Ездил в Париж. Жил полжизни в каретах
Музыку сфер записал он в дуэтах
Курфюрсты. Эрцгерцоги. Клары. Кораллы
Наци вина нацедили в бокалы
Гомо — фашисты, Эрнст — Ремы и гомо
Имя Моцарта фашистам знакомо.
Будь я ээсовцем юным и смелым
Слушал бы Фьердилидж с Дорабеллой
Два офицера: Гульельмо, Феррандо
Их Муссолини прислал контрабандо
Двух итальянцев, — штабистов смешливых
В наше кафе кобылиц боязливых
Как я люблю тебя Моцарт — товарищ,
Гитлер — товарищ не перевариш,
Гитлер амиго принцем Талино
Нежно рисует домы в руино…
Причудливое моё произведение упоминает рисующего "домы в руино" Гитлера совсем не по причине рифмы. Будучи связным между линией фронта и штабом своего подразделения (Гитлер добирался до фронта на самокате-велосипеде) Гитлер имел в Первую Мировую достаточно времени чтобы рисовать. Его наброски и акварели отдают предпочтение историческим монументам, потрескавшимся и разрушающимся. В рисунках Гитлера есть одновременно и историзм Клода Лоррена и дух мистического сюрреализма, прославивший позднее де Кирико.
Но возвратимся скорее к опере. В середине и конце 19 века с мировым циклом опер на темы германской мифологии под общим названием "Кольцо Нибелунгов" выступил рыжий немецкий композитор Рихард Вагнер. Машинерия этих опер несколько по-немецки тяжеловесная. Я видел их во французской постановке. Имени режиссёра вот не помню, но помню, что по сцене у него бродили настоящие великаны. В прежние времена не испорченные кино и телевидением люди были более непосредственны и сентиментальны, потому неудивительно, что вся комплексная машинерия из Богов, папье-маше, Зигфрида, его меча, Валькирий, злого карлика похитившего золото Рейна, сумела вдохновить несколько поколений германских националистов. С Вагнером некоторое время дружил Фридрих Ницше, а уже упомянутый Адольф Г., придя к власти посещал во фраке и с бабочкой Вагнеровские фестивали в Байрете и одаривал своей дружбой его наследников. Не будет преувеличением сказать что III Рейх вышел из опер Вагнера. Редчайший случай когда государственность родилась из опер.
Однако и опера и балет (он несколько младше оперы) вряд ли должны были выходить за пределы 1918 года, когда пали великие империи Европы.
Или скажем за пределы гибели III Рейха, за 1945 год. Это глубоко монаршеские, именно королевские виды искусств. В 20 веке они выглядят анахронизмами. Символично, что приезжих знаменитостей, гостей советского государства водили в Москве в Мавзолей и в Большой театр, в эти, поистине, чудеса света. В Мавзолее лежал забальзамированный труп вождя (что благородно, мистично, и ужасно одновременно) а в Большом театре им показывали забальзамированное, давно исчезнувшее искусство. Балет и опера ушли уже тогда в технические штучки типа, кто осыплет люстру голосом или кто больше раз перевернётся вокруг своей оси. "лебединое озеро" самый известный русский балет как раз и было то самое ненавидимое коммунистическим режимом "искусством для искусства". Сюжет, наивнее не придумаешь, — для детей младшего школьного возраста: заколдованная, превращённая в лебедя принцесса, феи, враждебная и благосклонная, принц, расколдовывающий принцессу. Советская власть с удовольствием и гордостью демонстрировала иностранцам принца с балетными ляжками, лебедей, фей, положительную и отрицательную — весь ассортимент. Власть, якобы рабочих и крестьян всё же была по сути своей Империей, потому поощряла королевские виды искусств. Балет, кстати обожали и идеологические противники страны советов — в империи Соединённых Штатов. Потому советские балетные звёзды легко бежали в страну толстяков.
В настоящее время опера и балет не могут быть отнесены к искусствам. Они функционируют как музейные кунсткамеры, как исторические сохранённые от уничтожения государством раритетные виды искусства. Мариинский и Большой театры по сути такие же музеи как Эрмитаж или Третьяковская галерея. С той разницей, что картины Мариинки и Большого движущиеся и звучащие в отличии от написанных маслом.
В середине 90-х, помню, сидел я в Директорской ложе Мариинки, среди завсегдатаев. Меня пригласил туда Леонид надиров — директор школы имени Вагановой. В гостевой квартире этой школы на Фонтанке я и жил. Давали «Лебединое». Я с приятелем собирался уже сбежать, было скучно, несмотря на то что на сцене была и прима Ульяна Лопаткина: как вдруг сидевшая рядом женщина в красном жакете что-то пробормотала в адрес Лопаткиной. Мы разговорились. Дама в красном знала обстоятельства личной жизни всех присутствовавших на сцене. Когда я выразил желание быть представленным Лопатконой, дама хмыкнула и воскликнула: "Зачем Вы ей? Разве вы не знаете, что она живёт с девушкой, у неё есть любимая?" И дама рассказала нам тонну захватывающих историй о балете. Смотреть стало много интересней. Мораль шуточной этой истории такова: выхолощенное по сути своей музейное искусство балета совершенно не есть искусство, — это хорошо отточенный музейный спектакль. И только. У него нет никакой связи с современным человеком. Ни одной. Когда появляется пусть анекдотическая, но связь: от дамы в красном жакете, что Лопаткина лесбиянка и живёт с девушкой, — начинаешь смотреть на сцену с большим интересом.
Я знал некоторых балетных танцоров и балетных критиков. Михаил Барышников был чуть ли не первым, кто прочёл мой первый роман в рукописи в Нью-Йорке в 1977 году. Я знал Александра Годунова — рано ушедшего танцора. Рудольфа Нуриева я почему-то не встретил, но когда он умер у него нашли мою книгу "Это я, Эдичка" на ночном столике с пометками. Об этом писали газеты во Франции, так что я в балете не чужой. Ещё ребёнком я заорал на представлении балета Глиэра "Красный мак", в момент, когда наш матрос сидит удит рыбу, спиной к зрителю, а к нему сзади с ножом ползёт китаец. И вот я криком предупредил нашего матроса. Происходило это в харьковском театре оперы и балета. Так что я в балете с юных лет понимаю. С моим мнением можно считаться. Это здравый крик ребёнка, предупреждающий об опасности.
МЯСО
НОГТИ И ВОЛОСЫ. ВОЛОСОФИЛИЯ И ВОЛОСОФОБИЯ
Музыку сфер записал он в дуэтах
Курфюрсты. Эрцгерцоги. Клары. Кораллы
Наци вина нацедили в бокалы
Гомо — фашисты, Эрнст — Ремы и гомо
Имя Моцарта фашистам знакомо.
