Лещенко Владимир. Серебряный осел

Глава 12
ДОМ РАМСЕСА

   – Нет, – не унимался любопытный Стир, которому, казалось, все происшедшие с ним беды не испортили характер. – Отчего это ты вдруг да Вареникс?
   Странно, однако до самого суда в Дельфах никто в маленьком отряде не задумывался над тем, как, собственно, зовут их козлорогого попутчика. Ну леший и леший, «князь лесной то есть». Еще «нечистый» или «пузан». А тут – «Вареникс»!
   – Есть в наших краях одно кушанье, – осклабился гнилыми дуплами лешак. – Пирожок, только не печеный, а вареный. Очень уж я их уважаю. Особливо с вишнями да под сметанкой!
   – Тьфу на тебя, – обиделся ослик. – По твоей логике, раз я люблю вареные яйца, то и зваться должен Овоиксом?
   – Тебе виднее, – хихикнул лесной князь. – А во обще-то на родине знакомые дриады зовут меня Пузатым Пацюком. Не во гнев тебе будет сказано, малый.
   Он нежно погладил сидевшего у него на плече Ваала.
   – В Куявии таких зверьков, как он, пацюками кличут, – пояснил рыжий девушкам.
   – О чем вы только говорите! – возмутилась Орланда. – Мы с вами наконец-то очутились на древней земле Египетской! Вокруг столько интересного и удивительного, а вы затеяли никчемный спор по поводу того, как кого зовут…
   – Так что мне теперь, боком прыгать? – удивился рапсод. – Или кошкой мяукать, чтоб походить на богиню Баст?
   Он кивнул на гигантское мраморное изображение киски, возвышавшееся неподалеку от того места, где они остановились перекусить.
   – Фу, ну какой из тебя поэт, скажи на милость! – пристыдила его девушка. – В тебе нет ни капли воображения. Да здесь каждый камень, кажется, дышит древностью и обладает какой-то тайной.
   Орландина, искоса поглядев на сестру, покачала головой и вздохнула. И какими только бреднями забита у нее голова. Взрослая вроде бы девка, и повидать уже успела многое, а все не перебесится. И что только в ней Эомай нашел? Ведь ему по eго-то бранной стати в самый раз пристало бы ухлестывать за старшей сестрой (хотя о том одним богам лишь ведомо, кто из них старший, но амазонка привыкла полагать себя таковою). А он сидит себе, восторженно разинув рот и пожирая выдумщицу своими синими глазищами. Вот уж кто настоящий осел, а не Стир. Слепой, что ли? Не видит, как Орландина всячески оказывает ему знаки внимания? Да любой парень из Сераписского вольного легиона после парочки таких намеков уже не преминул бы затащить ее в постель. Тьфу на них, на этих христиан. Как один отмороженные!
   Излишнее внимание к Орланде рыцаря, увязавшегося за ними до Александрии, не нравилось и юному тартесскому царю.
   Кар ужасно ревновал, как только могут ревновать впервые влюбившиеся мальчишки.
   За это время он уже свыкся с мыслью, что бывшая послушница – это дама его сердца.
   На привалах он всегда старался быть поближе к ней, а в гостиницах выбирал комнату рядом с той, в которой селились сестры. Юноша подкладывал предмету своей страсти лучшие куски и прямо-таки весь светился, когда ловил на себе полный благодарности, ласковый взгляд Орланды.
   А уж когда она дарила ему мимолетный поцелуй!… Хоть и понимал умом, что это ничего не значит, но сердце трепетно желало иного толкования.
   Все, с него хватит! Сколько можно столь бесцеремонно пялиться на царскую фаворитку?! Вот сейчас покажет этому нахалу! Вот прямо сейчас…
   – Не желаешь ли прогуляться, твое велико? – оторвал его от воинственных намерений леший.
   – Охотно! – буркнул Кар.
   Лишь бы не видеть этих умильных физиономий.
   – До конд пан круль идзе? – всполошился Будря, которому страх как не хотелось покидать это уютное местечко, где подают такое недурственное и, главное, дешевое винцо.
