Страница:
– Не боись, не по девкам шариться, – пошло захихикал козлорогий и, посмотрев на зардевшегося парня, добавил: – Хотя, зрю, кой-кто ужо и зараз не прочь.
И уже серьезно добавил:
– Обретаются тут людишки, у коих можно порасспросить да поразведать про Темного Бога…
Юноша мигом напрягся.
– А ты откуда знаешь? – азартно зажглись его голубые глазенки. – Или бывал уже здесь?
– Это в Брундизии-то? Не приходилось, врать не стану. Вот дядька мой сказывал, что заносила его как-то судьбина в сей городишко. Аккурат, когда сюда Спартак со своим войском шествовал.
– Ничего себе! – присвистнул царь-беглец. – Так все-таки откуда информация?
– Эх, паря, – похлопал его по плечу лесной князь, отчего усатый лех помимо воли дернулся. – Не все на красных девок потребно заглядываться. И не перечь старшим! – цыкнул на мальчика, когда тот, насупив брови, попытался что-то возразить.
– Пан Борута! Не вольно так с ясным паном крулем мувить!
– Да и ты помолчи, свиристелка усатая, – осадил воеводу куявец, – когда иные дело бают. Не елозь, не елозь рукой-то, твой меч вот он где.
Показал пану его фамильный меч, невесть каким образом оказавшийся в руках у рыжего рогатого толстяка. Видя, что Будрины глаза налились дурной кровью, помахал у него перед глазами пятерней, молвил пару слов на своем наречии и вернул леху оружие.
– Будрыс, уймись! – топнул ножкой мальчик. – А ты, господин, продолжай.
– Листочек занятный приметил, на стене висящий. Причем висел не в одном месте. Ну я любопытства ради и прихватил один.
Протянул Кару небольшой листок дешевого папируса, на которых обыкновенно писали всякие объявления.
На листке, обведенный траурно-черной рамочкой, красовался призыв:
«Храм Последних Темных Дней приглашает всех граждан, которым не безразличны судьбы Отечества и Геба, на богослужение, посвященное изгнанию Темного Бога».
Ниже буквицами поменьше указывался адрес, по которому располагался храм: улица Птолемея Пятнадцатого, в помещении театра Флавия.
– Не мыслю, что много там узнаем, однако все лучше, чем в этом клоповнике обретаться.
– Я иду! – решительно молвил царь и вопрошающе глянул на Будрю.
Тот покрутил, покрутил свой ус и неохотно кивнул:
– Hex бенде! Хотя, бей меня Перкунас своими молниями, не по нраву мне твоя затея, пане леший! Совсем не по нраву!
Театр Флавия, наверное, в свое время был весьма популярным в Брундизии заведением. Об этом свидетельствовало уже одно то, что находился он на центральной улице города. Да и фасад здания еще хранил остатки былой роскоши: не полностью опала позолота на резной вывеске, изваяния девяти муз находились в относительно ухоженном состоянии.
Однако в связи с общим упадком интереса граждан этой части Империи к изящным искусствам, начавшимся с четверть века назад, театр захирел и сдавался нынешним его владельцем в аренду тем, кто мог дать более-менее приличные деньги.
На входе троицу неофитов встретил худосочный бледный тип, одетый в черный балахон с откинутым капюшоном.
– Ваше приглашение, – обратился он с поклоном к Будре, наверное вызвавшему наибольшее уважение своей дородностью и внушительной физиономией
Лех недоумевающе оглянулся на своих спутников. Какое еще приглашение, разве вход не свободный?
Козлорогий, сориентировавшись, сунул ему в руку листок с объявлением.
– Это? – спросил вояка, протягивая папирус привратнику.
Тот с поклоном принял лист.
– Прошу шесть денариев, господин.
– Як то? – шарахнулся лех. – За цо?
– Благотворительный взнос, – развел руками тощий. – На борьбу с Темным Богом. Разве господин не хочет, чтобы враг человеческий был повержен?
– Господин хочет! – заверил его Кар, пребольно наступая на ногу своему телохранителю. – Очень хочет, не правда ли?!
– Так есть, так есть! – поспешил согласиться Будря, доставая из кисета шесть монет.
Приняв взнос, привратник достал из кипы, лежавшей рядом с ним, три точно таких же балахона, в который был облачен и он сам.
– Господа могут переодеться прямо здесь.
– Зачем?! – воспротивился лех.
– Ну, возможно, господин не хочет, чтобы его узнали. Наше собрание хотя и открытое для всех, но разумные меры предосторожности не помешают. Не ровен час, просочатся слуги Темного Бога. Наряд поможет скрыться от их дурных глаз.
– Разумно! – восхитился леший, помогая Будре облачиться.
Царь справился с одеванием самостоятельно.
– На выходе сдадите, – предупредил привратник, всучивая каждому из них по небольшому клочку папируса. – Не забудьте накинуть капюшоны.
– То есть справжний лехотрус! – возмущался телохранитель, шествуя в глубь здания. – Выдуривают у людей деньги, злодеи бессовестные!
Пройдя по длинному темному коридору, едва освещаемому несколькими тусклыми светильниками, они попали в довольно вместительный зал, в котором находилось три или четыре десятка людей, одетых все в те же черные балахоны. Одеяния сливались с обивкой стен. Света здесь тоже было не больше, чем в давешнем коридоре. Четыре факела по углам да пара в центре, прямо над большим столом, покрытым все тем же черным сукном.
Кару вдруг сделалось жутковато, и он вцепился в руку лешего.
– Не робей, паря, – подбодрил мальчика лесной князь. – Они не страшные. Играют только.
Непонятно откуда рядом со столом возникла человеческая фигура.
– Граждане! – глухо зазвучал голос из-под капюшона. – Последние Темные Дни, о которых вот уже три столетия предупреждала наша церковь, не за горами.
– У-у-у! – раздался в ответ встревоженный людской ропот.
Говорящий поднял руку, и гул умолк.
– Темный Бог уже явился на наш родной Геб, как говорят иные, и начал опутывать все своими сетями зла!…
– Открыл Аунако! – съехидничал козлорогий, но на него устыжающе цыкнули.
– И что же нам теперь делать? Что делать, я вас спрашиваю, благородные квириты? Поддаться соблазну и, поклонившись врагу человеческому, пойти к нему в услужение?
– Нет! Нет! – загремело под сводами.
– Нет! – возопил и поддавшийся общему настроению Будря. – Не позвалям!
– Правильно, благородные квириты и чужеземцы! Не позволим врагу завладеть нашими душами и телами! Нужно обороняться.
– Да! Да! – согласилась с оратором толпа.
