Осмотреть всю шубу Отсо!
Отсо! Ты не беспокойся,
Не сердись на то нисколько,
Что осмотр начнется меха,
Шубу мы твою осмотрим.
Не погубим эту шубу
И твой мех не отдадим мы
Оборванцу на лохмотья,
Нищему на одежонку".
Тотчас старый Вяйнямёйнен
Шубу снял с того медведя,
Тут же спрятал в кладовую.
Положил в котел он мясо,
В золотистую посуду,
На котельное то донце.
На огонь котел поставлен,
В печке медная кастрюля,
Вся наполнена, набита
Мяса толстыми кусками
И обсыпанными солью,
Что из дальних мест везется,
Из земли идет немецкой,
С вод морских, что за Двиною:
По соленому проливу
В кораблях она приходит.
Как сварили это мясо,
Как котел с огня убрали,
Понесли тогда добычу
И поставили ту птичку
На сосновый стол огромный
В раззолоченной посуде,
Чтоб хлебнуть медку из кружки,
Получить бы в кружках пиво.
Этот стол был весь сосновый,
Блюда были все из меди,
Все серебряные ложки,
А ножи все золотые;
И все чашки были полны,
Переполнены все блюда
Тем богатым даром леса,
Золотою той добычей.
Молвил старый Вяйнямёйнен,
Сам сказал слова такие:
"Златогрудый дед холмочков,
Ты, хозяин Тапиолы!
Метсолы краса, супруга,
Добрая хозяйка леса!
Сильный Тапио сыночек,
Сильный муж ты в красной шапке,
Теллерво, дочь Тапиолы,
Также Метсолы народ весь -
Приходите на пирушку,
К лохмачу на пир, на свадьбу!
Есть запасы, чтоб покушать,
Чтоб покушать здесь и выпить,
И останется довольно,
Чтоб раздать на всю деревню".
Тут народ промолвил слово,
Люди добрые сказали:
"Как медведь на свет родился,
Как он рос с прекрасным мехом?
На соломе ль он родился,
В бане ль он, косматый, вырос?"
Молвил старый Вяйнямёйнен,
Сам сказал слова такие:
"Он рожден не на соломе,
Не в овине на мякине.
Вот где он, медведь, родился,
Где рожден с медовой лапой:
Возле месяца и солнца
И Медведицы небесной,
Около воздушной девы,
Возле дочери творенья.
Шла по воздуху, по краю,
Посредине неба дева,
На краю какой-то тучки,
Шла по самой грани неба,
Шла она в чулочках синих,
В башмачках гуляла пестрых,
И в руке был ящик с шерстью,
Короб, полный волосами.
Шерсть бросает дева в воду,
Волосы бросает в волны.
Их укачивают ветры,
По воде их движет воздух,
Их качает там теченье,
Гонят их к прибрежью волны,
К мысу сладкому на берег,
Там к медвяному лесочку.
Миэликки, хозяйка леса,
Леса мудрая супруга,
На воде клочки сбирает,
Шерсть мягчайшую на волнах.
Быстро шерсть в комок скатала,
Спеленала, положила
В короб из коры кленовой,
В прехорошенькую люльку,
И цепями золотыми
Прикрепила эту люльку
К веткам, зеленью покрытым,
К сучьям прочным, очень крепким.
Там качался этот милый,
Там баюкали младенца,
Под цветущею сосною,
Под развесистою елью.
Так медведя и взрастила:
Вырос он с прекрасной шерстью
Посреди лесов медовых,
Посреди медовой рощи.
Там, в лесах, он жил прекрасно,
Он в хорошей жизни вырос,
Низконогий, косолапый,
Ллоскомордый, тупоносый,
С головой весьма широкой
И с прекрасной, мягкой шубой;
Лишь не показались зубы
И не выросли лишь когти.
