Хаос заказал сэндвич с ветчиной. Фолт изучал меню, заставляя девушку ждать, наконец хихикнул.
— Ну, даже не знаю, — проговорил он, поднимая взгляд. — Тут этого нет…
— Да? — раздраженно произнесла официантка. Она была молода, а потому, естественно, сразу надула губы.
— Нельзя ли подать «голову Палмера О'Брайена на блюде»?
В зале воцарилась такая тишина, что Хаос услышал, как ерзают на стульях посетители. Все до одного повернулись и уставились на Фолта. Официантка качнулась на каблучках и брезгливо поморщилась.
— Да я просто шучу, — хихикнул Фолт. — Мне — то же, что и ему…
Но официантка уже уходила, и Хаос не был уверен, что она расслышала последние слова Фолта. И она ничего не записала — карандаш так и остался за ухом.
С саркастической миной на лице Фолт передвинулся в глубину кабинки. Очень не скоро в зале возобновились спокойные разговоры.
— Бараны гребаные, — сказал Фолт. — Мне и денег предложи, не стану жить в этой сраной мыльной опере. Понаштамповали себе жестяных телезвезд, тащатся от них…
Это прозвучало недостаточно тихо. Снова оборвались разговоры, снова все напрягли слух. И услышали довольно громкое «Бе-е-е».
— Билли, — мягко произнес Хаос, — может, где-нибудь в другом месте поедим?
— Не пойдет, — отрезал Фолт. — Я жрать хочу.
Они были в центре внимания. Вернулась официантка с подносом, все посетители, затаив дыхание, смотрели, подойдет ли она к столику чужаков. Она подошла и положила один-единственный бутерброд с ветчиной — перед Хаосом. Со всех сторон полетел шепоток.
Хаос попытался замять скандал — передвинул бутерброд на середину стола, разрезал пополам. Но Фолт отодвинул тарелку.
— Где моя хавка? — громко спросил он. Официантка удалялась, изящно покачивая бедрами.
— Сука! — выпалил Фолт. Он повернулся к сидящим позади вакавилльцам и состроил рожу. Упавший духом Хаос откусил краешек треугольной половинки бутерброда. Аппетита как не бывало.
Фолт снова проблеял, затем демонстративно опростал над столом карман кожаной куртки. О поверхность стола звякнули шприц для внутривенных инъекций и закупоренный пузырек. Фолт воткнул иглу в пробку, перетянул в цилиндр содержимое пузырька и стал закатывать рукав.
Посетитель, сидевший напротив, пошуршал в кармане пиджака, достал книжку билетов и стал царапать карандашом по бумаге, словно пародировал официантку, принимающую заказ. И еще человек пять-шесть, точно по команде, открыли точно такие же книжки и торопливо застрочили авторучками и карандашами. А Фолт смотрел на них и ухмылялся. Посетитель из-за столика напротив и толстуха, мать круглолицего мальчика, подскочили одновременно и протянули Фолту заполненные билеты.
— Я первая, — поспешила заявить толстуха, вклиниваясь перед мужчиной.
— Нет, это я первый их увидел, — сердито возразил мужчина.
— Мы все их увидели, — сказала женщина. — Но это ничего не значит. Мы их увидели еще в тот момент, когда они входили. — Она протягивала билет Фолту, а тот, чтобы поднять вену, хлопал себя по предплечью.
— Советую взять, — сказала она. — А то ведь и второй могу выписать, за сопротивление при вручении…
— Мадам, идите в жопу. — Фолт сделал себе укол.
— Прекратите! — Мужчина слишком далеко зашел, чтобы просто так сдаться. — Здесь этого делать нельзя!
— Лучше взять билет и уйти, — сказала женщина.
— А я не думаю, что это лучше. — Фолт положил шприц на стол. — Я не здешний, понятно? А там, где я живу, не принято совать людям билеты.
— Отдайте этому. — Человек, сидевший в кабинке за спиной Фолта, показал на Хаоса. — Он здесь живет. И это он привез сюда нарушителя. Пусть это послужит ему уроком.
— Дельный совет, — благодарно произнесла женщина. — Извольте. — Она протянула билет Хаосу, тот взял и положил в карман. Он хотел уйти, но отчего-то не мог даже пошевелиться.
В этот момент вернулась официантка, а по пятам за ней шествовал пахнущий горелым жиром багроволицый повар с сеточкой на шевелюре.
— Убирайся, — сказала она.
— Пошла в жопу, — не остался в долгу Фолт.
— Я позвонила в правительство, — сообщила официантка. — Сюда уже едут. Не уйдешь по-хорошему — очень пожалеешь. Пшел вон!
— Не уйду, пока не получу свой бутерброд. Или пока не приведете ко мне самого Палмера О'Брайена.
— Ну, это, пожалуй, можно устроить, — прорычал повар, — но ежели до этого дойдет, тебе будет не до шуток.
— Вообще-то я хочу, чтобы Палмер О'Раздолбайен принес мне бутерброд и пел серенады, пока я буду жрать, — издевался Фолт. — Вот это был бы номер!
— Ладно, ты, козел! — Повар оттолкнул официантку, схватил Фолта за ворот, выдернул из кабинки и швырнул к двери. Хаос поднялся сам и взял мотоциклетный шлем. Пузырек и шприц остались на столе. Человек, который выписал билет, официантка и еще несколько посетителей поспешили за ним к выходу. У крыльца вокруг Фолта и повара уже собралась толпа.
— Плати! — Повар толкнул Фолта в грудь.
Фолт плюнул ему под ноги и вызывающе опустил воротник куртки.
— Я не получил заказ.
В толпе несколько человек схватились за билетные книжки.
— Не возьмет, — предупредил кто-то. Другой показал на Хаоса:
— Вот этот сейчас — с бывшей женой Джеральда Биттера. Если он не возьмет, можно будет ей послать.
Хаос оттеснил повара и протянул Фолту шлем.
— Пошли, — сказал он.
Фолт снова плюнул, но повар не заметил. Его отвлек кто-то из посетителей — пытался вручить билет за самовольное оставление рабочего места.
— Думает, его по телевидению показывают, — презрительно говорила какая-то женщина.
Инцидент деградировал в перепалку между поклонниками Палмера О'Бранена, высыпавшими из ресторана, и посетителями из торгового центра, которые видели только, как повар выдворяет Фолта. Толпа возбужденно переваривала новость о звонке в правительство. «Кто сейчас приедет?» — спрашивали вака-вилльцы друг друга. Сам президент Кентман, заявил какой-то пустомеля.
Хаос и Фолт проскользнули на стоянку автомобилей.
Как оказалось, Фолт не знал обратной дороги к дому Иди. Просто взял и приехал, настроясь на сны Хаоса, объяснил он вновь. Пришлось выбираться из города на трассу и ехать по ней на восток, а после возвращаться назад, отыскивая нужную развязку. Ориентир — заляпанная розовым машина — бесследно исчез, вероятно, оставленное без присмотра имущество подлежало конфискации. Хаосу тотчас вспомнилась Мелинда. Кольнула совесть.
