Леонтьев Борис. Триумф Великого Комбинатора, или возвращение Остапа Бендера

   – Весьма вероятно, что дождик этот – надолго. Или нет?
   – Как вам сказать...
   – А знаете, что я знаю? Я знаю удивительнейшую историю! Жили-были попугай и канарейка. В вольере жили. В неволе. Но в один прекрасный день улетели. И вот тогда попугай стал принцем, а канарейка принцессой! Ах, как это хорошо вы придумали c «Немхересплюс»! Вы уже посчитали возможную прибыль?
   – Не беспокойтесь, Назар Ярославович, сальдо всегда будет в нашу пользу!
   – А что же это мы без чая сидим?
   Председатель нажал на краю стола зеленую кнопку, вызвал Зосиму Денисовну и распорядился принести чай.
   – Помните, как у Пушкина, он тоже, кстати, любил пернатых, по чашкам темною струею уже душистый чай бежал.
   Чай был подан в стаканах, вставленных в серябряные, почерневшие от времени, подстаканники.
   – Удивительно ароматный у вас чаишко, Захар Ярославович! Удивительно наварист!
   – Так, значит, говорите, что доппроизводством «Немхересплюс» обладать будет... А не опасно ли?
   – Все схвачено, Назар Ярославович, все в моих руках.
   – А ну-ка пой, пернатая! – не унимался председатель.
   Назар Ярославович был миловиден и зрелищен со своими птичками. Очертания его лица были такими ласковыми и трепетными, что те немногие строгие морщины, которые собирались на его прехорошенькой мордочке, когда Вовка не хотел петь, лишний раз подчеркивали удрученность ласкообразной натуры председателя немешаевского исполкома. В скобках заметим, что товарищ Канареечкин занимал кресло председателя по роковой ошибке областного партчинуши Лилипутчикова Ливрея Леонидовича: так сложилось, что в то время, когда председатель Комодчанский погиб от кулацкой пули, пост пустовал без году три месяца: партийцам было страшно, – и поэтому дело было пущено на самотек, а когда подвернулся Канареечкин, все решили, что лучшего хозяина города им не найти.
   – А цветочек-то я и забыл полить!
   И Назар Ярославович полил цветочек. Цветочек издал раздражительный запах, а Назар Ярославович крякнул от удовольствия.
   – Вечером, говорите, приезжает?
   – Мне киблограммой сообщили.
   – Телеграммой? Так, значит, пайщики найдены! Ах, как же это чудно! Немешаевск и лучший сорт хереса!
   – В докладе на партактиве так и сформулируйте свою речь: в год великого перелома наш город внес свой посильный вклад в перевыполнение грандиозного плана первой пятилетки.
   – Как вы сказали? – засветилась прехорошенькая мордочка городского головы. – Подождите, я запишу!
   Председатель начал так проворно писать, что его глаза еле успевали следить за ручкой.
   – ...планов первой пятилетки. Вот так! Ах, как это прекрасно!
   В Немсоцбанк Петр Тимофеевич шел c драгоценной папкой, в которой находились учредительные документы «Немхересплюс». Нужно было завизировать расчетный счет и ждать перевода из Москвы.
   Но ждать не пришлось.
   В вестибюле банка вот уже битый час околачивался Александр Иванович Корейко.
   – Петр Тимофеевич? – бухнул спроста подпольный миллионер, завидев полулысого брюнета c румяным лицом.
   – C кем имею честь? – раздраженно спросил брюнет.
   – Успокойтесь. Что вы кричите?
   – Я не кричу!
   – Вы ждете курьера из Москвы? – намекнул Корейко.
   – Жду, но к вечеру, – блеснул глазами брюнет.
   – Курьер перед вами, здравствуйте!
   – Добрый день.
   – Документы готовы?
   – Вот...
   – Торопитесь, по моим сведениям, перевод уже пришел.
   – Оперативно! Конторы еще нет, а деньги на ее счет уже поступили! Однако, оперативно!
   – Вот вам отношение со спецсчетом Внешторга. Отправляйте немедленно!
   И мошенники поднялись по банковской лестнице на второй этаж.
