— Значит, если я захочу передать через вас послание Келлогу, то услышу, что вы не знаете, как до него добраться? — Вновь сверкнули зеленые глаза старухи, но губы ее дрожали.
— Да.
— Я не хочу, чтобы он снова мне приснился, — с угрозой произнесла она. — Понятно?
— Я за ваши сны не отвечаю. Верните дочь и отпустите нас.
— Может быть, мы так и сделаем. — Старуха повернулась вместе с креслом к двери, и Мун явственно, почти физически ощутил, как переключается ее внимание. В голосе появилась растерянность, мысли теперь блуждали неведомо где. Человек в сером подошел и взялся за подлокотники кресла.
— Но не сейчас, — сказала она.
Ему принесли воды и бутербродов, сводили в ванную. Затем убрали поднос и поставили койку, отчего комната уподобилась тюремной камере. Когда вышел последний человек в сером, он встал и попробовал отворить дверь. Она оказалась на запоре. Он вернулся в койку и долго лежал, невидяще глядя в зеленый туман, что заполнял комнату.
Он уже вспомнил, что его зовут Хаосом. Но еще он знал, с убежденностью, которую показал на допросе, что его фамилия — Мун. Он улавливал в себе отчетливый привкус двух жизней. Оба набора воспоминаний, казалось, отступили в некую далекую точку. Вместе со смутными представлениями о жизни до катастрофы и сном о доме у озера.
Мун и Хаос сообща владели этими воспоминаниями. Точно так же, как и телом.
Впрочем, когда человек в сером привел к нему дочь, он быстро обернулся Муном. Как ни крути, у Хаоса дочери не было.
Этот человек не походил на других. Он был постарше, не столь напорист и самоуверен, и смахивал на чокнутого. Волосы были седы, а глаза казались изношенными, как будто он слишком подолгу разглядывал в зеленом мареве бесчисленные ряды крошечных буковок. Он скользнул в комнату Муна и прижал палец к губам, а следом вбежала девочка, бросилась к лежащему на койке «отцу» и обвила его руками.
Линда явно не возражала, чтобы он был Муном. Она плакала, прижимая голову к его груди, а он обнимал ее и водил рукой по волосам, и некий инстинкт заставлял его шептать: «Все хорошо, все будет хорошо». Хотя ему очень слабо в это верилось.
— Хаос, — сказала она, — давай вернемся. А то засосет.
— Линда…
— Мелинда, — поправила она. — Ну, давай, Хаос! Этот дядька нас отсюда выведет.
— Девочка вспомнит, — сказал старик, — даже если я забуду.
— Вы кто?
— Кто б я ни был, я устал, — сказал незнакомец. — У меня очень тяжелая работа, а теперь из-за тебя она еще тяжелее. Я хочу, чтобы ты ушел. Ну, пожалуйста.
Старик нервно почесал нос, а затем одарил Муна куцым подобием улыбки. Даже кивнул, словно объяснил больше, чем достаточно.
— Что я делаю не так? — спросил Мун.
— Ты ей душу травишь, вот что. У меня правда забот полон рот, ты даже не представляешь сколько. Когда ты ей делаешь больно, ты делаешь больно всем. И конечно, в конце концов тебя за это прикончат.
— Кому? Кому я делаю больно?
— Элайн, — ответил старик, не шевеля губами. — Позор, ты даже ее имени не знаешь. Да кто мог вообразить, что ты сюда пролезешь, не зная даже ее имени?!
— Старухи?
— Да, — предостерегающим тоном изрек седой. — Элайн — пожилая женщина.
Мун перевел взгляд, на свою дочь. На щеках, покрытых шелковистым и рыжим, как у лисы, мехом, блестели влажные дорожки. Он впервые за много лет видел лицо дочки, но оно вовсе не показалось ему необычным.
Он снова посмотрел на седого и попросил:
— Скажи, ты кто?
Раздался долгий свистящий вздох, исполненный, казалось, великой муки. Затем старик ответил:
— Психиатр. Ты хоть знаешь, грязное ничтожество, что это за профессия? Моя работа — оберегать Элайн от кошмаров вроде тебя. — Он снова вздохнул, на сей раз вздох перешел в самоуничижительное хихиканье. — И вот я здесь, — вымолвил он с неискренней беспечностью. — Делаю свое дело. Мун ничего на это не сказал.
— Мелинда мне поведала о твоем бегстве из Малой Америки, — произнес седой. — И о проблемах со снами. Ты мне тут просто не нужен. На Элайн очень плохо действуешь, а что для нее плохо… — Психиатр не договорил. Он рванул воротник и выпучил глаза, словно задыхался.
Линда, или Мелинда, дернула Муна за руку.
— Ладно, — сказал Мун. Уж лучше в зелени, чем взаперти на узкой койке. Держа девочку за руку, он следом за психиатром вышел из комнаты.
На этот раз Мун увидел коридор, хотя было бы на что смотреть: огнетушитель да ряды пустых стеклянных ящиков. Он поймал собственное отражение в стекле. Неприятный сюрприз — небрит, волосы всклокочены. Таков Хаос, предположил он.
Они прошли через несколько дверей. Последняя вела в воздушный шлюз, она отворилась с шипением, а когда они вошли в тесноту шлюза, вокруг сгустился зеленый туман. Мун даже не успел взглянуть напоследок на дочь.
Старик вывел их наружу, на мягкую влажную траву. В зелени стрекотали сонмища сверчков. Психиатр схватил My на за плечо:
— Сюда.
Он подвел Муна и девочку к веревке, привязанной к дереву; она была натянута горизонтально на высоте в половину человеческого роста.
— По этой дороге пройдете через город. Скоро полночь, к утру будете на автостраде. Пожалуйста, уходите.
Одежда на Муне промокла от пота; под натиском ветра он задрожал. Он вспомнил автостраду, машину, которую оставил на окраине туманного города, а в багажнике той машины полным-полно всякой снеди и воды, и тут он подумал, что девочка, которую он держит за руку, — вовсе не его дочь.
— Хаос, ну пошли, — тихо сказала Мелинда.
Хаос дотянулся до веревки, повернулся и зашагал по траве на звуки шагов психиатра. Настиг его и схватил за шиворот у самой двери — для этого пришлось пуститься бегом.
— Чем это я душу травлю твоей Элайн?
— Самим твоим существованием, жуткое ты создание! Отцепись!
Хаос еще крепче сжал ворот:
— Объясни. Психиатр застонал:
— Ты что, не понимаешь сон?
— Нет.
— Со дня катастрофы… — он жутко закашлялся, — ..нам снится одна зелень. Не только горожанам, но и нам тут, на холме. Даже тем, кто на очистке работает. Большинству снится Элайн, ее голос, снится, как она с нами разговаривает, успокаивает… всегда так было! Понимаешь? И тут вдруг твоя девчонка да тот гнусный толстяк из пустыни! Первый наш визуальный сон за много лет. Для тех, кто в зелени живет, это вообще первое зрелище после катастрофы.
— Ну и что?
— А то! Элайн чувствует: если мы в снах будем видеть, то уже не сможем терпеть зелень.