Миэликки, хозяйка леса,
Говорит слова такие:
"Я дала б ему и когти,
Даровала бы и зубы,
Бели б он их не на злое,
Не на вред употребил бы".
Дал медведь большую клятву
У колен хозяйки леса,
Перед богом всемогущим,
Пред всезнающим владыкой,
Что он зла не будет делать,
Не свершит дурного дела.
Миэликки, хозяйка леса,
Леса мудрая супруга,
Ищет зубы для медведя,
Хочет также когти сделать.
Смотрит плотную рябину,
Смотрит твердый можжевельник,
Смотрит корни попрочнее
И стволы как можно тверже,
Но найти когтей не может
И зубов там не находит.
Там росла сосна в лесочке,
Елка там была на горке,
Серебро — в ветвях сосновых,
Золото — в ветвях у елки.
Их берет она с собою,
Создает медведю когти,
Зубы в челюсти сажает,
Прямо в десны помещает.
Отпускает тут любимца,
Молодца-красавца гонит,
Чтоб бежал он на болота,
Чтобы бегал он по рощам,
Чтоб бродил опушкой леса,
Чтобы прыгал по полянам.
Но идти велит пристойно,
Подвигаться осторожно,
Жить в веселье постоянном,
Золотые дни лелея,
На полях и на болотах,
На полянках, полных жизни,
Башмаков не зная летом
И чулок не зная в осень,
Отдыхая в непогоду,
Укрываяся зимою
Под навесом из черемух,
Возле крепости иглистой,
У корней прекрасной ели,
В можжевельника объятьях:
Пять на нем одежд из шерсти
И плащей прекрасных восемь.
Там я взял свою добычу,
Там охота удалася".
Так сказали молодые,
Так промолвили и старцы:
"Как же лес таким был добрым
И как милостива роща,
Ласков так хозяин леса,
Тапио так благосклонен,
Что он дал тебе любимца,
Выдал лакомку до меда?
Иль за ним с копьем бежали,
Иль стрелою напугали?"
Старый, верный Вяйнямёйнен
Говорит слова такие:
"Лес ко мне вполне был добрым,
Очень милостива роща,
Ласков был хозяин леса,
Тапио, хозяин рощи.
Миэликки, хозяйка леса,
Теллерво, дочь Тапиоды,
Та красотка, дева леса,
Та малюточка лесная,
Мне дорогу показали,
Мне готовили тропинки,
Метки делали дорогой,
Чтобы знал я направленье,
Знаки делали на горках
И зарубки на деревьях
К двери знатного медведя,
К месту, где его берлога.
И когда туда я прибыл,
Подошел к его границам,
Я копьем своим не бросил,
Не стрелял я там из лука:
Сам скользнул он с возвышенья,
Сам упал со скользкой ветви,
Сучья грудь ему порвали,
Ветки брюхо распороли".
И затем сказал он снова,
Сам такие молвил речи:
"Мой возлюбленный ты, Отсо,
Пташка милая, любимчик!
С головы сними одежду,
Хищной пастью не кусайся,
Зубы редкие отдай нам,
Подари свою нам челюсть!
И смотри, не рассердися,
Коль мы так с тобой поступим,
Что твоя головка треснет,
Заскрежещут сильно зубы.
Вот беру я нос у Отсо,
К прежде взятому в придачу:
Не беру для посрамленья
И беру не только это.
Вот беру у Отсо ухо,
К прежде взятому в придачу:
Не беру для посрамленья
И беру не только это.
Вот беру я глаз у Отсо,
К прежде взятому в придачу:
Не беру для посрамленья
И беру не только это.
Вот беру я лоб у Отсо,
К прежде взятому в придачу:
Не беру для посрамленья
И беру не только это.
Вот беру у Отсо морду,
К прежде взятой в добавленье:
Не беру для посрамленья
И беру не только это.
Вот беру язык у Отсо,
К прежде взятому в придачу:
Не беру для посрамленья
И беру не только это.
