Волосами повевает.
День качается, другой день;
Но когда настал и третий,
Вдруг толкнул ногами мальчик,
Взад, вперед толкнул он люльку,
С силой сбросил свой свивальник
И ползет на одеяло,
Люльку надвое сломал он,
Разорвал свои пеленки.
Обещает выйти мужем
И как будто будет храбрым.
В Унтамоле ожидают,
Что, когда войдет он в возраст
И получит смысл и силу,
Будет мужем, как и надо,
Сотни он рабов заменит
Или тысячи, пожалуй.
Два, три месяца растет он,
Но уже на третий месяц,
Ставши ростом по колено,
Так раздумывать он начал:
"Если б вырос я побольше,
Получил бы в теле силу,
За отца я отомстил бы
И за скорбь моей родимой!"
Унтамо ту речь услышал,
Сам сказал слова такие:
"В нем семье моей погибель,
Новый Калерво растет в нем".
Размышлять мужи тут стали,
Стали женщины тут думать,
Мальчика куда бы спрятать,
Как бы вовсе уничтожить.
Вот его сажают в бочку,
Вот запрятали в бочонок,
Отнесли ребенка в воду
И на волны опустили.
Посмотреть потом приходят,
Как три ночи миновало,
Погрузился ль мальчик в воду,
Не погиб ли он в бочонке.
Но в воде не утонул он,
Не погиб в своем бочонке!
Из бочонка мальчик выполз,
На хребте волны уселся,
Удочку из меди держит,
Палку с шелковою леской;
Ловит мальчик в море рыбу,
Измеряет в море воду:
В море там воды немного,
На два ковшика, быть может;
Если ж все его измерить,
Хватит, может быть, на третий.
Унтамо тут думать начал:
"Деть куда теперь ребенка,
На него навлечь несчастье,
Чтобы смерть его настигла?"
Вот рабам своим велит он
Взять березовых поленьев,
Много сотен сучьев сосен,
Сосен толстых и смолистых,
Чтобы сжечь на них ребенка,
Куллерво чтоб уничтожить.
Вот собрали, наложили
Там березовых поленьев,
Много сотен сучьев сосен,
Сосен толстых и смолистых,
Тысячу саней бересты,
Ясеня сто сажен полных.
Был огонь в поленья брошен
И по куче разошелся;
В кучу бросили ребенка,
В пекла самого середку.
День там жгут его, другой день,
Жгут его еще и третий.
Вот пришли туда и видят:
До колен сидит он в пепле,
До локтей в золу зарылся,
Кочергу руками держит,
Увеличивает пламя,
Разгребает ею угли,
И волос он не лишился,
Ни единой даже пряди!
Рассердился Унтамойнен:
"Деть куда теперь ребенка,
На него навлечь несчастье,
Чтобы смерть его постигла?"
И на дерево повесил,
Притянул ребенка к дубу.
Вот проходит уж три ночи,
Столько ж дней проходит также.
Унтамо тут думать начал:
"Не пора ль пойти проверить,
Жив ли Куллерво на дубе,
На суку он не погиб ли".
И раба он посылает.
Так ответ слуга приносит:
"Куллерво и тут не умер,
Не погиб на этом дубе!
Он в коре рисунки режет,
У него в ручонках гвоздик,
Все стволы стоят в рисунках,
Ствол дубовый изрисован:
Он мужей с мечами сделал,
По бокам приделал копья".
Ничего не может сделать
Унтамойнен с тем ребенком!
Как бы смерть ни приготовил,
Как бы гибель ни измыслил,
Все не гибнет этот мальчик,
Нет погибели на злого.
Наконец он утомился,
Погубить его желая:
Куллерво растить решил он
Как дитя своей рабыни.
Унтамо тогда промолвил,
Говорит слова такие:
"Поведешь себя пристойно,
Будешь жить как подобает,-
Так останься в здешнем доме
И рабом моим работай.