— Она считает, что визуальный сон — моя вина?
Это и есть твоя вина. Нет. Сны — из-за Келлога. Он меня преследует.
Психиатр хихикнул:
— Как скажешь. Но раз он с тобой пришел, то с тобой и уйдет.
Хаос молча отпустил ворот старика. Психиатр буркнул что-то себе под нос.
— Бессмыслица какая-то, — сказал Хаос. — Зелень — не проблема. Достаточно отойти на несколько миль…
— Зелень — везде, — сказал психиатр. — Это ты — бессмыслица.
— Чего же тогда боится Элайн? Если я — бессмыслица, то чем я опасен?
— Элайн не боится, — сказал психиатр. — Она в ярости. Это я боюсь. Ты — ошибка, чья-то ужасная ошибка, кем бы ты там себя ни мнил, и ты должен отсюда убраться. Туда, откуда пришел, в поганую пустыню из сна.
— Я уберусь, — пообещал Хаос, — но не туда.
— Какая нам разница куда? Может, вообще сгинешь, едва мы тебя забудем.
Разговор начал действовать Хаосу на нервы.
— Нельзя жить, как вы живете. Топтаться на месте в непроглядном тумане.
— А я и не топчусь, — возразил психиатр. — Я работаю в Белом Уолнате. Но если б и не работал, все равно предпочел бы зелень пустыне с вонючими бешеными скотами.
Хаос повернулся и отыскал дерево, подле которого стояла, держась за веревку, Мелинда.
— Я просто хотел сказать, что ваш подвиг никому не нужен. Можешь так и передать Элайн.
— Прошу прощения, мой маленький несимпатичный дружок, — ответил психиатр, перебирая ключи в звенящей связке, — но Элайн не слушает голоса из снов. Она их создает. — Зашипел воздушный шлюз. — Спокойной ночи.
Они брели всю ночь. Сначала веревки-проводники довели их до города, затем — по улицам — до скоростной трассы. Люди навстречу не попадались, только бродячий пес учуял путников, когда они спускались с холма, и тащился за ними по всему городу. Невидимый в зелени, он семенил позади, принюхивался к следам и лишь на автостраде повернул восвояси. Веревка закончилась у брошенной бензоколонки. Хаос и Мелинда пробрались между домами и поднялись по скату дорожной развязки. На автостраде, в стороне от деревьев, сразу затих стрекот сверчков и заметно похолодало. Они вышли на травянистую разделительную полосу и зашагали навстречу ветру.
Из зелени они выбрались перед самым рассветом. Непроницаемый туман внезапно приобрел объемность; они поднимали руки и видели в дымке шевелящиеся пальцы. Через минуту они взглянули друг на друга и улыбнулись. Вскоре появились звезды.
Затем впереди осветились вершины гор. Хаос и Мелинда повернулись и увидели солнце, ползущее вверх сквозь туман. Они пошли дальше, но вскоре уселись на траву — созерцать в благоговейном молчании. Он снова был Хаосом, однако часть его существа — как бы нелепо это ни звучало — уже много лет не любовалась восходом.
Наконец он встал, чтобы идти дальше, но девочка уже уснула в высокой траве разделительной полосы. Он поднял ее и понес через автостраду к сухому и тенистому местечку в кустах. Уселся на траву в нескольких футах, чтобы и за ней присматривать, и за дорогой наблюдать.
Он размышлял об Элайн. Наверное, она по совету психиатра забудет Хаоса и Мелинду, сотрет их визит в памяти как досадное отклонение от нормального хода вещей. Он подумал о снах Келлога, о том, как сам он, Хаос, служил своего рода антенной, о том, как пришел в этот город и стал My ном, но раздумья эти ни к чему не привели, и он выбросил их из головы.
Хватало других забот. Например, о пище и воде. Быть может, в этих горах есть ручьи, но они пока не попадались на глаза. Не встречалось на дороге и дичи. Вероятно, поесть можно лишь в другом городе, значит, надо добраться до него, где бы он ни находился. А у Хаоса уже родилось подозрение, что в городах его не ждет ничего хорошего.
Некоторое время он рассматривал пустую автостраду, затем, решив, что надо чем-нибудь заняться, встал, повернулся кругом и пошел по траве, достававшей до пояса. Он искал воду. Но не нашел. Он вспомнил свое логово в Комплексе и обругал себя за отъезд. Там намного лучше, чем в этих горах. Там все привычно, а тут он не в своей тарелке, один на один с неизвестностью. И ни сигарет, ни спирта… Тоска.
Печально вздохнув, он вернулся к Мелинде, улегся рядом и уснул.
В середине дня их разбудил хиппи из пикапа. Хаос так и прозвал его, едва увидел: хиппи из пикапа. Как в анекдоте. Они проспали весь день; снов, насколько запомнилось Хаосу, он не видел. Проезжий остановил грузовичок на автостраде в нескольких футах от спящих и подошел к ним по траве:
— Фью-у! Оба-на! Эй, котята, чего это вы тут тусуетесь?
У него были вислые светлые усы и длинная бахрома соломенных волос вокруг лысины. Он носил джинсы-варенки и просторную рубашку в цветочек. Хиппи, сразу понял Хаос. Он знал, кто такие хиппи, и это лишний раз опровергало теорию Келлога, будто не было никакой мировой катастрофы. В Малой Америке и Хэтфорке хиппи не водились. Значит, было что-то такое, что очистило эти места от хиппи.
Хаос помахал рукой. Мелинда все еще спала.
— Э, а где колеса-то ваши? Да вы, никак, на своих двоих хиляете? Изумрудный город? Только что выбрались, ага? Э, браток, а это что еще за волосатое чудо-юдо?
Разбуженная незнакомым голосом, Мелинда села и недоуменно уставилась на хиппи. Тот двинулся к ним вихляюще-пританцовывающей походкой, остановился в нескольких футах, достал носовой платок и вытер взмокший лоб.
— Жарковато, браток. Э, да это же девчонка! Конфетка-малолетка!
— Изумрудный город? — спросил Хаос. — Ты об этом? — Он указал в сторону зелени.
— Ага, зеленые чертики, страна слепых. А в чем дело? Программа Элайн не в кайф? Не смею тебя осуждать.
— Ты там жил?
— Не-а. Со мной, браток, у Боженьки неувязочка вышла, не пробивает мои мозги вся эта сонная шизуха. Иммунитет у меня, врожденный детектор лабуды. Я в Калифорнии кантовался, — он указал пальцем за плечо, на горы, — но после большой бучи ломанул сюда. Остохренела толчея, на простор потянуло. — Он быстренько изобразил этакий танец: локти ходят ходуном, колени стукаются друг о дружку. — На кордоне с Элайн и ее котятами повстречался. Ну, поту совался с ними, полюбовался, как они туманом давятся, как им шавки дорогу вынюхивают. Не-а, не по мне такой сценарий. Короче, взял да и осел вот тут, на Полосе. А что, браток, тут кайфово. Простора, чтоб ты знал, — хоть попой ешь. И ни души, кроме меня и макдональдян.
— Ты что, в зелени видишь?