Едва Фолт затормозил перед домом, Хаос насторожился. Что-то не так. Микроавтобуса Иди не видать, на ее месте — чужая машина. У крыльца томилась на привязи черно-белая собака, она азартно залаяла, как только Хаос и Фолт спешились.
— Твою мать, — сказал Хаос.
— Чего?
— День Переезда.
— А, черт! Прости, старик.
Хаос поднялся на крыльцо, позволил собаке обнюхать его руку и постучал в дверь. Ему отворила чернокожая женщина средних лет.
— Простите, что побеспокоил, — сказал Хаос. — Тут до вас жила семья…
— Да?
— Вы их видели?
— Вообще-то они слегка задержались с отъездом. Чем могу помочь?
— Скажите, с ними была девочка… гм… с волосами по всему телу?
— Да. И взрослая дама. — Чернокожая смотрела мимо Хаоса и Фолта, на мотоцикл. — А кто спрашивает?
— Вы не знаете, куда они отправились? Они ничего не просили передать?
— Нет. Извините. — Она затворила дверь. Пока Хаос спускался с крыльца, подъехал Кули, затормозил за мотоциклом, вышел из машины и направился к Фолту. Хаос кинулся наперерез.
— Добрый день, Хаос, — сказал Кули. — Ищете Иди?
— Да как вам сказать…
— Ищете, я знаю. Я ее только что видел. Она очень встревожена, сказала, что вы уехали с каким-то старым другом. Я сказал, чтобы не беспокоилась, пообещал вернуться и найти вас. Это и есть ваш старый друг?
— Да. Билли…
— Иан. Рад познакомиться.
— Угу. — Фолт пожал ему руку.
— Вы откуда?
— Сан-Франциско. — Голос Фолта дрогнул.
— В самом деле? Давненько там не бывал. Что же вас к нам привело?
Фолт ткнул большим пальцем в сторону Хаоса. Это должно было выглядеть небрежно, даже вызывающе, но подвело выражение лица. Казалось, Фолт с перепугу утратил дар речи.
— Значит, старые друзья? — прокурорским тоном спросил Кули. — Слыхал, слыхал про скандал у торгового центра…
Фолт отступил на шаг. Он явно боялся. «Может, нутром почуял, что перед ним — правительственная звезда? — подумал Хаос. — Может, и он, как все местные, восприимчив к пропаганде?» С другой стороны, это казалось абсурдным: Кули на вид ничуть не солиднее повара из ресторана «Палмер О'Брайен», и его не поддерживает толпа горожан.
— Было дело, — ответил Хаос за Фолта.
Засим последовало напряженное молчание, очень скоро нарушенное громким смехом Кули. Фолт изумленно уставился на него, а затем подобострастно захихикал. И этим напомнил Хаосу Эджа.
— Было дело! — повторил Кули. — Тебе дали билет? — Он протянул руку.
Хаос достал билет из кармана, Кули внимательно его прочитал.
— Так, так. — Он разорвал листок надвое, затем — на четвертушки и уронил клочки в дорожную грязь. — На сегодняшний момент Иди и своих повесток хватает. И вообще, не ее вина. На сей раз. Это ты дал маху, если уж откровенно. Разве не твое невезение приманило в город этого маленького засранца?
— Что? — спросил Фолт.
— Что слышал. Ты сунул в банкомат фальшивую карточку. Обворовал здешних жителей. Нам тут не нужна хитрожопая шпана из Сан-Франциско. Давай сюда карточку.
Фолт отдал поддельную кредитку, Кули сунул ее в карман.
— Ладно, мотоковбой. Чтобы духу твоего в городе не было. Разрешаю только подкинуть старого друга к новому дому Иди. Посиди на крыльце, мне Хаос нужен на пару слов.
Фолт без звука поднялся на крыльцо.
— Знаешь, Хаос, вы с Иди — уникальное сочетание, честное слово. Да будет тебе известно, невезение экспоненциально. Если не хочешь лишних неприятностей, усовершенствуй радар, и побыстрее. Научись за версту чуять такие вот сюрпризы. — Он указал подбородком на Фолта.
— Где Иди?
— Я дам адрес. Но хочу кое-что взамен. Чтобы ты дал слово в понедельник прийти на тесты.
— Я могу найти дом Джеральда, — показал Хаос в сторону городского центра. — Дождаться, когда она приедет за мальчиками. Обойдусь и без твоей помощи.
— Ты не понимаешь. Думаешь, я тебя цепляю на крючок. На самом деле я хочу помочь. Надо пройти тесты, осесть тут, у нас, зарегистрироваться. Мы тебя и на сменную работу оформим. Наш экипаж приветствует вас, пристегните ремни и расслабьтесь хоть ненадолго. Тесты просто помогают жить нормальной жизнью. Неужели ты думаешь, что все мы тут затравленные параноики? Неужели думаешь, что все мы тут — такие же, как Иди? Не упусти свой шанс, и скоро сам все увидишь.
— Ты хочешь, чтобы я расстался с Иди.
— Ладно, Хаос. — Кули растянул рот до ушей. — Как знаешь. Вот я здесь, перед тобой, готов дать ее адрес, пытаюсь убедить насчет тестов, а их надо пройти обязательно, если хочешь тут остаться с Иди или без Иди, а ты намекаешь, что лучше проведешь ночь с Джеральдом. Как знаешь.
Хаос промолчал.
— В понедельник ей на работу… Пускай утром заодно подвезет тебя к моему офису. Гестирование займет часа полтора.
— Хорошо, я подумаю. — Сказав это, Хаос ощутил себя сломленным.
— Вот и прекрасно.
Кули дал ему адрес, и Хаос сразу почувствовал, что его надули — Иди поселилась в считанных кварталах отсюда. Едва машина Кули скрылась из виду, Фолт исторг поток бессвязных ругательств. Хаос не стал выяснять, почему он так долго ждал.
— Мне надо поспать, — рассеянно произнес Фолт, когда они остановились перед трехэтажным многоквартирным домом. Иди досталась квартира на третьем этаже. — А то застряну тут…
— Ага, хорошо. — Хаосу хотелось скорее подняться к Иди. Надо было поразмыслить.
— Так что давай там, улаживай, — продолжал Фолт, — а утром я за тобой подскочу. Годится?
— Что?
— С утра пораньше, пока город не проснулся. Сбежим от твоих приятелей-фашистов. Смажем пятки, пока они будут утренний кофе варить.
— Ну, не знаю…
— Ты же в Сан-Франциско хотел, помнишь? Там тебя Кэйл ждет.
— Не знаю. Я вообще не знаю, что делаю. — Хаосу не хотелось расставаться с Иди. А еще не хотелось проходить тесты на везучесть. Большой беды не будет, если завтра Фолт вернется, решил он. А сам он не поедет, если не захочет.
— На, — сказал Фолт. — Он вытащил из рюкзачка черный пластмассовый параллелепипед. — Кэйл просил передать. Тебе видак понадобится.
