Страница:
Анна заговорила более резким тоном:
– Джина всегда была глупа. Пауль ей совершенно не подходил. Если бы он не стал ломать все эти сооружения – лестницы и помосты – ей бы не удалось выбежать из дома и она получила бы взбучку под крышей Нилсгаарда, а не оказалась на дне озера.
– Прекратите! – Бет чуть не плакала. – Как вы можете так говорить о собственной сестре?
– Помилуйте, – Анна поставила кофе на стол и удивленно посмотрела на кузину. – Вам-то что расстраиваться, вы ведь ее в глаза не видели, она для вас ничего не значит!
– Она для меня кое-что значит. Мне кажется, я поняла ее, побывав в доме. Она была мягкой, доброй и любящей, просто многого в жизни не понимала, и никто не научил ее.
– Значит, вы знаете ее лучше меня. Пожалуй, это что-то новое. Я ее знала вечно хныкающей дурочкой, которая бросилась на шею Паулю и вышла за него замуж, потому что он унаследовал Нилсгаард. Уверена, что она вышла бы за самого дьявола, чтобы вырваться из когтей деда и убраться из Холстейнгаарда.
Анна встала, лицо ее выражало сожаление, голос стал визгливым, словно принадлежал другому человеку.
– Любящая! – губы скривились в презрительную усмешку. – Что вы понимаете в чувствах? Чем измерить любовь? Вы, старая дева, что вы знаете о мужчинах?
Бет отступила от кузины:
– Прошу вас уйти, Анна. Нам больше нечего сказать друг другу.
Анна схватила плащ – она вся дрожала от волнения – и, гордо вскинув голову, вышла. Бет, расстроенная, наблюдала, как кузина спустилась к заливу, остановилась и долго смотрела в сторону чердака. Потом, наконец, свернула на дорогу и исчезла за деревьями.
После ухода Анны Бет, несмотря на дождь, отправилась на поиски цветов. Голубика уже поспела, женщины с ферм собирали ее для заготовки на зиму вместе с дикой красной смородиной. Но была и другая, более изысканная ягода, которую подавали на Рождество и иные праздники. Ее прозвали «облачной», потому что она росла только на высоких местах.
Бет поднималась по склону, с которого водопад низвергался в Черный Залив; от продолжительных дождей он, казалось, стал еще более сильным и могучим. Она присела отдохнуть на мокрый камень, сорвала голубику и залюбовалась окутанным туманной дымкой пейзажем. Вершины были скрыты за облаками, которые густой белой пеленой затягивали долину, Ей казалось, что серый цвет, доминировавший в природе, символизировал темные силы, ополчившиеся против нее в Тордендале: непонятную угрозу Дома у Черного Залива, враждебность Анны и Зигрид, неразрешимую загадку трагической смерти Джины, неприязнь местных жителей, для которых она оставалась самозванкой, и, наконец, ее двойственное отношение к Паулю: с одной стороны, она не могла не уважать в нем некоторые качества, с другой – продолжала испытывать враждебность.
Бет показалось, что кто-то движется в тумане: она различила маленькую фигурку Джулианы, девочка в плаще с капюшоном карабкалась вверх по склону. Бет догадалась, что Джулиана заметила ее из Нилсгаарда и осторожно следовала за ней. Внезапно теплое чувство наполнило сердце Бет. В конце концов, не все в Тордендале было плохо, к ее маленьким бедам следовало отнести то, что удалось завоевать дружбу и, возможно, любовь дочери Джины. Если она в какой-то степени сможет повлиять на выздоровление девочки, помочь ей снова обрести речь, то будет считать, что не зря приехала в Тордендаль.
Бет стала спускаться к Джулиане. Когда между ними оставалось небольшое расстояние, обе пустились бежать навстречу друг другу. Хохоча, они обнялись, Бет подхватила легкое тельце и закружила, потом опустила девочку на тропинку. Остаток времени они провели вместе, собирая голубику, потом зашли в брошенную кем-то хижину и ели ягоды до тех пор, пока губы, зубы и пальцы не сделались темно-синего цвета.
В таком виде их и застал Пауль Рингстад.
Он не уехал в Кристианию, несмотря на сообщение с пометкой «срочно», о котором говорила Анна. Сейчас он стоял, загораживая вход в хижину своей фигурой в длинном плаще, с широкополой шляпы струйками стекала вода. Бет насторожилась при его появлении, не зная заранее, как они отнесутся друг к другу при встрече, но Джулиана приветствовала отца звонким смехом, от радости с озорством подбросила вверх оставшиеся ягоды, и они рассыпались по полу. Отец благодушно улыбался, глядя на ее игру, оставаясь стоять у входа.
– Так вот вы где! Лакомитесь голубикой, и это в то время, когда одну ждет дома срочная работа, а другую уроки! Обе решили прогулять.
Пауль говорил это добродушно, но Бет была смущена тем, что ее уличили в недостаточном рвении. Она почувствовала робость перед этим человеком, подобного ощущения она не испытывала даже в детстве. К счастью, он ничего не заметил, обратив все свое внимание на ребенка. Джулиана сознавала, что провинилась перед фрекен Ларсен, и не знала, что ее ожидает за самовольный уход из дома. Но Пауль по всей видимости, не считал ее проступок тяжким преступлением.
– Пошли, фрекен Ларсен уже давно тебя ищет, – сказал он, подавая руку дочери.
Джулиана взяла отца за руку, другую протянула Бет, и они втроем стали спускаться по длинному склону. Когда они, наконец, оказались внизу и должны были разойтись по домам, Пауль обратился к Бет:
– Не подумайте, что я забыл об обещании показать вам, где растет арктическая роза. В том месте она расцветает поздно. Как только прояснится, я отведу вас туда.
– Очень вам обязана, сэр, – ответила Бет официально, чувствуя, что ей меньше всего хотелось бы оказаться с ним наедине в горах, что, разумеется, не было связано с цветком. Она решила, что тогда, во время обвала, совсем потеряла голову от его поцелуев. Это было какое-то сумасшествие.
Джулиана настаивала, чтобы Бет пошла с ними в Нилсгаард, но девушка повернула к старому дому, пообещав навестить их в скором времени. Бет заметила, что походка ее стала легче, чем утром, когда она выходила из дома, и подумала, что прогулка с Джулианой пошла ей на пользу.
Пауль сдержал слово. Через пару дней, когда снова выглянуло солнце и вся долина была залита теплым светом уходящего лета, он заехал за ней в двухместном экипаже. Одет он был как подобает для неблизкой поездки – клетчатые брюки, сюртук и дорожная шляпа. Он объяснил, что должен в тот же день отправиться в Кристианию:
– Мне казалось, что удалось уладить дела по почте, но я ошибся. Так как парохода не будет ни сегодня, ни завтра, придется ехать через перевал. Арктическая роза растет в тех же местах, мы сорвем ее, я отвезу вас в деревню и поеду.