— Я ж говорю, иммунитет. Бывает, заезжаю туда — просто так, постебаться. Таскаю у них из-под носа жратву и барахло, правда, разок-другой меня чуть не прихватили. А вообще-то сейчас я их не трогаю. Нам нечего сказать друг другу.
— А у тебя… есть вода в машине?
— Вода? А чего ж не быть. Погодь. — Он повернулся и завихлял-затанцевал к насыпи. Хаос поглядел на Мелинду, та слабо улыбнулась. Он не успел ничего сказать: хиппи вернулся с флягой в камуфляжном чехле. Хаос и Мелинда напились, а тем временем хиппи болтал без умолку:
— ..Ну а вообще, на Полосе у меня всего до фига. Чего надо и чего не надо. Но как-нибудь придется взять дробовик, их на Полосе прорва, под каждым прилавком — ствол. Так вот, прихвачу вольту, загляну к ребятам в зелень и шлепну Элайн. Бац, и нету. Шлепну и погляжу, что дальше будет. Хотя… наверняка еще какую-нибудь лабуду вшивую придумают. У этих котов, чтоб ты знал, в чайниках не мозги, а одно дерьмо собачье, натурально!
— А что стряслось в Калифорнии?
— Да то же самое, что и везде, только покруче, чтоб ты знал, это ж Калифорния. Ты тамошний?
— Не знаю.
— Ага, понимаю. Везде какая-нибудь хреновня, куда ни плюнь. Но ежели по выговору судить, так ты вроде оттуда. Нездешний у тебя выговор, чтоб ты знал.
— Говоришь, в Калифорнии то же самое, что и везде… — не без смущения проговорил Хаос. — То же самое — это что?
Хиппи пожал плечами.
— Ну, начиналась там хрень какая-то, чтоб ты знал, ну и все. Не то чтобы по-другому, не так, как везде. Ну, переломили ситуацию, локализовали. Ну и мура эта со снами, да ты и сам знаешь. В каждую башку забрался Боженька, и тут вроде все разом просекли, до чего же он, Боженька, сдвинутый по фазе. Хотя для меня — не ахти какой сюрприз.
"Узнал ли я что-нибудь новое?» — подумал Хаос.
— Ты не скажешь, давно это было? Хиппи запрокинул голову и сощурил глаз:
— Хорошенький вопросик. Ну, я бы сказал, на Побережье это стряслось недельки за две до того, как я отвалил. Не знаю, может, семь месяцев назад, может, восемь. А то и год. Почти.
— Год?! — выпалил Хаос. — Это невозможно! Я жил…
— Да брось ты, все возможно. — Недоверие Хаоса, похоже, рассердило хиппи. — И я тебе скажу, где ты жил: в чьем-то сне. Может, ты и сейчас там или скоро будешь. Так что расслабься. Хочешь глянуть на Полосу?
Хаос повернулся к Мелинде, та пожала плечами.
— Ну конечно, — сказал Хаос. — Ты говоришь, не один тут живешь?
— С макдональдянами, — тщательно выговорил хиппи. — Впрочем, это только я их так называю. Отпадные мужики, чтоб ты знал. Хочешь, познакомлю?
— Не знаю.
— А как насчет похавать?
— Да, — сказал Хаос. Впервые за долгий срок ему задали легкий вопрос.
— Тогда двинули.
Хаос и Мелинда подошли вслед за хиппи к грузовичку. С близкого расстояния Хаос увидел сходство с маленькими автомобилями из пустыни, с машиной из его сна. Пикап был сделан из легкого пластика и покрыт солнечными панелями.
— Интересная машина, — сказал Хаос. — Новая модель?
— Моя тачка, браток, — моя подруга. Куда я, туда и она. Опусти-ка стекла…
— Там, где я жил, таких нет, — сказал Хаос без особой уверенности. То есть он был прав, подразумевая Хэтфорк, но мог заблуждаться насчет далеких воспоминаний, растормошенных снами.
— Ну так ты, значит, точно нездешний, — сказал хиппи. — И не из Калифорнии. — Придя к этому выводу, он, казалось, раздулся от самодовольства. Как будто решил чрезвычайно сложную задачу.
Он расположился на водительском сиденье и открыл правую переднюю дверцу.
— Сюда ее сажай, браток, в аккурат между нами, — произнес он, глядя на Хаоса, словно не решался обратиться к Мелинде.
Лишь проехав пять или шесть миль по пустой автостраде, они заметили первые признаки Полосы. Всю дорогу хиппи не закрывал рта.
Полоса начиналась со стоянок для грузовиков и приземистых блочных мотелей, все они были необитаемы. Затем пошли бензоколонки, магазины сувениров, закусочные, автосалоны и топлесс-бары; все неоновые вывески горели среди бела дня, и нигде не было ни души. Полоса тянулась несколько миль, голова шла кругом от ее однообразия. Хиппи махнул рукой вперед.
— Все тут, браток, все на свете.
— А почему все светится? — спросил Хаос.
Хиппи похлопал по приборной доске.
— Солнечные батареи, браток. Полная автономность, чтоб ты знал. Наверное, так и будет полыхать, пока кто-нибудь не повырубает все к хренам собачьим. Но до этого еще целая вечность. А пока солнце льется на весь этот никчемный неон, а неон день-деньской подмигивает в ответ солнцу, и некому, кроме меня, поторчать от такой красотищи. Я вот что думаю: может, прошвырнуться по Полосе да и вырубить все на хрен? Так бы и сделал, да кто мне за это заплатит? Не солнце, браток, уж это точно.
Они въехали на стоянку перед зданием из оранжевой и желтой пластмассы. «Макдональдс», вспомнил Хаос. В Хэтфорке не было ни одного ресторана этой фирмы, но в Малой Америке был — конечно, заброшенный, все украшения содраны. Этот же бодро сиял. Благодаря солнечным панелям, разумеется.
Хиппи остановил машину и повел их в здание, снова пообещав по пути:
— Вам эти коты понравятся. Отпадные мужики.
В ресторане было светло, но тихо; ни единого человека на виду. «Не чокнулся ли этот хиппи? — возникла мысль у Хаоса. — Может, макдональдяне существуют лишь в его воображении?"
— Посетители! — заорал хиппи. И через лабиринт пластиковой мебели проводил спутников к стойке.
Макдональдяне появлялись один за другим, бесшумно выныривали из кухни. Три тощих, как жерди, белых привидения, каждое лет двадцати, может, чуть старше. На всех — замасленные белые комбинезоны с эмблемами компании. Двое задержались у жаровен, третий подошел к кассовому аппарату.
— Привет, Бойд, — выдавил он с печальной улыбкой. Хаосу бросились в глаза россыпи прыщей на щеках паренька.
— Салют, Йохансон, — ответил хиппи Бойд. — А у вас, котята, не ахти видок. Надо же и клевать чего-нибудь.
— Да ладно тебе, Бойд. Убавь громкость. Ты же знаешь, мы свое не едим. Запрещено.
— Брось ты, браток! Если б ты меня спросил, я б тебе сказал: самое время начхать на все запреты.
