— Я нашел паломника, — сказал поводырь.
И тут Эверетт подумал о Кэйле и Гвен. Войти в эту церковь — все равно что ввести себе наркотик Фолта, открыть некую дверь, за которой — сохраненные…
Что?
Подобия?
Навстречу двинулся робот с лицом миссионера, многие годы блуждавшего в джунглях, — борода, худоба и неизбывная тоска в очах. Эверетт попытался вообразить программиста, который потрудился над этим образом, способным вызывать и усиливать религиозный трепет.
— Добро пожаловать, сэр. Мы польщены, хоть и мало можем ныне предложить ищущему… Рэльфрю, наверное, вас уже предупредил.
— Ни о чем он не предупреждал, — сказал Эверетт.
— Рэльфрю хватает смелости выходить к падшим, — сказал морщинистый пророк. По его экрану тоже побежала рябь, но изображение тотчас вернулось. — Мы же, остальные, редко это делаем. Ибо, благословив нас на труды богоугодные, Господь покинул слабых чад своих.
— Но вы остались в городе.
Робот опустил глаза.
— Мы остались в церкви. — Он отвернулся. Остальные телевангелисты вернулись к молитве — опустили головы, сложили фер-ропластмассовые ладони. Эверетт расслышал бормотание одного из роботов; под сводами разносилось слабое эхо.
В подавленном настроении Эверетт вышел из храма; глаза щипало. Слезы. Телевангелист по имени Рэльфрю кинулся вслед, догнал в несколько огромных шагов.
— В чем дело? — спросил Рэльфрю.
— Твои воспоминания — подделка. Программа.
— Подделка?
— Ты просто пустое место, — сказал Эверетт. — Как эта церковь.
— Не понимаю, — пробормотал Рэльфрю.
— Все давно сплыло. Память, Бог и все прочее. Их уже нет.
Даже спорить об этом бесполезно, подумал Эверетт. У робота не было настоящего «я», которое стоило бы разыскивать.
— Мы помним…
Эверетт побежал обратно. На гору.
Объясни, — потребовал Эверетт, когда ворвался в подвальную комнату, взломал замок на холодильнике Фолта и ввел себе дозу «Кэйла».
— Позволь сначала кое-что показать, — попросил Кэйл.
Во мраке отворилась дверь.
— Сюда.
Кэйл ушел в пустоту, Эверетт двинулся следом. И вдруг перед ними возник пейзаж — дымчатый горизонт, холмы и деревья, угнездившееся между ними озеро. Вначале Эверетту показалось, будто перед ним изображение, плоский сияющий мираж в нескольких дюймах от глаз. Но, едва он шевельнул головой, раскрылись три измерения. Мир. Он повернулся и увидел небольшое здание. Дом из снов Хаоса.
В растерянности он смежил веки, и тут нахлынули звуки: шелест листвы над головой, шорохи, щебет и стрекот всякой живности. За звуками ринулись запахи хвои, плесени, гнили. Он ощутил скольжение травы и содрогание земли под ногами. Он открыл глаза. Перед ним и Кэйлом на лужайке стоял дом. Солнце скрылось за облаком, упала тень и закрыла пол-озера. Невдалеке белка взвилась по спирали на столб и скрылась за ним.
— Я его для тебя построил, — сообщил Кэйл. — Для вас с Гвен.
— Что значит — построил? И где мы?
— Я создал это место по твоим воспоминаниям. Ты тут жил, перед тем как уехать из…
— Я помню. Но только благодаря снам. Кэйл опустился на траву. Эверетт тоже лег, оперся на локти и почувствовал, как путается в пальцах холодная трава. Почувствовал сырость земли под нею.
«Насколько детально все это? — подумал он. — Если копнуть — что, насекомых в земле найдешь?»
— Вот на что я теперь трачу досуг, Эверетт. Создаю миры. И уже много насоздавал.
— Как тебе удается?
— Не знаю. — Кэйл пожал плечами, он, похоже, слегка смутился. — Просто делаю, и все. Обычно я их не выставляю…
— Почему?
— Показал как-то раз Билли, но он не особо впечатлился. Да и сил на это много уходит. Быстрее «выветриваюсь».
Они помолчали.
— И ты так можешь, — сказал Кэйл. — Можешь создать тут мир. У тебя еще лучше выйдет. Не выцветет.
— Не понял.
— Ты можешь сном превратить его в реальность.
— Угу. Ты — как твой отец. Тоже ждешь от меня невозможного.
— Не сравнивай меня с Илфордом. «Слово сравнивать" тут не подходит, решил Эверетт. — Я не знаю, где кончается Илфорд и начинаешься ты».
Вслух он произнес совсем иное:
— Твой отец с Гарриманом слишком многого от меня хотят.
— Не говори при мне об этом гребаном Илфорде! — рассердился Кэйл.
Окружающий мир замерцал и утратил объемность. Но ненадолго.
— Кэйл, как это все получается?
— Развал. Все изменилось. — Кэйл, хоть еще и сердился, смягчил тон. Успокоился и ландшафт.
— Ведь ты не больше моего помнишь, правда?
— Я не знаю всего, что ты помнишь.
— Сущие крохи. Ты… разбудил мою память. Тем рассказом про поезд. Я думал, ты помнишь наше прошлое. Помнишь, как мы росли.
Кэйл рассмеялся:
— Это ты во мне разбудил воспоминание о поезде. Первое мое воспоминание. Ни черта я не помнил, пока не оказался в радиусе твоего действия. Пока ты не добрался до Вакавилля. Вот тут-то все и началось. Про поезд, про твоего приятеля Келлога в подземном колодце. А потом про нас с Гвен.
Не зная, что и сказать, Эверетт посмотрел на свои ладони. Трава избороздила их крест-накрест. А может, в этом ненастоящем мире и ладони ненастоящие?
— Я знаю, раньше мы с тобой и с Билли дружили, — сказал Кэйл. — А остальное, пожалуй, не важно:
— Ты помнишь мою семью? Родителей?
— Нет. К сожалению.
Эверетт ощутил нечто вроде разряда статики в пустоте. Легкий, почти незаметный укол.
— А как насчет Гвен?
— Вы с Гвен раньше были вместе, — раздраженно сказал Кэйл. — Это очевидно.
— Но ты ее не помнишь.
— Ну, не совсем так. Остались кое-какие обрывочные воспоминания. Но не в этом дело. Она сейчас здесь.
Не такого утешения ждал Эверетт. Что означает его привязанность к Кэйлу и Гвен, если он их едва помнит? И кто он сам, если вся его биография — лишь клочки воспоминаний, прицепившиеся к этим людям? Да и люди ли они, если живут только в охлаждаемых пробирках?
— Эверетт, я хочу тебя попросить об одной услуге. Не только для меня, но и для Гвен. Сделай вот это настоящим.
— Я не могу.
— Это гораздо проще, чем то, что ты уже сделал. У меня почти все готово. — Кэйл указал на небо. — Тут лишь одно препятствие — связь с внешним миром. Зависимость от него. Ты ее можешь убрать.