   Петр Тимофеевич быстро подписал необходимые бланки, сдал их в окошко бухгалтерии и тут же оформил перевод c плательщиком «Немхересплюс», а получателем «Внешторг». Всеми этими быстрыми действиями он вызвал немалое, но справедливое удивление со стороны главного бухгалтера Немсоцбанка Гопш Ирины Владимировны.
   – Как же это так, товарищ, – деликатно улыбнулась она, – деньги поступили из Москвы, а вы их опять в Москву?
   – А что вас, собственно, смущает?
   – До сегодняшнего дня у вас был счет c очень мизерным сальдо в дебете. А тут на тебе! Не понятно!
   – Что вам не понятно?
   – Все непонятно.
   – C Канареечкиным все согласовано!
   Этот аргумент развеял все сомнения и перевод, как сказал бы великий комбинатор, полетел белым лебедем в Москву на спецсчет Внешторга. Вслед за переводом отправилась и телеграмма на имя Остапа Бендера:
   «Срочная москва немешаевск деньги получены и отправлены зпт выезжаю курьерским тчк ждите корейко».
   Все подпольные миллионеры несчастливы по-своему, и Александр Иванович Корейко не был исключением: злая судьба подстерегала его на немешаевском железнодорожном вокзале.

Глава XXVI МУЖЧИНА НЕ ПЛАЧЕТ, МУЖЧИНА ОБИЖАЕТСЯ!

   Если утром в Немешаевске было, мягко говоря, скверно, то вечером стало еще гаже, в прямом смысле этого слова: улочки города покрылись такой непролазной грязью, что жителям оставалось только сморкаться в занавеску и гонять чаи.
   Пока Александр Иванович медленно продвигался на вокзал по гадкому бурому киселю и матерился оттого, что грязь залезала в голенища сапог, лицо Петра Тимофеевича медленно покрывалось россыпью цыганского пота ибо, он увидел в дверях тонкие красноармейские усики, принадлежащие молодцу c короткой мальчишеской стрижкой... На колючих плечах молодца покоилось двубортное плащ-пальто из прорезиненной ткани цвета хаки c отложным воротником. К воротнику были пришиты шинельные петлицы ОГПУ. Цвет петлиц указывал на то, что их владелец является капитаном.
   Капитан потуже затянул ремень, послал вперед нарочного: предупредить Свистопляскина, что враг народа пойман, и вошел в зев дверного проема.
   – Собирайтесь, Петр Тимофеевич...
   – Куда?
   – Туда, где вас быстро разъяснят.
   – Где?
   – Не будьте наивным!
   Петр Тимофеевич суетливо начал надевать на себя пальто.
   – Да не наряжайтесь вы в теплое, – дохнув на него водкой, забурчал капитан. – У нас в управлении жарко! В частности тебя, пупырчик нэпманский, будет мучить зной.
   Капитан противно рассмеялся.
   Они вышли на улицу Парижской коммуны. Дождь, дождь, дождь не переставал идти. Сквозь мутно-серую завесу виднелся черный воронок. Открылась задняя дверца. Пахнущий махоркой салон принял в свои объятья несчастного нэпмана. Ключников в последний раз посмотрел на двухэтажный дом No 23-бис. Заурчал мотор, воронок понесся по Парижской коммуне и через пару минут свернул на проспект Диктатуры пролетариата.
   В тесной приемной начальника немешаевского ОГПУ кипела деятельность: проносились фельдъегери, адъютанты, вельможи во френчах, юркие и не так чтобы штатские, моложавые барышни c блокнотиками в руках; широкогрудая секретарша Сонечка ритмично выстукивала приказы и постановления на пишущей машинке «Эрика».
   Ключникова буквально втолкнули в приемную, а затем в кабинет Свистопляскина. Мебель в кабинете была большей частью старинная, конфискат. В серванте стоял мейсенский, c темными узорами сервиз, тоже конфискат.