Он помог ей взобраться на сиденье. Бет вспомнила, что уже видела этот экипаж – он ехал на нем из Лиллехаммера. Щелкнул кнут, они отъехали не спеша, свернули на дорогу, ведущую к Нилсгаарду, оттуда на восток и вскоре поднимались по извилистой тропинке в гору. Бет никогда не ездила этим путем. За деревьями были видны Нилсгаард и живописно раскинувшееся озеро. Пауль охотно рассказывал Бет обо всех местных достопримечательностях, о том, как хорошо изучил местные горы, когда мальчишкой приезжал в Нилсгаард, показал несколько склонов, которые выглядели доступными, но на самом деле были не менее опасными, чем Торденгорн, – не потому, что грозили обвалами, но потому, что нужно было обладать незаурядным мастерством, чтобы не свалиться в пропасть.
– Это значит, что из долины, действительно, можно выбраться только двумя способами – либо через перевал, либо водным путем, – заметила Бет.
– Именно так, особенно если время дорого. Когда живешь в горах, привыкаешь уважать их; только глупец может недооценивать силу гор.
– Торденгорн – самая опасная из них?
– Самая опасная и самая непростая. Нет ни одного местного жителя, – а я причисляю к ним и себя, – кто бы не относился к ней с особой любовью и гордостью. Однако все знают, как знали и многие поколения до нас, что однажды придет день и она станет причиной ужасной катастрофы в Тордендале: неизбежный результат процесса формирования этой горы.
– Проклятие Тордендаля…
Слова вырвались помимо воли Бет, она мгновенно пожалела о них, но вернуть их было уже невозможно.
– Ну-ну, – успокоил ее Пауль. – Мне это повторять не надо, я вижу, что вы начинаете верить в местные предания.
Еще раз Пауль напомнил, что она не может оставаться равнодушной к мрачным легендам Тордендаля, и Бет посмеялась над собственной глупой самоуверенностью, из-за которой когда-то была убеждена, что ничто не сможет испугать ее. Но она знала, что Пауль только и ждет такого признания, чтобы почувствовать себя победителем и испортить неплохо начавшуюся поездку. Не то чтобы ей особенно приятно было его общество, но… Конечно, следовало признать, что все попытки наладить нормальную жизнь в Доме у Черного Залива ни к чему не привели. Ей не удалось удержать обитавшего в его стенах духа или кого бы там ни было в узде одним лишь невероятным усилием воли. Но Пауль не должен был знать о ее ежедневных страхах и тревогах, о том, как она постоянно напрягает слух и зрение, готовая в любую минуту увидеть или услышать неизвестно что. Или как вдруг внезапно прерывает работу, словно ощущая рядом в комнате чье-то холодное дыхание.
– Мне кажется, я начинаю чувствовать себя в Тордендале как дома, – сказала Бет, подумав. – Хотя местные жители недовольны моим пребыванием в Доме у Черного Залива, я не могу сказать, что их отношение ко мне заметно изменилось в худшую сторону. В магазине со мной разговаривают почтительно, женщины здороваются, маленькие девочки приседают в реверансе, все желают доброго дня. Тем не менее на похороны Гарольда Дженсена пришли все, и ходил слух, что на него пало старое проклятие.
– Я тоже был на похоронах и слышал об этом. Зигрид старается извлечь из случившегося максимально возможную выгоду, но всем уже известен бесспорный факт, что вы – внучка старого Холстейна и имеете законное право жить в доме не как гость, но как человек, чьи корни глубоко уходят в землю Тордендаля. Всем бы хотелось, чтобы вы переехали из Дома у Черного Залива, но никто не винит вас лично, виноватым считают только меня. А вы как на это смотрите? Хотите перебраться отсюда?
– Не думаю, что мне удастся найти что-нибудь взамен. Вряд ли кому-то захочется принять меня в своем доме. Местные жители считают, что я потревожила горы и выпустила из их недр проклятие. И так будут думать еще долгое время.
– Но есть Нилсгаард. Мой дом – всегда ваш дом.
– Спасибо, нет! Для моей работы мне нужно одиночество, я уж проживу оставшееся время в старом доме… – Она чуть не добавила: «Потому что я должна…», но вовремя остановилась.
Уже вверху, недалеко от узкой тропинки через перевал, Пауль остановил лошадь, спрыгнул, помог сойти Бет и привязал лошадь к дереву. Они свернули и прошли довольно большое расстояние по заросшей мхом поверхности, обходя источники, которые били из земли прямо у них под ногами, перепрыгивая через ручейки. Пару раз Бет взглянула вниз на долину, удивившись, что за одну-две ночи ее тронули краски осени: трава слегка пожелтела, на листьях появились багряные тона. Почти на всех фермах урожай уже был собран, но везде были видны люди, готовившие зерно к обмолоту.
– Мы почти у цели, – подбодрил Пауль, сочтя, что Бет устала. – Вон за теми валунами.
Им пришлось подняться по козьей тропе, потом спуститься на другую сторону. Там Бет увидела небольшую рощицу, похожую на блюдце, в которой росли крупные яркие цветы. Она не сдержала крика радости, побежала вниз по склону и упала на колени прямо среди цветов, Достав из сумки альбом. Бет начала зарисовывать весь этот великолепный благоухающий ковер – на тонких стеблях алели пурпурные головки, несколько более темного оттенка, чем те, которые она видела на склонах Торденгорна, листья были колючими, но все же мягкими на ощупь.
– Попробуйте вот это, – Пауль предложил ей «облачную» ягоду. Бет внимательно изучала плоды, они были крупнее черной смородины в Шотландии, но внешне походили на нее, если не считать, что цвет был золотисто-оранжевый. Она попробовала одну ягоду, вкус был сладковатый и своеобразный. Теперь ей стало ясно, почему их считали деликатесом.
– Очень вкусные, – сказала Бет; они вместе ели то, что он собрал.
– Пища влюбленных, – сказал он тихо, не сводя с нее глаз.
– Что? – прошептала она, не глядя на него.
– Так их называют в Тордендале.
– Неужели?
Он взял ее лицо прохладными ладонями и повернул так, чтобы она посмотрела ему в глаза. Ей снова показалось, что она тонет в нежной глубине его взгляда. Сердце забилось в экстазе, рассудок помутился. Медленно, совсем иначе, чем раньше, он притянул ее к себе, обняв одной рукой за талию – мягко, но требовательно; его поцелуи горели страстью и мольбой. Бет вся растворилась в его ласковых объятиях, все, что разделяло их, вдруг куда-то исчезло.