Эверетт промолчал. Он поднял глаза.
Солнце уже пересекло небосвод и теперь всходило вновь.
— И вообще, — сказал он, поразмыслив, — что значит — сделать настоящим?
— Поменять, — сказал Кэйл. — Местами. — Он показал руками. — Илфорда, Келлога, всю эту расколотую, выродившуюся американскую реальность сделать маленькими. Превратить в наркотик. Когда захотим, вытянем их из пробирки. А этот мир сделай настоящим. Постоянным.
Эверетт молчал.
— Эверетт! Сделай Гвен настоящей.
— Гвен нет. Есть лишь намек на нее. Фантом.
— И ты готов сказать ей это в глаза? Заявить, что она — всего-навсего пустое место? Смешной разговор у нас получается, Эверетт. От Гвен, если хочешь знать, осталось не меньше, чем от любого из нас.
"Может, ты и прав, — подумал Эверетт. — Я вернулся, потому что искал ее. И нашел. И та, кого я обнимал, была настоящей. Все это — реальное. Все, что вокруг меня».
Месяц назад он жил в кинобудке, пил какую-то дрянь, принимая ее за технический спирт, и видел сны Келлога. Да кто он такой, чтобы смотреть в зубы дареной действительности?
Он был рад, что его узнала Гвен, — хорошо, когда тебя хоть кто-то помнит. Уже не говоря о том, что любит. «В ней столько Гвен, сколько я заслуживаю, — подумал он. — Никак не меньше. А может, и больше».
И все-таки ему этого было мало.
— Кэйл, — сказал он, — кто-то должен знать.
— Что знать?
— Что случилось с Гвен. «И с тобой», — едва не добавил он. — Как насчет Илфорда? Что он помнит?
— Илфорд — лжец! — Вокруг снова затрепетал мир. А затем затрещал, рассыпался на невообразимо яркие составные цвета и сгинул. Они снова очутились в плоском сером пространстве, в мертвой зоне, и Кэйл ссутулился, потупился, будто решил, что Эверетт отшвырнул его подарок, отверг предложение.
А на самом деле исчезновение пейзажа Эверетт воспринял как тяжелую утрату. Не важно, что он почти не верил в реальность этого мирка.
— Кэйл?
— Да.
"Нужно правильно сформулировать вопрос, — подумал Эверетт. — Если опять упомяну Илфорда, ничего не выйдет».
— Ты говорил, мне надо с кем-то встретиться. Другая точка зрения.
— А, ты про Вэнса…
— Как раз это мне сейчас и нужно. Другие точки зрения.
— Вэнс тут проездом был. Год назад или полгода. Не знаю. Если он — настоящий, то у него там, похоже, небольшая война. С пришельцами.
— Где?
— В Лос-Анджелесе. И в других местах. Вот по таким мелочам и отличаешь явь от нового дурного сна.
— Ага, слыхал, — сказал Эверетт. — Где-то в пустыне, говорят, что-то военное происходит.
— Я к нему давненько не заглядывал. Это, видишь ли, не совсем сценическое.
— То есть?
— Билли дал ему дозу, и мы смогли встретиться. Пока он тут был, я создал вариант его мира, ну что-то вроде записи. Сейчас увидишь.
Отворилась еще одна дверь, Кэйл направился к ней. Едва за ним следом вошел Эве-ретт, у него закружилась голова. Он вдруг очутился в хвостовой части не то самолета, не то вертолета, не то катера на воздушной подушке. Машина так жутко кренилась, что бортовые иллюминаторы глядели почти в упор на городские строения. Эверетт увидел на себе глухой комбинезон с проводами и пультами. Экипированный подобным образом, рядом стоял Кэйл. Под ними лежал город — плоский, серый, мертвый. Эверетт закрыл глаза и уловил содрогания корпуса, вибрацию двигателей.
— Кэйл?
Услышав незнакомый голос, Эверетт открыл глаза.
Из низкого люка кабины вынырнул чернокожий человек в таком же, как у Кэйла и Эверетта, комбинезоне армейского покроя. Он был молод, но совершенно сед; черные очечки едва прикрывали глаза.
— Вэнс, — обратился к нему Кэйл, — я привел друга, Эверетта My на.
— Вэнс Эскрау, — представился незнакомец. Он выпрямился и, расставив ноги чуть ли не на всю ширину палубы, протянул руку.
Эверетт воспользовался рукопожатием, чтобы получше утвердиться на ногах.
— Эверетт долго не был в городе, и теперь Илфорд им заинтересовался, так сказать…
— Ладно, не рассказывай. — Вэнс состроил гримасу, повернулся, и Эверетт ощутил, как в него, пробуравив темные очки, впился изучающий взгляд.
— Сны показываешь?
— Да, — ответил Эверетт.
— Тогда давай к нам.
— Да ладно тебе, Вэнс, — сказал Кэйл. — Он про войну хочет узнать, вот я его и привел.
Вэнс ухмыльнулся:
— Ну, что ты хочешь узнать? Мы — это все, что осталось. Пятнадцать или шестнадцать сотен свободных людей. Все прочие — обезьяны безмозглые, рабочая скотина. Но мы их стараемся помногу не гробить — они ж не виноваты, верно? Мы ищем ульи.
Машина выровняла полет, снизилась и пронеслась над заброшенным парком, над ветшающими аттракционами. Эверетт увидел темные силуэты — горожане, точно крысы, шмыгали за углы. Из кабины сквозь треск помех пробились голоса на короткой волне.
— Эй, Стоуни! — обернулся Вэнс. — А ну, выруби. Мы тут беседуем.
— Есть, ваша честь, — донесся саркастический отклик.
— Я думал, вы с пришельцами деретесь, — сказал Эверетт.
— Правильно думал, но они не такие, как ты навоображал. Не марсиашки на ходулях. Догадываешься, почему мы в воздухе? Кэйл не сказал?
— Пришельцы господствуют на земле, — объяснил Кэйл. — Они тоже хозяева снов, только сны у них инопланетные. Единственное спасение от этих тварей — держаться в воздухе.
— Если сядем, — добавил Вэнс, — тоже заделаемся рабами. Вольным людям летать приходится, вот так-то.
— Чьими рабами? — Косясь на иллюминаторы, Эверетт напомнил себе, что скользящий за ними ландшафт нереален.
— Ульи, — ответил Вэнс, — растут в домах. А людям поручено за ними ухаживать, жратву таскать, безделушки, всякие мелкие подношения. У пришельцев на родине господствующим видом являются этакие насекомые с коллективным разумом, а крупные животные служат им руками и ногами. Они и тут такой обычай завели, когда приземлились. Превратили нас в животных. Добро бы хоть заботились о своей скотине, так ведь ни хрена подобного! Да и чего им за людей волноваться, когда нас тут такая прорва? Ежели хочешь знать, народ даже зубы чистить отвык. И про еду больше не вспоминает.
— А ульи… выбираются наружу?
