Страница:
Поначалу торговля «Черноморским хересом» приносила неплохие барыши. Алкашей-выпивох и граждан-любителей пьянства очень притягивал отличительный признак хереса от других алкогольных напитков, а именно то, что синдрома похмелья черноморско-испанский херес не вызывает. Когда же питейцы, отводя душу, глушили новоявленный напиток стаканами, к утру вместо ясности сознания они испытывали дурноту и муть, тяжесть в голове и во всем теле. В конце концов Петр Тимофеевич остался в дураках: на складе «Карт-бланша» лежали новенькие пачки c девятью тысячами этикеток, а в кармане у Остапа – тысяча советских рублей.
Но для великого комбинатора эта мелкая афера была лишь началом большой комбинации...
Но для великого комбинатора эта мелкая афера была лишь началом большой комбинации...
Глава X НОЧЬ БЫЛА ПРОМОЗГЛАЯ...
Ночь была промозглая. На немешаевских улочках выли собаки и свистели сквозняки. Почерневшее небо похоронило во мраке всякую привлекательность. Сон подкрадывался к жителям города.
Кутаясь в пальто, великий комбинатор быстро шел по проспекту Диктатуры пролетариата. Хулиганствующий холодный ветер мял ему лицо, проникал сквозь одежду и пинал в спину. В эту насморочную ночь должна была решиться судьба задуманного предприятия. Вихри дерзких идей веяли под Остапом Бендером. «Или я завязну в трясине жактовского служащего, или этот „карт-бланш“ станет моим компаньоном, – думал он. – Других шансов на успех у меня пока нет».
Ключниковы жили в кирпичном доме на улице Парижской коммуны. Остап свернул в переулок, прошел мимо городской бани, миновал рыночную площадь и вскоре уперся в двухэтажный дом No 23-бис. Поднявшись на второй этаж, он дернул за держку звонка.
– Кто? – осведомился за дверью сонный женский голос.
– Гражданин Ключников здесь проживает? – спросил Остап строго.
Александра Станиславовна пристально поглядела в полвершковый в диаметре глазок. Вид c иголочки одетого молодого человека и удостоверение заставили ее вздрогнуть и слепо открыть дверь.
Великий комбинатор долго не церемонился. Бросил пальто в передней, огляделся и прошел в гостиную. На диване лежал околпаченный Ключников. Лоб был прикрыт мокрым полотенцем. Лицо блестело от пота.
– Гражданин Ключников? – спросил Остап беспощадным до издевательства голосом.
– Да, я... – ответил Петр Тимофеевич, приподнимаясь c дивана и тупо глядя на гостя.
– Петр Тимофеевич?
– Я...
– Вы-то мне и нужны, – сухо сказал Остап, без церемоний усаживаясь в кресло.
– Товарищ из «огепеу», – еще в прихожей сообразила и теперь поведала мужу Александра Станиславовна.
Мокрое полотенце упало на пол, Александра Станиславовна торопливо к нему подскочила, подняла и осторожно покосилась на непрошенного гостя.
– Чем обязан? – обеспокоенно спросил Петр Тимофеевич.
– Фамилия Суржанский вам о чем-нибудь говорит?
Ключников хотел спросить: «Это что, допрос?», но удержал эти слова, а c его губ сорвалось жалкое и тихое:
– Как вам сказать...
– Это пока не допрос! – будто услышав непроизнесенное, успокоил Остап. – Я вам просто задаю вопросы, а вы обязаны на них отвечать.
– А-а, понимаю... да, я знаю Ираклия Давыдовича, – проговорил Ключников, взглядом призывая на помощь Александру Станиславовну.
Бывшая пепиньерка молчала.
– Когда вы его видели в последний раз?
– Недели две тому назад, но точно не помню. – Петр Тимофеевич поджал под диван ноги, поджилки затряслись, на лице появился отпечаток страха. – А в чем, собственно говоря, дело?
– У нас есть сведения, что он в вашем доме совершил кражу.
– Ираклий? – Петр Тимофеевич вскинул брови и конфузливо кашлянул.
Остап закурил папиросу и, перекатывая ее из одного угла рта в другой, полувопросительно выговорил:
– У вас все ценности на месте?
– Не может быть.
Остап немного помедлил, затем стряхнул пепел папироски на ковер, улыбнулся и сказал c ледяным спокойствием:
– Органы никогда не ошибаются, товарищ Ключников. Если я говорю, что кража была, значит она была. Где вы храните деньги, драгоценности?
Ошарашенный Ключников лихо помчался в свой кабинет.
Остап безразличным манером переступил через порог, миролюбиво остановился и, порская глазами, принялся наблюдать за действиями нэпмана. Петр Тимофеевич отодвинул невысокий деревянный шкаф. В стену был вмурован тайник. Ключников открыл стальную дверцу.
– Все на месте... – протянул Петр Тимофеевич, оборачиваясь.
– Неужели на месте?
После внушительной паузы, Петр Тимофеевич поднял на Остапа глаза и тут же осекся. Ему стало ясно, что он попался на удочку. А на лице Остапа засияла улыбка победителя, и Ключникову даже показалось, что этот самый победитель сейчас крикнет: «Собирайтесь, гражданин!», но Бендер лишь посмотрел на нэпмана c некоторй жалостью, после чего смахнул со своего пиджака пылинку и, стараясь придать своему голосу наиболее вразумительное звучание, проговорил так:
– Да, денег столько, что дорогу до Москвы устлать можно, а до второй столицы – вообще не перевешаешь! Вот, значит, где вы прячете свои сокровища, граф Ключников, он же рыцарь печального образа, он же подпольный миллионер номер два.
«Граф» без сил опустился на пол. Его румяное личико стало нервно-злым, тонкие морщины выделились, глаза стремились спрятаться, убежать, навсегда исчезнуть c физиономии. Бледная Александра Станиславовна стояла в дверях.
– Горе пришло в наш дом! – воскликнул Петр Тимофеевич и обхватил голову руками. – Горе пришло... Мужайся, Александра. Органы достали нас!
Но, к удивлению четы Ключниковых, «органы» спокойно подошли к тайнику, бегло порылись в ларце, вскрыли пачку червонцев, положили ее на место, затем тайник закрыли. После чего, «органы» официально улыбнулись.
– Один мой знакомый тоже имел тайничок, подобный вашему, правда сделал он его за обшивкой санок, теперь он отдыхает в краях далеких и мало привлекательных, изобретает секретные дверные задвижки.
Ключников молчал и смотрел куда-то мимо Остапа.
– Поставьте шкаф на свое место, – добродушно указал Остап и наставительно добавил: – Вам не бизнесом, Петр Тимофеевич, нужно заниматься, а библиотечным делом.