   Роман Брониславович поднялся из-за стола, поначалу был чрезвычайно вежлив c арестованным, затем вежливость сменилась повышенным тоном, потом криками, после криков к допросу приступил капитан Ишаченко. Альберт Карлович ловким движением кадровика раскрыл желтую папку, c минуту порылся в ней, вытянул из общей пачки какой-то листок, пробурчал: «Вот c этой, пожалуй, мы и начнем», подошел к Ключникову, двинул ему по челюсти, рявкнул:
   – Ну что, козел, горя хапануть хочешь!
   Капитан был в гневе. Губы дрожали.
   – Начнем, гнида, c «Карт-бланша». Чем вы занимались в «Карт-бланше»?
   – Я...
   – Отвечать, лошадь нэпмановская!
   «Сам такой. Держиморда!» – подумал Ключников, а вслух проворчал:
   – Скажите толком, Альберт Карлович, в чем меня обвиняют?
   – Кто подтолкнул репортера Фицнера к написанию антисоветской статьи? Кто?
   Капитан щелкнул пальцем, ввели Василия Марковича c синяком под глазом.
   – Вам знаком этот человек? – яростно спросил капитан, обращаясь к Фицнеру.
   Фицнер медленно поднял голову и печальными глазами взглянул в лицо Ключникова. Этот человек был знаком ему лишь по карикатуре, опубликованной в «Немправде» в день Собачьего холода.
   – Боюсь ошибиться, – хлопотливо запнулся Фицнер, но по-моему, это нэпман Ключников.
   – Хорошо. А вы, гражданин Ключников, узнаете этого человека?
   – Не имею чести.
   – Та-ак... – протянул капитан. – Вы были правы, Роман Брониславович, налицо контрреволюционный нэпмановский заговор. Цель – путем вооруженного выступления, скажем, в ночь c 24 на 25 мая текущего года, разгромить советские учреждения и захватить, таким образом, власть в свои руки... Ключников – лишь пешка в этом заговоре. Фицнер – ответственный за захват печатных органов Немешаевска... Репортер Фицнер, вам знаком этот документ?
   И c этими словами он поднес к носу Фицнера листок оберточной бумаги, на котором огромными буквами было напечатанно:
   ВОЗЗВАНИЕ
   Немешаевцы! Советская власть доканала справедливых немешаевских тружеников. Она забрала у нас все: лошадей, одежду и последнюю кровлю, необходимую к существованию. Властелины коммунарного разорительства рушат ваши хозяйственные замыслы, рушат ваши семьи. Граждане! C этими приятелями чертей, разбойникам пособничающими, хулиганам потакающими, грабителям помогающими, религию и церковь православную оскверняющими надо кончать! Надо c дубинками в руках избавиться от этих приятелей жидовских кормителей. И в этом нам помогут черносотенные офицеры, нэпман Ключников и репортер Фицнер. Выступаем в ночь c 24 на 25 мая.
   Долой Советы! Долой ОГПУ!
   Василий Маркович читал воззвание про себя и c каждой прочитанной строчкой обнаруживал в себе внутренний страх, о чем свидетельствовало частое щелканье языком и губами. Он несколько раз повертел перед глазами страшную бумагу и отдал ее капитану, брезгливо вытерев руки о фалды пиджака.
   – Клевета поносная!!! Вы же меня знаете, Альберт Карлович! Я этого не мог написать!
   – А кто написал, Пушкин?
   – Только не я... – дрожащим от волнения голосом ответил Фицнер.
   – А ну-ка, Альберт, дай-ка мне какую-нибудь статью этого подонка... – участливо пробормотал Свистопляскин. – Так... Сверяем... Получаем... Да это же ваш стиль, Василий Маркович! Нехорошо! Очень плохо!
   – Я не писал! – несколько поднимаясь, вспыхнул репортер.
   – Ну, это же заговор! – Свистопляскин был очень доволен.
   – Все ясно, – продолжал Ишаченко. – Кто вами руководит? Где штаб? Штаб, спрашиваю, где? Отвечать!
   Ключников и Фицнер, не сговариваясь, выжидательно молчали.
   – Хорошо. Я вас заставлю говорить! Вы у меня петь будете!.. Гражданин Ключников, вы имели знакомство c гражданином Суржанским?
   – Ираклием Давыдовичем?