— Видак?
— Спроси у Иди. Они тут, наверное, почти в каждом телеке. Она знает.
Хаос взял кассету.
Фолт закурил сигарету и принял горделивую позу — восстановил образ мятежника, разрушенный Кули. Застегнул ремешок шлема и завел двигатель.
— До завтра, Эверетт.
Эверетт. Хаос мгновенно забыт.
Он унес это имя вместе с кассетой наверх.
Запись воспроизводилась минуты три. Из них две с половиной голова Кэйла — Кэйла Хочкисса — говорила, едва умещаясь в кадре. А начала она так: «Слышь, Эверетт, помнишь, когда нам было лет по двенадцать-тринадцать, мы с тобой поезд разукрасили?"
Хаос вспомнил. Они прошли по шпалам до конца пути, до парка, где ночевали составы. Там они достали из карманов аэрозольные баллончики с краской и один поезд разрисовали от колес до крыши, а затем вернулись на ближайшую остановку — ждать его появления. Но на скамейке под навесом их сморил сон, и поезда они не увидели. Кэйл был лучшим другом Эверетта. Наверное, вопрос был рассчитан на включение памяти, и он сработал.
Если и дальше так пойдет, подумал Хаос, я скоро привыкну к имени Эверетт.
— Хочу с тобой увидеться, — продолжал Кэйл. — Рад, что ты возвращаешься. Сдается мне, ты тут сумеешь помочь в одном деле.
Он замолк на несколько секунд и отвернулся от камеры, и Хаос почувствовал, что должен как-нибудь отреагировать, отозваться. Отчего-то лицо и голос на экране казались более реальными, чем все и вся, увиденное за долгий срок. Лицо и голос позволили ощутить вкус настоящей жизни. Жизни до перелома.
— Эверетт, ты был прав, — продолжал Кэйл. — Насчет причин ты прав на все сто. А все прочее — только следствия, надо разобраться с ними, чтобы найти причины, которые возникли, когда тебе было двенадцать или тринадцать. — Кэйл помолчал, затем уточнил:
— Причины роковых перемен. Когда ты был мальчишкой, тебе хотелось переделать все на свете, ты мечтал, чтобы мир взрослел вместе с тобой. И теперь это стало былью.
Хаосу хотелось верить, что этот темноглазый — его друг. Хотелось верить, что Кэйл скучает по нему, нуждается в его помощи. Знает его. Хаосу хотелось известности, такой известности, которая поможет узнать самого себя.
— Когда приедешь, обо всем поговорим, — сказал Кэйл. — Не хочу перегружать тебе психику. Просто я боялся, что ты маловато помнишь, чтобы вернуться. Что ты повернешь и снова сгинешь.
Кэйл отвел взгляд от объектива, и экран побелел. И — следующая запись: на черном фоне женщина в черном костюме, так что хорошо различимы только лицо и руки, плывущие в дымке пустоты. Она откинула руками волосы с лица, и камера придвинулась ближе. Женщина была красива.
Гвен. Невыразительное пространство на телеэкране очень напоминало затемненную ком-дату, где Хаос встречался с Гвен в снах.
— Эверетт. — Она поморгала и опустила взгляд. — Кэйл говорит, ты и правда здесь. Говорит, узнал об этом в снах. Но я-то больше не сплю. — Она тихо рассмеялась, взглянув на того, кто стоял за камерой. — Не знаю, что и сказать. Ладно, Эв, приезжай, навести меня. Хорошо? Хочу с тобой увидеться. Ну, все, наверное.
Камера еще несколько секунд подержала ее в кадре, затем экран почернел.
Иди научила Хаоса пользоваться видеомагнитофоном, затем села на стул и молча смотрела запись. Но, когда на экране появилась Гвен, она встала, ушла в спальню и затворила дверь. А Мелинда сидела на полу и нервно ерзала. Когда Хаос выключил телевизор, она сделала кислую мину и спросила:
— Где ты это взял?
— Тот парень дал, — рассеянно ответил он. — Я его, похоже, знал когда-то.
— Мотоциклист?
— Да.
— Что делать собираешься?
— Не знаю. — Он встал и постучал в дверь спальни. Не дождавшись ответа, вошел. Иди сидела на краешке кровати возле кипы белья.
— Тут одежду старую кто-то оставил, — сказала она. — Может, тебе подойдет? Но тогда твою придется выстирать.
— По-моему, лучше не брать ничего.
— Одежду брать можно. Что на тебе, то твое. Раз оставили — бери.
— Хорошо, — произнес он. — Примерю. Спасибо.
Она порывисто встала.
— Когда переоденешься, отнеси грязное в ванную. Я выстираю и повешу сушиться.
— Я, наверное, завтра в Сан-Франциско поеду.
— Ну и что?
— Наверное, не успеет высохнуть.
— Пахнет ведь, — сказала она. — Или выстирать, или выбросить. — Она отвернулась и вышла из комнаты. Хаос — следом, мимо Мелинды, которая снова включила телевизор.
В кухне Иди занялась осмотром содержимого холодильника и буфетов, но по ее движениям Хаос заподозрил, что она уже сделала это до его приезда. Оба молчали. Через несколько минут она достала коробку крекеров и пластиковую банку орехового масла с наклеенной вручную этикеткой и торопливо намазала несколько крекеров.
— В чем дело? — спросил Хаос.
— Мне не нравятся твои новые друзья, — жуя, ответила она.
— Это не новые друзья. Это старые друзья.
— Ну так вот, они мне не нравятся, особенно этот, утренний, единственный настоящий. Мистер Кожанка. Хаос, он же отвратительный! И уже втянул тебя в неприятности. :
Хаосу не хотелось обсуждать «заслуги» Фолта. Он сомневался, что у Фолта есть хоть одно достоинство.
— Что значит — единственный настоящий?
— Двое других — только изображения, — сказала она. — Телевизионные персонажи. Как в твоих снах. Я не верю, что они настоящие. Они — из тебя.
— Что за чушь? Иди, это же пленка.
— Чушь? А что не чушь, можно спросить? Кругом сплошная чушь. Я научилась не верить тому, что вижу по телевизору. И всем здешним… Каждый называет себя твоим другом, каждый прикидывается этаким симпатягой… Я думала, ты умнее.
— Иди, это не телепередача. Это видеопленка. Эти люди на пленке — мои знакомые.
— А по мне, они самые настоящие телеперсонажи.
— Иди, ты нелогична. И потом, дело-то в другом. Вот почему мне надо съездить. Йан говорит, я обязан пройти тестирование. Иди, он нас с тобой в покое не оставит. Из кожи вон вылезет, но разлучит.
У нее распахнулись веки, загорелись надеждой глаза.
— Хаос, это не важно. С Йаном как-нибудь справимся…
— Он из правительства, своя рука — владыка. Просто он сдерживается пока, думает, ты ему достанешься. Если я не уйду, он тебе жизнь сломает и назовет это большим везением. Разлучит с детьми.
