Страница:
Поступая столь бесцеремонно с царями, наместник тем более не стеснялся в обращении с простыми сицилийцами. Он тиранил их с такой яростью, что самые видные лица Сицилии засыпали сенат и виднейших политиков Рима просьбами и мольбами поскорее прислать Г. Верресу преемника, который был уже жребием определен, — претора Кв. Аррия, победителя Крикса, в настоящий момент — противника Спартака.
Красс знал, что провинция ждет Кв. Аррия с величайшим нетерпением (Цицерон). Но среди понесенных поражений и неудач ему вовсе не хотелось расставаться с самым удачливым из своих офицеров. Поэтому в сенате по вопросу об Аррии последние месяцы 72 года шла острая борьба. Красс требовал оставить его в Италии. Помпеянцы настаивали на отправке его в Сицилию. Сами сицилийцы затаив дыхание следили за этой борьбой. В конце концов Крассу все-таки удалось взять верх. Тем не менее он пережил много неприятных минут и были такие дни, когда он вскрывал очередное послание сената с отвратительным чувством: а вдруг помпеянцы взяли верх и сенат прислал ему приказ уступить Кв. Аррия Сицилии?..
Имея в виду все неблагоприятные моменты и предстоявшее вскоре возвращение Помпея в Италию, Красс стал склоняться к мысли о неизбежности в самом ближайшем времени решительной битвы со Спартаком. П. Консидий, однако, всячески отговаривал его и настаивал на соблюдении максимальной осторожности.
III
IV
V
VI
Глава двадцать пятая
I
II
Красс знал, что провинция ждет Кв. Аррия с величайшим нетерпением (Цицерон). Но среди понесенных поражений и неудач ему вовсе не хотелось расставаться с самым удачливым из своих офицеров. Поэтому в сенате по вопросу об Аррии последние месяцы 72 года шла острая борьба. Красс требовал оставить его в Италии. Помпеянцы настаивали на отправке его в Сицилию. Сами сицилийцы затаив дыхание следили за этой борьбой. В конце концов Крассу все-таки удалось взять верх. Тем не менее он пережил много неприятных минут и были такие дни, когда он вскрывал очередное послание сената с отвратительным чувством: а вдруг помпеянцы взяли верх и сенат прислал ему приказ уступить Кв. Аррия Сицилии?..
Имея в виду все неблагоприятные моменты и предстоявшее вскоре возвращение Помпея в Италию, Красс стал склоняться к мысли о неизбежности в самом ближайшем времени решительной битвы со Спартаком. П. Консидий, однако, всячески отговаривал его и настаивал на соблюдении максимальной осторожности.
III
Между тем Спартак, закончив реорганизацию, перевооружение и обучение войска, готовился начать решающие боевые операции с целью уничтожения Красса и проникновения в Сицилию. За прошедшие недели его мастера построили несколько десятков разведочных скафов. Каждый из них нес по 50 человек (роль гребцов на таком суденышке исполняют воины). Для экспедиции в Сицилию были оснащены также большие лодки фурийцев. Для предстоящей экспедиции Спартак отобрал лучших бойцов и командиров.
12 сентября, получив последние инструкции, командиры усадили своих людей на суда (общей численностью в 2 тысячи человек), вышли в море и взяли курс на Сицилию. За двое суток они должны были проплыть 440 километров, внезапно напасть на Сиракузы, захватить город, овладеть сиракузскими каменоломнями, освободить заключенных, сформировать новые отряды, вооружить их и начать наступление в глубь острова, в районы наибольшего сосредоточения рабов, подготовленные к восстанию.
А сам Спартак в это время, рассмотрев различные возможности, вновь начал пытаться поймать Красса в одну из своих ловушек, на устройство которых он был большой мастер…
Наконец римский полководец не устоял против очередного приятного известия. По словам разведчиков, от главных сил повстанцев из-за разногласий вновь отошли 10 тысяч человек. Красс обрадовался. Ночью он снялся с лагеря, скрытно подошел к неприятельской стоянке и расположился с ней рядом. На рассвете он предложил врагам битву. Те, надеясь на крепость своей позиции, не задумались ее принять. Битва разгорелась, и римский полководец уже предвкушал успех. К несчастью, на помощь своим вскоре прибыл Спартак. Частное столкновение немедленно превратилось в ожесточеннейшее сражение. Увидев, что дела складываются плохо, Красс велел отходить в лагерь.
Несколько дней после битвы стороны стояли еще друг против друга. Предводитель восставших рабов старался внушить римлянам смелость для нового большого сражения. Но все было тщетно. Красс, получивший еще один тягостный урок, решительно не хотел рисковать.
12 сентября, получив последние инструкции, командиры усадили своих людей на суда (общей численностью в 2 тысячи человек), вышли в море и взяли курс на Сицилию. За двое суток они должны были проплыть 440 километров, внезапно напасть на Сиракузы, захватить город, овладеть сиракузскими каменоломнями, освободить заключенных, сформировать новые отряды, вооружить их и начать наступление в глубь острова, в районы наибольшего сосредоточения рабов, подготовленные к восстанию.
А сам Спартак в это время, рассмотрев различные возможности, вновь начал пытаться поймать Красса в одну из своих ловушек, на устройство которых он был большой мастер…
Наконец римский полководец не устоял против очередного приятного известия. По словам разведчиков, от главных сил повстанцев из-за разногласий вновь отошли 10 тысяч человек. Красс обрадовался. Ночью он снялся с лагеря, скрытно подошел к неприятельской стоянке и расположился с ней рядом. На рассвете он предложил врагам битву. Те, надеясь на крепость своей позиции, не задумались ее принять. Битва разгорелась, и римский полководец уже предвкушал успех. К несчастью, на помощь своим вскоре прибыл Спартак. Частное столкновение немедленно превратилось в ожесточеннейшее сражение. Увидев, что дела складываются плохо, Красс велел отходить в лагерь.