Когда, наконец, она отстранилась, то едва держалась на ногах и прижалась головой к его плечу, ища поддержки. Внезапно ей показалось, что Анна стоит рядом с ними, невидимая и безмолвная, но неумолимо напоминающая о том, что супругой он избрал не ее, Бет, а кузину Джину, а к ней испытывает те же чувства, что и к Анне. Бет почувствовала себя беспредельно униженной, вырвалась из его рук и произнесла жестко:
– Сдается, что на меня нашло безумие, как на прежнюю обитательницу Дома у Черного Залива. Другого объяснения своему глупому поведению я не нахожу.
– Если бы я считал, что вы не способны на безумные поступки, я бы не разрешил вам переступить порог старого дома.
– Пожалуй. Можете исправить ошибку. А теперь, не смею больше задерживать. Обратно доберусь сама.
– Бет…
Она не хотела слушать, что он скажет. Ей стоило немалых усилий не заткнуть уши пальцами. Пусть прибережет фальшивые слова о любви для тех, кому не известно о его связи с Анной. А в будущем и с другими женщинами, ибо этот человек видел свое призвание в том, чтобы завоевывать и побеждать. Подумать только, что дважды она готова была совсем потерять голову!..
– Пожалуйста, уходите! Желаю удачной поездки.
– По крайней мере, позвольте проводить вас до места, где мы оставили экипаж.
– Нет необходимости. Здесь при всем желании нельзя потеряться, а склоны вполне безопасны.
– Это так.
Он помолчал. Бет напряглась, подумав, что он снова захочет заключить ее в объятия, но он этого не сделал.
– Тогда до свиданья. Заеду по возвращении.
Бет не оглянулась, пока не поняла, что он уже скрылся из виду. Она судорожно вздохнула и стала двигаться осторожнее, чтобы не наступить на маленькие бутоны. Вскоре она вышла на тропинку, по которой они поднимались. Когда Бет добралась до того места, где начиналась дорога на перевал, экипаж уже уехал. Не желая думать о том, что произошло между ними, или анализировать свои чувства, Бет попыталась сосредоточиться и представить, как будет рисовать арктическую розу. Так она добралась до старого дома, на это ушло более двух часов. Она бросила шаль на спинку стула и открыла коробку, в которой принесла цветок, чтобы скорее поставить его в воду. Тут же достала самую тонкую кисть и принялась рисовать нежные, мерцающие теплым светом лепестки.
Работа захватила Бет, она забыла о времени. Когда солнце стало садиться, ей удалось передать красоту цветка в ином освещении. Стало прохладно. Бет машинально накинула на плечи шаль и продолжала рисовать, откладывая один набросок и принимаясь за следующий. Вдруг что-то отвлекло ее внимание. Бет резко повернулась и уставилась на резные высокие дверцы. Клин, который она вставила, опять шатался, другой был на месте. Бет не сводила с задвижки расширенных от ужаса глаз. Клин выскочил и покатился по полу. Она медленно поднялась со стула. Пришло время предстать перед таинственной силой лицом к лицу.
В комнате стало так холодно, что, казалось, дыхание льдинками повиснет в воздухе, но это был неестественный холод. Бет сделала один шаг, затем другой и приблизилась к шкафу. Дрожащей рукой открыла дверцу. Внутри, казалось, ничего не было. Обычно каждое движение сопровождалось потоком холодного воздуха откуда-то из глубины. На этот раз ничего подобного не случилось, но образ женщины, лежащей на кровати, вдруг снова возник и приобрел еще более реальные черты, чем раньше.
Бет зажмурилась, пытаясь прогнать видение, но оно не исчезало. Отчетливо угадывался узор на платье – простое переплетение черных и серых нитей на фоне коричневого. На пятке был виден шрам. На запястье поблескивал золотой браслет. Подарок любовника, который соблазнил ее и принес чуму в ее дом и в долину? Да, эта женщина воплощала собой распутство и холодное бессердечие. Он был у нее не первым и наверняка не стал бы последним, если бы все мужчины не вымерли и из многочисленных обитателей Тордендаля не осталась она одна. Не мудрено, что она излила гнев в страшном проклятии, – судьба уготовила ей тяжкий удел коротать век в полном одиночестве. Она уже покинула этот мир, когда один моряк, уроженец Тордендаля, вернулся, пройдя через перевал, чтобы заняться заброшенной фермой отца. За ним появились другие родственники умерших. Долина ожила.
Бет до крови прикусила губу. Она не находила ответа на вопрос, откуда ей известны все эти подробности, почему она так ясно представляет внешность женщины, жившей несколько веков назад? Возможно ли, что прошлое напоминает о себе каждым скрипом половицы, каждым шорохом и движением в шкафу со встроенной старинной кроватью и входит в нее, Бет, помимо ее воли, незаметно для нее? Такое таинственное потустороннее общение происходит, вероятно, при помощи волновых колебаний в определенных условиях. Пятьдесят лет тому назад, очевидно, происходило то же самое, что и довело до сумасшествия бедную обитательницу дома.
– Тебе не удастся свести меня с ума, – сказала вслух Бет, впервые заговорив с недружелюбным духом. Ее голос эхом прозвучал в пустом пространстве встроенного шкафа. – Я не позволю тебе вмешиваться в мою жизнь. Смотри, на меня не оказывают никакого действия твои штучки!
Произнеся эту тираду. Бет забралась на кровать, не отдавая себе отчета, зачем она это делает. Когда глаза привыкли к темноте, она оглядела внутреннее пространство, на всякий случай держа одну ногу с наружной стороны шкафа. Потолок над кроватью имел форму арки, был разрисован в традиционном крестьянском стиле темно-зелеными, алыми и коричневыми красками, но она увидела и то, чего не могла видеть снаружи: часть краски облупилась и свисала полосками.
Бет осторожно встала на кровать обеими ногами, чтобы лучше рассмотреть узор. Ее интересовало, не осталось ли следов более ранней росписи. Поднявшись в полный рост, она вдруг почувствовала, что вверху царит абсолютная и неестественная тишина. Это ощущение она испытала раньше на чердаке – не было слышно ни шума водопада, ни плеска воды в роднике за домом, все звуки исчезли. Бет решила, что это просто акустический эффект, создаваемый вогнутым потолком. Она подняла руку, чтобы потрогать облупившуюся краску, но вдруг словно что-то ударило в сердце – полосы на потолке напоминали следы острых когтей, будто кто-то хищной лапой в припадке злобы провел по хрупкой краске. Следы были не очень старыми. Возможно ли, что это дело рук ее предшественницы, жившей в доме? Что тогда возникло в ее воспаленном воображении?