— Не-а. Ульи, Мун, — это что-то вроде раковых клеток. Опухоль. Представь, как внутри дома растет земляная опухоль, ломает перекрытия, и каждая клетка битком набита чудовищной инопланетной жизнью, которая способна забраться тебе в башку, промыть мозги и сделать своим холуем. Представь, как ты шестеришь на опухоль. Здорово, правда?
Они парили над водой. Эверетт смотрел вниз, на отражение летательного аппарата. Беспропеллерный вертолет, вроде того, из пустыни, с которого пометили розовой кляксой его машину.
— Так вы что, даже не садитесь? Вэнс отрицательно покачал головой:
— Здесь — нет. Приходится улетать в другие зоны. Ничего, привыкаешь. Человек ко всему приспосабливается.
— Кому ты это говоришь?! — Кэйл хмыкнул. — Эверетт — это Мистер Адаптация.
— Это уж как пить дать, — ухмыльнулся Вэнс. — Мун, ты откуда будешь?
— Из Хэтфорка, это в Вайоминге. Но раньше жил в Калифорнии.
Вэнс мотнул головой в сторону Кэйла:
— Ты этого парня знал до Развала?
— Росли вместе, — сказал Кэйл, опережая Эверетта.
— Стало быть, Илфорд Эверетта в компаньоны зовет. — Вэнс прислонился спиной к переборке и сложил руки на груди. — Небось большие дела затевает?
Кэйл кивнул.
Вэнс повернулся к Эверетту:
— Слушай и вникай. Если Илфорд сюда сунется или еще куда-нибудь, где ульи командуют, я ему не позавидую. Их ведь только Развал и удерживает. Иначе бы они во всем мире хозяйничали.
— Может, если бы изменилась реальность, — сказал Эверетт, — вы бы и победили.
— Друг ты мой, соты пришли из какой-то иной реальности. И не нам с ними тягаться. Я это к тому, что было у нас тут, в воздухе, несколько хозяев снов, проку от них… Только операции срывали. В общем, пришлось их изолировать. А там, внизу, фокусник вроде тебя — еще одна безмозглая обезьяна.
— Ну а коли так, зачем я вам нужен?
— Мы сейчас с такими, как ты, работаем. Осторожно. Не здесь, а в Мексике. Есть кое-какие задумки.
— Мы с Вэнсом не во всем соглашаемся друг с другом, — произнес Кэйл. Вэнс недовольно отмахнулся.
— Скажи, Мун, по-твоему, мир почему рассыпался? Да потому, что инопланетяне на Землю прилетели. Защитная реакция, понял? Очередная ступень эволюции. Реальность раздробилась, чтобы изолировать ульи.
— Никак не пойму, при чем тут сны, — сказал Эверетт.
— Все дело в ульях. Это они делают сны. Чем целее мир, тем больше земли они способны захватить. Реальность сопротивляется. А ты, Мун, и другие так называемые хозяева снов — олухи, шестерки.
"Чтобы я поверил в нашествие инопланетян? — мысленно обратился к нему Мун. — Многого хочешь. Даже слишком многого».
И насчет олуха и шестерки Эверетт был с ним в корне не согласен.
— Ладно, Мун, постараюсь объяснить попроще. — Вэнс повел вокруг себя рукой. — Из того, что наш вундеркинд создал эту красочную иллюзию, еще не вытекает, что в Лос-Анджелесе все осталось по-прежнему. Может быть, я — настоящий я — уже мертв. Но тут я живой, и в воздухе им меня пока не взять. А коли дело обстоит так, значит, только Развал мешает тебе и многим другим умникам поближе познакомиться с ульями.
Машина прорвалась сквозь нижний слой облаков, и снова город, кренясь, вошел в поле зрения. Только теперь Эверетт понял, что там, внизу, не так. Лос-Анджелес был построен для машин — без них он стал никчемным, как обескровленный труп. Или как опустошенные ульи.
— Ну и много ли во всем этом было настоящего? — спросил Эверетт, вновь очутившись в нуль-пространстве Кэйла.
Кэйл развел руками:
— Ты видел и слышал ровно столько же, сколько и я. — Казалось, он приуныл.
Действие наркотика слабело. Эверетт это чувствовал.
— По дороге сюда, в пустыне, я видел машину вроде этой, на которой мы сейчас летали. С нее мою тачку пометили.
— Да, такие машины тут встречаются. А может, просто снятся. Ты когда-нибудь видел соты? Ведь не видел, правда?
— Правда.
— И я. В вэнсовском Лос-Анджелесе с ними не соприкасаешься. Только летаешь и лупишь по ним издали.
Эверетт вдруг подумал: а вдруг он и впрямь способен на то, чего ждет от него Кэйл? Вдруг он способен во сне сделать пробирочный мирок Кэйла явью? И если в настоящем мире Вэнс действительно мертв, вдруг он оживет?
Может быть, он обязан это сделать ради Гвен?
— Конечно, я помню Вэнса, — сказала Даун Крэш. — Тупой самонадеянный мужлан.
— Значит, он настоящий, — сказал Эверетт. — Не просто выдумка Кэйла. — Ему приходило в голову, что сцена над Лос-Анджелесом могла быть всего-навсего риторическим вымыслом, пропагандистским трюком в холодной войне Кэйла с Илфордом.
— Конечно, настоящий. И скандалы тут устраивал настоящие, пока его Илфорд не выгнал. — Она усмехнулась. — Если хочешь знать, я с ним даже спала.
— Выходит, пришельцы…
— Вэнс настоящий, но из этого еще не следует, что инопланетяне тоже настоящие, — возразил Фолт. — Всего-навсего еще один сон. Знаешь самый легкий способ держать народ в узде? Покажи ему какого-нибудь грозного врага, и тогда все твои глупости можно будет оправдать военной необходимостью.
Едва наступил вечер, Даун и Фолт приехали на машине и предложили Эверетту развеяться. Эверетт сидел в комнате Фолта у подвального окна, смотрел, как меркнет в тумане закат, и отходил от визита к Кэйлу. При виде взломанного холодильника Фолт нахмурился, но ничего не сказал.
Они спустились с холма в Прикрепленный район, к злачному местечку под названием «Пустота», где подавали мерзкое пиво в объемистых грязных кувшинах. Бар показался Эверетту знакомым, но воспоминания ускользали и на фоне всего прочего, что никак не удавалось припомнить, испортили ему настроение. В баре было людно, в кабинках и за столами — уйма мексиканских подростков с жидкими бороденками и стареющих шлюх, охотниц за дармовой выпивкой. У бильярдного стола, примеряясь стукнуть по шару, скалил зубы негр. Бармен непрестанно пихал монеты в проигрыватель, будто ему давно осточертела болтовня посетителей и он хотел заглушить ее музыкой. Эверетт, Даун и Фолт расположились в сумрачной кабинке у черной стены.
Эверетт почувствовал, как по жилам побежали хмель и ритм музыки. Показалось, что сам он — всего лишь сумма этих ощущений.
— Ты моих родителей помнишь? — спросил он Фолта.