   Он уже опрокинул в себя кувшинчик и уже расправлялся со вторым. В ногах появилась приятная тяжесть, а в голове – легкий шум.
   Тащиться по такой жаре Перкунас знает куда, Поклес знает зачем. Кто бы пожалел его старые больные косточки? Да кто угодно, только не этот непоседливый ребенок, шляк бы его трафил. Вот уж навязался на голову бедного Будри.
   – Можешь оставаться, – процедил сквозь зубы юноша, угадав настроения своего телохранителя. – Мы и сами справимся.
   – Правда, – подхватил Эомай. – Танис достаточно тихий городишко. И городская стража здесь вполне сносно бдит за порядком.
   – Тихий городишко! – фыркнула Орланда. – А знаете ли, что этот «городишко» трижды был столицей Та-Кемета?
   – Да ты что?! – поразился Стир, с сомнением оглядываясь по сторонам.
   Унылый пейзаж провинциального местечка не навевал мысли о былом величии.
   – Верно-верно! – закивал головой рыцарь. – Я читал когда-то об этом. То ли у Геродота, то ли у Страбона, не помню точно.
   Орландина хмыкнула. Так вот чем он занимается. Книгочей! А она-то думала, что настоящий мужчина, Раз меч при поясе носит.
   – И в Святом писании это место упоминается, – продолжала умничать экс-послушница. – Фараон Рамсес Великий приказал перенести сюда столицу из Фив. И назвал ее Пер-Рамесес. То есть Дом Рамсеса. Как раз здесь Моисей впервые узнал, что он не царского рода, а простой иудей.
   – О! – обрадовался Будря, услышав знакомое имя. – Цось такое мне шинкарь Гершко рассказывал. Еще в моем маетке Большое Дупло, что под Ракшавой! Он всегда, как напьется дикого меду, так и начинает про своих предков байки чесать.
   – А до этого здесь был Аварис, столица кочевников гиксосов, завоевавших Египет две тысячи с лишним лет назад. Танисом же он стал полторы тысячи лет тому…
   – Бей меня Перкунас своими молниями! Надо же, такая древность!
   – Да уж не древнее Тартесса! – буркнул Кар, которому и без пояснений Орланды все было известно об этом месте.
   Историю он любил. Особенно же нравилась парню история Та-Кемета, или по-гречески Египта.
   Давно мечтал сюда попасть. Однако государи не вольны распоряжаться своим временем как им заблагорассудится. Надо пользоваться случаем. Когда еще доведется здесь побывать.
   – Тут неподалеку, – сообщила христианка, – должен находиться колосс Рамсеса Великого. Двадцати локтей в высоту. И гробница фараона Шешонка.
   «И откуда она только все это знает?» – ревниво подумала Орландина.
   Наверняка успела уже где-нибудь путеводитель прикупить. Пользу подобных брошюр амазонка сама недавно ощутила в Дельфах.
   – Ну, кто с нами? – призывно сощурился лесной князь.
   Юноша с надеждой поглядел на Орланду. Но той было явно не до него.
   Странно, когда это она потеряла вкус к исследованию памятников старины? Не с тех ли самых пор, когда вокруг нее начал увиваться этот «Меченый Хвост»?
   – Я, я пойду! – заявил Стир. – Может, откопаю сюжет для новой оды или эпической поэмы. А то и трагедии! Точно, трагедия, «Восставший из бездны»!
   – Только болтай поменьше, – попросила его воительница. – Чтобы снова в какую передрягу не влипнуть. Тут до Александрии уже всего ничего осталось. Давай уж спокойно закончим то, что начали, да и разойдемся, кто куда.
   Ослик поник головой.
   Всегда она так. Грубая и бесчувственная. Он из шкуры вон лезет, лишь бы отличиться. Чтобы быть замеченным ею. А амазонка только того и ждет, чтобы сбросить с шеи обузу.
 
   Гавейн зловеще ухмыльнулся.
   Уж на этот раз длинноухий точно не уйдет от его меча.
