Лённрот Элиас. Калевала

И один челнок был новый,
А другой челнок был старый.
Молвил старый Вяйнямёйнен,
Сам сказал он новой лодке:
"Ты, сойди на воду, лодка,
Поспеши, челнок, на волны,
Чтоб без рук тобою править
И большим не трогать пальцем!"
Тотчас лодка вышла в море,
Там спустилась на теченье.
Старый, верный Вяйнямёйнен
На конце уселся лодки,
И пошел он чистить море,
Подметать его теченье.
Смел цветочки водяные,
Смел весь мусор у прибрежья,
Тростника кусочки даже,
Водяных растений крохи.
Он сучок сгибает каждый,
Рифы граблями цепляет,
Но нигде найти не может
Кантеле из щучьей кости:
Навсегда его утеха,
Это кантеле пропало.
Старый, верный Вяйнямёйнен
Тут домой пошел обратно,
Головой поник печально,
Шапка на сторону сбилась;
Он опять промолвил слово:
"Никогда уж не найду я
Прежних звуков в рыбьей кости,
Утешенья в щучьем зубе!"
 
 
Вот лесочек он проходит,
Вот идет опушкой рощи,
Слышит: плачет там береза,
Суковатая горюет,
Он подходит к ней поближе,
Близко к дереву подходит.
Спрашивает он березу:
"Что, краса-береза, плачешь?
Что, зеленая, горюешь?
Белый пояс, что ты стонешь?
Не ведут тебя на битву
И к войне не принуждают".
И березка отвечает,
Так неторопливо молвит:
"Может, многие наскажут,
Может, кто и насудачит,
Будто весело живу я,
Шелестя, смеюсь листвою.
Я ж, бедняжка, вся в заботах,
Только скорбь — мое веселье,
О себе в часы несчастья
Я печалюсь и жалею.
Плачу я от малосилья
И от бедности горюю.
Я, бездольная бедняжка,
Так несчастна без опоры,
На дрянном на этом месте,
Я на выгоне стою здесь.
У других так много счастья,
Много счастья от надежды,
Что вернется радость лета,
Время теплое наступит.
Я же, слабая береза,
Я должна терпеть, бедняжка,
Чтоб с меня кору сдирали,
Эти ветки обрубали.
Часто к бедненькой березе,
К этой нежной очень часто
Дети краткою весною
К белому стволу приходят,
Острый нож в него вонзают,
Пьют из сердца сладкий сок мой!
Злой пастух в теченье лета
Белый пояс мой снимает,
Ножны он плетет и чаши,
Кузовки плетет для ягод.
Часто под березкой нежной,
Часто под березкой белой
Собираются девицы,
Вкруг ствола красотки ходят,
Листья сверху обрезают,
Вяжут веники из веток.
Часто тонкую березку,
Горемычную частенько
При подсечке подсекают,
На поленья расщепляют.
Вот уж трижды в это лето,
В эту солнечную пору,
У ствола мужи стояли,
Топоры свои точили,
Чтоб головушку срубить мне,
Чтоб я с жизнью распростилась.
Вот и вся от лета радость,
Вся от солнышка отрада.
И зимою мне не лучше,
Время снега не милее.
Уж всегда кручина злая,
Горе облик мой изменит,
Низко голову наклонит,
И лицо мое бледнеет,
Лишь, бывало, только вспомню
День мой черный, время злое.
Тут и боль приносит ветер,
Иней — горькие заботы,
Вихрь уносит зелень шубы,
Иней — всю мою одежду,
И тогда-то я, бедняжка,
Я, несчастная береза,
Остаюсь совсем раздетой,
И стою я обнаженной,
И дрожу я в лютой стуже,
На морозе горько плачу".
Молвит старый Вяйнямёйнен:
"Ты не плачь, моя березка,
Не горюй, дружок зеленый,
Белый пояс, не печалься!