— Ни разу их не видел, — осторожно ответил Фолт. Его, похоже, встревожила угрюмость в глазах Эверетта.
— Неужели я про них никогда не рассказывал?
— Может, и рассказывал, да только я не припоминаю. — Фолт поднял пивную кружку, спрятал за ней лицо.
— А я-то думал, если возвращаюсь, значит, кого-то найду. Себя.
— Когда я тебя в Вакавилле отыскал, ты был Хаосом. Радуйся тому, что имеешь.
— Понять, кто ты такой, воспоминания не помогут, — сказала Даун. — Тем более сейчас.
— Ну а что поможет? — спросил Эверетт с горечью и сарказмом. Лишь оставшись ни с чем, он понял, как ему был необходим ответ.
— Ты — это то, что ты делаешь. Ты — это твой выбор. — Она глотнула пива. — Тот, в кого себя превратишь.
— Значит, мне не надо беспокоиться насчет того, кем я был раньше? Даун пожала плечами.
— Беспокойся, если охота, только не зацикливайся. Потому что никогда не будешь знать наверняка.
— А как насчет тебя? — Эверетта вдруг разозлил ее самоуверенный тон. — Почему для тебя все так просто? Или ты помнишь, кем была до Развала? И считаешь, что нынче тебе живется ничуть не хуже, чем тогда?
— Мне бы очень хотелось забыть, кем я была раньше.
Эверетт поразмыслил над этим откровением и почувствовал жгучую зависть. Хотя, возможно, тут мало разницы с желанием не видеть снов, подумал он. С беспробудным пьянством, чтобы не видеть Келлога.
— Ведь ты и раньше была замужем за Гарриманом, да? — спросил он. — Ты ведь его жена?
— Мы уже давно вместе. Но это, пожалуй, не то, что ты думаешь.
— Он кто, ученый? Спец по снам? Кем он раньше был?
— Да, он вел исследования в этой области, но Развал, конечно, ему помешал, как и всем остальным. Не хочу говорить о Гарримане. Скучная тема.
Эверетт забрался поглубже в кресло. Он устал вытягивать из собеседников ответы, не проливающие ни капли света. Его взгляд медленно прошелся по стойке бара к в фасадному окну с полосками липкой ленты на трещинах в стекле и пыльной ветхой рамой. Он узнал стоявшего на улице человека, вернее, человекоподобного робота, телевангелиста. Он то ли проповедовал, то ли выговаривал двум пацанятам, которые сразу напомнили Эверетту Рэя и Дейла. Но это, конечно, были другие, совсем незнакомые дети. На глазах у Эверетта они вырвали из карманов андроида кипы брошюр, швырнули на асфальт и дали деру. Робот невозмутимо нагнулся и подобрать свое добро.
— Почему бы тебе на бильярде не поиграть? — сказала Даун Фолту.
Тот послушно кивнул и выскользнул из кабинки. Эверетт смотрел, как он подходит к столу, как, заговаривая с игроками, нервно дергает головой.
— Я хочу потолковать о девушке из снов, — произнесла Даун.
— Это ты о ком?
— О Гвен. Ее ведь так зовут? Ты ее любишь. Потому и вернулся.
Эверетт кивнул. Он слишком устал, а может, был слишком пьян, чтобы возражать.
— Кэйл хочет, чтобы ты сделал его мир настоящим.
Он отвернулся, не желая подтверждать. На вечеринке от него не укрылось, что Даун презирает Кэйла.
— Чтобы они с девушкой могли жить, — напирала она. — Только не лги, Билли мне все рассказал.
Он снова встретил ее взгляд. Все равно что кивнул.
В полумраке кабинки она придвинулась к нему — соприкоснулись плечи, бедра и колени.
— Знаешь, — сказала она, — а ведь у меня есть идея получше.
— Получше, чем какая?
— Преврати меня в Гвен.
— Не понял.
— Воспользуйся своей силой, чтобы сделать из меня ту, кого ты хочешь. Тогда она станет живой, и ты ее получишь. Ты ведь способен, сам знаешь. Сделай меня ею, и уедем отсюда вместе. Если хочешь, переберемся в тот дом из твоих снов.
Он закрыл глаза, поднял и осушил кружку. И почувствовал на своем бедре ее ладонь.
— Это не очень порядочно, — выдавил он.
— Благодарю.
— Можно спросить, какая тебе в этом выгода?
Она рассмеялась и вонзила пальцы в его ногу.
— Эверетт, я бы могла ответить: не твое дело. Но я скажу. Я снова стану молодой. Конечно, я еще не старуха, но твоя Гвен совсем молоденькая, как и ты. А мне хочется новой жизни. И ты способен посодействовать. У тебя есть сила.
Он промолчал.
— Эверетт, она же не настоящая. И я знаю, как тебе этого хочется. А после тебе не придется творить чудеса.
— Ну а как же Гарриман и Илфорд? Как насчет их планов?
— Милый, я с удовольствием погляжу, как их планы развеются в дым. — Не убирая руки с его бедра, она повернулась, и ее лицо оказалось напротив лица Эверетта.
— Поцелуй меня.
Он приник к ее губам и ощутил вкус ее дыхания. Сладкое, как яблочный сок. Но с горьковатой примесью. Вроде сажи или уксуса.
Даун оторвалась от скамейки, прижалась к Эверетту грудью и животом. Эверетт почувствовал, как она расстегивает ему ширинку. Рев динамиков, запах пота и застоялого дыма, стук бильярдных шаров, язык Даун у него во рту и рука на его бедре — все отодвинулось прочь, точно айсберг. Перед Эвереттом остались только море и туман.
Он выпрямил спину и потряс головой. Даун открыла глаза, усмехнулась и отстранилась.
— Ты же знаешь, ты — не Гвен. — Ему хотелось вместе с этой фразой выплеснуть всю свою мировую скорбь.
Но с лица Даун не сходила улыбка:
— Да. Пока — не Гвен. Но я не совсем безнадежна.
Он покинул кабинку, прошел в туалет и встал, покачиваясь, у писсуара. Следом вошел Фолт с кием в руке.
— Ну, чего, Эверетт? Ты как?
— Пошли отсюда, — сказал Эверетт.
Он стоял и смотрел вверх, на низкий небосклон, на толщу тумана, что придавила черные рощи. Даун высадила Эверетта и Фолта у подъездной дорожки перед домом Илфорда, и ее машина скрылась в ночи, и почти тотчас умер гул мотора.
В тот миг Эверетт пожалел, что отпустил ее. Ведь он мог вырваться из этой гнетущей громадины — дома Илфорда, поехать к ней, лечь в ее постель и спрашивать, спрашивать… Похоже, ее влечение было как-то связано с тем, что она помнила… Он ненавидел себя. За то, что толкнуло его к ней. За то, что у него нет прошлого.
Он повернулся к дому и разглядел силуэт Фолта. Тот ждал. Внезапно к горлу подкатила рвота.
— Так ты и нашим и вашим, ara? — спросил он.
— Чего? — Фолт вытаращился на него в потемках.