Бет опустила руки, от страха едва переводя дыхание, но взгляд ее все еще был устремлен на потолок. Возвращаясь к реальности, она услышала легкий шуршащий звук, словно кто-то быстро перелистывал страницы календаря от прошлого к настоящему. Она чувствовала, что должна вырваться на свет, пока не поздно, но что-то давило на плечи и ноги, и не было сил сделать ни малейшего движения, словно все ее тело окоченело. Инстинкт самосохранения заставлял действовать, и она лихорадочно обдумывала, как выбраться из шкафа. Но прежде чем пришло решение, раздался скрип ржавых петель и дверцы захлопнулись перед ее носом. Она оказалась заточенной в темнице.
Бет закричала, крик эхом вернулся к ней. Она налегла всем телом на дверцы, надеясь, что они поддадутся, но они держали так крепко, словно были окованы железными прутьями. Барабаня в дверь. Бет снова закричала: прежней слабости как не бывало, жизненные силы снова вернулись к ней и требовали освобождения.
Наконец дверцы распахнулись – так же неожиданно, как и закрылись. Взору Бет предстало удивленное лицо одной из служанок Нилсгаарда.
– Слава Богу! – вырвалось у Бет. Она жадно вдохнула свежий воздух и быстро вылезла из шкафа.
– Что случилось, мисс Стюарт? – служанка еще не оправилась от удивления. – Я снаружи услышала ваш крик и поспешила на помощь.
– Какое счастье, что вы оказались у дома.
– Рейкел! – Бет заставила себя улыбнуться девушке, прислуживавшей ей в Нилсгаарде. – Я забралась в стенной шкаф, чтобы посмотреть изнутри, а дверцы захлопнулись.
– Как странно… Я легко открыла их, – лицо Рейкел выражало крайнее удивление. – Не думаю, что… или, как вы считаете, могла ваша кузина подшутить над вами?
– Кузина?
– Да. Фрекен Зигрид из Холстейнгаарда. Она могла незаметно войти и захлопнуть дверцы, а потом выйти. Мне такие шуточки вовсе не кажутся смешными, но, извините за откровенность, у нас ее считают несколько своеобразной особой.
– Почему же вы подозреваете, что именно она способна на такую шутку?
Служанка удивилась:
– Она была на галерее, когда я поднималась.
– Что?!
– Я видела ее за деревьями, она стояла на теневой стороне галереи.
– Вы не ошиблись? – Бет не могла поверить своим ушам, хотя честное открытое лицо девушки доказывало, что она говорила правду. Ей действительно не было никакого резона лгать.
– Да, мисс. Я видела. Когда я вышла из леса, ее уже не было. Наверное, убежала к озеру, как заяц.
Первой реакцией Бет было броситься к ра бочему столу и посмотреть, все ли там цело, но рисунки лежали в прежнем порядке.
– Подожди здесь. Я побегу за ней, может быть, догоню! – распорядилась Бет.
Она в одно мгновение сбежала по ступенькам к заливу. Почему Зигрид пряталась на галерее и не дала знать о своем приходе? Подглядела в окно, что Бет осматривает потолок в стенном шкафу? Прокралась в дом и заперла ее? Какую роль могла сыграть Зигрид в том, что Бет пережила в темноте?
Бет взглянула на озеро. Лодки не было. Она быстро добежала до знакомого валуна – никого. Едва переводя дыхание, Бет вернулась в старый дом. Рейкел стояла у длинного стола, на котором красовались две лампы, одна с бледным матовым абажуром, другая – с красноватым.
– Откуда эта прелесть? – удивилась Бет, поправляя растрепавшуюся прическу.
– Фрекен Анна прислала вам, поэтому-то я и оказалась у старого дома. Услыхав ваш крик, я оставила их в траве, потом занесла в дом, пока вы искали фрекен Зигрид. Нашли ее?
Бет отрицательно покачала головой. Ей было приятно, что Анна выполнила обещание, несмотря на их ссору. Без сомнения, лампы должны были символизировать примирение, стать чем-то вроде оливковой ветви, которую Бет охотно примет и забудет размолвку. Матовый абажур хорошо подойдет к непритязательной обстановке гостиной, а красноватому место в спальне.
– Я пошлю с тобой записку фрекен Анне, поблагодарю ее.
Бет достала перо и бумагу.
– Присядь, Рейкел, пока я напишу.
Служанка села на стул около стенного шкафа, но, будучи любопытной от природы, решила проверить, действительно ли для того, чтобы захлопнуть дверцы так, что их нельзя было открыть, потребовалась недюжинная сила. Стоя спиной к столу, она не заметила, как нериятно действует на Бет скрежет петель.
– Не могу понять, почему вы не могли открыть дверцы, мисс, – заявила Рейкел, закончив осмотр. – Они поддаются так легко, и болты подвижны. Это та самая кровать, где обитал призрак? Ни за что не согласилась бы спать на такой! У моего дедушки есть похожая, и он не может спать в другом месте – только там. Но он стар, для него она гораздо удобнее охапки соломы или голых досок, на которых приходилось ночевать в детстве.
Бет вложила записку в конверт и написала адрес.
– Отдай фрекен Анне, как только вернешься в Нилсгаард, – распорядилась она.
– Сразу же и отдам, мисс.
Бет отпустила служанку и убрала в папку письменные принадлежности. Вдруг с порога раздался крик:
– 0-о-ой!
Бет подскочила к двери – служанка дула на ушибленную руку и громко стонала, лицо ее побелело от боли и страха, конверт лежал там, где она уронила его.
– Что случилось? – допытывалась Бет, встревожившись не на шутку.
Рейкел опустила трясущуюся руку:
– Сама не знаю, мисс! Я почувствовала, что падаю, словно кто-то толкнул в спину, и схватилась за косяк. Тогда что-то вонзилось мне в руку. О, Боже! Посмотрите, какая огромная…
Бет взяла ее руку и почувствовала, как Рейкел дрожит, словно пойманная птица. В большой палец глубоко впилась темная заноза.
– Пойдем скорее в дом. – Бет обняла девушку за плечи, чтобы помочь ей войти. – Нужно срочно вынуть занозу.
– Будет еще больнее! Я не вынесу!
– Постараюсь не причинить сильной боли, но нельзя рисковать, может быть заражение.
– Вы правы, мисс, но я так боюсь боли…
Бет усадила ее у длинного стола и пошла за аптечкой. Дом причинял зло, физически угрожая тому, кто прикасался к его тайне, уже второй раз – даже третий, если вспомнить о Гарольде. Тот случай оказался фатальным. Бет подогрела воду, разложила на столе чистую полотняную салфетку, простерилизовала инструмент и приготовилась к небольшой операции. Чтобы отвлечь внимание испуганной пациентки, она заговорила о Зигрид.
