Страница:
Войска сочувственно встретили речь царя. Воодушевленный этим, в конце мая Митридат напал на Вифинию. Консул Котта сразу попал в трудное положение. Он только-только прибыл в провинцию и торопился собрать войска. К моменту нападения под его начальством находилось 24 тысячи человек пехоты и 1800 человек конницы (половина его сил была доставлена на 100 кораблях из Италии, другую половину составили местные гарнизоны); союзники доставили ему еще до 80 кораблей. С такими силами Котте пришлось встретить вражеский натиск. Тем не менее он не поколебался дать битву. Разбитый наголову, обкладываемый со всех сторон понтийскими армиями, консул был вынужден начать отступать, оставляя провинцию на произвол врага. С совершенно дезорганизованным войском, теснимый группой армий Таксила, он с трудом добрался до пролива Боспора Фракийского и укрылся в сильной крепости Халкедон.
Поражение Котты вся провинция встретила с восторгом — римлян здесь, как и всюду, ненавидели. Города открывали победителям ворота, понтийская партия повсюду решительно брала верх.
Победа над Коттой открыла дорогу в провинцию Азию. Группа армий Гермократа поворачивает на юг и один за другим занимает города. Впереди идут серторианские армии. Они выходят на побережье, занимают Лампсак, Парий, Приап. Вместе с армией М. Мария, удачливого полководца на войне, следует Митридат. И, когда Марий въезжает в города, окруженный ликторами, Митридат, как подчиненный, следует за ним. Иначе он не может поступать: Азия по договору остается за Серторием. А Марий, по словам Плутарха, одним городам даровал вольности, другие освободил именем Сертория от уплаты налогов, так что Азия воспрянула духом и преисполнилась надежд.
В результате успешных действий понтийско-серторианских войск Вифиния и Азия уже считались всеми для римлян потерянными. Римские купцы и откупщики, прихватив близких и деньга, в панике бежали к Котте в Халкедон.
В Риме были чрезвычайно удручены неудачами консула. Утешая себя, в сенате говорили, что Котта — человек в военном отношении слабый (как будто не было при нем опытных военных советников!), и совершенно забывали и не хотели вспоминать об отношении населения провинции к римлянам. А отношение это выражалось одним словом — ненависть. Удивительного в этом, разумеется, не было. О положении провинции Азии накануне прибытия туда Л. Лукулла Плутарх сообщает: «Она страдала ужасно, невероятно. Откупщики и кредиторы грабили ее и превращали ее население в рабов. Частные лица должны были продавать своих красивых сыновей и девушек-дочерей, а города — храмовые приношения, картины и статуи богов, пока сами не делались рабами за свои долги. Еще ужаснее были мучения, которые им приходилось выносить раньше, чем сделаться рабами, — их били плетью, бросали в тюрьмы, сажали на кобылы, заставляли стоять на открытом воздухе в жару на солнцепеке, в холод — в грязи или на снегу, так что рабство было для них своего рода облегчением и спокойствием» (Плутарх).
Такова была обстановка в провинциях, создавшая предпосылки для встречи понтийско-серторианских войск как освободителей.
Среди полководцев, окружавших Митридата, шли острые споры о плане дальнейших действий. Одни высказывались за немедленное нападение на Италию, другие — за более осторожные действия. «Царь! — говорили они. — Незачем так сильно рисковать. Нападать на Италию — значит вступить с римлянами в непримиримую войну. При неудаче ее тебе, как Ганнибалу, не будет пощады. Лучше поэтому ограничиться захватом Азии, а если удастся, то и Греции. Без указанных территорий римляне могут существовать, их репутацию такие потери ее слишком заденут».
Военачальники Сертория в подавляющем большинстве поддерживали, однако, первый план: им надоело скитаться по чужим землям, хотелось на родину, в Рим. Но некоторые испытывали определенную боязнь, чувство замешательства. «Нас и так, — говорили они, — сулланцы обвиняют в измене отечеству. И вот мы даем им в руки новый аргумент: ведем на Рим заклятых врагов — понтийцев!»
Эти робкие высказывания, однако, большинством решительно отвергались. Марий проявлял при этом на советах наибольшую активность и агрессивность. Он рвался в Италию, бурно выражал недовольство всяким промедлением и откладыванием, жаждал отомстить за себя, за дядю и отца, казненного сулланцами, желал поскорее вернуться в Рим — и непременно победителем!
Летом на кораблях Митридата и вместе с пиратами он многократно выходил в море, перехватывал хлебные грузы, шедшие в Италию, и высаживался с отрядом верных людей в районе Брундизия, Тарента и даже на кампанском побережье. Марий принимал на борт своих агентов, высаживал новых, грабил прибрежные имения врагов, брал в плен подвернувшихся аристократов. Распространив слух о своем скором возвращении в Италию с войском, он опять уходил в море. Медлительность сенатской администрации, не обладавшей к тому же необходимыми морскими силами, не давала ей возможности успешно бороться с ним и с пиратами.
Л. Лукулл в качестве консула яростно боролся в сенате за принятие предложения об ассигновании значительных сумм на строительство нового большого флота, о централизации власти в борьбе с пиратами. Но сенатское большинство каждый раз проваливало предложение Л. Лукулла.
Крупные неудачи на востоке заставили Л. Лукулла поторопиться. Сдав дела на руки избранным консулам, совершив согласно обычаю жертвоприношение на Албанской горе, он в начале июля 74 года отплыл из Брундизия с одним легионом пехоты и отрядом конницы (1200 человек). 10 июля он высадился в Эфесе, соединился с двумя фимбрианскими легионами, а 24 июля прибыл с тремя легионами в Селевкию (Киликия) и соединился с двумя киликийскими легионами. Потратив остальные дни месяца на приведение в порядок местных дел, в начале августа 74 года обратной дорогой через Писидию и Фригию Лукулл двинулся на север — на Митридата. За собой он оставлял очень непрочный тыл. Против сохранявших верность римлянам общин и городов уже действовали три неприятельских полководца — Эвмах, Метрофан и направленный на юг Л. Фаний. Лукуллу, правда, удалось одним своим прибытием в Азию включить в борьбу на стороне римлян Дейотара — тетрарха одного кельтского племени, получившего за это позже титул царя от римского сената (Цицерон очень уважал его за царственную щедрость, благородство и постоянство во взглядах).