   Во всех красках представил себе, как обнажит свое славное и верное оружие. Как размахнется со всего плеча, да и жахнет прямо по мерзкой ослиной шее. Раз, Другой, третий. Пока не убедится, что проклятая тварь издохла.
   Ну и. естественно, выполнит приказ Ланселата. Шлепнет этого молокососа. Чтоб тому неповадно было тягаться с самим Арторием.
   Ишь чего удумал, стервец. Публично обвинил великого наместника в подготовке государственного переворота! И где? В святых Дельфах, перед лицом жреческой коллегии. Перед светлыми очами Аполлона Стреловержца!
   Хорошо еще, что отец верховный понтифик придумал обезвредить самых болтливых свидетелей скандала.
   Намаялись они с блондином, уговаривая упрямцев «забыть» все происшедшее. Если бы не помощь Хаврониоса, сменившего после личной встречи с их командором гнев на милость, не смогли бы справиться с этакой прорвой народа. Ведь на судилище почитай две сотни зевак было.
   И не сиделось же им дома. Хлеба и зрелищ, видите ли, подавай. Вот теперь сами пусть послужат пищей для рыб да червей.
   Однако ж до жрецов добраться не удалось. Хоть руки и чесались отомстить святым отцам за тот конфуз, который приключился в проклятой Мидасовой сокровищнице. Но Мерланиус не велел их трогать. Наверное, из корпоративной солидарности. Все они, батюшки, такие. Друг за дружку держатся.
   А этот третий, рыжий да пузатый, не в счет. С ним и блондинчик справится.
   – Как, пришьешь этого толстяка, Перси?
   Юноша угрюмо кивнул.
   Ему все больше не нравилось их «приключение».
   Он-то думал: прошвырнутся с ветерком в Дельфы, подбросят, куда указано, шарик, и дело с концом. А оно вон как повернулось.
   Сначала этот странный осел непонятной серебряной масти. Потом жуткое видение Лучника, прицеливающегося в них золотой стрелой. Затем бессмысленная резня, затеянная Ланселатом.
   И ради чего все это? Из-за власти? Да стоит ли она подобных усилий.
   Ему, благородному патрицию, никогда особенно не страдавшему от недостатка власти, была непонятной вся эта кутерьма, начавшаяся года полтора назад. И что только нашло на трезвого и рассудительного Артория? Не мог разве дождаться, пока старый хрыч Птолемей загнется в своем Александрийском дворце? Ведь август бездетен, а Клеопатра непопулярна у патрициев и жрецов. А простому народу все едино, кто усядется на престол.
   Убивать мальчишку, притом своего дальнего родственника, Парсифалю не хотелось.
   Пусть уж этот мясник Гавейн пачкает руки невинной кровью. Ему не впервой.
   А вот рыжий пузан – дело другое. Такого прихлопнуть не грех.
   Да и осла пырнуть разок-другой кинжалом можно. Хотя тоже противно. Не живодер какой ведь.
   Ишь, любопытные какие. Рамсеса они рассматривают. Дался вам этот каменный истукан! Топали бы лучше в какое-нибудь людное место, остолопы!
   Вот так-то лучше. Попейте водички в харчевне. И закажите обильный обед. Глядишь, и на несколько часов продлите свои жизни.
   Эй-эй, куда же это вы? Зачем спускаетесь под землю? За каким сатиром вам понадобились царские могилы?!
   – Хе-хе, – довольно потер руки Гавейн. – Попались, птички.
   Вот-вот, сами нарвались.
   Что ж теперь поделаешь-то? Надо заканчивать.
 
   – Ой, а это что?!
   Восторгу Стира не было предела. Радовался, как дите малое, каждому памятнику, каждой гробнице.
 
   Надо сказать, в некрополь осел попал не без труда.
   Смотритель – толстый египтянин с палкой в руках – упорно не хотел пускать в Город Мертвых «нечистое животное».
   Великие боги! Этакое святотатство!
   И так закрыл глаза на то, что длинноухий свободно разгуливает у подножия уникальной статуи Рамсеса Великого.
   Почему нельзя?