– Джина всегда была глупа. Пауль ей совершенно не подходил. Если бы он не стал ломать все эти сооружения – лестницы и помосты – ей бы не удалось выбежать из дома и она получила бы взбучку под крышей Нилсгаарда, а не оказалась на дне озера.
– Прекратите! – Бет чуть не плакала. – Как вы можете так говорить о собственной сестре?
– Помилуйте, – Анна поставила кофе на стол и удивленно посмотрела на кузину. – Вам-то что расстраиваться, вы ведь ее в глаза не видели, она для вас ничего не значит!
– Она для меня кое-что значит. Мне кажется, я поняла ее, побывав в доме. Она была мягкой, доброй и любящей, просто многого в жизни не понимала, и никто не научил ее.
– Значит, вы знаете ее лучше меня. Пожалуй, это что-то новое. Я ее знала вечно хныкающей дурочкой, которая бросилась на шею Паулю и вышла за него замуж, потому что он унаследовал Нилсгаард. Уверена, что она вышла бы за самого дьявола, чтобы вырваться из когтей деда и убраться из Холстейнгаарда.
Анна встала, лицо ее выражало сожаление, голос стал визгливым, словно принадлежал другому человеку.
– Любящая! – губы скривились в презрительную усмешку. – Что вы понимаете в чувствах? Чем измерить любовь? Вы, старая дева, что вы знаете о мужчинах?
Бет отступила от кузины:
– Прошу вас уйти, Анна. Нам больше нечего сказать друг другу.
Анна схватила плащ – она вся дрожала от волнения – и, гордо вскинув голову, вышла. Бет, расстроенная, наблюдала, как кузина спустилась к заливу, остановилась и долго смотрела в сторону чердака. Потом, наконец, свернула на дорогу и исчезла за деревьями.
После ухода Анны Бет, несмотря на дождь, отправилась на поиски цветов. Голубика уже поспела, женщины с ферм собирали ее для заготовки на зиму вместе с дикой красной смородиной. Но была и другая, более изысканная ягода, которую подавали на Рождество и иные праздники. Ее прозвали «облачной», потому что она росла только на высоких местах.
Бет поднималась по склону, с которого водопад низвергался в Черный Залив; от продолжительных дождей он, казалось, стал еще более сильным и могучим. Она присела отдохнуть на мокрый камень, сорвала голубику и залюбовалась окутанным туманной дымкой пейзажем. Вершины были скрыты за облаками, которые густой белой пеленой затягивали долину, Ей казалось, что серый цвет, доминировавший в природе, символизировал темные силы, ополчившиеся против нее в Тордендале: непонятную угрозу Дома у Черного Залива, враждебность Анны и Зигрид, неразрешимую загадку трагической смерти Джины, неприязнь местных жителей, для которых она оставалась самозванкой, и, наконец, ее двойственное отношение к Паулю: с одной стороны, она не могла не уважать в нем некоторые качества, с другой – продолжала испытывать враждебность.
Бет показалось, что кто-то движется в тумане: она различила маленькую фигурку Джулианы, девочка в плаще с капюшоном карабкалась вверх по склону. Бет догадалась, что Джулиана заметила ее из Нилсгаарда и осторожно следовала за ней. Внезапно теплое чувство наполнило сердце Бет. В конце концов, не все в Тордендале было плохо, к ее маленьким бедам следовало отнести то, что удалось завоевать дружбу и, возможно, любовь дочери Джины. Если она в какой-то степени сможет повлиять на выздоровление девочки, помочь ей снова обрести речь, то будет считать, что не зря приехала в Тордендаль.
Бет стала спускаться к Джулиане. Когда между ними оставалось небольшое расстояние, обе пустились бежать навстречу друг другу. Хохоча, они обнялись, Бет подхватила легкое тельце и закружила, потом опустила девочку на тропинку. Остаток времени они провели вместе, собирая голубику, потом зашли в брошенную кем-то хижину и ели ягоды до тех пор, пока губы, зубы и пальцы не сделались темно-синего цвета.
В таком виде их и застал Пауль Рингстад.
Он не уехал в Кристианию, несмотря на сообщение с пометкой «срочно», о котором говорила Анна. Сейчас он стоял, загораживая вход в хижину своей фигурой в длинном плаще, с широкополой шляпы струйками стекала вода. Бет насторожилась при его появлении, не зная заранее, как они отнесутся друг к другу при встрече, но Джулиана приветствовала отца звонким смехом, от радости с озорством подбросила вверх оставшиеся ягоды, и они рассыпались по полу. Отец благодушно улыбался, глядя на ее игру, оставаясь стоять у входа.
– Так вот вы где! Лакомитесь голубикой, и это в то время, когда одну ждет дома срочная работа, а другую уроки! Обе решили прогулять.
Пауль говорил это добродушно, но Бет была смущена тем, что ее уличили в недостаточном рвении. Она почувствовала робость перед этим человеком, подобного ощущения она не испытывала даже в детстве. К счастью, он ничего не заметил, обратив все свое внимание на ребенка. Джулиана сознавала, что провинилась перед фрекен Ларсен, и не знала, что ее ожидает за самовольный уход из дома. Но Пауль по всей видимости, не считал ее проступок тяжким преступлением.
– Пошли, фрекен Ларсен уже давно тебя ищет, – сказал он, подавая руку дочери.
Джулиана взяла отца за руку, другую протянула Бет, и они втроем стали спускаться по длинному склону. Когда они, наконец, оказались внизу и должны были разойтись по домам, Пауль обратился к Бет:
– Не подумайте, что я забыл об обещании показать вам, где растет арктическая роза. В том месте она расцветает поздно. Как только прояснится, я отведу вас туда.
– Очень вам обязана, сэр, – ответила Бет официально, чувствуя, что ей меньше всего хотелось бы оказаться с ним наедине в горах, что, разумеется, не было связано с цветком. Она решила, что тогда, во время обвала, совсем потеряла голову от его поцелуев. Это было какое-то сумасшествие.
Джулиана настаивала, чтобы Бет пошла с ними в Нилсгаард, но девушка повернула к старому дому, пообещав навестить их в скором времени. Бет заметила, что походка ее стала легче, чем утром, когда она выходила из дома, и подумала, что прогулка с Джулианой пошла ей на пользу.
Пауль сдержал слово. Через пару дней, когда снова выглянуло солнце и вся долина была залита теплым светом уходящего лета, он заехал за ней в двухместном экипаже. Одет он был как подобает для неблизкой поездки – клетчатые брюки, сюртук и дорожная шляпа. Он объяснил, что должен в тот же день отправиться в Кристианию:
– Мне казалось, что удалось уладить дела по почте, но я ошибся. Так как парохода не будет ни сегодня, ни завтра, придется ехать через перевал. Арктическая роза растет в тех же местах, мы сорвем ее, я отвезу вас в деревню и поеду.