Но общее враждебное настроение населения к римлянам вызывало у Лукулла сильнейшую озабоченность. Побуждаемый необходимостью, он повсюду на стоянках и в пути вызывал к себе влиятельных откупщиков и на основании полномочий сената, подчинившего ему в чрезвычайном порядке провинцию Азию, «увещевал их, призывал к умеренности, чем и удерживал от полного отпадения общины, из которых, можно сказать, ни одна не хранила спокойствия» (Плутарх). И во все время марша на север Лукуллу приходилось воевать с собственными воинами, особенно с бывшими фимбрианцами. Последние являлись людьми строптивыми и буйными, привыкшими к заискиваниям начальства, но в то же время храбрыми, выносливыми и обладавшими большим военным опытом. В конце концов Лукуллу удалось сломить дерзость фимбрианцев и навести порядок среди остальных, показав им, что военная служба не забава.
Между тем противники Лукулла, узнав о его возвращении с войском из Киликии, начали передислоцирование своих сил. Четыре армии Митридата продолжали осаждать Котту в Халкедоне, отчаянно стараясь сломить его сопротивление и открыть выход в Пропонтиду, а оттуда — в Эгейское море. Одновременно под командой М. Мария было сведено четыре армии: две понтийские, две римские численностью в 40 тысяч человек пехоты и 5200 человек конницы. Марий получил приказ царя, подтвержденный командующим — Марком Варием, выступить навстречу Лукуллу и разбить его или, по крайней мере, задержать. Одновременно одна понтийская армия под начальством Гермократа осадила богатый Кизик. Этот влиятельный город, имевший значительный флот, прекрасную гавань, мощные стены с мраморными башнями и прославленной крепостью, по выражению римского историка Флора, «являлся украшением азиатского берега». Кизик препятствовал прохождению понтийских судов на юг к Геллеспонту и оказывал помощь осажденному Котте, поэтому казалось необходимым быстро взять его.
20 августа, проделав путь в 560 километров, Лукулл прибыл к местечку Отрии (Фригия). До Халкедона оставалось 480 километров, 18 дней пути, 4 дня пути для конного связного. Здесь, у Отрий, со своей армией его ждал Марий. Силы врага были более значительны: в распоряжении Лукулла находилось 30 тысяч пехоты и 2500 человек конницы.[18]
Для решения вопроса, давать ли битву, Лукулл созвал на военный совет своих офицеров — тех, кто от неизвестности вместе с ним шагнул к великой славе завоевателей Азии, кто помогал ему в делах, в результате которых поход Лукулла «занял место среди самых замечательных походов, он сам — среди самых умных и доблестных вождей» (Цицерон). Вот из каких лиц состоял военный совет Лукулла:
1. Аппий Клавдий Пульхр, брат жены Лукулла, будущий тесть старшего сына Помпея и верный его соратник, человек очень храбрый, по мнению Цицерона, корыстолюбивейший из мужей.
2. Л. Мурена, сын Л. Мурены, воевавшего с Митридатом во время Второй Митридатовой войны (83—82 гг.). Позже (63 г.) Цицерон скажет о нем с похвалой: «Л. Мурена в должности легата обнаружил много храбрости, много ума, много трудолюбия; и эта-то его деятельность, утверждаю я далее, окружив его не меньшим обаянием, чем то, каким окружает нас наша деятельность на форуме, открыла ему доступ к консульству».
3. Г. Валерий Триарий. В будущем он станет легатом Помпея.
4. Кв. Воконий. В 66 году он станет претором.
5. Кассий Барба. После великих походов он уйдет в частную жизнь.
6. М. Помпоний, начальник кавалерии Л. Лукулла, родственник Аттика.
7. Кв. Секстилий, в будущем друг Цицерона.
8. М. Фабий Адриан. Подобно Барбе, уйдет в частную жизнь, дружескими отношениями будет связан с Цезарем.
9. Сорнаций — он падет в битве при Зиеле весной 67 года; с ним погибнет более 7 тысяч римлян.
Ответ соратников Лукулла оказался единодушен: дать М. Марию битву. И вот, пылая ненавистью, враги выстроились друг против друга. Вдруг огромный метеорит — размером с бочку! — со страшным шумом упал между двумя войсками. Гадатели с обеих сторон истолковали это явление как знамение богов, не желающих битвы двух войск, родственных по крови. Войска устрашились и потребовали от полководцев отказаться от битвы. Полководцам пришлось подчиниться. Марий тотчас двинулся назад, намереваясь соединиться с Митридатом у Халкедона. Лукулл последовал за ним.
А Котта тоже решил не терять даром времени. Зная о приближении Лукулла, о его намерении дать Марию битву, увидев тревогу в лагере Митридата, он преисполнился великой надежды. Его советчики говорили: «Надо дать битву, не дожидаться прихода Лукулла! Ты победишь, Котта, и не будешь делить с Лукуллом славу победителя Митридата!»
Задуманная Коттой и его советниками операция полностью провалилась, привела к страшной катастрофе: из 20 тысяч войска 16 тысяч погибли или попали в плен, погиб также весь флот.
В середине сентября Лукулл прибыл к стенам Халкедона и расположился лагерем в виду неприятеля.
С первого же дня между сторонами начались стычки. Митридат имел двойное превосходство — его войско, осаждавшее Халкедон, достигало 100 тысяч человек. Он предлагал битву, а Лукулл уклонялся от нее, стараясь победить понтийцев голодом. Конница римлян делала непрерывные успешные набеги на продовольственные транспорты неприятеля и срывала его снабжение.
Собранные по распоряжению полководца из некоторых городов и общин корабли начали успешные операции на море, перехватывая шедшие из Понта хлебные грузы.
Теснимый недостатком продовольствия, Митридат решил снять осаду Халкедона и всеми силами обратиться против Кизика, тщетно осаждаемого Гермократом.