– Как? Вы не будете все это конфисковывать? – не надеясь на положительный ответ, спросил Ключников.
– Нет, не будем. Расслабьте руки, граф! Не надо мне показывать кукиш в кармане. Как зовут вашу очаровательную супругу?
– Александра Станиславовна... А причем здесь она? Это все мое!
– Александра Станиславовна, как говорили в общежитии имени монаха Бертольда Шварца, все хорошо, что хорошо кончается. Я надеюсь, вы умеете угощать гостей не только ударами в пах? Вы где обычно ужинаете?
– В гостиной, – проговорила ошалевшая Александра Станиславовна.
– Пусть будет в гостиной, – сказал Остап ей вслед, одновременно протягивая нэпману руку. – Вставайте граф. Сегодня осады не будет. Я пришел к вам как физическое лицо к юридическому.
– Может, вам надо заплатить, товарищ? – нимало не смущаясь, спросил «граф». – Берите все чохом! Не жалко!
Остап отвел глаза, цокнул языком и сказал со вздохом:
– Нет, не надо товарищу платить. Товарищ не лихоимец.
Ключников немного помолчал, развел руками и, бледнея от страха, вымолвил:
– Тогда я ничего не понимаю.
– А я вам сейчас все объясню.
Они задвинули шкаф, вошли в гостиную и уселись за круглый стол, покрытый голландской кружевной скатертью. Александра Станиславовна резво подсуетилась – на столе уже стоял графин c водкой.
– Кража у вас совершена все-таки была. Только не из этого тайника. Волочильных дел мастером был я, а сподручником – ваш друг и товарищ, гражданин Суржанский... Десять тысяч хереса. Припоминаете?
Ключников напряг свое лицо, на котором проступил одуряющий страх.
– Хорошо, Петр Тимофеевич, больше вас пытать не буду. Я не чекист и накаких там органов не представляю.
– Как?
– Молча, граф, молча. Этикетки, тайник и ваша лихорадка – все это на мне. Но хочу вам заметить, что блюсти чистоту в чужих карманах не в моих правилах.
Великий комбинатор озарил графа добродушным взглядом и смекнул, что язык Петра Тимофеевича присох к небу. Бендеровские слова так же подействовали и на хозяйку дома: из ее рук чуть было не выпал поднос c легким нэпмановским ужином.
– Как? – будто подстреленная гусыня, вскричала она.
– Александра Станиславовна, не пугайтесь! – Остап в пожарном порядке перехватил у нее поднос. – Я просто хотел познакомиться c вами. Взорвать ваш семейный бюджет у меня и в мыслях не было.
Тут он представился хозяевам дома.
Ключниковы безмолствовали.
– Что вам от меня нужно? – наконец, прохрипел нэпман.
Остап ласково улыбнулся.
– Это я вам нужен, Петр Тимофеевич.
– Я не понимаю...
– Хорошо, сейчас объясню. Вы зарабатываете для себя деньги и судите не по уму, а по карману. Но вот вы убедились, что в один нехороший день все ваши нэпмановские сбережения могут исчезнуть. Я делаю деньги по-своему. Если раньше было не в моих правилах набрасываться на госучреждения или акционерные общества, то после некоторых событий мне ничего не остается, как отказаться от вздорного соцджентльментства.
– Ничего не понимаю... – тряся головой, буркнул Ключников.
– Что тут непонятного? Есть, Петр Тимофеевич, идея или, если хотите, суперидея. Один я эту суперидею воплотить в жизнь не смогу. Мне нужен компаньон, причем такой, который разбирается в работе банков и еще кое в чем.
– Любопытно... – c интересом глядя на Остапа, высказался Петр Тимофеевич.
– Мы сделаем деньги. Эти деньги будут нас дожидаться в одном из швейцарских банков.
– Какой смысл? Зачем мне швейцарский банк? У меня есть деньги. У меня много денег!
– Друг мой, вы больны... – Остап сделал достаточно долгую паузу. – Нелепостью рассуждений. Что ваши деньги на сегодняшний момент? Вы не можете ими воспользоваться. Вся эта роскошь, – Остап сделал дугообразный жест, – через пару хозлет обернется, в лучшем случае, сырой камерой, а в худшем, – Остап изобразил стреляющего красноармейца, – кирпичной стеной в темном подвале. Государство не любит довольных нэпманов. А скоро, вообще, их начнет расстреливать. И нужно быть слепым, чтобы не видеть такого положения вещей.
Дока по части политики окинул кротким взглядом шкаф, в зеркалах которого отражался архидорогой сервиз на двенадцать персон из майсенского фарфора работы мастера Эберлейна, и без дальнейших прелюдий осознал тысячекратную правоту молодого человека. Вышло приблизительно так:
– Вы правы. Скоро за нашим братом нэпманом будет охотиться вся конвойная стража. В том году проводилась налоговая реформа. Разве этого мало? Соцкредитная система сожрала частный сектор. Госбанк теперь стал единым. Угар нэпа. А тут еще этот Фицнер... Читали? Это конец моему шинку. Они умеют не только кричать «Пятилетку в четыре года и двенадцать месяцев», но и так запудривать мозги, что, глядишь – и из нормального человека получается коммунист... Я согласен. Но перевести деньги за границу... это же невозможно!
– Наконец, вы начинаете что-то понимать. Наличные невозможно, Петр Тимофеевич, наличные.
– Сейчас нужно крутануться так называемым безналом. Для начала, думаю, миллионов пять.
– Пять? – спросил Петр Тимофеевич. – Пять миллионов безналичных рублей?! Да вы смеетесь.
– Сделайте нормальное лицо и не закатывайте глаза на лоб. Все наши деньги, в том числе и безналичные, приходят к нам из других карманов.
– Такими суммами оперируют только крупные предприятия, и даже им нужен хотя бы год, чтобы собрать столь большую выручку. Легче корове пролезти в игольное ушко, чем сделать такой безнал. Это же физически невозможно!
Бендер спокойно достал из кармана коробку c папиросами «Норд» и закурил.
– Мы создадим такое предприятие. Создавать будете вы c помощью ваших связей в исполкоме.
– Это мне под силу – нужные люди в городе есть, – подумав самую малость, пояснил Ключников. – Но все равно я пока ничего не понимаю. Как вы заработаете миллионы?
– Не я, а предприятие, – сообщил Бендер, обводя Петра Тимофеевича веселым взором. – В отличие от четырехсот сравнительно честных способов отъема денег у граждан, существует один проверенный способ отъема денег у предприятий – подделка документов. Меня сейчас совершенно не интересуют спекуляции валютой, драгоценностями, мехами, камушками – это все мелкий пошиб. Меня интересуют самовзрывающиеся предприятия. У вас в городе есть контора, которая оперирует большими деньгами?