Йохансон пожал плечами:
— Чего хочешь?
— Погоди, браток, не гони. Я, браток, гостей привел в ваше распрекрасное закусочное заведение. Йохансон, это Хаос, Хаос, это Йохансон. — Он назвал двоих на заднем плане:
— Стоуни, Малыш, это Хаос.
Стоуни и Малыш кивнули и уставились в пол. Ни один не взглянул на Мелинду. Бойд указал на подсвеченное меню над стойкой:
— Выбирайте что хотите. Деньжата имеются?
— Деньжата? Нет. Там, где я жил, они больше не в ходу.
— Нет проблем, браток. На мой счет. — Он прошептал Хаосу на ухо:
— Бабок тут кругом уймища. Штабеля. Я этим котам все втолковываю: взяли б хоть маленько, чтоб за еду платить. Но они не имеют права самовольно оставлять заведение. Тоже запрещено.
Хаос изучал меню.
— Я возьму только бургер. Думаю…
— Э, браток, бери пару бургеров, они мелкие. И жареной картошки. Мы в Сэшэа все-таки.
Хаос не стал выяснять, что такое «Сэшэа».
— Ты не против бургеров? — спросил он Мелинду. Она кивнула, нервно стреляя глазами. — Хорошо, давай четыре бургера и две, гм, порции картошки, — сказал он Йохансону.
Йохансон наклонился и повторил заказ в микрофон, затем отстукал его на кассовом аппарате, на клавишах с рисунками блюд. За его спиной Малыш вытащил из морозильника коробку замороженных булочек, а тем временем Стоуни включил фритюрницу.
— Созрел? — спросил Йохансон Бойда.
— Конечно, браток. Мне — коронное блюдо.
— Да ладно тебе, Бойд, — заныл Йохансон. — Давай не будем, а? Коронное — это бургер-кинг. Ты же знаешь, я не умею…
— Ладно, пошутил, пошутил. Биг-мак, да как полагается: с грязью, машинным маслом и бумагой.
— Биг-мак, — сказал Йохансон в микрофон. Он вручил полный счет Бойду, тот расплатился.
— Давайте-ка сядем, — сказал хиппи. — Чтобы кухню раскочегарить, им время требуется. — К облегчению Хаоса, Бойд отвел его и Мелинду к столику у противоположной стены зала. Хаос не хотел за едой смотреть на макдональдян. Бойд откинулся на спинку стула и ухмыльнулся:
— Ну, что я вам говорил?
— Значит, на Полосе только они остались? — спросил Хаос.
— Не считая меня и енотов.
— Что-то не понимаю я… Почему…
— Браток, эти котята — с гор. Считай, что из яслей выползли. Может, даже телек ни разу не смотрели. Мы тут, браток, балакаем на аппалачском. Табачная дорога. Они сюда, на Полосу, с гор спускаются и находят работу за три пятьдесят в час, и это все, что им известно о жизни. Свод инструкций компании — их Библия. Короче, когда все смылись с Полосы, эти котята застряли, потому что ничего другого не знают.
— Но почему они думают…
— Браток, они вообще не думают. В том-то все и дело. Для этих сосунков Рональд Макдональд все равно что Элайн для котов из зелени. Они живут, чтобы служить. Я их зову макдональдянами, потому что теперь эта страна — Макдональдия. Просто еще одна хрень.
— Как же еда не кончилась?
— Шутишь? Тут холодильники — битком. Сами ни к чему не прикасаются, а я — единственный посетитель. Но я эту парашу жру не чаще двух-трех раз в неделю. Больше на консервы из супермаркета налегаю, да, кстати, не забыть бы: надо в следующий раз банок привезти, когда сюда наведаюсь. Овощей там или еще чего-нибудь с витаминами. Хреново эти котята выглядят, браток, ой, хреново.
— Четыре бургера, две порции картофеля и биг-мак, — сказал Йохансон в микрофон.
Посетители направились к стойке. Стоуни и Малыш все еще возились с гамбургерами — ловили, когда те падали с транспортера, сооружали биг-маки, укладывали в пеностироловые коробки. Хаос взглянул на Бойда, тот поднял руки и улыбнулся.
— Насчет хлеба им расскажи, — велел он Йохансону.
Йохансон пожал плечами:
— Мы, ну, не можем просто четыре бургера дать, надо с хлебом. Суем в коробку и на десять минут — на подогрев. — Он показал сияющий оранжевый бункер, где собирались готовые гамбургеры. — Ежели, ну, через десять минут бургеры не продадим, то хлеб выбрасываем, потому как, ну, гарантируем свежесть. — Он вытер руки о черный от сажи передник и ухмыльнулся.
Бойд многозначительно поднял брови. Посетители отнесли подносы к столику и принялись за еду. Хаос и Мелинда вмиг умяли два гамбургера.
— Я ж тебе говорил, они мелкие, — сказал Бойд. — Хочешь еще? — Он достал пригоршню купюр и придвинул их к Хаосу по столу. — Дуй, только поторопись, ради Бога, пока они хлеб не выбросили.
Хаос подошел к стойке и взял из-под раскаленных спиралей еще два гамбургера. Макдональдян это явно обрадовало.
После еды троица вернулась на парковочную площадку. Бойд заметил, как Хаос разглядывает два автомобиля на солнечной тяге, и сказал:
— Ну что? Тачку хочешь? Только не из этих, браток. Мы тебе новехонькую сыщем. Пошли.
Он подвез их к автосалону в полумиле от ресторана. Небьющееся стекло витрины, высаженное из рамы, лежало на полу застывшими волнами. В здании стояли четыре машины, еще десяток — на прилегающей территории.
— Хочешь грузовичок вроде моего? — спросил Бойд. — Или из этих грейпфрутовых семечек?
Хаос протянул руку в сторону самого маленького автомобиля на площадке, он больше всех походил на машину из его сна. Взглянул на Мелинду, та кивнула.
— А что, годится, — сказал Бойд. Пока Бойд рылся в офисе, Хаос и Мелинда перебрались через стекло. Хиппи появился с устройством величиной с книгу — разноцветный пластик, логотип. На площадке Бойд включил штуковину и велел Хаосу прижать ладонь к передней панели. Та ненадолго осветилась. Затем Бойд приложил устройство к замку на дверце машины.
— Давай пробуй, — сказал он. Хаос поднес ладонь к двери. Щелкнул замок, заурчал двигатель.
— По дороге хочешь двинуть? — спросил хиппи.
— Вообще-то я думаю Калифорнию посмотреть, — ответил Хаос.
— Вот это клево. Ага, клево, — произнес Бойд так, будто очень сомневался. — Погодь. — Он отошел к своему пикапу и вернулся с ворохом карт. — Восьмидесятая автострада. Знаю, бывал, большая дорога и поганая… Ну, удачи. Хочешь совет? Солт-Лейк-Сити проскочи. Да и Юту заодно. Не съезжай с дороги.
Хаос взял карты:
— Спасибо.
— Да, кстати, в Неваде хрень какая-то военная… Карта, браток, это не территория. Вот и все, что я тебе могу сказать. Карта — не территория. Во всяком случае, теперь. — Он поднял голову и прищурился, глядя на солнце:
— Да.