Несколько дней после битвы стороны стояли еще друг против друга. Предводитель восставших рабов старался внушить римлянам смелость для нового большого сражения. Но все было тщетно. Красс, получивший еще один тягостный урок, решительно не хотел рисковать.
IV
А в то время как две армии — рабов и римлян — вели между собой борьбу в окрестностях Фурий, десант Спартака, проделав путь по относительно спокойному морю (благоприятный для плавания сезон подходил к концу), внезапно для римлян высадился у Сиракуз.
Появления неприятеля у стен сицилийской столицы Л. Катилина (105—62 гг. до н.э.) и П. Автроний (107—62 гг. до н.э.) — легаты Красса, командированные в Сицилию, — никак не ожидали. Исходя из убеждения, что у противника суда отсутствуют, по согласованию с Крассом они решили сначала сторожить главным образом «ворота в Сицилию» — город Мессану.
Расположенная на наиболее уязвимом месте острова — Пелорском мысе, за укреплениями, воздвигнутыми Г. Верресом (Саллюстий), — Мессана отделялась от южной Италии нешироким проливом (всего 3,5 километра в самом узком месте). Для переправы через этот пролив (при скорости течения 9 километров в час) требовалось только 25 минут.
Через некоторое время оба легата решили разделить силы. Защиту Пелорского мыса с большей частью сил взял на себя Катилина. Защиту Сиракуз — имея в виду известное вероломство пиратов и прошлый успех Гераклеона, едва не захватившего город, — принял на себя Автроний.
Такая предусмотрительность в разделении сил оказалась для римлян спасительной. Спартаковский десант, благополучно добравшийся до Сицилии, попытался по следам Гераклеона ворваться в Сиракузскую гавань, но был отбит.
После нескольких неудачных попыток, повторенных друг за другом, спартаковцам пришлось примириться с неудачей. Они отошли от города, разделились на отряды и рассеялись по Сиракузской округе, поджигая виллы рабовладельцев и призывая рабов к восстанию. Повсюду впереди неслась молва о разорении всего сиракузского округа, о восстании множества рабов.
Эта молва не являлась простым преувеличением. Действительно, сицилийские рабы в местах прохождения повстанцев охотно следовали их призыву взяться за оружие и дружно восстать против римского владычества. И вновь, как 35 лет назад, во времена второго сицилийского восстания рабов (104—101 гг. до н.э.), над сицилийскими рабовладельцами нависла мрачная тень беды. «Много тысяч рабов без всякого приказа стеклось, чтобы погубить своих господ», — писал о том сицилийском восстании Диодор.
Оба легата были крайне удручены случившимся. Итак, мятежники все-таки прорвались в Сицилию. Что будет дальше? И как помешать врагам совершить такой прорыв во второй и третий раз? Как остановить их?
И пришлось легатам, сломив гордость, пойти к Гераклеону на поклон и просить его через своих посланцев организовать охрану сицилийского побережья в районе Сиракуз. За большие деньги пиратский адмирал позволил себя уговорить и расставил суда вдоль восточного берега Сицилии для несения дозорной службы.
Для командира десантных войск повстанцев это не явилось неожиданностью. Получив известие о передвижении пиратских кораблей к Сиракузам, он отослал свои суда назад к Фуриям. Одновременно одному из капитанов он вручил письмо для Спартака, извещая о неудаче с захватом Сиракуз, об опустошении окрестностей, этого города и начале наступления в глубь острова. Письмо заканчивалось просьбой о присылке подкреплений.
Получив послание легата, Спартак созвал военный совет. Всем было ясно, что силами одного отряда, при неудаче во взятии Сиракуз, не удастся произвести на острове быстрый и решительный переворот и что подкрепления решительно необходимы. Имелось, однако, два неприятных «но». Во-первых, Пелорский мыс надежно охранялся когортами, присланными Крассом, а восточное побережье Сицилии — кораблями пиратов. Во-вторых, наступил неблагоприятный для плавания сезон.
Долго обсуждали командиры различные возможности. Наконец пришли к следующим выводам: 1) нужно все-таки рискнуть и выслать в море второй десант, не обращая внимания на погоду; 2) все силы врагов, находящиеся в Сицилии (в том числе и корабли пиратов), надо отвлечь к Пелору; для этого следует двинуться всей армией к городу Регию (южная оконечность Брутийского полуострова) и с помощью плотов и барок производить демонстрацию, угрожая переправой и переправляясь на деле при удачном стечении обстоятельств.
Так было решено. К вечеру войска с продовольствием и оружием вновь сели на суда, вышли в море и взяли курс на юг; им предписывалось занять бухту за мысом Геркулеса и здесь ждать дальнейших распоряжений Спартака, который пять дней спустя собирался со всей армией прибыть к Регию.
Появления неприятеля у стен сицилийской столицы Л. Катилина (105—62 гг. до н.э.) и П. Автроний (107—62 гг. до н.э.) — легаты Красса, командированные в Сицилию, — никак не ожидали. Исходя из убеждения, что у противника суда отсутствуют, по согласованию с Крассом они решили сначала сторожить главным образом «ворота в Сицилию» — город Мессану.
Расположенная на наиболее уязвимом месте острова — Пелорском мысе, за укреплениями, воздвигнутыми Г. Верресом (Саллюстий), — Мессана отделялась от южной Италии нешироким проливом (всего 3,5 километра в самом узком месте). Для переправы через этот пролив (при скорости течения 9 километров в час) требовалось только 25 минут.
Через некоторое время оба легата решили разделить силы. Защиту Пелорского мыса с большей частью сил взял на себя Катилина. Защиту Сиракуз — имея в виду известное вероломство пиратов и прошлый успех Гераклеона, едва не захватившего город, — принял на себя Автроний.