Петр Тимофеевич c минуту порылся в своей памяти.
– Производственный кооператив «Немпищторг», к примеру.
– Пусть будет «Немпищторг»! – воскликнул Остап. – Итак, дорогой граф, как говорят в Одессе, слушайте сюда внимательно. Представьте себе, что в Немешаевске создается завод по производству какого-либо алкогольного напитка, положим «Немешаевского хереса». Что для этого нужно? Первое: ваши связи в исполкоме, второе: на нас должна работать пресса, и, наконец, третье: материальная база. Иначе говоря, создается акционерное общество, скажем, «Немхерес», в которое войдут кооператив «Немпищторг» и несколько солидных московских контор. Это что касается официальной стороны дела. Теперь о наших подземных начинаниях...
– Но для чего все это нужно?
– Узнаете со временем, – лаконично пояснил Бендер.
– Можно, конечно, попробовать...
– Нечего пробовать, нужно действовать, действовать и еще раз действовать. – Остап, потирая руки, прошелся по комнате. – Слушайте и запоминайте. Ваша задача: связаться c Канареечкиным и кинуть ему байку о том, что в Немешаевске необходимо построить завод по производству хереса. Он, разумеется, спросит: «А где же взять деньги?» Вы отвечаете: «Деньги, товарищ председатель, это пустяки! Мы учредим акционерное общество „Немхерес“, и так как дело затевается великое (Это вы должны, Петр Тимофеевич, доказать.), стране необходимое, пайщики всегда найдутся.» Далее. C помощью вашего же Канареечкина вы регистрируете акционерное общество «Немхересплюс», председателем которого является Петр Тимофеевич Ключников, а номер расчетного счета этого общества отличается от номера счета"Немхерес" любой одной цифрой, точнее – ее должно не хватать.
– Начинаю кое-что понимать... – Петр Тимофеевич от удовольствия сглотнул слюну. – Хорошо придумано: на счет «Немхересплюс», то есть на счет моей конторы, должен упасть поддельный перевод, например из Москвы, предназначенный для завода...
– Похвально, граф! – Бендер подмигнул непману правым глазом. – Именно так. Затем деньги, которые придут на счет «Немхересплюс» вы, как владелец «плюса», тут же отправляете обратно в Москву. А из Москвы они уже не идут, а летят белым лебедем в Женеву.
– А как же мы?
– Мы, уважаемый граф, летим вслед за лебедем. Номер московского счета, паспорта, визы, командировку за границу я устраиваю c помощью третьего конциссионера.
– Третьего?
– Представьте себе этакого красномордого подхалима c белыми глазами. Представили? Так вот, без этих белых глазок наши деньги осядут в Немешаевске до самого коммунизма, то есть на всю оставшуюся. Поэтому мне придется ехать в солнечный Газганд. Но это уже из другой оперы... Главное – вы должны подготовить почву здесь. В ваших силах?
– Проще пареной репы.
– Тогда слушаю-постанавляю: завтра же начинайте парить! – торжественно сказал Остап и тут же спросил: – Сколько вам для этого понадобится времени?
– Недели три.
– Нет, три недели я в вашем Немешаевске торчать не намерен. Номер счета «плюса» мне необходим в ближайшее время.
– Сказано – сделано. Завтра я вам его сообщу. Вот только пресса... Я, конечно, не семи пядей во лбу, но знаю точно: если этот щелкопер Фицнер и дальше будет авторствовать в таком духе, то все мои связи c Канареечкиным в пух и прах разлетятся.
– Прессой займусь лично, – c достоинством сообщил великий комбинатор. – Уверен, что после моего визита в «Немправду», товарищ Фицнер уже не будет считать себя фельетонным прокурором. Для начала он напишет такую статью, блеск которой заставит немешаевцев не просто покупать «Черноморский херес», а рвать его c прилавков. Ну мне пора.
Остап встал и быстро направился в прихожую, но вдруг остановился:
– Ах-да, чуть не забыл, рассеянность. Петр Тимофеевич, верните партбилет гражданину Суржанскому, нехорошо обижать ответработников...
– Партбилет? Какой?
– Это я его взяла, молодой человек, – шмыгнув носом, призналась Александра Станиславовна. – Вот, возьмите.
– Спасибо, мадам. Ваше лицо так красиво, что оно может затмить солнце, – c жаром проговорил Бендер. – Адье!
Великий комбинатор вышел на улицу Парижской коммуны. Пролетарская луна была окружена почетом и уважением. Вокруг хороводили звезды. Остап хотел спать, поэтому быстро удалялся от дома No 23-бис. Он не мог услышать оглушающего выстрела бутылки шампанского. В квартире Ключниковых затевалась интимная вечеринка.
Кутаясь в пальто, великий комбинатор быстро шел по проспекту Диктатуры пролетариата. Хулиганствующий холодный ветер мял ему лицо, проникал сквозь одежду и пинал в спину. В эту насморочную ночь должна была решиться судьба задуманного предприятия. Вихри дерзких идей веяли под Остапом Бендером. «Или я завязну в трясине жактовского служащего, или этот „карт-бланш“ станет моим компаньоном, – думал он. – Других шансов на успех у меня пока нет».
Ключниковы жили в кирпичном доме на улице Парижской коммуны. Остап свернул в переулок, прошел мимо городской бани, миновал рыночную площадь и вскоре уперся в двухэтажный дом No 23-бис. Поднявшись на второй этаж, он дернул за держку звонка.
– Кто? – осведомился за дверью сонный женский голос.
– Гражданин Ключников здесь проживает? – спросил Остап строго.
Александра Станиславовна пристально поглядела в полвершковый в диаметре глазок. Вид c иголочки одетого молодого человека и удостоверение заставили ее вздрогнуть и слепо открыть дверь.
Великий комбинатор долго не церемонился. Бросил пальто в передней, огляделся и прошел в гостиную. На диване лежал околпаченный Ключников. Лоб был прикрыт мокрым полотенцем. Лицо блестело от пота.
– Гражданин Ключников? – спросил Остап беспощадным до издевательства голосом.
– Да, я... – ответил Петр Тимофеевич, приподнимаясь c дивана и тупо глядя на гостя.
– Петр Тимофеевич?
– Я...
– Вы-то мне и нужны, – сухо сказал Остап, без церемоний усаживаясь в кресло.
– Товарищ из «огепеу», – еще в прихожей сообразила и теперь поведала мужу Александра Станиславовна.
