Клодии. Говорили, что приглашение на один из ее вечеров приравнивалось к приглашению в Карлтон-Хаус. Она была умна, обладала великолепным чувством юмора и не боялась наслаждаться жизнью. Несмотря на показную неприступность, Клодия имела доброе сердце и охотно пользовалась своим положением, собирая пожертвования на благие дела. Именно эта ее черта более всего нравилась Джулиану – нет, он, конечно, восхищался ее красотой, но еще больше – сочетанием красоты и самостоятельности.
   Как забавно, размышлял он, что еще два-три года назад он почти не замечал ее. Но на одном из балов словно увидел впервые. Он отчетливо помнил тот момент – Клодия в сером бархатном платье, расшитом крошечными блестками, сверкавшими так, что казалось она вся переливалась. Волосы искусно уложены и закреплены шпильками с драгоценными камнями, их блеск соперничал с сиянием ее глаз. Когда она вошла в зал под руку с отцом, все вокруг затаили дыхание. Эта великолепная, восхитительная молодая женщина с ясными серо-голубыми глазами могла пронзить саму душу мужчины, а прелестная фигура так и просилась в объятия.
   Тем вечером восхищение Клодией поселилось в сердце Джулиана и стало стремительно разрастаться.
   К сожалению, она поразила не только его, но и Филиппа.
   Странное чувство неудобства вновь овладело Джулианом, словно ему было тесно в собственной коже. И он в тысячный раз подумал, как бы сложились события, заметить он ее первым.
   Но Филипп сделал это раньше, и неписаный закон кодекса чести повес, выработанный за двадцать лет дружбы, требовал, чтобы Джулиан подавил в себе вспыхнувшее желание.
   Бог свидетель, он отчаянно пытался бороться с этим чувством – давил его, топил в виски и бесконечных пирушках, – но ничего не помогало, и он презирал себя за то, что держаться от нее на расстоянии было выше его сил. Даже после смерти Филиппа он испытывал чувство вины только за то, что не мог не думать о ней.
   Джулиан залпом осушил кружку. Вина терзала его долгие месяцы, и, когда он увидел Клодию у Юджинии, ему стало не по себе. А в последующие дни он пришел в отчаяние, поняв, что совершенно безразличен Клодии. Господи, да она предпочитала его обществу кого угодно, хоть овец, отправлялась на долгие прогулки в полном одиночестве, ела в своих покоях. Вынужденный терпеть ее холодность на протяжении нескольких дней, Джулиан с радостью принял приглашение Луи отправиться в Париж, где и пустился во все тяжкие, пока лягушатник не вмешался.
   При мысли о Луи Джулиан подумал, что виски было бы сейчас весьма кстати, и снова дернул невыносимо тугой воротник.
   Ему осточертело бороться с желанием обладать ею. Филиппа нет в живых уже больше года. Пусть даже он виноват в трагической смерти друга, но факт остается фактом – Филиппа больше нет. А может, нет никаких причин отказывать себе в том, чего просит сердце? Если Клодия может подружиться с каким-то там лакеем, раздраженно подумал он, глядя, как тот подносит к губам кружку с элем, то и с ним она может обращаться как с человеком, а не как с каким-то там негодяем. По правде говоря, он не мог припомнить случая, когда женщина обращалась с ним с таким презрением и высокомерием. Смешная девчонка – что она о себе возомнила?
   Джулиан поискал взглядом хозяина гостиницы и заказал еще одну кружку. Взглянув в сторону Клодии, он вздрогнул, ее ясные серо-голубые глаза смотрели прямо на него, принизывая насквозь.
   Невероятно!
   Как же это возможно, чтобы из всех дней, часов и мгновений, из всех городов и стран мира он появился именно здесь, в маленькой гостинице крошечной французской деревушки? Он ведь должен быть в Париже! Все нутро ее взбунтовалось. Чего только она не делала, чтобы никогда больше не встретиться с ним, а он тут как тут!
   А может, это просто плод ее воображения? Может, этот приятный джентльмен вовсе не он – ведь уже темнеет, да и столик его в углу. Она повернулась на стуле и, указывая на мужчину, спросила у слуги:
   – Герберт, кто это?
   Герберт, прищурившись, посмотрел на джентльмена и расплылся в улыбке:
   – Это граф Кеттеринг, мадам.