Будь я ээсовцем юным и смелым
Слушал бы Фьердилидж с Дорабеллой
Два офицера: Гульельмо, Феррандо
Их Муссолини прислал контрабандо
Двух итальянцев, — штабистов смешливых
В наше кафе кобылиц боязливых
Как я люблю тебя Моцарт — товарищ,
Гитлер — товарищ не перевариш,
Гитлер амиго принцем Талино
Нежно рисует домы в руино…
Причудливое моё произведение упоминает рисующего "домы в руино" Гитлера совсем не по причине рифмы. Будучи связным между линией фронта и штабом своего подразделения (Гитлер добирался до фронта на самокате-велосипеде) Гитлер имел в Первую Мировую достаточно времени чтобы рисовать. Его наброски и акварели отдают предпочтение историческим монументам, потрескавшимся и разрушающимся. В рисунках Гитлера есть одновременно и историзм Клода Лоррена и дух мистического сюрреализма, прославивший позднее де Кирико.
Но возвратимся скорее к опере. В середине и конце 19 века с мировым циклом опер на темы германской мифологии под общим названием "Кольцо Нибелунгов" выступил рыжий немецкий композитор Рихард Вагнер. Машинерия этих опер несколько по-немецки тяжеловесная. Я видел их во французской постановке. Имени режиссёра вот не помню, но помню, что по сцене у него бродили настоящие великаны. В прежние времена не испорченные кино и телевидением люди были более непосредственны и сентиментальны, потому неудивительно, что вся комплексная машинерия из Богов, папье-маше, Зигфрида, его меча, Валькирий, злого карлика похитившего золото Рейна, сумела вдохновить несколько поколений германских националистов. С Вагнером некоторое время дружил Фридрих Ницше, а уже упомянутый Адольф Г., придя к власти посещал во фраке и с бабочкой Вагнеровские фестивали в Байрете и одаривал своей дружбой его наследников. Не будет преувеличением сказать что III Рейх вышел из опер Вагнера. Редчайший случай когда государственность родилась из опер.
Однако и опера и балет (он несколько младше оперы) вряд ли должны были выходить за пределы 1918 года, когда пали великие империи Европы.
Или скажем за пределы гибели III Рейха, за 1945 год. Это глубоко монаршеские, именно королевские виды искусств. В 20 веке они выглядят анахронизмами. Символично, что приезжих знаменитостей, гостей советского государства водили в Москве в Мавзолей и в Большой театр, в эти, поистине, чудеса света. В Мавзолее лежал забальзамированный труп вождя (что благородно, мистично, и ужасно одновременно) а в Большом театре им показывали забальзамированное, давно исчезнувшее искусство. Балет и опера ушли уже тогда в технические штучки типа, кто осыплет люстру голосом или кто больше раз перевернётся вокруг своей оси. "лебединое озеро" самый известный русский балет как раз и было то самое ненавидимое коммунистическим режимом "искусством для искусства". Сюжет, наивнее не придумаешь, — для детей младшего школьного возраста: заколдованная, превращённая в лебедя принцесса, феи, враждебная и благосклонная, принц, расколдовывающий принцессу. Советская власть с удовольствием и гордостью демонстрировала иностранцам принца с балетными ляжками, лебедей, фей, положительную и отрицательную — весь ассортимент. Власть, якобы рабочих и крестьян всё же была по сути своей Империей, потому поощряла королевские виды искусств. Балет, кстати обожали и идеологические противники страны советов — в империи Соединённых Штатов. Потому советские балетные звёзды легко бежали в страну толстяков.
В настоящее время опера и балет не могут быть отнесены к искусствам. Они функционируют как музейные кунсткамеры, как исторические сохранённые от уничтожения государством раритетные виды искусства. Мариинский и Большой театры по сути такие же музеи как Эрмитаж или Третьяковская галерея. С той разницей, что картины Мариинки и Большого движущиеся и звучащие в отличии от написанных маслом.
В середине 90-х, помню, сидел я в Директорской ложе Мариинки, среди завсегдатаев. Меня пригласил туда Леонид надиров — директор школы имени Вагановой. В гостевой квартире этой школы на Фонтанке я и жил. Давали «Лебединое». Я с приятелем собирался уже сбежать, было скучно, несмотря на то что на сцене была и прима Ульяна Лопаткина: как вдруг сидевшая рядом женщина в красном жакете что-то пробормотала в адрес Лопаткиной. Мы разговорились. Дама в красном знала обстоятельства личной жизни всех присутствовавших на сцене. Когда я выразил желание быть представленным Лопатконой, дама хмыкнула и воскликнула: "Зачем Вы ей? Разве вы не знаете, что она живёт с девушкой, у неё есть любимая?" И дама рассказала нам тонну захватывающих историй о балете. Смотреть стало много интересней. Мораль шуточной этой истории такова: выхолощенное по сути своей музейное искусство балета совершенно не есть искусство, — это хорошо отточенный музейный спектакль. И только. У него нет никакой связи с современным человеком. Ни одной. Когда появляется пусть анекдотическая, но связь: от дамы в красном жакете, что Лопаткина лесбиянка и живёт с девушкой, — начинаешь смотреть на сцену с большим интересом.
Я знал некоторых балетных танцоров и балетных критиков. Михаил Барышников был чуть ли не первым, кто прочёл мой первый роман в рукописи в Нью-Йорке в 1977 году. Я знал Александра Годунова — рано ушедшего танцора. Рудольфа Нуриева я почему-то не встретил, но когда он умер у него нашли мою книгу "Это я, Эдичка" на ночном столике с пометками. Об этом писали газеты во Франции, так что я в балете не чужой. Ещё ребёнком я заорал на представлении балета Глиэра "Красный мак", в момент, когда наш матрос сидит удит рыбу, спиной к зрителю, а к нему сзади с ножом ползёт китаец. И вот я криком предупредил нашего матроса. Происходило это в харьковском театре оперы и балета. Так что я в балете с юных лет понимаю. С моим мнением можно считаться. Это здравый крик ребёнка, предупреждающий об опасности.
МЯСО
В кусках сырого мяса, когда они не приморожены есть похабная непристойность. Впрочем, с этой непристойностью, с неприличием, человечество живёт и как-то управляется. Непристойность же проистекает от того, что человек сам — мясо.