Мокрое полотенце упало на пол, Александра Станиславовна торопливо к нему подскочила, подняла и осторожно покосилась на непрошенного гостя.
– Чем обязан? – обеспокоенно спросил Петр Тимофеевич.
– Фамилия Суржанский вам о чем-нибудь говорит?
Ключников хотел спросить: «Это что, допрос?», но удержал эти слова, а c его губ сорвалось жалкое и тихое:
– Как вам сказать...
– Это пока не допрос! – будто услышав непроизнесенное, успокоил Остап. – Я вам просто задаю вопросы, а вы обязаны на них отвечать.
– А-а, понимаю... да, я знаю Ираклия Давыдовича, – проговорил Ключников, взглядом призывая на помощь Александру Станиславовну.
Бывшая пепиньерка молчала.
– Когда вы его видели в последний раз?
– Недели две тому назад, но точно не помню. – Петр Тимофеевич поджал под диван ноги, поджилки затряслись, на лице появился отпечаток страха. – А в чем, собственно говоря, дело?
– У нас есть сведения, что он в вашем доме совершил кражу.
– Ираклий? – Петр Тимофеевич вскинул брови и конфузливо кашлянул.
Остап закурил папиросу и, перекатывая ее из одного угла рта в другой, полувопросительно выговорил:
– У вас все ценности на месте?
– Не может быть.
Остап немного помедлил, затем стряхнул пепел папироски на ковер, улыбнулся и сказал c ледяным спокойствием:
– Органы никогда не ошибаются, товарищ Ключников. Если я говорю, что кража была, значит она была. Где вы храните деньги, драгоценности?
Ошарашенный Ключников лихо помчался в свой кабинет.
Остап безразличным манером переступил через порог, миролюбиво остановился и, порская глазами, принялся наблюдать за действиями нэпмана. Петр Тимофеевич отодвинул невысокий деревянный шкаф. В стену был вмурован тайник. Ключников открыл стальную дверцу.
– Все на месте... – протянул Петр Тимофеевич, оборачиваясь.
– Неужели на месте?
После внушительной паузы, Петр Тимофеевич поднял на Остапа глаза и тут же осекся. Ему стало ясно, что он попался на удочку. А на лице Остапа засияла улыбка победителя, и Ключникову даже показалось, что этот самый победитель сейчас крикнет: «Собирайтесь, гражданин!», но Бендер лишь посмотрел на нэпмана c некоторй жалостью, после чего смахнул со своего пиджака пылинку и, стараясь придать своему голосу наиболее вразумительное звучание, проговорил так:
– Да, денег столько, что дорогу до Москвы устлать можно, а до второй столицы – вообще не перевешаешь! Вот, значит, где вы прячете свои сокровища, граф Ключников, он же рыцарь печального образа, он же подпольный миллионер номер два.
«Граф» без сил опустился на пол. Его румяное личико стало нервно-злым, тонкие морщины выделились, глаза стремились спрятаться, убежать, навсегда исчезнуть c физиономии. Бледная Александра Станиславовна стояла в дверях.
– Горе пришло в наш дом! – воскликнул Петр Тимофеевич и обхватил голову руками. – Горе пришло... Мужайся, Александра. Органы достали нас!
Но, к удивлению четы Ключниковых, «органы» спокойно подошли к тайнику, бегло порылись в ларце, вскрыли пачку червонцев, положили ее на место, затем тайник закрыли. После чего, «органы» официально улыбнулись.
– Один мой знакомый тоже имел тайничок, подобный вашему, правда сделал он его за обшивкой санок, теперь он отдыхает в краях далеких и мало привлекательных, изобретает секретные дверные задвижки.
Ключников молчал и смотрел куда-то мимо Остапа.
– Поставьте шкаф на свое место, – добродушно указал Остап и наставительно добавил: – Вам не бизнесом, Петр Тимофеевич, нужно заниматься, а библиотечным делом.
– Как? Вы не будете все это конфисковывать? – не надеясь на положительный ответ, спросил Ключников.
– Нет, не будем. Расслабьте руки, граф! Не надо мне показывать кукиш в кармане. Как зовут вашу очаровательную супругу?
– Александра Станиславовна... А причем здесь она? Это все мое!
– Александра Станиславовна, как говорили в общежитии имени монаха Бертольда Шварца, все хорошо, что хорошо кончается. Я надеюсь, вы умеете угощать гостей не только ударами в пах? Вы где обычно ужинаете?
– В гостиной, – проговорила ошалевшая Александра Станиславовна.
– Пусть будет в гостиной, – сказал Остап ей вслед, одновременно протягивая нэпману руку. – Вставайте граф. Сегодня осады не будет. Я пришел к вам как физическое лицо к юридическому.
– Может, вам надо заплатить, товарищ? – нимало не смущаясь, спросил «граф». – Берите все чохом! Не жалко!
Остап отвел глаза, цокнул языком и сказал со вздохом:
– Нет, не надо товарищу платить. Товарищ не лихоимец.
Ключников немного помолчал, развел руками и, бледнея от страха, вымолвил:
– Тогда я ничего не понимаю.
– А я вам сейчас все объясню.
Они задвинули шкаф, вошли в гостиную и уселись за круглый стол, покрытый голландской кружевной скатертью. Александра Станиславовна резво подсуетилась – на столе уже стоял графин c водкой.
– Кража у вас совершена все-таки была. Только не из этого тайника. Волочильных дел мастером был я, а сподручником – ваш друг и товарищ, гражданин Суржанский... Десять тысяч хереса. Припоминаете?
Ключников напряг свое лицо, на котором проступил одуряющий страх.
– Хорошо, Петр Тимофеевич, больше вас пытать не буду. Я не чекист и накаких там органов не представляю.
– Как?
– Молча, граф, молча. Этикетки, тайник и ваша лихорадка – все это на мне. Но хочу вам заметить, что блюсти чистоту в чужих карманах не в моих правилах.
Великий комбинатор озарил графа добродушным взглядом и смекнул, что язык Петра Тимофеевича присох к небу. Бендеровские слова так же подействовали и на хозяйку дома: из ее рук чуть было не выпал поднос c легким нэпмановским ужином.
– Как? – будто подстреленная гусыня, вскричала она.
– Александра Станиславовна, не пугайтесь! – Остап в пожарном порядке перехватил у нее поднос. – Я просто хотел познакомиться c вами. Взорвать ваш семейный бюджет у меня и в мыслях не было.
Тут он представился хозяевам дома.
Ключниковы безмолствовали.
– Что вам от меня нужно? – наконец, прохрипел нэпман.
Остап ласково улыбнулся.
– Это я вам нужен, Петр Тимофеевич.
– Я не понимаю...
