спорить ни к чему. Хог, всепожирающий яростный огонь, равно страшен и для
людей, и для карваров... Ни те, ни другие не станут его применять! Но если
одна из сторон осмелится это сделать, другая ответит.
Блейд прикрыл глаза, и в памяти всплыло суровое лицо Фаттаргаса -- в
тот самый миг, в минуту прощания на вершине огромной скалы, с которой он
воспарил в небо Таллаха. Взлетел вверх и рухнул вниз, чтобы очнуться на
Земле... "Алый огонь, разрушающий и благословенный, первая ступень Силы, --
шептали губы таллахского мага. -- Он твой!" Но пирокинез, прощальный дар
старого мудреца, передаренный потом и Иглстазе -- даже если б он был сейчас
с ним! -- оказался бы тут бесполезным. Вероятно, подумал странник, его
самого сожгли бы на костре -- в назидание всем прочим хогнинам!
Но Фаттаргас сказал тогда еще что-то... Что? Он напряг память и вновь
услышал негромкий размеренный голос чародея. "Синее пламя -- наказующее,
вторая ступень Силы, зеленое -- исцеляющее, третья ступень. Я не могу
подарить их тебе, сын мой, ты не сможешь это принять..."
Синее пламя! Холодный и жгучий огонь, которым маги Таллаха карали
преступников! Если бы он мог сейчас исторгнуть его на подступающую к стенам
крепости орду! Но -- "я не могу подарить, ты не сможешь принять..."
Блейд открыл глаза и посмотрел на темную тучу бревен, всплывавшую из
бирюзовой бездны, до нее оставалась едва ли сотня ярдов.
-- Если тебя пугает огонь, -- сказал он, не поворачивая головы к Ханку,
-- тогда пусть ударят из катапульт. Пусть бьют тяжелыми ядрами -- они
провалятся меж бревен и, может быть, прикончат десяток-другой безносых. И
пусть люди начнут швырять камни вниз... хотя я не думаю, что нам удастся
убить многих
-- Это дело! -- Ханк повеселел и, приставив руки рупором ко рту,
проорал приказ расчетам катапульт. Ронтар, находившийся на юго-западной
башне, видимо, понял, в чем дело, и все боевые машины начали лихорадочно
выбрасывать тяжелые округлые камни. Люди тоже зашевелились, одни тащили ядра
на стену, другие, с натугой приподнимая груз, сбрасывали в пропасть. Темные
глыбы базальта с размаху ударяли в бревна, заставляя их крутиться,
раскачиваться, дергаться, затем камни исчезали в туче поднимавшихся стволов,
и никто не сумел бы сказать, скольких тварей они убили и покалечили на своем
смертоносном пути к желтой равнине Римпады.
Бревна всплыли. Окружив с трех сторон скалистый мыс и стоявший на нем
форт широким полукольцом, непроницаемая для стрел и дротиков преграда
застыла, замерла в неподвижности, и только удары каменных ядер чуть
встряхивали ее, заставляя колебаться. Внезапно над головой странника
раздалась пронзительная трель горна -- раз, другой, третий; капитан Ронтар
звал сарпатцев на помощь. И сразу, словно дождавшись нужного сигнала, стволы
раздвинулись, и на крепостные стены полетели канаты со стальными крюками.
Карвары, хлынувшие из-под прикрытия бревен, взбирались по ним с
дьявольской ловкостью. На этот раз у них не было щитов, только шлемы на
нечеловечески огромных головах, пояса и широкие портупеи из толстой кожи, да
секиры и клинки, подвешенные к запястьям. Молчаливая многотысячная орда
атаковала форт.
-- Стреляйте! -- выкрикнул Ханк, махнув рукой арбалетчицам, но те уже
приступили к делу. В воздухе загудели тяжелые стальные болты, взвизгнули
пружины самострелов; за каждым звонким щелчком спускаемой тетивы неизменно
следовал глухой удар, когда наконечник проламывал кость. Остальные бойцы
ханковой сотни швыряли камни и дротики, либо пытались перерезать канаты,
толстые и на диво прочные. Блейд не делал ничего, уперев меч в каменную
плиту пола и сложив руки на рукояти, он ждал. Северную стену цитадели
атаковали тысячи две безносых, и даже если четверть из них падет от дротиков
и стрел, остальные все равно доберутся до парапета. Пятнадцать сотен против
ста! Знатная будет резня, подумал он, пока стоит поберечь силы.
Внезапно ему показалось, что с башни вновь раздался трубный звук горна.
Но нет; то был человеческий голос, необычайно мощный и сильный баритон.
Подняв взгляд, странник увидел старого Ирнота: скальд стоял, воздев вверх
сухие жилистые руки, с запрокинутой головой и закрытыми глазами. Долгий
протяжный вопль -- или стон? -- рвался из его груди; вибрирующая печальная
нота, исторгнутая будто бы не горлом человека, а басовой трубой.
Ирнот опустил руки и запел. Вероятно, это был какой-то древний боевой
гимн, Блейд почти не различал слов, впитывая в себя лишь мелодию -- резкую,
звенящую, с неожиданными перепадами тональностей. Он словно слышал лязг
клинков, яростные крики сражающихся, бешеное ржанье разъяренных коней, хрип
умирающих, грохот столкнувшихся колесниц... Эта песня обладала странной
колдовской силой -- он чувствовал, как наливаются мощью мышцы, как рукоять
меча начинает теплеть, как в груди рождается рык -- громоподобный рев
жаждущего добычи хищника. Вероятно, бойцы Арколы оказались столь же
восприимчивыми к талантам скальда: он видел, как распрямляются их плечи, как
яростный огонь вспыхивает в глазах.
-- Магия? -- с трудом прохрипел Блейд, повернувшись к джарату и с
трудом подавляя желание испустить оглушительный вопль.
-- Магия, -- так же напряженно ответил Ханк. Его пальцы мертвой хваткой
вцепились в древко топора, жилы на висках вздулись, зрачки сверкали словно
раскаленные угли. -- Магия, Блейд, самая черная магия -- та, что будит
страсть к убийству!
-- Как он это делает?
-- Не знаю. Спроси у него, если останешься жив.
Ханк отвернулся, вскинул свой топор и с внезапно прорвавшимся диким
ревом обрушил его на блестящий шлем карвара. Бойцы Арколы подхватили этот
крик, арбалетчицы, собравшись у башен, продолжали вести перекрестный огонь,
мужчины же сменили камни и дротики на мечи и секиры. Нападающие взбирались
на стены по сотне канатов, цепляясь за швы между камней когтистыми лапами --
молчаливые, упорные, многочисленные, как муравьи. За зубцами парапета стоял
рев и вой, взлетали клинки и топоры, звенели под ударами шлемы, с сухим
треском раздавалась кость, кровавыми брызгами разлетались роговые щитки, с
резким щелкающим звуком лопались под лезвиями канаты. Люди словно обезумели,
сейчас эти рирдоты и лоны будто превратились в единую слаженную машину для
убийства, рассекавшую живую плоть десятками блестящих стальных полос.