Ты еще узнаешь счастье
В жизни новой, наилучшей,
Ты от радости заплачешь,
Зазвучишь от наслажденья".
Сделал старый Вяйнямёйнен
Из березы той утеху,
Целый летний день строгал он,
За день кантеле устроил,
На мысочке, скрытом мглою,
На туманном островочке.
Короб кантеле он режет,
На утеху ящик этот,
Короб делает он прочный,
Весь в прожилках этот ящик.
Молвит старый Вяйнямёйнен,
Говорит слова такие:
"Короб кантеле закончен,
Всем на радость этот ящик.
Где же гвоздиков достану,
Где возьму колков хороших?"
На дороге дуб поднялся,
На дворе высоко вырос.
Ветви ровные на дубе,
С желудями были ветки,
И на желуде по шару,
И на шаре по кукушке.
И кукушка куковала;
Пять тонов там раздавалось,
Золото текло из клюва,
Серебро текло обильно
На пригорки золотые,
На серебряные выси.
Взял для кантеле гвоздочки,
Взял он колки для утехи.
Молвит старый Вяйнямёйнен,
Говорит слова такие:
"Есть для кантеле гвоздочки,
Есть и колки для утехи.
Все же кантеле не полно,
Струн пяти в нем не хватает.
Где возьму я эти струны,
Где я звучные достану?"
Он идет искать те струны
И проходит по поляне.
Видит: девушка в лесочке,
Видит — девица в долине.
Эта девица не плачет
И не очень веселится:
Просто так запела песню:
Поскорей бы вечер минул -
Поскорей бы друг явился,
К ней пришел ее желанный.
Старый, верный Вяйнямёйнен
Без сапог бежит поспешно,
Без чулок туда стремится,
Добежал он до девицы
И волос у девы просит,
Говорит слова такие:
"Дай волос своих, девица,
Дай кудрей твоих нежнейших,
Чтоб они пошли на струны,
Стали вечною усладой".
И дала волос девица,
Подала волос тончайших,
Подала пять шелковистых,
Шесть и семь ему достала.
Струны кантеле явились,
Голоса отрады вечной.
Было кантеле готово.
Сел тут старый Вяйнямёйнен,
Сел на самый нижний камень,
На ступеньку возле двери.
В руки кантеле берет он,
Взял к себе свою отраду,
Повернул он выгиб к небу,
А основу на колени
И настраивает струны,
Он настроил их как надо.
Вот настроил эти струны,
Музыки родник наладил.
Кантеле взял на колени,
Поперек его поставил;
Вот бегут по струнам пальцы,
Все пять пальцев пробегают,
Пальцы струны рвут с весельем,
Перепрыгивают быстро.
Начал старый Вяйнямёйнен;
Он на кантеле играет.
Пальцы тонкие он выгнул,
Приподнял большие пальцы.
Зазвенела тут береза,
Тут зеленая запела,
Пела золото-кукушка,
Нежно пел девичий волос.
Заиграл сильнее старец.
Струны кантеле ликуют,
Скачут горы, рвутся камни,
Скалы все загрохотали,
Рифы треснули морские,
Хрящ на волнах закачался;
Сосны с радости плясали,
Пни скакали на полянах.
И все Калевалы жены
Тут работу побросали;
Как река, текут на звуки,
Как поток, туда стремятся.
Молодицы шли со смехом,
Шли веселыми хозяйки,
Чтоб игру его послушать
И, ликуя, восторгаться.
Все мужчины, сколько было,
Все стояли снявши шапки,
Сколько ни было там женщин,
Все рукой подперли щеки;
Девушки все прослезились,
Парни стали на колени,
Звукам кантеле внимали,
Звону чудному дивились.
Как одни уста, все люди,
Как один язык, сказали:
"Мы доселе не слыхали
Здесь игры такой прекрасной,
Никогда в теченье жизни,
С той поры, как светит месяц".