Назову того я мужем
И почту того героем,
Кто сочтет здесь эти зубы,
Кто весь ряд зубов повынет
Тут из челюсти железной,
Вынет крепкими руками".
Никого там не нашлося,
Ни один храбрец не вышел.
Сам тогда считает зубы,
Сам ряды их вынимает;
Вынул крепкими руками,
Став коленом на медведя.
Вынул зубы у медведя,
Говорит слова такие:
"Отсо, яблоко лесное,
Круглый шар в лесах зеленых!
Ты пройдись еще немного,
Прошуми еще немножко,
Из гнезда, что очень тесно,
Из жилища, что так низко,
Перейди ты в дом высокий
И в широкие покои.
Выйди, золото, пройдемся,
Шубка милая, ступай-ка
По тропе, где свиньи бродят,
Где проходят поросята,
К соснам, ветками богатым;
Выйди к соснам стоветвистым,
На тот холм, покрытый лесом,
На высокую ту гору!
Там побыть тебе не дурно,
Там прожить тебе не плохо,
Где звенит бубенчик громкий,
Раздается колокольчик".
Старый, верный Вяйнямёйнен
В дом ушел к себе оттуда.
Молодежь тогда сказала,
Так промолвили красавцы:
"Ты куда отнес добычу,
Ты куда свой лов доставил?
Не на льду ль его оставил,
Не в снегу ли закопал ты,
Иль сложил в болотной тине,
Иль зарыл в песках глубоко?"
Старый, верный Вяйнямёйнен
Говорит слова такие:
"Ни на льду его не бросил,
Ни в снегу не закопал я:
Рвали б там его собаки,
Замарали б скоро птицы.
Не сложил его я в топи,
Не зарыл в песок глубоко:
Там его проели б черви,
Муравьи бы повредили.
Вот куда я снес добычу,
Эту маленькую долю:
К золотой холма вершине,
На вершину горки медной,
Там на дереве повесил,
На сосне, на стоветвистой,
На ветвях ее крепчайших,
На верхушке на широкой,
Человеку на усладу
И прохожему на радость.
Я к востоку пасть направил,
К западу глаза медведя.
Слишком высоко не поднял:
Если 6 высоко их поднял,
Повредил бы их там ветер,
Вихрь испортил бы воздушный;
Я к земле их не приблизил:
Если б их к земле приблизить,
Утащили бы их свиньи,
Своротили бы их рылом".
 
 
Старый, верный Вяйнямёйнен
Тут запел прекрасно, громко,
Чтобы вечер был украшен,
День весельем был закончен.
Молвит старый Вяйнямёйнен,
Говорит слова такие:
"Ты свети, ставец с лучиной,
Чтоб я мог при пенье видеть;
Мой черед начать здесь пенье,
Зазвучат уста с отрадой".
Так и пел, играл он долго,
Чтобы вечер был веселым,
И сказал, окончив пенье,
Под конец промолвил слово:
"Дай на будущее время,
Дай нам навсегда, создатель,
Чтобы мы справляли праздник,
Чтобы мы не забывали
Молодцу устроить свадьбу,
Пир мохнатому устроить!
Подавай всегда, всевышний,
Подавай, благой создатель,
Знаки ясные в дороге
И пометки на деревьях
Молодцам геройски храбрым,
Молодецкому народу!
Ты позволь всегда, всевышний,
Ты позволь, благой создатель,
Слышать рог лесного царства,
Слышать дудочку лесную
На дворе, пространстве малом,
На жилых местечках узких!
Целый день пускай играют,
Вечерком пусть веселятся
На холмах и на полянах,
На больших просторах Суоми,
Меж растущей молодежью,
В подрастающем народе".
 

Руна сорок седьмая

   1. Луна и солнце сходят с неба, чтобы послушать игру Вяйнямёйиена; хозяйка Похъёлы захватывает их, прячет в гору и похищает даже огонь из очагов Калевалы.