Такая предусмотрительность в разделении сил оказалась для римлян спасительной. Спартаковский десант, благополучно добравшийся до Сицилии, попытался по следам Гераклеона ворваться в Сиракузскую гавань, но был отбит.
После нескольких неудачных попыток, повторенных друг за другом, спартаковцам пришлось примириться с неудачей. Они отошли от города, разделились на отряды и рассеялись по Сиракузской округе, поджигая виллы рабовладельцев и призывая рабов к восстанию. Повсюду впереди неслась молва о разорении всего сиракузского округа, о восстании множества рабов.
Эта молва не являлась простым преувеличением. Действительно, сицилийские рабы в местах прохождения повстанцев охотно следовали их призыву взяться за оружие и дружно восстать против римского владычества. И вновь, как 35 лет назад, во времена второго сицилийского восстания рабов (104—101 гг. до н.э.), над сицилийскими рабовладельцами нависла мрачная тень беды. «Много тысяч рабов без всякого приказа стеклось, чтобы погубить своих господ», — писал о том сицилийском восстании Диодор.
Оба легата были крайне удручены случившимся. Итак, мятежники все-таки прорвались в Сицилию. Что будет дальше? И как помешать врагам совершить такой прорыв во второй и третий раз? Как остановить их?
И пришлось легатам, сломив гордость, пойти к Гераклеону на поклон и просить его через своих посланцев организовать охрану сицилийского побережья в районе Сиракуз. За большие деньги пиратский адмирал позволил себя уговорить и расставил суда вдоль восточного берега Сицилии для несения дозорной службы.
Для командира десантных войск повстанцев это не явилось неожиданностью. Получив известие о передвижении пиратских кораблей к Сиракузам, он отослал свои суда назад к Фуриям. Одновременно одному из капитанов он вручил письмо для Спартака, извещая о неудаче с захватом Сиракуз, об опустошении окрестностей, этого города и начале наступления в глубь острова. Письмо заканчивалось просьбой о присылке подкреплений.
Получив послание легата, Спартак созвал военный совет. Всем было ясно, что силами одного отряда, при неудаче во взятии Сиракуз, не удастся произвести на острове быстрый и решительный переворот и что подкрепления решительно необходимы. Имелось, однако, два неприятных «но». Во-первых, Пелорский мыс надежно охранялся когортами, присланными Крассом, а восточное побережье Сицилии — кораблями пиратов. Во-вторых, наступил неблагоприятный для плавания сезон.
Долго обсуждали командиры различные возможности. Наконец пришли к следующим выводам: 1) нужно все-таки рискнуть и выслать в море второй десант, не обращая внимания на погоду; 2) все силы врагов, находящиеся в Сицилии (в том числе и корабли пиратов), надо отвлечь к Пелору; для этого следует двинуться всей армией к городу Регию (южная оконечность Брутийского полуострова) и с помощью плотов и барок производить демонстрацию, угрожая переправой и переправляясь на деле при удачном стечении обстоятельств.
Так было решено. К вечеру войска с продовольствием и оружием вновь сели на суда, вышли в море и взяли курс на юг; им предписывалось занять бухту за мысом Геркулеса и здесь ждать дальнейших распоряжений Спартака, который пять дней спустя собирался со всей армией прибыть к Регию.
V
Итак, внезапно для римлян Спартак вдруг снялся с лагеря и двинулся на юг. Для Красса уход восставших оказался весьма на руку: еще раз перед своими воинами он объявил себя победителем в предыдущей битве, а в Рим отправил послание, которым ставил сенат в известность, что он «неустанно преследует Спартака, отступающего к морю, и что война на исходе».
Сообщая сенату столь приятную новость, Красс тем не менее старался соблюдать величайшую осторожность, не ввязываться в такие стычки, которые могли бы вызвать новое большое сражение.
Пять дней спустя войска Спартака вышли на крайнюю оконечность области Брутия — Регийский полуостров. Расположившись с легионами на побережье, Спартак часть сил послал блокировать Регий, чтобы сидевший там римский гарнизон не мог тревожить его внезапными нападениями. Одновременно он приказал вновь начать заготовку леса.
Повстанцы взялись за дело со всем усердием. Спиленные в окрестных горах деревья, очистив от ветвей и распилив надвое, везли к берегу на мыс Сцилла (мыс Брутийского берега, наиболее выдающийся в море; волны разбиваются о него со звуками, напоминающими лай собак) и сваливали в воду. Здесь из них делали плоты, подвязывая для увеличения плавучести пустые бочки.
Работа шла день и ночь. Спартак торопился: погода непрерывно ухудшалась, возможностей для переправы с каждым днем становилось все меньше.
Прибыв вслед за Спартаком на Регийский полуостров, Красс решил, что нет никакого смысла рисковать, давая новое сражение. Объезжая со своим советником П. Консидием местность, он согласился с ним, что сама природа подсказывает решение: провести укрепленную линию от моря до моря, отрезать мятежных рабов от внешнего мира; лишенные возможности добывать продовольствие по суше и по морю, они неизбежно погибнут от голода или капитулируют.
Этот план полководец изложил своим офицерам. Понравился он не всем. Многие считали его невыполнимым и указывали на огромный объем работ, проделать который за короткий срок, по их мнению, было невозможно, Кроме того, они говорили, что Спартак, увидев угрозу для себя, немедленно покинет опасную позицию и таким образом сделает все труды римлян напрасными.
На это Красс отвечал: как бы Спартак ни поступил, надо дать занятие войску, чтобы оно не развращалось от безделья; кроме того, хорошо известно из опыта, что земельные работы большого объема особенно придают мужества войску и решимости для битвы.