– Хорошо, сейчас объясню. Вы зарабатываете для себя деньги и судите не по уму, а по карману. Но вот вы убедились, что в один нехороший день все ваши нэпмановские сбережения могут исчезнуть. Я делаю деньги по-своему. Если раньше было не в моих правилах набрасываться на госучреждения или акционерные общества, то после некоторых событий мне ничего не остается, как отказаться от вздорного соцджентльментства.
– Ничего не понимаю... – тряся головой, буркнул Ключников.
– Что тут непонятного? Есть, Петр Тимофеевич, идея или, если хотите, суперидея. Один я эту суперидею воплотить в жизнь не смогу. Мне нужен компаньон, причем такой, который разбирается в работе банков и еще кое в чем.
– Любопытно... – c интересом глядя на Остапа, высказался Петр Тимофеевич.
– Мы сделаем деньги. Эти деньги будут нас дожидаться в одном из швейцарских банков.
– Какой смысл? Зачем мне швейцарский банк? У меня есть деньги. У меня много денег!
– Друг мой, вы больны... – Остап сделал достаточно долгую паузу. – Нелепостью рассуждений. Что ваши деньги на сегодняшний момент? Вы не можете ими воспользоваться. Вся эта роскошь, – Остап сделал дугообразный жест, – через пару хозлет обернется, в лучшем случае, сырой камерой, а в худшем, – Остап изобразил стреляющего красноармейца, – кирпичной стеной в темном подвале. Государство не любит довольных нэпманов. А скоро, вообще, их начнет расстреливать. И нужно быть слепым, чтобы не видеть такого положения вещей.
Дока по части политики окинул кротким взглядом шкаф, в зеркалах которого отражался архидорогой сервиз на двенадцать персон из майсенского фарфора работы мастера Эберлейна, и без дальнейших прелюдий осознал тысячекратную правоту молодого человека. Вышло приблизительно так:
– Вы правы. Скоро за нашим братом нэпманом будет охотиться вся конвойная стража. В том году проводилась налоговая реформа. Разве этого мало? Соцкредитная система сожрала частный сектор. Госбанк теперь стал единым. Угар нэпа. А тут еще этот Фицнер... Читали? Это конец моему шинку. Они умеют не только кричать «Пятилетку в четыре года и двенадцать месяцев», но и так запудривать мозги, что, глядишь – и из нормального человека получается коммунист... Я согласен. Но перевести деньги за границу... это же невозможно!
– Наконец, вы начинаете что-то понимать. Наличные невозможно, Петр Тимофеевич, наличные.
– Сейчас нужно крутануться так называемым безналом. Для начала, думаю, миллионов пять.
– Пять? – спросил Петр Тимофеевич. – Пять миллионов безналичных рублей?! Да вы смеетесь.
– Сделайте нормальное лицо и не закатывайте глаза на лоб. Все наши деньги, в том числе и безналичные, приходят к нам из других карманов.
– Такими суммами оперируют только крупные предприятия, и даже им нужен хотя бы год, чтобы собрать столь большую выручку. Легче корове пролезти в игольное ушко, чем сделать такой безнал. Это же физически невозможно!
Бендер спокойно достал из кармана коробку c папиросами «Норд» и закурил.
– Мы создадим такое предприятие. Создавать будете вы c помощью ваших связей в исполкоме.
– Это мне под силу – нужные люди в городе есть, – подумав самую малость, пояснил Ключников. – Но все равно я пока ничего не понимаю. Как вы заработаете миллионы?
– Не я, а предприятие, – сообщил Бендер, обводя Петра Тимофеевича веселым взором. – В отличие от четырехсот сравнительно честных способов отъема денег у граждан, существует один проверенный способ отъема денег у предприятий – подделка документов. Меня сейчас совершенно не интересуют спекуляции валютой, драгоценностями, мехами, камушками – это все мелкий пошиб. Меня интересуют самовзрывающиеся предприятия. У вас в городе есть контора, которая оперирует большими деньгами?
Петр Тимофеевич c минуту порылся в своей памяти.
– Производственный кооператив «Немпищторг», к примеру.
– Пусть будет «Немпищторг»! – воскликнул Остап. – Итак, дорогой граф, как говорят в Одессе, слушайте сюда внимательно. Представьте себе, что в Немешаевске создается завод по производству какого-либо алкогольного напитка, положим «Немешаевского хереса». Что для этого нужно? Первое: ваши связи в исполкоме, второе: на нас должна работать пресса, и, наконец, третье: материальная база. Иначе говоря, создается акционерное общество, скажем, «Немхерес», в которое войдут кооператив «Немпищторг» и несколько солидных московских контор. Это что касается официальной стороны дела. Теперь о наших подземных начинаниях...
– Но для чего все это нужно?
– Узнаете со временем, – лаконично пояснил Бендер.
– Можно, конечно, попробовать...
– Нечего пробовать, нужно действовать, действовать и еще раз действовать. – Остап, потирая руки, прошелся по комнате. – Слушайте и запоминайте. Ваша задача: связаться c Канареечкиным и кинуть ему байку о том, что в Немешаевске необходимо построить завод по производству хереса. Он, разумеется, спросит: «А где же взять деньги?» Вы отвечаете: «Деньги, товарищ председатель, это пустяки! Мы учредим акционерное общество „Немхерес“, и так как дело затевается великое (Это вы должны, Петр Тимофеевич, доказать.), стране необходимое, пайщики всегда найдутся.» Далее. C помощью вашего же Канареечкина вы регистрируете акционерное общество «Немхересплюс», председателем которого является Петр Тимофеевич Ключников, а номер расчетного счета этого общества отличается от номера счета"Немхерес" любой одной цифрой, точнее – ее должно не хватать.
– Начинаю кое-что понимать... – Петр Тимофеевич от удовольствия сглотнул слюну. – Хорошо придумано: на счет «Немхересплюс», то есть на счет моей конторы, должен упасть поддельный перевод, например из Москвы, предназначенный для завода...
– Похвально, граф! – Бендер подмигнул непману правым глазом. – Именно так. Затем деньги, которые придут на счет «Немхересплюс» вы, как владелец «плюса», тут же отправляете обратно в Москву. А из Москвы они уже не идут, а летят белым лебедем в Женеву.
– А как же мы?
– Мы, уважаемый граф, летим вслед за лебедем. Номер московского счета, паспорта, визы, командировку за границу я устраиваю c помощью третьего конциссионера.
– Третьего?
– Представьте себе этакого красномордого подхалима c белыми глазами. Представили? Так вот, без этих белых глазок наши деньги осядут в Немешаевске до самого коммунизма, то есть на всю оставшуюся. Поэтому мне придется ехать в солнечный Газганд. Но это уже из другой оперы... Главное – вы должны подготовить почву здесь. В ваших силах?