— Я не хочу, чтобы он снова мне приснился, — с угрозой произнесла она. — Понятно?
— Я за ваши сны не отвечаю. Верните дочь и отпустите нас.
— Может быть, мы так и сделаем. — Старуха повернулась вместе с креслом к двери, и Мун явственно, почти физически ощутил, как переключается ее внимание. В голосе появилась растерянность, мысли теперь блуждали неведомо где. Человек в сером подошел и взялся за подлокотники кресла.
— Но не сейчас, — сказала она.
Ему принесли воды и бутербродов, сводили в ванную. Затем убрали поднос и поставили койку, отчего комната уподобилась тюремной камере. Когда вышел последний человек в сером, он встал и попробовал отворить дверь. Она оказалась на запоре. Он вернулся в койку и долго лежал, невидяще глядя в зеленый туман, что заполнял комнату.
Он уже вспомнил, что его зовут Хаосом. Но еще он знал, с убежденностью, которую показал на допросе, что его фамилия — Мун. Он улавливал в себе отчетливый привкус двух жизней. Оба набора воспоминаний, казалось, отступили в некую далекую точку. Вместе со смутными представлениями о жизни до катастрофы и сном о доме у озера.
Мун и Хаос сообща владели этими воспоминаниями. Точно так же, как и телом.
Впрочем, когда человек в сером привел к нему дочь, он быстро обернулся Муном. Как ни крути, у Хаоса дочери не было.
Этот человек не походил на других. Он был постарше, не столь напорист и самоуверен, и смахивал на чокнутого. Волосы были седы, а глаза казались изношенными, как будто он слишком подолгу разглядывал в зеленом мареве бесчисленные ряды крошечных буковок. Он скользнул в комнату Муна и прижал палец к губам, а следом вбежала девочка, бросилась к лежащему на койке «отцу» и обвила его руками.
Линда явно не возражала, чтобы он был Муном. Она плакала, прижимая голову к его груди, а он обнимал ее и водил рукой по волосам, и некий инстинкт заставлял его шептать: «Все хорошо, все будет хорошо». Хотя ему очень слабо в это верилось.
— Хаос, — сказала она, — давай вернемся. А то засосет.
— Линда…
— Мелинда, — поправила она. — Ну, давай, Хаос! Этот дядька нас отсюда выведет.
— Девочка вспомнит, — сказал старик, — даже если я забуду.
— Вы кто?
— Кто б я ни был, я устал, — сказал незнакомец. — У меня очень тяжелая работа, а теперь из-за тебя она еще тяжелее. Я хочу, чтобы ты ушел. Ну, пожалуйста.
Старик нервно почесал нос, а затем одарил Муна куцым подобием улыбки. Даже кивнул, словно объяснил больше, чем достаточно.
— Что я делаю не так? — спросил Мун.
— Ты ей душу травишь, вот что. У меня правда забот полон рот, ты даже не представляешь сколько. Когда ты ей делаешь больно, ты делаешь больно всем. И конечно, в конце концов тебя за это прикончат.
— Кому? Кому я делаю больно?
— Элайн, — ответил старик, не шевеля губами. — Позор, ты даже ее имени не знаешь. Да кто мог вообразить, что ты сюда пролезешь, не зная даже ее имени?!
— Старухи?
— Да, — предостерегающим тоном изрек седой. — Элайн — пожилая женщина.
Мун перевел взгляд, на свою дочь. На щеках, покрытых шелковистым и рыжим, как у лисы, мехом, блестели влажные дорожки. Он впервые за много лет видел лицо дочки, но оно вовсе не показалось ему необычным.
Он снова посмотрел на седого и попросил:
— Скажи, ты кто?
Раздался долгий свистящий вздох, исполненный, казалось, великой муки. Затем старик ответил:
— Психиатр. Ты хоть знаешь, грязное ничтожество, что это за профессия? Моя работа — оберегать Элайн от кошмаров вроде тебя. — Он снова вздохнул, на сей раз вздох перешел в самоуничижительное хихиканье. — И вот я здесь, — вымолвил он с неискренней беспечностью. — Делаю свое дело. Мун ничего на это не сказал.
— Мелинда мне поведала о твоем бегстве из Малой Америки, — произнес седой. — И о проблемах со снами. Ты мне тут просто не нужен. На Элайн очень плохо действуешь, а что для нее плохо… — Психиатр не договорил. Он рванул воротник и выпучил глаза, словно задыхался.
Линда, или Мелинда, дернула Муна за руку.
— Ладно, — сказал Мун. Уж лучше в зелени, чем взаперти на узкой койке. Держа девочку за руку, он следом за психиатром вышел из комнаты.
На этот раз Мун увидел коридор, хотя было бы на что смотреть: огнетушитель да ряды пустых стеклянных ящиков. Он поймал собственное отражение в стекле. Неприятный сюрприз — небрит, волосы всклокочены. Таков Хаос, предположил он.
Они прошли через несколько дверей. Последняя вела в воздушный шлюз, она отворилась с шипением, а когда они вошли в тесноту шлюза, вокруг сгустился зеленый туман. Мун даже не успел взглянуть напоследок на дочь.
Старик вывел их наружу, на мягкую влажную траву. В зелени стрекотали сонмища сверчков. Психиатр схватил My на за плечо:
— Сюда.
Он подвел Муна и девочку к веревке, привязанной к дереву; она была натянута горизонтально на высоте в половину человеческого роста.
— По этой дороге пройдете через город. Скоро полночь, к утру будете на автостраде. Пожалуйста, уходите.
Одежда на Муне промокла от пота; под натиском ветра он задрожал. Он вспомнил автостраду, машину, которую оставил на окраине туманного города, а в багажнике той машины полным-полно всякой снеди и воды, и тут он подумал, что девочка, которую он держит за руку, — вовсе не его дочь.
— Хаос, ну пошли, — тихо сказала Мелинда.
Хаос дотянулся до веревки, повернулся и зашагал по траве на звуки шагов психиатра. Настиг его и схватил за шиворот у самой двери — для этого пришлось пуститься бегом.
— Чем это я душу травлю твоей Элайн?
— Самим твоим существованием, жуткое ты создание! Отцепись!
Хаос еще крепче сжал ворот:
— Объясни. Психиатр застонал:
— Ты что, не понимаешь сон?
— Нет.
— Со дня катастрофы… — он жутко закашлялся, — ..нам снится одна зелень. Не только горожанам, но и нам тут, на холме. Даже тем, кто на очистке работает. Большинству снится Элайн, ее голос, снится, как она с нами разговаривает, успокаивает… всегда так было! Понимаешь? И тут вдруг твоя девчонка да тот гнусный толстяк из пустыни! Первый наш визуальный сон за много лет. Для тех, кто в зелени живет, это вообще первое зрелище после катастрофы.
— Ну и что?
— А то! Элайн чувствует: если мы в снах будем видеть, то уже не сможем терпеть зелень.
— Она считает, что визуальный сон — моя вина?