С минуту она молчала, затем произнесла, не столько к Хаосу обращаясь, сколько к себе:
— Ты просто хочешь внушить, что уходишь ради моего же блага.
— Нет.
— Да. Говоришь, что иначе мне придется туго. А потом Йан скажет: вот еще одно доказательство твоего невезения. Если уйдешь, подтвердишь его правоту. Йан верно говорит, на меня все шишки сыплются.
— Нет. Если я останусь и пройду тесты, нам обоим придется плясать под его дудку. Я ухожу, потому что не верю в невезение.
— А почему бы не сказать прямо? Уходишь, потому что мечтаешь встретиться с той женщиной.
Слово «женщина» повисло между ними, зазвенело в тишине. И не нашлось у Хаоса ответа, способного изгнать его.
— Да ладно, чего уж там, — вздохнула Иди. — Тебе надо разобраться. А то все голову ломаешь. Я же понимаю. Надо ехать. — Помолчав, она добавила:
— И вообще, не могу я больше жить с твоими снами. Такое чувство, будто с ней сплю.
— Дело не только в ней, — сказал Хаос. — Главным образом во мне. Кем я был прежде — вот проблема.
— Ладно. — Она положила в рот крекер. — Больше не хочу об этом говорить.
Он почувствовал себя разбитым. Хоть и настоял на своем.
— А как же Мелинда? — спросила Иди.
— Можно, она у тебя поживет? — Он хотел уехать без Мелинды. Возможно, Иди сочтет это залогом его возвращения. Впрочем, он вовсе не был в этом уверен.
Она ответила не сразу:
— Хорошо.
Но Мелинда стояла в дверях кухни. Телевизор в гостиной работал вхолостую.
— Ты козел, — сказала она. — Хочешь сбежать к той девке. Он стушевался:
— Я денька на два…
— Что, думаешь, с тобой попрошусь? — Ее глаза наполнились слезами, но кривая ухмылка не допускала никакого сочувствия. — Подонок. Ничуть не лучше Келлога, и сны у тебя дурацкие. Ненавижу!
Ту ночь Мелинда и Иди провели в разных спальнях, а Хаос в гостиной сидел перед телевизором, пока не уснул. Разбудили его пробный лучик солнца и рев мотоцикла на улице.
Эверетт вспомнил Сан-Франциско. Фолт долго вез его по городу. Сначала — через Прикрепленный район, затем — в гору, на Нигдешний проезд. В Прикрепленном районе улицы были многолюдны и живописны, сверкали неоном вывески, на тротуарах теснились уличные торговцы, на проезжей части — уйма автомобилей, конных повозок, велосипедов и пешеходов. Владельцы бань стояли рядом с кабинками и зазывали прохо-жих на четвертьчасовую помывку. В мексиканских тавернах яблоку было негде упасть: пьяницы, обычные посетители, дети обычных посетителей, пьяные карманники, малолетние карманники, пьяные дети… Наркоманы в секоналовом полуулете высовывались из окон над магазинами и визгливо перекликались через улицу. Внезапно транспортный поток разделился на две реки, собаки, торговцы и мотоцикл Фолта хлынули на тротуар, уступая дорогу закопченному гиганту — шаттломобилю, космическому челноку на двух колесах; антиграв удерживал его длинное туловище в горизонтальном положении.
Память Эверетта сохранила все в точности — но уже измененным. А может быть, изменился сам Эверетт. Город всегда лежал в руинах, в нем царил Развал, о чем, возможно, многие жители даже не подозревали. «Если останусь здесь, — подумал Эверетт, — то в конце концов, наверное, стану таким же, как они».
Фолт пытался вернуться на проезжую часть, но изъеденный ржавчиной робот-телевангелист, шатаясь, заступил мотоциклу путь. Каждое движение ферропластмассовых конечностей отзывалось скрипом, и когда робот молитвенно опустился на колени, Эверетт увидел разлохмаченные резиновые подошвы, свисающие с его пяток. Фолт бибикнул, теле-вангелист поднял голову — квадратный ящик с компьютерным изображением лица на дисплее — и забубнил проповедь, таращась на них видеоглазом.
Эверетт вспомнил и эти машины, хотя ни одну из них не видел в столь плачевном состоянии. Как правило, они не упускали даже пустяковой возможности разразиться на углу проповедью, дабы обратить прохожих в любую веру из своего богатого арсенала. Этот же робот призывал поклоняться только ему самому.
Фолт снова посигналил. Изображение на экране — щекастая физиономия сельского проповедника средних лет — дрогнуло, на лбу и подбородке пролегли морщины.
— Заблудшая овца, — сказал робот, — не надобен ли тебе пастырь?
— Прочь с дороги, — рявкнул Фолт. Телевангелист лишь основательнее расположился на асфальте и обвиняюще наставил палец:
— Или дьяволы уже?..
— О Господи! — Фолт, упираясь пятками в тротуар, покатил мотоцикл назад.
— Дьявол! Скажи имя владыки твоего! — кипятился робот. Из карманов его ветхой хламиды сыпались на асфальт религиозные брошюры.
Теперь Эверетт вспомнил и Фолта. Вспомнил и свое противоречивое отношение к нему: симпатию пополам с презрением. Эверетт и Кэйл дружили, а Фолт был в компании третьим. Ходил за ними, точно собачонка. Последним вникал в любую хохму. Вот как подвела память… Эверетт покраснел от стыда, вспомнив, как позволил Фолту без толку таскать его по всему Вакавиллю да еще учинить скандал в ресторане… Эверетт без труда избежал бы такой неприятности, но Хаосу недоставало его знаний.
"Дурак ты, Хаос, — подумал Эверетт. — Но все-таки ты привел меня сюда».
Нигдешний проезд окутывал туман. Въезжая в него, Эверетт вдруг вспомнил зелень. И поспешил забыть. Сплошное зеленое марево в горах не имело никакого сходства с белым покровом на холмах пообочь проезда. В Сан-Франциско всегда туман.
Они выехали из города в зону полных разрушений. Лишь изредка из тумана выглядывала крыша, да иногда он редел настолько, что показывались дома по сторонам улицы. Но здесь, в отличие от Прикрепленного района, было тихо, машины стояли либо запаркованные, либо брошенные, на тротуарах — ни души, а за тротуарами подъездные дорожки и лестницы вели опять же в туман.
Когда Фолт затормозил у ворот Хочкисса, Эверетт обомлел — он сразу узнал это место. Дом, надменный и неприступный, возвышался над стеной из кипарисов. Верхний этаж — почти целиком стеклянный, викторианская архитектура заменена рядом окон в модерновом оранжерейном стиле. Солнца было не видно, но стекло все равно разбрасывало блики, и у Эверетта заболели глаза. Сразу за воротами Фолт оставил мотоцикл, и по мощенной булыжниками подъездной дорожке они с Эвереттом шли молча.
Фолт спустился по бетонной лестнице на цокольный этаж. Эверетт посмотрел на верхнюю дверь и вспомнил еще кое-что:
— Кэйл тут вместе с отцом живет?