Блейд почувствовал, как безумие охватывает его. Была ли тому причиной
колдовская песнь Ирнота или ощущение ненависти, исходившей от нападающих, их
нечеловеческие уродливые зеленоватые лица, их молчаливое и дьявольское
упорство? Он не знал, не мог сказать, он понимал лишь одно -- что должен
рубить этих мерзких зеленокожих и безносых тварей, протыкать их насквозь,
сбрасывать со стены в голубую пропасть Римпады, в мир, из которого они
всплыли сюда точно грязная пена. Урпатская история повторялась, меч в руках
пылал огнем, и ни железо, ни кость не могли выдержать его сокрушительных
ударов.
Он ревел, не слыша собственного голоса, не сознавая, что рот его широко
раскрыт, что вместе с тяжкими выдохами из него вырывается этот яростный
жуткий боевой вопль, способный устрашить льва. Таллахский клинок блистал как
молния; плиты на широком уступе меж каменных зубцов окрасились бледнорозовой
кровью, она потоками стекала вниз по стене, и лапы поднимавшихся вверх
врагов начали скользить и срываться.
Воистину они поднимались навстречу смерти! Без страха, упрямые и
молчаливые, они лезли наверх, не успевая вскинуть свое оружие, клинок, на
котором расцвели сейчас кровавые тюльпаны, обрушивался на них, и тяжелые
безжизненные тела летели со стены в бездну, все еще сверкая глазами и
угрожающе скаля клыки. Перед странником блестели три стальных крюка и три
каната свисали вниз, но он не пытался перерубить их, пусть лезут и пусть их
будет больше! Еще больше! Еще! Он не остановится, пока не перебьет всех
зеленокожих тварей! Всех, что пришли к Сарпате, всех, что прячутся в
Акка'Ранзоре, всех, что затаились на дне Нижнего Мира, скрывшись в его
пещерах и желтых лесах!
Еще три крюка звякнули о зубцы парапета, и Блейд вскочил на уступ.
Отсюда он доставал врагов на ярд ниже края стены, и это было очень удобно:
балансируя на скользком от крови камне, он размахнулся -- слева направо,
потом справа налево. Клинок его огромного эспадона как будто выпустил дюжину
блистающих жал -- серебристый веер, на котором пылали цветы смерти. Карвары
не могли приблизиться к нему, он сметал их со стены словно нелепые,
обтянутые зеленой кожей манекены.
Внезапно чей-то крик прорвался сквозь кровавый дурман:
-- Блейд! Осторожнее! Спустись вниз! Блейд!
Ханк? Что ему нужно? Чего он беспокоится?
Неважно! Меч странника продолжал свою чудовищную работу.
На плечи его упала веревка. Лассо? Блейд хотел засмеяться, но из горла
его вырвалось только рычание. Он рассек веревку мечом.
Еще веревка и еще? Дьявол с ними! Они не помешают рубить безносых
ублюдков! Меч, рассыпая букет кровавых тюльпанов, веером прошелся вдоль
стены.
Внезапно Блейд почувствовал, как его тянут вниз. Кто-то вскочил за ним
на уступ парапета, обхватил за пояс, пытаясь удержать, кто-то кричал
тревожное, предупреждающее... Помотав головой, он только рыкнул в ответ.
Он нужен этим тварям -- там, внизу? Хорошо, он придет! Вместе со своим
мечом!
Яростно вскрикнув, он поднял клинок, не сопротивляясь больше
натянувшимся веревкам. Мгновение -- и он вознесся в Раннару, в небо, такое
же чистое и ясное, как в незабвенном Таллахе, он парил в его хрустальной
беспредельности, словно ангел возмездия и смерти, потрясающий окровавленным
мечом. Потом полетел вниз.
С сияющих небес Таргала Ричард Блейд падал на его негостеприимную
землю.
Он очнулся от забытья в каком-то темноватом каземате с низким потолком,
нависавшим будто бы на расстоянии протянутой руки. Здесь плавали клубы дыма,
остро и едко пахло металлом и гарью, откуда-то доносился звон и тяжкие
вздохи кузнечных мехов.
Блейд открыл глаза и повернул голову -- рядом с ним на каменном полу
лежал Ханк. Ханкамар Киталла, рирдот, первый джарат-лейтенант Арколы Байя...
Это было правильно; они сражались рядом и лежать тоже должны рядом. Но
почему в кузнице? Кто их сюда принес?
Веки Ханка приподнялись, взгляд уперся в лицо Блейда -- осмысленный,
вопрошающий. Но у странника был свой вопрос. Едва двигая одеревеневшими
губами, он прохрипел.
-- Мы удержали форт?
Ханк моргнул, казалось, он никак не мог понять этих слов.
-- Мы удержали форт?
Губы джарата шевельнулись, и Блейд скорее догадался, чем услышал:
-- Теперь это для нас неважно... все равно...
-- Все равно?
Он попытался сесть, но вдруг получил сильный удар по ребрам. Секунду
странник в недоумении глядел на толстую четырехпалую лапу, что нанесла удар,
потом поднял глаза вверх: над ним маячила безносая зеленокожая физиономия в
низко надвинутом шлеме с алым знаком на забрале, напоминавшем коготь. Такой
же знак блестел на грудном щитке склонившегося над ним карвара; слева на
поясе у него висел меч, справа -- серебряная чаша на цепочке. У стены стояло
еще с полдюжины тварей, а перед ними -- человек, тощий, жилистый и черный.
Внезапно Блейд понял, что темный цвет кожи не был дарован тощему от рождения
-- просто ее покрывала навечно въевшаяся угольная пыль.
-- Ты -- лежать. Ты -- шевелиться, я -- бить, -- монотонно произнес
карвар со знаком алого когтя. Его круглые золотистые зрачки мерцали в
фосфоресцирующем свете, струившемся от расставленных по углам корзин.
Я -- встать, ты -- лечь! -- рявкнул Блейд, чувствуя, как ненависть
вновь охватывает его. -- Лечь -- не шевелиться -- мертвый!
Он вновь попробовал приподняться, но карвар издал не то шипение, не то
свист, и две массивные фигуры отделились от стены. В следующую секунду горла
и груди странника коснулись острия клинков.
-- Не надо, Блейд, -- с натугой выдохнул Ханк, -- не надо. Попадем на
мясо.
-- Умный! -- теперь карвар ткнул в бок второго пленника. -- Умный! Не
хотеть -- стать -- мясо. Так! -- Он ощерил пасть. -- Этот -- глупый! --
Когтистая лапа проехалась по ребрам Блейда. -- Слизь! Глупый! Но большой!
Крепкий!