   2. Верховному богу Укко тяжело без света, и он высекает огонь для новой луны и солнца.
   3. Огонь падает на землю, и Вяйнямёйнен с Ильмариненом отправляются его искать.
   4. Дочь воздуха рассказывает им, что огонь попал в озеро Алуэ и там его проглотила рыба.
   5. Вяйнямёйнен и Ильмаринен отправляются ловить рыбу сетью из мочалы, но поймать ее им не удается.
 
Старый, верный Вяйнямёйнен
Все на кантеле играет,
Он поет, играет много,
Пеньем радость пробуждает.
Звуки к месяцу доходят,
Донеслись к окошку солнца.
Из избы тут вышел месяц,
На кривую влез березу,
Вышло солнышко из замка,
На сосновой ветке село,
Чтобы кантеле послушать
И, ликуя, восторгаться.
Лоухи, Похъёлы хозяйка,
Редкозубая старуха,
Тут же солнышко схватила
И взяла руками месяц,
Унесла с березы месяц
И с сосны стащила солнце.
Унесла домой с собою,
В Похъёлу, страну тумана.
Дома прячет светлый месяц
В недра пестрого утеса,
Солнце, — чтобы не светило,-
В глубь горы, железом полной.
Говорит слова такие:
"Никогда светить не выйдет
Из горы на волю месяц,
Никогда не выйдет солнце,
Коли я не отпущу их,
Коль сама не дам свободы,
Жеребят доставя девять,
От одной рожденных матки!"
Только месяц был запрятан,
Только солнце было скрыто,
В глыбе Похъёлы скалистой,
В недрах гор, железом полных,-
Похищает Лоухи пламя,
Вяйнёлы огонь очажный,
Чтоб лишить огня жилища,
Чтоб лишить жилища света.
 
 
Ночь настала без просвета,
Мрак густой и бесконечный.
В Калевале ночь повсюду,
Темны Вяйнёлы жилища,
Даже там, вверху, на небе,
Темнота в жилище Укко.
Жить без света очень трудно,
Без огня и вовсе тяжко.
Люди все затосковали,
Встосковался даже Укко.
Укко, этот бог верховный
И творец небесной тверди,
Очень сильно удивился.
Он подумал-поразмыслил,
Что там с месяцем за чудо,
Что там с солнышком случилось,
Что совсем не светит месяц,
Не сияет вовсе солнце.
Стал на край он темной тучи,
На границу неба вышел,
Он стоит в чулочках синих,
В башмаках прекрасных пестрых;
Смотрит — не найдет ли месяц,
Не видать ли света солнца,
Но найти не может месяц,
Увидать не может солнце.
Тотчас Укко выбил пламя,
Искру вышиб он живую,
Выбил огненным мечом он,
Тем клинком, горящим ярко;
Выбил он огонь ногтями,
Выпустил его из пальцев
В верхней области небесной,
В небе за оградой звездной.
И когда огонь он высек,
Спрятал огненную искру
В шитом золотом мешочке,
В среброкованой шкатулке.
Искру дал качать девице,
Дал ее воздушной деве,
Чтобы вырос новый месяц,
Солнце новое явилось.
 
 
Дева в облаке уселась,
На краю высокой тучи,
Там огонь она качает,
Убаюкивает пламя
В золотой прекрасной люльке
На серебряных повязках.
Серебра повязки гнутся,
Золотая ходит люлька,
В туче шум, движенье в небе,
Перегнулась крыша неба:
Так огонь качался в люльке,
Колебалось в небе пламя.
Вот огонь качает дева,
Убаюкивает пламя
И огонь перстами гладит,
На руках то пламя нянчит.
Вдруг упал огонь у глупой,
Безрассудной этой девы,
Он упал из рук качавшей,
Из перстов его ласкавшей.