В конце концов после жарких споров военный совет согласился с мнением Красса. Итак, расположившись вдоль линии, намеченной П. Консидием, легионеры взялись за кирки и лопаты. Им предстояло вырыть ров глубиной и шириной в 4,5 метра, а над ним воздвигнуть стену в 4,5 метра с палисадами на самом верху и поставить вдоль всей укрепленной линии башни для наблюдения за врагом.
Объезжая фронт работ, Красс недовольно хмурился: слишком ревностно, точно они превратились в мирных земледельцев, взялись легионеры за лопаты.
Впрочем, Красс отлично понимал, в чем причина неслыханной старательности: с помощью стены легионеры надеются избавиться от новой жестокой битвы. Но возможно ли это? На такой вопрос полководец даже сам себе не мог дать твердого ответа…
Сообщая сенату столь приятную новость, Красс тем не менее старался соблюдать величайшую осторожность, не ввязываться в такие стычки, которые могли бы вызвать новое большое сражение.
Пять дней спустя войска Спартака вышли на крайнюю оконечность области Брутия — Регийский полуостров. Расположившись с легионами на побережье, Спартак часть сил послал блокировать Регий, чтобы сидевший там римский гарнизон не мог тревожить его внезапными нападениями. Одновременно он приказал вновь начать заготовку леса.
Повстанцы взялись за дело со всем усердием. Спиленные в окрестных горах деревья, очистив от ветвей и распилив надвое, везли к берегу на мыс Сцилла (мыс Брутийского берега, наиболее выдающийся в море; волны разбиваются о него со звуками, напоминающими лай собак) и сваливали в воду. Здесь из них делали плоты, подвязывая для увеличения плавучести пустые бочки.
Работа шла день и ночь. Спартак торопился: погода непрерывно ухудшалась, возможностей для переправы с каждым днем становилось все меньше.
Прибыв вслед за Спартаком на Регийский полуостров, Красс решил, что нет никакого смысла рисковать, давая новое сражение. Объезжая со своим советником П. Консидием местность, он согласился с ним, что сама природа подсказывает решение: провести укрепленную линию от моря до моря, отрезать мятежных рабов от внешнего мира; лишенные возможности добывать продовольствие по суше и по морю, они неизбежно погибнут от голода или капитулируют.
Этот план полководец изложил своим офицерам. Понравился он не всем. Многие считали его невыполнимым и указывали на огромный объем работ, проделать который за короткий срок, по их мнению, было невозможно, Кроме того, они говорили, что Спартак, увидев угрозу для себя, немедленно покинет опасную позицию и таким образом сделает все труды римлян напрасными.
На это Красс отвечал: как бы Спартак ни поступил, надо дать занятие войску, чтобы оно не развращалось от безделья; кроме того, хорошо известно из опыта, что земельные работы большого объема особенно придают мужества войску и решимости для битвы.
В конце концов после жарких споров военный совет согласился с мнением Красса. Итак, расположившись вдоль линии, намеченной П. Консидием, легионеры взялись за кирки и лопаты. Им предстояло вырыть ров глубиной и шириной в 4,5 метра, а над ним воздвигнуть стену в 4,5 метра с палисадами на самом верху и поставить вдоль всей укрепленной линии башни для наблюдения за врагом.
Объезжая фронт работ, Красс недовольно хмурился: слишком ревностно, точно они превратились в мирных земледельцев, взялись легионеры за лопаты.
Впрочем, Красс отлично понимал, в чем причина неслыханной старательности: с помощью стены легионеры надеются избавиться от новой жестокой битвы. Но возможно ли это? На такой вопрос полководец даже сам себе не мог дать твердого ответа…
VI
В то время как римляне с величайшим усердием сооружали свою стену, повстанцы с не меньшей энергией строили плоты.
Спустя трое суток работы были завершены. Погрузив на плоты и на бывшие в его распоряжении барки (их нашли у побережья) отборных бойцов, Спартак стал делать попытки переправы. Этим попыткам сильно мешало бурное море и неблагоприятные подводные течения в Мессинском проливе. Тем не менее каждый день, когда позволяла погода, спартаковцы выходили в море и, приблизившись к Сицилии, пытались пристать к Пелорскому мысу.
Когорты, присланные Крассом, вспомогательные войска Верреса и корабли пиратов, отозванные поспешно из-под Сиракуз, энергично отражали их стрелами и камнями из скорпионов, пращей, онагров и баллист. И каждый раз, потерпев очередную неудачу, спартаковцы с потерями отступали и возвращались назад в Италию, так и не достигнув желанного Пелорского мыса.
Велико было их огорчение. Утешением служило лишь то, что второй десант, пользуясь уходом пиратских кораблей к Пелору, из своей засады у мыса Геркулеса нанес внезапный удар и благополучно проскочил в Сицилию. Захватить Сиракузы, правда, опять не удалось, и десант двинулся в глубь острова, громя по пути рабовладельческие поместья.
Весть о высадке в Сицилии нового повстанческого отряда заставила содрогнуться римские сердца. Призрак новой сицилийской войны рабов грозно витал над головами рабовладельцев.
О том, что в Сицилии далеко не благополучно, стало известно и в Риме. Оттуда, из сената, шли к Крассу неприятные запросы. Но последний, решив держаться до конца, отвечал категоричным отрицанием: ему, Крассу, ничего не известно о высадке мятежных рабов в Сицилии; этого не может быть, так как оа прочно держит их в руках и скоро заставит сдаться; разговоры об успешном десанте Спартака в Сицилию распространяются его врагами, намеренными его дискредитировать; на самом деле все обстоит хорошо, война явно идет к концу.
В таком духе Красс писал в сенат. В то же время, сознавая, как на деле обстоит положение, для обороны Сицилии и для охраны ее рабовладельцев на пиратских кораблях он поспешил перебросить туда подкрепления. Им было поручено подкрепить наличные силы и начать энергичную борьбу с неприятельским десантом.[45]
Одновременно Красс усиленно подгонял собственных воинов, побуждая их энергичнее и скорее работать. Легионеры старались изо всех сил, но полководцу казалось, что дело продвигается вперед страшно медленно.
