Торговые ряды показались наемнице очень опрятными и привлекательными. Женщины покупали здесь овощи и цветы, сыр, мясо и рыбу.
   Впервые с тех пор, как они вошли в Вечный (нет, скорее уж увечный) город, ее настроение улучшилось.
 
   Гостиница стояла на самом перекрестке.
   Заведение было похуже достопамятного тартесского «Хозяина морей» (чтоб тот вертеп сожгли пьяные солдаты Аргантония!). В нем было три этажа. Комнаты хотя и небольшие и скудно обставленные, были чистыми, а с кухни доносился аппетитный запах.
   Номера сдавали шлюхам, астрологам, борцам и колесничим, ворам средней руки, торговцам, небогатым путешественникам.
   Впрочем, выбирать не приходилось. Это было первое более-менее нормальное жилье почти за два последних месяца.
   Вещи им помог подтащить ловкий малый лет шестнадцати, пожилая же привратница взяла на себя заботу об Асинусе.
   (После того как сестры узнали, что под ослиной шкурой скрывается бродячий певец и поэт Стир Максимус, ездить на нем верхом им показалось неудобным. По обоюдному согласию, длинноухий стал использоваться лишь для перевозки их нехитрого багажа.)
   Пока сестра устраивалась в номере, проголодавшаяся послушница спустилась в триклиний постоялого двора, где за чистыми столиками чинно сидели или возлежали на ложах постояльцы, вкушая яства.
   – Чего желаете? – осведомился у девушки подбежавший подавальщик. – Могу предложить восхитительный горячий хлеб, выпеченный с добавлением апельсинового сока. Начните с него, не прогадаете: это куда лучше, чем любое пирожное. Да, кстати, пирожные у нас тоже есть. А запить? Стаканчик горячего вина или подогретое пиво с пряностями? А вот, кстати, и превосходнейший мед. А этот сыр приготовлен по рецепту императорских сыроварен. – Он закатил глаза и аппетитно причмокнул губами. – А что скажете насчет этой прелестной колбасы? Укажу, что при ее приготовлении использовалось мясо теленка и молочного поросенка.
   – А можно зайца? – робко поинтересовалась Орланда.
   – Никаких зайцев! – отрезал подавальщик. – 3аяц – это плебейская еда! У нас такого не подают.
   – Ну тогда, пожалуйста, что-нибудь вот на эти деньги. – Она пододвинула в сторону официанта пару монет.
   Лицо его отразило среднюю степень брезгливости.
   – За такие деньги у нас ничего не продают. Разве только… Сходите на кухню, там угостят «крысиным хвостом».
   Услышав такое предложение, Орланда возмущенно вскочила, пытаясь вспомнить те слова, что иногда употребляла ее сестра, но, как назло, от волнения все забыла.
   – Что такое, сестренка? – спросила воительница, уставившись на возмущенное личико ворвавшейся в номер христианки.
   – Ну и цены у них! Он сказал, что за эти гроши мы можем получить только… Только крысиный хвост. Вот…
   Орланда виновато потупилась, запнувшись.
   – Ладно, будем, значитца, есть «крысиный хвост», что ж теперь делать? – философски произнесла амазонка и, увидев выражение лица сестры, поспешила объяснить ей, в чем дело. «Крысиным хвостом» именовалось кушанье, приготовляемое на постоялых дворах, ночлежках и вообще везде, где хозяева считают, что человек недалеко ушел от скотины.
   Говорят, изобретший его повар получил награду от кого-то из правителей. Тот был весьма рад столь дешевому способу накормить подданных. Разнообразные объедки, накопившиеся за несколько дней или же задешево скупленные у лавочников куски – от сырных корок до переваренных овощей и шкурки от сала, старательно перемешивались, мелко рубились, а затем варились, превращаясь в условно съедобное рагу. Свое название сие кушанье получило вовсе не по популярному танцу, а потому, что, случалось, в заведениях средней паршивости в нем, по словам бывалых людей, можно было запросто найти эту часть тела серого пакостного грызуна.