Англия, развившаяся политически всех ранее в Европе, имела суд присяжных уже в 18 веке(а может быть и раньше, но 18-ом точно). Интересно, что мясникам запрещено было заседать в суде присяжных. Во, какие тонкости, и это совсем не глупо. Вот оно и лежит перед вами: мясо. Чёрная лакированная, печень колышется если её перекладываешь, говядина мясо тёмное аж до черноты, свинина — розовая, телятина — серо-розовая, дичь — чёрно-красная на срезе. Мясо пахнет раной и сопутствующим ему салом. Мясо беспокоит человека. Оно желанно, и одновременно тревожит. С птицей почему-то легче. Она не напоминает человека. С мясом — сложные отношения.
Самую удивительную мясную лавку я видел в Самарканде. Особым образом обдуваемое сквозняком помещение ещё и окуривалось каким-то тлеющим ароматно растением. Там не было ни одной мухи. Между тем я не увидел нигде холодильников. Свежее мясо аккуратно лежало на деревянных высоких топчанах. Самые грязные мясные — в русских магазинах. Таракан, ползающий по плахе мясника — обыденное явление. Ослеплённые своим мессианизмом русские презирают азиатов, сами между тем давно деградировали, не заметив этого.
В ранней юности у меня был друг Саня Красный. Он был немец по происхождению, хотя фамилия у него была какая-то незначительна, и русская. Маму его звали Эльза, высокая женщина работала билетёршей в кинотеатре «Стахановец». Отец Сани также был настоящий немец и его звали Вальтер, но он был мёртв к тому времени. А незначительная русская фамилия Саши была его отчима, второго мужа тёти Эльзы и отца Светки, — младшей сестры сани, отчим был тоже уже мёртв тогда. Всё это нехитрое генеалогическое древо мне понадобилось воздвигнуть лишь для того, чтобы сообщить, что Сане был 21 год (мне было лишь 15 лет) и он работал мясником на Конном Рынке. Я ездил к нему в гости. Он стоял в заскорузлом от многих слоёв краски помещении, где на полу были разбросаны опилки и воняло дустом. Стоял за прилавком и зверски лязгал ножами., точил два огромных ножа друг о друга. Так как у Сани было толстое красное лицо блондина сангвиника и два невыразительных кабаньих тусклых глаза, и он был дороден и крупен в свои 21, то сам Бог велел ему работать мясником. Над выбором профессии он не мучился. И отлично смотрелся за прилавком. Время от времени из глубины подсобного помещения появлялись два других мясника, но до Сани им было далеко. Перед Саней лежали куски чёрной говядины и розовой свинины. Кровавый клеёнчатый жёлтый фартук поверх белого халата выпирал резиново — туго вперёд, у Сани было пузо. Это было моё первое соприкосновение с сырым мясом. Сырое мясо имело душный сырой и сладковатый запах жира.
Много лет спустя, осенью 1981 года, поселившись на rue des Ecouffes, в самом центре еврейского квартала, я вышел купить себе кусок мяса. И проделал закупку в мясной лавке царя Давида. Купил несколько тонких вполне благопристойно выглядящих мясных стейка. Дома, я по своему обыкновению (в Америке я освоил искусство приготовления стейков, работая мажордомом у мультимиллионера Питера Спрэта) быстро приготовил себе стейк… И не смог его разрезать, настолько он оказался твёрдым, тугим и скользким. С помощью консьержки, к которой я пошёл жаловаться на мясников, соседей я быстро выяснил, что оказывается я поселился в самом центре старейшего еврейского гетто в Европе, — в Марэ, и что магазины здесь кошерные, и что честные мясники продали Вам хорошее мясо, мсье, но из животного, прежде чем разрезать его на куски, выпустили кровь. Это кошерное мясо, мсье. За некошерным, нормальным следует ходить на rue de Rivoli, мсье, в супер-марше… что я в последствии и делал… Вообще жизнь в еврейском квартале, а я обозревал её три с лишним года, была экзотической, восточной, а не парижской. На другой стороне улицы, первом этаже помещалась ортодоксальная синагога. На время какого-то еврейского праздника (кажется он называется пейсах) у синагоги вырастала целая стена клеток с курами. Рядом стояла бочка. Время от времени выходил раввин или его помощник, сопровождаемый верующим. Верующий выбирал курицу: раввин извлекал её из клетки и опрокинув головой вниз, держа за ноги, перерезал птице горло над бочкой, куда стекала кровь. Бочку время от времени опорожняли прямо на тротуар и кровь текла вдоль тротуара. В Париже улицы моют водой, потому к вечеру выходили парижские муниципальные служащие в зелёных комбинезонах, открывали краны и мётлами гнали вместе с водой грязь, до водостоков. В дни праздника пейсах на rue des Ecouffes струились кровавые реки. Среди муниципальных дворников было немало чернокожих. Как раз в это время им стали выдавать вместо естественных мётел искусственные — из зелёного пластика. Потому всё это зрелище имело несколько адский характер. Черти-чернокожие в зелёном гоняют вдоль улиц кровь.
Мой покойный охранник Костя Локотков работал некогда мясником, умел завалить свинью точным ударом длинного шила в свиное сердце. Это большое искусство, ибо умное сердце свиньи скрыто мощными доспехами сала. Костя был родом из Запорожья, с Украины. Украинские крестьяне умеют управляться с чушками быстро и споро; только что бегала, а глядишь — уже лежит, брюхо ей выскабливают, внутренности возлежат в тазах, кишку вымывают, запихивают в неё фарш, — все слаженно работают, у каждого своя операция. В бытность мою студентом кулинарного училища в городе Харькове я проработал целую зиму на практике на пищевом комбинате, в мясном цеху. Мы там животных не резали, на то есть бойня, но обрабатывали свиные полутуши, отделяя их от кости. Помню что в ту зиму я научился работать ножом не хуже хирурга. Требовалось вырезать свиные лопатки и другие кости полутуши, и я научился делать это ловко и быстро, помню меня хвалил наш директор — заслуженный повар республики. В отделении от кости есть свои секреты. Мясо не должно быть покромсанным и свисать клочьями, неверных порезов быть не должно (По локти в мясе, в белом халате и поварской шапочке — такой я был в мои 18 лет). Свой нож каждый натачивал сам, лучшими были старые, сточенные ножи с деревянной ручкой, где ширина лезвия оставалась миллиметров 15, а то и десять.
Читатель внимательный заметит, что в своих воспоминаниях о мясе я не очень придерживаюсь порядка, вне зависимости от хронологии выуживаю из памяти первое появившееся мясное воспоминание. Да простит меня такой читатель, тут мне некстати пришли сразу два воспоминания. Как в 1979–1980 годах я заказывал мясо для дома мультимиллионера Спрэта у братьев Оттоманели. Итальянцы эти обслуживали всех богачей Ист-сайда Манхеттена. Обычно я заказывал Lumb chaps — кусочки баранины на кости свеже-красные, правда и то, что у братьев Оттоманели все мяса были отменные. Ещё я вспомнил, как после встречи со Слабоданом Милошевичем осенью 92 года я обедал со всей верхушкой Социалистической партии Сербии, включая их теоретика Марковича и нам подавали блюдо под названием "Мешанэ мясо", перевод тут вряд ли необходим. Это жареное дымящееся мясо различных сортов, разложенное горами на огромных блюдищах. Его всё время подкладывают свежее.
