Страница:
Не успел сын Зевса выйти из тронного зала царя Лаомедонта, как в коридоре его схватила за руку заплаканная Гесиона.
— Чего же ты плачешь, красавица? — участливо спросил сын Зевса. —Лично я не вижу никаких причин для слез. Только что я спас тебя от ужасного морского монстра, затем привел во дворец и передал из рук в руки отцу.
— В том-то и дело, — всхлипывала Гесиона. — Старый маразматик опять что-нибудь со мною сделает. Продаст в рабство или снова принесет в жертву.
— С чего бы это? — ужаснулся Софоклюс.
— Лаомедонт давно хочет жениться на моей тринадцатилетней подружке, а я для него только помеха.
— Вот же старый безобразник! — искренне посочувствовал девушке историк. — Геракл, что же делать?
— Пойдем с нами! — Сын Зевса ободряюще потрепал Гесиону за розовую румяную щечку. — И ничего не бойся!
— Эй, вы куда? — возмутился начальник дворцовой охраны, когда гости проходили через главные ворота. — Царь запретил своей дочери покидать покои!
Ответом ему был тяжелый кулак Геракла.
Прочие троянские солдаты, присутствовавшие в тот момент на царском дворе, поспешно отвели глаза, смотря куда угодно, но только не на мрачно насупившегося сына Зевса. Затем один из троянцев осторожно склонился над распростертым телом начальника, попробовал у того пульс и, повернувшись к остальным воякам, знающе прокомментировал:
— Солнечный удар! К вечеру будет как огурчик…
А Геракл с Софоклюсом и несчастной девушкой уже шагали далеко за стенами неприступной Трои.
Могучий герой обернулся и скептически посмотрел на грозный город.
В принципе разрушить его сын Зевса мог бы за какие-то двадцать четыре часа. Но делать это в тот момент Гераклу было попросту лень. Вот если бы наместе Трои оказался Карфаген… тогда да. Лежать бы ему к утру в дымящихся руинах.
Уцелела в тот раз великая Троя, ибо было ей предначертано погибнуть много позже из-за «прекрасной» Елены и еще доброй тысячи неблагоприятно сложившихся обстоятельств, в том числе и на самом Олимпе.
Оседлав поджидавших на морском берегу дарственных лошадок, эллины в задумчивости поглядели на несколько растерянную Гесиону. Геракл достал сотиус-мобилис и, ничтоже сумняшеся, позвонил самому Зевсу.
— Да, сынок, — страшно обрадовался Громовержец. — С высоты Олимпа я вижу тебя просто отлично. Что случилось?
— Да тут такое дело… отец. — Могучий герой слегка замялся. — Тут нужно одну хорошую девушку пристроить. У вас там на Олимпе вакантные места есть?
— А она хорошенькая? — живо поинтересовался Зевс.
— А ты сверху будто не видишь!
— Да-да, весьма неплоха… вот только… слишком юна. Впрочем, думаю, я смогу ее пристроить в свиту к нашей Афродите.
— Спасибо, папуля! — улыбнулся Геракл и, повернувшись к перепуганной Гесионе, ласково добавил: — Не бойся, крошка, всё у тебя будет чики-пуки…
И через несколько секунд девушка исчезла, чтобы тут же объявиться на светлом Олимпе.
Что ж, пожалуй, это был единственный совершенно бескорыстный (кони не в счет), честный и справедливый подвиг великого Геракла, несмотря на то, что богами он так и не был засчитан.
Глава семнадцатая
— Чего же ты плачешь, красавица? — участливо спросил сын Зевса. —Лично я не вижу никаких причин для слез. Только что я спас тебя от ужасного морского монстра, затем привел во дворец и передал из рук в руки отцу.
— В том-то и дело, — всхлипывала Гесиона. — Старый маразматик опять что-нибудь со мною сделает. Продаст в рабство или снова принесет в жертву.
— С чего бы это? — ужаснулся Софоклюс.
— Лаомедонт давно хочет жениться на моей тринадцатилетней подружке, а я для него только помеха.
— Вот же старый безобразник! — искренне посочувствовал девушке историк. — Геракл, что же делать?
— Пойдем с нами! — Сын Зевса ободряюще потрепал Гесиону за розовую румяную щечку. — И ничего не бойся!
— Эй, вы куда? — возмутился начальник дворцовой охраны, когда гости проходили через главные ворота. — Царь запретил своей дочери покидать покои!
Ответом ему был тяжелый кулак Геракла.
Прочие троянские солдаты, присутствовавшие в тот момент на царском дворе, поспешно отвели глаза, смотря куда угодно, но только не на мрачно насупившегося сына Зевса. Затем один из троянцев осторожно склонился над распростертым телом начальника, попробовал у того пульс и, повернувшись к остальным воякам, знающе прокомментировал:
— Солнечный удар! К вечеру будет как огурчик…
А Геракл с Софоклюсом и несчастной девушкой уже шагали далеко за стенами неприступной Трои.
Могучий герой обернулся и скептически посмотрел на грозный город.
В принципе разрушить его сын Зевса мог бы за какие-то двадцать четыре часа. Но делать это в тот момент Гераклу было попросту лень. Вот если бы наместе Трои оказался Карфаген… тогда да. Лежать бы ему к утру в дымящихся руинах.
Уцелела в тот раз великая Троя, ибо было ей предначертано погибнуть много позже из-за «прекрасной» Елены и еще доброй тысячи неблагоприятно сложившихся обстоятельств, в том числе и на самом Олимпе.
Оседлав поджидавших на морском берегу дарственных лошадок, эллины в задумчивости поглядели на несколько растерянную Гесиону. Геракл достал сотиус-мобилис и, ничтоже сумняшеся, позвонил самому Зевсу.
— Да, сынок, — страшно обрадовался Громовержец. — С высоты Олимпа я вижу тебя просто отлично. Что случилось?
— Да тут такое дело… отец. — Могучий герой слегка замялся. — Тут нужно одну хорошую девушку пристроить. У вас там на Олимпе вакантные места есть?
— А она хорошенькая? — живо поинтересовался Зевс.
— А ты сверху будто не видишь!
— Да-да, весьма неплоха… вот только… слишком юна. Впрочем, думаю, я смогу ее пристроить в свиту к нашей Афродите.
— Спасибо, папуля! — улыбнулся Геракл и, повернувшись к перепуганной Гесионе, ласково добавил: — Не бойся, крошка, всё у тебя будет чики-пуки…
И через несколько секунд девушка исчезла, чтобы тут же объявиться на светлом Олимпе.
Что ж, пожалуй, это был единственный совершенно бескорыстный (кони не в счет), честный и справедливый подвиг великого Геракла, несмотря на то, что богами он так и не был засчитан.
Глава семнадцатая
ПОДВИГ ДЕСЯТЫЙ: ДОЧЕРИ ЦАРЯ ГЕРИОНА
— Софоклюс, какой у тебя чудесный пони! — улыбнулся сидевший в золотой колеснице Копрей.
— Да иди ты, — огрызнулся историк, которого уже порядком достали всяческие издевательства.
Не посмеяться над хронистом в тот день поленился один лишь оборванный нищий, да и то по причине абсолютной слепоты.
Каждый встречный на дороге в Тиринф обязательно тыкал в Софоклюса пальцем и весело, от души реготал.
Дареный пони и впрямь оказался чудесным, без правой задней ноги, замененной искусным деревянным протезом, который, когда «лошадка» стояла на месте, был почти незаметен.
— А ты всё сторожишь мою колесницу, — похвалил Копрея Геракл, спрыгивая с прекрасного белоснежного жеребца. — Ну и как, кто-то пытался на нее посягнуть?
— Еще как пытался! — закивал посланец Эврисфея, наглядно демонстрируя герою порванную в нескольких местах накидку. — Сегодня я сгонял на ней утром к Эврисфею, затем вернулся на перекресток, и тут мне приспичило в кустики. Пока я вынужденно отсутствовал, два странствующих иудея попытались отодрать от бортов колесницы пару кусков золота, якобы для некоей больной Юзуфи. Но я живо надавал им по пейсам, хотя один из них всё же как-то немыслимым образом изловчился и откусил кусок, там внизу, у правого колеса.
Нахмурившись, Геракл присел у правого борта боевой повозки.
Копрей не врал, кто-то действительно оттяпал кусочек золотой обшивки, оставив в сравнительно мягком металле рваные следы от своих алчных зубов.
— А как этих странствующих негодяев звали, ты, часом, не помнишь? — на всякий случай спросил сын Зевса.
— По-моему, один из них назвался Агасфером, — неуверенно ответил Копрей, — хотя точно утверждать я не берусь.
Могучий герой с чувством ударил кулаком по борту колесницы:
— Вот так всегда, даже на сутки нельзя оставить боевой экипаж без присмотра! Обязательно отыщется какой-нибудь юркий прохиндей, обуреваемый приступом внезапного вредительства.
— Красиво сказал! — восхитился Софоклюс. — Я это, пожалуй, даже запишу.
По правде говоря, у историка уже скопилось вполне приличное количество так называемых словесных перлов или, если угодно, героических афоризмов сына Зевса.
В этом длинном списке были и настоящие шедевры вроде «Да что немейский лев? Ведь это просто фигня!» или «Грецию объехать — не Стикс переплыть!». Имелись там и такие высказывания, как «Цербера боги кормят», «Любишь вино пить, люби и морды лукавые кентаврам бить!», «Хорошо, в ожидании чудовища я пока немного вздремну», «Пьяных циклопов по осени считают» и «Зевса бояться — на Олимп не ходить».
Многие из этих перлов героико-античной словесности годились практически на все случаи жизни. Особенно популярным изречением Геракла среди простого народа (то бишь смертных) стало «Чем глубже в лес, тем злее овцы».
Хитрый Софоклюс даже подумывал об издании героических афоризмов отдельным обширным трудом под названием «Антология античного идиотизма».
— Держи пояс! — Геракл протянул Копрею свой с трудом добытый трофей.
— Ты снял его прямо с царицы амазонок Целлюлиты? — уточнил посланец.
— Нет, с циклопа Полифема! — огрызнулся сын Зевса.
— Просто я хорошо знаю габариты царицы амазонок. — Копрей задумчиво вертел в руках переливающийся пояс. — Что-то он маловат.
— А откуда тебе известны габариты царицы? — с большим подозрением спросил Софоклюс.
— Ну… гм… — посланец неожиданно покраснел, — у Эврисфея есть гипсовый слепок отпечатка ее босой ноги.
— Ага! — хором выдали Софоклюс с Гераклом и понимающе ухмыльнулись.
— А что это вы тут так пошло «агакаете»? — разозлился Копрей. — Может, у них было взаимное чувство, а вы как кони ржете…
— Они что, действительно знакомы? — опешил историк.
— Они часто переписывались, — оскорблено ответил посланец. — Но вмешались вездесущие олимпийцы, и разрыв высоких отношений стал неизбежен. Целлюлита призналась Эврисфею в любви, но подлый Герм… гм… один из олимпийцев рассказал царице амазонок, как на самом деле выглядит ее возлюбленный.
— А что… — хохотнул Геракл, — он описывал себя в письмах двухметровым красавцем атлетом с длинными вьющимися волосами?
— Ну… примерно так, — подтвердил Копрей. — Мой хозяин не скоро оправился после внезапного разрыва с царицей, он сильно болел, его тут же свалил приступ хронический диареи, а затем началось тотальное выпадение волос.
— М-да-а-а-а… — задумчиво протянул Софоклюс. — Вижу, душевная травма была просто сокрушительной.
— Под стать габаритам возлюбленной! — подхватил сын Зевса.
— Именно поэтому Эврисфей и пожелал иметь у себя в Микенах часть гардероба любимой, — скорбно вздохнул посланец.
— Секундочку! — Геракл неистово почесал под шлемом кудрявый затылок. — Почему Эврисфею понадобился именно пояс Целлюлиты, а не, скажем… ну… ее меховой сапог? Ведь сапог царицы было бы достать намного легче и, главное, быстрее.
Копрей снова вздохнул:
— Эврисфей желал иметь такую вещь любимой, которая наиболее близка к ее столь недоступному, желанному телу…
«Так-так, — ехидно прищурился Софоклюс, — интересно, что по этому поводу сказал бы наш старый знакомый Зигмундис Фрейдиус? Наверное, накатал бы очередную сумасбродную монографию о любовном влечении к женским вещам!»
— Ладно, — махнул рукой сын Зевса, — кончай трепаться, давай следующий подвиг!
— Я заучил его наизусть! — радостно похвастался посланец и нараспев прочел: — Великий Эврисфей повелевает Гераклу Олимпийскому привезти в Микены дочерей царя Гериона, что правит плодородными землями на западном крае Греции, там, где сходит на закате с неба лучезарный бог солнца Гелиос.
— Да на фиг мне этот Гелиос, — возмутился Геракл. — Лучше скажи, что за дочери такие и на кой сатир они понадобились нашему недоделку?
— Отвечаю. — Копрей торжественно кивнул. — Дочерей ровно двенадцать: Пиропа, Мирона, Тэратос, Мегафона, Гэфира…
Сын Зевса предупреждающе показал посланцу кулак, и тот благоразумно перешел к ответу на второй поставленный вопрос.
— Эврисфей всё еще никак не может оправиться после трагического разрыва с Целлюлитой, и поэтому дочери царя Гериона нужны ему для его… э… э… гарема!
— Что?!
— Вот так!
— И много там у недоношенного сейчас женщин? — усмехнулся Геракл.
— Ни одной, — честно ответил Копрей, — точнее, лишь хромой горбатый слуга.
— Как? — выдохнул Софоклюс.
— В качестве кого? — вытаращил глаза сын Зевса.
— В качестве евнуха! — разъяснил посланец.
— А… — разочарованно покачал головой Геракл. — Жаль, что эта должность в гареме Эврисфея уже занята, а то я думал порекомендовать ему Софоклюса.
— Кого? Меня? — взвизгнул историк. — Да тысячи, тысячи гречанок в разных концах Аттики клятвенно тебе подтвердят, что никакой я не евнух!
— Хорош врать! — строго осадил личного хрониста могучий герой. — У меня от твоих припадочных воплей уже голова разболелась.
Копрей тем временем жадно пялился на великолепного жеребца царя Лаомедонта.
— А можно назад в Микены я поеду на твоем коне, Геракл? — робко спросил посланец. — Ведь всё равно у тебя есть прекрасная боевая колесница, зачем же тебе еще и этот превосходный скакун?
— Поедешь в Микены на пони Софоклюса! — бескомпромиссно отрезал Геракл. — Либо потопаешь пешком…
На том они и расстались.
Проводив взглядом нелепо скачущего на хромой лошадке Копрея, сын Зевса позвонил на Олимп и попросил Гефеста переправить себя вместе с колесницей и хронистом в западные края Греции. Чудесного же жеребца Геракл подарил своему эгидодержавному папане, и лошадь была незамедлительно телепортирована на Олимп.
— А не надо было меня по голове часто бить! — не менее обиженно отозвался Софоклюс. — Вон, я до сих пор весь в шишках и синяках. Меня даже люди пугаются, не только муза.
— Муза?
— Ну да, та самая ветреная фемина, что дарит славу бездарным дуракам и обходит стороной непризнанных гениев!
— Вроде тебя!
— Вроде меня, — кичливо подтвердил скромняга Софоклюс. — Допридумываю тебе подвиги потом, я же говорил. Да и старые нужно переделывать. Главное, что есть уже черновик, самая необходимая для любого грандиозного труда закваска.
— Так и быть, — кивнул сын Зевса, — оставим эпос на потом. Ну а хотя бы название ты своему труду наконец придумал?
— Еще нет…
— Хреново…
— Так и я о том же!
Через несколько часов, казалось, бесцельной скачки по запыленным дорогам греки с горем пополам выяснили у одного встречного циклопа, что царь Герион живет не на материке, а на острове Эрифейя.
— Ну а его дочери? — полюбопытствовал у великана Геракл.
— Что его дочери? — не понял циклоп, прикладываясь к чудовищной вместимости кувшину.
— Ну как они там?
— Фундомэнос оморфос! — на старогреческом ответил великан, при этом с восхищением цокая языком.
— Пышные красавицы! — с готовностью перевел Софоклюс.
— Опять толстухи! — горестно вздохнул сын Зевса. — А всё эти проклятые скульпторы да художники, приучающие Грецию к пышным натурам. И ведь мало кто знает, что пышных женщин они ваяют с голодухи. Художники-то все как один нищие.
— Сразу пропивают все свои гонорары! — хрипло подтвердил циклоп и громко икнул. — У меня вот брат скульптор, так день и ночь не просыхает. Изваял для нового храма в Дельфах статую Афродиты. Так она, статуя в смысле, даже в ворота храма не вошла, такая вышла толстозадая. Пришлось моему брату кое-что там у этой статуи переделывать, самую малость: груди отбил, бородку приделал и вышел у него весьма разжиревший Арес для священной рощи в Спарте.
— А разве заказчики статуи не удивились габаритам зада воинственного бога? — решил уточнить хихикающий Софоклюс.
— Не-а, — мотнул головой циклоп. — Мой брат предупредил их, что изваял Ареса на старости лет…
— А что еще ты можешь поведать нам об этих дочерях Гериона? — продолжал допытываться у великана Геракл.
— Фундомэнос оморфос!
— Ну, это мы от тебя уже слышали.
— А что вам еще надо? — огорчился циклоп. — Это всё, что я о них знаю. Пышные формы нынче в цене, поэтому царь ужасно дорожит своими дочерьми. Хочет выдать их замуж за самых могучих и знаменитых правителей Греции.
— А вот это, что называется, проблема, — пробормотал сын Зевса, понимая, что украсть девиц с острова Эрифейя будет ой как не просто. Да и куда их потом девать, этих «фундомэнос оморфос»? В колесницу ты их всех не запихнешь, за пазуху не засунешь.
Вот так проблема.
Попрощавшись с говорливым циклопом, греки поехали в сторону моря, где вдалеке виднелся живописный остров Эрифейя.
Рыбацких лодок на берегу не наблюдалось, да и сам Геракл не особо горел желанием прокатиться в утлом суденышке по морю. Морское путешествие в Трою он еще кое-как перетерпел, не желая сражаться с сумасшедшими амазонками, но тут…
— Есть у меня одна идея, — вслух произнес могучий герой и зорко вгляделся в горизонт.
Зрение у сына Зевса было не в пример лучше, чем у любого из смертных, и потому он довольно быстро разглядел блестящую небесную колею, по которой в течение дня проходила светоносная повозка бога Гелиоса.
Дело шло к закату, стало быть, владыка солнца вскоре должен был появиться в небе над западной Грецией. Появиться, дабы спустить свою огненную колесницу на землю, ну а затем, затушив ее пламя, отогнать повозку в ночное стойло на Олимп.
Всю эту полезную информацию Геракл почерпнул у полусонного Зевса, позвонив папане прямо в спальные покои. Тучегонитель заплетающимся (со сна, что ли?) языком выдал сынуле также тайное расположение временной стоянки огненной колесницы, так что теперь дело было за малым — захватить божественный механизм и использовать его в своих героических целях.
А всё потому, что по совершенно непонятным причинам прозрачная колея колесницы бога солнца проходила в нескольких местах прямо по поверхности острова Эрифейи.
Таким образом, план похищения царских дочерей был практически готов.
А если еще небесная повозка Гелиоса окажется достаточной вместимости, то и совсем хорошо.
Всё пока у самозванца складывалось как нельзя лучше.
Во-первых, его здорово подлечили на Крите, где всё еще шли общегреческие Олимпийские игры. Там саданувшегося о каменный диск грека за несколько дней поставили на ноги, делая ему частые промывания желудка и кровопускания. Понятно, критские эскулапы желали поскорее избавится от докучливого пациента, и, не выдержав очередного клистира, самозванец благоразумно сбежал, очень сильно этим своим поступком всех осчастливив. Врачи даже праздник небольшой устроили, когда воняющий псиной больной в одно прекрасное утро тихо исчез.
Но это была не единственная удача Херакла.
Ведь хоть и немного, но он всё-таки насолил во время соревнований Гераклу. Кроме того, после побега из олимпийского лазарета (где лежали преимущественно боксеры и павшие жертвой метателей копья зрители) его тут же отыскал посланец Эврисфея Копрей, сообщивший самозванцу место и цель десятого подвига сына Зевса.
Удачи сыпались на лысую ненормальную голову Херакла как из волшебного рога изобилия.
И вот он уже на полпути к вожделенному острову, где проживают чудесные дочери царя Гериона.
Единственное, что немного омрачало настроение, так это кружившие рядом с храбрым пловцом белые акулы. Однако хищники не спешили нападать, пребывая в некотором замешательстве, ибо никак не могли понять, что там плывет. По всему выходила крупная худая собака. Это если верить распространяемым невиданным пловцом запахам. Но глаза зубастых рыбок сигнализировали совсем о другом, глаза видели странного лысого человека с безумно вытаращенными буркалами.
Акулы посовещались и есть Херакла передумали. Мало ли как там оно потом обернется. А что, если к утру они уже все будут дружно плавать на поверхности моря кверху брюхом?
То-то!
Тормозная платформа огненной колесницы была очень искусно замаскирована под священную рощу самого Зевса, куда вход простым смертным был строго воспрещен.
— Ха-ха! — рассмеялся Геракл, ногой вышибая позолоченную калитку святилища.
Оставив боевую колесницу у ворот, авантюрные эллины беспрепятственно прошли насквозь зеленую аллею и оказались у тормозной платформы Гелиоса.
Растительность вокруг была столь буйная, что заметить платформу можно было разве что с высоты птичьего полета.
— Экая хренотень! — удивился Геракл, с интересом разглядывая железное возвышение с множеством непонятных штуковин.
Прозрачная небесная колея, опускаясь вниз, упиралась в огромный деревянный брус, выкрашенный в чередующиеся красные и белые полоски.
«Ага! — подумал сын Зевса. — Вот эта полосатая штука и тормозит колесницу!»
Еще на платформе были странные железные конструкции, похожие на дырчатые раскрывшиеся подсолнухи. Тут уж античный разум Геракла слегка спасовал.
— Темнеет. — Могучий герой оценивающе поглядел на небо.
— Предлагаю спрятаться в кустах, — отозвался по обыкновению слегка нервничавший Софоклюс.
— Великий сын Зевса никогда ни от кого не прячется! — раскатисто прогудел Геракл, с порицанием глядя на историка.
— Геракл, не дури! — Хронист указал на прозрачные рельсы, которые слегка вибрировали. — Небесная колесница уже спускается. Если Гелиос нас увидит, то, чего доброго, пойдет прямо на Олимп.
— И пожжет там всё к сатировой матери, — усмехнулся герой.
— Тем более, — проворчал Софоклюс. — Ты хочешь стать причиной божественного пожара?
Сын Зевса тут же представил себе пылающий в небе Летающий остров, содрогнулся и живо полез в ближайшие заросли.
Прозрачная колея уже не просто вибрировала, она гудела!
— Угол наклона путей здесь слишком сильный, — пояснил Софоклюсу Геракл. — Колесница идет в режиме торможения, используя особые тормозные колодки.
— И откуда ты всё знаешь?
— Да мне Гефест как-то по пьянке рассказывал. Хвастался, ведь это его изобретение.
Огненная колесница снижалась.
Сверху пахнуло жаром, затем что-то слегка рвануло, и прямо с неба на землю плавно спустился бог Гелиос в дымящейся, слегка тлеющей по краям накидке. Спускался олимпиец на очень странном приспособлении, больше всего напоминавшем женскую грудь.
— Парашютис-нейлонус! — прошептал на ухо открывшему рот Софоклюсу всезнающий Геракл.
Опустившись на землю, Гелиос снял дымящуюся накидку, после чего принялся сворачивать зацепившийся за ближайшее дерево парашютис.
Огненная повозка продолжала спуск, но уже без бога солнца. Жутко грохоча и источая жар, она медленно сошла с неба и, остановившись на платформе, звонко лязгнула запорными механизмами. Тут же, как по команде, ожили железные дырчатые «подсолнухи», исторгнув из себя фонтанирующие потоки холодной воды. Чудо-повозка зашипела, вверх повалили клубы горячего пара.
— Режим охлаждения! — прокомментировал Геракл. — Пора действовать, пока пар окончательно не рассеялся.
Выбравшись из укрытия, сын Зевса на полусогнутых подкрался к Гелиосу, который нещадно тряс несчастное дерево. Таким макаром бог солнца вполне мог и порвать свой верный парашютис.
— Ку-ку… — Геракл похлопал Гелиоса по плечу.
— А-а-а-а… — от неожиданности заголосил бог солнца и… грохнулся в обморок.
Из кустов вышел озадаченный Софоклюс.
— Эй, Геракл, ты что ему там сказал? Сымитировал рык голодного Цербера?
Сын Зевса усмехнулся и, обрезав мечом веревки парашютиса, связал ими вырубившегося олимпийца.
— Из чего же ему сделать кляп?
— А зачем ему кляп? — полюбопытствовал историк
— Гелиос первый матерщинник на Олимпе! — торжественно (не без восхищения) сообщил Геракл и, тут же спохватившись, быстро добавил: — Разумеется, после Зевса.
Изготовить кляп было решительно не из чего, ну разве что из длинной бороды Софоклюса. Могучий герой уже примеривался, как бы половчее оттяпать у хрониста его мужское достоинство, дабы тот не сразу всё понял, но тут историк предложил сунуть в зубы Гелиосу восковую дощечку.
— Просто отличная мысль! — обрадовался сын Зевса. — Смоченный слюной, воск быстро застынет, и челюсти Гелиос вряд ли скоро разожмет.
Так и поступили.
Софоклюс передал Гераклу небольшую дощечку, которая незамедлительно была вставлена между зубами лежавшего ничком бога солнца. Затем пленного погрузили в остывшую колесницу, и сын Зевса, звякнув на Олимп в кузницу Гефеста, быстро выяснил, как управлять чудо-повозкой.
Оказалось, нужно было всего-навсего сдвинуть маленький красный рычаг.
Веселящийся Геракл так и поступил.
На подъеме она, правда, шла с натугой, но затем разогналась до скорости хорошего конного экипажа.
Под покровом легкой темноты (высоко в небе уже катила ясноликая Селена в серебряной повозке) Геракл с Софоклюсом спокойно добрались до острова Эрифейя, где могучий герой легко остановил божественное изделие, потянув вниз толстый зеленый рычаг.
Пришедшего в себя злобно мычащего Гелиоса оставили в огненной колеснице.
Отойдя подальше от проложенной прямо по земле прозрачной колеи, эллины залегли за небольшим холмом.
— Думаю, царские дочки хорошо охраняются, — вполне резонно заметил Геракл и тут же звякнул вестнику богов Гермесу.
Гермес, как ни странно, не спал и ночному вопросу сына Зевса вовсе не удивился.
— Спрашиваешь, охраняются ли дочери царя Гериона? — усмехнулся в сотиусе Гермес. — Тебя что, там внизу ночные эротические фантазии терзают?
— Вестник, не бузи! — предупредил Геракл. — У меня времени в обрез.
— Эк тебя разобрало! Ну да ладно. Значит, так: во-первых, где-то в окрестностях острова бродит жуткий двухголовый пес Орф. Не Цербер, конечно, но тоже не шибко приятно…
Залегший рядом с Гераклом Софоклюс слегка побледнел.
— Во-вторых, — спокойно продолжал Гермес, — спальни красавиц стережет могучий евнух, великан по имени Эвритион.
— Евнух-великан?
— Да-да, бывают и такие психи! В-третьих… хотя нет, это уже перебор. Хватит с тебя и двухголового пса с могучим евнухом.
И вестник богов отключился.
— О пустоты Тартара! — жалобно простонал историк.
— Значит, пес и великан… — задумчиво проговорил Геракл, пряча сотиус в нагрудный карман под доспехами.
— Мама, помогите-е-е-е! — донеслось откуда-то слева, и вслед за криком послышался душераздирающий вой.
Слегка привстав, сын Зевса выглянул из-за холма.
По освещенной ровным холодным светом луны равнине бежал дико визжащий Херакл, преследуемый (кто бы мог подумать?!) чудовищным двухголовым Орфом весьма необычной породы.
Удовлетворенно кивнув, Геракл снова спрятался за холм и сказал до смерти перепуганному гиганту исторической мысли:
— Наш сумасшедший друг оказал нам поистине неоценимую услугу.
— Кт-т-то ок-к-казал?
— Херакл, кто же еще. Он отвлек на себя этого блохастого Орфа. Вот так удача! Надеюсь, чудовище сожрет самозванца.
— Ох, сомневаюсь, — скептически заметил несколько приободрившийся хронист.
Встав во весь рост, сын Зевса решительно оглядел равнину.
Истошные вопли Херакла и злобные завывания Орфа затихли вдали. Судя по всему, сладкая парочка устремилась к близкому морю. Чуть севернее виднелся некий подсвеченный луной симпатичный парк и белоснежное здание, расположенное на небольшой живописной возвышенности.
— Да иди ты, — огрызнулся историк, которого уже порядком достали всяческие издевательства.
Не посмеяться над хронистом в тот день поленился один лишь оборванный нищий, да и то по причине абсолютной слепоты.
Каждый встречный на дороге в Тиринф обязательно тыкал в Софоклюса пальцем и весело, от души реготал.
Дареный пони и впрямь оказался чудесным, без правой задней ноги, замененной искусным деревянным протезом, который, когда «лошадка» стояла на месте, был почти незаметен.
— А ты всё сторожишь мою колесницу, — похвалил Копрея Геракл, спрыгивая с прекрасного белоснежного жеребца. — Ну и как, кто-то пытался на нее посягнуть?
— Еще как пытался! — закивал посланец Эврисфея, наглядно демонстрируя герою порванную в нескольких местах накидку. — Сегодня я сгонял на ней утром к Эврисфею, затем вернулся на перекресток, и тут мне приспичило в кустики. Пока я вынужденно отсутствовал, два странствующих иудея попытались отодрать от бортов колесницы пару кусков золота, якобы для некоей больной Юзуфи. Но я живо надавал им по пейсам, хотя один из них всё же как-то немыслимым образом изловчился и откусил кусок, там внизу, у правого колеса.
Нахмурившись, Геракл присел у правого борта боевой повозки.
Копрей не врал, кто-то действительно оттяпал кусочек золотой обшивки, оставив в сравнительно мягком металле рваные следы от своих алчных зубов.
— А как этих странствующих негодяев звали, ты, часом, не помнишь? — на всякий случай спросил сын Зевса.
— По-моему, один из них назвался Агасфером, — неуверенно ответил Копрей, — хотя точно утверждать я не берусь.
Могучий герой с чувством ударил кулаком по борту колесницы:
— Вот так всегда, даже на сутки нельзя оставить боевой экипаж без присмотра! Обязательно отыщется какой-нибудь юркий прохиндей, обуреваемый приступом внезапного вредительства.
— Красиво сказал! — восхитился Софоклюс. — Я это, пожалуй, даже запишу.
По правде говоря, у историка уже скопилось вполне приличное количество так называемых словесных перлов или, если угодно, героических афоризмов сына Зевса.
В этом длинном списке были и настоящие шедевры вроде «Да что немейский лев? Ведь это просто фигня!» или «Грецию объехать — не Стикс переплыть!». Имелись там и такие высказывания, как «Цербера боги кормят», «Любишь вино пить, люби и морды лукавые кентаврам бить!», «Хорошо, в ожидании чудовища я пока немного вздремну», «Пьяных циклопов по осени считают» и «Зевса бояться — на Олимп не ходить».
Многие из этих перлов героико-античной словесности годились практически на все случаи жизни. Особенно популярным изречением Геракла среди простого народа (то бишь смертных) стало «Чем глубже в лес, тем злее овцы».
Хитрый Софоклюс даже подумывал об издании героических афоризмов отдельным обширным трудом под названием «Антология античного идиотизма».
— Держи пояс! — Геракл протянул Копрею свой с трудом добытый трофей.
— Ты снял его прямо с царицы амазонок Целлюлиты? — уточнил посланец.
— Нет, с циклопа Полифема! — огрызнулся сын Зевса.
— Просто я хорошо знаю габариты царицы амазонок. — Копрей задумчиво вертел в руках переливающийся пояс. — Что-то он маловат.
— А откуда тебе известны габариты царицы? — с большим подозрением спросил Софоклюс.
— Ну… гм… — посланец неожиданно покраснел, — у Эврисфея есть гипсовый слепок отпечатка ее босой ноги.
— Ага! — хором выдали Софоклюс с Гераклом и понимающе ухмыльнулись.
— А что это вы тут так пошло «агакаете»? — разозлился Копрей. — Может, у них было взаимное чувство, а вы как кони ржете…
— Они что, действительно знакомы? — опешил историк.
— Они часто переписывались, — оскорблено ответил посланец. — Но вмешались вездесущие олимпийцы, и разрыв высоких отношений стал неизбежен. Целлюлита призналась Эврисфею в любви, но подлый Герм… гм… один из олимпийцев рассказал царице амазонок, как на самом деле выглядит ее возлюбленный.
— А что… — хохотнул Геракл, — он описывал себя в письмах двухметровым красавцем атлетом с длинными вьющимися волосами?
— Ну… примерно так, — подтвердил Копрей. — Мой хозяин не скоро оправился после внезапного разрыва с царицей, он сильно болел, его тут же свалил приступ хронический диареи, а затем началось тотальное выпадение волос.
— М-да-а-а-а… — задумчиво протянул Софоклюс. — Вижу, душевная травма была просто сокрушительной.
— Под стать габаритам возлюбленной! — подхватил сын Зевса.
— Именно поэтому Эврисфей и пожелал иметь у себя в Микенах часть гардероба любимой, — скорбно вздохнул посланец.
— Секундочку! — Геракл неистово почесал под шлемом кудрявый затылок. — Почему Эврисфею понадобился именно пояс Целлюлиты, а не, скажем… ну… ее меховой сапог? Ведь сапог царицы было бы достать намного легче и, главное, быстрее.
Копрей снова вздохнул:
— Эврисфей желал иметь такую вещь любимой, которая наиболее близка к ее столь недоступному, желанному телу…
«Так-так, — ехидно прищурился Софоклюс, — интересно, что по этому поводу сказал бы наш старый знакомый Зигмундис Фрейдиус? Наверное, накатал бы очередную сумасбродную монографию о любовном влечении к женским вещам!»
— Ладно, — махнул рукой сын Зевса, — кончай трепаться, давай следующий подвиг!
— Я заучил его наизусть! — радостно похвастался посланец и нараспев прочел: — Великий Эврисфей повелевает Гераклу Олимпийскому привезти в Микены дочерей царя Гериона, что правит плодородными землями на западном крае Греции, там, где сходит на закате с неба лучезарный бог солнца Гелиос.
— Да на фиг мне этот Гелиос, — возмутился Геракл. — Лучше скажи, что за дочери такие и на кой сатир они понадобились нашему недоделку?
— Отвечаю. — Копрей торжественно кивнул. — Дочерей ровно двенадцать: Пиропа, Мирона, Тэратос, Мегафона, Гэфира…
Сын Зевса предупреждающе показал посланцу кулак, и тот благоразумно перешел к ответу на второй поставленный вопрос.
— Эврисфей всё еще никак не может оправиться после трагического разрыва с Целлюлитой, и поэтому дочери царя Гериона нужны ему для его… э… э… гарема!
— Что?!
— Вот так!
— И много там у недоношенного сейчас женщин? — усмехнулся Геракл.
— Ни одной, — честно ответил Копрей, — точнее, лишь хромой горбатый слуга.
— Как? — выдохнул Софоклюс.
— В качестве кого? — вытаращил глаза сын Зевса.
— В качестве евнуха! — разъяснил посланец.
— А… — разочарованно покачал головой Геракл. — Жаль, что эта должность в гареме Эврисфея уже занята, а то я думал порекомендовать ему Софоклюса.
— Кого? Меня? — взвизгнул историк. — Да тысячи, тысячи гречанок в разных концах Аттики клятвенно тебе подтвердят, что никакой я не евнух!
— Хорош врать! — строго осадил личного хрониста могучий герой. — У меня от твоих припадочных воплей уже голова разболелась.
Копрей тем временем жадно пялился на великолепного жеребца царя Лаомедонта.
— А можно назад в Микены я поеду на твоем коне, Геракл? — робко спросил посланец. — Ведь всё равно у тебя есть прекрасная боевая колесница, зачем же тебе еще и этот превосходный скакун?
— Поедешь в Микены на пони Софоклюса! — бескомпромиссно отрезал Геракл. — Либо потопаешь пешком…
На том они и расстались.
Проводив взглядом нелепо скачущего на хромой лошадке Копрея, сын Зевса позвонил на Олимп и попросил Гефеста переправить себя вместе с колесницей и хронистом в западные края Греции. Чудесного же жеребца Геракл подарил своему эгидодержавному папане, и лошадь была незамедлительно телепортирована на Олимп.
* * *
— Почему ты больше не придумываешь мне героические подвиги? — обиженно спросил Софоклюса великий герой, когда они мчались по дорогам западной Греции.— А не надо было меня по голове часто бить! — не менее обиженно отозвался Софоклюс. — Вон, я до сих пор весь в шишках и синяках. Меня даже люди пугаются, не только муза.
— Муза?
— Ну да, та самая ветреная фемина, что дарит славу бездарным дуракам и обходит стороной непризнанных гениев!
— Вроде тебя!
— Вроде меня, — кичливо подтвердил скромняга Софоклюс. — Допридумываю тебе подвиги потом, я же говорил. Да и старые нужно переделывать. Главное, что есть уже черновик, самая необходимая для любого грандиозного труда закваска.
— Так и быть, — кивнул сын Зевса, — оставим эпос на потом. Ну а хотя бы название ты своему труду наконец придумал?
— Еще нет…
— Хреново…
— Так и я о том же!
Через несколько часов, казалось, бесцельной скачки по запыленным дорогам греки с горем пополам выяснили у одного встречного циклопа, что царь Герион живет не на материке, а на острове Эрифейя.
— Ну а его дочери? — полюбопытствовал у великана Геракл.
— Что его дочери? — не понял циклоп, прикладываясь к чудовищной вместимости кувшину.
— Ну как они там?
— Фундомэнос оморфос! — на старогреческом ответил великан, при этом с восхищением цокая языком.
— Пышные красавицы! — с готовностью перевел Софоклюс.
— Опять толстухи! — горестно вздохнул сын Зевса. — А всё эти проклятые скульпторы да художники, приучающие Грецию к пышным натурам. И ведь мало кто знает, что пышных женщин они ваяют с голодухи. Художники-то все как один нищие.
— Сразу пропивают все свои гонорары! — хрипло подтвердил циклоп и громко икнул. — У меня вот брат скульптор, так день и ночь не просыхает. Изваял для нового храма в Дельфах статую Афродиты. Так она, статуя в смысле, даже в ворота храма не вошла, такая вышла толстозадая. Пришлось моему брату кое-что там у этой статуи переделывать, самую малость: груди отбил, бородку приделал и вышел у него весьма разжиревший Арес для священной рощи в Спарте.
— А разве заказчики статуи не удивились габаритам зада воинственного бога? — решил уточнить хихикающий Софоклюс.
— Не-а, — мотнул головой циклоп. — Мой брат предупредил их, что изваял Ареса на старости лет…
— А что еще ты можешь поведать нам об этих дочерях Гериона? — продолжал допытываться у великана Геракл.
— Фундомэнос оморфос!
— Ну, это мы от тебя уже слышали.
— А что вам еще надо? — огорчился циклоп. — Это всё, что я о них знаю. Пышные формы нынче в цене, поэтому царь ужасно дорожит своими дочерьми. Хочет выдать их замуж за самых могучих и знаменитых правителей Греции.
— А вот это, что называется, проблема, — пробормотал сын Зевса, понимая, что украсть девиц с острова Эрифейя будет ой как не просто. Да и куда их потом девать, этих «фундомэнос оморфос»? В колесницу ты их всех не запихнешь, за пазуху не засунешь.
Вот так проблема.
Попрощавшись с говорливым циклопом, греки поехали в сторону моря, где вдалеке виднелся живописный остров Эрифейя.
Рыбацких лодок на берегу не наблюдалось, да и сам Геракл не особо горел желанием прокатиться в утлом суденышке по морю. Морское путешествие в Трою он еще кое-как перетерпел, не желая сражаться с сумасшедшими амазонками, но тут…
— Есть у меня одна идея, — вслух произнес могучий герой и зорко вгляделся в горизонт.
Зрение у сына Зевса было не в пример лучше, чем у любого из смертных, и потому он довольно быстро разглядел блестящую небесную колею, по которой в течение дня проходила светоносная повозка бога Гелиоса.
Дело шло к закату, стало быть, владыка солнца вскоре должен был появиться в небе над западной Грецией. Появиться, дабы спустить свою огненную колесницу на землю, ну а затем, затушив ее пламя, отогнать повозку в ночное стойло на Олимп.
Всю эту полезную информацию Геракл почерпнул у полусонного Зевса, позвонив папане прямо в спальные покои. Тучегонитель заплетающимся (со сна, что ли?) языком выдал сынуле также тайное расположение временной стоянки огненной колесницы, так что теперь дело было за малым — захватить божественный механизм и использовать его в своих героических целях.
А всё потому, что по совершенно непонятным причинам прозрачная колея колесницы бога солнца проходила в нескольких местах прямо по поверхности острова Эрифейи.
Таким образом, план похищения царских дочерей был практически готов.
А если еще небесная повозка Гелиоса окажется достаточной вместимости, то и совсем хорошо.
* * *
Тихонько посмеиваясь, чахоточный Херакл весьма резво греб к далекому острову.Всё пока у самозванца складывалось как нельзя лучше.
Во-первых, его здорово подлечили на Крите, где всё еще шли общегреческие Олимпийские игры. Там саданувшегося о каменный диск грека за несколько дней поставили на ноги, делая ему частые промывания желудка и кровопускания. Понятно, критские эскулапы желали поскорее избавится от докучливого пациента, и, не выдержав очередного клистира, самозванец благоразумно сбежал, очень сильно этим своим поступком всех осчастливив. Врачи даже праздник небольшой устроили, когда воняющий псиной больной в одно прекрасное утро тихо исчез.
Но это была не единственная удача Херакла.
Ведь хоть и немного, но он всё-таки насолил во время соревнований Гераклу. Кроме того, после побега из олимпийского лазарета (где лежали преимущественно боксеры и павшие жертвой метателей копья зрители) его тут же отыскал посланец Эврисфея Копрей, сообщивший самозванцу место и цель десятого подвига сына Зевса.
Удачи сыпались на лысую ненормальную голову Херакла как из волшебного рога изобилия.
И вот он уже на полпути к вожделенному острову, где проживают чудесные дочери царя Гериона.
Единственное, что немного омрачало настроение, так это кружившие рядом с храбрым пловцом белые акулы. Однако хищники не спешили нападать, пребывая в некотором замешательстве, ибо никак не могли понять, что там плывет. По всему выходила крупная худая собака. Это если верить распространяемым невиданным пловцом запахам. Но глаза зубастых рыбок сигнализировали совсем о другом, глаза видели странного лысого человека с безумно вытаращенными буркалами.
Акулы посовещались и есть Херакла передумали. Мало ли как там оно потом обернется. А что, если к утру они уже все будут дружно плавать на поверхности моря кверху брюхом?
То-то!
* * *
По расчетам сына Зевса прозрачная колея медленно опускалась с неба к острову Эрифейя, проходила через всю его южную часть, затем снова поднималась в небо и резко снижалась уже у самой тормозной платформы, которая располагалась на материке аккурат рядом с тем местом, где греки встретили такого доброжелательного пьяного циклопа.Тормозная платформа огненной колесницы была очень искусно замаскирована под священную рощу самого Зевса, куда вход простым смертным был строго воспрещен.
— Ха-ха! — рассмеялся Геракл, ногой вышибая позолоченную калитку святилища.
Оставив боевую колесницу у ворот, авантюрные эллины беспрепятственно прошли насквозь зеленую аллею и оказались у тормозной платформы Гелиоса.
Растительность вокруг была столь буйная, что заметить платформу можно было разве что с высоты птичьего полета.
— Экая хренотень! — удивился Геракл, с интересом разглядывая железное возвышение с множеством непонятных штуковин.
Прозрачная небесная колея, опускаясь вниз, упиралась в огромный деревянный брус, выкрашенный в чередующиеся красные и белые полоски.
«Ага! — подумал сын Зевса. — Вот эта полосатая штука и тормозит колесницу!»
Еще на платформе были странные железные конструкции, похожие на дырчатые раскрывшиеся подсолнухи. Тут уж античный разум Геракла слегка спасовал.
— Темнеет. — Могучий герой оценивающе поглядел на небо.
— Предлагаю спрятаться в кустах, — отозвался по обыкновению слегка нервничавший Софоклюс.
— Великий сын Зевса никогда ни от кого не прячется! — раскатисто прогудел Геракл, с порицанием глядя на историка.
— Геракл, не дури! — Хронист указал на прозрачные рельсы, которые слегка вибрировали. — Небесная колесница уже спускается. Если Гелиос нас увидит, то, чего доброго, пойдет прямо на Олимп.
— И пожжет там всё к сатировой матери, — усмехнулся герой.
— Тем более, — проворчал Софоклюс. — Ты хочешь стать причиной божественного пожара?
Сын Зевса тут же представил себе пылающий в небе Летающий остров, содрогнулся и живо полез в ближайшие заросли.
Прозрачная колея уже не просто вибрировала, она гудела!
— Угол наклона путей здесь слишком сильный, — пояснил Софоклюсу Геракл. — Колесница идет в режиме торможения, используя особые тормозные колодки.
— И откуда ты всё знаешь?
— Да мне Гефест как-то по пьянке рассказывал. Хвастался, ведь это его изобретение.
Огненная колесница снижалась.
Сверху пахнуло жаром, затем что-то слегка рвануло, и прямо с неба на землю плавно спустился бог Гелиос в дымящейся, слегка тлеющей по краям накидке. Спускался олимпиец на очень странном приспособлении, больше всего напоминавшем женскую грудь.
— Парашютис-нейлонус! — прошептал на ухо открывшему рот Софоклюсу всезнающий Геракл.
Опустившись на землю, Гелиос снял дымящуюся накидку, после чего принялся сворачивать зацепившийся за ближайшее дерево парашютис.
Огненная повозка продолжала спуск, но уже без бога солнца. Жутко грохоча и источая жар, она медленно сошла с неба и, остановившись на платформе, звонко лязгнула запорными механизмами. Тут же, как по команде, ожили железные дырчатые «подсолнухи», исторгнув из себя фонтанирующие потоки холодной воды. Чудо-повозка зашипела, вверх повалили клубы горячего пара.
— Режим охлаждения! — прокомментировал Геракл. — Пора действовать, пока пар окончательно не рассеялся.
Выбравшись из укрытия, сын Зевса на полусогнутых подкрался к Гелиосу, который нещадно тряс несчастное дерево. Таким макаром бог солнца вполне мог и порвать свой верный парашютис.
— Ку-ку… — Геракл похлопал Гелиоса по плечу.
— А-а-а-а… — от неожиданности заголосил бог солнца и… грохнулся в обморок.
Из кустов вышел озадаченный Софоклюс.
— Эй, Геракл, ты что ему там сказал? Сымитировал рык голодного Цербера?
Сын Зевса усмехнулся и, обрезав мечом веревки парашютиса, связал ими вырубившегося олимпийца.
— Из чего же ему сделать кляп?
— А зачем ему кляп? — полюбопытствовал историк
— Гелиос первый матерщинник на Олимпе! — торжественно (не без восхищения) сообщил Геракл и, тут же спохватившись, быстро добавил: — Разумеется, после Зевса.
Изготовить кляп было решительно не из чего, ну разве что из длинной бороды Софоклюса. Могучий герой уже примеривался, как бы половчее оттяпать у хрониста его мужское достоинство, дабы тот не сразу всё понял, но тут историк предложил сунуть в зубы Гелиосу восковую дощечку.
— Просто отличная мысль! — обрадовался сын Зевса. — Смоченный слюной, воск быстро застынет, и челюсти Гелиос вряд ли скоро разожмет.
Так и поступили.
Софоклюс передал Гераклу небольшую дощечку, которая незамедлительно была вставлена между зубами лежавшего ничком бога солнца. Затем пленного погрузили в остывшую колесницу, и сын Зевса, звякнув на Олимп в кузницу Гефеста, быстро выяснил, как управлять чудо-повозкой.
Оказалось, нужно было всего-навсего сдвинуть маленький красный рычаг.
Веселящийся Геракл так и поступил.
* * *
Небесная колесница оправдала все мыслимые ожидания, оказавшись весьма просторной и (что немаловажно!) быстроходной.На подъеме она, правда, шла с натугой, но затем разогналась до скорости хорошего конного экипажа.
Под покровом легкой темноты (высоко в небе уже катила ясноликая Селена в серебряной повозке) Геракл с Софоклюсом спокойно добрались до острова Эрифейя, где могучий герой легко остановил божественное изделие, потянув вниз толстый зеленый рычаг.
Пришедшего в себя злобно мычащего Гелиоса оставили в огненной колеснице.
Отойдя подальше от проложенной прямо по земле прозрачной колеи, эллины залегли за небольшим холмом.
— Думаю, царские дочки хорошо охраняются, — вполне резонно заметил Геракл и тут же звякнул вестнику богов Гермесу.
Гермес, как ни странно, не спал и ночному вопросу сына Зевса вовсе не удивился.
— Спрашиваешь, охраняются ли дочери царя Гериона? — усмехнулся в сотиусе Гермес. — Тебя что, там внизу ночные эротические фантазии терзают?
— Вестник, не бузи! — предупредил Геракл. — У меня времени в обрез.
— Эк тебя разобрало! Ну да ладно. Значит, так: во-первых, где-то в окрестностях острова бродит жуткий двухголовый пес Орф. Не Цербер, конечно, но тоже не шибко приятно…
Залегший рядом с Гераклом Софоклюс слегка побледнел.
— Во-вторых, — спокойно продолжал Гермес, — спальни красавиц стережет могучий евнух, великан по имени Эвритион.
— Евнух-великан?
— Да-да, бывают и такие психи! В-третьих… хотя нет, это уже перебор. Хватит с тебя и двухголового пса с могучим евнухом.
И вестник богов отключился.
— О пустоты Тартара! — жалобно простонал историк.
— Значит, пес и великан… — задумчиво проговорил Геракл, пряча сотиус в нагрудный карман под доспехами.
— Мама, помогите-е-е-е! — донеслось откуда-то слева, и вслед за криком послышался душераздирающий вой.
Слегка привстав, сын Зевса выглянул из-за холма.
По освещенной ровным холодным светом луны равнине бежал дико визжащий Херакл, преследуемый (кто бы мог подумать?!) чудовищным двухголовым Орфом весьма необычной породы.
Удовлетворенно кивнув, Геракл снова спрятался за холм и сказал до смерти перепуганному гиганту исторической мысли:
— Наш сумасшедший друг оказал нам поистине неоценимую услугу.
— Кт-т-то ок-к-казал?
— Херакл, кто же еще. Он отвлек на себя этого блохастого Орфа. Вот так удача! Надеюсь, чудовище сожрет самозванца.
— Ох, сомневаюсь, — скептически заметил несколько приободрившийся хронист.
Встав во весь рост, сын Зевса решительно оглядел равнину.
Истошные вопли Херакла и злобные завывания Орфа затихли вдали. Судя по всему, сладкая парочка устремилась к близкому морю. Чуть севернее виднелся некий подсвеченный луной симпатичный парк и белоснежное здание, расположенное на небольшой живописной возвышенности.