И тут Эверетт подумал о Кэйле и Гвен. Войти в эту церковь — все равно что ввести себе наркотик Фолта, открыть некую дверь, за которой — сохраненные…
Что?
Подобия?
Навстречу двинулся робот с лицом миссионера, многие годы блуждавшего в джунглях, — борода, худоба и неизбывная тоска в очах. Эверетт попытался вообразить программиста, который потрудился над этим образом, способным вызывать и усиливать религиозный трепет.
— Добро пожаловать, сэр. Мы польщены, хоть и мало можем ныне предложить ищущему… Рэльфрю, наверное, вас уже предупредил.
— Ни о чем он не предупреждал, — сказал Эверетт.
— Рэльфрю хватает смелости выходить к падшим, — сказал морщинистый пророк. По его экрану тоже побежала рябь, но изображение тотчас вернулось. — Мы же, остальные, редко это делаем. Ибо, благословив нас на труды богоугодные, Господь покинул слабых чад своих.
— Но вы остались в городе.
Робот опустил глаза.
— Мы остались в церкви. — Он отвернулся. Остальные телевангелисты вернулись к молитве — опустили головы, сложили фер-ропластмассовые ладони. Эверетт расслышал бормотание одного из роботов; под сводами разносилось слабое эхо.
В подавленном настроении Эверетт вышел из храма; глаза щипало. Слезы. Телевангелист по имени Рэльфрю кинулся вслед, догнал в несколько огромных шагов.
— В чем дело? — спросил Рэльфрю.
— Твои воспоминания — подделка. Программа.
— Подделка?
— Ты просто пустое место, — сказал Эверетт. — Как эта церковь.
— Не понимаю, — пробормотал Рэльфрю.
— Все давно сплыло. Память, Бог и все прочее. Их уже нет.
Даже спорить об этом бесполезно, подумал Эверетт. У робота не было настоящего «я», которое стоило бы разыскивать.
— Мы помним…
Эверетт побежал обратно. На гору.
Объясни, — потребовал Эверетт, когда ворвался в подвальную комнату, взломал замок на холодильнике Фолта и ввел себе дозу «Кэйла».
— Позволь сначала кое-что показать, — попросил Кэйл.
Во мраке отворилась дверь.
— Сюда.
Кэйл ушел в пустоту, Эверетт двинулся следом. И вдруг перед ними возник пейзаж — дымчатый горизонт, холмы и деревья, угнездившееся между ними озеро. Вначале Эверетту показалось, будто перед ним изображение, плоский сияющий мираж в нескольких дюймах от глаз. Но, едва он шевельнул головой, раскрылись три измерения. Мир. Он повернулся и увидел небольшое здание. Дом из снов Хаоса.
В растерянности он смежил веки, и тут нахлынули звуки: шелест листвы над головой, шорохи, щебет и стрекот всякой живности. За звуками ринулись запахи хвои, плесени, гнили. Он ощутил скольжение травы и содрогание земли под ногами. Он открыл глаза. Перед ним и Кэйлом на лужайке стоял дом. Солнце скрылось за облаком, упала тень и закрыла пол-озера. Невдалеке белка взвилась по спирали на столб и скрылась за ним.
— Я его для тебя построил, — сообщил Кэйл. — Для вас с Гвен.
— Что значит — построил? И где мы?
— Я создал это место по твоим воспоминаниям. Ты тут жил, перед тем как уехать из…
— Я помню. Но только благодаря снам. Кэйл опустился на траву. Эверетт тоже лег, оперся на локти и почувствовал, как путается в пальцах холодная трава. Почувствовал сырость земли под нею.
«Насколько детально все это? — подумал он. — Если копнуть — что, насекомых в земле найдешь?»
— Вот на что я теперь трачу досуг, Эверетт. Создаю миры. И уже много насоздавал.
— Как тебе удается?
— Не знаю. — Кэйл пожал плечами, он, похоже, слегка смутился. — Просто делаю, и все. Обычно я их не выставляю…
— Почему?
— Показал как-то раз Билли, но он не особо впечатлился. Да и сил на это много уходит. Быстрее «выветриваюсь».
Они помолчали.
— И ты так можешь, — сказал Кэйл. — Можешь создать тут мир. У тебя еще лучше выйдет. Не выцветет.
— Не понял.
— Ты можешь сном превратить его в реальность.
— Угу. Ты — как твой отец. Тоже ждешь от меня невозможного.
— Не сравнивай меня с Илфордом. «Слово сравнивать" тут не подходит, решил Эверетт. — Я не знаю, где кончается Илфорд и начинаешься ты».
Вслух он произнес совсем иное:
— Твой отец с Гарриманом слишком многого от меня хотят.
— Не говори при мне об этом гребаном Илфорде! — рассердился Кэйл.
Окружающий мир замерцал и утратил объемность. Но ненадолго.
— Кэйл, как это все получается?
— Развал. Все изменилось. — Кэйл, хоть еще и сердился, смягчил тон. Успокоился и ландшафт.
— Ведь ты не больше моего помнишь, правда?
— Я не знаю всего, что ты помнишь.
— Сущие крохи. Ты… разбудил мою память. Тем рассказом про поезд. Я думал, ты помнишь наше прошлое. Помнишь, как мы росли.
Кэйл рассмеялся:
— Это ты во мне разбудил воспоминание о поезде. Первое мое воспоминание. Ни черта я не помнил, пока не оказался в радиусе твоего действия. Пока ты не добрался до Вакавилля. Вот тут-то все и началось. Про поезд, про твоего приятеля Келлога в подземном колодце. А потом про нас с Гвен.
Не зная, что и сказать, Эверетт посмотрел на свои ладони. Трава избороздила их крест-накрест. А может, в этом ненастоящем мире и ладони ненастоящие?
— Я знаю, раньше мы с тобой и с Билли дружили, — сказал Кэйл. — А остальное, пожалуй, не важно:
— Ты помнишь мою семью? Родителей?
— Нет. К сожалению.
Эверетт ощутил нечто вроде разряда статики в пустоте. Легкий, почти незаметный укол.
— А как насчет Гвен?
— Вы с Гвен раньше были вместе, — раздраженно сказал Кэйл. — Это очевидно.
— Но ты ее не помнишь.
— Ну, не совсем так. Остались кое-какие обрывочные воспоминания. Но не в этом дело. Она сейчас здесь.
Не такого утешения ждал Эверетт. Что означает его привязанность к Кэйлу и Гвен, если он их едва помнит? И кто он сам, если вся его биография — лишь клочки воспоминаний, прицепившиеся к этим людям? Да и люди ли они, если живут только в охлаждаемых пробирках?
— Эверетт, я хочу тебя попросить об одной услуге. Не только для меня, но и для Гвен. Сделай вот это настоящим.
— Я не могу.
— Это гораздо проще, чем то, что ты уже сделал. У меня почти все готово. — Кэйл указал на небо. — Тут лишь одно препятствие — связь с внешним миром. Зависимость от него. Ты ее можешь убрать.