Русские с мясом обращаться не умеют, они не мясной народ, а хлебный, вынужденно конечно. из своего мяса русские нормально умеют готовить борщ да суп, т. е. варят своё мясо. Жарить его они не умеют. Отвечающего стандартам стейка в России днём с огнём не сыщешь. "Едва ль во всей России сыщешь/ Две пары стройных женских ног" — писал поэт Пушкин. Так и со стейком, едва ли встретишь в России одного человека который умел бы приготовить стейк так, чтобы внутри он был сочен и кровоточил, а снаружи — моментально обжарен. Потому готовить его надо коротко и резко на очень раскалённом огне. Будь то решётка, будь то чугунная сковородка.
Вторая дурь городских русских (первая это то обстоятельство, что они своё мясо безобразно переготавливают, сушат и палят, а городских я говорю потому что деревенские русские мясо знают лучше) — они почему — то считают, что мясо нужно размораживать и потому кладут на свои сковородки какие-то убогие мокрые тряпочки, а не фигуристое мясо. Зато отлично умеет управляться с мясом сербский крестьянин: в Книнской Краине примороженное мясо рубили прямо в кухне, топором и швыряли на раскалённую сковородищу. Огромный лук подавали резанным с мясом как картошку или яблоки.
Мясо всегда пахнет жирной сырцой, пахнет раной. Тяжёлое и распадающееся, когда сырое, оно лучше всего выглядит подмороженным, тогда оно аккуратнее. Стейк — плоский овал или треугольник коровьей плоти, её ткани толщиной 20–30 миллиметров. Имеет красный, склоняющийся к чёрному цвет. С тонкими прослойками сала по краям. Площадь стейка зависит от благосостояния нации, чем богаче нация тем обширнее стейки хотя бывают и парадоксы, в традиционно скотоводческой Аргентине, мясо — пища бедняков. У богатеньких янки есть блюдо siron-stake — это чудовищное по своей площади полотно мяса, размером с хорошее блюдо (или величиной с книгу по искусству), как правило siron имеет спиленную круглую кость посередине. Еда для очень голодных обжор. Для siron-stake нормальный вес 600–800 грамм, но может быть и больше, под килограмм.
Мясо — это сама энергия, пища феноменально энергетическая. Человек знал это всегда, когда никаких ещё калорий и других параметров для пищи не изобретали. Человек знал опытным путём всегда знал что мясо даёт физическую силу рукам, ногам и детородному органу и сообщает организму общую смелость, агрессивность. Потому мясо было и остаётся предпочтительным питанием. Мясо как золото среди металлов, так мясо среди продуктов питания. Сраные зёрна не могли сравниться по количеству содержания энергии с мясом. Потому, чтобы там не записали Дарвин или Энгельс, скотоводческие племена всегда были и богаче и храбрее полеобрабатывающих смердов. А мясников и не допускали в присяжные заседатели именно потому.
Если осмыслить мясо как пищу, и не рассуждать о его вкусовых и энергетических ценностях, то пожирание плоти убитых животных много значит. Тем паче, что изначально, от сотворения мира нужно было храбростью и силой заваливать это животное, подстеречь и убить и только после этого съесть. Потому отношения с животным и потом с его плотью были персональными. Убийству и поеданию предшествовали погоня, хитрости, а порой и борьба. Недаром всяческие тотемические ещё народы скажем или вовсе не охотятся на своих тотемических предков, или если охотятся то применяют серьёзные церемонии и заклинания. «Батюшка-медведь» — называют хозяина тайги таёжные народы. На него охотятся после многодневных церемоний.
Разумеется в пост-индустриальном обществе отношения охотник-животное уступили место безличному закупанию куска трупа животного в продмаге. Причём ясно, что животное было не диким, а одомашненным. Но это не значит, что в отношениях покупатель мяса — убитые животные, не присутствует элементов мистичности и священности, то есть иного смысла, нежели цикл пожирание — переваривание, поглощение энергии, предусматривает. Нельзя в данном случае сводить функции человека только к функциям кастрюли-скороварки. Человек для животного также есть Бог Демиург, несущий уме смерть. Ну, не лично Вы покупатель мяса, принесли ему смерть, но через посредников эта смерть осуществлена для Вас.
Глядя на мясо в магазине правильно думать что эти резанные, колотые и пиленные куски плоти есть куски био-энергиии, которые мы — человеко-машины, нуждающиеся в био-энергии, покупаем чтобы поглотить. Можно подивиться странности нашей пищи. Она не так далеко ушла от планктона или червей. Как если бы мы пригоршнями ели червей. Черви пригоршню кажутся немыслимой гадостью, но поче6му части трупа не кажутся? По рынкам бродят человеко-машины в одежде, и подковыривая пальцем куски, выбирает.
Мальчиком, я где-то прочёл или услышал, что будто бы отступая в жуткие морозы из России воины Армии Наполеона вспарывали животы лошадям и заползали в брюха, чтобы согреться. Помню, что мне, мальчику эта картинка показалась страшной, лежащие, запахнувшие края брюха, в сплетении внутренностей французы. Есть ещё одна, соперничающая с этой живая картинка. У китайцев якобы есть блюдо-деликатес — мозги обезьяны. Подаются они следующим образом. Якобы дорогому гостю приносят хорошо привязанную обезьяну в бамбуковой клетке, только череп торчит над клеткой. По знаку официант сшибал топориком, срезал обезьянью крышку черепа и гостю предоставлялось поедать обезьяньи горячие ещё живые мозги. Из естественного, самой природой созданного сосуда. Официант тут же солит, перчит и заправляет мозги по древнему рецепту. Это всё я слышал. А как-то я пошёл вместе в Андрюхой Лозиным, я жил у него на Малахитовой улице в Москве, пошёл выносить мусор. Мусора было много, мы засрались, в том числе среди мусора было испортившееся сырое мясо, холодильник у Андрюхи сломался или что-то другое, но мясо у нас, к нашему огорчению, протухло. Внизу мы столкнулись с соседом Андрюхи — узкоглазым корейцем лет пятидесяти. Кореец подёргал носом и преградил нам дорогу. И уговорил нас отдать ему мясо. Андрюха объяснил мне, что то для нас тухлятина — для корейца — деликатес. Я поверил ему. Андрюха был образованный мальчик. Его мама служила директором в Советском посольстве в Пекине и только что еле унесла оттуда ноги, а в тот год она работала в Румынии тоже директором и также в посольстве. Так что я запомнил корейца и его сладострастно раздувавшийся нос.