-- Ты еще не знаешь, какой я крепкий, черепашье дерьмо, -- произнес
Блейд, ярость распирала его. -- Когда я доберусь до твоих ребер -- или что
там под твоей вонючей шкурой -- будет стоять сплошной хруст. -- Внезапно он
понял, что говорит поанглийски, и смолк.
-- Глупый, -- резюмировал карвар с когтем. -- Говорить -- не понять.
Лучше -- не говорить, лучше -- работать. Иначе -- мясо! -- он выразительно
щелкнул челюстями
-- Помолчи, бредоннец, -- посоветовал Ханк, в полной неподвижности
лежавший рядом. -- Если нас сейчас сожрут, то будет уже не на что надеяться.
Справившись с гневом, Блейд в знак согласия прикрыл глаза; замечание
молодого джарата было совершенно резонным.
-- Ты! -- карвар, ткнув когтистым пальцем в сторону тощего человека,
отцепил висевшую на поясе чашу. Тощий сделал осторожный шаг вперед. -- Пить!
Мне!
Через минуту, шумно прихлебывая из сосуда, он начал давать тощему
инструкции:
-- Ты -- брать -- этого -- и этого, -- теперь когтистый палец указал
поочередно на каждого из пленников. -- Два -- больших -- крепких! Махать --
молот. Махать -- хорошо! Если -- плохо, ты -- говорить, я -- есть -- два --
больших -- крепких. Ты -- не говорить, я -- есть -- ты. Понимать?
-- Ясно, чего уж там, -- запорошенный угольной пылью человек угрюмо
сморщился. -- Вам тоже ясно? -- спросил он пленников и, когда Ханк
утвердительно хмыкнул, распорядился: -- Вставайте! Пища и ночь отдыха, чтоб
отойти от их проклятого зелья... а с рассветом -- к наковальне! Слышали, что
Коготь велел? Махать молот хорошо, иначе есть! Либо вас, либо меня, если не
донесу!
* * *
Проклятой зелье, о котором упоминал старшина молотобойцев, являлось на
самом деле каким-то газом; люди, надышавшись им, приходили в каталептическое
состояние, которое, в зависимости от дозы, могло длиться от часа до
нескольких дней. Все жизненные функции замирали, снижалась потребность в
кислороде, и пленников можно было транспортировать в густой атмосфере
Римпады словно бесчувственные бревна. Как объяснили Блейду рабы из кузнечной
мастерской, именно таким образом их с Ханком и доставили от сарпатской бухты
в Акка'Ранзор. Правда, путь проходил не по поверхности земли, где карвары
вообще показывались редко; они предпочитали жить в пещерах, заполненных
бирюзовым туманом, и перемещаться в длинных тоннелях, протянувшихся на сотни
миль. Странник так и не сумел выяснить, пользовались ли они при этом
какими-то транспортными средствами или путешествовали пешком. В любом
случае, дорога от Сарпаты до карварской крепости заняла не один день, и
значит, им с Ханком поднесли изрядную дозу местного наркотика.
Страннику так и не удалось восстановить в памяти все обстоятельства
пленения, и джарат ничем не мог ему помочь. Он вскочил на парапет, пытаясь
удержать приятеля, но тут же был захвачен арканами и сброшен вниз, в
бирюзовый воздух Римпады. Вероятно, их просто подвесили на веревках, пока
оба не потеряли сознания, а затем дали понюхать этого газа, превращавшего
человека в деревяшку. Впрочем, поев горячего, выспавшись и снова поев,
Ричард Блейд и Ханкамар Киттала, новые узники и рабы карварской цитадели
Акка'Ранзор, почувствовали себя вполне сносно. Достаточно хорошо, чтобы
махать десятифунтовой кувалдой с утра до ночи!
Они и махали -- уже дней десять. Эта работа не была Блейду в тягость,
как и сон на жестком ложе в подземной камере, где ночевали еще два десятка
кузнецов. Он даже отметил некую приятную перемену -- огонь на Акка'Ранзоре
не находился под запретом, и любой мог приготовить себе горячее без риска
попасть в ту же печь, на которой варился бульон. Это было хорошо, и вторым
столь же приятным обстоятельством являлся поток любопытнейшей информации,
щедро изливавшейся из уст кузнецов, плотников, шорников, пастухов,
забойщиков скота, носильщиков, поваров и прочего люда, который суетился в
подземельях и на поверхности Акка'Ранзора, плавил руду, ковал железо и
заботился о пище для своих повелителей. Плохо же было то, что Блейд не
переносил даже вида карваров; при их приближении его начинало трясти от
бешенства.
Правда, они не любили болтаться у кузниц и огня, хотя причины, по
которым зеленокожие обитатели Римпады избегали жаркого ревущего пламени,
оказались совсем иными, чем у людей. Людей страшили последствия, карваров же
-- сам их первоисточник. Люди избегали разводить огонь в своих городах,
выстроенных из чикры -- прекрасной легкой чикры, которая так отлично
обрабатывалась и была буквально даром Божьим для этого мира; издревле они
выносили все производства, связанные с огнем, за городскую черту, в пещеры и
каменные здания, откуда ни искорки не могло долететь до их домов и лесов,
покрывавших изрядную часть обитаемых плоскогорий. Это стало традицией,
освященным временем законом, и всякий, нарушивший его, подлежал вечному
изгнанию или мучительной казни, ибо из-за неосторожности одного могли
погибнуть многие -- почти все, если бы воспламенились леса чикры.
Люди Таргала, однако, не испытывали мистического ужаса перед огнем. В
их обществе, как и на Земле, существовало множество профессий, связанных с
горнами, печами и кострами; все эти мастера проходили долгое и тщательное
обучение, и труд их оплачивался хорошо. Еще бы! Ведь им приходилось терпеть
массу неудобств, чтобы обеспечить соплеменников металлическими изделиями,
стеклянной посудой, обожженными горшками и горячей пищей! Им приходилось
жить в домах из мертвого камня при своих мастерских либо добираться к ним из
города; им надо было соблюдать величайшую осторожность в работе и в оба
глаза следить за своими учениками; наконец, не всякая женщина согласилась бы
разделить их нелегкую судьбу полуотверженных -- правда, весьма уважаемых и
нужных специалистов. Тем не менее таргальцы с разумной осторожностью
использовали огонь, ибо он являлся таким же необходимым элементом
цивилизации, как колесо, культурные злаки, домашние животные и крыша над
головой.
Что касается карваров, то огонь был для них просто непривычен. В бедной
кислородом Римпаде не мог бы, пожалуй, понастоящему воспламениться и бензин;
древесина и уголь там не столько горели, сколько тлели. Буйное,
ослепительное и жаркое пламя являлось для зеленокожих столь же непонятной,
ужасающей и разрушительной стихией, как раскаленная лава, выплеснутая
вулканическим кратером, как яростная волна цунами или многофутовый пласт
льда, внезапно сковавший океан. Вдобавок эта стихия была порождением
Среднего Мира, дитем жидкого воздуха, которым они могли дышать не более
пяти-шести часов: затем их кровь перенасыщалась кислородом и наступало
отравление.