А Спартак сначала не обращал внимания на труды римлян. Он знал, что вскоре предстоит прибытие Помпея, и Красс, не желающий уступать ему славу победителя, непременно будет вынужден сломать собственную стену и выпустить его на волю для решительной битвы. Что касается продовольствия, то, во-первых, вождь восставших надеялся на сделанные запасы, а во-вторых, на получение его с Регийского полуострова и из Брутия по морю.
Между тем погода резко ухудшилась. Когда однажды утром, как обычно, повстанцы спустились к морю, они не узнали побережья: ночной бурей их плоты оказались разбиты в щепки.
Многим такой исход показался плохим предзнаменованием. Спартак постарался их успокоить: гибель плотов — беда небольшая, а в период бурь — вещь обычная.
По приказу вождя восставшие вновь взялись за работу — стали рубить лес, возить его к берегу и строить новые плоты. Одновременно, чтобы затормозить работы Красса, которые многим его товарищам казались опасными, Спартак стал посылать легковооруженных завязывать с римлянами стычки.
И, начиная с этого момента, последние ежедневно, и утром, и днем, и вечером, все время тревожили римлян частыми нападениями. Они бросали в ров на головы противников камни, факелы, зажженные пучки хвороста, обстреливали их из луков и боевых машин.
В конце концов Крассу пришлось выставить у рва, где работали воины, часть воинов под оружием, чтобы своевременно отбивать все вылазки врагов.
В такой борьбе с обеих сторон шли усиленные работы. Спартак, соорудив новые плоты, вновь возобновил попытки переправиться в Сицилию, но успеха все-таки не имел. А Красс, неустанно понукая своих, довел наконец свое предприятие до конца. 30 сентября, на исходе недели работ, в стену (53 километра с лишним) забили последние палисады.
Повстанцы были наконец заперты и полностью отрезаны от внешнего мира. П. Консидий и Красс торжествовали. Капитуляция Спартака представлялась теперь неизбежной.
Спустя трое суток работы были завершены. Погрузив на плоты и на бывшие в его распоряжении барки (их нашли у побережья) отборных бойцов, Спартак стал делать попытки переправы. Этим попыткам сильно мешало бурное море и неблагоприятные подводные течения в Мессинском проливе. Тем не менее каждый день, когда позволяла погода, спартаковцы выходили в море и, приблизившись к Сицилии, пытались пристать к Пелорскому мысу.
Когорты, присланные Крассом, вспомогательные войска Верреса и корабли пиратов, отозванные поспешно из-под Сиракуз, энергично отражали их стрелами и камнями из скорпионов, пращей, онагров и баллист. И каждый раз, потерпев очередную неудачу, спартаковцы с потерями отступали и возвращались назад в Италию, так и не достигнув желанного Пелорского мыса.
Велико было их огорчение. Утешением служило лишь то, что второй десант, пользуясь уходом пиратских кораблей к Пелору, из своей засады у мыса Геркулеса нанес внезапный удар и благополучно проскочил в Сицилию. Захватить Сиракузы, правда, опять не удалось, и десант двинулся в глубь острова, громя по пути рабовладельческие поместья.
Весть о высадке в Сицилии нового повстанческого отряда заставила содрогнуться римские сердца. Призрак новой сицилийской войны рабов грозно витал над головами рабовладельцев.
О том, что в Сицилии далеко не благополучно, стало известно и в Риме. Оттуда, из сената, шли к Крассу неприятные запросы. Но последний, решив держаться до конца, отвечал категоричным отрицанием: ему, Крассу, ничего не известно о высадке мятежных рабов в Сицилии; этого не может быть, так как оа прочно держит их в руках и скоро заставит сдаться; разговоры об успешном десанте Спартака в Сицилию распространяются его врагами, намеренными его дискредитировать; на самом деле все обстоит хорошо, война явно идет к концу.
В таком духе Красс писал в сенат. В то же время, сознавая, как на деле обстоит положение, для обороны Сицилии и для охраны ее рабовладельцев на пиратских кораблях он поспешил перебросить туда подкрепления. Им было поручено подкрепить наличные силы и начать энергичную борьбу с неприятельским десантом.[45]
Одновременно Красс усиленно подгонял собственных воинов, побуждая их энергичнее и скорее работать. Легионеры старались изо всех сил, но полководцу казалось, что дело продвигается вперед страшно медленно.
А Спартак сначала не обращал внимания на труды римлян. Он знал, что вскоре предстоит прибытие Помпея, и Красс, не желающий уступать ему славу победителя, непременно будет вынужден сломать собственную стену и выпустить его на волю для решительной битвы. Что касается продовольствия, то, во-первых, вождь восставших надеялся на сделанные запасы, а во-вторых, на получение его с Регийского полуострова и из Брутия по морю.
Между тем погода резко ухудшилась. Когда однажды утром, как обычно, повстанцы спустились к морю, они не узнали побережья: ночной бурей их плоты оказались разбиты в щепки.
Многим такой исход показался плохим предзнаменованием. Спартак постарался их успокоить: гибель плотов — беда небольшая, а в период бурь — вещь обычная.
По приказу вождя восставшие вновь взялись за работу — стали рубить лес, возить его к берегу и строить новые плоты. Одновременно, чтобы затормозить работы Красса, которые многим его товарищам казались опасными, Спартак стал посылать легковооруженных завязывать с римлянами стычки.
И, начиная с этого момента, последние ежедневно, и утром, и днем, и вечером, все время тревожили римлян частыми нападениями. Они бросали в ров на головы противников камни, факелы, зажженные пучки хвороста, обстреливали их из луков и боевых машин.