Потряслось, расселось небо,
Двери воздуха раскрылись,
Искра огненная мчится,
Капля красная слетает
И скользит сквозь крышу неба,
И шипит сквозь толщу тучи,
И небес прошла все девять,
Шесть покрышек этих пестрых.
Молвит старый Вяйнямёйнен:
"Брат, кователь Ильмаринен!
Мы пойдем с тобой посмотрим,
Мы пойдем и разузнаем,
Там какой огонь спустился
И сошло какое пламя
С верхней области небесной
Вниз на области земные,
Может, месяца кружочек
Или солнца шар, быть может!"
В путь пошли герои оба.
Зашагали, стали думать,
Как туда попасть вернее,
Как туда пройти прямее,
Где упало это пламя,
Где огонь свалился с неба.
 
 
Вот шумит река пред ними,
Разлилась широким морем.
Начал строить Вяйнямёйнен,
Начал ловко ладить лодку,
Мастерить в лесу принялся.
Сам кователь Ильмаринен
Руль еловый к лодке сделал,
Из сосны он сделал весла.
Так была готова лодка
Вместе с веслами, с крюками;
Лодку на воду спускают,
Смастерили, опустили,
По Неве-реке поплыли,
По Неве вокруг мысочка.
Ильматар, краса-девица,
Дочка первая творенья,
Появилась им навстречу,
Говорит и слово молвит:
"Из каких мужей вы двое,
Как вас люди называют?"
Молвит старый Вяйнямёйнен:
"Оба мы — мужи морские,
Сам я — старый Вяйнямёйнен,
А со мною — Ильмаринен.
Ты сама откуда родом,
И твое какое имя?"
Так им женщина сказала:
"Я — старейшая из женщин,
Первая из дев воздушных,
Мать древнейшая на свете,
Жен пяти не ниже честью
И шести невест красою.
Вы куда, мужи, идете,
Путь свой держите, герои?"
Молвил старый Вяйнямёйнен,
Говорит слова такие:
"Тут огонь пропал бесследно,
Пламя без следа исчезло,
Без огня мы долго жили,
Все во мраке оставались.
Потому и в путь мы вышли
Отыскать, где это пламя,
Что с небес сюда свалилось,
С края облака упало".
Так им женщина сказала,
Молвит им слова такие:
"Нелегко найти то пламя,
Увидать его трудненько.
Принесло забот немало,
Зла наделало порядком!
Пламя это искрой пало,
Каплей красною скатилось
Из полей творца огромных,
Где ее сам Укко выбил,
Сквозь небесные равнины,
Сквозь воздушные пространства,
Сквозь отверстие для дыма,
На сухие на стропила,
В новое жилище Тури,
То, что Палвойнен построил.
Как огонь туда свалился,
В новое жилище Тури,
Начал он дела дурные,
Принялся за преступленья:
Он хватает грудь девицы,
Разрывает груди девы,
Жжет он мальчику колено,
А хозяину бородку.
Мать дитя свое кормила,
Крошку в бедной колыбели.
А туда огонь стремится,
Совершает преступленье:
Жжет дитя он в колыбели,
Груди матери опаляет.
Так ребеночек несчастный
Отошел в жилище Маны,
Ибо создан был для смерти,
Предназначен для кончины;
От огня, от мук ужасных,
В красном пламени погиб он.
Мать имела больше знаний,
Не сошла мать в царство Маны;
Заклинать огонь умела,
Знала, как изгнать то пламя
Сквозь ушко иголки малой,
В топоре через отверстье,
Через дырочку в мотыге,
Подле паханого поля".
Старый, верный Вяйнямёйнен
Быстро деву вопрошает:
"Но куда та искра делась,
Это огненное пламя,
В лес ли бросилось зеленый?
Или в море покатилось?"
Так им женщина сказала,
Говорит слова такие:
"Искра бросилась оттуда,
Разнеслось далеко пламя
И сожгло поля сначала,
Жгло поля и жгло болота,
А потом упало в воду,
В волны Алуэ скатилось:
Это озеро вскипело,
В нем огнем блистают воды.