   А вдруг бы ишаку пришла идея помочиться прямо у ног покойного фараона? Или, спаси Анубис, сделать кучу? Кто бы тогда отвечал? Вы или фараон Хуфу, строитель Великой Пирамиды? То-то же, дядюшка Номарх отвечал бы. Ведь что с вас, туристов, возьмешь? Ну пару денариев штрафа заплатите. И свободны. А кому убирать все это безобразие? Естественно, дядюшке Номарху. А не ровен час сиятельный Аменемхет, смотритель некрополя, наскочит? Увидит такое попущение со стороны стража, и прощай пенсия. Уволит без выходного пособия.
   Так что никак, почтеннейшие, никак. Оставляйте вашу животину здесь, дядюшка Номарх так уж и быть присмотрит за нею. Ну пусть за ним. Не один ли Бес? Осел, ослица – все едино.
   Жарко? Да, не холодно. Что ж вы хотели, весна на дворе. Освежиться? Не помешало бы, конечно. Нет, вина не нужно. Дядюшка Номарх при исполнении. Пива? Это можно. Только чтоб похолоднее. Спасибо, спасибо, люди добрые. Уважили.
   Нет, мил человек, не могу. И не проси. Два года до пенсии осталось. Ох, знал бы ты, что за человек наш сиятельный Аменемхет… Хуже собаки… Ой, я этого не говорил, вы не слышали. Пусть пошлют ему боги здоровья. Еще пивка? Да, не помешает. Ну, ваше здоровье.
   Эх, была не была. Авось и не увидит, Бес хвостатый. Только вы быстренько, быстренько. Туда-сюда. Одна нога там, другая – здесь. Я вдруг чего сигнал подам. Закукарекаю. Вот так: ку-ка-ре-ку! Тьфу ты, с чего разорался? Жарко!
   А это чего? Прибавка к будущей пенсии? Ого! Я в месяц столько не зарабатываю. Восемь, девять, десять, одиннадцать… Двенадцать денариев! Да благословит вас Великая Девятка! Благодетели, милостивцы. Смотрите, сколько душе вашей угодно будет. И ослик, если вдруг нужда припечет, пусть не сдерживается. Только отойдет куда-нибудь в укромное местечко, чтоб не прямо посреди дорожки…
   Они еще долго слышали его благословения, посылаемые смотрителем в спину «щедрым и милостивым господам».
 
   Некрополь представлял собой длинную вереницу пещер, некогда замурованных и запечатанных, но с течением времени бесцеремонно откупоренных и большею частью разграбленных.
   Коридор и пещеры освещались факелами и «вечными лампами», изобретенными в глубокой древности египетскими жрецами. Их неровное мерцание выхватывало стены, расписанные причудливыми картинами, массивные гранитные саркофаги, алебастровые и базальтовые статуи богов и нашедших здесь последний приют людей.
   Других посетителей, кроме их троих, не наблюдалось.
   Кару было немного жутковато. Нехотя признался сам себе, что ни за что не стал бы бродить здесь в одиночку.
   Сколько раз ему твердили наставники, что бояться следует не мертвецов, а живых людей. Однако хотел бы он посмотреть на физиономии мудрых воспитателей, окажись те сейчас на его месте.
   Чем-то потусторонним веяло от всех этих камней и изображений. Казалось, что они затаились, только притворившись неживыми, а сами пристально наблюдают за наглецами, посмевшими нарушить их вечный покой.
   От таких мыслей бешено заколотилось сердце. Стало трудно дышать, как будто чья-то мощная рука сдавила горло.
   Юноша даже закашлялся и принялся массировать гортань.
   – Что с тобой, вьюнош? – забеспокоился Вареникс. – Аль что-то чуешь?
   – Н-не знаю, – слегка запинаясь, ответил Кар. – Грудь теснит. И тревожно.
   – Да? Может, уйдем восвояси, от греха подале?
   – Нет, – тихо, но твердо молвил царь-изгнанник. – Пойдем дальше.
   – Эх вы, люди! – пристыдил их ослик. – Вечно на вас не угодишь. Посмотрите только, какая красотища кругом! Какая мрачная мощь. Слова и мысли так и рождаются! Послушайте-ка:

 
Неяркие блики упали,
Таинственный куб осветив.