Будешь ты иметь и плату,
По заслугам ты получишь:
Поясок себе на тело
Или по уху удары".
Куллерво подрос побольше,
Он на четверть стал повыше,
Тут ему работу дали,
Чтобы он имел занятье -
Малого ребенка нянчить,
Крошку ростом только с палец:
"Ты смотри за ним прилежно,
Дай поесть и сам поешь с ним!
Постирай в реке пеленки,
Вымой платьице ребенка!"
Нянчит день, другой день нянчит:
Вырвал ручки, колет глазки,
А на третий день больного
Доконал совсем ребенка,
Побросал пеленки в реку,
Сжег дитяти колыбельку.
Унтамо тогда подумал:
"Вижу, что не будет годен
Куллервойнен нянчить деток
И качать ребенка с палец!
И на что он только годен
И к чему его приставить.
Подсечет лесочек разве?"
Посылает в лес на рубку.
Калервы сын, Куллервойнен,
Говорит слова такие:
"Вот тогда я стану мужем,
Как топор дадут мне в руки,
Буду лучше я, чем прежде,
Посмотреть приятно будет:
Пятерых мужчин сильнее,
Шестерых я крепче буду".
К кузнецу пошел к горнилу,
Говорит слова такие:
"Ты, кузнец, послушай, братец!
Скуй получше мне топорик!
Как герою, мне секиру,
Мне железную по силам!
В лес иду я на подсечку,
Там хочу рубить березы".
Тут кузнец, что нужно, сделал,
Он топор сковал поспешно.
И топор по мужу вышел,
По работнику железо.
Калервы сын, Куллервойнен,
Свой топор железный точит;
Целый день топор готовит,
К ночи занят топорищем.
В лес затем идти собрался
Старые рубить деревья,
Строевого ищет лесу,
Самых крепких из деревьев.
Топором деревья рубит,
Лезвием их режет ровным:
Крепкий ствол одним ударом,
А похуже — в пол-удара.
Пять деревьев повалил он,
Восемь там стволов огромных,
Говорит слова такие
И такие речи молвит:
"Пусть работает здесь Лемпо!
Пусть разрубит Хийси балки!"
Он воткнул топор в колоду,
Поднял шум большой по лесу,
Засвистал по лесу громко,
Говорит слова такие:
"Пусть дотуда лес валится,
Лягут стройные березы,-
Голос мой докуда слышен,
Свист докуда раздается!
Пусть ни веточка не выйдет,
Ни один не выйдет стебель,
Никогда в теченье жизни
И пока сияет месяц,
Где сын Калервы рубил здесь,
Где молодчик новь расчистил!
Коль ячмень посеют в землю,
Выйдут новые посевы,
Выйдут всходы молодые,
Всходы станут стебелиться,-
Пусть они не колосятся,
Никогда не выйдут в колос!"
Унтамойнен, муж отважный,
Посмотреть тогда приходит,
Как у Куллерво подсечка,
Новый раб прилежно ль рубит:
Не годилась та работа,
И плоха была подсечка.
Вновь подумал Унтамойнен:
"И на это не годится!
Бревна лучшие испортил,
Строевые все деревья!
Для чего он только годен
И к чему его приставить,
Заплетет плетень, быть может?"
Заплести плетень велит он.
Калервы сын, Куллервойнен,
Заплетать плетень собрался.
Взял стволы огромных елей
И как колья их поставил,
Сосны целые лесные
Для плетня жердями сделал;
А для этих кольев связки
Из рябин огромных сделал;
И плетень сплошной устроил,
Без ворот его оставил.
Говорит слова такие
И такие речи молвит:
"Кто летать не может птицей
И на двух подняться крыльях,
Тот войти сюда не сможет
Через Куллерво ограду!"
Унтамо из дому вышел,
Посмотреть сюда приходит,
Как тут Куллерво работал,
Раб его, в войне добытый:
Вот плетень сплошной он видит,
Без прорубок, без отверстий
На земле плетень поставлен
И до облака поднялся.
Говорит слова такие:
"И на это не годится!
Он плетень сплошной мне сделал
И поставил без калитки,
От земли довел до неба,
К облакам его он поднял:
Чрез плетень нельзя пройти мне,
Нет отверстия для входа!
Для чего он только годен,
Для какой такой работы?
Разве пусть мне рожь молотит?"
Молотить его заставил.
Калервы сын, Куллервойнен,
По приказу рожь молотит:
В пыль он зерна обращает
И в мякину всю солому.
Вот приходит сам хозяин,
Посмотреть туда приходит,
Как сын Калервы молотит,
Как там Куллерво цепом бьет:
Рожь летит тончайшей пылью,
А солома вся трухою!
Рассердился Унтамойнен:
"Никуда слуга не годен!
Что ни дам ему работать,
Всю работу он испортит.
Отвести ль его в Россию
Или в Карьялу продать мне
Ильмаринену на кузню,
Чтоб там молотом махал он?"
Продал Калервы он сына,
Продал в Карьяле на кузню,
Ильмариненом он куплен,
Славным мастером кузнечным.
Цену дал кузнец какую?
Цену дал кузнец большую:
Два котла он отдал старых,
Ржавых три крюка железных,
Кос пяток он дал негодных,
Шесть мотыг плохих, ненужных
За негодного парнишку,
За раба весьма плохого.
 

Руна тридцать вторая

   1. Жена Ильмаринена назначает Куллерво пастухом и со злости запекает ему в хлеб камень.
   2. Хозяйка выпускает стадо на луг, провожая его заклинаниями.
 
Калервы сын, Куллервойнен,
Юноша в чулочках синих,
Стройный, золотоволосый,
В башмачках красивой кожи,
К кузнецу пришел в жилище;
У хозяина он просит
Тотчас на вечер работы,
У хозяйки же на утро:
"Мне бы надо дать работу,
Указать работу надо:
Что я должен здесь работать
И какое делать дело?"
Ильмаринена хозяйка
Размышлять об этом стала:
Что раба заставить делать,
Дать ему какое дело?
Пастухом его послала,
Сторожить стада велела.
На смех сделала хозяйка,
Кузнечиха для обиды:
Пастуху готовит хлебец,
Хлеб печет довольно толстый,
Верх пшеничный, низ овсяный,
И кладет в середку камень.
Мажет хлеб негодным маслом,
Мажет жиром корку хлеба
И слуге тот хлеб вручила,
Пастуху на пропитанье.
Так сама слугу учила,
Говорит слова такие:
"Этот хлеб ты ешь не раньше,
Чем ты стадо в лес загонишь!"
Ильмаринена хозяйка
Выпускает скоро стадо,
Говорит слова такие
И такие речи молвит:
"В лес коров я выпускаю,
Я гоню молочных в поле,
По березам криворогих,
По осинам пряморогих,
Чтобы жиру набирались,
Чтобы салом запасались
На лесных полянах чистых,
Посреди широких рощиц,
Средь березняков высоких,
Средь осин, растущих туго,
В золотых лесах сосновых
И в серебряных дубравах.
Ты возьми воды в потоке,
Чтоб стада мои омылись,
Чтоб стада получше стали,
Чтоб хозяйкин скот удался
Раньше, чем придет хозяйка,
Чем увидит их пастушка,
Та неловкая хозяйка,
Неумелая пастушка.
Миэликки, хозяйка леса,
Попечительница стада!
Ты пошли рабынь повыше,
Ты пошли служанок лучших,
Чтоб смотрели за стадами,
За скотом чтоб наблюдали
Непрестанно этим летом,
Что творец дал на тепло нам,
Что дарует нам всевышний,
Что дает нам милосердный!
Тапио красотка дочка,
Теллерво, ты дочка леса,
В нежном платье из тумана,
С золотом кудрей прекрасных,
Ты, что стадо охраняешь!
Сохрани стада хозяйки
Среди Метсолы радушной,
Среди бдящей Тапиолы!
Охраняй стада получше,
Прилагай заботы больше!
Охраняй рукой прекрасной,
Пальцами чеши и гладь их,
Пусть их шерсть блестит, как рысья,
Пусть блестит, как рыбьи перья,
Пусть блестит, как шерсть тюленя,
Словно шерсть овечки дикой!
Как стемнеет, свечереет,
Сумрак вечера настанет,
Проведи стада домой ты,
Подведи к очам хозяйки,
Чтоб вода была на спинах
И молочные озера!
А домой уйдет лишь солнце,
Птичка к ночи защебечет,
Ты стадам тогда промолви,
Ты скажи им, криворогим:
"Ну, домой вы, рогоносцы,
Молоко домой несите!
Хорошо вам будет дома,
На земле вам спать там мягко;
По лесам блуждать вам страшно,
Топать шумно по прибрежью.
А когда домой придете,
Разведет огонь хозяйка
На траве, богатой медом,
На земле, где много ягод".
Нюурикки, сын Тапиолы,
Ты, сын леса в синей куртке!
Ты поставь стволов еловых
И с верхушкой стройной сосен,
Постели на грязь мосточки,
По мосточкам неудобным,
По трясинам, жидким топям,
По трясущимся болотам
Проведи ты криворогих,
Погони ты двухкопытных
К облакам густого дыма
Без вреда и без блужданья,
Чтоб не вязли по болотам,
Чтоб в грязи не утонули!
Не послушается стадо
И не будет дома ночью,
Ты тогда, рябины дева,
Можжевельника девица,
Срежь березовую розгу,
Прут березовый в кусточке,
Хлыст рябиновый в лесочке,
Можжевеловую плетку
Там, где Тапиолы крепость,
За черемушной горою.
Ко двору гони ты стадо,
Как топить начнут там баню,
Скот домашний — прямо к дому,
Скот лесной весь — в Тапиолу!
Отсо, яблочко лесное,
Гнешь медовую ты лапу!
Мы с тобою сговоримся,-
Вечный мир с тобой устроим,
Мир на время нашей жизни,
На года, что проживем мы:
Не губи ты двухкопытных,
Скот молочный ты не трогай
Во все время, долгим летом,
Что творец дал на тепло нам!
Коль услышишь колокольчик
И призыв рожка узнаешь,
Ты ложись тогда на дерне,
Ты улягся на лужайке
И уткни в былинки уши,
Головой уткнися в кочки
Иль беги оттуда в чащу,
В кучу моха удалися;
Убегай в места другие,
Убегай к другим холмочкам,
Чтоб бубенчиков не слышать,
Ни пастушьих разговоров!
Слушай, Отсо мой любезный,
Ты, краса с медовой лапой!
Я тебе не запрещаю
Там хвостом махать у стада;
Языком не смей лишь трогать,
Ртом не смей хватать противным,
Разрывать мой скот зубами
И душить своею лапой.
Обходи кругом лужайку,
Ту молочную поляну,
От бубенчиков же бегай
И страшись рогов пастушьих!
Если стадо на поляне,
Должен ты бежать к болоту;
Если стадо на болоте,
Должен ты бежать в дубраву;
На горе пасется стадо -
Ты останься у подошвы;
Ходит стадо под горою,-
Ты ходи там по вершине;
Если в поле выйдет стадо,
Удаляйся ты в лесочек;
Ходит стадо по лесочку -
Уходи оттуда в поле.
Ты стремись златой кукушкой,
Голубочком серебристым;
Как сижок, ходи сторонкой,
Точно рыбка водяная;
Ты катись клубочком шерсти,
Как льняной клубочек легкий;
В волосы попрячь ты когти,
Зубы спрячь поглубже в десны,
Чтобы стадо не пугалось,
Скот бы малый не страшился!
Ты оставь все стадо в мире,
Двухкопытных тех в покое.
Пусть они гуляют мирно,
Пусть в порядке выступают
По полям и по болотам,
По лесным полянам тихим;
Только ты их там не трогай,
Не хватай своею лапой!
Вспомни, как ты прежде клялся
Там, у Туонелы потока,
При шумящем водопаде,
Пред всевышнего коленом;
Там тебе ведь разрешили
Трижды в лето приближаться
К колокольчикам звенящим,
К месту, где звучит бубенчик.
Но тебе не разрешали,
Позволенья не давали
Продолжать дурное дело,
Им всецело заниматься.
Если злоба одолеет,
Если злость к зубам подступит,
Обрати на лес ты злобу,
Злость свою на зелень елок!
Их грызи стволы гнилые,
Ствол прогнивший у березы,
К водяным пойди растеньям
И к холмам, где много ягод!
Если ты поесть захочешь,
Пожелаешь что покушать,
То питайся ты грибами,
В муравейнике поройся,
Ешь стеблей ты красных корни,
В Тапиоле — мед кусками,
Но не ешь мою скотину,
Что питается травою!
И когда кадушка с медом
Зашипит, забродит бурно,
На холмах, покрытых златом,
На пригорках серебристых,
Там ты, алчный, напитайся,
Там ты, жаждущий, напейся;
Той еде конца не будет,
Тот напиток не иссякнет.
Так с тобой мы сговоримся,
Вечный мир с тобой устроим,
Чтобы жили мы в довольстве,
Чтоб все лето славно жили;
Вместе мы землей владеем,
И у нас прекрасны яства.
Если битвы пожелаешь,
Воевать со мной захочешь,
Воевать зимой мы будем,
На снегу сражаться станем!
А когда вернется лето,
Стают речки и болота,
Ты проваливай оттуда,
Где стада златые слышны!
Если ж ты сюда вернешься,
Подойдешь ты к этим рощам,
То тебя здесь встретят стрелы.
Если тут стрелков не будет,
То у нас они найдутся,
Да при доме есть хозяйка,
Что тебе пути испортит,
Что беду пошлет дороге,
Чтобы ты вреда не делал,
Не принес стадам погибель
Против божьей вышней воли,
Против божьего решенья.
О ты, Укко, бог верховный!
Слышишь, я прошу о важном:
Зачаруй моих коровок,
Преврати мое все стадо,
Милых всех моих в деревья,
Дорогих моих в каменья,
Коль чудовище пройдет там,
Эта глыба будет близко!
Если б я была медведем
И жила с медовой лапой,
Никогда б я не вертелась
Под ногами старой бабы.
Есть еще места другие,
Есть подальше загородки,
Где лентяй таскаться может
И прохаживаться праздный.
Наколи, пойди ты, лапы,
Чтоб сошло все мясо с икор
Средь синеющего леса,
В лоне чудного лесочка.
Ты иди по кочкам поля,
По песку, веселый, бегай:
Есть готовая дорога,
Чтоб тебе идти по взморью
К дальним Похъёлы пределам,
На лапландские пространства;
Там тебе прожить приятно,
Хорошо навек остаться:
Башмаков не нужно летом,
Ни носков не нужно в осень
Топать по просторным топям,
По широким днам болотным.
Если ж ты пройти не можешь,
Не найдешь туда дороги,
Так спеши другой дорогой,
Ты беги скорей тропою
В чащи Туонелы лесные,
Калмы дальние поляны!
Там найдешь себе болота,
Даже боры для прогулок;
Там и Кирьё, там и Карьё,
И других коров там много
В крепких путах из железа,
В десяти цепях на шеях;
Наживают жир худые,
Набирают мясо кости.
Будьте добры, лес и роща,
Благосклонна будь, дубрава!
Успокой мой скот рогатый,
Дай покой ты двухкопытным,
Дай им отдых долгим летом,
Что творец дал на тепло нам!
Куйппана, властитель леса,
Ты, добряк седобородый!
Псов своих держи покрепче,
Брехунов своих отважных!
Вставь в ноздрю им по грибочку
И по ягодке в другую,
Не почуяли бы носом,
Не пронюхали бы стада!
Завяжи глаза им шелком,
Завяжи повязкой уши,
Чтоб не видеть им ходящих,
Чтоб не слышать им бродящих!
Если ж этого им мало,
Если слушаться не станут,
То гони детей оттуда,
Прогони семью подальше:
Пусть уходят из дубравы,
Пусть бегут отсель, с прибрежья,
С луговинок нешироких
И с полей весьма обширных!
Спрячь собак своих в пещерах,
Брехунов свяжи проворных
Золотистыми цепями,
Серебристыми ремнями,
Чтоб не сделали злодейства
Иль бесстыдного поступка.
Если ж этого все мало,
Если слушаться не станут,
Золотой мой царь ты, Укко,
Ты, серебряный защитник,
Ты услышь слова златые
И мои от сердца речи!
Дай рябиновые узы
На тупые эти морды;
Коль не сдержат эти узы,
Ты отлей из меди узы;
Если ж медь годна не будет,
Выкуй узы из железа!
Коль железо разорвется,
Коль оно не будет годно,
Ты продень златую палку
Чрез костлявые их морды;
Ты концы закуй покрепче,
Ты стучи по ним сильнее,
Чтоб не двигалися щеки,
Чтобы зубы не разжались,
Если цело то железо,
Коль его не режут сталью,
Ни ножом его не портят,
Топором его не рубят!"
Ильмаринена супруга,
Эта умная хозяйка,
Погнала коров из хлева,
Скот на пастбище пустила,
Пастуха ж пустила сзади,
Чтобы раб погнал скотину.
 

Руна тридцать третья

   1. Куллерво пасет стадо и вечером вынимает хлеб из сумки, начинает резать его ножом и ломает свой нож о камень, замешанный в хлеб. Особенно огорчило его то, что этот нож был единственной памятью, оставшейся ему от его рода.
   2. Он решает отомстить хозяйке, загоняет стадо в болото, а вместо него собирает стадо волков и медведей, которых вечером пригоняет домой.
   3. Хозяйка идет доить и гибнет, дикие звери разрывают ее на куски.
 
Калервы сын, Куллервойнен,
Положил еду в котомку
И погнал коров болотом,
Их погнал сосновым лесом;
На ходу он так промолвил,
Говорил слова такие:
"Ах, я парень горемычный,
Самый жалкий я мальчишка!
И куда теперь попал я,
Лишь на праздную дорогу,
Сторожить хвосты бычачьи,
За телятами тащиться,
По болотам лишь влачиться,
По плохой земле лишь ползать!"
Он на кочке там уселся,
Сел, где солнышко пригрело,
Стал слагать он песнопенья,
Так запел свои он песни:
"Дай тепла мне, божье солнце,
Колесо господне, света
Пастуху пошли, бедняге.
Кузнецу стада пасу я;
Кузнецу же не свети ты,
Ни ему и ни хозяйке!
Хорошо живет хозяйка,
Хлеб печет себе пшеничный,
Пироги себе готовит,
Их намазывает маслом,
А пастух берет хлеб черствый
И сухую корку гложет,
Овсяной грызет он хлебец,
Хлеб с мякиной разрезает,
Хлеб съедает из соломы,
Хлеб жует с корой сосновой,
Воду черпает берестой,
Пьет ее из-под кореньев.
Солнце, скройся ты, пшеничка,
Исчезай ты, божье время!
Уходи за сосны, солнце,
Ты, пшеничка, за лесочек,
Поспеши за можжевельник,
За ольховые верхушки!
Пастуха домой сведи ты,
На хлеба, где много масла,
Чтобы хлеб жевал он свежий,
В пирогах бы ел середку!"
Ильмаринена хозяйка,
Шел покуда пастушонок,
Пел покуда Куллервойнен,-
Соскоблила масло с чашки,
В пирогах середку съела,
Ковырять взялась лепешки,
Уж сготовила похлебку,
Щей для Куллерво холодных,
Где весь жир собака съела,
Жир весь черная слизала,
Сыто пестрая поела,
Вдоволь серая наелась.
Из леска запела птичка,
Из куста певец-малютка:
"Уж рабу поесть бы время,
Сироте бы пообедать".
Калервы сын, Куллервойнен,
Посмотрел на тень от солнца,
Говорит слова такие:
"Да, уж время и поесть бы,
За обед пора приняться,
Поискать запас дорожный".
Отогнал коров на отдых,
Чтоб соснули на лужайке,
Сам на кочке он уселся,
На траве зеленой, свежей,
Со спины он снял котомку,
Вынул хлебец из котомки,
Повернул его и смотрит,
Говорит слова такие:
"Часто хлеб хорош снаружи
И гладка снаружи корка,
А внутри с корой сосновой
Да под ней еще мякина".
Из ножон он вынул ножик,
Чтобы хлеб себе разрезать:
И уперся ножик в камень,
Лезвием в голыш претвердый;
У ножа конец сломался,
На куски клинок распался.
Калервы сын, Куллервойнен,
Увидал, что ножик сломан,
Увидав, он начал плакать,
Говорит слова такие:
"Этот ножик был мне дорог.
Он один был мой любимый,
От отца он мне достался,
Он был собственностью старца;
Вот сломал его о камень,
О голыш он разломался,
Здесь о хлеб дрянной хозяйки,
Испеченный злою бабой!
Как отмщу за осмеянье,
За насмешку злую бабы,
Отомщу за хлеб негодный,
Испеченный злобной тварью?"
С ветки каркает ворона,
Ворон каркает и кличет:
"Бедный, золотая пряжка,
Калервы ты сын единый!
Отчего ты так печален,
Что ты грустен так, бедняжка?
Ты возьми из лесу ветку,
Сук березовый из дола,
Загони коров в болото,
Грязноногих на трясину,
Дай медведям половину,
А волкам большим другую!
Собери волков по лесу,
Собери медведей стадо!
Обрати волков в коров ты,
Обрати в коров медведей
И на двор гони, как стадо,
Точно пестрый скот, гони их!
Отплати за смех хозяйке,
За насмешку скверной бабе".
Калервы сын, Куллервойнен,
Говорит слова такие:
"Подожди ж, блудница Хийси!
О ноже отца я плачу,
Ты сама побольше будешь
О своих коровах плакать".
Отломил он прут в лесочке,
Можжевеловую ветку;
И погнал коров в болото,
Всех быков в тальник он гонит,
Дал медведям половину
И волкам большим другую.
Из волков телушек сделал,
Обратил в коров медведей,
Стали волки как телята
И коровами медведи.
Солнце за полдень спустилось.
Уж идет оно на вечер,
На верхушки сосен сходит;
Уж пора доить подходит.
Калервы сын, Куллервойнен,
Тот пастух несчастный, в злобе
Подогнал медведей к дому,
Ко двору волков подводит.
И свое он стадо учит,
Говорит слова такие:
"Рвите вы хозяйке бедра,
Ей прокусывайте икры,
Лишь на вас она посмотрит,
Лишь доить она нагнется!"
Из коровьей кости дудку,
Из бычачьей рог он сделал -
Кости Туомикки для рога,
Бедра Кирьё взял для дудки.
Заиграл тогда на дудке,
Затрубил в свой рог пастуший
На горе близ дома трижды,
На конце прогона шесть раз.
Ильмаринена хозяйка,
Кузнеца жена-красотка,
Молока ждет не дождется,
Масла летнего желает.
Чу, играют на болоте,
Шум с зеленой луговины.
Говорит слова такие
И такие речи молвит:
"Будь прославен, бог верховный!
Рог звучит, подходит стадо!
Где взял раб рожок пастуший,
Из чего он сделал дудку,
Он во что трубит так громко,
И трубит и дует сильно,
Звуком уши раздирая,
Шумом голову мне полня?"
Калервы сын, Куллервойнен,
Говорит слова такие:
"Раб нашел рожок в болоте,
Вынес дудку из трясины.
Стадо все уж на прогоне,
Уж коровы в загородке,
Разведи огонь дымящий,
Подоить коров отправься!"
Ильмаринена хозяйка
Позвала доить старуху:
"Мать, пойди-ка подои их,
Позаботься о скотине!
Мне же некогда, пожалуй,
Замесить мне надо тесто".
Калервы сын, Куллервойнен,
Говорит слова такие:
"Ведь хорошая хозяйка,
Женщина с рассудком добрым,
Подоит сама коровок,
За скотом сама присмотрит".
Ильмаринена хозяйка
Тут сама огонь разводит
И идет доить коровок.
Стадо разом осмотрела,
Скот рогатый оглядела;
Говорит слова такие:
"Хорошо по виду стадо,
Цвет скота совсем не дурен,
Шерсть у стада — словно рысья,
Словно шерсть лесной овечки,
Вымя толсто и припухло,
Переполнились сосочки".
Тут коров доить нагнулась,
Молоко сбирать присела.
Потянула раз, другой раз,
В третий раз тянуть собралась:
Быстро волк ее кусает,
И медведь терзать принялся,
Волк хватает пастью икры,
И медведь кусает пятки,
Прокусили мясо в икрах,
У бедра сломали кости.
Калервы сын, Куллервойнен,
Так отмстил насмешку бабы,
Смех ее и осмеянье,
Злобной женщины обиду.
Ильмаринена хозяйка,
Эта гордая, тут плачет,
Говорит слова такие:
"Злой пастух, ты что наделал?
К дому ты пригнал медведей
И волков на двор обширный!"
Калервы сын, Куллервойнен,
Ей на это отвечает:
"Как пастух, я сделал дурно,
Ты же дурно — как хозяйка!
Запекла ты в хлебе камень,
Голыша кусок в запасе;
Я ножом уперся в камень,
О голыш сломал я ножик -
От отца он мне достался,
Рода нашего железо!"
И хозяйка так сказала:
"О пастух, пастух мой милый!
Измени свои ты мысли
И возьми назад заклятье,
Ты избавь от волчьей пасти,
От медвежьих лап хозяйку!
Дам тебе рубашек лучших,
Дорогих штанов достану,
Хлеб пшеничный с свежим маслом,
Молока дам посвежее;
Год ты будешь без работы,
На другой кормиться даром.
Коль меня ты не избавишь
И не дашь сейчас свободы,
Я погибну злою смертью,
Обращусь в сырую землю".
Калервы сын, Куллервойнен,
Говорит слова такие:
"Умирать, так умирай уж,
Погибай ты поскорее!
Под землей тебе найдется
Место славное у Калмы:
Там сильнейшие в покое,
Там могучие в дремоте".
И сказала тут хозяйка:
"Ой ты, Укко, бог верховный!
Натяни свой лук великий,
Приготовь свое оружье,
Приложи стрелу из меди
К огневому луку сверху!
Целься огненной стрелою,
Что из самой твердой меди,
Пусть пройдет стрела под мышки,
Через мясо на лопатке,
Сына Калервы свали ты,
Пусть падет дрянной на землю
От стрелы с стальной головкой,
От оружия из меди!"
Калервы сын, Куллервойнен,
Сам сказал слова такие:
"Ой ты, Укко, бог верховный!
Не меня рази стрелою!