Эверетт промолчал. Он поднял глаза.
Солнце уже пересекло небосвод и теперь всходило вновь.
— И вообще, — сказал он, поразмыслив, — что значит — сделать настоящим?
— Поменять, — сказал Кэйл. — Местами. — Он показал руками. — Илфорда, Келлога, всю эту расколотую, выродившуюся американскую реальность сделать маленькими. Превратить в наркотик. Когда захотим, вытянем их из пробирки. А этот мир сделай настоящим. Постоянным.
Эверетт молчал.
— Эверетт! Сделай Гвен настоящей.
— Гвен нет. Есть лишь намек на нее. Фантом.
— И ты готов сказать ей это в глаза? Заявить, что она — всего-навсего пустое место? Смешной разговор у нас получается, Эверетт. От Гвен, если хочешь знать, осталось не меньше, чем от любого из нас.
"Может, ты и прав, — подумал Эверетт. — Я вернулся, потому что искал ее. И нашел. И та, кого я обнимал, была настоящей. Все это — реальное. Все, что вокруг меня».
Месяц назад он жил в кинобудке, пил какую-то дрянь, принимая ее за технический спирт, и видел сны Келлога. Да кто он такой, чтобы смотреть в зубы дареной действительности?
Он был рад, что его узнала Гвен, — хорошо, когда тебя хоть кто-то помнит. Уже не говоря о том, что любит. «В ней столько Гвен, сколько я заслуживаю, — подумал он. — Никак не меньше. А может, и больше».
И все-таки ему этого было мало.
— Кэйл, — сказал он, — кто-то должен знать.
— Что знать?
— Что случилось с Гвен. «И с тобой», — едва не добавил он. — Как насчет Илфорда? Что он помнит?
— Илфорд — лжец! — Вокруг снова затрепетал мир. А затем затрещал, рассыпался на невообразимо яркие составные цвета и сгинул. Они снова очутились в плоском сером пространстве, в мертвой зоне, и Кэйл ссутулился, потупился, будто решил, что Эверетт отшвырнул его подарок, отверг предложение.
А на самом деле исчезновение пейзажа Эверетт воспринял как тяжелую утрату. Не важно, что он почти не верил в реальность этого мирка.
— Кэйл?
— Да.
"Нужно правильно сформулировать вопрос, — подумал Эверетт. — Если опять упомяну Илфорда, ничего не выйдет».
— Ты говорил, мне надо с кем-то встретиться. Другая точка зрения.
— А, ты про Вэнса…
— Как раз это мне сейчас и нужно. Другие точки зрения.
— Вэнс тут проездом был. Год назад или полгода. Не знаю. Если он — настоящий, то у него там, похоже, небольшая война. С пришельцами.
— Где?
— В Лос-Анджелесе. И в других местах. Вот по таким мелочам и отличаешь явь от нового дурного сна.
— Ага, слыхал, — сказал Эверетт. — Где-то в пустыне, говорят, что-то военное происходит.
— Я к нему давненько не заглядывал. Это, видишь ли, не совсем сценическое.
— То есть?
— Билли дал ему дозу, и мы смогли встретиться. Пока он тут был, я создал вариант его мира, ну что-то вроде записи. Сейчас увидишь.
Отворилась еще одна дверь, Кэйл направился к ней. Едва за ним следом вошел Эве-ретт, у него закружилась голова. Он вдруг очутился в хвостовой части не то самолета, не то вертолета, не то катера на воздушной подушке. Машина так жутко кренилась, что бортовые иллюминаторы глядели почти в упор на городские строения. Эверетт увидел на себе глухой комбинезон с проводами и пультами. Экипированный подобным образом, рядом стоял Кэйл. Под ними лежал город — плоский, серый, мертвый. Эверетт закрыл глаза и уловил содрогания корпуса, вибрацию двигателей.
— Кэйл?
Услышав незнакомый голос, Эверетт открыл глаза.
Из низкого люка кабины вынырнул чернокожий человек в таком же, как у Кэйла и Эверетта, комбинезоне армейского покроя. Он был молод, но совершенно сед; черные очечки едва прикрывали глаза.
— Вэнс, — обратился к нему Кэйл, — я привел друга, Эверетта My на.
— Вэнс Эскрау, — представился незнакомец. Он выпрямился и, расставив ноги чуть ли не на всю ширину палубы, протянул руку.
Эверетт воспользовался рукопожатием, чтобы получше утвердиться на ногах.
— Эверетт долго не был в городе, и теперь Илфорд им заинтересовался, так сказать…
— Ладно, не рассказывай. — Вэнс состроил гримасу, повернулся, и Эверетт ощутил, как в него, пробуравив темные очки, впился изучающий взгляд.
— Сны показываешь?
— Да, — ответил Эверетт.
— Тогда давай к нам.
— Да ладно тебе, Вэнс, — сказал Кэйл. — Он про войну хочет узнать, вот я его и привел.
Вэнс ухмыльнулся:
— Ну, что ты хочешь узнать? Мы — это все, что осталось. Пятнадцать или шестнадцать сотен свободных людей. Все прочие — обезьяны безмозглые, рабочая скотина. Но мы их стараемся помногу не гробить — они ж не виноваты, верно? Мы ищем ульи.
Машина выровняла полет, снизилась и пронеслась над заброшенным парком, над ветшающими аттракционами. Эверетт увидел темные силуэты — горожане, точно крысы, шмыгали за углы. Из кабины сквозь треск помех пробились голоса на короткой волне.
— Эй, Стоуни! — обернулся Вэнс. — А ну, выруби. Мы тут беседуем.
— Есть, ваша честь, — донесся саркастический отклик.
— Я думал, вы с пришельцами деретесь, — сказал Эверетт.
— Правильно думал, но они не такие, как ты навоображал. Не марсиашки на ходулях. Догадываешься, почему мы в воздухе? Кэйл не сказал?
— Пришельцы господствуют на земле, — объяснил Кэйл. — Они тоже хозяева снов, только сны у них инопланетные. Единственное спасение от этих тварей — держаться в воздухе.
— Если сядем, — добавил Вэнс, — тоже заделаемся рабами. Вольным людям летать приходится, вот так-то.
— Чьими рабами? — Косясь на иллюминаторы, Эверетт напомнил себе, что скользящий за ними ландшафт нереален.
— Ульи, — ответил Вэнс, — растут в домах. А людям поручено за ними ухаживать, жратву таскать, безделушки, всякие мелкие подношения. У пришельцев на родине господствующим видом являются этакие насекомые с коллективным разумом, а крупные животные служат им руками и ногами. Они и тут такой обычай завели, когда приземлились. Превратили нас в животных. Добро бы хоть заботились о своей скотине, так ведь ни хрена подобного! Да и чего им за людей волноваться, когда нас тут такая прорва? Ежели хочешь знать, народ даже зубы чистить отвык. И про еду больше не вспоминает.
— А ульи… выбираются наружу?