– Проще пареной репы.
– Тогда слушаю-постанавляю: завтра же начинайте парить! – торжественно сказал Остап и тут же спросил: – Сколько вам для этого понадобится времени?
– Недели три.
– Нет, три недели я в вашем Немешаевске торчать не намерен. Номер счета «плюса» мне необходим в ближайшее время.
– Сказано – сделано. Завтра я вам его сообщу. Вот только пресса... Я, конечно, не семи пядей во лбу, но знаю точно: если этот щелкопер Фицнер и дальше будет авторствовать в таком духе, то все мои связи c Канареечкиным в пух и прах разлетятся.
– Прессой займусь лично, – c достоинством сообщил великий комбинатор. – Уверен, что после моего визита в «Немправду», товарищ Фицнер уже не будет считать себя фельетонным прокурором. Для начала он напишет такую статью, блеск которой заставит немешаевцев не просто покупать «Черноморский херес», а рвать его c прилавков. Ну мне пора.
Остап встал и быстро направился в прихожую, но вдруг остановился:
– Ах-да, чуть не забыл, рассеянность. Петр Тимофеевич, верните партбилет гражданину Суржанскому, нехорошо обижать ответработников...
– Партбилет? Какой?
– Это я его взяла, молодой человек, – шмыгнув носом, призналась Александра Станиславовна. – Вот, возьмите.
– Спасибо, мадам. Ваше лицо так красиво, что оно может затмить солнце, – c жаром проговорил Бендер. – Адье!
Великий комбинатор вышел на улицу Парижской коммуны. Пролетарская луна была окружена почетом и уважением. Вокруг хороводили звезды. Остап хотел спать, поэтому быстро удалялся от дома No 23-бис. Он не мог услышать оглушающего выстрела бутылки шампанского. В квартире Ключниковых затевалась интимная вечеринка.
Глава XI «НЕ ДИСКУТИРУЙТЕ C ОРГАНАМИ, ТОВАРИЩ!»
В немешаевском Доме печати находилось всего две редакции: газета «Немешаевская правда» и журнал «Охотник за мухами». «Охотник» занимал третий этаж, «Правда» – первые два.
За день до того, как Суржанский потерял свой партбилет, «Охотник» пригласил в свою редакцию на банкет московскую знаменитость поэта Фому Несдержанного. Но судьбе было угодно, чтобы информация просочилась в уши главного редактора «Правды» товарища Маркированного Владимира Ильича. На сверхсекретной летучке «правдинцы» приняли решение: Фома Несдержанный должен посетить исключительно их редакцию, а все попытки «охотников» отбить у «правдинцев» Фому постараться свести на нет. Так в Доме печати был накрыт второй банкетный стол, а между редакциями завязалась война.
Военачальники сошлись лицом к лицу на лестничной площадке третьего этажа.
– Что же это получается, Владимир Ильич?! – возопил главный редактор «Охотника» товарищ Ямочкин. – Это наш гость! Вы не имеете права.
– В корне отметаю! В корне! Ваши позиции, Иван Семенович, слабы, – произнес Маркированный. – Товарищ Несдержанный, в любом случае, должен подняться на второй этаж.
– Это наша инициатива!
– Ваша? Да, согласен. Но к вам в редакцию таких людей запускать нельзя.
– Это почему же?
– Нельзя и все, – быстро, отрывисто и веско сказал Маркированный. – Что подумает о нашем городе товарищ Несдержанный? Что? У вас же не журнал, а черт знает что!
– Вы не имеете права! – в отчаянии прокукарекал Ямочкин.
– Чем вы будете его кормить? Может быть мухами? – пошутил военачальник «Немешаевской правды».
– То есть вы, товарищ, хотите сказать, что кроме как мухами нам его кормить нечем? – возмутился Ямочкин.
– Именно это, товарищ, я и сказал! – прожужжал Маркированный.
– Знаете, кто вы после этого?
– Кто же я после этого, товарищ?
– Вы, товарищ, после этого безответственный!
– Это почему же я, товарищ, безответственный? Я-то, как раз, ответственнен! А вот вы, товарищ, безответсвенны!
– Это я безответственный? Чем же я, товарищ, безответсвенный?
– Тем, что вас, товарищ, ответственным никак нельзя назвать!
– А вы, значит, ответственный? Вы, значит, можете делать в мой адрес безответственные обвинения?
– Ну если вы, товарищ, можете делать безответсвенные выпады, то почему же я не могу делать безответственные обвинения?
– А потому, товарищ Маркированный, что из вас безответственность хлещет водопадом!
– Чем, чем, чем?
– Водопадом, товарищ, водопадом!
– Ах, водопадом!
– Да вы просто-напросто, товарищ Ямочкин, дурачок!
– Ну, знаете ли, – вынужден был сказать Ямочкин. – Это уже свинство!
– У вас же никакой критики нет! – как ни в чем не бывало продолжал Маркированный. – Курам на смех.
– Есть критика!
– Нет, Иван Семенович! Нет у вас в журнале никакой критики.
– А может, нам вообще каждое критическое выступление в нашей газете оплачивать? – вытягиваясь во весь рост, кудахтнул Ямочкин. – Учредить так называемый Фонд критики? Или еще что-нибудь вроде этого?
– Может быть! – язвительно усмехнулся редактор местной «Правды». – Но Фонда-то нет! Значит и Несдержанного у вас не будет! Ха!
– Ах так?
– Да так!
Иван Семенович плюнул на пол и понесся карьером на третий этаж. Через минуту рядом c конференц-залом стояло около десяти решительных «охотников».
– Не хотите по-хорошому, будем применять силу. Товарищи, рассредотачивайтесь по зданию. Нечего тут церемониться! Менелаев, Лжефилиппов, Ардалионов – дежурить у входа... где заведующий литературной частью?.. хорошо! Мальчиков, «борзописец» Клаксонов и Иероним Полиектович – на улицу, остальные – за мной.
Отряд «охотников» под предводительством Ямочкина c криками «У-p-p-а!» начал наступать на «правдинский» второй этаж.
– Войны захотели? Ну, будет вам война!
И товарищ Маркированный, в свою очередь, помчался на первый этаж.
Войска сошлись на первом этаже в апендиксе между холлом и мраморным выгоном вестибюля. Раздался бой вестибюльных часов.
– Товарищи, давайте все-таки по-человечески разберемся! – предлагали «охотники».
– А вы не хотите по-человечески! – возражали «правдинцы».
– Но ведь так же нельзя! – недоумевали «охотники».
В это время в Доме печати появился Остап Бендер.