То гроб. Не великий, не малый,
Не так, чтобы очень красив.
Опутан густой паутиной,
Как узник, всегда одинок.
От всех в стороне, на стремнине,
Последний владыки чертог.
Лишь редко турист одинокий
Сюда невзначай забредет.
Проведать покойного бога,
Что здесь уж давно не живет…
 

   – А, каково? – хвастливо задрал голову длинноухий, ожидая похвал.
   Спутники промолчали. То ли не поняли поэтических красот, то ли осмысливали гениальное произведение.
   – О каком, бишь, гробе ты это сочинил? – поинтересовался лесной князь.
   – Вон о том, – ткнул мордой Стир в сторону одной из пещер.
   – А почему именно о нем? – спросил и Кар.
   – Да откуда ж я знаю? Сложилось и сложилось. Будто кто толкнул, говоря: «Посмотри на меня, путник. Поведай обо мне людям».
   – Нуте-с, нуте-с, – пробормотал себе под нос леший. – Полюбопытствуем, кто здесь болтает с живыми.
   Они прошли в помещение.
   – Плоховато же дядюшка Номарх за своим хозяйством присматривает, – покачал головой Вареникс, глядя на мощные кружева паутины, действительно опутавшие саркофаг.
   И никаким кубом он не был. Это уж рапсод приврал для того, чтобы не сбиться с размера. Обычная прямоугольная коробка из черного гранита.
   За пылью да паутиной не было никакой возможности прочитать надписи, вырезанные на поверхности саркофага.
   Кто же там покоится?
   Возможно, настенные рисунки помогут определить хозяина тробницы?
   Фрески были по-настоящему роскошными. Чувствовалось, что покойник был при жизни птицей высокого полета, поскольку украшать его последний приют доверили подлинным мастерам.
   Большая часть изображений представляла собой иллюстрации к священной «Книге Мертвых», повествовавшей о путешествии души усопшего в царство Осириса. Но были здесь и картины из повседневной жизни покойного. Вот он охотится на крокодилов и птиц. А тут наблюдает за возведением какого-то дворца или храма. И снова такой же сюжет. На следующем почивший был представлен в жреческом одеянии, совершающим воскурения перед богом Птахом.
   – Наверное, – догадался Кар, – он был жрецом и царским архитектором.
   – Верно, – похвалил его Вареникс. – А сии писульки разобрать сумеешь?
   Ткнул пальцем в иероглифы.
   – Попробую.
   Юноша принялся разбирать священные письмена.
   – Приветствую вас, коровы и бык, даруйте Осирису Хемуасету хлеба, и пиво, и пищу в подношениях, и наделите его пищей, и сделайте его Ка совершенной в загробном царстве.
   – Ничего себе! – возмутился Стир Максимус. – Коровы и бык! Ну и обращеньице! А чего он еще и ослов не приплел?!
   – Он же не к нам обращается, а к богам, – пояснил тартессит. – К семи небесным коровам Хатхор и быку Апису.
   – Так бы и говорил.
   – Это резчики из экономии места пропустили. Верующим египтянам и без того понятно было, о чем речь.
   – Выходит, жмурика звали Хемуасетом, – наморщил лоб Вареникс. – Жаль, нашей премудрой девы нет. Авось и припомнила бы, кто да что.
   – Знакомое имя. – Юноша слегка обиделся, что его не сочли столь же ученым, как Орланда. – Где-то я его слышал…
   – Ну-ну, паря, вспоминай. Любопытно же.
   Царь принялся ворошить знания, полученные от учителей и из книг дворцовой библиотеки.
   Ой, да как же он сразу не догадался. Однако странно…
   – Что, странно? – вмешался леший.
   Он что, мысли читает? Или Кар это вслух сказал?
   – Мне кажется, что этот Хемуасет – старший сын Рамсеса Великого. Выдающийся ученый и мудрец. Верховный жрец Птаха Мемфисского и главный царский архитектор. Строитель храмов Амона в Фивах, Серапеума в Мемфисе и этого города, Пер-Рамесеса.