Но никакая культура не может развиваться без огня, и карвары не
составляли исключения. Они питались сырым мясом и вполне бы обошлись без
кухонь, глиняных горшков, стеклянной посуды, свечей, золотых украшений и
фейерверков, но им был нужен металл -- для оружия и прочих вещей, которые
должны иметь надлежащую прочность, долговечность и остроту. И они решили эту
проблему самым рациональным и естественным путем -- с их точки зрения,
разумеется: отвоевали несколько частиц Раннара, населив их подневольными
существами, которые умели обращаться с огнем. Поскольку же со временем можно
привыкнуть ко всему -- даже к тому, что еще вчера казалось таинственным и
ужасным, -- то Блейд не сомневался, что кое-кто из безносых уже относится к
огню вполне терпимо. Например, тот же Тосс'от, надсмотрщик Коготь, который
первым приветствовал его и Ханка в Акка'Ранзоре! Этот карвар с алым крючком
на груди, надзиравший над всеми узниками, не боялся огня, а значит, мог при
случае натянуть арбалет и послать в любой из городов Среднего Мира стрелу с
пылающим пучком пакли на острие. Так что опасения Ханка и капитана Ронтара
отнюдь не являлись игрой воображения.
Иногда Блейд, раз за разом обрушивая молот на раскаленные полосы
железа, пытался обнаружить корни своей иррациональной ненависти к карварам.
Странно! До сих пор он был уверен, что не страдает антропоцентризмом!
Четырехрукие катразские хадры не являлись людьми, но он относился к ним с
симпатией... как и к примитивным племенам, встреченным в Уркхе и в Брегге...
Пожалуй, лишь гобуины, чудовищные стражи Джедда, вызывали у него неприязнь,
поскольку были такими же отвратительными и жестокими, как карвары.
Неприязнь, но не ненависть! Они были слишком глупы, чтобы их ненавидеть!
Возможно, в этом-то и кроется причина? В том, что он видит в карварах
равный человеческому, но злонамеренный разум? Или же его чувства подогревают
их гастрономические пристрастия? Они и в самом деле использовали людей как
скотину, которую можно заставить работать, а можно и пустить на убой...
Блейду, однако, казалось, что существует какой-то иной повод для столь
активного неприятия карваров. Рядом с ними он ощущал какое-то странное
напряжение, какое-то давление, возникающее где-то в глубине -- в разуме?.. в
душе?.. в сердце?.. -- заставлявшее его едва ли не передергиваться всем
телом. Припомнив свои ощущения от прежних встреч с зеленокожими, он решил,
что именно это послужило причиной ярости, с которой он дрался в Урпате и в
сарпатском форту. Не исключалось, что в последнем случае виновны и чары
старца Ирнота, но на него, на Ричарда Блейда, они подействовали сильнее, чем
на прочих бойцов Арколы. Странно! Странно и то, что во время первого
контакта с безносыми -- месяц назад, на плоту -- он не испытывал к ним
особой ненависти. По крайней мере поначалу, уточнил Блейд. Они были
противниками, обычными противниками, с которыми он сражался и которых убил
-- но сделал это с холодным сердцем. Во всяком случае, гнев не помешал ему
точно рассчитать все свои действия во время той схватки...
Наконец, после долгих размышлений, Блейду стало казаться, что ненависть
его сродни наведенному магнетизму: она слабела, когда он не видел безносых,
и вновь вспыхивала яростным пламенем в их присутствии. Может быть, на самом
деле карвары ненавидели людей, а его собственные ощущения являлись лишь
отблеском тех черных чувств, которые нижняя раса питала к верхней? Он знал,
что одарен ментальным талантом -- не очень большим, но все же позволявшим
работать с телепортатором и другими приборами с мысленным управлением;
возможно, эта способность позволяет в какой-то степени улавливать мысли
карваров? Даже не мысли, а эмоциональный настрой, эмпатические переживания?
Наверняка беседа по душам с одним из надсмотрщиков -- с тем же Когтем,
например, -- прояснила бы многое, но на это рассчитывать не приходилось. К
тому же такая беседа предполагала владение языком, а люди не знали наречия
карваров. Понаблюдав за зеленокожими, Блейд начал сомневаться, что у них
вообще существует развитый устный язык. Они обменивались жестами, испускали
шипение, скрип, скрежет -- звуки, совершенно недоступные для человеческого
горла, и слишком краткие, чтобы их можно было счесть настоящей речью. И все
же они отлично понимали друг друга! И Блейд, со скрежетом зубовным наблюдая
за зеленокожими, начал догадываться, что эта раса владеет сверхчувственным
даром, столь редким среди людей. Правда, у грубых воинов и надсмотрщиков ин
проявлялся не слишком заметным образом.
Иногда эти наблюдения и раздумья Блейда прерывались другими мыслями. Он
то горевал о вновь утраченном таллахском мече, то вспоминал лицо и жаркие
объятия Дионы; ему хотелось бы вновь увидеть свою зеленоглазую подружку.
Временами он вел долгие беседы с Ханком, стараясь поддержать в нем бодрость
духа. Джарат страстно мечтал о побеге, Блейд же относился к такой
возможности более спокойно, так как нераскрытые тайны Нижнего Мира влекли
его не меньше, чем губы и тело Дионы. В конечном счете странник решил, что
ему нечего жаловаться на судьбу: он хотел попасть в Акка'Ранзор, и он туда
попал.
* * *
Однажды их с Ханком и еще десятком мужчин покрепче отправили наверх, в
помощь грузчикам, перетаскивавшим забитый скот. Пастухи регулярно пригоняли
десятки животных, овец и мелких таргальских коров; их резали, разделывали на
крупные части и швыряли мясо в несколько глубоких колодцев, на дне которых
мерцал голубоватый туман.
Попасть в пастухи считалось большой удачей. Они жили на поверхности,
дышали чистым воздухом и каждый день могли видеть солнце и ясные небеса.
Собственно, никто не запрещал мастеровым и ремесленникам выбираться наверх
-- в свободное время, разумеется. Однако долгий рабочий день выматывал все
силы, и большинство подневольных тружеников не имело никакого желания
любоваться солнечным закатом и яркими звездами.
Блейд с Ханком провели с пастухами и забойщиками два дня, и страннику
вполне хватило этого времени, чтобы навести все необходимые справки и
изучить местность. Теперь он понимал, почему карвары не ограничивают свободы
передвижения рабов, интересуясь лишь результатами их труда. Бежать с
Акка'Ранзора было некуда, и до сих пор это никому не удавалось; бирюзовый
туман Римпады, окружавшей остров, держал пленников крепче цепей и решеток.
Собственно говоря, тут было два острова, весьма обширных, каждый не
меньше тридцати миль в поперечнике. Люди находились на восточном -- высоком
безлесном плоскогорье, где выпасали скот. Его крутые обрывистые берега
людей, и для карваров... Ни те, ни другие не станут его применять! Но если
одна из сторон осмелится это сделать, другая ответит.
