Страница:
1. Публий Консидий Лонг (ок. 122 — ок. 57 (?) гг. до н. э.), уже принимавший участие в боях при консуле Геллии, «который считался знатоком военного дела и в свое время служил в армии Суллы» (Цезарь); Красс избрал его на роль военного советника и назначил командиром почетного правого крыла войска. И сам П. Консидий, и его братья, Гай и Луций, выступали как сторонники Красса. Гай имел также связи с Помпеем, Луций не так давно был известен как сторонник М. Лепида и М. Брута. О деятельности его, одного из основателей колонии в Капуе (77 г.) в силу аграрного демократического закона, Цицерон вспоминает с крайним недоброжелательством (он всегда враждебно относился к подобным проектам).
2. Марк Муммий (110—? гг. до н.э.) — опытный офицер, потомок видной плебейской фамилии[43], ставший в 70 году при поддержке Красса претором; он был назначен командиром левого крыла войска.
3. Публий Сулла (107—45 гг. до н.э.) — сын Сервия Суллы, брата диктатора, в будущем участник заговора Красса против Помпея и соратник Цезаря во время гражданской войны (49—46 гг.), командир правого крыла в его войске в решающем сражении при Фарсале; Крассом он был назначен временно исполняющим обязанности командира центра войска (предполагалось, что командиром центра станет Кв. Аррий, самый удачливый офицер консульских армий).
4. Луций Катилина (108—62 гг. до н.э.) — боевой офицер с большим военным опытом, влиятельный человек среди сулланцев, зять Кв. Катулла по первому браку; в будущем поднимется до сана претора (68 г.); в компании с Крассом и Цезарем попытается захватить в государстве власть и погибнет в сражении с правительственными войсками при Пистории; из-за этих его мятежных устремлений о прошлых его заслугах позже предпочтут не вспоминать.
5. Публий Автроний Пет (107—62 г. до н.э.) — из сенатского сословия; школьный друг Цицерона, вместе с ним в 75 году отправлял в Сицилии должность квестора; избранный консулом на 65 году и отстраненный от должности вместе с П. Суллой за подкуп избирателей, он, как говорили, составил заговор и вместе со своим коллегой подвергся судебному преследованию, в результате которого ему пришлось отправиться в изгнание.
6. Луций Варгунтей (106—53 гг. до н.э.) — сулланский командир, сенатор; в 76 году вместе с Цицероном отправлял должность квестора, в 63 году, как и П. Сулла, принял участие в заговоре против сената; со всадником Г. Корнелием готовил покушение на Цицерона, сторонника Помпея и его политического представителя, расстроившееся из-за осторожности последнего; позже принял участие в походе Красса против парфян, во время которого погиб.
7. Гней Тремеллий Скрофа (99—44 гг. до н.э.) — происходил из известного в Риме рода, гордившегося своим знаменитым предком — квестором 142 года Л. Тремеллием Скрофой, победителем Лжефилиппа Македонского. Сам Гн. Скрофа, 27-летний молодой человек, был избран Крассом на должность квестора нредпочительно перед другими, более опытными офицерами из-за тесной дружбы с его отцом.
Скрофа-старший (ок. 129—ок. 68 (?) гг. до н.э.) до гражданской войны с марианцами и особенно после нее усиленно занимался сельским хозяйством и среди современников считался «первым во всех отраслях сельского хозяйства» (М. Варрон). О результатах его сельскохозяйственной деятельности М. Варрон, сам видный агрономический писатель, отзывался следующим образом: «Его имения обработаны так, что многим приятнее глядеть на них, чем на некоторые по-царски отделанные здания. К нему в усадьбу приезжали поглядеть не на картинные галереи, как к Лукуллу, а на хранилище для фруктов. Его сады, говорю, — сколок с верхнего конца Священной дороги, где за фрукты платят золотом».
Но Скрофа-отец занимался не только садами. Он был выдающимся специалистом в области животноводства. Своим друзьям, занимавшимся, как и он, скотоводством, Скрофа говорил: «С раннего возраста я прилежно занимался хозяйством, а свиньи и для меня, и для вас, великие скотоводы, предмет, одинаково близкий. Кто из нас хозяйничает в имении так, чтобы не иметь свиней, и кто не слышал, как отцы наши называли лентяем и мотом человека, у которого в кладовой висела ветчина от мясника, а не из собственных имений?»
Скрофа-младший в отличие от отца свою жизнь посвятил по преимуществу политике, выступая на форуме как сторонник М. Красса. В 70 году Скрофа-младший, «человек старых правил», «личность в высшей степени совестливая и добросовестная» (Цицерон), выступал в числе судей Г. Верреса и подал голос за его осуждение.
8. Луций Квинкций (125—ок. 49 гг. до н.э.) — народный трибун 74 года, потомок широко известной фамилии, державшейся в политике демократического направления. Наиболее известным лицом в ней, предметом гордости всех сородичей был консул 198 года Т. Квинкций Фламинин, победитель Македонии во второй Македонской войне и «освободитель Греции», удачливый посол в Вифинии (184 г.), изгнавший из жизни путем ловких переговоров с царем великого Ганнибала.
Сам Л. Квинкций, избранный Крассом на роль начальника конницы, несмотря на бурную жизнь и возраст — ему исполнилось 53 года, был на удивление крепок, горяч, храбр и искушен во всех интригах и хитростях. Он по опыту хорошо знал службу в кавалерии, участвуя в 1-й Митридатовой войне с марианцами (он был правой рукой начальника конницы Суллы — Г. Антония).
С такими помощниками, с армией в 30 тысяч человек пехоты и 2 тысячи конницы М. Красс спешил на соединение с консульскими войсками. Предполагалось, что он приведет их в порядок, наберет при необходимости новые когорты по деревням и разделается наконец с проклятым Спартаком, внушавшим теперь всем богатым римлянам горькое чувство и жестокий страх (Блаженный Августин).