   – Эвон как, – уважительно протянул Вареникс. – А чего странного-то?
   Мальчик пожал плечами:
   – Я читал, что он вроде бы покоится в Мемфисе, прямо в Серапеуме, который Хемуасет и возводил.
   – Так бывает, – вмешался Стир. – У нас в Ахайе иногда возводят ложные гробницы, чтобы почтить память выдающегося человека. Кенотафами называются.
   Он просеменил к саркофагу и дунул на него, чтобы удалить пыль да паутину. Рапсоду хотелось получше рассмотреть гроб, где упокоился столь выдающийся человек древности.
   – Осторожно! – воскликнул Кар, зажмурившись и закрывая пальцами нос и уши.
   Клубы пыли взлетели под своды помещения.
   Стир Максимус громко чихнул.
 
   – Погляди-ка, никого там нет? – попросил вполголоса Гавейн.
   Парсифаль осторожно, чтобы не выдать себя, высунул нос из пещеры, находившейся рядом с той, куда зашли их будущие жертвы.
   – Вроде как пусто.
   – Чудненько. Тогда начнем?
   – Пожалуй, – как-то вяло согласился блондин.
   Крепыш состроил ему зверскую рожу.
   – Гляди у меня, тютя. Не приведи Хонсу, снова напортачишь!… Своими руками убью!
   – А я чего? – стал оправдываться молодой человек. – Я ничего. Когда я тебя подводил?
   – Ты че, прикалываешься?! – диким зверем взревел Гавейн, задыхаясь от бешенства. – А кто…
   – Тсс, – приложил палец к губам Перси. – Слышишь?
   В соседнем помещении кто-то надрывно чихал. Вероятно, именно это обстоятельство способствовало тому, что вопль крепыша остался не услышанным неприятелями.
   – Чегой это они? – не понял бородач. – Копают? Ищут?
   – Откуда мне знать? – хмыкнул блондинчик. – Я сквозь стены видеть не умею. Не то что наш понтифик.
   – Ну-ну, – погрозил кулачищем Гавейн. – Ты на батюшку не очень-то наезжай, елы-палы. А то живо схлопочешь по первое число.
   – Стукач! – прошептал Парсифаль и сплюнул.
   С кем на дело идти приходится. Шваль, клятвопреступник, изменник. И туда же, в рыцари Стоячих Камней.
   Внезапно по спине пробежал холодок. Блондин поежился.
   Рядом натужно закашлялся его напарник.
   – Ох, м-мать перем-мать! – задыхаясь, просипел крепыш. – Ничего не вижу! Никак, помираю!
   Парсифаль ощутил то же самое.
   Свет в пещере померк. Сначала погасли факелы, а вслед за ними, помигав, потухли и «вечные светильники».
   – Хонсу-Милостивец! – вскрикнул юноша, чувствуя, как жуткий холод поднимается от ног к сердцу.
   – Не дрейфь, Перси, прорвемся! – попытался приободрить его Гавейн. – И не из таких передряг вылезали. Вперед, закончим задание, и сразу наверх.
   На ощупь они выбрались из своего укрытия и, с трудом передвигая вмиг отяжелевшие ноги, вдоль стены пробрались в ту пещеру, где схоронились их недруги.
   Там тоже не было видно ни зги.
   Но только поначалу.
   Потому как спустя мгновение пещера осветилась неровным голубоватым сиянием.
   Нечто расплывчатое и продолговатое вышло из ниоткуда и зависло над темным монолитом саркофага. Оно как будто колебалось, не зная, куда же ему податься.
   Парсифаль с перепугу ткнул пальцем в Гавейна. Дескать, бери его, а меня не трогай. Искоса блондин заметил, что бородач сотворил то же самое, показав на него. Вот же зараза!
   Тогда, не сговариваясь, оба рыцаря направили персты указующие на первого, кто им попался на глаза.
   По какой-то злой прихоти это был… проклятый серебряный осел.
   Голубой призрак тихонько вздохнул (или это только показалось?) и поплыл в сторону длинноухого. Завис над ним, словно оценивая, достоин ли тот принять этакую ценность. И с жалобным звоном рассыпался на мельчайшие частички, призрачным дождем пролившись на голову четвероногого.