– Но как, спросите вы? Простое оружие, сделанное руками человека, бессильно причинить вред Темному Богу! Значит, нужно найти нечто такое, чем его можно повергнуть во прах! И необходимы те, кто сумеет удержать в руках это сверхоружие! Нам следует призвать Небесное Воинство!
– Небесное Воинство! – пролетел восторженный вздох-всхлип.
– Сейчас зачнет денег просить, – разочарованно сказал леший и оказался прав.
– Но для этого потребуется много средств. Так неужто ж вы, благородные квириты и чужеземцы, пожалеете внести малую лепту на великое дело?
– Нет! Нет!
– Да! – нестройным диссонансом вплелся в общий хор звериный вопль Будри.
– Что? – возвысил голос оратор. – Кто сказал: «да»?
– Да! – поспешил на выручку верному слуге Кар. – Не пожалеем!
– Правильно! – поддержал леший и заухал, заулюлюкал на разные лады.
Несколько широкоплечих чернобалахонников, уже начавших было угрожающе приближаться к прижимистому леху, вдруг остановились, и их движения замедлились…
Мальчик приметил, что двое или трое из них бессильно привалились к стене и словно оцепенели. Он с уважением посмотрел на лесного князя. Ну и умелец!
Между присутствующими в зале начал медленно двигаться собиратель подаяний с большим коробом в руках. Зазвенели монеты. Кое-кто даже бросал кошельки. Судя по тупому звуку, достаточно увесистые.
Еще один ражий детина принялся обносить жертвователей подносом, уставленным стаканами, прикрытыми сверху небольшим хлебцем. «Прихожане» благодарно принимали угощение, медленными глоточками осушали напиток и закусывали.
Будря, горя желанием залить пламень тоски по очередным выброшенным на ветер денариям, заграбастал свою порцию и одним махом хлобыстнул подношение, приготовившись при необходимости по-молодецки хакнуть и занюхать печеньицем. Но тут же состроил страдальческую рожу и выплюнул пойло изо рта.
– Вот уроды! – возмущенно выругался воин. – И тут лехотрон! За такие деньги простой водой поить!
– Вознесем же песнь, призывающую Небесное Воинство! – торжественно воздел длани вверх человек у стола.
Света в зале чуток прибавилось.
Окружающие Кара и его компаньонов люди начали расправлять в руках какие-то клочки папируса. Тут тартессит вспомнил, что и у них есть точно такие же, врученные привратником.
Развернув свою записку, он впился глазами в неровные строчки, нацарапанные скверным почерком. Прочитав их, мальчик удивленно спросил:
– Что, что это?!
– Вторая часть пророчества! – торжественно ответил житель куявских лесов. – Таки не зря мы сюда забрели! А то я ужо беспокоиться начал, что подвело старика чутье…
– Но разве она существует?!
– Да тише ты, пострел. Не ровен час, услышат. Выходит, что наличествует. Только ты нашим девахам до поры-то до времени не трепись. Лады?
Глава 6
И уже серьезно добавил:
– Обретаются тут людишки, у коих можно порасспросить да поразведать про Темного Бога…
Юноша мигом напрягся.
– А ты откуда знаешь? – азартно зажглись его голубые глазенки. – Или бывал уже здесь?
– Это в Брундизии-то? Не приходилось, врать не стану. Вот дядька мой сказывал, что заносила его как-то судьбина в сей городишко. Аккурат, когда сюда Спартак со своим войском шествовал.
– Ничего себе! – присвистнул царь-беглец. – Так все-таки откуда информация?
– Эх, паря, – похлопал его по плечу лесной князь, отчего усатый лех помимо воли дернулся. – Не все на красных девок потребно заглядываться. И не перечь старшим! – цыкнул на мальчика, когда тот, насупив брови, попытался что-то возразить.
– Пан Борута! Не вольно так с ясным паном крулем мувить!
– Да и ты помолчи, свиристелка усатая, – осадил воеводу куявец, – когда иные дело бают. Не елозь, не елозь рукой-то, твой меч вот он где.
Показал пану его фамильный меч, невесть каким образом оказавшийся в руках у рыжего рогатого толстяка. Видя, что Будрины глаза налились дурной кровью, помахал у него перед глазами пятерней, молвил пару слов на своем наречии и вернул леху оружие.
– Будрыс, уймись! – топнул ножкой мальчик. – А ты, господин, продолжай.
– Листочек занятный приметил, на стене висящий. Причем висел не в одном месте. Ну я любопытства ради и прихватил один.
Протянул Кару небольшой листок дешевого папируса, на которых обыкновенно писали всякие объявления.
На листке, обведенный траурно-черной рамочкой, красовался призыв:
«Храм Последних Темных Дней приглашает всех граждан, которым не безразличны судьбы Отечества и Геба, на богослужение, посвященное изгнанию Темного Бога».
Ниже буквицами поменьше указывался адрес, по которому располагался храм: улица Птолемея Пятнадцатого, в помещении театра Флавия.
– Не мыслю, что много там узнаем, однако все лучше, чем в этом клоповнике обретаться.
– Я иду! – решительно молвил царь и вопрошающе глянул на Будрю.
Тот покрутил, покрутил свой ус и неохотно кивнул:
– Hex бенде! Хотя, бей меня Перкунас своими молниями, не по нраву мне твоя затея, пане леший! Совсем не по нраву!
Театр Флавия, наверное, в свое время был весьма популярным в Брундизии заведением. Об этом свидетельствовало уже одно то, что находился он на центральной улице города. Да и фасад здания еще хранил остатки былой роскоши: не полностью опала позолота на резной вывеске, изваяния девяти муз находились в относительно ухоженном состоянии.
Однако в связи с общим упадком интереса граждан этой части Империи к изящным искусствам, начавшимся с четверть века назад, театр захирел и сдавался нынешним его владельцем в аренду тем, кто мог дать более-менее приличные деньги.
На входе троицу неофитов встретил худосочный бледный тип, одетый в черный балахон с откинутым капюшоном.
– Ваше приглашение, – обратился он с поклоном к Будре, наверное вызвавшему наибольшее уважение своей дородностью и внушительной физиономией
Лех недоумевающе оглянулся на своих спутников. Какое еще приглашение, разве вход не свободный?
Козлорогий, сориентировавшись, сунул ему в руку листок с объявлением.
– Это? – спросил вояка, протягивая папирус привратнику.
Тот с поклоном принял лист.
– Прошу шесть денариев, господин.
– Як то? – шарахнулся лех. – За цо?
– Благотворительный взнос, – развел руками тощий. – На борьбу с Темным Богом. Разве господин не хочет, чтобы враг человеческий был повержен?