Он помог ей взобраться на сиденье. Бет вспомнила, что уже видела этот экипаж – он ехал на нем из Лиллехаммера. Щелкнул кнут, они отъехали не спеша, свернули на дорогу, ведущую к Нилсгаарду, оттуда на восток и вскоре поднимались по извилистой тропинке в гору. Бет никогда не ездила этим путем. За деревьями были видны Нилсгаард и живописно раскинувшееся озеро. Пауль охотно рассказывал Бет обо всех местных достопримечательностях, о том, как хорошо изучил местные горы, когда мальчишкой приезжал в Нилсгаард, показал несколько склонов, которые выглядели доступными, но на самом деле были не менее опасными, чем Торденгорн, – не потому, что грозили обвалами, но потому, что нужно было обладать незаурядным мастерством, чтобы не свалиться в пропасть.
– Это значит, что из долины, действительно, можно выбраться только двумя способами – либо через перевал, либо водным путем, – заметила Бет.
– Именно так, особенно если время дорого. Когда живешь в горах, привыкаешь уважать их; только глупец может недооценивать силу гор.
– Торденгорн – самая опасная из них?
– Самая опасная и самая непростая. Нет ни одного местного жителя, – а я причисляю к ним и себя, – кто бы не относился к ней с особой любовью и гордостью. Однако все знают, как знали и многие поколения до нас, что однажды придет день и она станет причиной ужасной катастрофы в Тордендале: неизбежный результат процесса формирования этой горы.
– Проклятие Тордендаля…
Слова вырвались помимо воли Бет, она мгновенно пожалела о них, но вернуть их было уже невозможно.
– Ну-ну, – успокоил ее Пауль. – Мне это повторять не надо, я вижу, что вы начинаете верить в местные предания.
Еще раз Пауль напомнил, что она не может оставаться равнодушной к мрачным легендам Тордендаля, и Бет посмеялась над собственной глупой самоуверенностью, из-за которой когда-то была убеждена, что ничто не сможет испугать ее. Но она знала, что Пауль только и ждет такого признания, чтобы почувствовать себя победителем и испортить неплохо начавшуюся поездку. Не то чтобы ей особенно приятно было его общество, но… Конечно, следовало признать, что все попытки наладить нормальную жизнь в Доме у Черного Залива ни к чему не привели. Ей не удалось удержать обитавшего в его стенах духа или кого бы там ни было в узде одним лишь невероятным усилием воли. Но Пауль не должен был знать о ее ежедневных страхах и тревогах, о том, как она постоянно напрягает слух и зрение, готовая в любую минуту увидеть или услышать неизвестно что. Или как вдруг внезапно прерывает работу, словно ощущая рядом в комнате чье-то холодное дыхание.
– Мне кажется, я начинаю чувствовать себя в Тордендале как дома, – сказала Бет, подумав. – Хотя местные жители недовольны моим пребыванием в Доме у Черного Залива, я не могу сказать, что их отношение ко мне заметно изменилось в худшую сторону. В магазине со мной разговаривают почтительно, женщины здороваются, маленькие девочки приседают в реверансе, все желают доброго дня. Тем не менее на похороны Гарольда Дженсена пришли все, и ходил слух, что на него пало старое проклятие.
– Я тоже был на похоронах и слышал об этом. Зигрид старается извлечь из случившегося максимально возможную выгоду, но всем уже известен бесспорный факт, что вы – внучка старого Холстейна и имеете законное право жить в доме не как гость, но как человек, чьи корни глубоко уходят в землю Тордендаля. Всем бы хотелось, чтобы вы переехали из Дома у Черного Залива, но никто не винит вас лично, виноватым считают только меня. А вы как на это смотрите? Хотите перебраться отсюда?
– Не думаю, что мне удастся найти что-нибудь взамен. Вряд ли кому-то захочется принять меня в своем доме. Местные жители считают, что я потревожила горы и выпустила из их недр проклятие. И так будут думать еще долгое время.
– Но есть Нилсгаард. Мой дом – всегда ваш дом.
– Спасибо, нет! Для моей работы мне нужно одиночество, я уж проживу оставшееся время в старом доме… – Она чуть не добавила: «Потому что я должна…», но вовремя остановилась.
Уже вверху, недалеко от узкой тропинки через перевал, Пауль остановил лошадь, спрыгнул, помог сойти Бет и привязал лошадь к дереву. Они свернули и прошли довольно большое расстояние по заросшей мхом поверхности, обходя источники, которые били из земли прямо у них под ногами, перепрыгивая через ручейки. Пару раз Бет взглянула вниз на долину, удивившись, что за одну-две ночи ее тронули краски осени: трава слегка пожелтела, на листьях появились багряные тона. Почти на всех фермах урожай уже был собран, но везде были видны люди, готовившие зерно к обмолоту.
– Мы почти у цели, – подбодрил Пауль, сочтя, что Бет устала. – Вон за теми валунами.
Им пришлось подняться по козьей тропе, потом спуститься на другую сторону. Там Бет увидела небольшую рощицу, похожую на блюдце, в которой росли крупные яркие цветы. Она не сдержала крика радости, побежала вниз по склону и упала на колени прямо среди цветов, Достав из сумки альбом. Бет начала зарисовывать весь этот великолепный благоухающий ковер – на тонких стеблях алели пурпурные головки, несколько более темного оттенка, чем те, которые она видела на склонах Торденгорна, листья были колючими, но все же мягкими на ощупь.
– Попробуйте вот это, – Пауль предложил ей «облачную» ягоду. Бет внимательно изучала плоды, они были крупнее черной смородины в Шотландии, но внешне походили на нее, если не считать, что цвет был золотисто-оранжевый. Она попробовала одну ягоду, вкус был сладковатый и своеобразный. Теперь ей стало ясно, почему их считали деликатесом.
– Очень вкусные, – сказала Бет; они вместе ели то, что он собрал.
– Пища влюбленных, – сказал он тихо, не сводя с нее глаз.
– Что? – прошептала она, не глядя на него.
– Так их называют в Тордендале.
– Неужели?
Он взял ее лицо прохладными ладонями и повернул так, чтобы она посмотрела ему в глаза. Ей снова показалось, что она тонет в нежной глубине его взгляда. Сердце забилось в экстазе, рассудок помутился. Медленно, совсем иначе, чем раньше, он притянул ее к себе, обняв одной рукой за талию – мягко, но требовательно; его поцелуи горели страстью и мольбой. Бет вся растворилась в его ласковых объятиях, все, что разделяло их, вдруг куда-то исчезло.