   Осел замер, прислушиваясь к тому, что происходило внутри его организма.
   А затем…
   Дельфийский кошмар повторился!
   Длинноухая скотина засветилась.
   Засияла холодным светом. Но на сей раз не серебристым, а голубым.
   И снова глаза ишака зажглись зловещим красным огнем.
   Миг – и вот он уже раздвоился.
   Одна его часть оставалась в ослиной ипостаси. А рядом с длинноухим ишаком твердо стоял на ногах сотканный из голубого сияния величавого вида мужчина. Лысый и облаченный в жреческие одеяния.
   Вот он повернул голову в сторону Гавейна и Парсифаля и вытянул к ним правую руку.
   – Именем отца моего Осириса-Рамсеса Усермаатра! Взять их!
   Невидимые могучие руки приподняли рыцарей Стоячих Камней над полом и, раскачав, что есть сил сшибли лбами.
   И свет померк в их глазах…

Глава 13
СХВАТКА

   – Ну и далеко нам еще идти? – хмуро поинтересовалась воительница.
   – Не очень, – сообщил Эомай. – Хотя, конечно, братья могли бы разместиться и в другом месте, поближе.
   Собеседница кивнула в ответ.
   Забрались Святой Симаргл знает куда. Портовый район Таниса не вызывал особого доверия.
   Да и вообще, не нравилась ей вся эта история с подметным письмом, уведомляющим, что в портовой таверне «Золотой Гор» остановилось несколько Меченосцев, совершающих паломничество к гробнице царицы Савской и желающих встретиться с собратом.
   Отчего было не передать послание прямо из рук в руки?
   А главное, на месте нет всех членов их маленького отряда. Кар со своими спутниками до сих пор не вернулся. И Будря подался их разыскивать.
   Зато вон сестра беззаботна и весела.
   Понятное дело, рядом с милым дружком она ни о ком другом не думает.
 
   В порту меж тем шла своя жизнь.
   Шипели и дымились куски мяса, в чанах бурлила фасолевая похлебка, разогревалось пряное вино, харчевни бросали из дверей красноватые отблески очагов.
   Накрашенные женщины, перегнувшись через подоконники, громко зазывали клиентов развлечься.
   Миновав эту часть порта, Эомай шел теперь через склады, выходившие прямо к пристаням.
   Порасспросив дорогу, рыцарь уже свернул в сторону моря, и через пять минут они были бы уже у «Золотого Гора», как вдруг откуда-то из-за пакгаузов прямо на них вывалилась пьяная компания, и все трое в мгновение оказались в самом центре потасовки.
   Скандалисты наскакивали друг на друга, потрясая дубинками, оглашая воздух непристойной бранью и окутывая все вокруг ароматом застарелого перегара.
   Эомай решил было пропустить их, в чем сестры единодушно с ним были согласны. Но тут один из дерущихся навалился прямо на Орландину, пытаясь сгрести ее за тунику и наряду с этим запустив ей руку за пазуху.
   Возмущаться не имело смысла – девушка ловко высвободилась из пьяных объятий, одновременно ненавязчиво придав ускорения проходимцу, направляя его в мусорную кучу.
   Они пошли своей дорогой, однако уже тройка сотоварищей алкаша загородила путь, потрясая дубинками.
   Без лишних слов рыцарь извлек из ножен на поясе длинный меч и, продемонстрировав вмиг присмиревшим гулякам, последовал дальше, прикрывая сестер, из которых одна крепко вцепилась в его куртку, а вторая стала по левую руку, обнажив скрамасакс.
   – Ба! Кого я вижу! – прозвучал за их спиной резкий женский голос, при звуках которого Орландине стало страшно. – Таки попались птички! Видать, не зря я Крому Кровавому молилась!
   Уже зная, кого увидит, амазонка обернулась.
   Позади стояла и жутко улыбалась Кайла.
   Со времени их последнего свидания чертова девка ощутимо заматерела и, видать, неплохо устроилась.