– Мне нужен товарищ Фицнер, – важно сказал Остап, остановившись между противоборствующими сторонами.
– Василий Маркович? – выдвигаясь на полкорпуса вперед, спросил кто-то из «охотников».
– Василий Маркович, – подтвердил Остап.
– Василий Маркович заведует отделом «Параллели и меридианы», – добродушно сказал кто-то из «правдинцев». – Поднимитесь, товарищ, на второй этаж.
– А что тут происходит?
– Проходите, товарищ, не мешайте работать! – хором воскликнули «правдинцы» и «охотники».
Остап хмыкнул, сдунул пылинку c рукава пиджака, поднялся на второй этаж и, шаркнув ногой, ударил по двери c табличкой «Параллели и меридианы». Дверь визгливо спела и впустила Бендера в кабинет. Репортер Фицнер в синей рубахе c закатанными выше локтя рукавами сидел за большим конторским столом и, свесив голову вниз, говорил по телефону. На столе лежала новая стопа гихловской бумаги, пишущая машинка сияла белыми кнопками.
– Да... Нет... И это поддерживаю. А фельетон уже готов! Да. Непременно. И передайте товарищу Сорочкину, что его статья не прошла. Это не наш стиль!.. Да, Эдит Тимофеевна, все сделаем. Ну вы же меня знаете? Знаете... Кого? Несдержанного? Можете не сомневаться, он в наших руках. Мы этим «охотникам» все провода телефонные пообрываем! Можете не сомневаться!.. Статью товарища Ксенофонтова?.. Проработал c фельетонным блеском! Но текучка нас все равно заедает, настигает и давит! Товарищ Маркированный отбивается, как может! Всего хорошего, до свидания.
Остап бесцеремонно сел напротив стола.
– Вам что, товарищ? – скороговоркой спросил Фицнер, приставив трубку к щеке ниже уха.
Остап вместо ответа вытянул из кармана удостоверение и тут же убрал. В течение следующей минуты он не мог не заметить на лице Фицнера смеси недоумения и недоверия.
– Я по поводу вашей заметки «Растленные нэпманы».
– Да, я вас слушаю...
– Да нет, Василий Маркович, это вас я хочу послушать!
Недоумение Фицнера стало еще заметнее.
– Вот приехал в ваш город по делам службы, я из республиканского управления, сидим c товарищем Свистопляскиным, думаем, разрабатываем план решительных действий, сами знаете, время нынче какое, а тут ваша статья!..
Теперь Остап видел, что, наконец, достигнут нужный эффект, что на лице Фицнера та самая гримаса, какая должна быть.
Услышав слово «республиканского», Василий Маркович напрягся, будто в хорошем обществе сел на ежа, а кричать неудобно. Он-то было подумал, что это кто-то c Диктатуры пролетариата, причем новенький, так как Василий Маркович никогда его раньше не видел, может, даже добровольный агент. А оно вон как!..
– Я понимаю, – промолвил он, сникнув.
– Вы, товарищ Фицнер, не волнуйтесь сильно-то. Мы ведь пока никаких оргвыводов не сделали. Я решил сам зайти к вам, побеседовать, как говорится, в порядке шефской помощи. А, Василий Маркович?!
Бендер рассмеялся. Фицнер тоже попробовал, но у него не очень получилось.
– Вы-то хоть сами понимаете, что это левый загиб? – мрачно улыбаясь, сказал Остап. – Что это беспредметно и не актуально?.. Это не по-советски. Подача материала при объективно правильном замысле субъективно враждебна.
Фицнер вздрогнул, будто у него над ухом выстрелили из ружья.
– Чем же враждебна моя статья? – краснея до слез, прошептал он. – Чем?
– Вы в вашей статье, товарищ Фицнер, порочите достоинство трудящегося человека! Вы демагогически вопрошаете, за что мы проливали кровь! Да как у вас перо повернулось написать такое!.. – Остапа, явно, понесло. Он понял, что уже пора. – Мы проливали кровь, товарищ Фицнер, не для того, чтобы, как при жестоком царском режиме, только работать и совсем не отдыхать. Советский человек, вы же знаете, это звучит гордо! Наш труженик имеет право и вполне может хорошо, культурно отдыхать. А вы говорите о бескультурье! И это в то время, когда в стране развернулась небывалая гонка образования, идет уничтожение кулачества как класса, стройки охватили всю страну, рисуется прекрасная картина социалистических городов, люди мечтают о новом быте, а вы?!
За день до того, как Суржанский потерял свой партбилет, «Охотник» пригласил в свою редакцию на банкет московскую знаменитость поэта Фому Несдержанного. Но судьбе было угодно, чтобы информация просочилась в уши главного редактора «Правды» товарища Маркированного Владимира Ильича. На сверхсекретной летучке «правдинцы» приняли решение: Фома Несдержанный должен посетить исключительно их редакцию, а все попытки «охотников» отбить у «правдинцев» Фому постараться свести на нет. Так в Доме печати был накрыт второй банкетный стол, а между редакциями завязалась война.
Военачальники сошлись лицом к лицу на лестничной площадке третьего этажа.
– Что же это получается, Владимир Ильич?! – возопил главный редактор «Охотника» товарищ Ямочкин. – Это наш гость! Вы не имеете права.
– В корне отметаю! В корне! Ваши позиции, Иван Семенович, слабы, – произнес Маркированный. – Товарищ Несдержанный, в любом случае, должен подняться на второй этаж.
– Это наша инициатива!
– Ваша? Да, согласен. Но к вам в редакцию таких людей запускать нельзя.
– Это почему же?
– Нельзя и все, – быстро, отрывисто и веско сказал Маркированный. – Что подумает о нашем городе товарищ Несдержанный? Что? У вас же не журнал, а черт знает что!
– Вы не имеете права! – в отчаянии прокукарекал Ямочкин.
– Чем вы будете его кормить? Может быть мухами? – пошутил военачальник «Немешаевской правды».
– То есть вы, товарищ, хотите сказать, что кроме как мухами нам его кормить нечем? – возмутился Ямочкин.
– Именно это, товарищ, я и сказал! – прожужжал Маркированный.
– Знаете, кто вы после этого?
– Кто же я после этого, товарищ?
– Вы, товарищ, после этого безответственный!
– Это почему же я, товарищ, безответственный? Я-то, как раз, ответственнен! А вот вы, товарищ, безответсвенны!
– Это я безответственный? Чем же я, товарищ, безответсвенный?
– Тем, что вас, товарищ, ответственным никак нельзя назвать!
– А вы, значит, ответственный? Вы, значит, можете делать в мой адрес безответственные обвинения?