Когда, наконец, она отстранилась, то едва держалась на ногах и прижалась головой к его плечу, ища поддержки. Внезапно ей показалось, что Анна стоит рядом с ними, невидимая и безмолвная, но неумолимо напоминающая о том, что супругой он избрал не ее, Бет, а кузину Джину, а к ней испытывает те же чувства, что и к Анне. Бет почувствовала себя беспредельно униженной, вырвалась из его рук и произнесла жестко:
– Сдается, что на меня нашло безумие, как на прежнюю обитательницу Дома у Черного Залива. Другого объяснения своему глупому поведению я не нахожу.
– Если бы я считал, что вы не способны на безумные поступки, я бы не разрешил вам переступить порог старого дома.
– Пожалуй. Можете исправить ошибку. А теперь, не смею больше задерживать. Обратно доберусь сама.
– Бет…
Она не хотела слушать, что он скажет. Ей стоило немалых усилий не заткнуть уши пальцами. Пусть прибережет фальшивые слова о любви для тех, кому не известно о его связи с Анной. А в будущем и с другими женщинами, ибо этот человек видел свое призвание в том, чтобы завоевывать и побеждать. Подумать только, что дважды она готова была совсем потерять голову!..
– Пожалуйста, уходите! Желаю удачной поездки.
– По крайней мере, позвольте проводить вас до места, где мы оставили экипаж.
– Нет необходимости. Здесь при всем желании нельзя потеряться, а склоны вполне безопасны.
– Это так.
Он помолчал. Бет напряглась, подумав, что он снова захочет заключить ее в объятия, но он этого не сделал.
– Тогда до свиданья. Заеду по возвращении.
Бет не оглянулась, пока не поняла, что он уже скрылся из виду. Она судорожно вздохнула и стала двигаться осторожнее, чтобы не наступить на маленькие бутоны. Вскоре она вышла на тропинку, по которой они поднимались. Когда Бет добралась до того места, где начиналась дорога на перевал, экипаж уже уехал. Не желая думать о том, что произошло между ними, или анализировать свои чувства, Бет попыталась сосредоточиться и представить, как будет рисовать арктическую розу. Так она добралась до старого дома, на это ушло более двух часов. Она бросила шаль на спинку стула и открыла коробку, в которой принесла цветок, чтобы скорее поставить его в воду. Тут же достала самую тонкую кисть и принялась рисовать нежные, мерцающие теплым светом лепестки.
Работа захватила Бет, она забыла о времени. Когда солнце стало садиться, ей удалось передать красоту цветка в ином освещении. Стало прохладно. Бет машинально накинула на плечи шаль и продолжала рисовать, откладывая один набросок и принимаясь за следующий. Вдруг что-то отвлекло ее внимание. Бет резко повернулась и уставилась на резные высокие дверцы. Клин, который она вставила, опять шатался, другой был на месте. Бет не сводила с задвижки расширенных от ужаса глаз. Клин выскочил и покатился по полу. Она медленно поднялась со стула. Пришло время предстать перед таинственной силой лицом к лицу.
В комнате стало так холодно, что, казалось, дыхание льдинками повиснет в воздухе, но это был неестественный холод. Бет сделала один шаг, затем другой и приблизилась к шкафу. Дрожащей рукой открыла дверцу. Внутри, казалось, ничего не было. Обычно каждое движение сопровождалось потоком холодного воздуха откуда-то из глубины. На этот раз ничего подобного не случилось, но образ женщины, лежащей на кровати, вдруг снова возник и приобрел еще более реальные черты, чем раньше.
Бет зажмурилась, пытаясь прогнать видение, но оно не исчезало. Отчетливо угадывался узор на платье – простое переплетение черных и серых нитей на фоне коричневого. На пятке был виден шрам. На запястье поблескивал золотой браслет. Подарок любовника, который соблазнил ее и принес чуму в ее дом и в долину? Да, эта женщина воплощала собой распутство и холодное бессердечие. Он был у нее не первым и наверняка не стал бы последним, если бы все мужчины не вымерли и из многочисленных обитателей Тордендаля не осталась она одна. Не мудрено, что она излила гнев в страшном проклятии, – судьба уготовила ей тяжкий удел коротать век в полном одиночестве. Она уже покинула этот мир, когда один моряк, уроженец Тордендаля, вернулся, пройдя через перевал, чтобы заняться заброшенной фермой отца. За ним появились другие родственники умерших. Долина ожила.
Бет до крови прикусила губу. Она не находила ответа на вопрос, откуда ей известны все эти подробности, почему она так ясно представляет внешность женщины, жившей несколько веков назад? Возможно ли, что прошлое напоминает о себе каждым скрипом половицы, каждым шорохом и движением в шкафу со встроенной старинной кроватью и входит в нее, Бет, помимо ее воли, незаметно для нее? Такое таинственное потустороннее общение происходит, вероятно, при помощи волновых колебаний в определенных условиях. Пятьдесят лет тому назад, очевидно, происходило то же самое, что и довело до сумасшествия бедную обитательницу дома.
– Тебе не удастся свести меня с ума, – сказала вслух Бет, впервые заговорив с недружелюбным духом. Ее голос эхом прозвучал в пустом пространстве встроенного шкафа. – Я не позволю тебе вмешиваться в мою жизнь. Смотри, на меня не оказывают никакого действия твои штучки!
Произнеся эту тираду. Бет забралась на кровать, не отдавая себе отчета, зачем она это делает. Когда глаза привыкли к темноте, она оглядела внутреннее пространство, на всякий случай держа одну ногу с наружной стороны шкафа. Потолок над кроватью имел форму арки, был разрисован в традиционном крестьянском стиле темно-зелеными, алыми и коричневыми красками, но она увидела и то, чего не могла видеть снаружи: часть краски облупилась и свисала полосками.
Бет осторожно встала на кровать обеими ногами, чтобы лучше рассмотреть узор. Ее интересовало, не осталось ли следов более ранней росписи. Поднявшись в полный рост, она вдруг почувствовала, что вверху царит абсолютная и неестественная тишина. Это ощущение она испытала раньше на чердаке – не было слышно ни шума водопада, ни плеска воды в роднике за домом, все звуки исчезли. Бет решила, что это просто акустический эффект, создаваемый вогнутым потолком. Она подняла руку, чтобы потрогать облупившуюся краску, но вдруг словно что-то ударило в сердце – полосы на потолке напоминали следы острых когтей, будто кто-то хищной лапой в припадке злобы провел по хрупкой краске. Следы были не очень старыми. Возможно ли, что это дело рук ее предшественницы, жившей в доме? Что тогда возникло в ее воспаленном воображении?