— Ну, даже не знаю, — проговорил он, поднимая взгляд. — Тут этого нет…
— Да? — раздраженно произнесла официантка. Она была молода, а потому, естественно, сразу надула губы.
— Нельзя ли подать «голову Палмера О'Брайена на блюде»?
В зале воцарилась такая тишина, что Хаос услышал, как ерзают на стульях посетители. Все до одного повернулись и уставились на Фолта. Официантка качнулась на каблучках и брезгливо поморщилась.
— Да я просто шучу, — хихикнул Фолт. — Мне — то же, что и ему…
Но официантка уже уходила, и Хаос не был уверен, что она расслышала последние слова Фолта. И она ничего не записала — карандаш так и остался за ухом.
С саркастической миной на лице Фолт передвинулся в глубину кабинки. Очень не скоро в зале возобновились спокойные разговоры.
— Бараны гребаные, — сказал Фолт. — Мне и денег предложи, не стану жить в этой сраной мыльной опере. Понаштамповали себе жестяных телезвезд, тащатся от них…
Это прозвучало недостаточно тихо. Снова оборвались разговоры, снова все напрягли слух. И услышали довольно громкое «Бе-е-е».
— Билли, — мягко произнес Хаос, — может, где-нибудь в другом месте поедим?
— Не пойдет, — отрезал Фолт. — Я жрать хочу.
Они были в центре внимания. Вернулась официантка с подносом, все посетители, затаив дыхание, смотрели, подойдет ли она к столику чужаков. Она подошла и положила один-единственный бутерброд с ветчиной — перед Хаосом. Со всех сторон полетел шепоток.
Хаос попытался замять скандал — передвинул бутерброд на середину стола, разрезал пополам. Но Фолт отодвинул тарелку.
— Где моя хавка? — громко спросил он. Официантка удалялась, изящно покачивая бедрами.
— Сука! — выпалил Фолт. Он повернулся к сидящим позади вакавилльцам и состроил рожу. Упавший духом Хаос откусил краешек треугольной половинки бутерброда. Аппетита как не бывало.
Фолт снова проблеял, затем демонстративно опростал над столом карман кожаной куртки. О поверхность стола звякнули шприц для внутривенных инъекций и закупоренный пузырек. Фолт воткнул иглу в пробку, перетянул в цилиндр содержимое пузырька и стал закатывать рукав.
Посетитель, сидевший напротив, пошуршал в кармане пиджака, достал книжку билетов и стал царапать карандашом по бумаге, словно пародировал официантку, принимающую заказ. И еще человек пять-шесть, точно по команде, открыли точно такие же книжки и торопливо застрочили авторучками и карандашами. А Фолт смотрел на них и ухмылялся. Посетитель из-за столика напротив и толстуха, мать круглолицего мальчика, подскочили одновременно и протянули Фолту заполненные билеты.
— Я первая, — поспешила заявить толстуха, вклиниваясь перед мужчиной.
— Нет, это я первый их увидел, — сердито возразил мужчина.
— Мы все их увидели, — сказала женщина. — Но это ничего не значит. Мы их увидели еще в тот момент, когда они входили. — Она протягивала билет Фолту, а тот, чтобы поднять вену, хлопал себя по предплечью.
— Советую взять, — сказала она. — А то ведь и второй могу выписать, за сопротивление при вручении…
— Мадам, идите в жопу. — Фолт сделал себе укол.
— Прекратите! — Мужчина слишком далеко зашел, чтобы просто так сдаться. — Здесь этого делать нельзя!
— Лучше взять билет и уйти, — сказала женщина.
— А я не думаю, что это лучше. — Фолт положил шприц на стол. — Я не здешний, понятно? А там, где я живу, не принято совать людям билеты.
— Отдайте этому. — Человек, сидевший в кабинке за спиной Фолта, показал на Хаоса. — Он здесь живет. И это он привез сюда нарушителя. Пусть это послужит ему уроком.
— Дельный совет, — благодарно произнесла женщина. — Извольте. — Она протянула билет Хаосу, тот взял и положил в карман. Он хотел уйти, но отчего-то не мог даже пошевелиться.
В этот момент вернулась официантка, а по пятам за ней шествовал пахнущий горелым жиром багроволицый повар с сеточкой на шевелюре.
— Убирайся, — сказала она.
— Пошла в жопу, — не остался в долгу Фолт.
— Я позвонила в правительство, — сообщила официантка. — Сюда уже едут. Не уйдешь по-хорошему — очень пожалеешь. Пшел вон!
— Не уйду, пока не получу свой бутерброд. Или пока не приведете ко мне самого Палмера О'Брайена.
— Ну, это, пожалуй, можно устроить, — прорычал повар, — но ежели до этого дойдет, тебе будет не до шуток.
— Вообще-то я хочу, чтобы Палмер О'Раздолбайен принес мне бутерброд и пел серенады, пока я буду жрать, — издевался Фолт. — Вот это был бы номер!
— Ладно, ты, козел! — Повар оттолкнул официантку, схватил Фолта за ворот, выдернул из кабинки и швырнул к двери. Хаос поднялся сам и взял мотоциклетный шлем. Пузырек и шприц остались на столе. Человек, который выписал билет, официантка и еще несколько посетителей поспешили за ним к выходу. У крыльца вокруг Фолта и повара уже собралась толпа.
— Плати! — Повар толкнул Фолта в грудь.
Фолт плюнул ему под ноги и вызывающе опустил воротник куртки.
— Я не получил заказ.
В толпе несколько человек схватились за билетные книжки.
— Не возьмет, — предупредил кто-то. Другой показал на Хаоса:
— Вот этот сейчас — с бывшей женой Джеральда Биттера. Если он не возьмет, можно будет ей послать.
Хаос оттеснил повара и протянул Фолту шлем.
— Пошли, — сказал он.
Фолт снова плюнул, но повар не заметил. Его отвлек кто-то из посетителей — пытался вручить билет за самовольное оставление рабочего места.
— Думает, его по телевидению показывают, — презрительно говорила какая-то женщина.
Инцидент деградировал в перепалку между поклонниками Палмера О'Бранена, высыпавшими из ресторана, и посетителями из торгового центра, которые видели только, как повар выдворяет Фолта. Толпа возбужденно переваривала новость о звонке в правительство. «Кто сейчас приедет?» — спрашивали вака-вилльцы друг друга. Сам президент Кентман, заявил какой-то пустомеля.
Хаос и Фолт проскользнули на стоянку автомобилей.
Как оказалось, Фолт не знал обратной дороги к дому Иди. Просто взял и приехал, настроясь на сны Хаоса, объяснил он вновь. Пришлось выбираться из города на трассу и ехать по ней на восток, а после возвращаться назад, отыскивая нужную развязку. Ориентир — заляпанная розовым машина — бесследно исчез, вероятно, оставленное без присмотра имущество подлежало конфискации. Хаосу тотчас вспомнилась Мелинда. Кольнула совесть.