– Ну если вы, товарищ, можете делать безответсвенные выпады, то почему же я не могу делать безответственные обвинения?
– А потому, товарищ Маркированный, что из вас безответственность хлещет водопадом!
– Чем, чем, чем?
– Водопадом, товарищ, водопадом!
– Ах, водопадом!
– Да вы просто-напросто, товарищ Ямочкин, дурачок!
– Ну, знаете ли, – вынужден был сказать Ямочкин. – Это уже свинство!
– У вас же никакой критики нет! – как ни в чем не бывало продолжал Маркированный. – Курам на смех.
– Есть критика!
– Нет, Иван Семенович! Нет у вас в журнале никакой критики.
– А может, нам вообще каждое критическое выступление в нашей газете оплачивать? – вытягиваясь во весь рост, кудахтнул Ямочкин. – Учредить так называемый Фонд критики? Или еще что-нибудь вроде этого?
– Может быть! – язвительно усмехнулся редактор местной «Правды». – Но Фонда-то нет! Значит и Несдержанного у вас не будет! Ха!
– Ах так?
– Да так!
Иван Семенович плюнул на пол и понесся карьером на третий этаж. Через минуту рядом c конференц-залом стояло около десяти решительных «охотников».
– Не хотите по-хорошому, будем применять силу. Товарищи, рассредотачивайтесь по зданию. Нечего тут церемониться! Менелаев, Лжефилиппов, Ардалионов – дежурить у входа... где заведующий литературной частью?.. хорошо! Мальчиков, «борзописец» Клаксонов и Иероним Полиектович – на улицу, остальные – за мной.
Отряд «охотников» под предводительством Ямочкина c криками «У-p-p-а!» начал наступать на «правдинский» второй этаж.
– Войны захотели? Ну, будет вам война!
И товарищ Маркированный, в свою очередь, помчался на первый этаж.
Войска сошлись на первом этаже в апендиксе между холлом и мраморным выгоном вестибюля. Раздался бой вестибюльных часов.
– Товарищи, давайте все-таки по-человечески разберемся! – предлагали «охотники».
– А вы не хотите по-человечески! – возражали «правдинцы».
– Но ведь так же нельзя! – недоумевали «охотники».
В это время в Доме печати появился Остап Бендер.
– Мне нужен товарищ Фицнер, – важно сказал Остап, остановившись между противоборствующими сторонами.
– Василий Маркович? – выдвигаясь на полкорпуса вперед, спросил кто-то из «охотников».
– Василий Маркович, – подтвердил Остап.
– Василий Маркович заведует отделом «Параллели и меридианы», – добродушно сказал кто-то из «правдинцев». – Поднимитесь, товарищ, на второй этаж.
– А что тут происходит?
– Проходите, товарищ, не мешайте работать! – хором воскликнули «правдинцы» и «охотники».
Остап хмыкнул, сдунул пылинку c рукава пиджака, поднялся на второй этаж и, шаркнув ногой, ударил по двери c табличкой «Параллели и меридианы». Дверь визгливо спела и впустила Бендера в кабинет. Репортер Фицнер в синей рубахе c закатанными выше локтя рукавами сидел за большим конторским столом и, свесив голову вниз, говорил по телефону. На столе лежала новая стопа гихловской бумаги, пишущая машинка сияла белыми кнопками.
– Да... Нет... И это поддерживаю. А фельетон уже готов! Да. Непременно. И передайте товарищу Сорочкину, что его статья не прошла. Это не наш стиль!.. Да, Эдит Тимофеевна, все сделаем. Ну вы же меня знаете? Знаете... Кого? Несдержанного? Можете не сомневаться, он в наших руках. Мы этим «охотникам» все провода телефонные пообрываем! Можете не сомневаться!.. Статью товарища Ксенофонтова?.. Проработал c фельетонным блеском! Но текучка нас все равно заедает, настигает и давит! Товарищ Маркированный отбивается, как может! Всего хорошего, до свидания.
Остап бесцеремонно сел напротив стола.
– Вам что, товарищ? – скороговоркой спросил Фицнер, приставив трубку к щеке ниже уха.
Остап вместо ответа вытянул из кармана удостоверение и тут же убрал. В течение следующей минуты он не мог не заметить на лице Фицнера смеси недоумения и недоверия.
– Я по поводу вашей заметки «Растленные нэпманы».
– Да, я вас слушаю...
– Да нет, Василий Маркович, это вас я хочу послушать!
Недоумение Фицнера стало еще заметнее.
– Вот приехал в ваш город по делам службы, я из республиканского управления, сидим c товарищем Свистопляскиным, думаем, разрабатываем план решительных действий, сами знаете, время нынче какое, а тут ваша статья!..
Теперь Остап видел, что, наконец, достигнут нужный эффект, что на лице Фицнера та самая гримаса, какая должна быть.
Услышав слово «республиканского», Василий Маркович напрягся, будто в хорошем обществе сел на ежа, а кричать неудобно. Он-то было подумал, что это кто-то c Диктатуры пролетариата, причем новенький, так как Василий Маркович никогда его раньше не видел, может, даже добровольный агент. А оно вон как!..
– Я понимаю, – промолвил он, сникнув.
– Вы, товарищ Фицнер, не волнуйтесь сильно-то. Мы ведь пока никаких оргвыводов не сделали. Я решил сам зайти к вам, побеседовать, как говорится, в порядке шефской помощи. А, Василий Маркович?!
Бендер рассмеялся. Фицнер тоже попробовал, но у него не очень получилось.
– Вы-то хоть сами понимаете, что это левый загиб? – мрачно улыбаясь, сказал Остап. – Что это беспредметно и не актуально?.. Это не по-советски. Подача материала при объективно правильном замысле субъективно враждебна.
Фицнер вздрогнул, будто у него над ухом выстрелили из ружья.
– Чем же враждебна моя статья? – краснея до слез, прошептал он. – Чем?
– Вы в вашей статье, товарищ Фицнер, порочите достоинство трудящегося человека! Вы демагогически вопрошаете, за что мы проливали кровь! Да как у вас перо повернулось написать такое!.. – Остапа, явно, понесло. Он понял, что уже пора. – Мы проливали кровь, товарищ Фицнер, не для того, чтобы, как при жестоком царском режиме, только работать и совсем не отдыхать. Советский человек, вы же знаете, это звучит гордо! Наш труженик имеет право и вполне может хорошо, культурно отдыхать. А вы говорите о бескультурье! И это в то время, когда в стране развернулась небывалая гонка образования, идет уничтожение кулачества как класса, стройки охватили всю страну, рисуется прекрасная картина социалистических городов, люди мечтают о новом быте, а вы?!