   – Ираклием Давыдовичем, мать его!
   – Да, я его знаю!
   – А знаешь ли ты, нэпман поганый, что твой дружок расстрелян?
   – Я...
   – А вот и его показания...
   Ключников взял листок.
   – Можешь, подлюка, не читать. Я тебе, жидомор, так все скажу. Суржанский был обвинен во вредительстве. Он предал идеалы революции. Готовил диверсию – разрушение пивного ларька на Центральной площади.
   – Это же мой ларек! Сами подумайте, какой смысл мне его взрывать?!
   – Взрывать? Ты, сказал взрывать? Так. Понятно! Вот, вы и признались, Петр Тимофеевич. Понимаешь ли ты, тварь, что, если мы расстреляли, как собаку, ответработника исполкома, то c тобой мы вообще возиться не будем?! Жилы порвем!
   И тут Петр Тимофеевич понял, что вся его жизнь висит на волоске.
   «А ты как думал? От органов ничего не утаишь!» – усмехнулся про себя капитан и подмигнул Свистопляскину.
   «Расколются!» – улыбнулся начальник ОГПУ.
   – Хорошо. Я буду говорить.
   – Кто подтолкнул Фицнера к написанию опровержения?
   – Я никогда его раньше не видел, – начал Ключников. – Вы же знаете, Альберт Карлович, я за Советы. А потом Суржанский приходит. До этого этот партиец в Дом печати ходил. К Фицнеру. Результат – статья. Еще немного – и я банкрот. Тогда Ираклий мне этикетки предлагает. Я же не знал, что он все по нотам разыграл? Нет, не знал. Я купился. Потом он сам заявляется. Органами представился. Наколобродил, то есть. Я на него сентябрем смотрю, сердце запрыгало, упало. Я и угодил промеж косяка и двери. Тайник находит. Нелегкая угораздила. Потом назвался. Чтоб ему пусто было. Душу – нараспашку. Увиваться начал. Головомойку мне устроил. Дело предложил. Тогда и вышла эта статья под вторым номером. Непричастен я. Этот Бендер сам ходил к Фицнеру.
   – Роман Брониславович, вы что-нибудь поняли? Я – тоже. Вот что, гражданин, еще раз и помедленее.
   И тогда Петр Тимофеевич рассказал органам еще раз и помедленнее все что знал: и о визите молодого человека, и о сейфе, и о «Немхерес», и о «Немхересплюс», и о том, что перевод на десять миллионов отправлен в Москву на счет Внешторга.
   На лице Ишаченко проявилось замешательство. Свистопляскин судорожно задергал обеими щечками. C минуту чекисты глядели на нэпмана весьма смутно. Трижды произнесенное Ключниковым слово «Внешторг» ставило следствие в тупик: каждый последний чекист знал, что «Внешторг» и «центр» – один черт – органы.
   – Значит, вы получаете деньги из Москвы, – голос капитана стал несколько мягче, – а затем их опять отправляете в Москву? Зачем?
   – "Немхересплюс" – это промежуточное звено, – растроганно ответил нэпман.
   – Не понимаю. Еще раз.
   – Я же объясняю, что деньги из Миира должны были поступить в наш банк на расчетный счет акционерного общества «Немхерес». Общество это должно было построить Немешаевске завод по производству высококачественного хереса. Нужны пайщики. Пайщиков нашли в Москве.
   – Так, дальше.
   – Перевод подделывается. К «Немхерес» приписывается «плюс» – получается «Немхересплюс». Деньги падают на счет «Немхересплюс». А это уже моя контора, то есть не государственная – что хочу, то и ворочу. Я оформляю перевод и отправляю его во Внешторг. В банке для Внешторга имеется спецсчет. Деньги падают на спецсчет, после чего уходят в Женеву.
   – К буржуям?
   – Так точно, к ним.
   – Начинаю понимать. Вы понимаете, Роман Брониславович?
   Начальник взглядом приказал Ишаченко, чтобы арестованных увели.
   – Что будем делать, Альберт? – хрипло спросил Свистопляскин.
   – А что такое?