В конце концов Крассу пришлось выставить у рва, где работали воины, часть воинов под оружием, чтобы своевременно отбивать все вылазки врагов.
В такой борьбе с обеих сторон шли усиленные работы. Спартак, соорудив новые плоты, вновь возобновил попытки переправиться в Сицилию, но успеха все-таки не имел. А Красс, неустанно понукая своих, довел наконец свое предприятие до конца. 30 сентября, на исходе недели работ, в стену (53 километра с лишним) забили последние палисады.
Повстанцы были наконец заперты и полностью отрезаны от внешнего мира. П. Консидий и Красс торжествовали. Капитуляция Спартака представлялась теперь неизбежной.
Глава двадцать пятая
ГНЕЙ ПОМПЕЙ — НОВЫЙ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ В ВОЙНЕ СО СПАРТАКОМ
I
О своем славном подвиге — невиданной стене — Красс с гордостью сообщил в Рим. В его письме особенно подчеркивалось, что такие большие работы он вопреки общим ожиданиям завершил в короткое время.
Но в Риме почему-то никто не разделял его восторга. На народных сходках явно властвовал видный сторонник Помпея М. Лолий Паликан, красноречие которого Цицерон именовал «более удобным для слуха невежд». Этот-то вот Паликан прямо говорил о неспособности полководца и указывал, сколь опасно дальнейшее затягивание войны благодаря тактике новоиспеченного Фабия Кунктатора. По его словам, финансовое положение государства продолжает оставаться далеко не блестящим, курсы акций в связи с каждой победой Спартака или неоднократно возобновляемой надеждой на его поражение то поднимаются, то вновь резко падают, разоряя большое количество состоятельных людей.
Паликан говорил правду. Налицо была та самая история, которую Цицерон в связи с войной против Митридата характеризовал позже (66 г.) так: «Когда в ту пору множество граждан потеряло в Азии большие капиталы, в Риме платежи были приостановлены, и все курсы пали. Иначе и быть не может; немыслимо, чтобы в одном государстве многие граждане потеряли свое имущество, не вовлекая в свою погибель и массы других лиц. Оградите же от этой опасности наше государство, — восклицал оратор, — и поверьте если не мне, то своим собственным глазам; римские курсы, римские денежные операции, производимые здесь, на форуме, состоят в тесной, органической связи с денежными оборотами в Азии; крушение этих последних не может не втянуть в ту же пучину и первых».
На эту-то тему в связи с войной против Спартака много говорил и Паликан. Указывал он также и на крайнюю жестокость войск Красса в обращении с италийским населением. И это не являлось ораторским преувеличением. В свое оправдание Красс мог только сказать — и его сторонники так и говорили, — что и предшественники его поступали не лучше. Позже (66 г.) Цицерон вспомнил и об этом. «Вспомните, — говорил он, — о том, какими происшествиями не так давно ознаменовалось следование наших полководцев по Италии, по городам и селам римских граждан; тогда вам легче будет догадаться о том, что происходит у иностранных народов. Верьте мне: не столько неприятельских городов погибло за это последнее время от оружия наших воинов, сколько союзнических — от их зимовок».
Несмотря на затруднительность положения, Красса в народном собрании стойко защищали его агенты и молодые друзья, видную роль среди которых играл Г. Цезарь. Этот молодой человек 31 года, родившийся в обедневшей аристократической семье, возводившей начало к Юлу, внуку богини Венеры, и римскому царю Анку Марцию, племянник Г. Мария и зять Л. Циниы, считался одним из демократических вождей, подававших большие надежды.
Но обстановка для Красса становилась в Риме все более неблагоприятной. Страшная угроза его престижу со стороны его соперника Помпея непрерывно нарастала.
Но в Риме почему-то никто не разделял его восторга. На народных сходках явно властвовал видный сторонник Помпея М. Лолий Паликан, красноречие которого Цицерон именовал «более удобным для слуха невежд». Этот-то вот Паликан прямо говорил о неспособности полководца и указывал, сколь опасно дальнейшее затягивание войны благодаря тактике новоиспеченного Фабия Кунктатора. По его словам, финансовое положение государства продолжает оставаться далеко не блестящим, курсы акций в связи с каждой победой Спартака или неоднократно возобновляемой надеждой на его поражение то поднимаются, то вновь резко падают, разоряя большое количество состоятельных людей.
Паликан говорил правду. Налицо была та самая история, которую Цицерон в связи с войной против Митридата характеризовал позже (66 г.) так: «Когда в ту пору множество граждан потеряло в Азии большие капиталы, в Риме платежи были приостановлены, и все курсы пали. Иначе и быть не может; немыслимо, чтобы в одном государстве многие граждане потеряли свое имущество, не вовлекая в свою погибель и массы других лиц. Оградите же от этой опасности наше государство, — восклицал оратор, — и поверьте если не мне, то своим собственным глазам; римские курсы, римские денежные операции, производимые здесь, на форуме, состоят в тесной, органической связи с денежными оборотами в Азии; крушение этих последних не может не втянуть в ту же пучину и первых».
На эту-то тему в связи с войной против Спартака много говорил и Паликан. Указывал он также и на крайнюю жестокость войск Красса в обращении с италийским населением. И это не являлось ораторским преувеличением. В свое оправдание Красс мог только сказать — и его сторонники так и говорили, — что и предшественники его поступали не лучше. Позже (66 г.) Цицерон вспомнил и об этом. «Вспомните, — говорил он, — о том, какими происшествиями не так давно ознаменовалось следование наших полководцев по Италии, по городам и селам римских граждан; тогда вам легче будет догадаться о том, что происходит у иностранных народов. Верьте мне: не столько неприятельских городов погибло за это последнее время от оружия наших воинов, сколько союзнических — от их зимовок».