Лукулл, узнав о ночном уходе неприятеля, на рассвете последовал за ним. Прибыв к городу своих главных союзников, он расположился у деревни Фракия. Понтийский царь стоял неподалеку, раскинув 10 лагерей (каждый лагерь — для армия в 10 тысяч человек). Корабли его вошли в пролив, отделяющий город от материка. Осада таким образом велась сразу с двух сторон.
После тщательного изучения местности Лукулл начал усиленные земляные работы.
— Через несколько дней, соратники, — сказал он своим офицерам, — я добуду вам бескровную победу.
Это было сказано не из хвастовства. В предыдущие дни через своих лазутчиков Лукуллу удалось наконец завязать тайные отношения с одним из полководцев Митридата — Л. Магием. Суля ему золотые горы и обещание безопасности, лучший друг Суллы сумел уговорить бывшего фимбрианского офицера (в чем очень помогли другие фимбрианцы, бывшие в лагере Лукулла) изменить царю и на военном совете подсказать Митридату действия, выгодные для него, Лукулла. Л. Магий согласился. Необходимый случай скоро представился и привел к катастрофическому ухудшению позиции понтийских войск. Раздраженные полководцы Митридата стали говорить между собой об измене Л. Магия. Опасаясь разоблачения, последний поспешил бежать к неприятелю.[19]
Поставленные перед фактом крупной измены, Таксил и его товарищи стали предлагать царю немедленно сняться с лагеря, чтобы пробиться сквозь укрепления врагов. Но Митридат, уязвленный своей ошибкой, которая привела к таким тяжелым последствиям, решительно отклонил этот план. Он предложил удвоить и утроить усилия для взятия города.
И снова борьба закипела с неистовой силой. Готовился решительный штурм — иного исхода для понтийцев не было.
Так завершились военные действия на малоазиатском театре войны в 74 году до н. э.
III
IV
Поражение Котты вся провинция встретила с восторгом — римлян здесь, как и всюду, ненавидели. Города открывали победителям ворота, понтийская партия повсюду решительно брала верх.
Победа над Коттой открыла дорогу в провинцию Азию. Группа армий Гермократа поворачивает на юг и один за другим занимает города. Впереди идут серторианские армии. Они выходят на побережье, занимают Лампсак, Парий, Приап. Вместе с армией М. Мария, удачливого полководца на войне, следует Митридат. И, когда Марий въезжает в города, окруженный ликторами, Митридат, как подчиненный, следует за ним. Иначе он не может поступать: Азия по договору остается за Серторием. А Марий, по словам Плутарха, одним городам даровал вольности, другие освободил именем Сертория от уплаты налогов, так что Азия воспрянула духом и преисполнилась надежд.
В результате успешных действий понтийско-серторианских войск Вифиния и Азия уже считались всеми для римлян потерянными. Римские купцы и откупщики, прихватив близких и деньга, в панике бежали к Котте в Халкедон.
В Риме были чрезвычайно удручены неудачами консула. Утешая себя, в сенате говорили, что Котта — человек в военном отношении слабый (как будто не было при нем опытных военных советников!), и совершенно забывали и не хотели вспоминать об отношении населения провинции к римлянам. А отношение это выражалось одним словом — ненависть. Удивительного в этом, разумеется, не было. О положении провинции Азии накануне прибытия туда Л. Лукулла Плутарх сообщает: «Она страдала ужасно, невероятно. Откупщики и кредиторы грабили ее и превращали ее население в рабов. Частные лица должны были продавать своих красивых сыновей и девушек-дочерей, а города — храмовые приношения, картины и статуи богов, пока сами не делались рабами за свои долги. Еще ужаснее были мучения, которые им приходилось выносить раньше, чем сделаться рабами, — их били плетью, бросали в тюрьмы, сажали на кобылы, заставляли стоять на открытом воздухе в жару на солнцепеке, в холод — в грязи или на снегу, так что рабство было для них своего рода облегчением и спокойствием» (Плутарх).
Такова была обстановка в провинциях, создавшая предпосылки для встречи понтийско-серторианских войск как освободителей.
Среди полководцев, окружавших Митридата, шли острые споры о плане дальнейших действий. Одни высказывались за немедленное нападение на Италию, другие — за более осторожные действия. «Царь! — говорили они. — Незачем так сильно рисковать. Нападать на Италию — значит вступить с римлянами в непримиримую войну. При неудаче ее тебе, как Ганнибалу, не будет пощады. Лучше поэтому ограничиться захватом Азии, а если удастся, то и Греции. Без указанных территорий римляне могут существовать, их репутацию такие потери ее слишком заденут».
Военачальники Сертория в подавляющем большинстве поддерживали, однако, первый план: им надоело скитаться по чужим землям, хотелось на родину, в Рим. Но некоторые испытывали определенную боязнь, чувство замешательства. «Нас и так, — говорили они, — сулланцы обвиняют в измене отечеству. И вот мы даем им в руки новый аргумент: ведем на Рим заклятых врагов — понтийцев!»
Эти робкие высказывания, однако, большинством решительно отвергались. Марий проявлял при этом на советах наибольшую активность и агрессивность. Он рвался в Италию, бурно выражал недовольство всяким промедлением и откладыванием, жаждал отомстить за себя, за дядю и отца, казненного сулланцами, желал поскорее вернуться в Рим — и непременно победителем!
Летом на кораблях Митридата и вместе с пиратами он многократно выходил в море, перехватывал хлебные грузы, шедшие в Италию, и высаживался с отрядом верных людей в районе Брундизия, Тарента и даже на кампанском побережье. Марий принимал на борт своих агентов, высаживал новых, грабил прибрежные имения врагов, брал в плен подвернувшихся аристократов. Распространив слух о своем скором возвращении в Италию с войском, он опять уходил в море. Медлительность сенатской администрации, не обладавшей к тому же необходимыми морскими силами, не давала ей возможности успешно бороться с ним и с пиратами.
Л. Лукулл в качестве консула яростно боролся в сенате за принятие предложения об ассигновании значительных сумм на строительство нового большого флота, о централизации власти в борьбе с пиратами. Но сенатское большинство каждый раз проваливало предложение Л. Лукулла.