В 1984 или в 1983 году, точно не помню, я уже жил с Наташей Медведевой, место действия — Париж, нам позвонил приятель и сообщил, что французский журнал «Фото» опубликовал редчайшие полицейские фотографии: куски тела голландской девушки, найденный в квартире японского студента-каннибала. История эта случилась в Париже может быть за год до этого: маленький японец убил и съел любимую девушку. А вот снимки проникли в печать только сейчас. Приятель советовал поторопиться журнал поступил в киоски только сегодня. Но полиция якобы уже отдала приказ о конфискации всего тиража журнала «Фото», так как публикация оскорбляет общественную нравственность. Наташа выбежала и приобрела журнал. В обыденности необыкновенной на тарелках (в том числе и бумажных) в большом холодильнике каннибал положил части тела бедняжки. Ясно возможно было опознать вот эту сиську, часть ягодицы… На самом деле мы, люди, куда более странны, чем принято считать, и возможно маньяки-каннибалы знают что-то тайное, что-то очень глубокое и страшное или напротив успокаивающее о человеке. Хотя с точки зрения нормального мужика, каковым я себя считаю, каннибализм занятие крайне депрессивное.
В последние годы жизни Блез Паскаль, французский изобретатель, философ и мистик, носил пояс с гвоздями, дабы истязать свой тело и "не позволял присутствующим говорить о вкусовых качествах пищи — мяса в первую очередь". Это было в 17 веке.
Вот сизый, весь в плеве и жилах кусок русского мяса смотрит на тебя а ты смотришь на него…
Англия, развившаяся политически всех ранее в Европе, имела суд присяжных уже в 18 веке(а может быть и раньше, но 18-ом точно). Интересно, что мясникам запрещено было заседать в суде присяжных. Во, какие тонкости, и это совсем не глупо. Вот оно и лежит перед вами: мясо. Чёрная лакированная, печень колышется если её перекладываешь, говядина мясо тёмное аж до черноты, свинина — розовая, телятина — серо-розовая, дичь — чёрно-красная на срезе. Мясо пахнет раной и сопутствующим ему салом. Мясо беспокоит человека. Оно желанно, и одновременно тревожит. С птицей почему-то легче. Она не напоминает человека. С мясом — сложные отношения.
Самую удивительную мясную лавку я видел в Самарканде. Особым образом обдуваемое сквозняком помещение ещё и окуривалось каким-то тлеющим ароматно растением. Там не было ни одной мухи. Между тем я не увидел нигде холодильников. Свежее мясо аккуратно лежало на деревянных высоких топчанах. Самые грязные мясные — в русских магазинах. Таракан, ползающий по плахе мясника — обыденное явление. Ослеплённые своим мессианизмом русские презирают азиатов, сами между тем давно деградировали, не заметив этого.
В ранней юности у меня был друг Саня Красный. Он был немец по происхождению, хотя фамилия у него была какая-то незначительна, и русская. Маму его звали Эльза, высокая женщина работала билетёршей в кинотеатре «Стахановец». Отец Сани также был настоящий немец и его звали Вальтер, но он был мёртв к тому времени. А незначительная русская фамилия Саши была его отчима, второго мужа тёти Эльзы и отца Светки, — младшей сестры сани, отчим был тоже уже мёртв тогда. Всё это нехитрое генеалогическое древо мне понадобилось воздвигнуть лишь для того, чтобы сообщить, что Сане был 21 год (мне было лишь 15 лет) и он работал мясником на Конном Рынке. Я ездил к нему в гости. Он стоял в заскорузлом от многих слоёв краски помещении, где на полу были разбросаны опилки и воняло дустом. Стоял за прилавком и зверски лязгал ножами., точил два огромных ножа друг о друга. Так как у Сани было толстое красное лицо блондина сангвиника и два невыразительных кабаньих тусклых глаза, и он был дороден и крупен в свои 21, то сам Бог велел ему работать мясником. Над выбором профессии он не мучился. И отлично смотрелся за прилавком. Время от времени из глубины подсобного помещения появлялись два других мясника, но до Сани им было далеко. Перед Саней лежали куски чёрной говядины и розовой свинины. Кровавый клеёнчатый жёлтый фартук поверх белого халата выпирал резиново — туго вперёд, у Сани было пузо. Это было моё первое соприкосновение с сырым мясом. Сырое мясо имело душный сырой и сладковатый запах жира.
Много лет спустя, осенью 1981 года, поселившись на rue des Ecouffes, в самом центре еврейского квартала, я вышел купить себе кусок мяса. И проделал закупку в мясной лавке царя Давида. Купил несколько тонких вполне благопристойно выглядящих мясных стейка. Дома, я по своему обыкновению (в Америке я освоил искусство приготовления стейков, работая мажордомом у мультимиллионера Питера Спрэта) быстро приготовил себе стейк… И не смог его разрезать, настолько он оказался твёрдым, тугим и скользким. С помощью консьержки, к которой я пошёл жаловаться на мясников, соседей я быстро выяснил, что оказывается я поселился в самом центре старейшего еврейского гетто в Европе, — в Марэ, и что магазины здесь кошерные, и что честные мясники продали Вам хорошее мясо, мсье, но из животного, прежде чем разрезать его на куски, выпустили кровь. Это кошерное мясо, мсье. За некошерным, нормальным следует ходить на rue de Rivoli, мсье, в супер-марше… что я в последствии и делал… Вообще жизнь в еврейском квартале, а я обозревал её три с лишним года, была экзотической, восточной, а не парижской. На другой стороне улицы, первом этаже помещалась ортодоксальная синагога. На время какого-то еврейского праздника (кажется он называется пейсах) у синагоги вырастала целая стена клеток с курами. Рядом стояла бочка. Время от времени выходил раввин или его помощник, сопровождаемый верующим. Верующий выбирал курицу: раввин извлекал её из клетки и опрокинув головой вниз, держа за ноги, перерезал птице горло над бочкой, куда стекала кровь. Бочку время от времени опорожняли прямо на тротуар и кровь текла вдоль тротуара. В Париже улицы моют водой, потому к вечеру выходили парижские муниципальные служащие в зелёных комбинезонах, открывали краны и мётлами гнали вместе с водой грязь, до водостоков. В дни праздника пейсах на rue des Ecouffes струились кровавые реки. Среди муниципальных дворников было немало чернокожих. Как раз в это время им стали выдавать вместо естественных мётел искусственные — из зелёного пластика. Потому всё это зрелище имело несколько адский характер. Черти-чернокожие в зелёном гоняют вдоль улиц кровь.