Блейд прикрыл глаза, и в памяти всплыло суровое лицо Фаттаргаса -- в
тот самый миг, в минуту прощания на вершине огромной скалы, с которой он
воспарил в небо Таллаха. Взлетел вверх и рухнул вниз, чтобы очнуться на
Земле... "Алый огонь, разрушающий и благословенный, первая ступень Силы, --
шептали губы таллахского мага. -- Он твой!" Но пирокинез, прощальный дар
старого мудреца, передаренный потом и Иглстазе -- даже если б он был сейчас
с ним! -- оказался бы тут бесполезным. Вероятно, подумал странник, его
самого сожгли бы на костре -- в назидание всем прочим хогнинам!
Но Фаттаргас сказал тогда еще что-то... Что? Он напряг память и вновь
услышал негромкий размеренный голос чародея. "Синее пламя -- наказующее,
вторая ступень Силы, зеленое -- исцеляющее, третья ступень. Я не могу
подарить их тебе, сын мой, ты не сможешь это принять..."
Синее пламя! Холодный и жгучий огонь, которым маги Таллаха карали
преступников! Если бы он мог сейчас исторгнуть его на подступающую к стенам
крепости орду! Но -- "я не могу подарить, ты не сможешь принять..."
Блейд открыл глаза и посмотрел на темную тучу бревен, всплывавшую из
бирюзовой бездны, до нее оставалась едва ли сотня ярдов.
-- Если тебя пугает огонь, -- сказал он, не поворачивая головы к Ханку,
-- тогда пусть ударят из катапульт. Пусть бьют тяжелыми ядрами -- они
провалятся меж бревен и, может быть, прикончат десяток-другой безносых. И
пусть люди начнут швырять камни вниз... хотя я не думаю, что нам удастся
убить многих
-- Это дело! -- Ханк повеселел и, приставив руки рупором ко рту,
проорал приказ расчетам катапульт. Ронтар, находившийся на юго-западной
башне, видимо, понял, в чем дело, и все боевые машины начали лихорадочно
выбрасывать тяжелые округлые камни. Люди тоже зашевелились, одни тащили ядра
на стену, другие, с натугой приподнимая груз, сбрасывали в пропасть. Темные
глыбы базальта с размаху ударяли в бревна, заставляя их крутиться,
раскачиваться, дергаться, затем камни исчезали в туче поднимавшихся стволов,
и никто не сумел бы сказать, скольких тварей они убили и покалечили на своем
смертоносном пути к желтой равнине Римпады.
Бревна всплыли. Окружив с трех сторон скалистый мыс и стоявший на нем
форт широким полукольцом, непроницаемая для стрел и дротиков преграда
застыла, замерла в неподвижности, и только удары каменных ядер чуть
встряхивали ее, заставляя колебаться. Внезапно над головой странника
раздалась пронзительная трель горна -- раз, другой, третий; капитан Ронтар
звал сарпатцев на помощь. И сразу, словно дождавшись нужного сигнала, стволы
раздвинулись, и на крепостные стены полетели канаты со стальными крюками.
Карвары, хлынувшие из-под прикрытия бревен, взбирались по ним с
дьявольской ловкостью. На этот раз у них не было щитов, только шлемы на
нечеловечески огромных головах, пояса и широкие портупеи из толстой кожи, да
секиры и клинки, подвешенные к запястьям. Молчаливая многотысячная орда
атаковала форт.
-- Стреляйте! -- выкрикнул Ханк, махнув рукой арбалетчицам, но те уже
приступили к делу. В воздухе загудели тяжелые стальные болты, взвизгнули
пружины самострелов; за каждым звонким щелчком спускаемой тетивы неизменно
следовал глухой удар, когда наконечник проламывал кость. Остальные бойцы
ханковой сотни швыряли камни и дротики, либо пытались перерезать канаты,
толстые и на диво прочные. Блейд не делал ничего, уперев меч в каменную
плиту пола и сложив руки на рукояти, он ждал. Северную стену цитадели
атаковали тысячи две безносых, и даже если четверть из них падет от дротиков
и стрел, остальные все равно доберутся до парапета. Пятнадцать сотен против
ста! Знатная будет резня, подумал он, пока стоит поберечь силы.
Внезапно ему показалось, что с башни вновь раздался трубный звук горна.
Но нет; то был человеческий голос, необычайно мощный и сильный баритон.
Подняв взгляд, странник увидел старого Ирнота: скальд стоял, воздев вверх
сухие жилистые руки, с запрокинутой головой и закрытыми глазами. Долгий
протяжный вопль -- или стон? -- рвался из его груди; вибрирующая печальная
нота, исторгнутая будто бы не горлом человека, а басовой трубой.
Ирнот опустил руки и запел. Вероятно, это был какой-то древний боевой
гимн, Блейд почти не различал слов, впитывая в себя лишь мелодию -- резкую,
звенящую, с неожиданными перепадами тональностей. Он словно слышал лязг
клинков, яростные крики сражающихся, бешеное ржанье разъяренных коней, хрип
умирающих, грохот столкнувшихся колесниц... Эта песня обладала странной
колдовской силой -- он чувствовал, как наливаются мощью мышцы, как рукоять
меча начинает теплеть, как в груди рождается рык -- громоподобный рев
жаждущего добычи хищника. Вероятно, бойцы Арколы оказались столь же
восприимчивыми к талантам скальда: он видел, как распрямляются их плечи, как
яростный огонь вспыхивает в глазах.
-- Магия? -- с трудом прохрипел Блейд, повернувшись к джарату и с
трудом подавляя желание испустить оглушительный вопль.
-- Магия, -- так же напряженно ответил Ханк. Его пальцы мертвой хваткой
вцепились в древко топора, жилы на висках вздулись, зрачки сверкали словно
раскаленные угли. -- Магия, Блейд, самая черная магия -- та, что будит
страсть к убийству!
-- Как он это делает?
-- Не знаю. Спроси у него, если останешься жив.
Ханк отвернулся, вскинул свой топор и с внезапно прорвавшимся диким
ревом обрушил его на блестящий шлем карвара. Бойцы Арколы подхватили этот
крик, арбалетчицы, собравшись у башен, продолжали вести перекрестный огонь,
мужчины же сменили камни и дротики на мечи и секиры. Нападающие взбирались
на стены по сотне канатов, цепляясь за швы между камней когтистыми лапами --
молчаливые, упорные, многочисленные, как муравьи. За зубцами парапета стоял
рев и вой, взлетали клинки и топоры, звенели под ударами шлемы, с сухим
треском раздавалась кость, кровавыми брызгами разлетались роговые щитки, с
резким щелкающим звуком лопались под лезвиями канаты. Люди словно обезумели,
сейчас эти рирдоты и лоны будто превратились в единую слаженную машину для
убийства, рассекавшую живую плоть десятками блестящих стальных полос.