Крупные неудачи на востоке заставили Л. Лукулла поторопиться. Сдав дела на руки избранным консулам, совершив согласно обычаю жертвоприношение на Албанской горе, он в начале июля 74 года отплыл из Брундизия с одним легионом пехоты и отрядом конницы (1200 человек). 10 июля он высадился в Эфесе, соединился с двумя фимбрианскими легионами, а 24 июля прибыл с тремя легионами в Селевкию (Киликия) и соединился с двумя киликийскими легионами. Потратив остальные дни месяца на приведение в порядок местных дел, в начале августа 74 года обратной дорогой через Писидию и Фригию Лукулл двинулся на север — на Митридата. За собой он оставлял очень непрочный тыл. Против сохранявших верность римлянам общин и городов уже действовали три неприятельских полководца — Эвмах, Метрофан и направленный на юг Л. Фаний. Лукуллу, правда, удалось одним своим прибытием в Азию включить в борьбу на стороне римлян Дейотара — тетрарха одного кельтского племени, получившего за это позже титул царя от римского сената (Цицерон очень уважал его за царственную щедрость, благородство и постоянство во взглядах).
Но общее враждебное настроение населения к римлянам вызывало у Лукулла сильнейшую озабоченность. Побуждаемый необходимостью, он повсюду на стоянках и в пути вызывал к себе влиятельных откупщиков и на основании полномочий сената, подчинившего ему в чрезвычайном порядке провинцию Азию, «увещевал их, призывал к умеренности, чем и удерживал от полного отпадения общины, из которых, можно сказать, ни одна не хранила спокойствия» (Плутарх). И во все время марша на север Лукуллу приходилось воевать с собственными воинами, особенно с бывшими фимбрианцами. Последние являлись людьми строптивыми и буйными, привыкшими к заискиваниям начальства, но в то же время храбрыми, выносливыми и обладавшими большим военным опытом. В конце концов Лукуллу удалось сломить дерзость фимбрианцев и навести порядок среди остальных, показав им, что военная служба не забава.
Между тем противники Лукулла, узнав о его возвращении с войском из Киликии, начали передислоцирование своих сил. Четыре армии Митридата продолжали осаждать Котту в Халкедоне, отчаянно стараясь сломить его сопротивление и открыть выход в Пропонтиду, а оттуда — в Эгейское море. Одновременно под командой М. Мария было сведено четыре армии: две понтийские, две римские численностью в 40 тысяч человек пехоты и 5200 человек конницы. Марий получил приказ царя, подтвержденный командующим — Марком Варием, выступить навстречу Лукуллу и разбить его или, по крайней мере, задержать. Одновременно одна понтийская армия под начальством Гермократа осадила богатый Кизик. Этот влиятельный город, имевший значительный флот, прекрасную гавань, мощные стены с мраморными башнями и прославленной крепостью, по выражению римского историка Флора, «являлся украшением азиатского берега». Кизик препятствовал прохождению понтийских судов на юг к Геллеспонту и оказывал помощь осажденному Котте, поэтому казалось необходимым быстро взять его.
20 августа, проделав путь в 560 километров, Лукулл прибыл к местечку Отрии (Фригия). До Халкедона оставалось 480 километров, 18 дней пути, 4 дня пути для конного связного. Здесь, у Отрий, со своей армией его ждал Марий. Силы врага были более значительны: в распоряжении Лукулла находилось 30 тысяч пехоты и 2500 человек конницы.[18]
Для решения вопроса, давать ли битву, Лукулл созвал на военный совет своих офицеров — тех, кто от неизвестности вместе с ним шагнул к великой славе завоевателей Азии, кто помогал ему в делах, в результате которых поход Лукулла «занял место среди самых замечательных походов, он сам — среди самых умных и доблестных вождей» (Цицерон). Вот из каких лиц состоял военный совет Лукулла:
1. Аппий Клавдий Пульхр, брат жены Лукулла, будущий тесть старшего сына Помпея и верный его соратник, человек очень храбрый, по мнению Цицерона, корыстолюбивейший из мужей.
2. Л. Мурена, сын Л. Мурены, воевавшего с Митридатом во время Второй Митридатовой войны (83—82 гг.). Позже (63 г.) Цицерон скажет о нем с похвалой: «Л. Мурена в должности легата обнаружил много храбрости, много ума, много трудолюбия; и эта-то его деятельность, утверждаю я далее, окружив его не меньшим обаянием, чем то, каким окружает нас наша деятельность на форуме, открыла ему доступ к консульству».
3. Г. Валерий Триарий. В будущем он станет легатом Помпея.
4. Кв. Воконий. В 66 году он станет претором.
5. Кассий Барба. После великих походов он уйдет в частную жизнь.
6. М. Помпоний, начальник кавалерии Л. Лукулла, родственник Аттика.
7. Кв. Секстилий, в будущем друг Цицерона.
8. М. Фабий Адриан. Подобно Барбе, уйдет в частную жизнь, дружескими отношениями будет связан с Цезарем.
9. Сорнаций — он падет в битве при Зиеле весной 67 года; с ним погибнет более 7 тысяч римлян.
Ответ соратников Лукулла оказался единодушен: дать М. Марию битву. И вот, пылая ненавистью, враги выстроились друг против друга. Вдруг огромный метеорит — размером с бочку! — со страшным шумом упал между двумя войсками. Гадатели с обеих сторон истолковали это явление как знамение богов, не желающих битвы двух войск, родственных по крови. Войска устрашились и потребовали от полководцев отказаться от битвы. Полководцам пришлось подчиниться. Марий тотчас двинулся назад, намереваясь соединиться с Митридатом у Халкедона. Лукулл последовал за ним.
А Котта тоже решил не терять даром времени. Зная о приближении Лукулла, о его намерении дать Марию битву, увидев тревогу в лагере Митридата, он преисполнился великой надежды. Его советчики говорили: «Надо дать битву, не дожидаться прихода Лукулла! Ты победишь, Котта, и не будешь делить с Лукуллом славу победителя Митридата!»
Задуманная Коттой и его советниками операция полностью провалилась, привела к страшной катастрофе: из 20 тысяч войска 16 тысяч погибли или попали в плен, погиб также весь флот.
В середине сентября Лукулл прибыл к стенам Халкедона и расположился лагерем в виду неприятеля.
С первого же дня между сторонами начались стычки. Митридат имел двойное превосходство — его войско, осаждавшее Халкедон, достигало 100 тысяч человек. Он предлагал битву, а Лукулл уклонялся от нее, стараясь победить понтийцев голодом. Конница римлян делала непрерывные успешные набеги на продовольственные транспорты неприятеля и срывала его снабжение.
Собранные по распоряжению полководца из некоторых городов и общин корабли начали успешные операции на море, перехватывая шедшие из Понта хлебные грузы.
Теснимый недостатком продовольствия, Митридат решил снять осаду Халкедона и всеми силами обратиться против Кизика, тщетно осаждаемого Гермократом.
Лукулл, узнав о ночном уходе неприятеля, на рассвете последовал за ним. Прибыв к городу своих главных союзников, он расположился у деревни Фракия. Понтийский царь стоял неподалеку, раскинув 10 лагерей (каждый лагерь — для армия в 10 тысяч человек). Корабли его вошли в пролив, отделяющий город от материка. Осада таким образом велась сразу с двух сторон.
После тщательного изучения местности Лукулл начал усиленные земляные работы.
— Через несколько дней, соратники, — сказал он своим офицерам, — я добуду вам бескровную победу.
Это было сказано не из хвастовства. В предыдущие дни через своих лазутчиков Лукуллу удалось наконец завязать тайные отношения с одним из полководцев Митридата — Л. Магием. Суля ему золотые горы и обещание безопасности, лучший друг Суллы сумел уговорить бывшего фимбрианского офицера (в чем очень помогли другие фимбрианцы, бывшие в лагере Лукулла) изменить царю и на военном совете подсказать Митридату действия, выгодные для него, Лукулла. Л. Магий согласился. Необходимый случай скоро представился и привел к катастрофическому ухудшению позиции понтийских войск. Раздраженные полководцы Митридата стали говорить между собой об измене Л. Магия. Опасаясь разоблачения, последний поспешил бежать к неприятелю.[19]
Поставленные перед фактом крупной измены, Таксил и его товарищи стали предлагать царю немедленно сняться с лагеря, чтобы пробиться сквозь укрепления врагов. Но Митридат, уязвленный своей ошибкой, которая привела к таким тяжелым последствиям, решительно отклонил этот план. Он предложил удвоить и утроить усилия для взятия города.
И снова борьба закипела с неистовой силой. Готовился решительный штурм — иного исхода для понтийцев не было.
Так завершились военные действия на малоазиатском театре войны в 74 году до н. э.
III
В Испании дела обстояли так. Весной нового года (73 г.), поразмыслив над прошлым опытом, Помпей и Метелл, как обычно, перешли Ибер и стали нападать на неприятельские города. Их разведчики, шедшие впереди тайными путями, глубоко проникли на подвластную Серторию территорию. Они выискивали во всех общинах неустойчивых и малодушных, не скупились на обещания, плели заговоры и интриги, подталкивали племена на восстания и мятежи. Эта деятельность день ото дня становилась все успешнее. Во многих общинах и городах римская партия брала верх над союзной Серторию национальной партией. В результате без всяких сражений Помпею и Метеллу удалось привлечь на свою сторону значительное число городов. Ободренные своими успехами, они уже с большей смелостью стали подступать к тем городам, в которых находились неприятельские гарнизоны.
А легаты Сертория — Перперна, Манлий, Греции, Ауфидий и др. — вели порученные им военные операции крайне вяло. Их больше занимали секретная переписка с единомышленниками в Риме и внутренние интриги, чем организация отпора врагу.
В то же время сам Серторий был в подавленном состоянии. Он непрерывно подвергался многочисленным укорам сотоварищей по организованному им в Испании сенату из римлян-эмигрантов за странный союз с Митридатом.
Тут имелось непримиримое противоречие. Как его следовало разрешить? Этого не знал и сам Серторий. С одной стороны, союз с Митридатом диктовался политическими обстоятельствами; с другой — единомыслие с исконным врагом римляи противоречило всему складу убеждений и мыслей последнего из крупных марианцев.
Занятый разрешением принципиально важного вопроса, вызывавшего резкие споры среди марианской верхушки, и секретной перепиской с виднейшими представителями партий Г. Котты, Красса и Цетега, Серторий весь 73 год не вел лично военных действий. Против Помпея и Метелла действовали главным образом легаты.
Но в связи с разгоравшейся в Италии войной рабов последние явно утратили прежний боевой дух и энергию. Помпей и Метелл ловко этим воспользовались, они успешно теснили врагов, расширяя сферу своего влияния, массами переселяли с вражеской территории мужское население в подчиненные им местности.
Так всю весну и лето шла в Испании кампания 73 года. С наступлением осени обе стороны отвели войска на зимние квартиры.
А легаты Сертория — Перперна, Манлий, Греции, Ауфидий и др. — вели порученные им военные операции крайне вяло. Их больше занимали секретная переписка с единомышленниками в Риме и внутренние интриги, чем организация отпора врагу.
В то же время сам Серторий был в подавленном состоянии. Он непрерывно подвергался многочисленным укорам сотоварищей по организованному им в Испании сенату из римлян-эмигрантов за странный союз с Митридатом.
Тут имелось непримиримое противоречие. Как его следовало разрешить? Этого не знал и сам Серторий. С одной стороны, союз с Митридатом диктовался политическими обстоятельствами; с другой — единомыслие с исконным врагом римляи противоречило всему складу убеждений и мыслей последнего из крупных марианцев.
Занятый разрешением принципиально важного вопроса, вызывавшего резкие споры среди марианской верхушки, и секретной перепиской с виднейшими представителями партий Г. Котты, Красса и Цетега, Серторий весь 73 год не вел лично военных действий. Против Помпея и Метелла действовали главным образом легаты.
Но в связи с разгоравшейся в Италии войной рабов последние явно утратили прежний боевой дух и энергию. Помпей и Метелл ловко этим воспользовались, они успешно теснили врагов, расширяя сферу своего влияния, массами переселяли с вражеской территории мужское население в подчиненные им местности.
Так всю весну и лето шла в Испании кампания 73 года. С наступлением осени обе стороны отвели войска на зимние квартиры.
IV
В январе 73 года бои под Кизиком достигли наивысшего ожесточения. С каждым днем положение многочисленной армии Митридата, стиснутой кольцом укреплений Л. Лукулла, становилось все сложнее из-за непрерывно ухудшавшегося снабжения. Все большее количество солдат умирало от болезней, истощения и холода. Товарищи, близкие к отчаянию, выбрасывали их за ворота лагеря.
Митридат ходил с непроницаемым выражением лица (он очень хорошо владел собой). Полководцы опасливо обменивались мнениями у него за спиной: царь был крут нравом и непрошеных советов не любил. Из боязни царского гнева никто не смел вновь выступить с советом снять осаду Кизика и идти на прорыв.
Первыми не выдержали мучений голода скифы: они стали свежевать мертвецов, жарить их мясо на огне и есть. Их примеру последовали другие варварские племена.
Кизикийцы быстро почувствовали ослабление неприятельского натиска. Воодушевляемые своим командующим Писистратом, они делали частые вылазки. Скоро им удалось подрыть и обрушить подкоп, ведшийся Митридатом с горы Диндим, а потом сжечь его осадные машины, придвинутые к городским стенам, — дивное творение фессалийца Никонида.
Новая удача врагов лишила понтийских полководцев последних остатков терпения. Гермократ и Таксил, самые влиятельные среди них, почтительно, но твердо стали просить царя вновь собрать военный совет. Царь согласился.
Бурным было заседание. Гермократ описал царю без прикрас весь ужас положения войска, указал на реальную опасность лишиться кавалерии как боевой силы — Б непрерывных поисках пищи кони сбили себе копыта.
Гермократа поддержали другие военачальники. Они предлагали снять осаду Кизика и искать разрешения стратегических задач другими путями.
Но Митридат никак не хотел с таким предложением примириться. Он выступил с новым планом и заставил военный совет принять его. Для прорыва части войска в Вифинию он выбрал в качестве военачальника Гермократа как одного из лучших полководцев.
Гермократ энергично взялся за подготовку похода. Февральским вечером он выслал на судах в тыл римлянам, в одно из старых укреплений, сильный отряд. Последний благополучно добрался до назначенного ему места и там закрепился.
Л. Лукулл во главе легиона и части вспомогательных сил тотчас поспешил к вражескому укреплению, осадил понтийцев и стал пытаться выбить их оттуда.
А Гермократ, пользуясь сгустившейся темнотой, вышел со своей 10-тысячной армией, большей частью кавалерии (около 9 тысяч коней) и обозом почти всего войска (40 тысяч человек) и двинулся на юго-восток. Он держал путь на Аполлонию, имея намерение пробиться к морю, к продовольственным базам.
Получив известие об уходе из лагерей значительной массы понтийцев, Л. Лукулл оставил легион и приданные ему вспомогательные части осаждать врага в крепости, а сам с отрядом всадников поспешил назад.
Утром вдруг пошел снег. Подул сильный ветер. Температура упала до минус 10°. Тем не менее Л. Лукулл, несмотря на исконное отвращение римских полководцев к зимним походам, призвал солдат напрячь силы и бросился в погоню за уходящим врагом. С собой он вел один римский легион, вспомогательные войска и 2 тысячи кавалерии. У реки Риндак Лукулл настиг врагов и нанес им страшное поражение, захватил 6 тысяч коней, несметное количество вьючного скота и 15 тысяч пленных.
Вид пленных товарищей, проведенных мимо понтийских лагерей, а также известие о гибели Гермократа — все это произвело на понтийцев очень тяжелое впечатление.
По настойчивой просьбе полководцев Митридат вновь созвал военный совет. Полководцы во главе с Таксилом умоляли царя уступить неотвратимому року, снять осаду и идти на прорыв всем войском. Митридат не соглашался. Только что он получил из лагеря Л. Лукулла очень приятное известие. Полагая, что его собственные интриги в римском лагере дали наконец желанные плоды, он отложил решительный ответ своим военачальникам.
Вызвав одного из адмиралов, Аристоника, и одного из любимейших придворных, Архелая, Митридат объяснил им ситуацию. «Войско фимбрианцев, — сказал он им, — у Лукулла находится под подозрением: когда-то его командиры вместе с Фимбрией убили консула Флакка, и вот теперь они тайно прислали ко мне послов. Они обещают перейти на мою сторону. Ты, Архелай, отправляйся к ним, чтобы утвердить условия перехода и привести перебежчиков». Архелай согласился и вместе с охраной тайно, ночью, отбыл в лагерь Лукулла. Но получилось все не так, как надеялся Митридат. Фимбрианцы во время переговоров напали на Архелая, охрану перебили, а его взяли в плен.
Таким образом, всем стало ясно, что Митридат попал в новую, хитро расставленную ловушку Л. Лукулла и потерпел новое унизительное поражение.
Но и этим не довольствовалась судьба. Она словно ополчилась на Митридата. После сильнейших холодов грянула внезапная оттепель — предвестник наступающей весны. Многочисленные тела умерших, брошенные без погребения, теперь словно мстили за это ослабевшей от недоедания армии. Разлагаясь на солнце, они вызвали эпидемию. Жители Кизика, извещенные о двух крупных поражениях Митридата, участили вылазки. Только теперь Митридат смирился и наконец дал согласие на снятие осады города.
Полководцы (Таксил, Марий, Гермей) быстро сделали все необходимые к походу приготовления и в одну из ночей выступили из лагеря. Сам Митридат, как и было решено, на судах и с лучшей частью войска (около 50 тысяч человек понтийцев и римлян во главе с М. Варием), распространив слух, будто он возвращается в родное царство, на самом деле через Геллеспонт отправился на юг — на Крит. Он имел намерение оттуда, со своей главной военно-морской базы, находившейся под прочной властью пиратов, его союзников, совершить внезапное нападение на Италию.