V
VI
Глава двадцать первая
I
II
Глава двадцать вторая
2. Марк Муммий (110—? гг. до н.э.) — опытный офицер, потомок видной плебейской фамилии[43], ставший в 70 году при поддержке Красса претором; он был назначен командиром левого крыла войска.
3. Публий Сулла (107—45 гг. до н.э.) — сын Сервия Суллы, брата диктатора, в будущем участник заговора Красса против Помпея и соратник Цезаря во время гражданской войны (49—46 гг.), командир правого крыла в его войске в решающем сражении при Фарсале; Крассом он был назначен временно исполняющим обязанности командира центра войска (предполагалось, что командиром центра станет Кв. Аррий, самый удачливый офицер консульских армий).
4. Луций Катилина (108—62 гг. до н.э.) — боевой офицер с большим военным опытом, влиятельный человек среди сулланцев, зять Кв. Катулла по первому браку; в будущем поднимется до сана претора (68 г.); в компании с Крассом и Цезарем попытается захватить в государстве власть и погибнет в сражении с правительственными войсками при Пистории; из-за этих его мятежных устремлений о прошлых его заслугах позже предпочтут не вспоминать.
5. Публий Автроний Пет (107—62 г. до н.э.) — из сенатского сословия; школьный друг Цицерона, вместе с ним в 75 году отправлял в Сицилии должность квестора; избранный консулом на 65 году и отстраненный от должности вместе с П. Суллой за подкуп избирателей, он, как говорили, составил заговор и вместе со своим коллегой подвергся судебному преследованию, в результате которого ему пришлось отправиться в изгнание.
6. Луций Варгунтей (106—53 гг. до н.э.) — сулланский командир, сенатор; в 76 году вместе с Цицероном отправлял должность квестора, в 63 году, как и П. Сулла, принял участие в заговоре против сената; со всадником Г. Корнелием готовил покушение на Цицерона, сторонника Помпея и его политического представителя, расстроившееся из-за осторожности последнего; позже принял участие в походе Красса против парфян, во время которого погиб.
7. Гней Тремеллий Скрофа (99—44 гг. до н.э.) — происходил из известного в Риме рода, гордившегося своим знаменитым предком — квестором 142 года Л. Тремеллием Скрофой, победителем Лжефилиппа Македонского. Сам Гн. Скрофа, 27-летний молодой человек, был избран Крассом на должность квестора нредпочительно перед другими, более опытными офицерами из-за тесной дружбы с его отцом.
Скрофа-старший (ок. 129—ок. 68 (?) гг. до н.э.) до гражданской войны с марианцами и особенно после нее усиленно занимался сельским хозяйством и среди современников считался «первым во всех отраслях сельского хозяйства» (М. Варрон). О результатах его сельскохозяйственной деятельности М. Варрон, сам видный агрономический писатель, отзывался следующим образом: «Его имения обработаны так, что многим приятнее глядеть на них, чем на некоторые по-царски отделанные здания. К нему в усадьбу приезжали поглядеть не на картинные галереи, как к Лукуллу, а на хранилище для фруктов. Его сады, говорю, — сколок с верхнего конца Священной дороги, где за фрукты платят золотом».
Но Скрофа-отец занимался не только садами. Он был выдающимся специалистом в области животноводства. Своим друзьям, занимавшимся, как и он, скотоводством, Скрофа говорил: «С раннего возраста я прилежно занимался хозяйством, а свиньи и для меня, и для вас, великие скотоводы, предмет, одинаково близкий. Кто из нас хозяйничает в имении так, чтобы не иметь свиней, и кто не слышал, как отцы наши называли лентяем и мотом человека, у которого в кладовой висела ветчина от мясника, а не из собственных имений?»
Скрофа-младший в отличие от отца свою жизнь посвятил по преимуществу политике, выступая на форуме как сторонник М. Красса. В 70 году Скрофа-младший, «человек старых правил», «личность в высшей степени совестливая и добросовестная» (Цицерон), выступал в числе судей Г. Верреса и подал голос за его осуждение.
8. Луций Квинкций (125—ок. 49 гг. до н.э.) — народный трибун 74 года, потомок широко известной фамилии, державшейся в политике демократического направления. Наиболее известным лицом в ней, предметом гордости всех сородичей был консул 198 года Т. Квинкций Фламинин, победитель Македонии во второй Македонской войне и «освободитель Греции», удачливый посол в Вифинии (184 г.), изгнавший из жизни путем ловких переговоров с царем великого Ганнибала.
Сам Л. Квинкций, избранный Крассом на роль начальника конницы, несмотря на бурную жизнь и возраст — ему исполнилось 53 года, был на удивление крепок, горяч, храбр и искушен во всех интригах и хитростях. Он по опыту хорошо знал службу в кавалерии, участвуя в 1-й Митридатовой войне с марианцами (он был правой рукой начальника конницы Суллы — Г. Антония).
С такими помощниками, с армией в 30 тысяч человек пехоты и 2 тысячи конницы М. Красс спешил на соединение с консульскими войсками. Предполагалось, что он приведет их в порядок, наберет при необходимости новые когорты по деревням и разделается наконец с проклятым Спартаком, внушавшим теперь всем богатым римлянам горькое чувство и жестокий страх (Блаженный Августин).
V
Спустя три дня, после усиленного марша, Красс соединился с обеими консульскими армиями.
Вручив консулам постановление сената о передаче ему всей власти в связи с войной против Спартака, Красс заслушал отчет своих старших коллег. Услышанное не радовало. И воины и офицеры от непрерывных поражений заразились паническими настроениями. Противник оказывался великолепно осведомленным о всем происходящем в римском лагере, о всяком шаге римского командования, о многих намерениях и планах. Секретная агентура Спартака сумела просочиться в легионы и разлагала их с помощью агитации. Все попытки помешать ей не приносили успеха.