– Господин хочет! – заверил его Кар, пребольно наступая на ногу своему телохранителю. – Очень хочет, не правда ли?!
– Так есть, так есть! – поспешил согласиться Будря, доставая из кисета шесть монет.
Приняв взнос, привратник достал из кипы, лежавшей рядом с ним, три точно таких же балахона, в который был облачен и он сам.
– Господа могут переодеться прямо здесь.
– Зачем?! – воспротивился лех.
– Ну, возможно, господин не хочет, чтобы его узнали. Наше собрание хотя и открытое для всех, но разумные меры предосторожности не помешают. Не ровен час, просочатся слуги Темного Бога. Наряд поможет скрыться от их дурных глаз.
– Разумно! – восхитился леший, помогая Будре облачиться.
Царь справился с одеванием самостоятельно.
– На выходе сдадите, – предупредил привратник, всучивая каждому из них по небольшому клочку папируса. – Не забудьте накинуть капюшоны.
– То есть справжний лехотрус! – возмущался телохранитель, шествуя в глубь здания. – Выдуривают у людей деньги, злодеи бессовестные!
Пройдя по длинному темному коридору, едва освещаемому несколькими тусклыми светильниками, они попали в довольно вместительный зал, в котором находилось три или четыре десятка людей, одетых все в те же черные балахоны. Одеяния сливались с обивкой стен. Света здесь тоже было не больше, чем в давешнем коридоре. Четыре факела по углам да пара в центре, прямо над большим столом, покрытым все тем же черным сукном.
Кару вдруг сделалось жутковато, и он вцепился в руку лешего.
– Не робей, паря, – подбодрил мальчика лесной князь. – Они не страшные. Играют только.
Непонятно откуда рядом со столом возникла человеческая фигура.
– Граждане! – глухо зазвучал голос из-под капюшона. – Последние Темные Дни, о которых вот уже три столетия предупреждала наша церковь, не за горами.
– У-у-у! – раздался в ответ встревоженный людской ропот.
Говорящий поднял руку, и гул умолк.
– Темный Бог уже явился на наш родной Геб, как говорят иные, и начал опутывать все своими сетями зла!…
– Открыл Аунако! – съехидничал козлорогий, но на него устыжающе цыкнули.
– И что же нам теперь делать? Что делать, я вас спрашиваю, благородные квириты? Поддаться соблазну и, поклонившись врагу человеческому, пойти к нему в услужение?
– Нет! Нет! – загремело под сводами.
– Нет! – возопил и поддавшийся общему настроению Будря. – Не позвалям!
– Правильно, благородные квириты и чужеземцы! Не позволим врагу завладеть нашими душами и телами! Нужно обороняться.
– Да! Да! – согласилась с оратором толпа.
– Но как, спросите вы? Простое оружие, сделанное руками человека, бессильно причинить вред Темному Богу! Значит, нужно найти нечто такое, чем его можно повергнуть во прах! И необходимы те, кто сумеет удержать в руках это сверхоружие! Нам следует призвать Небесное Воинство!
– Небесное Воинство! – пролетел восторженный вздох-всхлип.
– Сейчас зачнет денег просить, – разочарованно сказал леший и оказался прав.
– Но для этого потребуется много средств. Так неужто ж вы, благородные квириты и чужеземцы, пожалеете внести малую лепту на великое дело?
– Нет! Нет!
– Да! – нестройным диссонансом вплелся в общий хор звериный вопль Будри.
– Что? – возвысил голос оратор. – Кто сказал: «да»?
– Да! – поспешил на выручку верному слуге Кар. – Не пожалеем!
– Правильно! – поддержал леший и заухал, заулюлюкал на разные лады.
Несколько широкоплечих чернобалахонников, уже начавших было угрожающе приближаться к прижимистому леху, вдруг остановились, и их движения замедлились…
Мальчик приметил, что двое или трое из них бессильно привалились к стене и словно оцепенели. Он с уважением посмотрел на лесного князя. Ну и умелец!
Между присутствующими в зале начал медленно двигаться собиратель подаяний с большим коробом в руках. Зазвенели монеты. Кое-кто даже бросал кошельки. Судя по тупому звуку, достаточно увесистые.
Еще один ражий детина принялся обносить жертвователей подносом, уставленным стаканами, прикрытыми сверху небольшим хлебцем. «Прихожане» благодарно принимали угощение, медленными глоточками осушали напиток и закусывали.
Будря, горя желанием залить пламень тоски по очередным выброшенным на ветер денариям, заграбастал свою порцию и одним махом хлобыстнул подношение, приготовившись при необходимости по-молодецки хакнуть и занюхать печеньицем. Но тут же состроил страдальческую рожу и выплюнул пойло изо рта.
– Вот уроды! – возмущенно выругался воин. – И тут лехотрон! За такие деньги простой водой поить!
– Вознесем же песнь, призывающую Небесное Воинство! – торжественно воздел длани вверх человек у стола.
Света в зале чуток прибавилось.
Окружающие Кара и его компаньонов люди начали расправлять в руках какие-то клочки папируса. Тут тартессит вспомнил, что и у них есть точно такие же, врученные привратником.
Развернув свою записку, он впился глазами в неровные строчки, нацарапанные скверным почерком. Прочитав их, мальчик удивленно спросил:
– Что, что это?!
– Вторая часть пророчества! – торжественно ответил житель куявских лесов. – Таки не зря мы сюда забрели! А то я ужо беспокоиться начал, что подвело старика чутье…
– Но разве она существует?!
– Да тише ты, пострел. Не ровен час, услышат. Выходит, что наличествует. Только ты нашим девахам до поры-то до времени не трепись. Лады?
Глава 6
ПРИЯТНАЯ ПРОГУЛКА
– Ой, да не беспокойтесь вы так! – всплескивал руками маленький, весь какой-то сдобный, похожий на булочку с корицей капитан. – В это время года нет ни штормов, ни бурь. Вся поездка займет не более суток и станет для вас приятной прогулкой!
– А пираты? – воинственно подкручивал ус Будря. – Цо пан мувит о пиратах?
– Да-да! – подхватила всезнайка Орланда. – Я слыхала, что в последнее время в здешних водах участились нападения пиратов на торговые и рыбацкие корабли.
На пухлом лице моряка заиграла масленая улыбка.
– Ой, да кто позарится на мое корыто…
Тут он понял, что сморозил явную глупость и поправился:
– Я хотел сказать, что наш корабль такой быстроходный, что за ним ни одному пиратскому судну не угнаться.
– Ну да, ну да, – поддакнула Орландина, скептически глянув на «Октавию».
Характеристика, данная этому плавучему средству его владельцем, была как нельзя более меткой. Корыто, оно корыто и есть.
– Так что, по рукам? – заволновался морской волк, видя, что верный заработок может ускользнуть из его цепких рук.
Терять пятнадцать ауреусов ему ой как не хотелось. Для него это было целое состояние. На эти деньги можно сделать капитальный ремонт, купить новые паруса. Тогда «Октавия», знавшая и лучшие времена, сможет еще долго и верно служить своему хозяину.
Путники переглянулись.
Цена, заломленная капитаном за обычный рейс до Патр, была просто несусветной. Правда, сначала он вообще запросил с них двадцать пять ауреусов, мотивируя это тем, что соглашается брать на борт «всякую живность» (имея в виду осла, кусика и лешего, принятого за диковинную обезьяну) и берет на себя урегулирование «проблем с властями». То есть, попросту говоря, не сообщит, куда следует, о группе подозрительных пассажиров, торопящихся убраться из Италии в Ахайю.
Почему «подозрительных»? Ну, это и самим господам должно быть очевидным. Как прикажете воспринимать юного нобиля, переодетого в хламиду, но при этом имеющего такую благородную осанку и повадки персоны, привыкшей повелевать. Рядом с ним двое телохранителей, маскирующихся под селян, но то и дело тянущихся к поясу, словно там должен добрый меч висеть. Причем один явно иностранец, а второй – переодетая в мужика девица…
(Орландина чуть на куски не разорвала остроглазого нахала; она-то наивно полагала, что ее маскировка удалась на славу.)
…Ну и пышная красавица. То ли нянька, то ли возлюбленная молодого господина…
(Тут пришел черед Ланде раскраснеться, словно маков цвет; чего-чего, но подобного она не ожидала. Любовница?! Хм, хм…)
– По рукам! – протянула ладонь Орландина, и, когда пухленькая ручка капитана оказалась в ее руке, амазонка так крепко вцепилась в длань моряка, что тот даже взвизгнул от неожиданности.
– Только без сюрпризов! – приблизив лицо к мигом вспотевшей харе судовладельца, зловеще прошептала амазонка. – Идем налегке, без груза, и чтоб ни каких других пассажиров!
– Да-да-да!! – зачастил горемычный капитан, уже было примерявшийся, куда бы пристроить пару бочек фалернского и несколько мешков кофе (ну, в самом деле, не идти же в Ахайю порожняком). – Какой раз говор, достойнейшая! Какой разговор!
– Смотри у меня! – погрозила кулаком прознатчица. – Лично все закоулки осмотрю! Итак, до вечера.
– Зря ты с ним так, Динка! – пожурила ее сестра, когда они покинули причал. – Он же все-таки рискует, беря на борт таких опасных пассажиров, как мы.
– Ничего с ним не случится! Я таких гадов насквозь вижу. Он за все удавится, а тут целых пятнадцать золотых! Будет держать язык за зубами, как миленький.
– Так есть, так есть! – поддакнул лех, которому ужас как хотелось надавать толстому пройдохе канчуков, так он его допек своим непочтительным отношением к ясному пану крулю и его ближним людям. – Лайдак, он и в Брундизии лайдак!
Один Кар не принимал участия в общем разговоре. Весь вечер он был тих и задумчив.
На сей раз это была торжественная песнь, посвященная их отплытию к ахайским берегам. Там, в священных кипарисовых рощах, у напевно журчащего Кастальского ключа великий Феб совершит чудо и вернет своему преданному слуге человеческий облик.
Все это непременно нужно описать в сильных и звучных стихах. Запечатлеть смятение души, терзаемой ожиданием грядущих перемен. Набросать картины морской стихии, пытающейся помешать свершению надежд певца…
Стир с сомнением поглядел за борт.
М-да, вряд ли это можно назвать бушующей стихией. Ленивые волны Ионического моря едва шевелились. А веющий с моря ветерок был всего лишь плодом поэтического воображения. Паруса висели, словно крылья у подбитой вороны, и не думали надуваться.
И как только их «Октавия» отчалит? Правда, капитан клятвенно обещал, что к вечеру ветер должен появиться. Кто его знает, может, и не врет. Не все же время ему врать.
Вот, например, обещал, что стойло, в котором разместят осла «дорогих пассажиров», будет застлано самым качественным душистым сеном. А взамен этого бросил охапку практически несъедобной соломы. И в яслях вместо отборного овса и ячменя что-то гнилое и дурно пахнущее. Вода застоявшаяся.
Нет. в таких условиях совершенно невозможно работать!
Нужно будет пожаловаться Орланде. Вечером, когда путники явятся сюда с багажом и припасами. Пусть приструнит наглеца. Или Кару. Кажется, мальчишке пришлись по душе Стировы песни. Особенно те, для взрослых, которые поэт не решался исполнять в присутствии дам…
– Эй, на «Октавии»! – раздался с берега громкий голос, показавшийся Стиру смутно знакомым. – Есть на борту хозяин?!
Поэт решил полюбопытствовать, что же это там за крикун выискался, и высунул морду в окошко, прорубленное в борту и пропускающее в его «каюту» свет и свежий воздух.
– Чего вам?! – нелюбезно откликнулся вышедший на палубу капитан.
– Куда путь держите? – все так же громогласно поинтересовался прилично одетый парень лет двадцати пяти, лицо которого украшала небольшая клинообразная бородка.
– А кто вам сказал, что я вообще собираюсь выходить в море? – отбрил толстяк.
– Ну меня не проведешь, любезный! Сам не один год под парусом ходил.
– Много вас таких, крыс сухопутных, тут шастает.
– Это кто крыса?! – возопил бородатый. – Ты кого крысой назвал, плебей?! Я вот тебя сейчас в куски изрублю.
Словно из воздуха появился короткий меч, которым парень стал грозно размахивать над головой.
Тут же на его руке повис спутник бородатого, миловидный белокурый юноша.
– Ты что, что ты делаешь?! – зашептал он. – Сейчас этот вызовет береговую стражу.
– И что с того? – тупо уставился забияка. – Имел я их…
– Да, но тогда нам придется объявить, кто мы.
– Ну? – по-прежнему не понимал парень. – Дык елы-палы…
– ОН велел, чтоб все прошло тихо.
– Послушай, милейший, – обратился блондинчик к капитану. – Заработать хочешь?
– Допустим, – осторожно ответил хозяин «Октавии».
– Пять ауреусов, если доставишь нас в Патры.
– Сколько?! – завопили одновременно бородатый и моряк.
– Ты с ума сошел! – возмущенно насел на приятеля бородач. – Да за такие деньги я сам тебя на тот берег доставлю. На лодке, сидя за веслами!
– Во-во! – пошло захихикал капитан, расслышавший их перебранку. – Тебе самое место – гребцом да на галеры.
– Заткни пасть! – взревел крепыш.
– Шесть ауреусов!
– Идиот!
– Хе-хе! – презрительно рассмеялся моряк.
– Семь!
– Дурень!!
– Ха-ха!
Стир с замирающим сердцем вслушивался в перебранку. Ну кто же победит-то, в конце концов?
– Восемь!
– Полоумный!!!
– Хо-хо!
Дойдет ли блондин до нужной цифры?
– Де… – не договорил юноша.
Ладонь бородача намертво припечатала его уста.
– Ни слова больше! – пригрозил он напарнику. – Уходим. Найдем кого-нибудь посговорчивее!
Он сверкнул гневными очами в сторону «Октавии».
– Осел! – попытался вывернуться из цепких объятий блондин.
– Так ты еще и браниться вздумал! – возмутился здоровяк.
– Да нет же! – рассердился юноша. – Там, на борту, осел! Смотрит на нас из окна и скалится!
– Где? – не поверил атлет. – Ну где твой осел?! Ничегошеньки не вижу!
Блондинчик растерянно пожал плечами:
– Только что был. Вон в том окне.
– Ох, – хмыкнул старший. – Беда мне с тобой. Экий ты чувствительный, право. Словно девка красная. После той ночи везде-то тебе ослы мерещатся.
Так, перебраниваясь, они и удалились с причала.
А у Стира еще долго колотилось сердце.
В этой парочке он узнал тех самых воинов, которые были на лесной поляне вместе с Мерланиусом.
Гавейн и Парсифаль, как их называл старый колдун в леопардовой шкуре…
– Эй, стойте! – кричал блондин, энергично размахивая руками. – Стойте! Куда же вы?! Мы согласны дать пятнадцать ауреусо-ов!!
Со злым недоумением смотрели приятели на удаляющуюся тартану, вытаскиваемую из гавани небольшой буксирной галерой.
– Опоздали, – пробормотал Парсифаль. – Не надо было жмотничать. Уже завтра были бы в Ахайе.
– Ну поганый же город! – заорал Гавейн, брызгая слюной. – Имел я в задницу этот Брундизий, и всех его вонючих жителей, и все его гнилые лоханки!!
– Что ты сказал?! Ты, значит, всех имел? И даже меня?!
Прикусив язык, Гавейн обернулся.
К ним вразвалочку направлялся здоровяк в одеянии стражника.
Будь тут девушки или кто-то из их спутников, они бы узнали командовавшего караулом у ворот франка.
– Э-э, милейший. – Гавейн проклял себя за не сдержанный язык. – Вы не так поняли. Я готов компенсировать…
Он потянулся к мешочку с деньгами.
– Я тебе не милейший, драная британская ты кошка! – взревел франк, вцепляясь в воротник рыцаря.
– Это вот можешь своего дружка постельного, – движение головы в сторону Парсифаля, – так называть в кроватке по утрам! И деньги твои поганые мне не нужны! Ответишь за свои слова!
Тут Перси, решив, что надо бы вмешаться, попробовал оттащить разбушевавшегося блюстителя порядка от приятеля.
Не отпуская Гавейна, франк небрежно отмахнулся, и блондин отлетел назад с разбитым носом.
Словно не замечая веса, страж порядка приподнял над землей совсем не миниатюрного Гавейна и со всего маху швырнул его на жалобно скрипнувшие доски причала.
– Это для начала, вельхская морда, – сообщил он заоравшему от боли рыцарю Круга Стоячих Камней. – А это – на закуску, – добавил он пинок по копчику. – А на третье будет тебе неделя отсидки в нашей кутузке.
На свою беду, стражник совсем забыл про Парсифаля, полагая, что тот надолго выведен из строя.
И напрасно.
Ибо в парне закипала та самая тевтонская ярость – жуткий «furor Teutonic», который когда-то заставлял рыдать и биться головой о стену самого первого из августов, оплакивая порубленные в германских лесах легионы. К тому же перед ним был франк, старый враг его предков.
Утерев стекающую с разбитой сопатки кровь, он подскочил к своему дорожному мешку и, быстро развязав его, извлек не что иное, как фракийский чекан.
Оружие не такое страшное, как секира норманнская или классическая рыцарская, но тоже весьма опасное в умелых руках.
– Нет-нет, не надо!!! – завопил Гавейн, увидев подкрадывающегося к похохатывающему стражнику товарища.
Но франк не обратил внимания на этот крик, вернее всецело отнес его на свой счет.
– Надо, Тео, надо, – и занес ногу для нового пинка.
А уже через пару секунд с топором в черепе рухнул на доски пристани, окрасив их смоляную черноту кровью.
– Что ты наделал, идиот! – завопил Гавейн, вскакивая. – Зачем ты его убил?! Нам же теперь…
– Будет знать, как поднимать руку на потомка Цицерона! – зло процедил Парсифаль, пнув труп щегольским сапогом.
– Люди, что же это делается?! Люди, убивают! Человека убили! – заорал кто-то.
Обернувшись на крик, приятели увидели сидящего в лодчонке старика, метрах в пятнадцати от причала мирно удившего рыбу.
Вырвав топор из мертвого тела, Парсифаль метнул его в невольного свидетеля их преступления, но промахнулся на какую-то ладонь. Оружие, булькнув, скрылось под водой.
Разъяренный рыцарь приготовился прыгнуть в море, чтобы вплавь добраться до деда и ликвидировать свидетеля, так сказать, на корню.
– Ты, болван, что делаешь?! – завопил Гавейн благим матом. – Надо бежать! Бежим!!
И они оба рванули куда глаза глядят.
Гавейн бежал быстрее лани.
Быстрее, чем кролик от беркута. Быстрее, наверное, чем олимпийский чемпион – тому наградой был жалкий лавровый венок, а ему, Гавейну, его драгоценная, единственная и горячо любимая жизнь.
Он пролетел через корабельное кладбище, перепрыгивая шпангоуты и еще не растасканные аборигенами на топливо бимсы. Он обогнул пересохший фонтан у выхода из порта, увернулся от нагруженного корзинами грузчика, чуть не сбив того наземь, и нырнул в узкий переулок.
Остатками разума или, может, чутьем преследуемого он понимал, что только быстрота может его спасти. Где отстал и куда подевался Парсифаль – здоровяк и не заметил.
Не чуя под собою ног, летел Гавейн по лабиринтам старых переулков, пока не уперся в глухую стену.
Пару раз ударил в нее кулаками, словно пытаясь пробить дорогу наружу, а потом зарыдал, опустившись наземь.
Все пропало! Все пропало! Из-за этого белобрысого урода, этого германского дикаря! Из-за его дурацкой секиры!
А главное – из-за осла!
Теперь уже и Гавейну стало казаться, что он и сам видел проклятое животное на борту «Октавии».
Делать было нечего. Нужно связываться с командованием – только Ланселат или сам Арторий могли ему помочь
Шепча слова самых страшных проклятий и ругательств, Гавейн извлек из потайного кармашка заветный амулет – одну из тех полезных штук, которыми их снабдил Мерланиус. Чертыхаясь, разбил о камень стены предохранительную крышечку слоновой кости.
– Командор, вы меня слышите? Вызывает Гавейн! Как слышите меня?! Гавейн вызывает командора Ланселата…
– Так, так, пане Борута! – гоготал Будря, дружески тыкая лесного князя кулаком под ребра. – Бей меня Перкунас своими молниями!
Старый воин блаженствовал.
Наконец-то можно хоть немного расслабиться.
Самую малость.
Не хватаясь то и дело за боевой фамильный меч, не вздрагивая от каждого подозрительного скрипа и шороха, не прислушиваясь к невнятным всхлипам юного подопечного, одолеваемого ночным кошмаром.
Сидеть вот так за столиком, уставленным яствами и бутылками с добрым вином. Слушать соленые шутки и прибаутки козлорогого похабника.
– Тише, тише, пан, – шикал на него рыжий бес. – Детвору разбудишь. Пусть отдохнут, сердешные. Умаялись, чай, от ворогов лютых бегаючи.
– Да уж, – нахмурился лех. – Цо есть, то есть. Бедные дети!
Покусал ус и вдруг разразился проклятиями:
– Цоб мне больше не увидеть своего маетка! Пусть пан Мудря присоединит Большое Дупло к своим паршивым Козлиным Кучкам! Когда же все это закончится?!
– Как Темного Бога побьют…
– Ага, – покивал головой пан. – Или он нас.
На палубу вышел позевывающий Стир.
– Что, поэт, аль не спится? – обратился к нему, хитро прищурив желтое око, леший. – Может, налить?
– Ой, да ну его, это вино. И без него голова кругом идет.
Быстро перебирая ногами, длинноухий устремился к борту и начал блевать.
– Совсем как мой ясный пан круль, – вздохнул Будря. – Тот також качку не переносит. Еле заснул. Спасибо тебе за зелье. Помогло.
– Не на чем – помахал рукой его собутыльник. – Мы, лесные князья то есть, каждую травку знаем и ведаем, какой от нее прок аль беда человекам приключиться может. Вот и пользуем помалеху. Ежели, конечно, свой лик людям казать изволим, – добавил он.
– А цо, не любите нас?
– Не то чтобы совсем не любим. Но опасаемси. Зане как от вас многие порухи и безобразия нашему брату, лесным князьям то есть, терпеть приходится…
– А пираты? – воинственно подкручивал ус Будря. – Цо пан мувит о пиратах?
– Да-да! – подхватила всезнайка Орланда. – Я слыхала, что в последнее время в здешних водах участились нападения пиратов на торговые и рыбацкие корабли.
На пухлом лице моряка заиграла масленая улыбка.
– Ой, да кто позарится на мое корыто…
Тут он понял, что сморозил явную глупость и поправился:
– Я хотел сказать, что наш корабль такой быстроходный, что за ним ни одному пиратскому судну не угнаться.
– Ну да, ну да, – поддакнула Орландина, скептически глянув на «Октавию».
Характеристика, данная этому плавучему средству его владельцем, была как нельзя более меткой. Корыто, оно корыто и есть.
– Так что, по рукам? – заволновался морской волк, видя, что верный заработок может ускользнуть из его цепких рук.
Терять пятнадцать ауреусов ему ой как не хотелось. Для него это было целое состояние. На эти деньги можно сделать капитальный ремонт, купить новые паруса. Тогда «Октавия», знавшая и лучшие времена, сможет еще долго и верно служить своему хозяину.
Путники переглянулись.
Цена, заломленная капитаном за обычный рейс до Патр, была просто несусветной. Правда, сначала он вообще запросил с них двадцать пять ауреусов, мотивируя это тем, что соглашается брать на борт «всякую живность» (имея в виду осла, кусика и лешего, принятого за диковинную обезьяну) и берет на себя урегулирование «проблем с властями». То есть, попросту говоря, не сообщит, куда следует, о группе подозрительных пассажиров, торопящихся убраться из Италии в Ахайю.
Почему «подозрительных»? Ну, это и самим господам должно быть очевидным. Как прикажете воспринимать юного нобиля, переодетого в хламиду, но при этом имеющего такую благородную осанку и повадки персоны, привыкшей повелевать. Рядом с ним двое телохранителей, маскирующихся под селян, но то и дело тянущихся к поясу, словно там должен добрый меч висеть. Причем один явно иностранец, а второй – переодетая в мужика девица…
(Орландина чуть на куски не разорвала остроглазого нахала; она-то наивно полагала, что ее маскировка удалась на славу.)
…Ну и пышная красавица. То ли нянька, то ли возлюбленная молодого господина…
(Тут пришел черед Ланде раскраснеться, словно маков цвет; чего-чего, но подобного она не ожидала. Любовница?! Хм, хм…)
– По рукам! – протянула ладонь Орландина, и, когда пухленькая ручка капитана оказалась в ее руке, амазонка так крепко вцепилась в длань моряка, что тот даже взвизгнул от неожиданности.
– Только без сюрпризов! – приблизив лицо к мигом вспотевшей харе судовладельца, зловеще прошептала амазонка. – Идем налегке, без груза, и чтоб ни каких других пассажиров!
– Да-да-да!! – зачастил горемычный капитан, уже было примерявшийся, куда бы пристроить пару бочек фалернского и несколько мешков кофе (ну, в самом деле, не идти же в Ахайю порожняком). – Какой раз говор, достойнейшая! Какой разговор!
– Смотри у меня! – погрозила кулаком прознатчица. – Лично все закоулки осмотрю! Итак, до вечера.
– Зря ты с ним так, Динка! – пожурила ее сестра, когда они покинули причал. – Он же все-таки рискует, беря на борт таких опасных пассажиров, как мы.
– Ничего с ним не случится! Я таких гадов насквозь вижу. Он за все удавится, а тут целых пятнадцать золотых! Будет держать язык за зубами, как миленький.
– Так есть, так есть! – поддакнул лех, которому ужас как хотелось надавать толстому пройдохе канчуков, так он его допек своим непочтительным отношением к ясному пану крулю и его ближним людям. – Лайдак, он и в Брундизии лайдак!
Один Кар не принимал участия в общем разговоре. Весь вечер он был тих и задумчив.
Вдохновенный поэт слагал очередной шедевр.
Веет с моря ветерок,
С парусом играет.
Скоро, скоро в путь далек
Наш корабль отчалит.
Тихо гладят волны борт,
Льнут к нему, ласкаясь.
Но едва покинет порт
Судно, как оскалят
Вихри-демоны клыки…
На сей раз это была торжественная песнь, посвященная их отплытию к ахайским берегам. Там, в священных кипарисовых рощах, у напевно журчащего Кастальского ключа великий Феб совершит чудо и вернет своему преданному слуге человеческий облик.
Все это непременно нужно описать в сильных и звучных стихах. Запечатлеть смятение души, терзаемой ожиданием грядущих перемен. Набросать картины морской стихии, пытающейся помешать свершению надежд певца…
Стир с сомнением поглядел за борт.
М-да, вряд ли это можно назвать бушующей стихией. Ленивые волны Ионического моря едва шевелились. А веющий с моря ветерок был всего лишь плодом поэтического воображения. Паруса висели, словно крылья у подбитой вороны, и не думали надуваться.
И как только их «Октавия» отчалит? Правда, капитан клятвенно обещал, что к вечеру ветер должен появиться. Кто его знает, может, и не врет. Не все же время ему врать.
Вот, например, обещал, что стойло, в котором разместят осла «дорогих пассажиров», будет застлано самым качественным душистым сеном. А взамен этого бросил охапку практически несъедобной соломы. И в яслях вместо отборного овса и ячменя что-то гнилое и дурно пахнущее. Вода застоявшаяся.
Нет. в таких условиях совершенно невозможно работать!
Нужно будет пожаловаться Орланде. Вечером, когда путники явятся сюда с багажом и припасами. Пусть приструнит наглеца. Или Кару. Кажется, мальчишке пришлись по душе Стировы песни. Особенно те, для взрослых, которые поэт не решался исполнять в присутствии дам…
– Эй, на «Октавии»! – раздался с берега громкий голос, показавшийся Стиру смутно знакомым. – Есть на борту хозяин?!
Поэт решил полюбопытствовать, что же это там за крикун выискался, и высунул морду в окошко, прорубленное в борту и пропускающее в его «каюту» свет и свежий воздух.
– Чего вам?! – нелюбезно откликнулся вышедший на палубу капитан.
– Куда путь держите? – все так же громогласно поинтересовался прилично одетый парень лет двадцати пяти, лицо которого украшала небольшая клинообразная бородка.
– А кто вам сказал, что я вообще собираюсь выходить в море? – отбрил толстяк.
– Ну меня не проведешь, любезный! Сам не один год под парусом ходил.
– Много вас таких, крыс сухопутных, тут шастает.
– Это кто крыса?! – возопил бородатый. – Ты кого крысой назвал, плебей?! Я вот тебя сейчас в куски изрублю.
Словно из воздуха появился короткий меч, которым парень стал грозно размахивать над головой.
Тут же на его руке повис спутник бородатого, миловидный белокурый юноша.
– Ты что, что ты делаешь?! – зашептал он. – Сейчас этот вызовет береговую стражу.
– И что с того? – тупо уставился забияка. – Имел я их…
– Да, но тогда нам придется объявить, кто мы.
– Ну? – по-прежнему не понимал парень. – Дык елы-палы…
– ОН велел, чтоб все прошло тихо.
– Послушай, милейший, – обратился блондинчик к капитану. – Заработать хочешь?
– Допустим, – осторожно ответил хозяин «Октавии».
– Пять ауреусов, если доставишь нас в Патры.
– Сколько?! – завопили одновременно бородатый и моряк.
– Ты с ума сошел! – возмущенно насел на приятеля бородач. – Да за такие деньги я сам тебя на тот берег доставлю. На лодке, сидя за веслами!
– Во-во! – пошло захихикал капитан, расслышавший их перебранку. – Тебе самое место – гребцом да на галеры.
– Заткни пасть! – взревел крепыш.
– Шесть ауреусов!
– Идиот!
– Хе-хе! – презрительно рассмеялся моряк.
– Семь!
– Дурень!!
– Ха-ха!
Стир с замирающим сердцем вслушивался в перебранку. Ну кто же победит-то, в конце концов?
– Восемь!
– Полоумный!!!
– Хо-хо!
Дойдет ли блондин до нужной цифры?
– Де… – не договорил юноша.
Ладонь бородача намертво припечатала его уста.
– Ни слова больше! – пригрозил он напарнику. – Уходим. Найдем кого-нибудь посговорчивее!
Он сверкнул гневными очами в сторону «Октавии».
– Осел! – попытался вывернуться из цепких объятий блондин.
– Так ты еще и браниться вздумал! – возмутился здоровяк.
– Да нет же! – рассердился юноша. – Там, на борту, осел! Смотрит на нас из окна и скалится!
– Где? – не поверил атлет. – Ну где твой осел?! Ничегошеньки не вижу!
Блондинчик растерянно пожал плечами:
– Только что был. Вон в том окне.
– Ох, – хмыкнул старший. – Беда мне с тобой. Экий ты чувствительный, право. Словно девка красная. После той ночи везде-то тебе ослы мерещатся.
Так, перебраниваясь, они и удалились с причала.
А у Стира еще долго колотилось сердце.
В этой парочке он узнал тех самых воинов, которые были на лесной поляне вместе с Мерланиусом.
Гавейн и Парсифаль, как их называл старый колдун в леопардовой шкуре…
– Эй, стойте! – кричал блондин, энергично размахивая руками. – Стойте! Куда же вы?! Мы согласны дать пятнадцать ауреусо-ов!!
Со злым недоумением смотрели приятели на удаляющуюся тартану, вытаскиваемую из гавани небольшой буксирной галерой.
– Опоздали, – пробормотал Парсифаль. – Не надо было жмотничать. Уже завтра были бы в Ахайе.
– Ну поганый же город! – заорал Гавейн, брызгая слюной. – Имел я в задницу этот Брундизий, и всех его вонючих жителей, и все его гнилые лоханки!!
– Что ты сказал?! Ты, значит, всех имел? И даже меня?!
Прикусив язык, Гавейн обернулся.
К ним вразвалочку направлялся здоровяк в одеянии стражника.
Будь тут девушки или кто-то из их спутников, они бы узнали командовавшего караулом у ворот франка.
– Э-э, милейший. – Гавейн проклял себя за не сдержанный язык. – Вы не так поняли. Я готов компенсировать…
Он потянулся к мешочку с деньгами.
– Я тебе не милейший, драная британская ты кошка! – взревел франк, вцепляясь в воротник рыцаря.
– Это вот можешь своего дружка постельного, – движение головы в сторону Парсифаля, – так называть в кроватке по утрам! И деньги твои поганые мне не нужны! Ответишь за свои слова!
Тут Перси, решив, что надо бы вмешаться, попробовал оттащить разбушевавшегося блюстителя порядка от приятеля.
Не отпуская Гавейна, франк небрежно отмахнулся, и блондин отлетел назад с разбитым носом.
Словно не замечая веса, страж порядка приподнял над землей совсем не миниатюрного Гавейна и со всего маху швырнул его на жалобно скрипнувшие доски причала.
– Это для начала, вельхская морда, – сообщил он заоравшему от боли рыцарю Круга Стоячих Камней. – А это – на закуску, – добавил он пинок по копчику. – А на третье будет тебе неделя отсидки в нашей кутузке.
На свою беду, стражник совсем забыл про Парсифаля, полагая, что тот надолго выведен из строя.
И напрасно.
Ибо в парне закипала та самая тевтонская ярость – жуткий «furor Teutonic», который когда-то заставлял рыдать и биться головой о стену самого первого из августов, оплакивая порубленные в германских лесах легионы. К тому же перед ним был франк, старый враг его предков.
Утерев стекающую с разбитой сопатки кровь, он подскочил к своему дорожному мешку и, быстро развязав его, извлек не что иное, как фракийский чекан.
Оружие не такое страшное, как секира норманнская или классическая рыцарская, но тоже весьма опасное в умелых руках.
– Нет-нет, не надо!!! – завопил Гавейн, увидев подкрадывающегося к похохатывающему стражнику товарища.
Но франк не обратил внимания на этот крик, вернее всецело отнес его на свой счет.
– Надо, Тео, надо, – и занес ногу для нового пинка.
А уже через пару секунд с топором в черепе рухнул на доски пристани, окрасив их смоляную черноту кровью.
– Что ты наделал, идиот! – завопил Гавейн, вскакивая. – Зачем ты его убил?! Нам же теперь…
– Будет знать, как поднимать руку на потомка Цицерона! – зло процедил Парсифаль, пнув труп щегольским сапогом.
– Люди, что же это делается?! Люди, убивают! Человека убили! – заорал кто-то.
Обернувшись на крик, приятели увидели сидящего в лодчонке старика, метрах в пятнадцати от причала мирно удившего рыбу.
Вырвав топор из мертвого тела, Парсифаль метнул его в невольного свидетеля их преступления, но промахнулся на какую-то ладонь. Оружие, булькнув, скрылось под водой.
Разъяренный рыцарь приготовился прыгнуть в море, чтобы вплавь добраться до деда и ликвидировать свидетеля, так сказать, на корню.
– Ты, болван, что делаешь?! – завопил Гавейн благим матом. – Надо бежать! Бежим!!
И они оба рванули куда глаза глядят.
Гавейн бежал быстрее лани.
Быстрее, чем кролик от беркута. Быстрее, наверное, чем олимпийский чемпион – тому наградой был жалкий лавровый венок, а ему, Гавейну, его драгоценная, единственная и горячо любимая жизнь.
Он пролетел через корабельное кладбище, перепрыгивая шпангоуты и еще не растасканные аборигенами на топливо бимсы. Он обогнул пересохший фонтан у выхода из порта, увернулся от нагруженного корзинами грузчика, чуть не сбив того наземь, и нырнул в узкий переулок.
Остатками разума или, может, чутьем преследуемого он понимал, что только быстрота может его спасти. Где отстал и куда подевался Парсифаль – здоровяк и не заметил.
Не чуя под собою ног, летел Гавейн по лабиринтам старых переулков, пока не уперся в глухую стену.
Пару раз ударил в нее кулаками, словно пытаясь пробить дорогу наружу, а потом зарыдал, опустившись наземь.
Все пропало! Все пропало! Из-за этого белобрысого урода, этого германского дикаря! Из-за его дурацкой секиры!
А главное – из-за осла!
Теперь уже и Гавейну стало казаться, что он и сам видел проклятое животное на борту «Октавии».
Делать было нечего. Нужно связываться с командованием – только Ланселат или сам Арторий могли ему помочь
Шепча слова самых страшных проклятий и ругательств, Гавейн извлек из потайного кармашка заветный амулет – одну из тех полезных штук, которыми их снабдил Мерланиус. Чертыхаясь, разбил о камень стены предохранительную крышечку слоновой кости.
– Командор, вы меня слышите? Вызывает Гавейн! Как слышите меня?! Гавейн вызывает командора Ланселата…
– Так, так, пане Борута! – гоготал Будря, дружески тыкая лесного князя кулаком под ребра. – Бей меня Перкунас своими молниями!
Старый воин блаженствовал.
Наконец-то можно хоть немного расслабиться.
Самую малость.
Не хватаясь то и дело за боевой фамильный меч, не вздрагивая от каждого подозрительного скрипа и шороха, не прислушиваясь к невнятным всхлипам юного подопечного, одолеваемого ночным кошмаром.
Сидеть вот так за столиком, уставленным яствами и бутылками с добрым вином. Слушать соленые шутки и прибаутки козлорогого похабника.
– Тише, тише, пан, – шикал на него рыжий бес. – Детвору разбудишь. Пусть отдохнут, сердешные. Умаялись, чай, от ворогов лютых бегаючи.
– Да уж, – нахмурился лех. – Цо есть, то есть. Бедные дети!
Покусал ус и вдруг разразился проклятиями:
– Цоб мне больше не увидеть своего маетка! Пусть пан Мудря присоединит Большое Дупло к своим паршивым Козлиным Кучкам! Когда же все это закончится?!
– Как Темного Бога побьют…
– Ага, – покивал головой пан. – Или он нас.
На палубу вышел позевывающий Стир.
– Что, поэт, аль не спится? – обратился к нему, хитро прищурив желтое око, леший. – Может, налить?
– Ой, да ну его, это вино. И без него голова кругом идет.
Быстро перебирая ногами, длинноухий устремился к борту и начал блевать.
– Совсем как мой ясный пан круль, – вздохнул Будря. – Тот також качку не переносит. Еле заснул. Спасибо тебе за зелье. Помогло.
– Не на чем – помахал рукой его собутыльник. – Мы, лесные князья то есть, каждую травку знаем и ведаем, какой от нее прок аль беда человекам приключиться может. Вот и пользуем помалеху. Ежели, конечно, свой лик людям казать изволим, – добавил он.
– А цо, не любите нас?
– Не то чтобы совсем не любим. Но опасаемси. Зане как от вас многие порухи и безобразия нашему брату, лесным князьям то есть, терпеть приходится…