По три раза летней ночью,
Девять раз осенней ночью
Это озеро вздымалось
От брегов своих до елей,
Бушевал огонь в нем дико,
Пламя жгло и клокотало.
Рыб, кипя, бросали волны,
Малых окуней на скалы.
И обдумывали рыбы,
Окуньки там размышляли,
Как же быть и что же делать:
Рыбы плакали о доме,
Окунь — о своем подворье,
Ерш — о крепости скалистой.
Вышел окунь-кривошея,
Искру огненную ловит,
Но догнать ее не может.
Вышел синий сиг, погнался,
Ловит огненную искру,
Проглотил он злое пламя.
В берег Алуэ вступило,
Озеро с краев упало,
На привычное местечко
Опустилось летней ночью.
Мало времени проходит:
Проглотивший испугался,
Съевший искру боль почуял,
Сиг, пожравший пламя, страждет.
Шумно мечется повсюду,
День плывет он и другой день,
Где лежит сиговый остров,
Где стоят утесы семги,
Мимо тысячи мысочков,
Мимо сотни островочков.
Каждый мыс дает советы,
Каждый остров молвит слово:
"Не найти в глубоких водах,
В этом Алуэ спокойном,
Никого — убить беднягу,
Проглотить его, страдальца,
Уничтожить боль от жара,
От огня его страданья".
Вот пеструшка это слышит,
И сига она глотает.
Мало времени проходит:
Рыбу съевшей стало страшно,
Проглотившая болеет,
От огня она страдает.
Шумно мечется повсюду.
День плывет она, другой день,
Где стоят утесы семги,
Где стоят пещеры щуки,
Мимо тысячи мысочков,
Мимо сотни островочков.
Каждый мыс дает советы,
Каждый остров молвит слово:
"Не найти в глубоких водах,
В этом Алуэ спокойном,
Кто несчастную убил бы,
Проглотил бы кто бедняжку,
Уничтожил боль от жара,
От огня ее страданья".
Щука серая то слышит,
Проглотила ту пеструшку.
Мало времени проходит:
Рыбу съевшей страшно стало,
Проглотившая болеет,
От огня она страдает.
Шумно мечется повсюду.
День плывет она, другой день
Возле скал морской вороны,
Около утесов чайки,
Мимо тысячи мысочков,
Мимо сотни островочков.
Каждый мыс дает советы,
Каждый остров молвит слово:
"Не найти в глубоких водах,
В этом Алуэ спокойном,
Кто несчастную убил бы,
Проглотил бы кто бедняжку,
Уничтожил боль от жара
И от пламени страданья".
 
 
Старый, верный Вяйнямёйнен,
С ним кователь Ильмаринен
Можжевельник тотчас режут,
Вяжут сети из мочалы;
Красят ивовой водою,
Ивовой корой скрепляют.
Старый, верный Вяйнямёйнен
К тем сетям поставил женщин.
Стали женщины у сети,
Сестры сети потянули.
И, гребя, уж едут с ними
Возле кос и островочков,
Возле скал и гротов семги,
У сиговых островочков,
Где камыш стоит, серея,
Где тростник разросся стройно.
Едут дальше, рыбу ловят,
Тянут невод, погружают,
Держат наискось порою,
Наклонивши его тянут:
Не поймали этой рыбы,
Несмотря на все старанье.
Тут вступили в воду братья,
Подошли к сетям мужчины.
Сети тянут и толкают,
Невод дергают и тащат
Возле рифов, по заливам,
Возле Калевы утесов:
Но поймать не могут рыбы
Той, что так была нужна им.
Щука серая не вышла
Из воды, из тихой бухты,
Из большой равнины водной:
Малой рыбе — петли крупны.
Стали жаловаться рыбы,
Щука щуке говорила,
Сиг сигу вопросы задал,
Семга спрашивала семгу:
"Или храбрые уж мертвы,
Калевы сыны погибли
Те, что сеть из льна вязали,
Невод делали из ниток,
Что баграми рыб пугали,
Палкой длинною стучали?"
Слышит старый Вяйнямёйнен,
Говорит слова такие:
"Храбрецы не умирали,
Калевы герои живы.
Мертв один, а два родятся,
И у них багры получше,
Ловят палкой подлиннее,
Сетью вдвое пострашнее".
 

Руна сорок восьмая

   1. Сыны Калевы изготовляют сеть из льна и отправляются ловить проглотившую огонь рыбу, которую и вылавливают.
   2. Огонь находят в брюхе рыбы, но он быстро выскальзывает и сильно обжигает щеки и руки Ильмаринену.
   3. Огонь распространяется по лесу, опустошает много земель и движется все дальше, наконец его вылавливают и доставляют в темные жилища Калевалы.
   4. Ильмаринен оправляется от ожогов.
 
Старый, верный Вяйнямёйнен,
Вековечный прорицатель,
Вновь обдумал это дело,
Размышлять над ним он начал,
Как бы сеть связать льняную,
Невод свить во сто раз больше.
Наконец сказал он слово
И такие речи молвил:
"Ведь найдется же, кто вспашет,
Вспашет землю, лен посеет,
Чтоб я невод приготовил,
Сеть стопетельную сделал
И убил бы злую рыбу,
Уничтожил бы дрянную?"
Вот нашлось земли немного,
Несожженное местечко,
По обширному болоту,
Меж двух пней посередине.
Корень был тотчас же вырыт:
Там нашли льняное семя,
Туонелы червем хранимо,
Спрятано червем подземным.
Там золы осталась кучка,
Пепла кучечка сухого
От сожженной как-то лодки,
Уничтоженного судна.
Здесь-то лен и был посеян,
Погружен в золу сухую,
Близко к Алуэ посеян,
В почву глинистую пашни.
Хорошо взошло растенье,
Лен богато там поднялся,
Неожиданно он вырос
Лишь в теченье летней ночи.
Ночью был тот лен посеян,
При луне запахан в землю,
Был очищен и разобран,
Был обобран и ощипан,
Очень сильно был отрепан,
Очень быстро был очесан.
Вот снесли его для мочки;
Был он вымочен поспешно
И затем поспешно вынут,
Очень быстро был просушен.
Принесли его в жилище:
Тут толкли его усердно,
Со старанием помяли,
Растрепали все волокна.
Расчесали лен поспешно,
Расчесали ранним утром,
Разложили весь по связкам,
После лен на веретена
Намотали летней ночью,
Меж двух дней одною ночью.
Вот прядут тот лен сестрицы,
Нитки делают невестки,
Связывают невод братья,
А отцы веревки вяжут.
Взад-вперед вертелись спицы,
Петли делали прилежно,
Так что сеть была готова,
Невод изо льна был связан
Лишь в теченье ночи летней,
Даже в ночи половину.
Наконец-то сеть готова,
Изо льна уж невод связан,
И в длину та сеть сто сажен
И семьсот вокруг по краю.
Прикрепили к сети камни,
Прикрепили к сети доски.
Стали к сети молодые,
Дома старшие гадали:
Можно ль будет этой сетью
Захватить в воде ту рыбу?
Потянули, потащили,
Погрузили сеть для ловли:
Вдоль воды прилежно тянут,
В ширину воды проходят.
Ловят маленьких рыбешек:
Ловят ершиков несчастных,
Ловят окуней костлявых
И плотиц, богатых желчью;
Но поймать не могут рыбы,
Для которой сеть связали.
Молвит старый Вяйнямёйнен:
"О кователь Ильмаринен!
Сами мы пойдем с тобою,
По воде потянем сети!"
И пошли вдвоем герои,
Тянут сеть в воде искусно
И один край повернули
Прямо к Вяйнёле на пристань,
А другою стороною
Повернули на мысочек
И бечевку натянули
Прямо к Вяйнёле на пристань.
Тянут сеть, вперед толкают,
Тянут, тащат этот невод,
Рыб достаточно поймали:
Окуней большую кучу,
И хорошеньких пеструшек,
И лещей, и разной семги,
Всяких рыб в воде поймали;
Но поймать не могут рыбы,
Для которой сеть вязали,
Невод в воду опустили.
К этой сети Вяйнямёйнен
Привязал еще другую;
И края к краям прибавил
В пятьсот сажен шириною,
С бечевою в семьсот сажен.
Говорит слова такие:
"Мы поглубже сеть оттащим,
Понесем ее подальше,
Через воду сеть потянем,
Мы опять потянем невод!"
Сеть к глубинам потащили,
Отнесли ее на волны,
Тянут дальше через воду;
Во второй раз тащат невод.
Молвит старый Вяйнямёйнен,
Говорит слова такие:
"Велламо, воды хозяйка,
С тростниковой грудью в волнах!
Ты смени свою рубашку,
Свой кафтан смени скорее!
Ведь камыш — твоя рубашка,
Пена моря — покрывало,
Их дала тебе дочь ветра,
Дочка моря подарила;
Я же дам тебе льняную,
Полотняную рубашку;
Дочь Луны над ней трудилась,
Солнца дочь ее соткала.
Ахто, ты, глубин хозяин,
Сотни омутов владыка!
Ты возьми в пять сажен палку,
Кол возьми семиконечный,
По всему пройдися морю,
Перерой все дно морское,
В тростниках поройся палкой,
К нам гони ты рыбьи стаи,
К нам, туда, где тащим невод,
Поплавков волочим сотню,
Рыб гони ты из заливов,
Из лососьих ям гони их,
Из большой пучины моря,
Из его бездонной глуби,
Где совсем не светит солнце,
По песку никто не ходит!"
Поднялся из волн малютка,
Богатырь из моря вышел,
На волнах остановился,
Говорит слова такие:
Нужен вам, кто гнал бы рыбу,
Кто б держал большую палку?"
Старый, верный Вяйнямёйнен
Говорит слова такие:
"Нужен нам, кто гнал бы рыбу,
Кто б держал большую палку".
Муж-малыш, герой-малютка
Тут срубил сосну большую,
Взял он длинную из леса,
К ней скалу вверху приделал
И, спросив, промолвил слово:
"Из всей силы гнать мне рыбу,
Со всего плеча работать
Или гнать насколько нужно?"
Старый, мудрый Вяйнямёйнен
Тут сказал слова такие:
"Будешь гнать насколько нужно,
Так и то довольно будет".
Муж-малыш, герой-малютка
Начал тут свою работу.
Гонит он насколько нужно:
Гонит рыб большие стаи
К месту, где тащили невод,
Поплавков тащили сотню.
У весла кузнец уселся;
Старый, верный Вяйнямёйнен
Сам повыше невод тянет,
Посильнее тащит сети.
Молвит старый Вяйнямёйнен:
"Уж попала рыбья стая,
Где я невод кверху поднял,
Где пустил пониже доски".
Тут уж вытянули невод,
Подняли его повыше,
Вытрясли на лодке Вяйнё.
Поймана была та рыба,
Для которой сеть вязали,
Заготавливали невод.
 
 
Старый, верный Вяйнямёйнен
Едет к берегу на лодке,
Едет к синему мосточку,
К красной пристани прибрежной.
Груду рыб из лодки вынул,
Взял он кучу рыб костлявых:
Щуку серую там выбрал,
Что давно поймать хотел он.
Молвил старый Вяйнямёйнен,
Сам сказал слова такие:
"Взять ли рыбу мне рукою,
Без железной рукавицы,
И без каменной перчатки,