Передав консулам распоряжение сената немедленно возвращаться в Рим (чему они, измученные, потерявшие веру в себя и подавленные стыдом, без сопротивления подчинились), Красс взялся наводить порядок в консульских войсках. Созвав солдат на сходку, он стал резко упрекать их за малодушие и трусость, позорящие Рим, повелитель многих народов, и кончил следующим заявлением:
— Я решил за непрерывные поражения, которые вы позволяете себе нести от собственных рабов, подвергнуть вас старинному наказанию — децимации, казни каждого десятого.
Заявление Красса привело офицеров консульских армий в ужас. Подобное наказание не применялось уже очень давно и считалось совершенным анахронизмом. Тщетно просили они полководца отказаться от столь жестокой и непопулярной меры, способной внушить не храбрость, а ненависть к нему, но Красс был непреклонен.
Тогда воины двух консульских легионов на виду всего войска, построенного в каре, стали бросать жребий. Тысяча римлян, которых быстрые ноги спасли от смерти на поле битвы, не смогли все-таки уйти от судьбы. При общем стенании всего войска они были наказаны ликторами розгами, а затем обезглавлены.
Дав всему войску столь жестокий и предметный урок, Красс разместил солдат на отдых. Он не имел никакой охоты сам идти навстречу Спартаку и вступать с ним в бой прежде, чем подойдут набираемые его офицерами когорты резерва.
Вручив консулам постановление сената о передаче ему всей власти в связи с войной против Спартака, Красс заслушал отчет своих старших коллег. Услышанное не радовало. И воины и офицеры от непрерывных поражений заразились паническими настроениями. Противник оказывался великолепно осведомленным о всем происходящем в римском лагере, о всяком шаге римского командования, о многих намерениях и планах. Секретная агентура Спартака сумела просочиться в легионы и разлагала их с помощью агитации. Все попытки помешать ей не приносили успеха.
Передав консулам распоряжение сената немедленно возвращаться в Рим (чему они, измученные, потерявшие веру в себя и подавленные стыдом, без сопротивления подчинились), Красс взялся наводить порядок в консульских войсках. Созвав солдат на сходку, он стал резко упрекать их за малодушие и трусость, позорящие Рим, повелитель многих народов, и кончил следующим заявлением:
— Я решил за непрерывные поражения, которые вы позволяете себе нести от собственных рабов, подвергнуть вас старинному наказанию — децимации, казни каждого десятого.
Заявление Красса привело офицеров консульских армий в ужас. Подобное наказание не применялось уже очень давно и считалось совершенным анахронизмом. Тщетно просили они полководца отказаться от столь жестокой и непопулярной меры, способной внушить не храбрость, а ненависть к нему, но Красс был непреклонен.
Тогда воины двух консульских легионов на виду всего войска, построенного в каре, стали бросать жребий. Тысяча римлян, которых быстрые ноги спасли от смерти на поле битвы, не смогли все-таки уйти от судьбы. При общем стенании всего войска они были наказаны ликторами розгами, а затем обезглавлены.
Дав всему войску столь жестокий и предметный урок, Красс разместил солдат на отдых. Он не имел никакой охоты сам идти навстречу Спартаку и вступать с ним в бой прежде, чем подойдут набираемые его офицерами когорты резерва.
VI
А предводитель повстанцев некоторое время колебался: идти ли на Красса и пытаться разбить его или сразу начать движение на юг, признав попытку напасть на Рим неудавшейся?
После обстоятельного размышления он решил все-таки испытать намерения Красса и двинулся ему навстречу.
Узнав о приближении врага, Красс выделил из своих войск две армии по 10 тысяч человек под начальством Кв. Аррия, победителя Крикса, и М. Муммия. Он поручил им двигаться на флангах войска Спартака, завязывать с ним стычки, но в бой без приказа не вступать.
Кв. Аррий, получивший от повстанцев жестокие зарубки на память, стал в силу этого очень осторожен. Он точно выполнил приказ своего командующего. М. Муммий же, не имея еще личного печального опыта, горел желанием отличиться. Это и завлекло его в ловушку Спартака.
Увлеченный притворным бегством неприятельских отрядов, М. Муммий преисполнился воодушевления и дал битву. В итоге легионы его оказались разбиты наголову и обратились в бегство. В руки восставших рабов попали римские обозы и много оружия.
С трепетом в душе вернулся М. Муммий в главную квартиру. Он ожидал самых страшных последствий для себя лично, но, к своему удивлению, отделался строгим выговором. От воинов же полководец потребовал поручителей в том, что они будут впредь беречь оружие, которое он им снова раздаст. Обманувшим его поручителям, тем, кто таковых не представит, и новым беглецам Красс грозил повторной децимацией. Его угрозе верили и не верили.
Не без труда воины М. Муммия отыскали среди товарищей тех, кто пожелал дать за них полководцу страшный залог. 500 же солдат найти себе поручителей не могли. Тогда Красс на глазах всего войска велел разделить их на пятьдесят десятков и из каждого десятка вновь казнил по одному человеку.
Новая децимация, казалось, переломила страх перед спартаковцами. Но Красс не вполне доверял настроению воинов. Только после того как подошли вновь набранные когорты, он почувствовал решимость и силу вновь двинуться на врага.
А Спартак с видом устрашенного и обращенного в бегство через земли сабинов, марсов, гирпинов шел на юг, в сторону Лукании. По пути он останавливался, завязывал с авангардом римских войск стычки и пытался втянуть легата Красса Кв. Аррия в битву, но безуспешно.
В конце концов от успешно завершавшихся стычек и непрерывного движения повстанцев на юг (Красс именовал это «бегством»!) римляне осмелели. Однажды разведчики донесли Крассу, что 10 тысяч рабов почему-то отделились от своих и устроили самостоятельный стан. Обрадованный Красс поспешил к небольшому лагерю восставших с намерением предложить битву.
Последние не задумались принять бой. Сражение разгорелось. В самый разгар его явился Спартак, нанес римлянам поражение и заставил их отступить в лагерь.
После этого повстанческая армия беспрепятственно двинулась на юг, к морю.
Хотя Красс и уничтожил из 10 тысяч армии спартаковцев две трети ее бойцов и 900 человек даже взял в плен (об этом он поспешил сообщить в Рим), собственные потери его оказались тоже очень значительны.
Но особенно раздражало полководца малодушие, проявленное легионами при известии о подходе к полю битвы самого Спартака. С таким недостойным поведением воинов Красс считал необходимым непримиримо бороться. Однако подвергать наказанию союзников из италийских народов после резни, устроенной им Суллой, он опасался. Таким образом можно было только дать новый повод к их раздражению против Рима, а оно и без того явилось достаточно сильным и находило себе выражение в дезертирстве. Поэтому в отношениях с воинами из других городов и деревень приходилось быть дипломатом. Но малодушие своих собственных сограждан-римлян Красс считал абсолютно нетерпимым.
Итак, он вновь собрал на претории всю армию. В середине ее на глазах у всех Красс поставил 40 тысяч солдат, набранных в Риме (10 тысяч из войска консулов плюс 30 тысяч, приведенных им самим). Вновь в своей речи полководец заклеймил позором их трусость.
— Я не потерплю, — заявил Красс, — чтобы люди, обязанные показывать другим пример в доблести, показывали его в малодушии! Я решил вновь подвергнуть вас, римляне, децимации и стану подвергать ей каждый раз, когда войско посмеет отступить перед врагом!
От такой угрозы у всех кровь застыла в жилах. Помощники Красса пробовали вмешаться. Он заставил их замолчать. И пришлось воинам 8 римских легионов бросать горестный жребий. И около 4 тысяч римлян были затем наказаны розгами и обезглавлены.
Третья децимация оказалась решающей и по-настоящему переломила настроение всей армии. С этого времени, как замечает Плутарх, Красс оказался для своих солдат страшнее побеждавших их врагов.
После обстоятельного размышления он решил все-таки испытать намерения Красса и двинулся ему навстречу.
Узнав о приближении врага, Красс выделил из своих войск две армии по 10 тысяч человек под начальством Кв. Аррия, победителя Крикса, и М. Муммия. Он поручил им двигаться на флангах войска Спартака, завязывать с ним стычки, но в бой без приказа не вступать.
Кв. Аррий, получивший от повстанцев жестокие зарубки на память, стал в силу этого очень осторожен. Он точно выполнил приказ своего командующего. М. Муммий же, не имея еще личного печального опыта, горел желанием отличиться. Это и завлекло его в ловушку Спартака.
Увлеченный притворным бегством неприятельских отрядов, М. Муммий преисполнился воодушевления и дал битву. В итоге легионы его оказались разбиты наголову и обратились в бегство. В руки восставших рабов попали римские обозы и много оружия.
С трепетом в душе вернулся М. Муммий в главную квартиру. Он ожидал самых страшных последствий для себя лично, но, к своему удивлению, отделался строгим выговором. От воинов же полководец потребовал поручителей в том, что они будут впредь беречь оружие, которое он им снова раздаст. Обманувшим его поручителям, тем, кто таковых не представит, и новым беглецам Красс грозил повторной децимацией. Его угрозе верили и не верили.
Не без труда воины М. Муммия отыскали среди товарищей тех, кто пожелал дать за них полководцу страшный залог. 500 же солдат найти себе поручителей не могли. Тогда Красс на глазах всего войска велел разделить их на пятьдесят десятков и из каждого десятка вновь казнил по одному человеку.
Новая децимация, казалось, переломила страх перед спартаковцами. Но Красс не вполне доверял настроению воинов. Только после того как подошли вновь набранные когорты, он почувствовал решимость и силу вновь двинуться на врага.
А Спартак с видом устрашенного и обращенного в бегство через земли сабинов, марсов, гирпинов шел на юг, в сторону Лукании. По пути он останавливался, завязывал с авангардом римских войск стычки и пытался втянуть легата Красса Кв. Аррия в битву, но безуспешно.
В конце концов от успешно завершавшихся стычек и непрерывного движения повстанцев на юг (Красс именовал это «бегством»!) римляне осмелели. Однажды разведчики донесли Крассу, что 10 тысяч рабов почему-то отделились от своих и устроили самостоятельный стан. Обрадованный Красс поспешил к небольшому лагерю восставших с намерением предложить битву.
Последние не задумались принять бой. Сражение разгорелось. В самый разгар его явился Спартак, нанес римлянам поражение и заставил их отступить в лагерь.
После этого повстанческая армия беспрепятственно двинулась на юг, к морю.
Хотя Красс и уничтожил из 10 тысяч армии спартаковцев две трети ее бойцов и 900 человек даже взял в плен (об этом он поспешил сообщить в Рим), собственные потери его оказались тоже очень значительны.
Но особенно раздражало полководца малодушие, проявленное легионами при известии о подходе к полю битвы самого Спартака. С таким недостойным поведением воинов Красс считал необходимым непримиримо бороться. Однако подвергать наказанию союзников из италийских народов после резни, устроенной им Суллой, он опасался. Таким образом можно было только дать новый повод к их раздражению против Рима, а оно и без того явилось достаточно сильным и находило себе выражение в дезертирстве. Поэтому в отношениях с воинами из других городов и деревень приходилось быть дипломатом. Но малодушие своих собственных сограждан-римлян Красс считал абсолютно нетерпимым.
Итак, он вновь собрал на претории всю армию. В середине ее на глазах у всех Красс поставил 40 тысяч солдат, набранных в Риме (10 тысяч из войска консулов плюс 30 тысяч, приведенных им самим). Вновь в своей речи полководец заклеймил позором их трусость.
— Я не потерплю, — заявил Красс, — чтобы люди, обязанные показывать другим пример в доблести, показывали его в малодушии! Я решил вновь подвергнуть вас, римляне, децимации и стану подвергать ей каждый раз, когда войско посмеет отступить перед врагом!
От такой угрозы у всех кровь застыла в жилах. Помощники Красса пробовали вмешаться. Он заставил их замолчать. И пришлось воинам 8 римских легионов бросать горестный жребий. И около 4 тысяч римлян были затем наказаны розгами и обезглавлены.
Третья децимация оказалась решающей и по-настоящему переломила настроение всей армии. С этого времени, как замечает Плутарх, Красс оказался для своих солдат страшнее побеждавших их врагов.
Глава двадцать первая
СПАРТАК, КРАСС И ПИРАТЫ
I
Весть о расправе Красса с собственными воинами вызвала в Риме и в сенате страшный шум. Помпеянцы требовали объяснений.
После безуспешных попыток затемнить существо дела Крассу в очередном письме пришлось сделать ряд очень неприятных признаний: дела обстоят крайне плохо; угроза со стороны восставших рабов стала больше, чем когда-либо прежде; Спартак явно намерен пробраться в Сицилию и вызвать там новое восстание рабов. В конце письма полководец требовал расширить его полномочия и вызвать на помощь М. Лукулла из Фракии и Гн. Помпея из Испании.
Предложения Красса, как и его признания, вызвали в сенате острую борьбу. Помпеянцы нападали на полководца, обвиняя в бездарности, в неумении вести войну, требуя смещения и передачи всего дела в руки своего лидера.
После длительных прений и взаимных обвинений предложения Красса в компромиссной форме были все-таки приняты. Сам он был возведен в сан проконсула (Евтропий). Помпею и М. Лукуллу были отправлены распоряжения сената срочно возвратиться в Италию для участия в войне с «проклятым» Спартаком.
Получив от сената расширенные полномочия, Красс стал действовать с большей решительностью. Он шел по следам Спартака и непрерывно завязывал с ним стычки.
На совете со своими командирами Красс не переставал обсуждать один и тот же вопрос: как взять верх над страшным врагом, непобедимым в открытом бою? Командиры в ответ тяжело вздыхали: никто, даже удачливый Кв. Аррий, не мог подсказать ничего подходящего. В конечном итоге все присоединялись к мнению П. Консидия, самого лучшего среди них знатока военного дела: соблюдать крайнюю осторожность и стараться победить Спартака голодом, а не оружием. И Крассу — не от хорошей жизни! — пришлось принять к сведению такой совет.
После безуспешных попыток затемнить существо дела Крассу в очередном письме пришлось сделать ряд очень неприятных признаний: дела обстоят крайне плохо; угроза со стороны восставших рабов стала больше, чем когда-либо прежде; Спартак явно намерен пробраться в Сицилию и вызвать там новое восстание рабов. В конце письма полководец требовал расширить его полномочия и вызвать на помощь М. Лукулла из Фракии и Гн. Помпея из Испании.
Предложения Красса, как и его признания, вызвали в сенате острую борьбу. Помпеянцы нападали на полководца, обвиняя в бездарности, в неумении вести войну, требуя смещения и передачи всего дела в руки своего лидера.
После длительных прений и взаимных обвинений предложения Красса в компромиссной форме были все-таки приняты. Сам он был возведен в сан проконсула (Евтропий). Помпею и М. Лукуллу были отправлены распоряжения сената срочно возвратиться в Италию для участия в войне с «проклятым» Спартаком.
Получив от сената расширенные полномочия, Красс стал действовать с большей решительностью. Он шел по следам Спартака и непрерывно завязывал с ним стычки.
На совете со своими командирами Красс не переставал обсуждать один и тот же вопрос: как взять верх над страшным врагом, непобедимым в открытом бою? Командиры в ответ тяжело вздыхали: никто, даже удачливый Кв. Аррий, не мог подсказать ничего подходящего. В конечном итоге все присоединялись к мнению П. Консидия, самого лучшего среди них знатока военного дела: соблюдать крайнюю осторожность и стараться победить Спартака голодом, а не оружием. И Крассу — не от хорошей жизни! — пришлось принять к сведению такой совет.
II
Во второй половине августа 72 года Спартак с войском вышел на Луканское побережье. Отправленные им вперед посредники в Мессинском проливе (они вышли туда иа рыбачьих лодках) встретили корабли пиратов и от имени вождя вступили с предводителем эскадры Гераклеоном в переговоры. По их словам, Спартак с помощью пиратов за определенную по договору плату хотел переправить в Сицилию несколько вооруженных отрядов.
Гераклеон не возражал. За сумму, о которой стороны тут же договорились, он обязывался доставить к условленному сроку корабли, погрузить на них спартаковские отряды и высадить их на северном берегу Сицилии — в прибрежных городах Панорме, Аполлонии, Мессане, на южном берегу — в Лилибее, Гераклее и Агригенте, на восточном берегу — у Тавромения и Сиракуз. Обладанию Сиракузами — самым крупным и влиятельным городом Сицилии — Спартак придавал большое значение. В Сиракузах находилась общесицилийская тюрьма — сиракузские каменоломни, где томились все недовольные римскими порядками и личные враги наместника.
Захватив опорные базы на побережье Сицилии, в местах наибольшего скопления рабов, десантные армии Спартака должны были наступать в глубь острова, стараясь вызвать общее восстание рабов.
Но план Спартака неожиданно рухнул. Гераклеон, удрученный вестью об убийстве Сертория и плохим положением дел у Митридата (он находился в Армении у зятя Тиграна на положении почетного пленного), вдруг переменил образ мыслей. Он счел исход войны, ведшейся Спартаком, предрешенным. Поэтому, по его мнению, теперь следовало заботиться не об исполнении договоров, а только об одном: о деньгах, о новой добыче.
Имея это в виду, пиратский адмирал нарушил данное им обещание, разумеется, не возвратив полученных им подарков. Одновременно он вступил в сношения с Крассом, прибывшим в Луканию, и сообщил ему о намерении Спартака с помощью пиратов переправить вооруженные отряды в Сицилию.
Красс пришел в ужас. Гераклеон просил римского полководца не волноваться. Он предлагал ему перекупить задуманную Спартаком операцию.
После долгого торга стороны пришли к соглашению. За большую сумму Гераклеои брался переправить два легиона Красса в Сицилию.
Не без тревоги вручил Красс посланцам Гераклеона солидный задаток. Он отлично понимал, что «честное» соблюдение пиратами заключенного соглашения будет зависеть от многих обстоятельств, которые нельзя предвидеть наперед.
Но приходилось рисковать. На роль своих легатов в Сицилии Красс выбрал Л. Катилину и П. Автрония — людей, близких ему, авторитетных, дружных между собой, надежных военачальников. П. Автроний всесторонне познакомился с Сицилией в свою квестуру (75 г.), проведенную в Сиракузах. О степени дружбы обоих легатов между собой Цицерон, припомнив, кстати, и третьего «собрата», выразился так: «…кто был так тесно связан с Катилиной и Лентулом, как Автроний? Был ли между какими-либо людьми такой тесный союз в честнейших делах, какой был между Автронием и ими в преступлениях, произволе, дерзости? Какую задуманную им гнусность Лентул совершил не вместе с Автронием? При каком злодеянии Каталина обошелся без участия того же Автрония?»
Сам Цицерон Автрония знал хорошо, они являлись соучениками в детстве, приятелями в юности, коллегами по квестуре (Цицерон был квестором в Лилибее). Он оказывал услуги Цицерону, поскольку имел множество друзей среди лиц, первенствовавших в государстве, и сам пользовался его услугами. Был Автроний человеком страстным, напористым, исключительно честолюбивым, всегда готовым к действию, влиятельным офицером в армии. Цицерон отзывался о нем, заклятом враге по делу Каталины, так: «Он всегда был дерзок, нагл и развратен; мы знаем, что он, защищаясь от обвинения в распутном поведении, привык не только употреблять самые непристойные слова, но и пускать в ход кулаки и ноги; что он выгонял людей из их владений, устраивал резню среди соседей, грабил храмы союзников, разгонял вооруженной силой суд, при счастливых обстоятельствах презирал всех, при несчастливых сражался против честных людей, не подчинялся государственной власти, не смирялся даже перед превратностями судьбы».
Гераклеон не возражал. За сумму, о которой стороны тут же договорились, он обязывался доставить к условленному сроку корабли, погрузить на них спартаковские отряды и высадить их на северном берегу Сицилии — в прибрежных городах Панорме, Аполлонии, Мессане, на южном берегу — в Лилибее, Гераклее и Агригенте, на восточном берегу — у Тавромения и Сиракуз. Обладанию Сиракузами — самым крупным и влиятельным городом Сицилии — Спартак придавал большое значение. В Сиракузах находилась общесицилийская тюрьма — сиракузские каменоломни, где томились все недовольные римскими порядками и личные враги наместника.
Захватив опорные базы на побережье Сицилии, в местах наибольшего скопления рабов, десантные армии Спартака должны были наступать в глубь острова, стараясь вызвать общее восстание рабов.
Но план Спартака неожиданно рухнул. Гераклеон, удрученный вестью об убийстве Сертория и плохим положением дел у Митридата (он находился в Армении у зятя Тиграна на положении почетного пленного), вдруг переменил образ мыслей. Он счел исход войны, ведшейся Спартаком, предрешенным. Поэтому, по его мнению, теперь следовало заботиться не об исполнении договоров, а только об одном: о деньгах, о новой добыче.
Имея это в виду, пиратский адмирал нарушил данное им обещание, разумеется, не возвратив полученных им подарков. Одновременно он вступил в сношения с Крассом, прибывшим в Луканию, и сообщил ему о намерении Спартака с помощью пиратов переправить вооруженные отряды в Сицилию.
Красс пришел в ужас. Гераклеон просил римского полководца не волноваться. Он предлагал ему перекупить задуманную Спартаком операцию.
После долгого торга стороны пришли к соглашению. За большую сумму Гераклеои брался переправить два легиона Красса в Сицилию.
Не без тревоги вручил Красс посланцам Гераклеона солидный задаток. Он отлично понимал, что «честное» соблюдение пиратами заключенного соглашения будет зависеть от многих обстоятельств, которые нельзя предвидеть наперед.
Но приходилось рисковать. На роль своих легатов в Сицилии Красс выбрал Л. Катилину и П. Автрония — людей, близких ему, авторитетных, дружных между собой, надежных военачальников. П. Автроний всесторонне познакомился с Сицилией в свою квестуру (75 г.), проведенную в Сиракузах. О степени дружбы обоих легатов между собой Цицерон, припомнив, кстати, и третьего «собрата», выразился так: «…кто был так тесно связан с Катилиной и Лентулом, как Автроний? Был ли между какими-либо людьми такой тесный союз в честнейших делах, какой был между Автронием и ими в преступлениях, произволе, дерзости? Какую задуманную им гнусность Лентул совершил не вместе с Автронием? При каком злодеянии Каталина обошелся без участия того же Автрония?»
Сам Цицерон Автрония знал хорошо, они являлись соучениками в детстве, приятелями в юности, коллегами по квестуре (Цицерон был квестором в Лилибее). Он оказывал услуги Цицерону, поскольку имел множество друзей среди лиц, первенствовавших в государстве, и сам пользовался его услугами. Был Автроний человеком страстным, напористым, исключительно честолюбивым, всегда готовым к действию, влиятельным офицером в армии. Цицерон отзывался о нем, заклятом враге по делу Каталины, так: «Он всегда был дерзок, нагл и развратен; мы знаем, что он, защищаясь от обвинения в распутном поведении, привык не только употреблять самые непристойные слова, но и пускать в ход кулаки и ноги; что он выгонял людей из их владений, устраивал резню среди соседей, грабил храмы союзников, разгонял вооруженной силой суд, при счастливых обстоятельствах презирал всех, при несчастливых сражался против честных людей, не подчинялся государственной власти, не смирялся даже перед превратностями судьбы».
Глава двадцать вторая
АРМИЯ ВОССТАВШИХ В ФУРИЯХ
После поражения Крикса и ухода армии Спартака на север власть повстанцев на юге значительно ослабела. Римляне снова отвоевали ряд городов, в том числе приморских (Метапонт, Кротон, Фурии и др.), и поставили там сильные гарнизоны.
Измена пиратов разбила план Спартака о переправе части войска в Сицилию, но не заставила его отказаться от самой идеи. В новой ситуации он решил лишь дать ей другое оформление: двинуться к морю, занять один из приморских городов, самому построить на побережье Тарентского залива корабли, перебросить на них в Сицилию десант. В то же самое время верховный вождь восставших собирался реорганизовать непрерывно пополнявшуюся армию.
Рассмотрев различные варианты, Спартак остановил свой выбор на Фуриях. Он исходил из следующих соображений: 1) Фурии являлись влиятельным городом южной Италии, имевшим смешанное население, крупным портом, одним из центров посреднической торговли между Грецией и Италией. Эта аристократическая республика, возникшая рядом с разрушенным Кротоном, знаменитым Сибарисом, огромным городом, древняя афинская колония, являлась крупным культурным центром.[44] В прошлом жители Фурий многократно воевали на стороне афинян, воевали с бруттиями, со Спартой, с Римом, были на стороне Ганнибала, служили со своими судами Спарте в качестве ее флота. Затем город стал римской колонией Каструм Ферентинум, а после Союзнической войны — римским муниципием, то есть городом с внутренним самоуправлением. Жителей Фурий родственные узы связывали с Тарентом и Метапонтом. Вместе с Тарентом Фурии являлись самым знаменитым греческим городом юга Италии; 2) надо было захватить соседние серебряные рудники; взять под контроль торговые связи Фурий с Грецией и Малой Азией; 3) построить большой флот из леса на горах Силы; 4) создать мощную оружейную и продовольственную базу, поскольку район Фурий отличался исключительно плодородными почвами, прекрасным развитием сельского хозяйства и животноводства.
Итак, приняв важное решение относительно Фурий, Спартак четыре дня спустя (армия повстанцев двигалась от Песта, от Луканского побережья, где намечалась встреча с пиратами) прибыл с войском в окрестности Фурий и внезапным броском завладел городом. Один легион расположился в его стенах в качестве гарнизона, а остальные в нескольких лагерях на окрестных горах.
С огромной энергией под начальством своих командиров — в соответствии с указаниями Спартака — повстанцы взялись за работу. Они пилили и валили лес на горных склонах, везли стволы к берегу моря и здесь складывали для сушки в штабеля. Корабельные мастера, имевшиеся в войсках Спартака, в считанные дни на городской верфи с подчиненными им людьми выстроили опытные образцы. Их опробовали и нашли вполне удовлетворительными. Оставалось лишь выждать некоторое время, пока заготовленный лес просохнет и станет наиболее удобным для распиловки.
Пока шли подготовительные работы для строительства флота, сам Спартак с большой энергией занимался реорганизацией войска, его обучением н вооружением. Много внимания он уделял также правильной организации лагерной жизни. Его тревожили неприятные и опасные эксцессы, которые время от времени проявлялись в легионах: проявления корпоративной племенной спайки в дурных делах, желание мстить римлянам любым путем, чисто римская страсть к грабежу, роскоши и безудержному личному обогащению. Грабежи озлобляли италийское население, наносили большой ущерб политике Спартака. Безудержное стремление к обогащению и стремление роскошно пожить, по его мнению, порождали противоречия, подрывали силу и сплоченность войска.
Необходимость решения сложных и трудных задач политического характера заставляла Спартака много времени уделять изучению различных философских доктрин и идей. Большим вниманием его пользовались южноиталийские философы Элеаты (школа Ксенофана — Парменида — Зенона) и известные греческие философы — младшие софисты (Антисфен, Алкидам, Критий и др.), очень много занимавшиеся вопросами этики и морали, обоснованием «естественного права», равенства всех людей и упразднения рабства. Ибо уже в древнюю эпоху были люди, которые, подобно философу Антифонту, думали и писали: «Мы делим людей на варваров и греков, на знатных и простых; знатных мы уважаем, простой народ презираем. Но при этом мы сами поступаем как варвары, так как нигде не презирают так простой народ, как у варваров: вот, например, египтяне считают только египтян людьми, а всех прочих людей — варварами, в том числе и греков. А в действительности между людьми нет никакой разницы: все рождаются голыми, все дышат воздухом, едят руками».
Борьба с отрицательными тенденциями велась Спартаком с помощью различных средств. Во-первых, всячески укреплялся авторитет верховного вождя и других командиров (корпусов и легионов). Этому сильно способствовал ряд обстоятельств: почти все главные должности в армии занимали соратники Спартака, бывшие гладиаторы, участники заговора, тесно связанные между собой общей опасностью и близкими личными отношениями, почему вся война и получила название «войны гладиаторов». Непрерывные победы сильно укрепили влияние командиров, и особенно Спартака, ибо, как говорили в древности, «победы создают полководцу расположение войска, а неудачи вызывают ненависть». Во-вторых, систематически и упорно насаждался в войске культ героизма и самопожертвования, причем бережно поддерживалось из племенных обычаев все ценное, что соответствовало такой политике. Целый штат певцов и сказителей, сгруппированных вокруг верховного вождя, воспевал подвиги бойцов и командиров, бичевал самыми ядовитыми словами малейшие проявления нерешительности, малодушия, нераспорядительности и т. д. Эти песнопения, как и театральные спектакли на злобу дня с собственными актерами (на них в Фуриях собирались только повстанцы, без участия посторонних), оказались большой силой. Стать предметом общих насмешек не хотел никто. И, как показали события, восставшие были готовы биться, не щадя жизни, чтобы только не покрыть себя позором в глазах товарищей. В-третьих, предводитель восстания стремился поставить на службу своему делу тех италийских и греческих философов, которые приходили к нему. Пример при этом брался с Александра Великого. Ведь последний имел при себе в персидском походе многих философов — Оносикрата и других. Оносикрат являлся философом кинической школы Диогена. Александр же лично знал Диогена и очень уважал его за непритворную чистоту души.
Измена пиратов разбила план Спартака о переправе части войска в Сицилию, но не заставила его отказаться от самой идеи. В новой ситуации он решил лишь дать ей другое оформление: двинуться к морю, занять один из приморских городов, самому построить на побережье Тарентского залива корабли, перебросить на них в Сицилию десант. В то же самое время верховный вождь восставших собирался реорганизовать непрерывно пополнявшуюся армию.
Рассмотрев различные варианты, Спартак остановил свой выбор на Фуриях. Он исходил из следующих соображений: 1) Фурии являлись влиятельным городом южной Италии, имевшим смешанное население, крупным портом, одним из центров посреднической торговли между Грецией и Италией. Эта аристократическая республика, возникшая рядом с разрушенным Кротоном, знаменитым Сибарисом, огромным городом, древняя афинская колония, являлась крупным культурным центром.[44] В прошлом жители Фурий многократно воевали на стороне афинян, воевали с бруттиями, со Спартой, с Римом, были на стороне Ганнибала, служили со своими судами Спарте в качестве ее флота. Затем город стал римской колонией Каструм Ферентинум, а после Союзнической войны — римским муниципием, то есть городом с внутренним самоуправлением. Жителей Фурий родственные узы связывали с Тарентом и Метапонтом. Вместе с Тарентом Фурии являлись самым знаменитым греческим городом юга Италии; 2) надо было захватить соседние серебряные рудники; взять под контроль торговые связи Фурий с Грецией и Малой Азией; 3) построить большой флот из леса на горах Силы; 4) создать мощную оружейную и продовольственную базу, поскольку район Фурий отличался исключительно плодородными почвами, прекрасным развитием сельского хозяйства и животноводства.
Итак, приняв важное решение относительно Фурий, Спартак четыре дня спустя (армия повстанцев двигалась от Песта, от Луканского побережья, где намечалась встреча с пиратами) прибыл с войском в окрестности Фурий и внезапным броском завладел городом. Один легион расположился в его стенах в качестве гарнизона, а остальные в нескольких лагерях на окрестных горах.
С огромной энергией под начальством своих командиров — в соответствии с указаниями Спартака — повстанцы взялись за работу. Они пилили и валили лес на горных склонах, везли стволы к берегу моря и здесь складывали для сушки в штабеля. Корабельные мастера, имевшиеся в войсках Спартака, в считанные дни на городской верфи с подчиненными им людьми выстроили опытные образцы. Их опробовали и нашли вполне удовлетворительными. Оставалось лишь выждать некоторое время, пока заготовленный лес просохнет и станет наиболее удобным для распиловки.
Пока шли подготовительные работы для строительства флота, сам Спартак с большой энергией занимался реорганизацией войска, его обучением н вооружением. Много внимания он уделял также правильной организации лагерной жизни. Его тревожили неприятные и опасные эксцессы, которые время от времени проявлялись в легионах: проявления корпоративной племенной спайки в дурных делах, желание мстить римлянам любым путем, чисто римская страсть к грабежу, роскоши и безудержному личному обогащению. Грабежи озлобляли италийское население, наносили большой ущерб политике Спартака. Безудержное стремление к обогащению и стремление роскошно пожить, по его мнению, порождали противоречия, подрывали силу и сплоченность войска.
Необходимость решения сложных и трудных задач политического характера заставляла Спартака много времени уделять изучению различных философских доктрин и идей. Большим вниманием его пользовались южноиталийские философы Элеаты (школа Ксенофана — Парменида — Зенона) и известные греческие философы — младшие софисты (Антисфен, Алкидам, Критий и др.), очень много занимавшиеся вопросами этики и морали, обоснованием «естественного права», равенства всех людей и упразднения рабства. Ибо уже в древнюю эпоху были люди, которые, подобно философу Антифонту, думали и писали: «Мы делим людей на варваров и греков, на знатных и простых; знатных мы уважаем, простой народ презираем. Но при этом мы сами поступаем как варвары, так как нигде не презирают так простой народ, как у варваров: вот, например, египтяне считают только египтян людьми, а всех прочих людей — варварами, в том числе и греков. А в действительности между людьми нет никакой разницы: все рождаются голыми, все дышат воздухом, едят руками».
Борьба с отрицательными тенденциями велась Спартаком с помощью различных средств. Во-первых, всячески укреплялся авторитет верховного вождя и других командиров (корпусов и легионов). Этому сильно способствовал ряд обстоятельств: почти все главные должности в армии занимали соратники Спартака, бывшие гладиаторы, участники заговора, тесно связанные между собой общей опасностью и близкими личными отношениями, почему вся война и получила название «войны гладиаторов». Непрерывные победы сильно укрепили влияние командиров, и особенно Спартака, ибо, как говорили в древности, «победы создают полководцу расположение войска, а неудачи вызывают ненависть». Во-вторых, систематически и упорно насаждался в войске культ героизма и самопожертвования, причем бережно поддерживалось из племенных обычаев все ценное, что соответствовало такой политике. Целый штат певцов и сказителей, сгруппированных вокруг верховного вождя, воспевал подвиги бойцов и командиров, бичевал самыми ядовитыми словами малейшие проявления нерешительности, малодушия, нераспорядительности и т. д. Эти песнопения, как и театральные спектакли на злобу дня с собственными актерами (на них в Фуриях собирались только повстанцы, без участия посторонних), оказались большой силой. Стать предметом общих насмешек не хотел никто. И, как показали события, восставшие были готовы биться, не щадя жизни, чтобы только не покрыть себя позором в глазах товарищей. В-третьих, предводитель восстания стремился поставить на службу своему делу тех италийских и греческих философов, которые приходили к нему. Пример при этом брался с Александра Великого. Ведь последний имел при себе в персидском походе многих философов — Оносикрата и других. Оносикрат являлся философом кинической школы Диогена. Александр же лично знал Диогена и очень уважал его за непритворную чистоту души.