Блейд почувствовал, как безумие охватывает его. Была ли тому причиной
колдовская песнь Ирнота или ощущение ненависти, исходившей от нападающих, их
нечеловеческие уродливые зеленоватые лица, их молчаливое и дьявольское
упорство? Он не знал, не мог сказать, он понимал лишь одно -- что должен
рубить этих мерзких зеленокожих и безносых тварей, протыкать их насквозь,
сбрасывать со стены в голубую пропасть Римпады, в мир, из которого они
всплыли сюда точно грязная пена. Урпатская история повторялась, меч в руках
пылал огнем, и ни железо, ни кость не могли выдержать его сокрушительных
ударов.
Он ревел, не слыша собственного голоса, не сознавая, что рот его широко
раскрыт, что вместе с тяжкими выдохами из него вырывается этот яростный
жуткий боевой вопль, способный устрашить льва. Таллахский клинок блистал как
молния; плиты на широком уступе меж каменных зубцов окрасились бледнорозовой
кровью, она потоками стекала вниз по стене, и лапы поднимавшихся вверх
врагов начали скользить и срываться.
Воистину они поднимались навстречу смерти! Без страха, упрямые и
молчаливые, они лезли наверх, не успевая вскинуть свое оружие, клинок, на
котором расцвели сейчас кровавые тюльпаны, обрушивался на них, и тяжелые
безжизненные тела летели со стены в бездну, все еще сверкая глазами и
угрожающе скаля клыки. Перед странником блестели три стальных крюка и три
каната свисали вниз, но он не пытался перерубить их, пусть лезут и пусть их
будет больше! Еще больше! Еще! Он не остановится, пока не перебьет всех
зеленокожих тварей! Всех, что пришли к Сарпате, всех, что прячутся в
Акка'Ранзоре, всех, что затаились на дне Нижнего Мира, скрывшись в его
пещерах и желтых лесах!
Еще три крюка звякнули о зубцы парапета, и Блейд вскочил на уступ.
Отсюда он доставал врагов на ярд ниже края стены, и это было очень удобно:
балансируя на скользком от крови камне, он размахнулся -- слева направо,
потом справа налево. Клинок его огромного эспадона как будто выпустил дюжину
блистающих жал -- серебристый веер, на котором пылали цветы смерти. Карвары
не могли приблизиться к нему, он сметал их со стены словно нелепые,
обтянутые зеленой кожей манекены.
Внезапно чей-то крик прорвался сквозь кровавый дурман:
-- Блейд! Осторожнее! Спустись вниз! Блейд!
Ханк? Что ему нужно? Чего он беспокоится?
Неважно! Меч странника продолжал свою чудовищную работу.
На плечи его упала веревка. Лассо? Блейд хотел засмеяться, но из горла
его вырвалось только рычание. Он рассек веревку мечом.
Еще веревка и еще? Дьявол с ними! Они не помешают рубить безносых
ублюдков! Меч, рассыпая букет кровавых тюльпанов, веером прошелся вдоль
стены.
Внезапно Блейд почувствовал, как его тянут вниз. Кто-то вскочил за ним
на уступ парапета, обхватил за пояс, пытаясь удержать, кто-то кричал
тревожное, предупреждающее... Помотав головой, он только рыкнул в ответ.
Он нужен этим тварям -- там, внизу? Хорошо, он придет! Вместе со своим
мечом!
Яростно вскрикнув, он поднял клинок, не сопротивляясь больше
натянувшимся веревкам. Мгновение -- и он вознесся в Раннару, в небо, такое
же чистое и ясное, как в незабвенном Таллахе, он парил в его хрустальной
беспредельности, словно ангел возмездия и смерти, потрясающий окровавленным
мечом. Потом полетел вниз.
С сияющих небес Таргала Ричард Блейд падал на его негостеприимную
землю.
Он очнулся от забытья в каком-то темноватом каземате с низким потолком,
нависавшим будто бы на расстоянии протянутой руки. Здесь плавали клубы дыма,
остро и едко пахло металлом и гарью, откуда-то доносился звон и тяжкие
вздохи кузнечных мехов.
Блейд открыл глаза и повернул голову -- рядом с ним на каменном полу
лежал Ханк. Ханкамар Киталла, рирдот, первый джарат-лейтенант Арколы Байя...
Это было правильно; они сражались рядом и лежать тоже должны рядом. Но
почему в кузнице? Кто их сюда принес?
Веки Ханка приподнялись, взгляд уперся в лицо Блейда -- осмысленный,
вопрошающий. Но у странника был свой вопрос. Едва двигая одеревеневшими
губами, он прохрипел.
-- Мы удержали форт?
Ханк моргнул, казалось, он никак не мог понять этих слов.
-- Мы удержали форт?
Губы джарата шевельнулись, и Блейд скорее догадался, чем услышал:
-- Теперь это для нас неважно... все равно...
-- Все равно?
Он попытался сесть, но вдруг получил сильный удар по ребрам. Секунду
странник в недоумении глядел на толстую четырехпалую лапу, что нанесла удар,
потом поднял глаза вверх: над ним маячила безносая зеленокожая физиономия в
низко надвинутом шлеме с алым знаком на забрале, напоминавшем коготь. Такой
же знак блестел на грудном щитке склонившегося над ним карвара; слева на
поясе у него висел меч, справа -- серебряная чаша на цепочке. У стены стояло
еще с полдюжины тварей, а перед ними -- человек, тощий, жилистый и черный.
Внезапно Блейд понял, что темный цвет кожи не был дарован тощему от рождения
-- просто ее покрывала навечно въевшаяся угольная пыль.
-- Ты -- лежать. Ты -- шевелиться, я -- бить, -- монотонно произнес
карвар со знаком алого когтя. Его круглые золотистые зрачки мерцали в
фосфоресцирующем свете, струившемся от расставленных по углам корзин.
Я -- встать, ты -- лечь! -- рявкнул Блейд, чувствуя, как ненависть
вновь охватывает его. -- Лечь -- не шевелиться -- мертвый!
Он вновь попробовал приподняться, но карвар издал не то шипение, не то
свист, и две массивные фигуры отделились от стены. В следующую секунду горла
и груди странника коснулись острия клинков.
-- Не надо, Блейд, -- с натугой выдохнул Ханк, -- не надо. Попадем на
мясо.
-- Умный! -- теперь карвар ткнул в бок второго пленника. -- Умный! Не
хотеть -- стать -- мясо. Так! -- Он ощерил пасть. -- Этот -- глупый! --
Когтистая лапа проехалась по ребрам Блейда. -- Слизь! Глупый! Но большой!
Крепкий!
-- Ты еще не знаешь, какой я крепкий, черепашье дерьмо, -- произнес
Блейд, ярость распирала его. -- Когда я доберусь до твоих ребер -- или что
там под твоей вонючей шкурой -- будет стоять сплошной хруст. -- Внезапно он
понял, что говорит поанглийски, и смолк.
