Тут последовала короткая пауза, а затем Вал Кон договорил:
   «Я также должен сказать, что нам вернут наши ножи и дадут корабль, на котором мы сможем продолжить наш путь. Я еще раз благодарю тебя, брат, за твои заботы о двух членах твоего Клана, столь неразумных и торопливых».
   Корабль Клана Корвал уже был отправлен к координатам, обозначенным на послании Вал Кона. Точные данные относительно того расстояния, которое корабль Стаи прошел бы за «семь периодов трудов», были включены в разнообразные сведения, которые входили в доставленный Чивером Мак-Фарландом пакет. Конечно, эту вероятность необходимо было учесть, но Шан не питал надежд на то, что корабль Клана обнаружит Вал Кона и его спутницу жизни поблизости от этих координат.
   Лента немного пошипела, а потом зазвучал другой голос — жизнерадостный и четкий, нараспев произнеся какую-то чепуху, словно бояться было абсолютно нечего: «Привет, Точильщик. Все прекрасно. Жаль, что тебя здесь нет. Привет семье и скоро увидимся».
   Лента зашипела, щелкнула, шумно перемоталась обратно — и прибор отключился.
   — Она мне нравится, — сообщил Шан полутемному кабинету. — Но, боги, брат мой — Хунтавас?
   Между межгалактической мафией и Кланом Корвал уже много поколений существовало соглашение: вы не трогаете наших, мы не трогаем ваших. Просто, действенно, удобно.
   — Почему ты просто не сказал им, кто ты? Они бросили бы Главу Клана и его Леди, как горячие угольки…
   Похолодев, он представил себе иной сценарий. Вал Кон сообщает, кто он. Хунтавас, ужаснувшись своей ошибке и понимая, что сведение счетов с Кланом Корвал будет губительно для обеих сторон, просто перережут два горла и оставят в космосе два тела…
   — Боги!
   Он стремительно вскочил, несколькими шагами пересек кабинет и устремил взгляд в сумеречный сад, где фонтан ловил последние лучи солнца, превращая его свет в изумруды.
   Память вернула ему мальчишеский голос, который умоляюще спрашивал:
   — Но ведь на самом деле Делма Корвал нет, правда, Шан? Это просто выдумка. И ты можешь стать им так же просто, как я.
   И он вспомнил, как засмеялся в ответ:
   — О нет! Глава Клана — ты, денубиа! Я не хочу быть Делмом.
   — Но ведь ты мог бы, правда? — настаивал мальчишка Вал Кон из его воспоминаний.
   Похолодев, Шан шепотом ответил ему из настоящего:
   — Только если ты умрешь, денубиа.
   Он решительно встряхнулся.
   — Они живы, — прошептал он, заставив себя разжать кулаки и усилием воли Целителя выровняв сердцебиение. — Ты это знаешь из самого верного источника. Постарайся не терять голову, Шан.
   И теперь надо было искать сразу двоих. Даже если Вал Кон… Его спутницу жизни надо найти и вернуть в Клан, потому что если у них не будет Делма, то еще можно надеяться на Делми. Слава богам, Нова это понимает. В тот долгий день корабли Клана Корвал совершили множество прыжков, ища известия — любые известия — о Вал Коне йос-Фелиуме и Мири Робертсон. «Спутники жизни будут держаться вместе, — сказал себе Шан, глядя, как удлиняющиеся тени деревьев тянутся к дому. — Найдем одного — и рядом окажется второй».
   Вздохнув, он отбросил тревожные мысли и выскользнул из особняка йос-Галанов, чтобы вернуться наконец домой к Присцилле.

Вандар

   Ферма «Дуновение весны»

 
   Она с этим никогда не разберется.
   Стоило ей решить, что она освоила какое-то слово, как оно ускользало, захваченное дюжиной других. Она и кличку-то собаки едва могла вспомнить — что же говорить о породе? И все утро фру Трелу была не в духе: покрикивала на нее и толкала, когда Мири ее не понимала. А она почти все время ее не понимала.
   После третьего такого случая Мири вырвалась от старухи и убежала, хлопнув за собой затянутой марлей дверью.
   Упав на землю рядом с лысоватой клумбой, отмечавшей границу земли фру Трелу, Мири потерла ладонями лицо и постаралась успокоить взвинченные нервы.
   — Это на тебя не похоже, Робертсон, — пробормотала она.
   Однако этот укор нисколько не помог.
   У нее разболелась голова. Подняв руки, она расплела косу. Медленно распуская волосы, она провела дрожащими пальцами по потрескивающим электрическими разрядами прядям, делая над собой колоссальное усилие, чтобы не начать вырывать их горстями. Сгорбившись, она устремила взгляд на ладони и сосредоточилась на дыхании.
   Вскоре Мири поймала себя на том, что смотрит на мозоль, оставшуюся на пальце от спускового крючка. Разве ее руки приспособлены для того, чтобы готовить сладкую выпечку? Почему она должна сидеть и слушать бесконечное повторение названий порошков, гранул и сушеных листьев, которые кладут в еду? Она не собирается стать пекарем!
   А еще хуже была вся эта чушь насчет замура и фру. Почему, если фру Трелу нужно, чтобы Вал Кон что-то сделал, она сначала спрашивает у Мири? С каких это пор он стал ее подчиненным? Но нет — тут тоже были правила, и одно из них гласило, что фру (жена? любовница? госпожа? возлюбленная?) может говорить своему замуру, что он должен делать, — и он обязан ее послушаться. Что же это за напарник такой?
   Они догадались, что фру Трелу владеет домом и живет без замура. Они смогли ей объяснить, что ищут, где бы остановиться, и она им тоже рассказала что-то о себе — Вал Кон постепенно начинал понимать, что она говорит. И ты посмотри, прошло меньше недели — и Вал Кон уже может кое-как объясняться с фру, а у Мири только все сильнее болит голова…
   Как пострелять хочется, черт возьми! Немного побабахаешь — и нервы успокоятся. Но Вал Кону эта мысль не очень нравится — и если подумать, то она с ним согласна. Они здесь — где бы это «здесь» ни было — гости, так что не годится утыкать чье-нибудь священное дерево пулевыми отверстиями.
   — Привет, Мери, — тихо проговорил он рядом с ней.
   — Меня, — процедила она сквозь зубы, не поднимая головы, — зовут Мири.
   Наступило короткое молчание.
   — Это так.
   Она сделала еще один глубокий вдох и сумела поднять голову и повернуться к нему.
   — Извини. Дурное настроение.
   — Слышал. — Он чуть улыбнулся. — Фру Трелу сказала мне, что ты — «вздорное дитя». Интересно, что это такое?
   Мири попыталась ответно улыбнуться, но почувствовала, что попытка не удалась.
   — Что бы это ни было, наверняка что-то плохое. Я испортила что-то, что она учила меня печь. Велела мне положить туда пикули, а я положила молоко. Или наоборот. Я точно не знаю…
   Он нахмурился.
   — Наверное, это все-таки молоко, а не пикули. Молоко — это та белая жидкость, которую мы пьем, так?
   — Не знаю. Я же сказала тебе — не знаю! Каждый раз, когда мне кажется, что я запомнила значение какого-то слова — пристроила его к земному, она бросает мне еще сорок семь новых… — Мири досадливо всплеснула руками. — Так я никогда ничего не запомню!
   — Шатрез… — Он наклонил голову набок. — А зачем ты пытаешься сопоставить эти слова с земными? Ведь это же только мешает! Может, если бы ты дождалась, пока твердо не усвоишь этот язык, а уже потом начала составлять словарь, все пошло бы лучше? Пока, наверное, стоило бы просто учить язык так, как будто тебя учат в школе.
   — Я не ходила в школу! — огрызнулась она, услышав, как в ее голосе растет напряжение.
   Вал Кон нахмурился:
   — Что?
   — Я сказала, — повторила она, пугающе четко выговаривая слова, — что не ходила в школу. Никогда. За всю мою жизнь. Аккази?
   Голова у нее гудела от боли. Она склонила лицо к земле и запустила пальцы в волосы.
   — Нет.
   Он взял ее за запястья, заставляя опустить руки. Она разрешила ему это сделать, но не подняла головы, по-прежнему глядя в землю. Вал Кон вздохнул:
   — Мири, не надо от меня убегать. Пожалуйста. Я не понимаю, и мне хотелось бы, чтобы ты мне объяснила.
   — Ты не понимаешь?
   Она вскочила на ноги и рывком высвободила руки. Он тоже встал, не двигая руками, пристально и тревожно глядя на нее.
   — Ты не понимаешь?! Тут и понимать-то нечего — все очень просто. На Пустоши, если ты платишь школьный налог, ходишь в школу. А не платишь — не ходишь. Пока все ясно? Мои родители были бедняки. «Бедняки» — понятно это слово, или и его надо объяснять? Настоящие бедняки. Почти нищие. Настолько нищие, что им едва удавалось каждый месяц наскрести столько денег, чтобы поддержать у домохозяина надежду когда-нибудь получить квартплату полностью. И, если уж мы об этом заговорили, там были крысы… Про крыс ты понимаешь? А моя мать все время болела, а когда нам случалось раздобыть немного денег, то Робертсон приходил домой и все пропивал или прокуривал, бил нас обеих…
   Она перевела дыхание и ужаснулась тому, насколько это похоже на рыданье.
   — Так что я не ходила в школу, — бесстрастно договорила она. — Моя мать научила меня читать. А когда я поступила в отряд Лиз, она вбила мне в голову торговый и основы математики. Чтобы быть наемником, хорошего образования не нужно. Так что, наверное, поэтому я и не знаю, как правильно учат язык. Делаю все, что могу. Извини, если этого мало.
   Вал Кон стоял неподвижно и не сводил с нее глаз. На его лице отражалась такая гамма эмоций, что она села — со всего размаху — и сжала зубы, чтобы не застонать под волной отчаяния.
   «Ну вот, ты все и испортила, идиотка!» — сказала она себе и судорожно сглотнула, ожидая, что он повернется и уйдет.
   — Мири! — Он стоял рядом с ней на коленях, протянув к ней руку, но не прикасаясь к ней.
   — Теперь ты понимаешь?
   Она говорила хриплым шепотом. Его непроницаемое лицо расплывалось у нее перед глазами.
   — Да. — Он медленно приблизил к ней руку, держа ее на виду, словно она была диким зверьком, которого страшно было вспугнуть, и нежно погладил ее по щеке. — Извини, шатрез. Я был глуп.
   У нее из глаз полились слезы.
   — Нет, это я глупая. Я же тебе говорила.
   — Действительно говорила, — согласился он. — И мне бы очень хотелось, чтобы ты поскорее перестала думать, будто мне нужно лгать. — Он пальцами стер с ее щек слезы. — Существует огромная разница между образованием и интеллектом, Мири. Ты не глупая. Как правило. — Он едва заметно ей улыбнулся. — И — как правило — я тоже не глуп. Но, как мне говорили, всем случается ошибаться.
   Уголки ее губ чуть приподнялись.
   — Я такое слышала.
   — Вот и хорошо. — Он сел на пятки, устремив на ее лицо серьезные глаза. — И, сделав ошибки, давай подумаем, как их лучше исправить. — Он приподнял бровь. — У тебя очень болит голова?
   Она удивленно моргнула.
   — А кто говорил о том, что у меня болит голова?
   — У меня до сих пор начинается головная боль, когда я пытаюсь делать перевод с одного языка на другой, — ответил он. — Заговори со мной на любом известном мне языке — и я отвечу на том же языке. Но стоит спросить меня, что слово одного языка означает на другом, и у меня на поиски ответа могут уйти часы. — Он замолчал и откинул волосы со лба. — Ты не можешь кое-что для меня сделать, шатрез?
   — Приложу все усилия.
   — Их должно хватить, — пробормотал он, так сильно напомнив Мири Точильщика, что она невольно рассмеялась. Он посмотрел на нее из-под ресниц и тоже улыбнулся. — Тебе здесь удобно? Или ты предпочтешь уйти в дом?
   — Мне хорошо, — поспешно ответила она, потому что в ее больной голове моментально возник образ разгневанной фру Трелу. Она скрестила ноги и постаралась выглядеть бодро. — Так что ты мне поручишь?
   Вал Кон копался в своем кошеле.
   — Это просто должно помочь мне придумать, как тебе лучше учить язык.
   Его рука начала быстро двигаться, и, проследив за его движениями, Мири увидела, что он бросил на землю несколько предметов.
   — Закрой глаза! — приказал он, и Мири мгновенно послушалась. Положив два пальца ей под подбородок, он поднял ее голову так, чтобы ее закрытые глаза смотрели в какую-то точку у него над головой.
   — Не открывай глаз, — уже мягче сказал он, — и скажи мне, что ты сейчас видела на земле.
   Ее брови дернулись.
   — Начиная от тебя и двигаясь на восток: кредитная карточка — металлическая оранжевая с тремя тоненькими голубыми полосками. Одну ее сторону накрыла монета. Потом идет плоский белый камень размером в две монеты, потом — кантра, орлом — соединенные между собой звезды. Ближе всего ко мне лежит корабельный ключ, рядом с ним — стило, потом — короткая проволока, закрученная штопором. Кусок бумаги с надписью, не знаю, на каком языке, но почерк, кажется, твой. А потом мы вернулись к кредитке. — Она помолчала и кивнула. — Вот и все.
   Наступившее молчание грозило затянуться. Спустя почти минуту она почти робко спросила:
   — Вал Кон?
   — Да?
   — Мне можно открыть глаза?
   — Да.
   Мири обнаружила, что он пристально на нее смотрит — и на его лице отражались смех, изумление и… гнев? Она не успела толком этого понять — вся эта смесь уже исчезла, а Вал Кон поднял бровь и кивком пригласил ее посмотреть вниз.
   Она бросила взгляд на беспорядочный набор предметов и ухмыльнулась. Ее головная боль внезапно стала меньше.
   — Ничего не упустила. Я боялась, что разучилась.
   Вторая бровь поднялась вслед за первой.
   — Глупа, Мири?
   — Но это же пустяк! — запротестовала она, искренне удивившись. — Это же фокус, трюк. Его может выучить любой — он не имеет никакого отношения к мозгам!
   — Понятно. Полезный трюк, правда? — Он подобрал предметы и как попало запихнул обратно в кошель. — И сколько ты можешь это помнить?
   — По-разному. Этот набор скорее всего забудется к концу дня, если тебе не нужно, чтобы я помнила дольше. Но если нужно, лучше скажи мне прямо сейчас, потому что тогда я должна… — Она неопределенно взмахнула рукой. — Ты вроде как делаешь в памяти пометку, чтобы не забыть, что это надо помнить.
   — Понятно, — снова пробормотал он, словно в ее объяснении не было ничего неясного. — А со звуками ты то же самое сделать можешь? Сделать на них пометку, чтобы не забыть?
   Она покачала головой.
   — Это получается, когда я вижу то, что мне следует запомнить: картину, узор или запись. — Она прикусила губу. — Я почему так мучаюсь с этой тарабарщиной? Потому что не умею помечать звуки? Потому что не соображаю, как это выглядит.
   Похоже, она склонна была сурово себя за это осудить. Вал Кон с улыбкой покачал головой:
   — У большинства людей есть некоторый предпочтительный… канал входящей информации. Я, например, настроен на звук. Я редко забываю услышанную музыкальную пьесу или слово. Это, наверное, природная склонность — почему-то мне всегда казалось, что звуки важнее, чем все остальное. — Его улыбка стала шире. — И поэтому, когда я стал кадетом, мне пришлось потратить много часов на коррективные занятия, пока я наконец не научился помечать визуальные системы и восстанавливать их в памяти.
   Он передвинулся, слепо глядя на пожухшую траву между ними. Мири ждала, чувствуя, что в ней снова накапливается напряжение. Когда Вал Кон повернул голову и посмотрел на нее, она сильно вздрогнула.
   По его лицу скользнула тень тревоги, и он подался вперед, чуть сжав ее пальцы.
   — Шатрез? — Он начал двигать пальцами, нежно растирая ей кисти. — Ты так напряжена, Мири. В чем дело?
   Она фыркнула, не понимая, хочется ли ей отстраниться.
   — Фру Трелу… — начала она.
   — Подождет. Она была расстроена, когда говорила со мной. Думаю, ей тоже полезно посидеть спокойно.
   Вал Кон сел рядом с ней на траву и взял ее за руку. Почему-то это заставило ее напрячься еще сильнее.
   — Зачем ты это делаешь? — огрызнулась она.
   — Мне приятно к тебе прикасаться, — мягко проговорил он. — Мне этого не делать?
   «Да, не делать! — хотелось закричать ей. — Будь ты проклят — уходи, если собираешься уйти, пока все не стало еще хуже или…»
   — Мне страшно, — призналась она ему, наконец определив чувство, которое ею владело.
   — Страх — это неприятно, — ласково согласился Вал Кон. — А ты знаешь, что тебя пугает? Может быть, это что-то такое, с чем мы с тобой сможем справиться.
   Мири сделала глубокий вдох и сжала его руку:
   — Мне страшно застрять здесь — одной.
   — О! — В его глазах отразилась тревога. — Я тебя брошу, Мири?
   — Откуда мне знать, что ты сделаешь? Месяц назад я тебя в глаза не видела! Но тебе был бы прямой смысл действовать одному, разве нет? Сможешь быстрее учиться, будешь мобильнее, устроишься раньше и лучше. Ты — разведчик, а я никто…
   — Нет… Мири. — Он приложил палец к ее губам. — Я не разведчик. Сейчас — нет. Сейчас я — человек, который пытается, с помощью своей напарницы и подруги, сделать так, чтобы они могли жить долго и радостно, вместе. А эта напарница, — добавил он с кривой улыбкой, — боится, что я от нее убегу.
   На эти слова ответить было невозможно. Между ними воцарилось напряженное молчание.
   — Или, — пробормотал Вал Кон, — меня прогоняют?
   Она дернулась так, словно получила пощечину:
   — Нет!
   — Хорошо, — сказал он, снова сжимая ей пальцы. — Потому что я не уверен, что вел бы себя… благородно… в этой ситуации. — Одна бровь иронически выгнулась. — Мне тоже было бы одиноко, как ты думаешь? — Прочтя ответ по ее лицу, он вздохнул. — А! Мне одиноко не бывает…
   Мири посмотрела на их переплетенные пальцы, глубоко вздохнула и подняла глаза:
   — Вал Кон!
   — Да?
   Она снова вздохнула.
   — Для меня все это непривычно. Не только разведка — вообще все. Быть напарником. Быть замужем. У меня никогда не было напарника. И не было потребности его иметь. — Она попыталась улыбнуться и увидела на его лице ответный проблеск улыбки. — Надо время, чтобы привыкнуть, — закончила она. — Прости, что…
   Однако она не успела сказать, за что просит прощения: ее слова потонули в приветственном лае — к ним приближался Боррил. Уже через секунду он подбежал к ним, шлепнулся на бок, тявкнул и закатил желтые глаза, предвкушая, как его потреплют за уши.
   Мири с Вал Коном переглянулись и рассмеялись.
   — Пес! — объявил Вал Кон, с силой дергая нелепое ухо. — Осмелюсь предположить, что ты и до нашего появления не страдал от недостатка внимания. А теперь, когда в твоем распоряжении оказались три пары рук, ты становишься просто невозможным…

Вандар

   Ферма «Дуновение весны»

 
   Вал Кон вошел в комнату с нехарактерным для него шумом, чтобы не испугать хозяйку. Когда фру Трелу подняла голову, он поклонился:
   — Фру Трелу?
   Она улыбнулась с видимым облегчением.
   — Кори! — сказала она, употребив укороченную форму его имени.
   Она стала называть его так на второй день их знакомства. Услышав такое обращение, он выгнул бровь, но протестовать не стал. С тех пор он превратился в Кори.
   — Ты нашел девочку? — спросила она. — Она успокоилась? Мне жаль, что я ее расстроила. Наверное, я и сама была слишком строга, но у девочки норов, что у твоего ветра!
   Брови мужчины поползли вверх, и он подошел к ней ближе.
   — Только шум, — проговорил он на своем ломаном бенском. — Как Боррил. Видит что-то, думает, плохое, делает шум. Может, что-то плохое уходит…
   Он устроился на подлокотнике кресла Джерри и пристально посмотрел на нее.
   Фру Трелу фыркнула:
   — Плохое? Мери знает, что я не хочу ей зла!
   Кори повел плечами:
   — Здесь не как дома. Мири — она…
   Он резко вздохнул и повернул к ней ладони жестом, который за последние дни стал ей хорошо знаком.
   — Ты хочешь сказать — она скучает по дому. Тоскует. — Фру Трелу допила чай и отодвинула чашку в сторону. — Ну конечно, бедняжка! Я постараюсь быть с ней терпеливей, Кори. Передай ей это от меня, хорошо?
   — Да.
   Но он продолжал ждать, наблюдая за ней.
   — Что еще? Ты проголодался? Я сделала бутерброды — они на кухонном столе. Где молоко, ты знаешь.
   Улегшийся на полу у ее ног Боррил прочувствованно вздохнул. Кори засмеялся, а потом снова посмотрел на нее:
   — Фру Трелу. Я прошу — для Мири. У вас в доме есть — эти…
   Он махнул узкой ладонью на стену, сплошь уставленную книгами. В основном это были книги Джеррела, покрывшиеся после его смерти пылью.
   — …для ребенков?
   — Для детей, — поправила его она. — Могли остаться с того времени, когда Гренник — мой сын — был маленький. А что?
   — Для Мири, — сказал он. — Учить слова.
   — Книги помогут ей учить слова? — переспросила она. — Но у тебя так хорошо получается!
   — Для Мири, фру Трелу, — в третий раз сказал ей Кори.
   Она вздохнула:
   — Ты — терпеливый мальчик. Хорошо, я схожу и посмотрю, остались ли у меня старые книги Гренника.
   Он вопросительно наклонил голову:
   — Скоро, фру Трелу?
   — Ну, знаешь… — возмутилась она, уставившись на него.
   Он встретил ее взгляд совершенно спокойно. Его зеленые глаза были ясными и бездонными.
   Спустя секунду фру Трелу вздохнула и с трудом встала с кресла.
   — Хорошо, Кори, — сказала она довольно кисло. — Скоро.
   После ужина фру Трелу предоставила им двоим убираться на кухне, а сама пошла на чердак разыскивать старую коллекцию детских книг Гренника. Поднимаясь по узкой лестнице, она громко ворчала.
   Мири налила воды в мойку и начала мыть посуду, а Вал Кон убрал со стола. Повернув к нему голову, она улыбнулась.
   — Мне лучше, — сказала она.
   Это было не совсем ложью. Ей действительно стало лучше — чуть-чуть. Головная боль прошла, но она все равно дергалась, словно оставшийся без кинака наемник.
   Вал Кон закончил вытирать стакан и отставил его в сторону.
   — Когда мы с этим закончим, то, если хочешь, я могу показать тебе способ сделать жизнь здесь… легче.
   Мири посмотрела на него с сомнением: она не была уверена в том, что именно сейчас ей следует учить еще что-то новое. Поймав ее взгляд, Вал Кон наклонил голову.
   — Я обещаю не устраивать тебе головной боли, — серьезно пообещал он.
   Мири слабо улыбнулась:
   — Ладно, чем черт не шутит. Дрррррынь!
   Мири стремительно обернулась, готовая к атаке, — и уставилась на черную коробочку на противоположной стене. До этой минуты она все время молчала.
   Резкий звук повторился. Вал Кон приложил к ней руку, а потом снял верхнюю часть и поднес к уху.
   — Дом фру Трелу, — тщательно выговорил он на бенском. Последовала пауза, наполненная потрескиванием, а потом заговорил женский голос, пронзительный и изумленный:
   — Что? Кто это? Где Эстра?
   Вал Кон тихо вздохнул.
   — Дом фру Трелу, — четко повторил он. — Кори. Чердак.
   Аппарат снова замолчал, и Вал Кон повернулся к Мири, застывшей у мойки. Он наморщил нос, заставив ее рассмеяться — а потом голос из телефона разразился новой серией вопросов:
   — Кори? Что ты там делаешь, Кори? Откуда ты?
   Изумление сменилось жадным любопытством. «Сплетница», — мрачно решил Вал Кон, подавив еще один вздох.
   — Работать. Дом. Кто это?
   — Что?! — ахнула звонившая. Но она явно не ожидала ответа, потому что сразу же добавила: — Это Атна Бригсби. Скажи Эстре, что я у телефона и хочу немедленно с ней поговорить!
   — Стой, — сказал, он, словно она была Боррилом, и оставил трубку болтаться на шнуре.
   Он не спеша прошел по длинному коридору, поднялся по лестнице на второй этаж, а оттуда прошел к чердачной лестнице.
   — Фру Трелу!
   Наверху что-то упало и зашуршало.
   — Что такое?
   — Атна Бригсби на телефоне говорить с вами немедленно.
   — Ветер забери эту женщину! — проворчала фру Трелу, и Вал Кон ухмыльнулся. — Скажи ей, чтобы подождала, Кори. Я скоро приду.
   — Да.
   И он бесшумно исчез, снова спустившись по лестнице и пройдя на кухню.
   — Ждать, — сказал он Атне Бригсби. — Фру Трелу скоро здесь.
   Не дожидаясь ответа, он снова оставил трубку болтаться и, взяв полотенце, принялся вытирать гору чистой посуды, которую успела перемыть Мири.
   К тому времени как фру Трелу вернулась к болтающейся трубке, аппарат возмущенно вопил, чего двое усердных работников у мойки словно и не слышали.
   — Молодой человек? Молодой человек! Возьмите трубку, молодой человек! Что вы себе…
   — Алло, Атна, — сказала фру Трелу, не удержавшись, чтобы не ухмыльнуться Кори, который выгнул бровь и продолжил вытирать посуду.
   — Эстра? Ох, ну, слава богу! Я пришла в ужас. Этот невежа… Кто он такой, Эстра? Я, конечно, спросила…
   «Не сомневаюсь», — подумала фру Трелу.
   — Кори и его фру помогают мне на ферме. Ты ведь знаешь, в последние пару зим я уже боялась, как бы тут все не рухнуло. Я решила, что стоит все привести в порядок и, может быть, весной продать.
   Она замолчала, удивившись собственным словам.
   — Ну, это было бы чудесно для тебя, дорогая, — сказала Атна Бригсби. — Я знаю, как тяжело тебе было содержать все в порядке после того, как не стало бедного Джеррела…
   Фру Трелу стиснула зубы: Джерри и Атна никогда не любили друг друга.
   — Но расскажи же мне про них, Эстра, — продолжал голос у ее уха. — Откуда они? Я спросила у Кори, а он только сказал «дом».
   Она издала пронзительный смешок. «Молодец Кори», — подумала фру Трелу.
   — Они не очень хорошо говорят по-бенски. Они беженцы — из тех, кто пережил то извержение и землетрясение в Порлинте в прошлом году.
   — Но, Эстра, — запротестовала фру Бригсби, — когда сразу после катастрофы я заговорила с тобой о том, что нам следовало бы собраться и что-нибудь сделать для этих бедняжек, ты… ну, я буду говорить прямо. Ты очень холодно отнеслась, Эстра. А теперь вдруг пустила к себе в дом сразу двух беженцев — а они даже не говорят нормально!