Едва Фолт затормозил перед домом, Хаос насторожился. Что-то не так. Микроавтобуса Иди не видать, на ее месте — чужая машина. У крыльца томилась на привязи черно-белая собака, она азартно залаяла, как только Хаос и Фолт спешились.
— Твою мать, — сказал Хаос.
— Чего?
— День Переезда.
— А, черт! Прости, старик.
Хаос поднялся на крыльцо, позволил собаке обнюхать его руку и постучал в дверь. Ему отворила чернокожая женщина средних лет.
— Простите, что побеспокоил, — сказал Хаос. — Тут до вас жила семья…
— Да?
— Вы их видели?
— Вообще-то они слегка задержались с отъездом. Чем могу помочь?
— Скажите, с ними была девочка… гм… с волосами по всему телу?
— Да. И взрослая дама. — Чернокожая смотрела мимо Хаоса и Фолта, на мотоцикл. — А кто спрашивает?
— Вы не знаете, куда они отправились? Они ничего не просили передать?
— Нет. Извините. — Она затворила дверь. Пока Хаос спускался с крыльца, подъехал Кули, затормозил за мотоциклом, вышел из машины и направился к Фолту. Хаос кинулся наперерез.
— Добрый день, Хаос, — сказал Кули. — Ищете Иди?
— Да как вам сказать…
— Ищете, я знаю. Я ее только что видел. Она очень встревожена, сказала, что вы уехали с каким-то старым другом. Я сказал, чтобы не беспокоилась, пообещал вернуться и найти вас. Это и есть ваш старый друг?
— Да. Билли…
— Иан. Рад познакомиться.
— Угу. — Фолт пожал ему руку.
— Вы откуда?
— Сан-Франциско. — Голос Фолта дрогнул.
— В самом деле? Давненько там не бывал. Что же вас к нам привело?
Фолт ткнул большим пальцем в сторону Хаоса. Это должно было выглядеть небрежно, даже вызывающе, но подвело выражение лица. Казалось, Фолт с перепугу утратил дар речи.
— Значит, старые друзья? — прокурорским тоном спросил Кули. — Слыхал, слыхал про скандал у торгового центра…
Фолт отступил на шаг. Он явно боялся. «Может, нутром почуял, что перед ним — правительственная звезда? — подумал Хаос. — Может, и он, как все местные, восприимчив к пропаганде?» С другой стороны, это казалось абсурдным: Кули на вид ничуть не солиднее повара из ресторана «Палмер О'Брайен», и его не поддерживает толпа горожан.
— Было дело, — ответил Хаос за Фолта.
Засим последовало напряженное молчание, очень скоро нарушенное громким смехом Кули. Фолт изумленно уставился на него, а затем подобострастно захихикал. И этим напомнил Хаосу Эджа.
— Было дело! — повторил Кули. — Тебе дали билет? — Он протянул руку.
Хаос достал билет из кармана, Кули внимательно его прочитал.
— Так, так. — Он разорвал листок надвое, затем — на четвертушки и уронил клочки в дорожную грязь. — На сегодняшний момент Иди и своих повесток хватает. И вообще, не ее вина. На сей раз. Это ты дал маху, если уж откровенно. Разве не твое невезение приманило в город этого маленького засранца?
— Что? — спросил Фолт.
— Что слышал. Ты сунул в банкомат фальшивую карточку. Обворовал здешних жителей. Нам тут не нужна хитрожопая шпана из Сан-Франциско. Давай сюда карточку.
Фолт отдал поддельную кредитку, Кули сунул ее в карман.
— Ладно, мотоковбой. Чтобы духу твоего в городе не было. Разрешаю только подкинуть старого друга к новому дому Иди. Посиди на крыльце, мне Хаос нужен на пару слов.
Фолт без звука поднялся на крыльцо.
— Знаешь, Хаос, вы с Иди — уникальное сочетание, честное слово. Да будет тебе известно, невезение экспоненциально. Если не хочешь лишних неприятностей, усовершенствуй радар, и побыстрее. Научись за версту чуять такие вот сюрпризы. — Он указал подбородком на Фолта.
— Где Иди?
— Я дам адрес. Но хочу кое-что взамен. Чтобы ты дал слово в понедельник прийти на тесты.
— Я могу найти дом Джеральда, — показал Хаос в сторону городского центра. — Дождаться, когда она приедет за мальчиками. Обойдусь и без твоей помощи.
— Ты не понимаешь. Думаешь, я тебя цепляю на крючок. На самом деле я хочу помочь. Надо пройти тесты, осесть тут, у нас, зарегистрироваться. Мы тебя и на сменную работу оформим. Наш экипаж приветствует вас, пристегните ремни и расслабьтесь хоть ненадолго. Тесты просто помогают жить нормальной жизнью. Неужели ты думаешь, что все мы тут затравленные параноики? Неужели думаешь, что все мы тут — такие же, как Иди? Не упусти свой шанс, и скоро сам все увидишь.
— Ты хочешь, чтобы я расстался с Иди.
— Ладно, Хаос. — Кули растянул рот до ушей. — Как знаешь. Вот я здесь, перед тобой, готов дать ее адрес, пытаюсь убедить насчет тестов, а их надо пройти обязательно, если хочешь тут остаться с Иди или без Иди, а ты намекаешь, что лучше проведешь ночь с Джеральдом. Как знаешь.
Хаос промолчал.
— В понедельник ей на работу… Пускай утром заодно подвезет тебя к моему офису. Гестирование займет часа полтора.
— Хорошо, я подумаю. — Сказав это, Хаос ощутил себя сломленным.
— Вот и прекрасно.
Кули дал ему адрес, и Хаос сразу почувствовал, что его надули — Иди поселилась в считанных кварталах отсюда. Едва машина Кули скрылась из виду, Фолт исторг поток бессвязных ругательств. Хаос не стал выяснять, почему он так долго ждал.
— Мне надо поспать, — рассеянно произнес Фолт, когда они остановились перед трехэтажным многоквартирным домом. Иди досталась квартира на третьем этаже. — А то застряну тут…
— Ага, хорошо. — Хаосу хотелось скорее подняться к Иди. Надо было поразмыслить.
— Так что давай там, улаживай, — продолжал Фолт, — а утром я за тобой подскочу. Годится?
— Что?
— С утра пораньше, пока город не проснулся. Сбежим от твоих приятелей-фашистов. Смажем пятки, пока они будут утренний кофе варить.
— Ну, не знаю…
— Ты же в Сан-Франциско хотел, помнишь? Там тебя Кэйл ждет.
— Не знаю. Я вообще не знаю, что делаю. — Хаосу не хотелось расставаться с Иди. А еще не хотелось проходить тесты на везучесть. Большой беды не будет, если завтра Фолт вернется, решил он. А сам он не поедет, если не захочет.
— На, — сказал Фолт. — Он вытащил из рюкзачка черный пластмассовый параллелепипед. — Кэйл просил передать. Тебе видак понадобится.
— Видак?