-- Глупый, -- резюмировал карвар с когтем. -- Говорить -- не понять.
Лучше -- не говорить, лучше -- работать. Иначе -- мясо! -- он выразительно
щелкнул челюстями
-- Помолчи, бредоннец, -- посоветовал Ханк, в полной неподвижности
лежавший рядом. -- Если нас сейчас сожрут, то будет уже не на что надеяться.
Справившись с гневом, Блейд в знак согласия прикрыл глаза; замечание
молодого джарата было совершенно резонным.
-- Ты! -- карвар, ткнув когтистым пальцем в сторону тощего человека,
отцепил висевшую на поясе чашу. Тощий сделал осторожный шаг вперед. -- Пить!
Мне!
Через минуту, шумно прихлебывая из сосуда, он начал давать тощему
инструкции:
-- Ты -- брать -- этого -- и этого, -- теперь когтистый палец указал
поочередно на каждого из пленников. -- Два -- больших -- крепких! Махать --
молот. Махать -- хорошо! Если -- плохо, ты -- говорить, я -- есть -- два --
больших -- крепких. Ты -- не говорить, я -- есть -- ты. Понимать?
-- Ясно, чего уж там, -- запорошенный угольной пылью человек угрюмо
сморщился. -- Вам тоже ясно? -- спросил он пленников и, когда Ханк
утвердительно хмыкнул, распорядился: -- Вставайте! Пища и ночь отдыха, чтоб
отойти от их проклятого зелья... а с рассветом -- к наковальне! Слышали, что
Коготь велел? Махать молот хорошо, иначе есть! Либо вас, либо меня, если не
донесу!
* * *
Проклятой зелье, о котором упоминал старшина молотобойцев, являлось на
самом деле каким-то газом; люди, надышавшись им, приходили в каталептическое
состояние, которое, в зависимости от дозы, могло длиться от часа до
нескольких дней. Все жизненные функции замирали, снижалась потребность в
кислороде, и пленников можно было транспортировать в густой атмосфере
Римпады словно бесчувственные бревна. Как объяснили Блейду рабы из кузнечной
мастерской, именно таким образом их с Ханком и доставили от сарпатской бухты
в Акка'Ранзор. Правда, путь проходил не по поверхности земли, где карвары
вообще показывались редко; они предпочитали жить в пещерах, заполненных
бирюзовым туманом, и перемещаться в длинных тоннелях, протянувшихся на сотни
миль. Странник так и не сумел выяснить, пользовались ли они при этом
какими-то транспортными средствами или путешествовали пешком. В любом
случае, дорога от Сарпаты до карварской крепости заняла не один день, и
значит, им с Ханком поднесли изрядную дозу местного наркотика.
Страннику так и не удалось восстановить в памяти все обстоятельства
пленения, и джарат ничем не мог ему помочь. Он вскочил на парапет, пытаясь
удержать приятеля, но тут же был захвачен арканами и сброшен вниз, в
бирюзовый воздух Римпады. Вероятно, их просто подвесили на веревках, пока
оба не потеряли сознания, а затем дали понюхать этого газа, превращавшего
человека в деревяшку. Впрочем, поев горячего, выспавшись и снова поев,
Ричард Блейд и Ханкамар Киттала, новые узники и рабы карварской цитадели
Акка'Ранзор, почувствовали себя вполне сносно. Достаточно хорошо, чтобы
махать десятифунтовой кувалдой с утра до ночи!
Они и махали -- уже дней десять. Эта работа не была Блейду в тягость,
как и сон на жестком ложе в подземной камере, где ночевали еще два десятка
кузнецов. Он даже отметил некую приятную перемену -- огонь на Акка'Ранзоре
не находился под запретом, и любой мог приготовить себе горячее без риска
попасть в ту же печь, на которой варился бульон. Это было хорошо, и вторым
столь же приятным обстоятельством являлся поток любопытнейшей информации,
щедро изливавшейся из уст кузнецов, плотников, шорников, пастухов,
забойщиков скота, носильщиков, поваров и прочего люда, который суетился в
подземельях и на поверхности Акка'Ранзора, плавил руду, ковал железо и
заботился о пище для своих повелителей. Плохо же было то, что Блейд не
переносил даже вида карваров; при их приближении его начинало трясти от
бешенства.
Правда, они не любили болтаться у кузниц и огня, хотя причины, по
которым зеленокожие обитатели Римпады избегали жаркого ревущего пламени,
оказались совсем иными, чем у людей. Людей страшили последствия, карваров же
-- сам их первоисточник. Люди избегали разводить огонь в своих городах,
выстроенных из чикры -- прекрасной легкой чикры, которая так отлично
обрабатывалась и была буквально даром Божьим для этого мира; издревле они
выносили все производства, связанные с огнем, за городскую черту, в пещеры и
каменные здания, откуда ни искорки не могло долететь до их домов и лесов,
покрывавших изрядную часть обитаемых плоскогорий. Это стало традицией,
освященным временем законом, и всякий, нарушивший его, подлежал вечному
изгнанию или мучительной казни, ибо из-за неосторожности одного могли
погибнуть многие -- почти все, если бы воспламенились леса чикры.
Люди Таргала, однако, не испытывали мистического ужаса перед огнем. В
их обществе, как и на Земле, существовало множество профессий, связанных с
горнами, печами и кострами; все эти мастера проходили долгое и тщательное
обучение, и труд их оплачивался хорошо. Еще бы! Ведь им приходилось терпеть
массу неудобств, чтобы обеспечить соплеменников металлическими изделиями,
стеклянной посудой, обожженными горшками и горячей пищей! Им приходилось
жить в домах из мертвого камня при своих мастерских либо добираться к ним из
города; им надо было соблюдать величайшую осторожность в работе и в оба
глаза следить за своими учениками; наконец, не всякая женщина согласилась бы
разделить их нелегкую судьбу полуотверженных -- правда, весьма уважаемых и
нужных специалистов. Тем не менее таргальцы с разумной осторожностью
использовали огонь, ибо он являлся таким же необходимым элементом
цивилизации, как колесо, культурные злаки, домашние животные и крыша над
головой.
Что касается карваров, то огонь был для них просто непривычен. В бедной
кислородом Римпаде не мог бы, пожалуй, понастоящему воспламениться и бензин;
древесина и уголь там не столько горели, сколько тлели. Буйное,
ослепительное и жаркое пламя являлось для зеленокожих столь же непонятной,
ужасающей и разрушительной стихией, как раскаленная лава, выплеснутая
вулканическим кратером, как яростная волна цунами или многофутовый пласт
льда, внезапно сковавший океан. Вдобавок эта стихия была порождением
Среднего Мира, дитем жидкого воздуха, которым они могли дышать не более
пяти-шести часов: затем их кровь перенасыщалась кислородом и наступало
отравление.