Другая часть понтийских и серторианских войск — пехота без обозов, несколько тысяч человек конницы — поспешно двигалась на запад в направлении Лампсака, находившегося на побережье Геллеспонта. В авангарде шел М. Марий, в центре — Гермей, арьергард вел Таксил. Узнав об этом, Л. Лукулл с частью войска погнался за понтийцами, вновь атаковал врагов — при переправах через реки Эсеп и Гранин, — вновь нанес им поражение, взял множество пленных и перебил 20 тысяч. Таксил, отчаянно сражавшийся, как говорили, пал в битве.
С огромными потерями остатки понтийских войск добрались до Лампсака и здесь укрепились.
Тем временем Митридат обратился против находившегося неподалеку от Кизика города Приапа и овладел им. Чтобы дать солдатам оправиться от пережитых несчастий и внушить им новые надежды, царь позволил им разграбить наиболее богатую часть города. При этом его солдаты — при всеобщем стенании граждан и жрецов — выгребли «подчистую» все богатства из сокровищницы храма Артемиды и даже увезли с собой старинную статую богини!
Из Приапа Митридат переправился на полуостров Херсонес Фракийский. Внезапным налетом он попытался взять город Перинф, стоявший на стороне римлян, но потерпел неудачу. Тогда он через Геллеспонт со своим войском и флотом отправился на юг, на Крит. А Л. Лукулл, считая достаточными удары, нанесенные им врагу, торжествующим победителем вступил в освобожденный Кизик. Насладившись заслуженными почестями и любовью граждан (в честь его они установили новый праздник «лукуллии»), ближайший соратник Суллы двинулся с войском к Лампсаку и осадил его.
Осада, как он сразу понял, из-за отсутствия кораблей ничего не обещала. Поэтому Л. Лукулл оставил под городом часть сил, а с другой двинулся вдоль побережья Геллеспонта, набирая корабли. Ввиду его побед никто не смел ему возражать.
Тем временем Митридат со своим войском и флотом прибыл на остров Парос (до Крита оставалось около 240 километров; при хорошем ветре суда в ту эпоху проходили 220 километров за 20 часов).
Здесь Митридат решил на несколько дней остановиться, выжидая хорошей погоды, прибытия армий и жителей из Лампсака. Он был уверен, что победоносный Лукулл немедленно подвергнет их осаде.
Посланные Митридатом корабли быстро добрались до Лампсака. Там царила почти паническая обстановка. Воины и командиры, обозленные непрерывными поражениями, судачили уже об измене полководцев. Говорили, будто они за большие деньги продались Лукуллу, что их всех бросили здесь погибать, как бросили больных и раненых в лагере под Кизиком (разъяренные ужасами осады, жители Кизика тут же перебили всех оставленных понтийцев) и т. п.
Возвращение кораблей из Пароса встретили бурным ликованием. Каждый хотел поскорее попасть на спасительное судно. Всякий боялся, что именно ему не хватит на нем места. Сломав строй, с оружием и спасенными пожитками, толпы солдат бросились к причалам. Изрыгая брань и проклятия, давя друг друга, совершенно осатанев, они бросались на корабли, не слушая ничьих приказов, нанося удары кинжалами и мечами направо и налево. Каждый заботился только о себе! От такой посадки много судов перевернулось и тысячи людей утонули.
Митридат ходил с непроницаемым выражением лица (он очень хорошо владел собой). Полководцы опасливо обменивались мнениями у него за спиной: царь был крут нравом и непрошеных советов не любил. Из боязни царского гнева никто не смел вновь выступить с советом снять осаду Кизика и идти на прорыв.
Первыми не выдержали мучений голода скифы: они стали свежевать мертвецов, жарить их мясо на огне и есть. Их примеру последовали другие варварские племена.
Кизикийцы быстро почувствовали ослабление неприятельского натиска. Воодушевляемые своим командующим Писистратом, они делали частые вылазки. Скоро им удалось подрыть и обрушить подкоп, ведшийся Митридатом с горы Диндим, а потом сжечь его осадные машины, придвинутые к городским стенам, — дивное творение фессалийца Никонида.
Новая удача врагов лишила понтийских полководцев последних остатков терпения. Гермократ и Таксил, самые влиятельные среди них, почтительно, но твердо стали просить царя вновь собрать военный совет. Царь согласился.
Бурным было заседание. Гермократ описал царю без прикрас весь ужас положения войска, указал на реальную опасность лишиться кавалерии как боевой силы — Б непрерывных поисках пищи кони сбили себе копыта.
Гермократа поддержали другие военачальники. Они предлагали снять осаду Кизика и искать разрешения стратегических задач другими путями.
Но Митридат никак не хотел с таким предложением примириться. Он выступил с новым планом и заставил военный совет принять его. Для прорыва части войска в Вифинию он выбрал в качестве военачальника Гермократа как одного из лучших полководцев.
Гермократ энергично взялся за подготовку похода. Февральским вечером он выслал на судах в тыл римлянам, в одно из старых укреплений, сильный отряд. Последний благополучно добрался до назначенного ему места и там закрепился.
Л. Лукулл во главе легиона и части вспомогательных сил тотчас поспешил к вражескому укреплению, осадил понтийцев и стал пытаться выбить их оттуда.
А Гермократ, пользуясь сгустившейся темнотой, вышел со своей 10-тысячной армией, большей частью кавалерии (около 9 тысяч коней) и обозом почти всего войска (40 тысяч человек) и двинулся на юго-восток. Он держал путь на Аполлонию, имея намерение пробиться к морю, к продовольственным базам.
Получив известие об уходе из лагерей значительной массы понтийцев, Л. Лукулл оставил легион и приданные ему вспомогательные части осаждать врага в крепости, а сам с отрядом всадников поспешил назад.
Утром вдруг пошел снег. Подул сильный ветер. Температура упала до минус 10°. Тем не менее Л. Лукулл, несмотря на исконное отвращение римских полководцев к зимним походам, призвал солдат напрячь силы и бросился в погоню за уходящим врагом. С собой он вел один римский легион, вспомогательные войска и 2 тысячи кавалерии. У реки Риндак Лукулл настиг врагов и нанес им страшное поражение, захватил 6 тысяч коней, несметное количество вьючного скота и 15 тысяч пленных.
Вид пленных товарищей, проведенных мимо понтийских лагерей, а также известие о гибели Гермократа — все это произвело на понтийцев очень тяжелое впечатление.
По настойчивой просьбе полководцев Митридат вновь созвал военный совет. Полководцы во главе с Таксилом умоляли царя уступить неотвратимому року, снять осаду и идти на прорыв всем войском. Митридат не соглашался. Только что он получил из лагеря Л. Лукулла очень приятное известие. Полагая, что его собственные интриги в римском лагере дали наконец желанные плоды, он отложил решительный ответ своим военачальникам.
Вызвав одного из адмиралов, Аристоника, и одного из любимейших придворных, Архелая, Митридат объяснил им ситуацию. «Войско фимбрианцев, — сказал он им, — у Лукулла находится под подозрением: когда-то его командиры вместе с Фимбрией убили консула Флакка, и вот теперь они тайно прислали ко мне послов. Они обещают перейти на мою сторону. Ты, Архелай, отправляйся к ним, чтобы утвердить условия перехода и привести перебежчиков». Архелай согласился и вместе с охраной тайно, ночью, отбыл в лагерь Лукулла. Но получилось все не так, как надеялся Митридат. Фимбрианцы во время переговоров напали на Архелая, охрану перебили, а его взяли в плен.
Таким образом, всем стало ясно, что Митридат попал в новую, хитро расставленную ловушку Л. Лукулла и потерпел новое унизительное поражение.
Но и этим не довольствовалась судьба. Она словно ополчилась на Митридата. После сильнейших холодов грянула внезапная оттепель — предвестник наступающей весны. Многочисленные тела умерших, брошенные без погребения, теперь словно мстили за это ослабевшей от недоедания армии. Разлагаясь на солнце, они вызвали эпидемию. Жители Кизика, извещенные о двух крупных поражениях Митридата, участили вылазки. Только теперь Митридат смирился и наконец дал согласие на снятие осады города.
Полководцы (Таксил, Марий, Гермей) быстро сделали все необходимые к походу приготовления и в одну из ночей выступили из лагеря. Сам Митридат, как и было решено, на судах и с лучшей частью войска (около 50 тысяч человек понтийцев и римлян во главе с М. Варием), распространив слух, будто он возвращается в родное царство, на самом деле через Геллеспонт отправился на юг — на Крит. Он имел намерение оттуда, со своей главной военно-морской базы, находившейся под прочной властью пиратов, его союзников, совершить внезапное нападение на Италию.
Другая часть понтийских и серторианских войск — пехота без обозов, несколько тысяч человек конницы — поспешно двигалась на запад в направлении Лампсака, находившегося на побережье Геллеспонта. В авангарде шел М. Марий, в центре — Гермей, арьергард вел Таксил. Узнав об этом, Л. Лукулл с частью войска погнался за понтийцами, вновь атаковал врагов — при переправах через реки Эсеп и Гранин, — вновь нанес им поражение, взял множество пленных и перебил 20 тысяч. Таксил, отчаянно сражавшийся, как говорили, пал в битве.
С огромными потерями остатки понтийских войск добрались до Лампсака и здесь укрепились.
Тем временем Митридат обратился против находившегося неподалеку от Кизика города Приапа и овладел им. Чтобы дать солдатам оправиться от пережитых несчастий и внушить им новые надежды, царь позволил им разграбить наиболее богатую часть города. При этом его солдаты — при всеобщем стенании граждан и жрецов — выгребли «подчистую» все богатства из сокровищницы храма Артемиды и даже увезли с собой старинную статую богини!
Из Приапа Митридат переправился на полуостров Херсонес Фракийский. Внезапным налетом он попытался взять город Перинф, стоявший на стороне римлян, но потерпел неудачу. Тогда он через Геллеспонт со своим войском и флотом отправился на юг, на Крит. А Л. Лукулл, считая достаточными удары, нанесенные им врагу, торжествующим победителем вступил в освобожденный Кизик. Насладившись заслуженными почестями и любовью граждан (в честь его они установили новый праздник «лукуллии»), ближайший соратник Суллы двинулся с войском к Лампсаку и осадил его.
Осада, как он сразу понял, из-за отсутствия кораблей ничего не обещала. Поэтому Л. Лукулл оставил под городом часть сил, а с другой двинулся вдоль побережья Геллеспонта, набирая корабли. Ввиду его побед никто не смел ему возражать.
Тем временем Митридат со своим войском и флотом прибыл на остров Парос (до Крита оставалось около 240 километров; при хорошем ветре суда в ту эпоху проходили 220 километров за 20 часов).
Здесь Митридат решил на несколько дней остановиться, выжидая хорошей погоды, прибытия армий и жителей из Лампсака. Он был уверен, что победоносный Лукулл немедленно подвергнет их осаде.
Посланные Митридатом корабли быстро добрались до Лампсака. Там царила почти паническая обстановка. Воины и командиры, обозленные непрерывными поражениями, судачили уже об измене полководцев. Говорили, будто они за большие деньги продались Лукуллу, что их всех бросили здесь погибать, как бросили больных и раненых в лагере под Кизиком (разъяренные ужасами осады, жители Кизика тут же перебили всех оставленных понтийцев) и т. п.
Возвращение кораблей из Пароса встретили бурным ликованием. Каждый хотел поскорее попасть на спасительное судно. Всякий боялся, что именно ему не хватит на нем места. Сломав строй, с оружием и спасенными пожитками, толпы солдат бросились к причалам. Изрыгая брань и проклятия, давя друг друга, совершенно осатанев, они бросались на корабли, не слушая ничьих приказов, нанося удары кинжалами и мечами направо и налево. Каждый заботился только о себе! От такой посадки много судов перевернулось и тысячи людей утонули.