— Спроси у Иди. Они тут, наверное, почти в каждом телеке. Она знает.
Хаос взял кассету.
Фолт закурил сигарету и принял горделивую позу — восстановил образ мятежника, разрушенный Кули. Застегнул ремешок шлема и завел двигатель.
— До завтра, Эверетт.
Эверетт. Хаос мгновенно забыт.
Он унес это имя вместе с кассетой наверх.
Запись воспроизводилась минуты три. Из них две с половиной голова Кэйла — Кэйла Хочкисса — говорила, едва умещаясь в кадре. А начала она так: «Слышь, Эверетт, помнишь, когда нам было лет по двенадцать-тринадцать, мы с тобой поезд разукрасили?"
Хаос вспомнил. Они прошли по шпалам до конца пути, до парка, где ночевали составы. Там они достали из карманов аэрозольные баллончики с краской и один поезд разрисовали от колес до крыши, а затем вернулись на ближайшую остановку — ждать его появления. Но на скамейке под навесом их сморил сон, и поезда они не увидели. Кэйл был лучшим другом Эверетта. Наверное, вопрос был рассчитан на включение памяти, и он сработал.
Если и дальше так пойдет, подумал Хаос, я скоро привыкну к имени Эверетт.
— Хочу с тобой увидеться, — продолжал Кэйл. — Рад, что ты возвращаешься. Сдается мне, ты тут сумеешь помочь в одном деле.
Он замолк на несколько секунд и отвернулся от камеры, и Хаос почувствовал, что должен как-нибудь отреагировать, отозваться. Отчего-то лицо и голос на экране казались более реальными, чем все и вся, увиденное за долгий срок. Лицо и голос позволили ощутить вкус настоящей жизни. Жизни до перелома.
— Эверетт, ты был прав, — продолжал Кэйл. — Насчет причин ты прав на все сто. А все прочее — только следствия, надо разобраться с ними, чтобы найти причины, которые возникли, когда тебе было двенадцать или тринадцать. — Кэйл помолчал, затем уточнил:
— Причины роковых перемен. Когда ты был мальчишкой, тебе хотелось переделать все на свете, ты мечтал, чтобы мир взрослел вместе с тобой. И теперь это стало былью.
Хаосу хотелось верить, что этот темноглазый — его друг. Хотелось верить, что Кэйл скучает по нему, нуждается в его помощи. Знает его. Хаосу хотелось известности, такой известности, которая поможет узнать самого себя.
— Когда приедешь, обо всем поговорим, — сказал Кэйл. — Не хочу перегружать тебе психику. Просто я боялся, что ты маловато помнишь, чтобы вернуться. Что ты повернешь и снова сгинешь.
Кэйл отвел взгляд от объектива, и экран побелел. И — следующая запись: на черном фоне женщина в черном костюме, так что хорошо различимы только лицо и руки, плывущие в дымке пустоты. Она откинула руками волосы с лица, и камера придвинулась ближе. Женщина была красива.
Гвен. Невыразительное пространство на телеэкране очень напоминало затемненную ком-дату, где Хаос встречался с Гвен в снах.
— Эверетт. — Она поморгала и опустила взгляд. — Кэйл говорит, ты и правда здесь. Говорит, узнал об этом в снах. Но я-то больше не сплю. — Она тихо рассмеялась, взглянув на того, кто стоял за камерой. — Не знаю, что и сказать. Ладно, Эв, приезжай, навести меня. Хорошо? Хочу с тобой увидеться. Ну, все, наверное.
Камера еще несколько секунд подержала ее в кадре, затем экран почернел.
Иди научила Хаоса пользоваться видеомагнитофоном, затем села на стул и молча смотрела запись. Но, когда на экране появилась Гвен, она встала, ушла в спальню и затворила дверь. А Мелинда сидела на полу и нервно ерзала. Когда Хаос выключил телевизор, она сделала кислую мину и спросила:
— Где ты это взял?
— Тот парень дал, — рассеянно ответил он. — Я его, похоже, знал когда-то.
— Мотоциклист?
— Да.
— Что делать собираешься?
— Не знаю. — Он встал и постучал в дверь спальни. Не дождавшись ответа, вошел. Иди сидела на краешке кровати возле кипы белья.
— Тут одежду старую кто-то оставил, — сказала она. — Может, тебе подойдет? Но тогда твою придется выстирать.
— По-моему, лучше не брать ничего.
— Одежду брать можно. Что на тебе, то твое. Раз оставили — бери.
— Хорошо, — произнес он. — Примерю. Спасибо.
Она порывисто встала.
— Когда переоденешься, отнеси грязное в ванную. Я выстираю и повешу сушиться.
— Я, наверное, завтра в Сан-Франциско поеду.
— Ну и что?
— Наверное, не успеет высохнуть.
— Пахнет ведь, — сказала она. — Или выстирать, или выбросить. — Она отвернулась и вышла из комнаты. Хаос — следом, мимо Мелинды, которая снова включила телевизор.
В кухне Иди занялась осмотром содержимого холодильника и буфетов, но по ее движениям Хаос заподозрил, что она уже сделала это до его приезда. Оба молчали. Через несколько минут она достала коробку крекеров и пластиковую банку орехового масла с наклеенной вручную этикеткой и торопливо намазала несколько крекеров.
— В чем дело? — спросил Хаос.
— Мне не нравятся твои новые друзья, — жуя, ответила она.
— Это не новые друзья. Это старые друзья.
— Ну так вот, они мне не нравятся, особенно этот, утренний, единственный настоящий. Мистер Кожанка. Хаос, он же отвратительный! И уже втянул тебя в неприятности. :
Хаосу не хотелось обсуждать «заслуги» Фолта. Он сомневался, что у Фолта есть хоть одно достоинство.
— Что значит — единственный настоящий?
— Двое других — только изображения, — сказала она. — Телевизионные персонажи. Как в твоих снах. Я не верю, что они настоящие. Они — из тебя.
— Что за чушь? Иди, это же пленка.
— Чушь? А что не чушь, можно спросить? Кругом сплошная чушь. Я научилась не верить тому, что вижу по телевизору. И всем здешним… Каждый называет себя твоим другом, каждый прикидывается этаким симпатягой… Я думала, ты умнее.
— Иди, это не телепередача. Это видеопленка. Эти люди на пленке — мои знакомые.
— А по мне, они самые настоящие телеперсонажи.
— Иди, ты нелогична. И потом, дело-то в другом. Вот почему мне надо съездить. Йан говорит, я обязан пройти тестирование. Иди, он нас с тобой в покое не оставит. Из кожи вон вылезет, но разлучит.
У нее распахнулись веки, загорелись надеждой глаза.
— Хаос, это не важно. С Йаном как-нибудь справимся…
— Он из правительства, своя рука — владыка. Просто он сдерживается пока, думает, ты ему достанешься. Если я не уйду, он тебе жизнь сломает и назовет это большим везением. Разлучит с детьми.