   Бывшая послушница тем не менее решительно отказалась от подобного блюда, и по обоюдному согласию было решено выделить еще пару монет на пропитание.
   Поужинав и забрав немного еды для сестры, Орланда вернулась в номер и обнаружила, что ее спутница заснула.
   Вздохнув, она тоже легла, но сон не шел, и девушка раскрыла окно, некоторое время любуясь открывавшимся с третьего этажа видом.
   Западный край неба еще горел последними красками заката, с крыш стекал горьковатый и сладкий дым – город ужинал, перед тем как отойти ко сну.
   Запахи рыбы и чечевицы, приправленной чесноком, щекотали ноздри.
   Возле фонтана усталыми голосами переговаривались женщины, наполняющие амфоры водой, где-то кричали играющие дети…
   Подобно горящим бабочкам, тут и там в сумерках затрепетали огоньки масляных светильников, красновато вспыхивали жерла жаровен, когда кто-то обмахивал уголья или вдувал в печь воздух через деревянную трубу.
   Так она и задремала, сморенная Морфеем.
 
   Наступило утро, солнце светило в окно сквозь оконный переплет и прозрачные роговые пластины.
   Позавтракав и проведав Стира, сестры выбрались из гостиницы и остановились как вкопанные.
   Прямо на площади давал представление бродячий цирк.
   Нарумяненный полуголый канатоходец балансировал над толпой, делая вид, будто вот-вот упадет (а может, и в самом деле с трудом удерживался).
   Зрители вопили от восторга, причем половина из них предвкушала, как бедолага вот-вот брякнется вниз. Крики ужаса сменялись восторженными аплодисментами.
   А между делом шустрый мальчишка бегал среди зрителей, протягивая кувшин, куда те бросали плату за представление. Народ не скупился.
   Потом под звуки египетской флейты из шатра появилась пышногрудая женщина в прозрачном покрывале. Она щелкала бичом, и тот обвивал ее тело, точно змея. У женщины были черные волосы и глубокие черные глаза.
   Застучали барабаны – сначала медленно, потом все быстрее, и помощники вывели двух белых лошадей.
   Снова свист бича – и лошади с громким ржанием опустились на колени. С неожиданной для ее комплекции легкостью женщина высоко подпрыгнула, встав широко расставленными стройными ногами на спины лошадей, и погнала их вскачь.
   Затем выскользнули акробаты и мимы.
   Акробаты проделывали просто фантастические трюки: изгибались, принимая немыслимые позы. Их кульбиты поражали воображение. Казалось, для них не существует земного притяжения. А когда все восемь взгромоздились один на другого, образовав гигантскую пирамиду, и стали при этом делать всякие непристойные жесты, публика пришла в неописуемый восторг.
   Акробатов сменили пожиратели огня, а затем жонглеры. Появившиеся после жонглеров менестрели играли на своих инструментах и пели песни.
   Наконец, на площадку вышел полуголый мулат, за поясом которого торчало с дюжину кинжалов. Его сопровождала тоненькая девушка, на которой не было ничего, кроме символической набедренной повязки и тяжелого ожерелья, прикрывавшего грудь (слишком массивного, чтобы быть настоящим).
   Два подручных установили сколоченный из досок щит, а затем как ни в чем не бывало принялись привязывать к нему девушку, не забывая как бы невзначай слегка сдвинуть ожерелье.
   Артист тем временем демонстрировал почтеннейшей публике свое владение кинжалами.
   Удивительно ловко он жонглировал одновременно шестью кинжалами: они летали, у него с такой скоростью, что были почти неразличимы, но каждый раз попадали рукояткой ему точно в ладонь. Казалось, они образовали сплошной сверкающий круг.
   Амазонка с сожалением подумала про себя, что до такого ей далеко. Правда тут же уточнила, что в настоящем бою все эти выкрутасы мало помогут.