Чудный звон летит далеко,
Мчится через шесть селений:
Никого там не осталось,
Кто б не шел игру послушать,
Ту игру с прекрасным звоном,
Это кантеле звучанье.
Все, как есть, лесные звери,
Когти подобрав, расселись,
Чтобы кантеле послушать
И, ликуя, восторгаться.
И воздушные летуньи
Разместились все на ветках;
Разные морские рыбы
К берегам плывут поближе;
Из земли выходят черви,
Из земли ползут наружу,
Извиваются, чтоб слушать
Кантеле тот звон прекрасный,
Вечную его отраду,
Вяйнямёйнена искусство.
Старый, верный Вяйнямёйнен
Удивительно играет,
Издает он чудно звуки.
День играл он и другой день,
Он играл без передышки,
На заре поевши хлеба,
Подпоясанный все так же
И в рубашке той же самой.
Он в своем играл жилище,
В собственном сосновом доме:
И звучала кровля дома,
И дрожал весь пол жилища.
Потолок пел, пели двери,
Восклицали все окошки,
Каменная печь качалась,
Притолоки все звучали.
Он пошел еловым лесом,
Он побрел сосновой рощей -
Кланялись ему все ели,
И к земле склонялись сосны;
Шишки с них упали наземь,
Иглы их к корням упали.
И проходит ли по рощам,
Приближается ль к кусточкам,
Рощи весело играют,
И кусточки веселятся.
Все цветы с любовью смотрят,
Нагибаются сучочки.
 

Руна сорок пятая

   1. Хозяйка Похъёлы насылает на Калевалу ужасные болезни.
   2. Вяйнямёйнен исцеляет народ мощными заговорами и мазями.

 
Лоухи, Похъёлы хозяйка,
Весть услышала однажды,
Весть о Вяйнёлы расцвете,
Калевалы процветанье
Через те обломки Сампо
И кусочки пестрой крышки.
Позавидовала сильно,
Стала думать неустанно,
Смерть какую уготовить
И наслать какую гибель
Людям, в Вяйнёле живущим,
Детям Калевы отважным.
Обратилась с просьбой к Укко,
Умоляет бога грома:
"О ты, Укко, бог верховный!
Калевы народ сгуби ты,
Погуби железным градом,
Стрелами с концом из стали!
Им пошли болезней лютых,
Уничтожь их род противный,
Чтоб мужи погибли в поле,
В хлеве женщины погибли!"
Дочка Туонелы слепая,
Ловьятар, старуха злая,
Гаже всех рожденных Маной,
Всех ее детей противней,
Бедствий всех была истоком,
Целой тысячи пороков,
Лик она имела черный
С кожей мерзковолосатой,
Дева Туонелы слепая,
Черноликая девица
На тропе постель постлала,
Ложе в месте неудобном,
И легла она под ветром,
Улеглась под непогодой,
На сквозном ветру холодном,
На ветру холодном, раннем.
Поднялся ужасный вихорь,-
От востока зашумел он,
Плод надул он глупой деве,
Чрево бременем наполнил
На полянах без деревьев,
На лугах, травы лишенных.
И носила тяжесть чрева,
Полноту свою со скорбью;
Два, три месяца носила
И четвертый месяц, пятый
И седьмой, восьмой носила
И девятый также месяц,
А по счету старых женщин,
Полдесятого носила.
Вот истек девятый месяц,
И десятого в начале
Твердой сделалась утроба,
Мучит деву сильной болью;
Но родов не получалось:
Не зачатый — не рождался.
С места тут она уходит,
На другом ложится месте,
И пошла родить блудница,
Непотребная, от ветра,
Меж двух скал в средине самой,
Где пять гор сошлись в ущелье,
Но родов не получалось:
Не зачатый — не рождался.
Вновь подыскивает место,
Облегчить утробу хочет
Около болот зыбучих,
У источников ревущих:
Но найти не может места,
Чтоб от плода разрешиться.
Хочет скинуть порожденье,
Бремя выпустить желает
В пену бурного теченья,
В страшные водовороты,
В глубь пучины трех порогов,
К девяти крутым стремнинам,
Но родов не получалось:
Не зачатый — не рождался.
Стала скверная тут плакать:
Страшно чудище ревело,
И куда идти — не знала,
И куда бы ей деваться,
Чтоб свободным сделать чрево,
Чтоб детей родить скорее.
С облаков сказал всевышний,
Так создатель молвил с неба:
"Есть изба с тремя углами
У прибрежия морского,
В Похъёле, в стране тумана,
В Сариоле, вечно мрачной,
Ты туда родить отправься,
Там оставишь бремя чрева,
Там тебя уж поджидают,
Там детей твоих желают!"
Дева Туонелы слепая,
Маны скверное отродье,
К Похъёле избе подходит,
Прямо к бане Сариолы,
Чтоб детей родить скорее,
Чтобы выпустить потомков.
Лоухи, Похъёлы хозяйка,
Редкозубая старуха,
Тотчас деву в баню вводит,
Тайно в банное строенье,
Чтоб деревня не узнала,
Не слыхала б ни словечка.
Натопила Лоухи баню,
Приготовила все быстро:
Двери вымазала пивом,
Брагою — задвижку в бане,
Чтобы дверь не заскрипела,
Не запела бы задвижка.
Говорит слова такие
И такие молвит речи:
"Дева древняя творенья,
С золотым красотка блеском,
Ты, старейшая из женщин,
Мать, древнейшая на свете!
По колени стань ты в море,
Ты войди по пояс в воду,
У ерша слюну возьми ты,
Собери ты слизь налима
И помажь ей меж костями,
Намочи бока ей слизью,
Женщину избавь от боли,
От родильных мук девицу,
От мучений, слишком сильных,
От жестокой боли чрева.
Если ж этого все мало,
Укко, ты, творец верховный!
Опустись сюда скорее,
Поспеши, к тебе взываю!
Есть здесь женщина в страданьях,
Есть девица с болью чрева,
Здесь она, средь дыма бани,
В этой бане деревенской.
Ты возьми рукою правой
В золотой оправе палку!
Устрани ты все преграды,
Сокруши столбы у входа,
И замок творца открой ты,
Поломай там все задвижки,
Чтоб пролез большой и малый,
Чтоб прошел и слабосильный!"
Выпускает та дрянная,
Дева Туонелы слепая
Полноту своей утробы.
Злых детей своих сложила
Под узорным покрывалом,
Под хорошей занавеской.
Всех сынов рождает девять
В продолженье летней ночи,
В продолженье топки бани,
Там, пока она купалась,
Родила их силой чрева
Из наполненного брюха.
Сыновьям дала названья,
Назвала она рожденных
Кличками по их деяньям,
По тому, что каждый делал:
И один был назван раной,
Колотьем другой был назван,
Ломотой был назван третий,
Звать четвертого сухоткой,
Пятый назван был водянкой,
Был шестой коростой назван,
Зван седьмой — гниющей язвой,
А восьмой — заразой чумной.
Был без имени девятый,
Что родился позже прочих;
Мать его тотчас послала
Заклинателем на воду,
Чтоб заклял он побережье
И везде посеял зависть.
Лоухи, Похъёлы хозяйка,
Всех их вместе созывает
На мысочек, скрытый мглою,
На туманный островочек,
Посылает этих злобных,
Беспримерные болезни,
Против Вяйнёлы народа,
Роду Калевы на гибель.
В Вяйнёле народ болеет,
Калевы лежат герои
В неизвестных им болезнях,
Там неведомых дотоле,
Так что пол гниет под ними,
Потолок покрылся гнилью.
 
 
Вышел старый Вяйнямёйнен,
Вековечный прорицатель,
Чтоб их головы избавить,
Чтоб спасти болящих души.
В Туонелу идет он биться,
Сам с болезнями сражаться.
Нагревает жарко баню,
Накаляет в бане камни
Лишь чистейшими дровами,
Принесенными водою.
Воду он принес покрытой,
Чистых веников принес он,
Парит веники для бани,
Густолистые смягчает.
Сделал в бане жар медовый,
И медовый пар поднялся
От каменьев раскаленных,
От кусков каменьев жгучих.
Говорит слова такие
И такие молвит речи:
"В банный жар сойди, создатель,
В теплоту, отец небесный,
Чтобы нам подать здоровье,
Чтоб спокойствие вернуть нам!
Затопчи здесь злые искры,
Погаси здесь тленье злое,
Уничтожь чрезмерность жара,
Жар дурной отсюда вышли,
Чтоб детей твоих не сжег он,
Не убил твоих творений!
Вот я прыскаю водою
На горячие каменья,
Пусть вода здесь станет медом,
Пусть стекает сладким соком!
Потечет рекой медовой,
Станет озером медвяным
На каменьях этой печи,
Посреди замшелой бани!
Пусть невинные — не гибнут,
Пусть не гибнут без болезни,
Что пошлет на них создатель,
И без смерти, данной богом.
Кто ж губить нас, правых, будет,
Пусть от слов своих погибнет,
Пусть главу свою он сложит
От своих же злобных мыслей!
Коль не силен я настолько
И не столь герой могучий,
Чтоб избавить от несчастья,
Чтоб спасти от тяжких бедствий,
Пусть придет сюда сам Укко,
Тот, кто тучи направляет,
В облаках кто восседает,
Облачка по небу водит.
О ты, Укко, бог верховный,
Ты, на тучах высочайший!
Опустись сюда скорее,
Поспеши, к "тебе взываю,
Отыми мученья эти,
Прогони ты эту хворость,
Отошли несчастья злые,
Уничтожь болезни эти!
Меч мне огненный даруй ты,
Огневой клинок пошли мне,
Чтоб сразил я этих злобных
И прогнал бы этих скверных,
На стезю ветров — болезни,
В поле дальнее — мученья!
Я туда сгоню болезни,
Я туда пошлю мученья,
В погреба внутри утесов,
В горы, полные железа,
Чтобы камни заболели,
Чтоб узнали муку скалы.
Не заплачут камни, скалы
От болезней и мучений,
Если их и много мучить,
Если их терзать безмерно.
Туони дочка, дева болей!
Ты живешь в горе болезней
При теченье трех потоков,
При разделе трех течений,
Ты вращаешь камни болей,
Крутишь скалами болезней!
Приходи, возьми болезни
К пасти камня голубого,
Иль сведи ты их на море,
Погрузи в морские глуби,
Где ни ветер не подует,
Ни луч солнца не заблещет!
Если ж этого все мало,
Болей дочь, душа-хозяйка,
Дочка ран, всех женщин краше,
Появись, приди скорее,
Чтоб вернуть нам здесь здоровье,
Даровать успокоенье!
Отними у болей силу,
Прогони от нас мученья,
Дай больным заснуть спокойно
И не знать заботы слабым,
Чтоб ослабший снова ожил,
Храбрый на ноги поднялся!
Заключи в бочонок боли,
В медный ящик все мученья,
Чтоб могла ты взять болезни,
Унести от нас мученья
На главу утеса болей,
В глубину горы болезней.
Там свари болезни эти
В самом малом котелочке,
Что никак не больше пальца
И куда войдет лишь ноготь!
Посреди горы есть камень,
Посреди ее отверстье.
Просверлил бурав отверстье,
Чрез него прошло железо:
Побросай туда болезни,
Брось туда все злые муки,
Ты сдави там диких тварей,
Ты сожми там все несчастья,
Чтоб в ночи они не вышли,
Чтоб и днем не появлялись".
Мажет старый Вяйнямёйнен,
Вековечный прорицатель,
Мажет все места больные,
Где болезни те засели,
Девятью из лучших мазей,
Восемью из средств волшебных.
Говорит слова такие
И такие молвит речи:
"О ты, Укко, бог верховный
Ты, древнейший небожитель!
Ты пошли с востока тучу,
Тучу с севера ты вышли,
Тучу с запада направь ты!
Капай медом, капай влагой,
Чтоб смягчить болезни эти,
Успокоить здесь мученья!
С ними я один не слажу,
Если бог мне не поможет.
Ты, творец, приди на помощь,
Ты помочь, всевышний, должен,
Чтоб я видел то, что нужно,
Чтоб рукой, что нужно, трогал,
Чтоб, что нужно, говорил я
И творил своим дыханьем!
Где моя рука не тронет,
Пусть рука творца коснется;
Где мои персты не тронут,
Пусть персты коснутся божьи!
Ведь персты творца нежнее
И способней руки божьи.
Приходи, творец, заклять их,
Заклинать явись, создатель,
Поглядеть сойди, могучий!
В ночь пусть люди исцелятся,
Днем найдут себе здоровье,
Голова чтоб не болела,
Чтобы тело не страдало,
Чтоб не знали страха в сердце,
Чтоб болезней не имели,
Ни малейшего страданья
Никогда, пока на небе
Золотой сияет месяц!"
Старый, верный Вяйнямёйнен,
Вековечный прорицатель,
Так несчастье прогоняет,
Изгоняет все болезни.
Отвращает скорбь людскую,
Лечит тяжкие недуги,
От конца людей спасает,
Род весь Калевы от смерти.
 

Руна сорок шестая

   1. Хозяйка Похъёлы натравливает медведя на стада Калевалы.
   2. Вяйнямёйнен убивает медведя, и, согласно древнему обычаю, в Калевале устраиваются по этому случаю торжественные празднества.
   3. Вяйнямёйнен поет, играет на кантеле и желает Калевале счастливой жизни на будущие времена.

 
Слышны вести в Сариоле,
Слышны новости в деревне:
В Вяйнёле все исцелились,
Калевала избежала
Наколдованных ей бедствий
И несчастий беспримерных.
Лоухи, Похъёлы хозяйка,
Редкозубая старуха,
Весть услышав, обозлилась,
Говорит слова такие:
"Знаю я другое средство,
Знаю я пути иные:
Выгоню из чащ медведя,
Косолапого из леса
К Вяйнёле на скот рогатый,
На богатства Калевалы".
Погнала из чащ медведя,
Косолапого из леса
К Вяйнёле на скот рогатый,
На поляны Калевалы.
 
 
Старый, верный Вяйнямёйнен
Говорит слова такие:
"Брат, кователь Ильмаринен!
Выкуй новую мне пику,
Сделай то копье трехгранным,
С рукояткою из меди!
Надо бы убить медведя,
Зверя с мехом драгоценным,
Чтоб кобыл моих не трогал,
Жеребцов не задирал бы,
Чтобы не валил мне стадо,
Не губил моих коровок".
И кузнец сковал ту пику:
Не мало копье, не длинно,
То копье размеров средних;
На рубце там волк уселся,
Острие медведь все занял,
Лось бежит по основанью,
Жеребец по рукоятке,
Сел олень там у головки.
Свежий снег поутру выпал,
Нежный снег устлал дорогу,
Белый снег, как зимний зайчик,
Как осенняя овечка.
Молвит старый Вяйнямёйнен,
Говорит слова такие:
"Мне пришло одно желанье,
В Метсолу меня торопит;
Я пойду к девицам леса,
Ко двору девицы синей.
От мужей иду я к лесу,
От героев на работу;
Лес, прими меня как мужа:
Тапио, хозяин леса,
Помоги, пошли мне счастье,
Чтоб красу лесов поймал я!
Мизликки, хозяйка леса,
Теллерво, дочь Тапиолы,
Удержи своих собачек,
Привяжи ты псов покрепче
На пути, где много веток,
Где навес стоит дубовый!
Отсо, яблочко лесное,
Красота с медовой лапой!
Слышишь ты, что я явился,
Что к тебе иду я храбро.
В мех густой запрячь ты когти,
Зубы деснами прикрой ты,
Чтоб они мне не грозили,
Чтоб и двинуться не смели!
Мой возлюбленный ты, Отсо,
Красота с медовой лапой!
Ляг, усни в траве зеленой,
На прекраснейшем утесе,
Чтоб качались сверху сосны,
Над тобой шумели ели.
Там покатывайся, Отсо,
Там вертись с медовой лапой,
Как в гнезде на яйцах рябчик,
Как в гнезде своем гусыня!"
Слышит старый Вяйнямёйнен:
Лает вдруг его собака,
Пес его вдруг громко брешет
На дворах, где малоглазый,
На местах, где тупомордый.
Молвит он слова такие:
"Думал я — кукушка кличет,
Птичка милая распелась,-
Это вовсе не кукушка,
Это не распелась птичка:
То шумит моя собака,
То испытанный зверек мой
У дверей избушки Отсо,
На дворе красавца мужа!"
Старый, верный Вяйнямёйнен
Видит логово медведя,
Опрокинул его ложе,
Ту постельку золотую,
Говорит слова такие
И такие молвит речи:
"Да прославится всевышний,
Да восхвалится создатель,
Даровал он мне медведя,
Дал мне золото лесное!"
Золотого старец видит,
Говорит слова такие:
"Мой возлюбленный ты, Отсо,
Красота с медовой лапой!
Не сердись ты понапрасну -
Я не бил тебя, мой милый,
Сам ты с дерева кривого,
Сам ты ведь свалился с ветки,
Разорвал свою одежду
О кусты и о деревья:
Скользко осенью бывает,
Дни осенние туманны.
Ты, кукушечка лесная,
Что потряхиваешь мехом!
Брось холодное жилище
И оставь жилье пустынным,
Дом из веточек березы,
Свой шалаш из сучьев ивы!
Славный, ты пойди со мною,
Тронься, леса украшенье,
В башмаках своих легчайших,
В голубых своих чулочках,
Брось здесь малые пространства,
Эти узкие тропинки,
И пойдем к мужам, героям,
Поспешим к толпе огромной!
Там тебя не примут дурно,
Заживешь ты там не плохо:
Там медку дают покушать
И запить медком сотовым
Всем гостям, всем приходящим,
Всем бывающим там людям.
Уходи отсюда с места,
Брось гнездо свое дрянное
И иди под балки крыши,
В превосходное жилище;
По равнине снежной двинься,
Как цветочек по прудочку,
Через эти ветки шмыгай,
Точно белка по сучочкам!"
Старый, верный Вяйнямёйнен,
Вековечный песнопевец,
По полям идет, играя,
По пескам он распевает,
Он ступает рядом с гостем,
С гостем в шубе волосатой:
Та игра несется к дому,
Слышно пенье у жилища.
И в избе народ воскликнул,
В доме вся толпа сказала:
"Слышно, шум сюда несется,
Слышны звуки из дубравы,
Звон клеста из чащи сосен
И рожок лесной девицы!"
Старый, верный Вяйнямёйнен
Ко двору пришел поспешно;
Все навстречу побежали,
Люди добрые сказали:
"То не золото ль явилось,
Не пришло ли серебро к нам?
Мех ли ценный появился,
Золотая ли монета?
Лес дал лакомку до меда,
Рысь ли дал хозяин добрый,
Что приходите вы с песней,
С торжестом на лыжах мчитесь?"