Это и есть твоя вина. Нет. Сны — из-за Келлога. Он меня преследует.
Психиатр хихикнул:
— Как скажешь. Но раз он с тобой пришел, то с тобой и уйдет.
Хаос молча отпустил ворот старика. Психиатр буркнул что-то себе под нос.
— Бессмыслица какая-то, — сказал Хаос. — Зелень — не проблема. Достаточно отойти на несколько миль…
— Зелень — везде, — сказал психиатр. — Это ты — бессмыслица.
— Чего же тогда боится Элайн? Если я — бессмыслица, то чем я опасен?
— Элайн не боится, — сказал психиатр. — Она в ярости. Это я боюсь. Ты — ошибка, чья-то ужасная ошибка, кем бы ты там себя ни мнил, и ты должен отсюда убраться. Туда, откуда пришел, в поганую пустыню из сна.
— Я уберусь, — пообещал Хаос, — но не туда.
— Какая нам разница куда? Может, вообще сгинешь, едва мы тебя забудем.
Разговор начал действовать Хаосу на нервы.
— Нельзя жить, как вы живете. Топтаться на месте в непроглядном тумане.
— А я и не топчусь, — возразил психиатр. — Я работаю в Белом Уолнате. Но если б и не работал, все равно предпочел бы зелень пустыне с вонючими бешеными скотами.
Хаос повернулся и отыскал дерево, подле которого стояла, держась за веревку, Мелинда.
— Я просто хотел сказать, что ваш подвиг никому не нужен. Можешь так и передать Элайн.
— Прошу прощения, мой маленький несимпатичный дружок, — ответил психиатр, перебирая ключи в звенящей связке, — но Элайн не слушает голоса из снов. Она их создает. — Зашипел воздушный шлюз. — Спокойной ночи.
Они брели всю ночь. Сначала веревки-проводники довели их до города, затем — по улицам — до скоростной трассы. Люди навстречу не попадались, только бродячий пес учуял путников, когда они спускались с холма, и тащился за ними по всему городу. Невидимый в зелени, он семенил позади, принюхивался к следам и лишь на автостраде повернул восвояси. Веревка закончилась у брошенной бензоколонки. Хаос и Мелинда пробрались между домами и поднялись по скату дорожной развязки. На автостраде, в стороне от деревьев, сразу затих стрекот сверчков и заметно похолодало. Они вышли на травянистую разделительную полосу и зашагали навстречу ветру.
Из зелени они выбрались перед самым рассветом. Непроницаемый туман внезапно приобрел объемность; они поднимали руки и видели в дымке шевелящиеся пальцы. Через минуту они взглянули друг на друга и улыбнулись. Вскоре появились звезды.
Затем впереди осветились вершины гор. Хаос и Мелинда повернулись и увидели солнце, ползущее вверх сквозь туман. Они пошли дальше, но вскоре уселись на траву — созерцать в благоговейном молчании. Он снова был Хаосом, однако часть его существа — как бы нелепо это ни звучало — уже много лет не любовалась восходом.
Наконец он встал, чтобы идти дальше, но девочка уже уснула в высокой траве разделительной полосы. Он поднял ее и понес через автостраду к сухому и тенистому местечку в кустах. Уселся на траву в нескольких футах, чтобы и за ней присматривать, и за дорогой наблюдать.
Он размышлял об Элайн. Наверное, она по совету психиатра забудет Хаоса и Мелинду, сотрет их визит в памяти как досадное отклонение от нормального хода вещей. Он подумал о снах Келлога, о том, как сам он, Хаос, служил своего рода антенной, о том, как пришел в этот город и стал My ном, но раздумья эти ни к чему не привели, и он выбросил их из головы.
Хватало других забот. Например, о пище и воде. Быть может, в этих горах есть ручьи, но они пока не попадались на глаза. Не встречалось на дороге и дичи. Вероятно, поесть можно лишь в другом городе, значит, надо добраться до него, где бы он ни находился. А у Хаоса уже родилось подозрение, что в городах его не ждет ничего хорошего.
Некоторое время он рассматривал пустую автостраду, затем, решив, что надо чем-нибудь заняться, встал, повернулся кругом и пошел по траве, достававшей до пояса. Он искал воду. Но не нашел. Он вспомнил свое логово в Комплексе и обругал себя за отъезд. Там намного лучше, чем в этих горах. Там все привычно, а тут он не в своей тарелке, один на один с неизвестностью. И ни сигарет, ни спирта… Тоска.
Печально вздохнув, он вернулся к Мелинде, улегся рядом и уснул.
В середине дня их разбудил хиппи из пикапа. Хаос так и прозвал его, едва увидел: хиппи из пикапа. Как в анекдоте. Они проспали весь день; снов, насколько запомнилось Хаосу, он не видел. Проезжий остановил грузовичок на автостраде в нескольких футах от спящих и подошел к ним по траве:
— Фью-у! Оба-на! Эй, котята, чего это вы тут тусуетесь?
У него были вислые светлые усы и длинная бахрома соломенных волос вокруг лысины. Он носил джинсы-варенки и просторную рубашку в цветочек. Хиппи, сразу понял Хаос. Он знал, кто такие хиппи, и это лишний раз опровергало теорию Келлога, будто не было никакой мировой катастрофы. В Малой Америке и Хэтфорке хиппи не водились. Значит, было что-то такое, что очистило эти места от хиппи.
Хаос помахал рукой. Мелинда все еще спала.
— Э, а где колеса-то ваши? Да вы, никак, на своих двоих хиляете? Изумрудный город? Только что выбрались, ага? Э, браток, а это что еще за волосатое чудо-юдо?
Разбуженная незнакомым голосом, Мелинда села и недоуменно уставилась на хиппи. Тот двинулся к ним вихляюще-пританцовывающей походкой, остановился в нескольких футах, достал носовой платок и вытер взмокший лоб.
— Жарковато, браток. Э, да это же девчонка! Конфетка-малолетка!
— Изумрудный город? — спросил Хаос. — Ты об этом? — Он указал в сторону зелени.
— Ага, зеленые чертики, страна слепых. А в чем дело? Программа Элайн не в кайф? Не смею тебя осуждать.
— Ты там жил?
— Не-а. Со мной, браток, у Боженьки неувязочка вышла, не пробивает мои мозги вся эта сонная шизуха. Иммунитет у меня, врожденный детектор лабуды. Я в Калифорнии кантовался, — он указал пальцем за плечо, на горы, — но после большой бучи ломанул сюда. Остохренела толчея, на простор потянуло. — Он быстренько изобразил этакий танец: локти ходят ходуном, колени стукаются друг о дружку. — На кордоне с Элайн и ее котятами повстречался. Ну, поту совался с ними, полюбовался, как они туманом давятся, как им шавки дорогу вынюхивают. Не-а, не по мне такой сценарий. Короче, взял да и осел вот тут, на Полосе. А что, браток, тут кайфово. Простора, чтоб ты знал, — хоть попой ешь. И ни души, кроме меня и макдональдян.
— Ты что, в зелени видишь?