— Не-а. Ульи, Мун, — это что-то вроде раковых клеток. Опухоль. Представь, как внутри дома растет земляная опухоль, ломает перекрытия, и каждая клетка битком набита чудовищной инопланетной жизнью, которая способна забраться тебе в башку, промыть мозги и сделать своим холуем. Представь, как ты шестеришь на опухоль. Здорово, правда?
Они парили над водой. Эверетт смотрел вниз, на отражение летательного аппарата. Беспропеллерный вертолет, вроде того, из пустыни, с которого пометили розовой кляксой его машину.
— Так вы что, даже не садитесь? Вэнс отрицательно покачал головой:
— Здесь — нет. Приходится улетать в другие зоны. Ничего, привыкаешь. Человек ко всему приспосабливается.
— Кому ты это говоришь?! — Кэйл хмыкнул. — Эверетт — это Мистер Адаптация.
— Это уж как пить дать, — ухмыльнулся Вэнс. — Мун, ты откуда будешь?
— Из Хэтфорка, это в Вайоминге. Но раньше жил в Калифорнии.
Вэнс мотнул головой в сторону Кэйла:
— Ты этого парня знал до Развала?
— Росли вместе, — сказал Кэйл, опережая Эверетта.
— Стало быть, Илфорд Эверетта в компаньоны зовет. — Вэнс прислонился спиной к переборке и сложил руки на груди. — Небось большие дела затевает?
Кэйл кивнул.
Вэнс повернулся к Эверетту:
— Слушай и вникай. Если Илфорд сюда сунется или еще куда-нибудь, где ульи командуют, я ему не позавидую. Их ведь только Развал и удерживает. Иначе бы они во всем мире хозяйничали.
— Может, если бы изменилась реальность, — сказал Эверетт, — вы бы и победили.
— Друг ты мой, соты пришли из какой-то иной реальности. И не нам с ними тягаться. Я это к тому, что было у нас тут, в воздухе, несколько хозяев снов, проку от них… Только операции срывали. В общем, пришлось их изолировать. А там, внизу, фокусник вроде тебя — еще одна безмозглая обезьяна.
— Ну а коли так, зачем я вам нужен?
— Мы сейчас с такими, как ты, работаем. Осторожно. Не здесь, а в Мексике. Есть кое-какие задумки.
— Мы с Вэнсом не во всем соглашаемся друг с другом, — произнес Кэйл. Вэнс недовольно отмахнулся.
— Скажи, Мун, по-твоему, мир почему рассыпался? Да потому, что инопланетяне на Землю прилетели. Защитная реакция, понял? Очередная ступень эволюции. Реальность раздробилась, чтобы изолировать ульи.
— Никак не пойму, при чем тут сны, — сказал Эверетт.
— Все дело в ульях. Это они делают сны. Чем целее мир, тем больше земли они способны захватить. Реальность сопротивляется. А ты, Мун, и другие так называемые хозяева снов — олухи, шестерки.
"Чтобы я поверил в нашествие инопланетян? — мысленно обратился к нему Мун. — Многого хочешь. Даже слишком многого».
И насчет олуха и шестерки Эверетт был с ним в корне не согласен.
— Ладно, Мун, постараюсь объяснить попроще. — Вэнс повел вокруг себя рукой. — Из того, что наш вундеркинд создал эту красочную иллюзию, еще не вытекает, что в Лос-Анджелесе все осталось по-прежнему. Может быть, я — настоящий я — уже мертв. Но тут я живой, и в воздухе им меня пока не взять. А коли дело обстоит так, значит, только Развал мешает тебе и многим другим умникам поближе познакомиться с ульями.
Машина прорвалась сквозь нижний слой облаков, и снова город, кренясь, вошел в поле зрения. Только теперь Эверетт понял, что там, внизу, не так. Лос-Анджелес был построен для машин — без них он стал никчемным, как обескровленный труп. Или как опустошенные ульи.
— Ну и много ли во всем этом было настоящего? — спросил Эверетт, вновь очутившись в нуль-пространстве Кэйла.
Кэйл развел руками:
— Ты видел и слышал ровно столько же, сколько и я. — Казалось, он приуныл.
Действие наркотика слабело. Эверетт это чувствовал.
— По дороге сюда, в пустыне, я видел машину вроде этой, на которой мы сейчас летали. С нее мою тачку пометили.
— Да, такие машины тут встречаются. А может, просто снятся. Ты когда-нибудь видел соты? Ведь не видел, правда?
— Правда.
— И я. В вэнсовском Лос-Анджелесе с ними не соприкасаешься. Только летаешь и лупишь по ним издали.
Эверетт вдруг подумал: а вдруг он и впрямь способен на то, чего ждет от него Кэйл? Вдруг он способен во сне сделать пробирочный мирок Кэйла явью? И если в настоящем мире Вэнс действительно мертв, вдруг он оживет?
Может быть, он обязан это сделать ради Гвен?
— Конечно, я помню Вэнса, — сказала Даун Крэш. — Тупой самонадеянный мужлан.
— Значит, он настоящий, — сказал Эверетт. — Не просто выдумка Кэйла. — Ему приходило в голову, что сцена над Лос-Анджелесом могла быть всего-навсего риторическим вымыслом, пропагандистским трюком в холодной войне Кэйла с Илфордом.
— Конечно, настоящий. И скандалы тут устраивал настоящие, пока его Илфорд не выгнал. — Она усмехнулась. — Если хочешь знать, я с ним даже спала.
— Выходит, пришельцы…
— Вэнс настоящий, но из этого еще не следует, что инопланетяне тоже настоящие, — возразил Фолт. — Всего-навсего еще один сон. Знаешь самый легкий способ держать народ в узде? Покажи ему какого-нибудь грозного врага, и тогда все твои глупости можно будет оправдать военной необходимостью.
Едва наступил вечер, Даун и Фолт приехали на машине и предложили Эверетту развеяться. Эверетт сидел в комнате Фолта у подвального окна, смотрел, как меркнет в тумане закат, и отходил от визита к Кэйлу. При виде взломанного холодильника Фолт нахмурился, но ничего не сказал.
Они спустились с холма в Прикрепленный район, к злачному местечку под названием «Пустота», где подавали мерзкое пиво в объемистых грязных кувшинах. Бар показался Эверетту знакомым, но воспоминания ускользали и на фоне всего прочего, что никак не удавалось припомнить, испортили ему настроение. В баре было людно, в кабинках и за столами — уйма мексиканских подростков с жидкими бороденками и стареющих шлюх, охотниц за дармовой выпивкой. У бильярдного стола, примеряясь стукнуть по шару, скалил зубы негр. Бармен непрестанно пихал монеты в проигрыватель, будто ему давно осточертела болтовня посетителей и он хотел заглушить ее музыкой. Эверетт, Даун и Фолт расположились в сумрачной кабинке у черной стены.
Эверетт почувствовал, как по жилам побежали хмель и ритм музыки. Показалось, что сам он — всего лишь сумма этих ощущений.
— Ты моих родителей помнишь? — спросил он Фолта.
— Ни разу их не видел, — осторожно ответил Фолт. Его, похоже, встревожила угрюмость в глазах Эверетта.
— Неужели я про них никогда не рассказывал?
— Может, и рассказывал, да только я не припоминаю. — Фолт поднял пивную кружку, спрятал за ней лицо.
— А я-то думал, если возвращаюсь, значит, кого-то найду. Себя.
— Когда я тебя в Вакавилле отыскал, ты был Хаосом. Радуйся тому, что имеешь.
— Понять, кто ты такой, воспоминания не помогут, — сказала Даун. — Тем более сейчас.
— Ну а что поможет? — спросил Эверетт с горечью и сарказмом. Лишь оставшись ни с чем, он понял, как ему был необходим ответ.
— Ты — это то, что ты делаешь. Ты — это твой выбор. — Она глотнула пива. — Тот, в кого себя превратишь.
— Значит, мне не надо беспокоиться насчет того, кем я был раньше? Даун пожала плечами.
— Беспокойся, если охота, только не зацикливайся. Потому что никогда не будешь знать наверняка.
— А как насчет тебя? — Эверетта вдруг разозлил ее самоуверенный тон. — Почему для тебя все так просто? Или ты помнишь, кем была до Развала? И считаешь, что нынче тебе живется ничуть не хуже, чем тогда?
— Мне бы очень хотелось забыть, кем я была раньше.
Эверетт поразмыслил над этим откровением и почувствовал жгучую зависть. Хотя, возможно, тут мало разницы с желанием не видеть снов, подумал он. С беспробудным пьянством, чтобы не видеть Келлога.
— Ведь ты и раньше была замужем за Гарриманом, да? — спросил он. — Ты ведь его жена?
— Мы уже давно вместе. Но это, пожалуй, не то, что ты думаешь.
— Он кто, ученый? Спец по снам? Кем он раньше был?
— Да, он вел исследования в этой области, но Развал, конечно, ему помешал, как и всем остальным. Не хочу говорить о Гарримане. Скучная тема.
Эверетт забрался поглубже в кресло. Он устал вытягивать из собеседников ответы, не проливающие ни капли света. Его взгляд медленно прошелся по стойке бара к в фасадному окну с полосками липкой ленты на трещинах в стекле и пыльной ветхой рамой. Он узнал стоявшего на улице человека, вернее, человекоподобного робота, телевангелиста. Он то ли проповедовал, то ли выговаривал двум пацанятам, которые сразу напомнили Эверетту Рэя и Дейла. Но это, конечно, были другие, совсем незнакомые дети. На глазах у Эверетта они вырвали из карманов андроида кипы брошюр, швырнули на асфальт и дали деру. Робот невозмутимо нагнулся и подобрать свое добро.
— Почему бы тебе на бильярде не поиграть? — сказала Даун Фолту.
Тот послушно кивнул и выскользнул из кабинки. Эверетт смотрел, как он подходит к столу, как, заговаривая с игроками, нервно дергает головой.
— Я хочу потолковать о девушке из снов, — произнесла Даун.
— Это ты о ком?
— О Гвен. Ее ведь так зовут? Ты ее любишь. Потому и вернулся.
Эверетт кивнул. Он слишком устал, а может, был слишком пьян, чтобы возражать.
— Кэйл хочет, чтобы ты сделал его мир настоящим.
Он отвернулся, не желая подтверждать. На вечеринке от него не укрылось, что Даун презирает Кэйла.
— Чтобы они с девушкой могли жить, — напирала она. — Только не лги, Билли мне все рассказал.
Он снова встретил ее взгляд. Все равно что кивнул.
В полумраке кабинки она придвинулась к нему — соприкоснулись плечи, бедра и колени.
— Знаешь, — сказала она, — а ведь у меня есть идея получше.
— Получше, чем какая?
— Преврати меня в Гвен.
— Не понял.
— Воспользуйся своей силой, чтобы сделать из меня ту, кого ты хочешь. Тогда она станет живой, и ты ее получишь. Ты ведь способен, сам знаешь. Сделай меня ею, и уедем отсюда вместе. Если хочешь, переберемся в тот дом из твоих снов.
Он закрыл глаза, поднял и осушил кружку. И почувствовал на своем бедре ее ладонь.
— Это не очень порядочно, — выдавил он.
— Благодарю.
— Можно спросить, какая тебе в этом выгода?
Она рассмеялась и вонзила пальцы в его ногу.
— Эверетт, я бы могла ответить: не твое дело. Но я скажу. Я снова стану молодой. Конечно, я еще не старуха, но твоя Гвен совсем молоденькая, как и ты. А мне хочется новой жизни. И ты способен посодействовать. У тебя есть сила.
Он промолчал.
— Эверетт, она же не настоящая. И я знаю, как тебе этого хочется. А после тебе не придется творить чудеса.
— Ну а как же Гарриман и Илфорд? Как насчет их планов?
— Милый, я с удовольствием погляжу, как их планы развеются в дым. — Не убирая руки с его бедра, она повернулась, и ее лицо оказалось напротив лица Эверетта.
— Поцелуй меня.
Он приник к ее губам и ощутил вкус ее дыхания. Сладкое, как яблочный сок. Но с горьковатой примесью. Вроде сажи или уксуса.
Даун оторвалась от скамейки, прижалась к Эверетту грудью и животом. Эверетт почувствовал, как она расстегивает ему ширинку. Рев динамиков, запах пота и застоялого дыма, стук бильярдных шаров, язык Даун у него во рту и рука на его бедре — все отодвинулось прочь, точно айсберг. Перед Эвереттом остались только море и туман.
Он выпрямил спину и потряс головой. Даун открыла глаза, усмехнулась и отстранилась.
— Ты же знаешь, ты — не Гвен. — Ему хотелось вместе с этой фразой выплеснуть всю свою мировую скорбь.
Но с лица Даун не сходила улыбка:
— Да. Пока — не Гвен. Но я не совсем безнадежна.
Он покинул кабинку, прошел в туалет и встал, покачиваясь, у писсуара. Следом вошел Фолт с кием в руке.
— Ну, чего, Эверетт? Ты как?
— Пошли отсюда, — сказал Эверетт.
Он стоял и смотрел вверх, на низкий небосклон, на толщу тумана, что придавила черные рощи. Даун высадила Эверетта и Фолта у подъездной дорожки перед домом Илфорда, и ее машина скрылась в ночи, и почти тотчас умер гул мотора.
В тот миг Эверетт пожалел, что отпустил ее. Ведь он мог вырваться из этой гнетущей громадины — дома Илфорда, поехать к ней, лечь в ее постель и спрашивать, спрашивать… Похоже, ее влечение было как-то связано с тем, что она помнила… Он ненавидел себя. За то, что толкнуло его к ней. За то, что у него нет прошлого.
Он повернулся к дому и разглядел силуэт Фолта. Тот ждал. Внезапно к горлу подкатила рвота.
— Так ты и нашим и вашим, ara? — спросил он.
— Чего? — Фолт вытаращился на него в потемках.