   – Ты понимаешь, что все это значит? C одной стороны, мы должны задержать этот перевод, а c другой... Внешторг... Внешторг... Понимаешь, чем пахнет?
   – Понимаю, Роман Брониславович.
   – А я нет! Мы арестовываем счет этого «плюса» и, тем самым, черт его знает, сорвем какую-нибудь операцию республиканского управления. Тут c кондачка решать не стоит.
   – Понимаю, Роман Брониславович.
   – Нужны детали, Альберт. Де-та-ли! Но в любом случае этих двоих надо убрать. Выжать из них все – и убрать. Не было их – и все! Ключников и Фицнер слишком мелкие фигуры. За ними стоит очень большой человек. Кто этот человек? Наш сотрудник или бандит? Твоя версия?
   – Бандит, товарищ начальник.
   – Так думаешь или считаешь?
   – Не могу знать, но думаю так.
   – Ладно вытягивай детали. По какому пути идти – знаешь.
   Капитан щелкнул пальцами. Ввели арестованных.
   – Фицнер, – шаблонно отчеканил Ишаченко, – что хочешь добавить к показаниям Ключникова?
   – Хочу добавить?.. – простонал репортер. – Добавлю, Альберт Карлович. Обязательно добавлю... Именно этот гражданин... Бен...бен...дер представился мне сот...сот...рудником ОГПУ. Это он зас...зас...тавил меня написать так наз...назы...ы...ваемое передовое опровержение.
   – Как ты понял, что он сотрудник ГПУ?
   – Удостоверение предъявил.
   – Фамилия какая там была?
   Фицнер закрыл лицо руками.
   – Он был очень убедителен. Я не стал проверять.
   Капитан брезгливо покачал головой.
   – Вредитель советскому народу Ключников, где сейчас может быть вредитель-расхититель Бендер?
   – Скорее всего, гражданин начальник, в Москве. – Петр Тимофеевич поджал под себя ноги – его крючило. – От него сегодня приезжал курьер.
   Капитан c минуту постоял молча.
   – Курьер? Какой курьер?
   – Мы встретились c ним в банке, – промямлил нэпман.
   – Фамилия! – обрадовался Альберт Карлович. – Приметы!
   – Не могу знать ни фамилии, ни примет!.. По виду человек лет сорока, лицо красное, но не пьющее, желтые брови, на пшеницу смахивающие, усы такие, знаете, английские, складки ефрейторские щеки и шею пересекают... Ах, да! Скорее всего, он сейчас на вокзале...
   Капитан вызвал конвоира.
   Вошел веселый лейтенант со вздернутым носом.
   – Лейтенант, вот приметы. Обшманайте весь город, особенно – вокзал. Даю час. Сверимся... – Капитан взглянул на свои котлы. Котлы показывали шесть c копейками. – Не найдете – лично расстреляю. Задача ясна?
   – Ясна, товарищ капитан!
   – Выполняйте! И заправочку, заправочку, мать твою, на высоте держи! Свободен!
   Лейтенант, шаркнув, вышел.
   – Ну что ж, носатые вонючки, картина битвы мне ясна!
   – Хм... – хмыкнул Свистопляскин. Ты, Альберт не елозь.... Вот что, запроси-ка в информационном дело этого...
   – Бендера?
   – Его... Не может такого быть, чтоб об этой фигуре в управлении не было сведений. Если нет в нашем, пусть запросят Москву.
   Капитан вызвал конвоира.
   Вошел хмурый сержант c бородавкой на носу и мордой, похожей на сковородку c ушами.
   – Вот что, сержант, – сказал Ишаченко голосом правофлангового, – поскачешь по бырому в информационный, перевернешь весь архив, принесешь все дела, в которых фигурирует, да записывай ты, мать твою, фамилия Бендер. Задача ясна?
   – Так точно, товарищ капитан, ясна.
   – Выполняйте! И заправочка, мать твою, чтоб во всем была! Пошел галопом!
   Петр Тимофеевич всегда считал, что в глазах можно прочесть чувства, владеющие человеком. В глазах капитана Ишаченко он ничего не прочитал. Но понял, что там, наверняка, готовится смертный приговор...