Бет опустила руки, от страха едва переводя дыхание, но взгляд ее все еще был устремлен на потолок. Возвращаясь к реальности, она услышала легкий шуршащий звук, словно кто-то быстро перелистывал страницы календаря от прошлого к настоящему. Она чувствовала, что должна вырваться на свет, пока не поздно, но что-то давило на плечи и ноги, и не было сил сделать ни малейшего движения, словно все ее тело окоченело. Инстинкт самосохранения заставлял действовать, и она лихорадочно обдумывала, как выбраться из шкафа. Но прежде чем пришло решение, раздался скрип ржавых петель и дверцы захлопнулись перед ее носом. Она оказалась заточенной в темнице.
Бет закричала, крик эхом вернулся к ней. Она налегла всем телом на дверцы, надеясь, что они поддадутся, но они держали так крепко, словно были окованы железными прутьями. Барабаня в дверь. Бет снова закричала: прежней слабости как не бывало, жизненные силы снова вернулись к ней и требовали освобождения.
Наконец дверцы распахнулись – так же неожиданно, как и закрылись. Взору Бет предстало удивленное лицо одной из служанок Нилсгаарда.
– Слава Богу! – вырвалось у Бет. Она жадно вдохнула свежий воздух и быстро вылезла из шкафа.
– Что случилось, мисс Стюарт? – служанка еще не оправилась от удивления. – Я снаружи услышала ваш крик и поспешила на помощь.
– Какое счастье, что вы оказались у дома.
– Рейкел! – Бет заставила себя улыбнуться девушке, прислуживавшей ей в Нилсгаарде. – Я забралась в стенной шкаф, чтобы посмотреть изнутри, а дверцы захлопнулись.
– Как странно… Я легко открыла их, – лицо Рейкел выражало крайнее удивление. – Не думаю, что… или, как вы считаете, могла ваша кузина подшутить над вами?
– Кузина?
– Да. Фрекен Зигрид из Холстейнгаарда. Она могла незаметно войти и захлопнуть дверцы, а потом выйти. Мне такие шуточки вовсе не кажутся смешными, но, извините за откровенность, у нас ее считают несколько своеобразной особой.
– Почему же вы подозреваете, что именно она способна на такую шутку?
Служанка удивилась:
– Она была на галерее, когда я поднималась.
– Что?!
– Я видела ее за деревьями, она стояла на теневой стороне галереи.
– Вы не ошиблись? – Бет не могла поверить своим ушам, хотя честное открытое лицо девушки доказывало, что она говорила правду. Ей действительно не было никакого резона лгать.
– Да, мисс. Я видела. Когда я вышла из леса, ее уже не было. Наверное, убежала к озеру, как заяц.
Первой реакцией Бет было броситься к ра бочему столу и посмотреть, все ли там цело, но рисунки лежали в прежнем порядке.
– Подожди здесь. Я побегу за ней, может быть, догоню! – распорядилась Бет.
Она в одно мгновение сбежала по ступенькам к заливу. Почему Зигрид пряталась на галерее и не дала знать о своем приходе? Подглядела в окно, что Бет осматривает потолок в стенном шкафу? Прокралась в дом и заперла ее? Какую роль могла сыграть Зигрид в том, что Бет пережила в темноте?
Бет взглянула на озеро. Лодки не было. Она быстро добежала до знакомого валуна – никого. Едва переводя дыхание, Бет вернулась в старый дом. Рейкел стояла у длинного стола, на котором красовались две лампы, одна с бледным матовым абажуром, другая – с красноватым.
– Откуда эта прелесть? – удивилась Бет, поправляя растрепавшуюся прическу.
– Фрекен Анна прислала вам, поэтому-то я и оказалась у старого дома. Услыхав ваш крик, я оставила их в траве, потом занесла в дом, пока вы искали фрекен Зигрид. Нашли ее?
Бет отрицательно покачала головой. Ей было приятно, что Анна выполнила обещание, несмотря на их ссору. Без сомнения, лампы должны были символизировать примирение, стать чем-то вроде оливковой ветви, которую Бет охотно примет и забудет размолвку. Матовый абажур хорошо подойдет к непритязательной обстановке гостиной, а красноватому место в спальне.
– Я пошлю с тобой записку фрекен Анне, поблагодарю ее.
Бет достала перо и бумагу.
– Присядь, Рейкел, пока я напишу.
Служанка села на стул около стенного шкафа, но, будучи любопытной от природы, решила проверить, действительно ли для того, чтобы захлопнуть дверцы так, что их нельзя было открыть, потребовалась недюжинная сила. Стоя спиной к столу, она не заметила, как нериятно действует на Бет скрежет петель.
– Не могу понять, почему вы не могли открыть дверцы, мисс, – заявила Рейкел, закончив осмотр. – Они поддаются так легко, и болты подвижны. Это та самая кровать, где обитал призрак? Ни за что не согласилась бы спать на такой! У моего дедушки есть похожая, и он не может спать в другом месте – только там. Но он стар, для него она гораздо удобнее охапки соломы или голых досок, на которых приходилось ночевать в детстве.
Бет вложила записку в конверт и написала адрес.
– Отдай фрекен Анне, как только вернешься в Нилсгаард, – распорядилась она.
– Сразу же и отдам, мисс.
Бет отпустила служанку и убрала в папку письменные принадлежности. Вдруг с порога раздался крик:
– 0-о-ой!
Бет подскочила к двери – служанка дула на ушибленную руку и громко стонала, лицо ее побелело от боли и страха, конверт лежал там, где она уронила его.
– Что случилось? – допытывалась Бет, встревожившись не на шутку.
Рейкел опустила трясущуюся руку:
– Сама не знаю, мисс! Я почувствовала, что падаю, словно кто-то толкнул в спину, и схватилась за косяк. Тогда что-то вонзилось мне в руку. О, Боже! Посмотрите, какая огромная…
Бет взяла ее руку и почувствовала, как Рейкел дрожит, словно пойманная птица. В большой палец глубоко впилась темная заноза.
– Пойдем скорее в дом. – Бет обняла девушку за плечи, чтобы помочь ей войти. – Нужно срочно вынуть занозу.
– Будет еще больнее! Я не вынесу!
– Постараюсь не причинить сильной боли, но нельзя рисковать, может быть заражение.
– Вы правы, мисс, но я так боюсь боли…
Бет усадила ее у длинного стола и пошла за аптечкой. Дом причинял зло, физически угрожая тому, кто прикасался к его тайне, уже второй раз – даже третий, если вспомнить о Гарольде. Тот случай оказался фатальным. Бет подогрела воду, разложила на столе чистую полотняную салфетку, простерилизовала инструмент и приготовилась к небольшой операции. Чтобы отвлечь внимание испуганной пациентки, она заговорила о Зигрид.