Несмотря на затруднительность положения, Красса в народном собрании стойко защищали его агенты и молодые друзья, видную роль среди которых играл Г. Цезарь. Этот молодой человек 31 года, родившийся в обедневшей аристократической семье, возводившей начало к Юлу, внуку богини Венеры, и римскому царю Анку Марцию, племянник Г. Мария и зять Л. Циниы, считался одним из демократических вождей, подававших большие надежды.
Но обстановка для Красса становилась в Риме все более неблагоприятной. Страшная угроза его престижу со стороны его соперника Помпея непрерывно нарастала.
II
Разделавшись с Перперной, Помпей в течение трех месяцев устраивал дела Ближней Испании, устанавливая права и обязанности общин, решая имущественные дела частных лиц (Метелл в это время отправился довершать покорение лузитан в Дальнюю Испанию). Сделав для провинции «много добра», оставив там «немало влиятельных клиентов» (Цезарь), Помней 30 октября отправился с армией назад в Италию, куда вызывал его сенат, недовольный осадой, затеянной Крассом.
В 50 дней Помпей проделал путь в 1500 километров, поставил на альпийских вершинах памятники в честь своих испанских побед, и 18 декабря, восторженно встреченный согражданами, прибыл с войском под Рим. В его распоряжении находились шесть римских легионов, один «туземный» (из испанцев, получивших права римского гражданства за оказанные услуги), а также 5 тысяч кавалеристов.
Противники Помпея дрожали, и Плутарх говорит, что «было почти столько же людей, выходивших к нему навстречу с дружескими приветствиями, сколько и тех, кто делал это из страха». Помпей объявил многим влиятельным гражданам, что он поможет народным трибунам вернуть себе власть в полном объеме. Это заявление привело сулланцев в неистовую ярость. Между тем на народных сходках Паликан, чувствуя себя в безопасности за спиной Помпея, отбросил прочь всякую сдержанность и обрушился на Красса с крайне резкими нападками. Он требовал сместить его с поста главнокомандующего на войне со Спартаком и объявить новые выборы.
Требование Паликана не понравилось ни Кв. Катуллу, ни П. Цетегу, ни другим видным политикам. Ни у кого из них не вызывало сомнения, кто имеется в виду в качестве преемника.
Итак, после краткого замешательства среди оппозиционных Помпею сил борьба вновь разгорелась со всем ожесточением. Помпеянцы подготавливали решительный удар и на все лады прославляли своего победоносного вождя. Делать это было легко. Ибо, по словам Цицерона, Гней Помпей «своей доблестью затмил славу не только своих современников, но даже и тех, о которых повествуют предания старины», в силу чего он может «служить примером для всего, что только есть хорошего на свете».
Говоря так, раскрашивая Помпея всеми красками своей ораторской палитры, — чем Цицерон всегда очень гордился[46], — он определял важнейшие качества победителя Сертория следующим образом: «Начнем со знания военного дела. Знаете ли вы человека, который в большей мере обладал бы этим качеством или в котором можно было бы в большей мере предполагать его? Ведь он еще отроком, оставив школу и учение, отправился к войску отца и в школу военной службы в самый разгар труднейшей войны со свирепым врагом (с союзниками. — В. Л.). Он к исходу своего отрочества был воином в войске замечательного полководца, а с первых лет своей молодости сам был полководцем большого войска. Он чаще сражался на поле брани с врагом, чем кто-либо другой — перед судом с противником, больше войн знает по личному в них участию, чем другие по описаниям в книгах, больше провинций исходил в победоносных походах, чем другие в командировках. В своей юности он изучил военное искусство не по чужим наставлениям, а сам властвуя, не на неудачах, а на победах, считая свою службу не годами, а триумфами. Есть ли затем такой род войн, в котором несчастья нашего государства ее потребовали бы его услуг?
…Что касается затем природных дарований Глея Помпея, то никакая человеческая речь не может с ними сравняться; нет в ней выражений, достойных его и в то же время новых для вас, неизвестных кому бы то ни было. Действительно, если бы даже обыкновенно так называемые «полководческие качества» — выдержка, храбрость, деятельность, быстрота, предусмотрительность — были единственными необходимыми для военачальника достоинствами, то и ими он далеко превзошел бы всех прочих полководцев старого и нового времени, вместе взятых. Знает это Италия, освобождение которой (от марианцев. — В. Л.), по признанию самого победителя Суллы, состоялось благодаря доблестному содействию Помпея. Знает это Сицилия, которую он избавил от окружавших ее отовсюду опасностей не угрожающими военными действиями, а быстротой и целесообразностью принятых им мер. Знает это Африка, с которой он стряхнул иго несметных полчищ врагов, напоив ее их собственной кровью. Знает это Галлия, через которую он открыл нашим легионам дорогу в Испанию по грудам убитых галлов. Знает это Испания, столь часто видевшая поражение и истребление им такого множества врагов; знает это опять-таки та же Италия, которая под гнетом ужасов и опасностей невольнической войны его призвала к себе на помощь из чужбины — и вскоре увидела, как ее враги, при одном его ожидании присмиревшие и павшие духом, были уничтожены и стерты с лица земли при его прибытии…
…Ваше дело, квириты, желать и требовать, — как вы это, впрочем, и делаете, — чтобы эта божья милость могла осенять его неуклонно и вечно, к счастью для нас и нашей державы, к чести для него самого».
Так и в таком духе говорили помпеянцы, прославляя своего молодого вождя. Сторонники же Красса не имели чем подкрепить притязания своего главы. Поэтому и в народном собрании, и в сенате они потерпели неудачу: сенат принял после оживленных прений постановление, в котором отмечал, что требование народом новых выборов справедливо и что следует его удовлетворить в самый кратчайший срок.