   ...Через час сержант вернулся c двумя папками, а лейтенант – c одним Корейко.
   – А говорят, двух зайцев нельзя сразу убить!.. – чувственно воскликнул капитан. – Докладайте по очереди! Лейтенант...
   – Задержали на вокзале. – Лейтенант подобрал живот и раздвинул носки на ширину ружейного приклада. – Хотел укатить вечерней лошадью. Оказывал сопротивление.
   – Хорошо, лейтенант, – коротко выдал Ишаченко, – отведите пока этого оленевода в мой кабинет. Сержант!
   – В информационном отделе ничего не нашел! В секретно-оперативной части получены два дела – копии дел Старгородского управления.
   – Докладывайте!
   – Бендер-Грицацуев Остап-Сулейман-Берта-Мария Ибрагимович. Имеет турецкий паспорт. Иностранное гражданство получил c тем, чтобы уклониться от воинской обязанности. Судим. Еще раз судим. Мошенник. Организатор тайного общества...
   – Папки на стол. Можете идти!
   Пять минут потребовалось Свистопляскину и капитану Ишаченко, чтобы изучить обе папки.
   – Ах ты, сволочь какая! – воскликнул Свистопляскин. – Смотри, Альберт, кто затесался в наши края! А я-то думал, что он из республиканского. А он – организатор так называемого тайного общества «Союз меча и орала»... Вот и участники – Полесов, Кислярский, Чарушников, Дядьев (Помнишь, у нас тоже был Дядьев? Ну, жирный такой? Пришиб ты его!)... Организовали центр во главе c неким Воробьяниновым, все пойманы, а этот прохвост скрылся. Вот же гад! – Роман Брониславович костяшками пальцев начал выстукивать по крышке стола любимый марш «Веди, Буденный, нас смелее в бой!..» – Выходит в Старгороде не получилось, так он Немешаевском решил заняться!
   – Какое дело раскопали, Роман Брониславович! – и капитан немедленно представил себя полковником.
   Лицо нэпмана Ключникова было красное и блестело от пота, словно паркетный пол, который только что покрыли лаком.
   – Ну, контрики, теперь стало все на свои места! – забулькал глуховатый голос Ишаченко. – Итак, в Немешаевск прибывает, скорее всего, из-за границы, антисоветчик-меньшевик Бендер c целью организовать в нашем городе тайное контрреволюционное общество. К кому идти? Естественно, к буржуям, к нэпманам. Так он встретил вас, Петр Тимофеевич. Далее. Нужны деньги. Тогда он придумывает аферу и предлагает Ключникову совершить небольшой круиз до одной из крупных московсковских контор. Выбирает, собака, Миир. Ключников ему поначалу говорит: «Надо быть тяжелобольным, чтобы пойти на этот номер», но затем, достаточно поднаторевший в обкрадывании государства нэпман соглашается и надевает на себя защитную шкуру. Аферист Бендер придумывает ловко: зачем нужны бумажные деньги? Органы все равно узнают об их происхождении. Нужен безнал! И тогда, эта неподкошенная сволота подделывает перевод – допечатывает в него цифирку и «плюс». Так у социалистического государства в реконструктивный период выдаивается не один десяток миллионов!!! Но этого мало. На деньги сейчас мало кого купишь, нужно еще захватить печать. И тут антисоветчик Бендер знакомится c вредителем Фицнером, который не смог распознать классового врага! Фицнер, науськанный этим бандитом, берет лист бумаги и засовывает его в пасть пишущей машинки. В следствие чего выходит антисоветская статья: пропаганда дурацкого хереса лишь предлог, то есть проверка репортера Фицнера на готовность служить Антанте и написать для нее статью, какую она только пожелает. В это время враг Бендер делает Миир. Но все это, господа опереточные комики, шито белыми нитками! Губы они раскатали! У органов есть антигубораскатин! Что, не знали? Далее. Ключников идет в исполком и получает учредительные документы... Стоп! Исполком! Как же я забыл! Кто вам помогал в исполкоме? Отвечать!
   – Председатель Канареечкин, – мрачно ответил Ключников.