— Я ж говорю, иммунитет. Бывает, заезжаю туда — просто так, постебаться. Таскаю у них из-под носа жратву и барахло, правда, разок-другой меня чуть не прихватили. А вообще-то сейчас я их не трогаю. Нам нечего сказать друг другу.
— А у тебя… есть вода в машине?
— Вода? А чего ж не быть. Погодь. — Он повернулся и завихлял-затанцевал к насыпи. Хаос поглядел на Мелинду, та слабо улыбнулась. Он не успел ничего сказать: хиппи вернулся с флягой в камуфляжном чехле. Хаос и Мелинда напились, а тем временем хиппи болтал без умолку:
— ..Ну а вообще, на Полосе у меня всего до фига. Чего надо и чего не надо. Но как-нибудь придется взять дробовик, их на Полосе прорва, под каждым прилавком — ствол. Так вот, прихвачу вольту, загляну к ребятам в зелень и шлепну Элайн. Бац, и нету. Шлепну и погляжу, что дальше будет. Хотя… наверняка еще какую-нибудь лабуду вшивую придумают. У этих котов, чтоб ты знал, в чайниках не мозги, а одно дерьмо собачье, натурально!
— А что стряслось в Калифорнии?
— Да то же самое, что и везде, только покруче, чтоб ты знал, это ж Калифорния. Ты тамошний?
— Не знаю.
— Ага, понимаю. Везде какая-нибудь хреновня, куда ни плюнь. Но ежели по выговору судить, так ты вроде оттуда. Нездешний у тебя выговор, чтоб ты знал.
— Говоришь, в Калифорнии то же самое, что и везде… — не без смущения проговорил Хаос. — То же самое — это что?
Хиппи пожал плечами.
— Ну, начиналась там хрень какая-то, чтоб ты знал, ну и все. Не то чтобы по-другому, не так, как везде. Ну, переломили ситуацию, локализовали. Ну и мура эта со снами, да ты и сам знаешь. В каждую башку забрался Боженька, и тут вроде все разом просекли, до чего же он, Боженька, сдвинутый по фазе. Хотя для меня — не ахти какой сюрприз.
"Узнал ли я что-нибудь новое?» — подумал Хаос.
— Ты не скажешь, давно это было? Хиппи запрокинул голову и сощурил глаз:
— Хорошенький вопросик. Ну, я бы сказал, на Побережье это стряслось недельки за две до того, как я отвалил. Не знаю, может, семь месяцев назад, может, восемь. А то и год. Почти.
— Год?! — выпалил Хаос. — Это невозможно! Я жил…
— Да брось ты, все возможно. — Недоверие Хаоса, похоже, рассердило хиппи. — И я тебе скажу, где ты жил: в чьем-то сне. Может, ты и сейчас там или скоро будешь. Так что расслабься. Хочешь глянуть на Полосу?
Хаос повернулся к Мелинде, та пожала плечами.
— Ну конечно, — сказал Хаос. — Ты говоришь, не один тут живешь?
— С макдональдянами, — тщательно выговорил хиппи. — Впрочем, это только я их так называю. Отпадные мужики, чтоб ты знал. Хочешь, познакомлю?
— Не знаю.
— А как насчет похавать?
— Да, — сказал Хаос. Впервые за долгий срок ему задали легкий вопрос.
— Тогда двинули.
Хаос и Мелинда подошли вслед за хиппи к грузовичку. С близкого расстояния Хаос увидел сходство с маленькими автомобилями из пустыни, с машиной из его сна. Пикап был сделан из легкого пластика и покрыт солнечными панелями.
— Интересная машина, — сказал Хаос. — Новая модель?
— Моя тачка, браток, — моя подруга. Куда я, туда и она. Опусти-ка стекла…
— Там, где я жил, таких нет, — сказал Хаос без особой уверенности. То есть он был прав, подразумевая Хэтфорк, но мог заблуждаться насчет далеких воспоминаний, растормошенных снами.
— Ну так ты, значит, точно нездешний, — сказал хиппи. — И не из Калифорнии. — Придя к этому выводу, он, казалось, раздулся от самодовольства. Как будто решил чрезвычайно сложную задачу.
Он расположился на водительском сиденье и открыл правую переднюю дверцу.
— Сюда ее сажай, браток, в аккурат между нами, — произнес он, глядя на Хаоса, словно не решался обратиться к Мелинде.
Лишь проехав пять или шесть миль по пустой автостраде, они заметили первые признаки Полосы. Всю дорогу хиппи не закрывал рта.
Полоса начиналась со стоянок для грузовиков и приземистых блочных мотелей, все они были необитаемы. Затем пошли бензоколонки, магазины сувениров, закусочные, автосалоны и топлесс-бары; все неоновые вывески горели среди бела дня, и нигде не было ни души. Полоса тянулась несколько миль, голова шла кругом от ее однообразия. Хиппи махнул рукой вперед.
— Все тут, браток, все на свете.
— А почему все светится? — спросил Хаос.
Хиппи похлопал по приборной доске.
— Солнечные батареи, браток. Полная автономность, чтоб ты знал. Наверное, так и будет полыхать, пока кто-нибудь не повырубает все к хренам собачьим. Но до этого еще целая вечность. А пока солнце льется на весь этот никчемный неон, а неон день-деньской подмигивает в ответ солнцу, и некому, кроме меня, поторчать от такой красотищи. Я вот что думаю: может, прошвырнуться по Полосе да и вырубить все на хрен? Так бы и сделал, да кто мне за это заплатит? Не солнце, браток, уж это точно.
Они въехали на стоянку перед зданием из оранжевой и желтой пластмассы. «Макдональдс», вспомнил Хаос. В Хэтфорке не было ни одного ресторана этой фирмы, но в Малой Америке был — конечно, заброшенный, все украшения содраны. Этот же бодро сиял. Благодаря солнечным панелям, разумеется.
Хиппи остановил машину и повел их в здание, снова пообещав по пути:
— Вам эти коты понравятся. Отпадные мужики.
В ресторане было светло, но тихо; ни единого человека на виду. «Не чокнулся ли этот хиппи? — возникла мысль у Хаоса. — Может, макдональдяне существуют лишь в его воображении?"
— Посетители! — заорал хиппи. И через лабиринт пластиковой мебели проводил спутников к стойке.
Макдональдяне появлялись один за другим, бесшумно выныривали из кухни. Три тощих, как жерди, белых привидения, каждое лет двадцати, может, чуть старше. На всех — замасленные белые комбинезоны с эмблемами компании. Двое задержались у жаровен, третий подошел к кассовому аппарату.
— Привет, Бойд, — выдавил он с печальной улыбкой. Хаосу бросились в глаза россыпи прыщей на щеках паренька.
— Салют, Йохансон, — ответил хиппи Бойд. — А у вас, котята, не ахти видок. Надо же и клевать чего-нибудь.
— Да ладно тебе, Бойд. Убавь громкость. Ты же знаешь, мы свое не едим. Запрещено.
— Брось ты, браток! Если б ты меня спросил, я б тебе сказал: самое время начхать на все запреты.
Йохансон пожал плечами:
— Чего хочешь?