   Циркач опять собрал кинжалы и начал теперь с силой кидать их в уже привязанную девушку.
   Казалось, каждый бросок будет последним и пригвоздит красавицу к щиту. Но с невероятной ловкостью она уворачивалась от смертоносной стали.
   Зрители вопили от восторга, не понимая, как она умудряется избежать рокового попадания. Кинжалы летели в нее один за другим, с неимоверной быстротой, а она ни разу не отступила за край щита.
   – Это невероятно! – выдохнула Орланда. – Этого не может быть. Наверно, здесь какой-нибудь фокус.
   – Нет, – покачала головой амазонка, – тут все чисто. Просто они мастера своего дела. Я бы тоже смогла так бросить. Может не так красиво, но не хуже.
   Номер закончился под восторженные крики публики, и жонглер опять собрал кинжалы.
   Аплодисменты стихли, когда зрители поняли, что выступление еще не закончено.
   Девушка встала спиной к щиту: ноги вместе, руки прижаты к телу.
   Жонглер оставил себе на этот раз только пять кинжалов: три в правой руке и два в левой.
   Он выдержал драматическую паузу, и все в ожидании затаили дыхание глазами толпу.
   Артист резко выбросил вперед обе руки одновременно, и в девушку полетели все пять кинжалов разом. В то же самое мгновение она раздвинула ноги и подняла руки на уровень плеч.
   Кинжалы, выпущенные левой рукой, вонзились в дерево по обе стороны от ее шеи, причем настолько близко, что едва не поцарапали кожу. Из трех других кинжалов два вонзились прямо под мышками; обтянутые кожей рукоятки касались боков девушки. Пятый кинжал вонзился между ногами, почти там, где они переходили в лоно.
   Жонглеры убежали, унеся на плечах щит с по-прежнему привязанной девицей.
   Мальчик вновь обежал толпу, и было видно, что его кувшин изрядно потяжелел.
   И тут к толпе вышел…
   Орланда едва не упала со скамьи – к толпе вышел не кто иной, как пан Будря!!!
   – Смотри! – толкнула она локтем сестру. – Это… это же…
   – Да, я узнала, – вполголоса бросила амазонка.
   Одет старый лех был смешно, хотя и пышно.
   Длиннополый кафтан без рукавов, широкие бархатные штаны, заправленные в красные сапоги с отворотами, атласный кушак, на котором висела длинная кривая сабля: на взгляд Орланды, большая и страшная, а по мнению Орландины, тяжелая и неудобная в бою.
   Интересно, что он будет делать? Фехтовать? Или еще какие-нибудь фокусы показывать?
   Но вместо этого их давний знакомец заговорил.
   – Вы думаете, цо перед вами какой-то никчемный старый толстяк?! – спросил он, обведя выкаченными
   – Если бы вы знали, кто я, то лопнули бы от зависти! Я знатней любого патриция, если хотите знать! – выкрикнул Будря. По толпе пробежал смешок.
   – Я – лех! – изрек он. – Да знаете ли вы вообще цо то есть: быть лехом?
   Смешок переходил в хохот.
   – Мы вольный народ! Мы дороже всего ценим свободу! – распинался Будря. – Мыслите, раз Артания нас когда-то завоевала, то владеет нами?! А вот дулю им! – Он изобразил пальцами правой руки странную фигуру. – Дулю с коровьим маслом! Про сто мы честный народ и соблюдаем присягу! – Зрите ли хохотали все громче. – Не верите?! Да если любой из вас одолжит мне хоть тысенчу ауреусов, то я верну ему долг день в день!
   Смех перешел в раскатистый хохот. Мысль одолжить бродяге из цирка тысячу золотых, видимо, казалась зрителям очень смешной.
   – А землями своими мы владеем со времен Перкунаса, когда еще ни про какую Артанию и слышно не было!
   Будря наливался кровью, продолжал разоряться на тему – какой замечательный народ лехи.
   А Орланда сидела и думала об одном. Если тут имеется телохранитель тартесского царя, то, может быть, и сам Кар где-то близко? Байке о том, что толстяк мог предать своего юного господина, она не поверила.
   После того как с неподдельной обидой на лице лех ушел в шатер, провожаемый насмешками, перед зрителями вместо давешнего мальчика появился с кувшином в руках сам владелец цирка. (Монеты тем не менее сыпались в кувшин довольно щедро.)
   – Почтеннейшая публика, – вскричал он, – досточтимые римские граждане! А сейчас я, Петроний Апулей, представлю вам жемчужину моего скромного заведения – деву-вещунью из Гибернии.
   И из шатра появилась тоненькая девчушка лет от силы пятнадцати, черноволосая, в длинной голубой хламиде.
   – Уважаемые! – изрекла она. – Если кто-то же лает узнать свое будущее или получить совет от высших сил…
   Орланда только что не заорала от удивления и радости.
   Да, черный цвет волос! (Чем, интересно, красил?)
   Да, явно выделяющийся бюст. (Тряпок напихал небось!)
   Да, набеленное и нарумяненное лицо. (Не узнать!)
   Но голос! Голос Кара!
   Стало быть, жив и здоров, бесенок!
   Тем временем к «деве-вещунье из Гибернии» уже подошли первые желающие…
   И тут представление было прервано.
   На площадь вышел патруль вегилов с пиками и дубинками.
   – Почему скопление народа?! – возопил десятник. – Кто разрешил?
   Петроний Апулей подскочил к нему, показал какую-то бирку, но тот остался непреклонен.
   – Пр-риказываю прекратить! Р-разойтись!
   Видать, страже попала под хвост вожжа или еще что-то, так что уже через пять минут толпа, недовольно ворча, разошлась, а циркачи угрюмо свернули свой шатер.
   Орланда хотела было подойти к ним, но сестра решительно удержала.
   – Погоди! Вот когда они вернутся к себе, тогда и поговорим.
   И отстав локтей на сто, они двинулись следом за артистами.
   Идти пришлось примерно полчаса.
   Цирк почтенного Апулея разместился как раз на бывшем Марсовом поле. На более-менее чистом пустыре стояло несколько дюжин палаток и фургонов – Апулей владел довольно большой труппой.
   И вновь амазонка не позволила сестре немедля приступить к делу, а некоторое время выжидала и изучала передвижной городок, благо зевак вокруг было немало.
   Наконец она выбрала, с кем будет говорить. И выбор ее пал на давешнего мастера метания ножей.
   Небрежной походкой подошла к нему, кидавшему свое оружие в раскрошенную деревянную колоду
   – Кинжалы-то острые? – спросила жонглера.
   Тот насмешливо взглянул на нее, но, увидев меч на поясе, подавил желание сказать что-то обидное.
   – Проверь сама.
   И резким движением бросил Орландине один из кинжалов.
   Девушка без труда поймала клинок. Роговая рукоять не скользила в руке, а само оружие было выковано из превосходной толедской стали и было столь же превосходно заточено.
   Лицо жонглера вытянулось при виде того, как ловко Орландина справилась с кинжалом.
   – Похоже, ты не зря таскаешь меч, девица! Другая бы завизжала, как свинка под хряком.
   – А скажи-ка ты мне, друг, что это у вас за дева-вещунья подвизалась? – спросила амазонка.
   – Тебе зачем? – нахмурился циркач. – Если сманить куда решила…
   – Нет, мы вот с сестрой совета у нее спросить хотим. – И Орландина выразительно повертела в пальцах золотую монету.
   – А, – смягчился циркач, – это можно… Третья палатка отсюда – такая небольшая, заштопанная синей заплаткой. Там она и живет, с дядюшкой своим.

Глава 4
ЛЕСНОЙ КНЯЗЬ

   Из кувшина, увенчанного высокой шапкой пены, Будря налил себе в кружку янтарного напитка, пригубил.
   – М-м-м… – даже не промычал, а как-то промурлыкал лех.
   – Тысенчу лет не пробовал ничего подобного! – радостно сообщил он. – Амброзия! Наконец-то нашли место, где нам подали настоящее пиво. А то в этом пшеклентом Риме пьют помои!
   Сидящие с ним за одним столом путешественники были полностью согласны со старым воякой. Все они с радостью расстались с «Увечным городом»…
 
   Надо сказать, когда сестры ввалились в палатку, где Будря и «дева-вещунья» отдыхали после представления, то лех очень испугался, решив, что девушки всенепременно выдадут обоих властям.
   Но, повинуясь распоряжению Кара, успокоился.
   Вполголоса они принялись рассказывать о своих злоключениях за прошедшие месяцы.
   Кара и в самом деле собирались убить, свалив это на телохранителя. Причем вовсе не люди Аргантония – зря Орланда грешила на дядюшку.
   То были чужаки. Насколько Кар мог понять, пикты.
   Орландина про себя отметила, что участие в этом деле пиктов вообще-то недвусмысленно указывает на Артория, но промолчала.
   Но Кар применил кое-что из тайных знаний его рода, на что убийцы, похоже не рассчитывали
   – Меня родовой магии обучили еще в детстве, хотя и положено после шестнадцати по закону, – пояснил юноша.
   Как они бежали из наполненного пьяным сбродом Аргантония Тартесса, как добрались до Италии и устроились в цирк Апулея – ну, то, что называется, была особая песня.
   Сестры в свою очередь рассказали им о том, что пережили за эти два месяца. Особенно удивительной юному царю и его пестуну показалась история Асинуса-Стира. Поначалу они даже отказывались верить.
   Ну, пришлось поэту, так сказать, продемонстрировать свои артистические способности. Соленая «Патрицианка и боцман» в исполнении осла привела Будрю в полный ступор. Орландина и Кар просто покатывались от хохота, а Орланда по привычке запунцовела.
   А потом Кар безо всяких предисловий предложил девушкам идти вместе с ними. И двигаться как раз прямиком в Дельфы, где ему можно будет заявить о своих правах на престол родного Тартесса, а девушкам – оправдаться перед лицом видящих истину жрецов и заодно – расколдовать осла, то есть Стира.
   В отношении себя он рассудил, что двигаться вместе с бродячим цирком удобнее и безопаснее: ну кто же будет искать беглого царя в цирке!
   Ему хватило ума (или знания людей) не пытаться предлагать владельцу драгоценности, а наняться в качестве фокусника, к тому же женского пола.
   Может, уважаемый Петроний Апулей и подозревал что-то, но два новых работника давали неплохой доход, и этого было достаточно.
   Будрю, кстати, взяли на весьма своеобразное амплуа: он рассказывал зрителям про свою родину, причем искренне, от всей души и, что удивительно, вполне серьезно. Но именно от этого все казалось очень смешным.
   Двум новым (и, главное, симпатичным) артисткам хозяин цирка обрадовался. Орландина сговорилась с метателем ножей, что он возьмет ее в ассистентки, а Орланду определили в новые сборщицы пожертвований вместо парнишки. Апулей здраво рассудил, что такой красавице зрители станут подавать щедрее. Особенно юноши и мужчины.
   И вот уже три дня идут они к портовому городу Брундизию, чтобы прямиком оттуда попасть в Ахайю.
 
   Тем временем местный житель, сидевший у стены на корточках и все время поглядывавший в их сторону, вдруг решительно встал и подошел к ним.
   – Прощеньица просим, уважаемые, – изрек земледелец, комкая в руках драную шляпу.
   – Ты, – обратился он к Орланде, – не христианка ли будешь?
   – Да, я верую в Иисуса! – с достоинством ответила послушница.
   – Это хорошо, грю! – обрадовался мужик. – Пафнутий меня звать. Я вот староста из тутошнего поселка. Как раз христианку мне и надобно. Видел, как ты перед едой молилась. – И продолжил: – А надобно мне тебя, потому как у нас тут беда приключилась, и только ты и можешь нам помочь!
   – Это какая же беда?
   – Да вот, – вздохнул староста, – ваша христианская нечисть завелась у нас. Энтот, как его – черт! Бес, стало быть.
   – Не может быть! – ляпнула Орланда первое, что пришло в голову.
   – Как это не может? Черт, говорю, христианский, ваш то есть! Бес еще именуется.
   – А может сатир или сильван? – робко спросил Кар.
   Пейзанин укоризненно посмотрел на него.
   – Ты, девчонка, помалкивай! Раз говорю черт, значит черт! Святых сильванов и сатиров тут уж лет сто двадцать не было! Как указ августа Магнуса Великого вышел, где сказано, что сатиров не бывает, они и ушли, обиделись, стало быть.
   Орланда припомнила, что такой указ действительно был.
   Птолемей Тридцать Седьмой Магнус в богов не верил, вообще ни в каких, и поэтому издал декрет об отсутствии нечистой силы (за что, говорят, и был утоплен во время купания морскими нимфами).
   – Опять же по-нашему говорит плохо, ругается непонятными словами, вино не очень любит, а все больше пиво хлещет, вон как он, – неодобрительный жест в сторону Будри.
   Толстый лех чуть не подавился и воинственно встопорщил усы. Лишь властный взгляд Кара заставил оскорбленного пана успокоиться.
   – А он еще и разговаривает у вас? – изумилась Орланда.
   – Разговаривает, – недовольно подтвердил гость. – Особливо с девками, перед тем как того… А козами и овцами брезгует – не сатир, стало быть. Сатир, как старики рассказывали, если, положим, идет пастушка со стадом, то он пастушку не тронет, а вот козочек попортить может. Святость блюли, с людьми не якшались.
   Пафнутий благочестиво всхлипнул.
   – Мы уж и не знали, что делать, но, слава богам, наш кузнец Адриан раньше плавал на ваш Святой остров, на Кандию то есть. И знает, что да как. Он-то и сказал, что надобно против энтой скотины христиан скую магию употребить. А уж мы не обидим, – пообещал староста. – Двадцать денариев дадим, если вы его прогоните! Всем обчеством собирали.
   Орландина начала подбирать выражения, чтобы указать, куда именно надо засунуть денарии почтенных земледельцев, но сестра, вдруг порывисто вскочив, перекрестилась и задала вопрос, заставивший амазонку выматериться про себя.
   – Ну и где этот ваш черт? Рассказывайте!
 
   – Сестра, ты бы не ходила, – вновь повторила Орланда, когда они прошли с полмили по лесу. – Ты ведь некрещеная, стало быть, дьявол для тебя опаснее…
   – Ну да, – небрежно отмахнулась амазонка. – Мою сестру всякая нечисть рвать будет, а я в кустах отсиживаться?
   – Бесу не страшен меч…
   – Ты говорила уже. А я скажу – раз он девок портит, значит, есть чем. А раз есть чем, то, стало быть, это и отрезать можно. Надо еще посмотреть, так ли страшен ваш черт христианский, как вы его малюете.
   Поняв, что толку не добьешься, Орланда смирилась.
   И то ладно, что еле уговорила Кара с Будрей в деревне остаться. Юный царь так и рвался на бой с нечистью. Леха на подвиги тянуло гораздо меньше, но, как истинный шляхтич, он не мог допустить, чтобы прекрасные паненки шли одни ночью в темный лес. Только доводы Орландины, в два счета доказавшей, что пользы от них будет не так много, убедили парней (от «доказательств» амазонки у Будри еще долго будут болеть поясница и ушибленная рука).