   – Та-та-та-та-та-та! – цокнул языком Свистопляскин. – Я этого птичника всегда подозревал. Чижиков он любит! Альберт, немедленно арестовать. Этих по камерам.
   Капитан подошел к арестованным и сановито улыбнулся:
   – Все, гр. бандиты! – Он так и произнес: вместо «граждане» – «гр.» – Все! Подрасстрельная статья! Сегодня ночью – к стенке.
   – Я же все честно... – заныл Ключников.
   – Да как же это так? – пропищал Фицнер.
   Капитан окинул арестованных оценивающим взглядом и залился смехом.
   – А что ж вам, пни обрыганные, талоны на усиленное питание дать? Костюмы на вас шить? Мы не портные, чтоб c вас мерки снимать! Сегодня ночью, граждане бандиты, я лично оборву тот самый волосок, на котором висят ваши гнусные жизни! Это только в юморных романчиках все гладко идет. В жизни, господа жулики, все гораздо круче. Обвинение вынесено. Приговор... подписан. Поводов к кассации мы не видим, а посему обжалованию он не подлежит. Финиточка!
   Взгляд Ключникова потупился. Фицнер скорбно глядел в одну точку.
   – Это невозможно! – вдруг воскликнул Петр Тимофеевич ярким фальцетом.
   – Как же это? – Фицнер утирал слезы. – Как же это? Как же?
   – Мужчина не плачет, мужчина обижается.
   Эти слова были последней каплей в обвинительной речи беспятиминутного полковника. Ишаченко вызвал охрану. Арестованных увели.
   – Что будем делать, капитан? – c военной отчетливостью спросил Свистопляскин. – Заговор заговором, но реально-то ни черта на свои места не встало.
   – Как же это не встало?
   – Ты опять c кондачка? Не надо c кондачка! Внешторг – дело сурьезное! Приказываю: допросить Корейко, перевод не задерживать, завтра поедешь в Москву. Будешь разбираться c этим делом вместе c московскими товарищами. Им виднее. Все понял?
   – Партия сказала, комсомол ответил! – услужливо крикнул капитан.
   – Да не ори ты! Нечему пока радоваться! Ладно, иди, – Роман Брониславович махнул рукой. – Я пока замполиту звякну. Скоро к тебе загляну.
   – Хорошо, Роман Брониславович.

Глава XXVII

ВТОРОЙ СОН АЛЕКСАНДРА ИВАНОВИЧА КОРЕЙКО

   В кабинете Альберта Карловича было тихо и пакостно. Подследственный Александр Иванович Корейко сидел на кособокой низенькой табуретке у стены по левую руку от грозного капитана.
   Зазвонил телефон.
   – Расстрелять! – ухнул в медь капитан. – Чья квартира? Зойкина? Ах, «Зойкина квартира»! Это что, пародия? Что-то вроде «Сильвы»? Не знаю такой! Снять! А директора театра и всех лошадей блатных под суд! Что? Да ничего подобного! Управу мы на всех найдем. Хотите – расстреливайте! В клинику? Или в клинику! Вы там, товарищи, сами решайте, чего меня зря от дел отрывать!
   На лице подпольного миллионера на самом деле лица не было. Ему хотелось думать, что все это снова сон, но казенный голос капитана думать так не позволял.
   – Ну? Что ты нам расскажешь про город Магадан?!
   – Какой еще город?!
   – Колоться начали! Живо!
   – Да, ей-бого, же...
   – Копейку кто втихаря кроит? Папа Римский?! Кто расхищает социалистическую собственность? Пушкин?! Я и так все знаю! Отвечать!!!
   Александр Иванович перебрал пальцы, начал ломать их, хрустеть суставами. «Вот и не верь после этого в сновидения», – печально подумал он.
   – Я...
   – Разберемся! – заверил капитан.
   – Я коммунист, – трибунно воскликнул подпольный миллионер и начал дрожащей рукой теребить верхнюю губу.
   – Были коммунистом!
   И c этими словами капитан протянул Александру Ивановичу денежный перевод из Москвы на счет «Немхересплюс».