Этим постановлением исход всего дела оказался предрешен. Ни у кого не вызывало сомнения, что Помпей (оказывая, если сочтет нужным, давление на несогласную часть избирателей) добьется теперь нужных ему полномочий. Так действительно и получилось. Благодаря сильной агитации и крайнему раздражению народа на затеянную Крассом осаду противники Помпея потерпели полное поражение. Красса лишили его чрезвычайных (проконсульских) полномочий. Было решено, что он передаст новому главнокомандующему Помпею — тоже в ранге проконсула — войско, а сам вернется в Рим для исполнения своих прямых обязанностей в качестве претора.
В 50 дней Помпей проделал путь в 1500 километров, поставил на альпийских вершинах памятники в честь своих испанских побед, и 18 декабря, восторженно встреченный согражданами, прибыл с войском под Рим. В его распоряжении находились шесть римских легионов, один «туземный» (из испанцев, получивших права римского гражданства за оказанные услуги), а также 5 тысяч кавалеристов.
Противники Помпея дрожали, и Плутарх говорит, что «было почти столько же людей, выходивших к нему навстречу с дружескими приветствиями, сколько и тех, кто делал это из страха». Помпей объявил многим влиятельным гражданам, что он поможет народным трибунам вернуть себе власть в полном объеме. Это заявление привело сулланцев в неистовую ярость. Между тем на народных сходках Паликан, чувствуя себя в безопасности за спиной Помпея, отбросил прочь всякую сдержанность и обрушился на Красса с крайне резкими нападками. Он требовал сместить его с поста главнокомандующего на войне со Спартаком и объявить новые выборы.
Требование Паликана не понравилось ни Кв. Катуллу, ни П. Цетегу, ни другим видным политикам. Ни у кого из них не вызывало сомнения, кто имеется в виду в качестве преемника.
Итак, после краткого замешательства среди оппозиционных Помпею сил борьба вновь разгорелась со всем ожесточением. Помпеянцы подготавливали решительный удар и на все лады прославляли своего победоносного вождя. Делать это было легко. Ибо, по словам Цицерона, Гней Помпей «своей доблестью затмил славу не только своих современников, но даже и тех, о которых повествуют предания старины», в силу чего он может «служить примером для всего, что только есть хорошего на свете».
Говоря так, раскрашивая Помпея всеми красками своей ораторской палитры, — чем Цицерон всегда очень гордился[46], — он определял важнейшие качества победителя Сертория следующим образом: «Начнем со знания военного дела. Знаете ли вы человека, который в большей мере обладал бы этим качеством или в котором можно было бы в большей мере предполагать его? Ведь он еще отроком, оставив школу и учение, отправился к войску отца и в школу военной службы в самый разгар труднейшей войны со свирепым врагом (с союзниками. — В. Л.). Он к исходу своего отрочества был воином в войске замечательного полководца, а с первых лет своей молодости сам был полководцем большого войска. Он чаще сражался на поле брани с врагом, чем кто-либо другой — перед судом с противником, больше войн знает по личному в них участию, чем другие по описаниям в книгах, больше провинций исходил в победоносных походах, чем другие в командировках. В своей юности он изучил военное искусство не по чужим наставлениям, а сам властвуя, не на неудачах, а на победах, считая свою службу не годами, а триумфами. Есть ли затем такой род войн, в котором несчастья нашего государства ее потребовали бы его услуг?
…Что касается затем природных дарований Глея Помпея, то никакая человеческая речь не может с ними сравняться; нет в ней выражений, достойных его и в то же время новых для вас, неизвестных кому бы то ни было. Действительно, если бы даже обыкновенно так называемые «полководческие качества» — выдержка, храбрость, деятельность, быстрота, предусмотрительность — были единственными необходимыми для военачальника достоинствами, то и ими он далеко превзошел бы всех прочих полководцев старого и нового времени, вместе взятых. Знает это Италия, освобождение которой (от марианцев. — В. Л.), по признанию самого победителя Суллы, состоялось благодаря доблестному содействию Помпея. Знает это Сицилия, которую он избавил от окружавших ее отовсюду опасностей не угрожающими военными действиями, а быстротой и целесообразностью принятых им мер. Знает это Африка, с которой он стряхнул иго несметных полчищ врагов, напоив ее их собственной кровью. Знает это Галлия, через которую он открыл нашим легионам дорогу в Испанию по грудам убитых галлов. Знает это Испания, столь часто видевшая поражение и истребление им такого множества врагов; знает это опять-таки та же Италия, которая под гнетом ужасов и опасностей невольнической войны его призвала к себе на помощь из чужбины — и вскоре увидела, как ее враги, при одном его ожидании присмиревшие и павшие духом, были уничтожены и стерты с лица земли при его прибытии…
…Ваше дело, квириты, желать и требовать, — как вы это, впрочем, и делаете, — чтобы эта божья милость могла осенять его неуклонно и вечно, к счастью для нас и нашей державы, к чести для него самого».
Так и в таком духе говорили помпеянцы, прославляя своего молодого вождя. Сторонники же Красса не имели чем подкрепить притязания своего главы. Поэтому и в народном собрании, и в сенате они потерпели неудачу: сенат принял после оживленных прений постановление, в котором отмечал, что требование народом новых выборов справедливо и что следует его удовлетворить в самый кратчайший срок.
Этим постановлением исход всего дела оказался предрешен. Ни у кого не вызывало сомнения, что Помпей (оказывая, если сочтет нужным, давление на несогласную часть избирателей) добьется теперь нужных ему полномочий. Так действительно и получилось. Благодаря сильной агитации и крайнему раздражению народа на затеянную Крассом осаду противники Помпея потерпели полное поражение. Красса лишили его чрезвычайных (проконсульских) полномочий. Было решено, что он передаст новому главнокомандующему Помпею — тоже в ранге проконсула — войско, а сам вернется в Рим для исполнения своих прямых обязанностей в качестве претора.