Но никакая культура не может развиваться без огня, и карвары не
составляли исключения. Они питались сырым мясом и вполне бы обошлись без
кухонь, глиняных горшков, стеклянной посуды, свечей, золотых украшений и
фейерверков, но им был нужен металл -- для оружия и прочих вещей, которые
должны иметь надлежащую прочность, долговечность и остроту. И они решили эту
проблему самым рациональным и естественным путем -- с их точки зрения,
разумеется: отвоевали несколько частиц Раннара, населив их подневольными
существами, которые умели обращаться с огнем. Поскольку же со временем можно
привыкнуть ко всему -- даже к тому, что еще вчера казалось таинственным и
ужасным, -- то Блейд не сомневался, что кое-кто из безносых уже относится к
огню вполне терпимо. Например, тот же Тосс'от, надсмотрщик Коготь, который
первым приветствовал его и Ханка в Акка'Ранзоре! Этот карвар с алым крючком
на груди, надзиравший над всеми узниками, не боялся огня, а значит, мог при
случае натянуть арбалет и послать в любой из городов Среднего Мира стрелу с
пылающим пучком пакли на острие. Так что опасения Ханка и капитана Ронтара
отнюдь не являлись игрой воображения.
Иногда Блейд, раз за разом обрушивая молот на раскаленные полосы
железа, пытался обнаружить корни своей иррациональной ненависти к карварам.
Странно! До сих пор он был уверен, что не страдает антропоцентризмом!
Четырехрукие катразские хадры не являлись людьми, но он относился к ним с
симпатией... как и к примитивным племенам, встреченным в Уркхе и в Брегге...
Пожалуй, лишь гобуины, чудовищные стражи Джедда, вызывали у него неприязнь,
поскольку были такими же отвратительными и жестокими, как карвары.
Неприязнь, но не ненависть! Они были слишком глупы, чтобы их ненавидеть!
Возможно, в этом-то и кроется причина? В том, что он видит в карварах
равный человеческому, но злонамеренный разум? Или же его чувства подогревают
их гастрономические пристрастия? Они и в самом деле использовали людей как
скотину, которую можно заставить работать, а можно и пустить на убой...
Блейду, однако, казалось, что существует какой-то иной повод для столь
активного неприятия карваров. Рядом с ними он ощущал какое-то странное
напряжение, какое-то давление, возникающее где-то в глубине -- в разуме?.. в
душе?.. в сердце?.. -- заставлявшее его едва ли не передергиваться всем
телом. Припомнив свои ощущения от прежних встреч с зеленокожими, он решил,
что именно это послужило причиной ярости, с которой он дрался в Урпате и в
сарпатском форту. Не исключалось, что в последнем случае виновны и чары
старца Ирнота, но на него, на Ричарда Блейда, они подействовали сильнее, чем
на прочих бойцов Арколы. Странно! Странно и то, что во время первого
контакта с безносыми -- месяц назад, на плоту -- он не испытывал к ним
особой ненависти. По крайней мере поначалу, уточнил Блейд. Они были
противниками, обычными противниками, с которыми он сражался и которых убил
-- но сделал это с холодным сердцем. Во всяком случае, гнев не помешал ему
точно рассчитать все свои действия во время той схватки...
Наконец, после долгих размышлений, Блейду стало казаться, что ненависть
его сродни наведенному магнетизму: она слабела, когда он не видел безносых,
и вновь вспыхивала яростным пламенем в их присутствии. Может быть, на самом
деле карвары ненавидели людей, а его собственные ощущения являлись лишь
отблеском тех черных чувств, которые нижняя раса питала к верхней? Он знал,
что одарен ментальным талантом -- не очень большим, но все же позволявшим
работать с телепортатором и другими приборами с мысленным управлением;
возможно, эта способность позволяет в какой-то степени улавливать мысли
карваров? Даже не мысли, а эмоциональный настрой, эмпатические переживания?
Наверняка беседа по душам с одним из надсмотрщиков -- с тем же Когтем,
например, -- прояснила бы многое, но на это рассчитывать не приходилось. К
тому же такая беседа предполагала владение языком, а люди не знали наречия
карваров. Понаблюдав за зеленокожими, Блейд начал сомневаться, что у них
вообще существует развитый устный язык. Они обменивались жестами, испускали
шипение, скрип, скрежет -- звуки, совершенно недоступные для человеческого
горла, и слишком краткие, чтобы их можно было счесть настоящей речью. И все
же они отлично понимали друг друга! И Блейд, со скрежетом зубовным наблюдая
за зеленокожими, начал догадываться, что эта раса владеет сверхчувственным
даром, столь редким среди людей. Правда, у грубых воинов и надсмотрщиков ин
проявлялся не слишком заметным образом.
Иногда эти наблюдения и раздумья Блейда прерывались другими мыслями. Он
то горевал о вновь утраченном таллахском мече, то вспоминал лицо и жаркие
объятия Дионы; ему хотелось бы вновь увидеть свою зеленоглазую подружку.
Временами он вел долгие беседы с Ханком, стараясь поддержать в нем бодрость
духа. Джарат страстно мечтал о побеге, Блейд же относился к такой
возможности более спокойно, так как нераскрытые тайны Нижнего Мира влекли
его не меньше, чем губы и тело Дионы. В конечном счете странник решил, что
ему нечего жаловаться на судьбу: он хотел попасть в Акка'Ранзор, и он туда
попал.
* * *
Однажды их с Ханком и еще десятком мужчин покрепче отправили наверх, в
помощь грузчикам, перетаскивавшим забитый скот. Пастухи регулярно пригоняли
десятки животных, овец и мелких таргальских коров; их резали, разделывали на
крупные части и швыряли мясо в несколько глубоких колодцев, на дне которых
мерцал голубоватый туман.
Попасть в пастухи считалось большой удачей. Они жили на поверхности,
дышали чистым воздухом и каждый день могли видеть солнце и ясные небеса.
Собственно, никто не запрещал мастеровым и ремесленникам выбираться наверх
-- в свободное время, разумеется. Однако долгий рабочий день выматывал все
силы, и большинство подневольных тружеников не имело никакого желания
любоваться солнечным закатом и яркими звездами.
Блейд с Ханком провели с пастухами и забойщиками два дня, и страннику
вполне хватило этого времени, чтобы навести все необходимые справки и
изучить местность. Теперь он понимал, почему карвары не ограничивают свободы
передвижения рабов, интересуясь лишь результатами их труда. Бежать с
Акка'Ранзора было некуда, и до сих пор это никому не удавалось; бирюзовый
туман Римпады, окружавшей остров, держал пленников крепче цепей и решеток.
Собственно говоря, тут было два острова, весьма обширных, каждый не
меньше тридцати миль в поперечнике. Люди находились на восточном -- высоком
безлесном плоскогорье, где выпасали скот. Его крутые обрывистые берега