Старый, верный Вяйнямёйнен
Говорит слова такие:
"Выдру взял и воспеваю,
Божий дар я прославляю;
Оттого я прибыл с песней,
С торжеством на лыжах мчался.
Только здесь совсем не выдра,
Только здесь не рысь со мною -
Это прибыл знаменитый,
Красота лесов явилась,
Это старый появился,
Сам в кафтане из суконца.
Отворяйте-ка калитку,
Если люб вам чужеземец,
Если ж он вам не по нраву,
Вы калитку затворите!"
Так народ ему ответил,
И такие слышны речи:
"Здравствуй, с лапою медовой,
Здравствуй ты, медведь, прибывший
К нам на выметенный дворик,
На украшенное место!
Я всю жизнь надеждой прожил,
С молодых годов все ждал я,
Чтоб рог Тапио раздался,
Дудка леса зазвучала,
Показалось злато леса,
Серебро тут появилось
На дворе, в пространстве малом,
На дороге узкой в поле.
Ждал я, словно урожая,
Словно лета, ожидал я.
Так ждет лыжа первопутка,
Сани ждут дороги ровной,
Жениха так ждет девица,
Краснощекая ждет мужа.
У окна сидел я к ночи,
У ворот сидел я утром,
По неделям у калитки,
Ждал по месяцам при въезде;
У овина ждал зимою,
На снегу стоял я твердом,
Я стоял, когда он таял
И земля в комки свалялась,
А комки покрылись пылью,
Пыль на них зазеленела.
Утро каждое я думал,
В голове моей держал я:
Где медведь так долго бродит,
Где застрял любимец леса,
Иль в Эстонию ушел он?
Видно, Суоми он оставил?"
Молвил старый Вяйнямёйнен,
Сам сказал слова такие:
"Но куда ж вести мне гостя,
Проводить куда златого?
Отвести ль его к овину,
Поместить в жилье соломы?"
Так народ ему ответил,
Люди добрые сказали:
"Отведи туда ты гостя,
Проведи-ка дорогого,
Под прославленную кровлю,
К нам в прекрасное жилище:
Там уж кушанье готово,
Там поставлены напитки,
Чисто выметены доски
И протерты половицы;
Там все женщины надели
Что ни есть прекрасней платья,
Головы их в украшеньях,
Белые на них платочки".
Молвит старый Вяйнямёйнен,
Говорит слова такие:
"Отсо, милая пичужка,
Красота с медовой лапой!
Есть земля тебе пройтися,
Есть поля тебе промерить.
Ты пройдись там, золотой мой,
По земле пройди ты, милый,
Ты пройди в чулочках черных,
Ты пройди в штанах суконных
По тропинке для синицы,
Воробьиною дорожкой,
Там, где пять стропил огромных,
Там, где шесть крепчайших балок.
Жены бедные, смотрите,
Чтобы стадо не пугалось,
Малый скот не разбегался,
Вся скотина не боялась,
Как в избу медведь полезет,
Как пойдет с косматой мордой!
Из сеней долой вы, парни,
От ворот долой, девицы!
Ведь герой в избу вступает,
Ведь краса мужей подходит!
Отсо! Яблочко лесное,
Ты, в дубраве ком красивый!
Этих девушек не бойся,
Не страшись прекраснокудрых,
Не пугайся ты и женщин,
Этих жен, чулки носящих!
Все вы, женщины в избушке,
Все скорей за загородку,
Коль в избу идут мужчины,
Молодец вступает гордый!"
Молвил старый Вяйнямёйнен:
"Боже, дай благополучье,
Ниспошли под эти балки,
Под прекрасной этой кровлей!
Но куда ж сведу любимца,
Где мохнатого оставлю?"
Люди старцу отвечали:
"Просим милости, пожалуй!
Пропусти свою пичужку,
Проведи ты золотую
На сосновое сиденье,
На железную скамейку,
Чтоб нам мех его потрогать,