Мой покойный охранник Костя Локотков работал некогда мясником, умел завалить свинью точным ударом длинного шила в свиное сердце. Это большое искусство, ибо умное сердце свиньи скрыто мощными доспехами сала. Костя был родом из Запорожья, с Украины. Украинские крестьяне умеют управляться с чушками быстро и споро; только что бегала, а глядишь — уже лежит, брюхо ей выскабливают, внутренности возлежат в тазах, кишку вымывают, запихивают в неё фарш, — все слаженно работают, у каждого своя операция. В бытность мою студентом кулинарного училища в городе Харькове я проработал целую зиму на практике на пищевом комбинате, в мясном цеху. Мы там животных не резали, на то есть бойня, но обрабатывали свиные полутуши, отделяя их от кости. Помню что в ту зиму я научился работать ножом не хуже хирурга. Требовалось вырезать свиные лопатки и другие кости полутуши, и я научился делать это ловко и быстро, помню меня хвалил наш директор — заслуженный повар республики. В отделении от кости есть свои секреты. Мясо не должно быть покромсанным и свисать клочьями, неверных порезов быть не должно (По локти в мясе, в белом халате и поварской шапочке — такой я был в мои 18 лет). Свой нож каждый натачивал сам, лучшими были старые, сточенные ножи с деревянной ручкой, где ширина лезвия оставалась миллиметров 15, а то и десять.
Читатель внимательный заметит, что в своих воспоминаниях о мясе я не очень придерживаюсь порядка, вне зависимости от хронологии выуживаю из памяти первое появившееся мясное воспоминание. Да простит меня такой читатель, тут мне некстати пришли сразу два воспоминания. Как в 1979–1980 годах я заказывал мясо для дома мультимиллионера Спрэта у братьев Оттоманели. Итальянцы эти обслуживали всех богачей Ист-сайда Манхеттена. Обычно я заказывал Lumb chaps — кусочки баранины на кости свеже-красные, правда и то, что у братьев Оттоманели все мяса были отменные. Ещё я вспомнил, как после встречи со Слабоданом Милошевичем осенью 92 года я обедал со всей верхушкой Социалистической партии Сербии, включая их теоретика Марковича и нам подавали блюдо под названием "Мешанэ мясо", перевод тут вряд ли необходим. Это жареное дымящееся мясо различных сортов, разложенное горами на огромных блюдищах. Его всё время подкладывают свежее.
Русские с мясом обращаться не умеют, они не мясной народ, а хлебный, вынужденно конечно. из своего мяса русские нормально умеют готовить борщ да суп, т. е. варят своё мясо. Жарить его они не умеют. Отвечающего стандартам стейка в России днём с огнём не сыщешь. "Едва ль во всей России сыщешь/ Две пары стройных женских ног" — писал поэт Пушкин. Так и со стейком, едва ли встретишь в России одного человека который умел бы приготовить стейк так, чтобы внутри он был сочен и кровоточил, а снаружи — моментально обжарен. Потому готовить его надо коротко и резко на очень раскалённом огне. Будь то решётка, будь то чугунная сковородка.
Вторая дурь городских русских (первая это то обстоятельство, что они своё мясо безобразно переготавливают, сушат и палят, а городских я говорю потому что деревенские русские мясо знают лучше) — они почему — то считают, что мясо нужно размораживать и потому кладут на свои сковородки какие-то убогие мокрые тряпочки, а не фигуристое мясо. Зато отлично умеет управляться с мясом сербский крестьянин: в Книнской Краине примороженное мясо рубили прямо в кухне, топором и швыряли на раскалённую сковородищу. Огромный лук подавали резанным с мясом как картошку или яблоки.
Мясо всегда пахнет жирной сырцой, пахнет раной. Тяжёлое и распадающееся, когда сырое, оно лучше всего выглядит подмороженным, тогда оно аккуратнее. Стейк — плоский овал или треугольник коровьей плоти, её ткани толщиной 20–30 миллиметров. Имеет красный, склоняющийся к чёрному цвет. С тонкими прослойками сала по краям. Площадь стейка зависит от благосостояния нации, чем богаче нация тем обширнее стейки хотя бывают и парадоксы, в традиционно скотоводческой Аргентине, мясо — пища бедняков. У богатеньких янки есть блюдо siron-stake — это чудовищное по своей площади полотно мяса, размером с хорошее блюдо (или величиной с книгу по искусству), как правило siron имеет спиленную круглую кость посередине. Еда для очень голодных обжор. Для siron-stake нормальный вес 600–800 грамм, но может быть и больше, под килограмм.
Мясо — это сама энергия, пища феноменально энергетическая. Человек знал это всегда, когда никаких ещё калорий и других параметров для пищи не изобретали. Человек знал опытным путём всегда знал что мясо даёт физическую силу рукам, ногам и детородному органу и сообщает организму общую смелость, агрессивность. Потому мясо было и остаётся предпочтительным питанием. Мясо как золото среди металлов, так мясо среди продуктов питания. Сраные зёрна не могли сравниться по количеству содержания энергии с мясом. Потому, чтобы там не записали Дарвин или Энгельс, скотоводческие племена всегда были и богаче и храбрее полеобрабатывающих смердов. А мясников и не допускали в присяжные заседатели именно потому.
Если осмыслить мясо как пищу, и не рассуждать о его вкусовых и энергетических ценностях, то пожирание плоти убитых животных много значит. Тем паче, что изначально, от сотворения мира нужно было храбростью и силой заваливать это животное, подстеречь и убить и только после этого съесть. Потому отношения с животным и потом с его плотью были персональными. Убийству и поеданию предшествовали погоня, хитрости, а порой и борьба. Недаром всяческие тотемические ещё народы скажем или вовсе не охотятся на своих тотемических предков, или если охотятся то применяют серьёзные церемонии и заклинания. «Батюшка-медведь» — называют хозяина тайги таёжные народы. На него охотятся после многодневных церемоний.
Разумеется в пост-индустриальном обществе отношения охотник-животное уступили место безличному закупанию куска трупа животного в продмаге. Причём ясно, что животное было не диким, а одомашненным. Но это не значит, что в отношениях покупатель мяса — убитые животные, не присутствует элементов мистичности и священности, то есть иного смысла, нежели цикл пожирание — переваривание, поглощение энергии, предусматривает. Нельзя в данном случае сводить функции человека только к функциям кастрюли-скороварки. Человек для животного также есть Бог Демиург, несущий уме смерть. Ну, не лично Вы покупатель мяса, принесли ему смерть, но через посредников эта смерть осуществлена для Вас.
Глядя на мясо в магазине правильно думать что эти резанные, колотые и пиленные куски плоти есть куски био-энергиии, которые мы — человеко-машины, нуждающиеся в био-энергии, покупаем чтобы поглотить. Можно подивиться странности нашей пищи. Она не так далеко ушла от планктона или червей. Как если бы мы пригоршнями ели червей. Черви пригоршню кажутся немыслимой гадостью, но поче6му части трупа не кажутся? По рынкам бродят человеко-машины в одежде, и подковыривая пальцем куски, выбирает.
Мальчиком, я где-то прочёл или услышал, что будто бы отступая в жуткие морозы из России воины Армии Наполеона вспарывали животы лошадям и заползали в брюха, чтобы согреться. Помню, что мне, мальчику эта картинка показалась страшной, лежащие, запахнувшие края брюха, в сплетении внутренностей французы. Есть ещё одна, соперничающая с этой живая картинка. У китайцев якобы есть блюдо-деликатес — мозги обезьяны. Подаются они следующим образом. Якобы дорогому гостю приносят хорошо привязанную обезьяну в бамбуковой клетке, только череп торчит над клеткой. По знаку официант сшибал топориком, срезал обезьянью крышку черепа и гостю предоставлялось поедать обезьяньи горячие ещё живые мозги. Из естественного, самой природой созданного сосуда. Официант тут же солит, перчит и заправляет мозги по древнему рецепту. Это всё я слышал. А как-то я пошёл вместе в Андрюхой Лозиным, я жил у него на Малахитовой улице в Москве, пошёл выносить мусор. Мусора было много, мы засрались, в том числе среди мусора было испортившееся сырое мясо, холодильник у Андрюхи сломался или что-то другое, но мясо у нас, к нашему огорчению, протухло. Внизу мы столкнулись с соседом Андрюхи — узкоглазым корейцем лет пятидесяти. Кореец подёргал носом и преградил нам дорогу. И уговорил нас отдать ему мясо. Андрюха объяснил мне, что то для нас тухлятина — для корейца — деликатес. Я поверил ему. Андрюха был образованный мальчик. Его мама служила директором в Советском посольстве в Пекине и только что еле унесла оттуда ноги, а в тот год она работала в Румынии тоже директором и также в посольстве. Так что я запомнил корейца и его сладострастно раздувавшийся нос.
В 1984 или в 1983 году, точно не помню, я уже жил с Наташей Медведевой, место действия — Париж, нам позвонил приятель и сообщил, что французский журнал «Фото» опубликовал редчайшие полицейские фотографии: куски тела голландской девушки, найденный в квартире японского студента-каннибала. История эта случилась в Париже может быть за год до этого: маленький японец убил и съел любимую девушку. А вот снимки проникли в печать только сейчас. Приятель советовал поторопиться журнал поступил в киоски только сегодня. Но полиция якобы уже отдала приказ о конфискации всего тиража журнала «Фото», так как публикация оскорбляет общественную нравственность. Наташа выбежала и приобрела журнал. В обыденности необыкновенной на тарелках (в том числе и бумажных) в большом холодильнике каннибал положил части тела бедняжки. Ясно возможно было опознать вот эту сиську, часть ягодицы… На самом деле мы, люди, куда более странны, чем принято считать, и возможно маньяки-каннибалы знают что-то тайное, что-то очень глубокое и страшное или напротив успокаивающее о человеке. Хотя с точки зрения нормального мужика, каковым я себя считаю, каннибализм занятие крайне депрессивное.
В последние годы жизни Блез Паскаль, французский изобретатель, философ и мистик, носил пояс с гвоздями, дабы истязать свой тело и "не позволял присутствующим говорить о вкусовых качествах пищи — мяса в первую очередь". Это было в 17 веке.
Вот сизый, весь в плеве и жилах кусок русского мяса смотрит на тебя а ты смотришь на него…
НОГТИ И ВОЛОСЫ. ВОЛОСОФИЛИЯ И ВОЛОСОФОБИЯ
В жизни волос и ногтей много странностей. Мудрые люди это знают, а обыватель вряд ли замечает. Например, в память о моём пребывании на заводе "Серп и молот" в городе Харькове в 1963-64 годах, я работал обрубщиком у меня остались несколько лёкгих увечий. Осталась раздробленной средняя фаланга безымянного пальца на руке. С течением времени этот ущерб стал мало заметен, но почему-то вот уже 37 лет аккуратно вдоль ногтя этого пльца тянется выпуклая гряда ногтевой ткани шириной в миллиметр и высотой в часть миллиметра. Эта мутация никогда не исчезает. Удар алюминиевой кувалдой по фаланге пальца навеки изменил рисунок ногтя.
Известны вечные проблемы людей с тесной обувью и как следствие — появление тёмных ногтей на пальцах. Это просачивается туда кровь, да так и застывает под ногтями. Позднее когда через некоторое время ноготь срываешь, то обнаруживаешь под ним молодой ноготь, нежнее и свежее старого. В стывании есть болезненный интерес, а что там? Не хлынет ли кровь? А вдруг там черно от крови или пусто как в спичечном коробке, откуда израсходовали все спички? Роговые ногти на больших пальцах роднят человека с копытными. Но у всех по-разному. Ногти же говорят о врождённых качествах человека. Чем они крупнее, чем лучше видны так называемые «лунки», чем суше подхад кожи к ногтю, тем более человек деликатен, тем более он изыскан. Хорошие ногти достаются как видно по наследству, вместе с красивыми руками и изощрённым изысканным характером. Обдладатели двухмиллиметровых ногтей редко блещут интеллектом. Всё это явные знаки. По всей вероятности они были даны человечеству изначально, с нулевого года творения, дабы люди разбирались друг с другом быстрееи чётче, но люди забыли данные им знаки.
Понмню однажды у меня была в постели женщина ацтекского происхождения. У неё были груди как длинные тыквы, такой же зад, удлинённый нос и удлинённые как бы комплектом к носу, ногти. Не то, что она отрастила их длинными, а просто они занимали хороший кусок фаланги на кончиках пальцев.
С волосами ещё сложнее. Они живут своей жизнью. Помню ещё десяток лет под мышками у меня была буйная растительность, а сейчас рыжие клочки стоят на месте, не удлиняясь ни на миллиметр. Необъяснимо. Когда я не носил ни бороды ни усов, я считал что у меня татаро-монгольская структура растительности на лице, волосы растут только под носом и на пятаке подбородка. Так и есть, но есть не только это. Проносив бороду и усы первые полгода, я стал замечать что к толстым стволам основных как бы деревьев-волос, вдруг прибавился подлесок не весть откуда взявшийся, а ещё примерно через год выяснилось что появились в моих бороде и усах и кусты. Откуда они берутся?
Мой волос живёт какой-то своей жизнью и у него свои намерения относительно меня. Непонятно, паразитирует ли он на моём теле, высасывая некие силы и соки, или просто атавистически пытается предохранить мою верхнюю губу и подбородок от обморожения? Волосы на бороде и на губе крайне жёсткие и неприятно неприветливы на ощупь. То, что я согласился из иметь, как-то подзадоривает, они вошли во вкус и стали изменять меня. Теперь, вглядывая в тюремное зеркало я думаю, что они добились изменения меня. В зеркале я вижу решительного, мрачного, несколько агрессивного господина, бледного и ожесточившегося в тюрьме. Форма моих усов и борода претенциозна, она указывает на заносчивость и на сосбое мнение. Ввиду холодного времени года я не стригу волосы на голове целых пять месяцев, потому тёплые и жёсткие, серо-стальные волчьи пряди буйно вылезли из меня и нависают над ушами. Волос на мне больше, чем на любом молодом человеке, и разглядывая их на тюремном одеяле, я склонен принимать их за волосы животного происхождения.
Волосопотворство моё, волософилия, если так можно сказать, а можно, чего ж нельзя; привело меня к тому, что я похож одновременно на человека потерпевшего полгода назад кораблекрушение, alias Robinzon, на классика радикальной идеологии, посаженного в тюрьму (каковым я и являюсь), на испанского революционера, на полярного исследователя. Ещё я недалёк от эманации волка, от волка.
Сегодня хилый унтер-офицер спросил меня в кормушку (он принёс мне по моей просьбе хранящиеся на вахтет две пары ножниц, сегодня банный день): "А зачем Вам большие ножницы?" "Я подстригаю большими ножницами бороду и усы раз в неделю", — сообщил я унтеру. По всей вероятности хилый унтер ещё ни разу не приносил мне мои ножницыц. У унтера свои видения. Возможно он считает, что с помощью этих ножниц я смогу напасть на охрану и нанести ей увечья. Впрочем, он обязан подчиняться приказам наачльника изолятора, а это имено господин полковник разрешил мне иметь ножницы на вахте и истребывать их в банные дни. Если бы я не остригал усы, они бы доросли до моих ушей. А борода была бы длиной до второй пуговицы рубашки.
Известны вечные проблемы людей с тесной обувью и как следствие — появление тёмных ногтей на пальцах. Это просачивается туда кровь, да так и застывает под ногтями. Позднее когда через некоторое время ноготь срываешь, то обнаруживаешь под ним молодой ноготь, нежнее и свежее старого. В стывании есть болезненный интерес, а что там? Не хлынет ли кровь? А вдруг там черно от крови или пусто как в спичечном коробке, откуда израсходовали все спички? Роговые ногти на больших пальцах роднят человека с копытными. Но у всех по-разному. Ногти же говорят о врождённых качествах человека. Чем они крупнее, чем лучше видны так называемые «лунки», чем суше подхад кожи к ногтю, тем более человек деликатен, тем более он изыскан. Хорошие ногти достаются как видно по наследству, вместе с красивыми руками и изощрённым изысканным характером. Обдладатели двухмиллиметровых ногтей редко блещут интеллектом. Всё это явные знаки. По всей вероятности они были даны человечеству изначально, с нулевого года творения, дабы люди разбирались друг с другом быстрееи чётче, но люди забыли данные им знаки.
Понмню однажды у меня была в постели женщина ацтекского происхождения. У неё были груди как длинные тыквы, такой же зад, удлинённый нос и удлинённые как бы комплектом к носу, ногти. Не то, что она отрастила их длинными, а просто они занимали хороший кусок фаланги на кончиках пальцев.
С волосами ещё сложнее. Они живут своей жизнью. Помню ещё десяток лет под мышками у меня была буйная растительность, а сейчас рыжие клочки стоят на месте, не удлиняясь ни на миллиметр. Необъяснимо. Когда я не носил ни бороды ни усов, я считал что у меня татаро-монгольская структура растительности на лице, волосы растут только под носом и на пятаке подбородка. Так и есть, но есть не только это. Проносив бороду и усы первые полгода, я стал замечать что к толстым стволам основных как бы деревьев-волос, вдруг прибавился подлесок не весть откуда взявшийся, а ещё примерно через год выяснилось что появились в моих бороде и усах и кусты. Откуда они берутся?
Мой волос живёт какой-то своей жизнью и у него свои намерения относительно меня. Непонятно, паразитирует ли он на моём теле, высасывая некие силы и соки, или просто атавистически пытается предохранить мою верхнюю губу и подбородок от обморожения? Волосы на бороде и на губе крайне жёсткие и неприятно неприветливы на ощупь. То, что я согласился из иметь, как-то подзадоривает, они вошли во вкус и стали изменять меня. Теперь, вглядывая в тюремное зеркало я думаю, что они добились изменения меня. В зеркале я вижу решительного, мрачного, несколько агрессивного господина, бледного и ожесточившегося в тюрьме. Форма моих усов и борода претенциозна, она указывает на заносчивость и на сосбое мнение. Ввиду холодного времени года я не стригу волосы на голове целых пять месяцев, потому тёплые и жёсткие, серо-стальные волчьи пряди буйно вылезли из меня и нависают над ушами. Волос на мне больше, чем на любом молодом человеке, и разглядывая их на тюремном одеяле, я склонен принимать их за волосы животного происхождения.
Волосопотворство моё, волософилия, если так можно сказать, а можно, чего ж нельзя; привело меня к тому, что я похож одновременно на человека потерпевшего полгода назад кораблекрушение, alias Robinzon, на классика радикальной идеологии, посаженного в тюрьму (каковым я и являюсь), на испанского революционера, на полярного исследователя. Ещё я недалёк от эманации волка, от волка.
Сегодня хилый унтер-офицер спросил меня в кормушку (он принёс мне по моей просьбе хранящиеся на вахтет две пары ножниц, сегодня банный день): "А зачем Вам большие ножницы?" "Я подстригаю большими ножницами бороду и усы раз в неделю", — сообщил я унтеру. По всей вероятности хилый унтер ещё ни разу не приносил мне мои ножницыц. У унтера свои видения. Возможно он считает, что с помощью этих ножниц я смогу напасть на охрану и нанести ей увечья. Впрочем, он обязан подчиняться приказам наачльника изолятора, а это имено господин полковник разрешил мне иметь ножницы на вахте и истребывать их в банные дни. Если бы я не остригал усы, они бы доросли до моих ушей. А борода была бы длиной до второй пуговицы рубашки.