   Оставалось надеяться, что при виде честного креста бес убежит обратно в преисподнюю. На крайний случай, если сестра права, и сталь против него будет небесполезной.
   В конце концов, в святых книгах говорится, что бесы не такие уж сильные.
   Вот, к примеру, к их духовнику, отцу Митридату, они являлись после третьего кувшина вина, когда он не мог заплетающимся языком прочесть молитву…
   Орландина думала совсем о другом.
   За те несколько часов, пока они готовились к походу на нечисть, амазонка выяснила все подробности о Дьяволах, которые могла вспомнить сестра, заодно расспросив аборигенов, не исключая и одной пострадавшей – тетки уже не первой молодости.
   Выходило, что это создание ниже ростом, чем средний человек, особой силой вроде не выделяющееся и ничем, кроме рогов, не вооруженное. Правда, размер рогов указывался разный – от воловьих до маленьких козьих.
   Кроме того, по сообщению сестры, бесы имели свиное рыло. А как знает всякий, свинью надо бить именно по пятачку – это самое больное место у хрюшек.
   Впрочем, у нее были подозрения, что под личиной беса работает какой-нибудь приблудный разбойник, и этого она боялась даже больше, чем нечисти. Ведь нечисть всегда боится людей. Не говоря уже о том, что Орландина однажды с нечистью билась и победила.
   Орланда тревожно озиралась по сторонам. Лес был самым обычным. И деревья здесь росли тоже самые обычные. И цветы. Но уж если черт решил избрать его местом своего обитания, то дело, наверное, все же нечисто.
   Внезапно откуда-то донеслась песня. Пели как-то не по-человечески, с блеянием и подвыванием.
   – Это он! – взвизгнула послушница, выставив вперед крест.
   Орландина прислушалась. Пели по-куявски, а может, по-артанийски – и тот и другой языки наемница понимала с пятого на десятое.
 
Эх да на кровати да мужик,
Эх, с Дариною лежит.
Эх, а не мил мне Мирох,
Не купил мне серег,
Зато мил мне Яган,
Купил красный сарафан,
Разложил меня на лавке
Да яво примерить не дал!
 
   – Что он поет? – дернула сестра Орландину за рукав куртки. – Ты понимаешь?
   – Похабщину, – коротко ответила наемница.
   Песня резко оборвалась. Затем началась другая – на смеси греческого и латыни.
   Содержание ее было ясным и недвусмысленным, и щеки у послушницы заалели. Да и Орландина тоже почувствовала, что готова покраснеть.
 
   Место обитания нечистой силы они обнаружили неожиданно.
   Вроде перед глазами были густые деревья с подлеском, а вот теперь полянка с родником и наспех сложенной хижиной.
   Хижина как хижина.
   Ни черепов на кольях, ни серного дыма, ни пляшущих ведьм… Возможно, дьявол, поселившийся тут, был дьяволом миролюбивым, ценившим покой и не склонным творить зло? Может, даже, это какой-нибудь адский беженец, коему надоело служить князю Тьмы?
   Сестры осторожно заглянули в хижину. Но там не было ничего, кроме пустой амфоры и подстилки из свежей травы, видимо предназначенной для того, чтобы творить на ней непотребства с зазевавшимися крестьянками.
   – Невежливо вот так, без спросу, в чужой дом заглядывать-то, – послышалось у них за спиной.
   Обернувшаяся Орландина увидела стоявшего между двух старых пиний толстого волосатого субъекта с рогами.
   Видимо, это и был искомый дьявол.
   Под пронзительным взглядом его желтых глаз рука Ласки сама собой потянулась к мечу.
   Несколько секунд воительница и «бес» внимательно разглядывали друг друга.
   Рыжие вихры, торчащие во все стороны, россыпь конопушек, щербатый ухмыляющийся рот. Приплюснутый нос, вполне человеческий, так что «удар в пятак» как способ расправы отпадал. Хотя если по людскому носу вмазать, тоже мало не покажется.