   Нет, право же! Клодия снова повернулась к виновнику своих волнений, и он грациозно приветствовал ее легким кивком. Ну хорошо, хорошо, сколько там осталось до отправления пакетбота? Три часа? Четыре? Она не собирается приглашать его за свой стол. Она опередит его, поручив Герберту передать джентльмену через хозяина гостиницы, что ему здесь не рады.
   – Герберт, – начала она и замолчала, прижав ладонь ко лбу и пытаясь построить связную фразу. Ничего не получалось, и она искоса снова взглянула на повесу как раз в тот момент, когда хозяин гостиницы ставил перед ним еще одну кружку эля. Уголок его рта тронула ленивая улыбка, и он поднял кружку, молча салютуя ей.
   Боже милостивый, нельзя быть таким красивым, подумала она, когда он неторопливо поднялся. Настоящий Адонис. Он был высок, на два-три дюйма выше шести футов.
   Вьющиеся черные волосы слишком длинны, почти до плеч, и очень красивы, особенно в нынешнем взлохмаченном состоянии, когда одна прядь падала на лоб. Угольно-черные глаза напоминали Клодии ворона, острые и сверкающие, словно нацеленные на добычу. Идеально ровный нор, совершенный профиль. Довершали картину высокие скулы и квадратный подбородок, слегка заросший щетиной. Он был широкоплеч, но больше всего ее поразили, когда Джулиан направился в ее сторону, непомерно длинные ноги, которые, казалось, состояли из одних мускулов, а плотно обтягивающие панталоны подчеркивали выпуклость между ними. О Боже... Клодия повернулась к Герберту и громко прошептала:
   – Герберт! А... помогите мне, пожалуйста.
   Слуга опешил:
   – Пардон?
   Она слышала отчетливый стук каблуков по деревянным доскам, когда он приближался к ним.
   – Не дайте ему сесть здесь, – с истерическими нотками в голосе прошептала она.
   До Герберта, казалось, что-то дошло, и лицо его просветлело.
   – А! – воскликнул он, закивал и выпрямился на стуле, когда Кеттеринг подошел к ним. Герберт буквально разразился тирадой по-французски, отчаянно жестикулируя, указывая то на Клодию, то на свою ногу. Кеттеринг сложил руки на груди и терпеливо слушал лакея, время от времени кивая. Непринужденная поза несколько скрашивала его внешний вид, шейный платок в пятнах, измятый сюртук, а заросший щетиной подбородок свидетельствовал о том, что он не брился как минимум дня два. Он выглядел так, словно побывал в какой-то переделке. Пока Клодия размышляла над этим, его взгляд остановился на ней, и одна бровь вопросительно приподнялась. Судя по всему, Герберт сейчас как раз рассказывал о произошедшем с ним несчастье – излагая, естественно, собственную версию событий, – и потом сделал жест, который можно было истолковать совершенно однозначно. Он пригласил Кеттеринга присесть рядом с ними.
   – Нет! – воскликнула она и схватилась за спинку пустого стула, устремив взгляд на негодяя.
   – Большое спасибо, мсье, очень вам признателен, – сказал Кеттеринг лакею и, повернувшись к ней, спросил: – Вы ведь ни слова не понимаете, так?
   Плечи у нее поникли.
   – Да, очень мало, – раздраженно призналась она.
   Он рассмеялся, в уголках его глаз собрались мелкие морщинки, сверкнули ровные белые зубы.
   – Я всегда подозревал, что вы ленились в учебе, – заметил он, потянул на себя стул, за который она держалась, и уселся. И прежде чем она успела возразить, что вовсе не ленилась, а просто предпочитала учить нечто более захватывающее, нежели мертвые языки, или заниматься вышиванием, он повернулся к Герберту и заговорил, как показалось Клодии, на безупречном французском. Бедный лакей, проведший почти весь день в вынужденном молчании, тут же возбужденно откликнулся, жестом указывая на стол, эль и на нее, несомненно, рассказывая все о ее бегстве из замка Клер. Судя по насмешливым взглядам, которые бросал на нее Кеттеринг, лакей сильно приукрасил всю эту довольно невинную историю. Ведь она же оставила Юджинии вполне учтивое письмо, объясняя, что ей необходимо срочно вернуться в Англию, и так далее. И что в этом плохого? Ведь Юджиния могла еще несколько недель прогостить у заболевшей тетушки Луи. О, она должна была уехать, покинуть Клер, прежде чем он вернется и всколыхнет в ее душе страдания, которые она испытала после смерти Филиппа.
   Герберт внезапно откинулся на спинку стула, явно утомившись. Он, видимо, закончил объяснять, почему они оказались в Дьепе и что произошло с его ногой.
   Кеттеринг искоса взглянул на нее.
   – У вас привычка давить колесами всех лакеев, или вы ограничиваетесь только французскими? – спросил он.
   Клодия хмуро посмотрела на Герберта.
   – Я вовсе не просила его везти меня в Дьеп и, конечно, не собиралась наезжать на ногу, но... – Минутку. Что это она пустилась в объяснения? Она не обязана ничего объяснять этому повесе! Он явно забавлялся сейчас, и Клодия вдруг отчетливо вспомнила, сколько раз в юности она, Юджиния и Валери стояли пред ним в его кабинете после очередной проделки. «Не могли бы вы попытаться объяснить ваше поведение? Или же мы сразу перейдем к наказанию?»
   Она посмотрела ему прямо в глаза:
   – Как вы оказались в Дьепе? Вас вынесло на берег приливом?
   Он весело засмеялся, и она вся затрепетала при звуках этого смеха, в чем ей ужасно не хотелось признаваться.
   – Что-то в этом роде, – произнес он усмехнувшись.
   – Что ж, очень мило, что вы смогли задержаться и справиться о нас, но я...
   Его бровь вновь приподнялась.
   – Вообще-то я собирался присоединиться к вам. Клодия нахмурилась:
   – Не хочу показаться неучтивой, милорд, но в данный момент я предпочла бы побыть одна.
   Он пропустил ее слова мимо ушей и с любопытством посмотрел на ее кружку.
   – Эль, Клодия? Довольно плебейский напиток для вас, не правда ли?
   – Я обожаю эль!
   – Неужели? Никогда бы не подумал.
   – Да, именно так, я пью его каждый день ведрами. – О Господи, надо же ляпнуть такую глупость!
   Улыбаясь, Кеттеринг что-то сказал лакею, и оба захохотали во все горло.
   – Могу я поинтересоваться, что вас так развеселило, сэр? – спросила она, испепеляя его взглядом.
   Она вздрогнула, когда он внезапно склонился над ней.
   – Почему ты обращаешься ко мне так официально, Клодия? Совсем еще девочкой ты звала меня по имени, хотя как раз тогда следовало обращаться ко мне более официально. – Его взгляд задержался на ее губах. – Тебе не кажется, что мы знакомы достаточно давно, чтобы отбросить все формальности?
   Нет! Ну, если честно, он настолько изменился, что она действительно не знала, как его называть. Это был совсем не тот человек, которого она знала в детстве, и поняла она это в тот день, когда он приехал, чтобы объяснить в своей привычно снисходительной манере, что она недостаточно хороша для лорда Ротембоу и поэтому ей следует обратить свой взор на других мужчин. И это говорил человек, доведший Филиппа до смерти картами, вином и еще бог знает чем! Конечно, сейчас, когда он сидел рядом, он казался тем самым Джулианом Кеттерингом, которого она знала так давно. Тот самый Джулиан Дейн, при виде которого она таяла. Но он никак не мог быть тем человеком, потому что тот Джулиан Дейн исчез, когда умерла Валери, а вместо него появился этот самозванец. Этот невероятно красивый, исключительно мужественный самозванец.
   Кеттеринг тихо хмыкнул, когда она не ответила, и, обернувшись к Герберту, задал ему вопрос, который Клодия даже не поняла. Тот откликнулся с большим энтузиазмом, и после нескольких минут совершенно непонятной для нее беседы – говори они помедленнее, она бы, конечно, все поняла – Кеттеринг знаком подозвал хозяина. Улыбаясь своей самой очаровательной улыбкой, он что-то объяснил хозяину гостиницы, указывая на Герберта и вытаскивая монету из кармана.
   – Ну разумеется, мсье, – ответил хозяин, кивая с готовностью, и, взяв монету, резко повернулся на пятках. – Франсуа! Где же Франсуа? – закричал он и торопливо устремился к двери.
   Герберт оперся руками о стол и поднялся. Встревожившись, Клодия переводила взгляд с Кеттеринга на Герберта и обратно.
   – Ч... что вы делаете, Герберт? Что вы делаете? Вам нельзя ходить!
   Герберт расплылся в улыбке и поклонился:
   – Приятного путешествия, мадам.
   – Не стоит волноваться, – с готовностью принялся успокаивать ее Кеттеринг. – Герберт сказал, что ты сегодня возвращаешься в Англию. И надо же случиться такому везению – я возвращаюсь этим же судном. И я, естественно, предложил проводить тебя, чтобы он мог засветло выехать обратно в Клер. Он чрезвычайно признателен, уверяю тебя, тем более что он не собирался ехать так далеко.
   Она пропустила все слова мимо ушей потому, что ее мозг пытался осознать только то, что этот негодяй возвращается в Англию... сегодня. На одном судне с ней? Хуже не придумаешь. Она почувствовала легкую панику и уже было открыла рот, чтобы возразить, но Кеттеринг опередил ее:
   – Я абсолютно уверен, что ты согласишься с тем, что Герберту предстоит дальняя дорога. Мы же не хотим, чтобы он отправился в путь ночью, правда ведь?
   В этот момент появился какой-то молодой человек, и, едва взглянув друг на друга, они с Гербертом тут же начали оживленный разговор. Когда Герберт обнял юношу за плечи и, взволнованно говоря, обвел рукой присутствующих, Кеттеринг повернулся к Клодии:
   – Пожелай Герберту всего доброго.
   – Прощайте, мадам! – пропел Герберт, и оба француза направились к двери, не прекращая оживленной беседы.
   – Но...
   – Оказалось, что Франсуа – приятель кузена Герберта, – объяснил Кеттеринг.
   – Но он не может управлять каретой! – воскликнула Клодия, когда Герберт скрылся за дверью.
   – Да нет, может. Оказывается, он всю дорогу до Дьепа пытался объяснить тебе, что у кареты есть ручной тормоз и он вполне может управлять ею. Ведь ты переехала ему ногу, а не руку.
   Тут Клодия на мгновение задумалась. Да, кажется, Герберт не раз указывал ей на этот тормоз.
   Кеттеринг ухмыльнулся:
   – Сдается мне, у тебя вышел захватывающе интересный побег.
   Проклятие! Как это могло случиться, что она оказалась с ним наедине?
   – И вовсе это был не побег, – возразила Клодия, заметив искорки смеха в его глазах.
   «Кошмар, настоящий кошмар!» – подумала она. Во всей Европе не сыскать человека, способного вывести ее из себя так, как граф Кеттеринг.
   Клодия нахмурилась, а он продолжал непринужденно пить свой эль.
   Девочкой она боготворила его, молилась каждую ночь, чтобы ее брат был таким же – сильным, красивым, как он, осыпал ее подарками и уделял ей внимание, как это делал Джулиан в отношении Юджинии, Валери, Энн и Софи. Подростком она терзалась муками глубокой влюбленности, которая превратилась в ужаснувший ее стыд, когда она порывисто поцеловала его однажды вечером на террасе. Она не собиралась его целовать, но он учил их танцевать вальс и она была так захвачена волшебством танца, что, почувствовав неодолимое желание поцеловать его, приподнялась и чмокнула прямо в губы. После этого он делал все, чтобы она как можно реже появлялась в Кеттеринг-Холле, но это не погасило ее желания. Став взрослее, она с жадностью прислушивалась к каждой истории и сплетне о повесах с Риджент-стрит. Из всех повес лишь граф Кеттеринг обладал репутацией сердцееда, и она была готова отдать все, что угодно, чтобы он разбил ее сердце.
   Но он никогда не проявлял к ней интереса. Хуже того, он разрушил ее мечты, когда ей исполнилось семнадцать лет. На балу по случаю свадьбы Юджинии Джулиан улыбнулся ей, сказал, что она просто обворожительна, и танцевал с ней первый вальс. С легкой грацией он кружил ее по залу, не переставая улыбаться и завораживая ее сердце своими черными как уголь глазами. Он говорил о том, как она выросла, как красива в новом платье, как прекрасно танцует. Если бы он не держал ее так крепко, она, наверно, упала бы без чувств. А когда танец закончился, поднес ее руку к губам и поцеловал.