С минуту она молчала, затем произнесла, не столько к Хаосу обращаясь, сколько к себе:
— Ты просто хочешь внушить, что уходишь ради моего же блага.
— Нет.
— Да. Говоришь, что иначе мне придется туго. А потом Йан скажет: вот еще одно доказательство твоего невезения. Если уйдешь, подтвердишь его правоту. Йан верно говорит, на меня все шишки сыплются.
— Нет. Если я останусь и пройду тесты, нам обоим придется плясать под его дудку. Я ухожу, потому что не верю в невезение.
— А почему бы не сказать прямо? Уходишь, потому что мечтаешь встретиться с той женщиной.
Слово «женщина» повисло между ними, зазвенело в тишине. И не нашлось у Хаоса ответа, способного изгнать его.
— Да ладно, чего уж там, — вздохнула Иди. — Тебе надо разобраться. А то все голову ломаешь. Я же понимаю. Надо ехать. — Помолчав, она добавила:
— И вообще, не могу я больше жить с твоими снами. Такое чувство, будто с ней сплю.
— Дело не только в ней, — сказал Хаос. — Главным образом во мне. Кем я был прежде — вот проблема.
— Ладно. — Она положила в рот крекер. — Больше не хочу об этом говорить.
Он почувствовал себя разбитым. Хоть и настоял на своем.
— А как же Мелинда? — спросила Иди.
— Можно, она у тебя поживет? — Он хотел уехать без Мелинды. Возможно, Иди сочтет это залогом его возвращения. Впрочем, он вовсе не был в этом уверен.
Она ответила не сразу:
— Хорошо.
Но Мелинда стояла в дверях кухни. Телевизор в гостиной работал вхолостую.
— Ты козел, — сказала она. — Хочешь сбежать к той девке. Он стушевался:
— Я денька на два…
— Что, думаешь, с тобой попрошусь? — Ее глаза наполнились слезами, но кривая ухмылка не допускала никакого сочувствия. — Подонок. Ничуть не лучше Келлога, и сны у тебя дурацкие. Ненавижу!
Ту ночь Мелинда и Иди провели в разных спальнях, а Хаос в гостиной сидел перед телевизором, пока не уснул. Разбудили его пробный лучик солнца и рев мотоцикла на улице.
Эверетт вспомнил Сан-Франциско. Фолт долго вез его по городу. Сначала — через Прикрепленный район, затем — в гору, на Нигдешний проезд. В Прикрепленном районе улицы были многолюдны и живописны, сверкали неоном вывески, на тротуарах теснились уличные торговцы, на проезжей части — уйма автомобилей, конных повозок, велосипедов и пешеходов. Владельцы бань стояли рядом с кабинками и зазывали прохо-жих на четвертьчасовую помывку. В мексиканских тавернах яблоку было негде упасть: пьяницы, обычные посетители, дети обычных посетителей, пьяные карманники, малолетние карманники, пьяные дети… Наркоманы в секоналовом полуулете высовывались из окон над магазинами и визгливо перекликались через улицу. Внезапно транспортный поток разделился на две реки, собаки, торговцы и мотоцикл Фолта хлынули на тротуар, уступая дорогу закопченному гиганту — шаттломобилю, космическому челноку на двух колесах; антиграв удерживал его длинное туловище в горизонтальном положении.
Память Эверетта сохранила все в точности — но уже измененным. А может быть, изменился сам Эверетт. Город всегда лежал в руинах, в нем царил Развал, о чем, возможно, многие жители даже не подозревали. «Если останусь здесь, — подумал Эверетт, — то в конце концов, наверное, стану таким же, как они».
Фолт пытался вернуться на проезжую часть, но изъеденный ржавчиной робот-телевангелист, шатаясь, заступил мотоциклу путь. Каждое движение ферропластмассовых конечностей отзывалось скрипом, и когда робот молитвенно опустился на колени, Эверетт увидел разлохмаченные резиновые подошвы, свисающие с его пяток. Фолт бибикнул, теле-вангелист поднял голову — квадратный ящик с компьютерным изображением лица на дисплее — и забубнил проповедь, таращась на них видеоглазом.
Эверетт вспомнил и эти машины, хотя ни одну из них не видел в столь плачевном состоянии. Как правило, они не упускали даже пустяковой возможности разразиться на углу проповедью, дабы обратить прохожих в любую веру из своего богатого арсенала. Этот же робот призывал поклоняться только ему самому.
Фолт снова посигналил. Изображение на экране — щекастая физиономия сельского проповедника средних лет — дрогнуло, на лбу и подбородке пролегли морщины.
— Заблудшая овца, — сказал робот, — не надобен ли тебе пастырь?
— Прочь с дороги, — рявкнул Фолт. Телевангелист лишь основательнее расположился на асфальте и обвиняюще наставил палец:
— Или дьяволы уже?..
— О Господи! — Фолт, упираясь пятками в тротуар, покатил мотоцикл назад.
— Дьявол! Скажи имя владыки твоего! — кипятился робот. Из карманов его ветхой хламиды сыпались на асфальт религиозные брошюры.
Теперь Эверетт вспомнил и Фолта. Вспомнил и свое противоречивое отношение к нему: симпатию пополам с презрением. Эверетт и Кэйл дружили, а Фолт был в компании третьим. Ходил за ними, точно собачонка. Последним вникал в любую хохму. Вот как подвела память… Эверетт покраснел от стыда, вспомнив, как позволил Фолту без толку таскать его по всему Вакавиллю да еще учинить скандал в ресторане… Эверетт без труда избежал бы такой неприятности, но Хаосу недоставало его знаний.
"Дурак ты, Хаос, — подумал Эверетт. — Но все-таки ты привел меня сюда».
Нигдешний проезд окутывал туман. Въезжая в него, Эверетт вдруг вспомнил зелень. И поспешил забыть. Сплошное зеленое марево в горах не имело никакого сходства с белым покровом на холмах пообочь проезда. В Сан-Франциско всегда туман.
Они выехали из города в зону полных разрушений. Лишь изредка из тумана выглядывала крыша, да иногда он редел настолько, что показывались дома по сторонам улицы. Но здесь, в отличие от Прикрепленного района, было тихо, машины стояли либо запаркованные, либо брошенные, на тротуарах — ни души, а за тротуарами подъездные дорожки и лестницы вели опять же в туман.
Когда Фолт затормозил у ворот Хочкисса, Эверетт обомлел — он сразу узнал это место. Дом, надменный и неприступный, возвышался над стеной из кипарисов. Верхний этаж — почти целиком стеклянный, викторианская архитектура заменена рядом окон в модерновом оранжерейном стиле. Солнца было не видно, но стекло все равно разбрасывало блики, и у Эверетта заболели глаза. Сразу за воротами Фолт оставил мотоцикл, и по мощенной булыжниками подъездной дорожке они с Эвереттом шли молча.
Фолт спустился по бетонной лестнице на цокольный этаж. Эверетт посмотрел на верхнюю дверь и вспомнил еще кое-что:
— Кэйл тут вместе с отцом живет?