— Погоди, браток, не гони. Я, браток, гостей привел в ваше распрекрасное закусочное заведение. Йохансон, это Хаос, Хаос, это Йохансон. — Он назвал двоих на заднем плане:
— Стоуни, Малыш, это Хаос.
Стоуни и Малыш кивнули и уставились в пол. Ни один не взглянул на Мелинду. Бойд указал на подсвеченное меню над стойкой:
— Выбирайте что хотите. Деньжата имеются?
— Деньжата? Нет. Там, где я жил, они больше не в ходу.
— Нет проблем, браток. На мой счет. — Он прошептал Хаосу на ухо:
— Бабок тут кругом уймища. Штабеля. Я этим котам все втолковываю: взяли б хоть маленько, чтоб за еду платить. Но они не имеют права самовольно оставлять заведение. Тоже запрещено.
Хаос изучал меню.
— Я возьму только бургер. Думаю…
— Э, браток, бери пару бургеров, они мелкие. И жареной картошки. Мы в Сэшэа все-таки.
Хаос не стал выяснять, что такое «Сэшэа».
— Ты не против бургеров? — спросил он Мелинду. Она кивнула, нервно стреляя глазами. — Хорошо, давай четыре бургера и две, гм, порции картошки, — сказал он Йохансону.
Йохансон наклонился и повторил заказ в микрофон, затем отстукал его на кассовом аппарате, на клавишах с рисунками блюд. За его спиной Малыш вытащил из морозильника коробку замороженных булочек, а тем временем Стоуни включил фритюрницу.
— Созрел? — спросил Йохансон Бойда.
— Конечно, браток. Мне — коронное блюдо.
— Да ладно тебе, Бойд, — заныл Йохансон. — Давай не будем, а? Коронное — это бургер-кинг. Ты же знаешь, я не умею…
— Ладно, пошутил, пошутил. Биг-мак, да как полагается: с грязью, машинным маслом и бумагой.
— Биг-мак, — сказал Йохансон в микрофон. Он вручил полный счет Бойду, тот расплатился.
— Давайте-ка сядем, — сказал хиппи. — Чтобы кухню раскочегарить, им время требуется. — К облегчению Хаоса, Бойд отвел его и Мелинду к столику у противоположной стены зала. Хаос не хотел за едой смотреть на макдональдян. Бойд откинулся на спинку стула и ухмыльнулся:
— Ну, что я вам говорил?
— Значит, на Полосе только они остались? — спросил Хаос.
— Не считая меня и енотов.
— Что-то не понимаю я… Почему…
— Браток, эти котята — с гор. Считай, что из яслей выползли. Может, даже телек ни разу не смотрели. Мы тут, браток, балакаем на аппалачском. Табачная дорога. Они сюда, на Полосу, с гор спускаются и находят работу за три пятьдесят в час, и это все, что им известно о жизни. Свод инструкций компании — их Библия. Короче, когда все смылись с Полосы, эти котята застряли, потому что ничего другого не знают.
— Но почему они думают…
— Браток, они вообще не думают. В том-то все и дело. Для этих сосунков Рональд Макдональд все равно что Элайн для котов из зелени. Они живут, чтобы служить. Я их зову макдональдянами, потому что теперь эта страна — Макдональдия. Просто еще одна хрень.
— Как же еда не кончилась?
— Шутишь? Тут холодильники — битком. Сами ни к чему не прикасаются, а я — единственный посетитель. Но я эту парашу жру не чаще двух-трех раз в неделю. Больше на консервы из супермаркета налегаю, да, кстати, не забыть бы: надо в следующий раз банок привезти, когда сюда наведаюсь. Овощей там или еще чего-нибудь с витаминами. Хреново эти котята выглядят, браток, ой, хреново.
— Четыре бургера, две порции картофеля и биг-мак, — сказал Йохансон в микрофон.
Посетители направились к стойке. Стоуни и Малыш все еще возились с гамбургерами — ловили, когда те падали с транспортера, сооружали биг-маки, укладывали в пеностироловые коробки. Хаос взглянул на Бойда, тот поднял руки и улыбнулся.
— Насчет хлеба им расскажи, — велел он Йохансону.
Йохансон пожал плечами:
— Мы, ну, не можем просто четыре бургера дать, надо с хлебом. Суем в коробку и на десять минут — на подогрев. — Он показал сияющий оранжевый бункер, где собирались готовые гамбургеры. — Ежели, ну, через десять минут бургеры не продадим, то хлеб выбрасываем, потому как, ну, гарантируем свежесть. — Он вытер руки о черный от сажи передник и ухмыльнулся.
Бойд многозначительно поднял брови. Посетители отнесли подносы к столику и принялись за еду. Хаос и Мелинда вмиг умяли два гамбургера.
— Я ж тебе говорил, они мелкие, — сказал Бойд. — Хочешь еще? — Он достал пригоршню купюр и придвинул их к Хаосу по столу. — Дуй, только поторопись, ради Бога, пока они хлеб не выбросили.
Хаос подошел к стойке и взял из-под раскаленных спиралей еще два гамбургера. Макдональдян это явно обрадовало.
После еды троица вернулась на парковочную площадку. Бойд заметил, как Хаос разглядывает два автомобиля на солнечной тяге, и сказал:
— Ну что? Тачку хочешь? Только не из этих, браток. Мы тебе новехонькую сыщем. Пошли.
Он подвез их к автосалону в полумиле от ресторана. Небьющееся стекло витрины, высаженное из рамы, лежало на полу застывшими волнами. В здании стояли четыре машины, еще десяток — на прилегающей территории.
— Хочешь грузовичок вроде моего? — спросил Бойд. — Или из этих грейпфрутовых семечек?
Хаос протянул руку в сторону самого маленького автомобиля на площадке, он больше всех походил на машину из его сна. Взглянул на Мелинду, та кивнула.
— А что, годится, — сказал Бойд. Пока Бойд рылся в офисе, Хаос и Мелинда перебрались через стекло. Хиппи появился с устройством величиной с книгу — разноцветный пластик, логотип. На площадке Бойд включил штуковину и велел Хаосу прижать ладонь к передней панели. Та ненадолго осветилась. Затем Бойд приложил устройство к замку на дверце машины.
— Давай пробуй, — сказал он. Хаос поднес ладонь к двери. Щелкнул замок, заурчал двигатель.
— По дороге хочешь двинуть? — спросил хиппи.
— Вообще-то я думаю Калифорнию посмотреть, — ответил Хаос.
— Вот это клево. Ага, клево, — произнес Бойд так, будто очень сомневался. — Погодь. — Он отошел к своему пикапу и вернулся с ворохом карт. — Восьмидесятая автострада. Знаю, бывал, большая дорога и поганая… Ну, удачи. Хочешь совет? Солт-Лейк-Сити проскочи. Да и Юту заодно. Не съезжай с дороги.
Хаос взял карты:
— Спасибо.
— Да, кстати, в Неваде хрень какая-то военная… Карта, браток, это не территория. Вот и все, что я тебе могу сказать. Карта — не территория. Во всяком случае, теперь. — Он поднял голову и прищурился, глядя на солнце: