Страница:
СПЕЦИАЛИЗАЦИЯ. Коммуникативное поведение специализированно, если ответное поведение не связано непосредственно с физическими следствиями полученного сообщения. То есть общение специализированно в тех случаях, когда животное лишь сообщает что-то, но не действует непосредственно. Например, удар в челюсть не является актом специализированного поведения, потому что ответное действие (пострадавший может быть сбит с ног, убежать или дать сдачи) непосредственно связано с физическим результатом исходного. С другой стороны, поведение, вызываемое произнесенной вслух угрозой, имеет мало общего с физическим процессом выдоха, потребовавшегося для ее высказывания. Ясно, что в этом случае общение было совершено с помощью специализированной системы коммуникации, предназначенной непосредственно для передачи сообщений. Хоккет отмечает, что самцы колюшки реагируют непосредственно на физические аспекты сообщения, получаемого от самки, – раздувание брюшка и метание икры, – тогда как самка реагирует на изменение окраски самца, не являющееся для нее непосредственным физическим следствием, связанным с сообщением. Таким образом, сообщение самца более специализированно, чем сообщение самки. Специализированность, утверждает Хоккет, может проявляться в различной степени и нет другого биологического вида, система коммуникации которого была бы столь специализированна, как у человека. Правда, в то время, когда Хоккет писал это, исследований по общению дельфинов и китов – животных, система коммуникаций которых, как мы сейчас можем предполагать, в высшей степени специализированна, – было проведено еще мало.
ПЕРЕМЕЩАЕМОСТЬ. Предлагаемое Хоккетом определение перемещаемости ничем не отличается от определений других исследователей: сообщение является перемещенным в той степени, в которой «предмет сообщения и его результаты удалены во времени и пространстве от источника сообщения». К изложенному выше мало что можно добавить, разве что подчеркнуть взаимосвязь между острой потребностью в перемещаемости в сфере познавательных и коммуникативных функций и требованием овеществления окружающего мира в нашей двойственно организованной и произвольной системе сигналов. Хоккет отмечает, что язык пчел, как и язык человека, также обнаруживает свойство перемещаемости, поскольку и предмет сообщения, и результаты танца удалены от источника сообщения. Однако, чтобы язык пчел обладал истинной перемещаемостью, пчела, по Хоккету, должна обладать способностью «сосредоточиться и припомнить» расположение ранее обнаруженных ею запасов нектара.
И наконец, КУЛЬТУРНАЯ ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ. Вероятно, необходимо включить культурную преемственность в число основных свойств языка, поскольку именно язык, как ранее предположил Роджер Браун, делает возможной эволюцию культуры. Опыт, накопленный отдельным индивидом, может повлиять на всю культуру на протяжении жизни одного поколения, тогда как природе, чтобы отделить приспособленных от неприспособленных, требуются тысячелетия. Мы теперь также знаем, что необычный тип приспособляемости в культурной эволюции влечет за собой долгосрочные неблагоприятные последствия и для человека, и для Земли, – последствия, к которым не приводит более жесткий, но и более надежный механизм генетической эволюции. Однако, оставляя в стороне всевозможные суждения о благоприятных и неблагоприятных последствиях культурной эволюции, Хоккет несомненно прав, рассматривая культурную преемственность как основное свойство общения людей; язык, каковы бы ни были его конкретные особенности, достается молодежи как часть культурного наследия, хотя лишь генетическая предрасположенность делает возможной такую форму обучения.
Хоккет разделяет культурную преемственность на две основные подсистемы, а именно – обучение и имитацию. Он описывает имитацию как «такой тип взаимного стимулирования, при котором „образцовое“ поведение, усвоенное одним индивидом, стимулирует идентичное поведение другого». Хоккет считает, что Homo sapiens– это животное, наиболее преуспевшее в имитировании, хотя к подражанию хорошо приспособлены и человекообразные обезьяны. Хоккет не делает никакого различия между осмысленным и бессмысленным подражаниями.
Он утверждает, что язык является единственной коммуникативной системой, в которой договоренность о смысле сигналов передается в череде поколений посредством культурной, а не генетической преемственности; в этом он ошибается. Множество певчих птиц обучается пению от старших, и, как мы увидим в части 2, этот пример позволяет представить себе возможные истоки возникновения человеческой речи.
Именно к этому и переходит Хоккет, выделив семь ключевых свойств языка. И в самом деле, Хоккет начал с перечисления ключевых понятий, пообещав построить в дальнейшем сценарий возникновения языка из того, что языком еще не являлось. Он отмечает тесную взаимообусловленность перечисленных им свойств и полагает, что эта их взаимосвязь свидетельствует о том, что некоторые из них возникли раньше других; предшественником всех этих свойств, по его утверждению, была специализация. Прежде чем в одном из направлений, ведущих к возникновению языка, начнет развиваться коммуникация, должно возникнуть некоторое различие между повседневным поведением животного и коммуникативным.
Хоккет также считает, что еще до того, как человек выделился из группы родственных ему человекообразных обезьян, в общении наших предков (одновременно являвшихся предками гориллы, шимпанзе, орангутана и гиббона) уже развились свойства взаимозаменяемости, перемещаемости и в некоторой степени культурной преемственности. Хоккет наделяет человекообразных обезьян по меньшей мере зачатками ключевых свойств, поскольку обезьяны известны как весьма искусные подражатели, а подражание некоторому ранее освоенному поведению требует определенной степени перемещаемости.
Продуктивность, произвольность и двойственность развились в коммуникации людей на протяжении последних четырнадцати миллионов лет, после того как разошлись пути генетической эволюции человека и человекообразных обезьян. За тот же промежуток времени эти свойства, по Хоккету, не сформировались ни у одной человекообразной обезьяны. Он считает, что продуктивность возникла, вероятно, одновременно с возникновением произвольности. Замечу, что кроме всего прочего произвольность позволяет эффективно пользоваться небольшими группами символов. Хоккет, однако, испытывает затруднения при попытке установить последовательность возникновения двойственности и продуктивности. Каждое из этих свойств могло предшествовать другому, но они могли возникнуть и одновременно.
Согласно сценарию Хоккета, продуктивность, двойственность и произвольность возникли путем «смешения» голосовых сигналов, которыми пользовались наши человекообразные предки и которые были иконическими и не обладали свойствами продуктивности и двойственности. Хоккет сформулировал эту линию развития еще до того, как вошла в моду «жестикуляторная гипотеза» Хьюза, представляющая собой разработку концепции, сформулированной много ранее Эдуардом Торндайком и известной как «теория лепета». В соответствии с ней человек некогда начал вычленять звуки, связанные с определенными характеристиками предметов внешнего мира, и таким образом заложил основу своего словаря. С другой стороны, Хоккет утверждает, что в какой-то момент древний человек смог создать новый возглас из слияния частей искони существовавших возгласов. «Мы можем представить себе, – пишет Хоккет, – что такие новшества обычно были, как правило, непонятны для слушателей, однако с течением времени, чем дальше, тем чаще, они закреплялись в обиходе, так что подобный способ создания новых восклицаний приобретал все большее распространение». Слияние составных частей этих возгласов постепенно лишало их связи с иконическими корнями, делая их смысл все более произвольным, и вело к возникновению кенем (из подразделенных звуков) и плерем (из их различных сочетаний). Хоккет ничего не говорит о том, почему первые прегоминиды начали попарно сливать возгласы, образуя новые «гибридные» звуки. Он обосновывает свой список ключевых свойств языка ссылкой на давление отбора, вызвавшее появление человеческого языка. Думается, что и сам список свойств языка, и гипотеза Хоккета об их возникновении были бы более убедительными, если бы он высказал соображения о том, с чего все началось. Недостатком рассуждения Хоккета является то самое качество, которое он включил в число сильных сторон языка, – оно произвольно. Если не говорить о давлении отбора, единственный критерий, с помощью которого можно оценить перечень Хоккета, – это его внутренняя логичность. Действительно, несмотря на то что многие из выделенных Хоккетом ключевых свойств языка являются взаимозависимыми, рассмотренный перечень внутренне непротиворечив. Мы можем понять, как не обладающая продуктивностью система возгласов могла посредством их смешения постепенно развиваться в направлении от иконичности к произвольности. Мы можем также понять, как такая система возгласов могла в результате объединения слов превращаться из замкнутой в продуктивную; более того, мы можем представить себе развитие двойственной системы из фонем и синтаксиса, управляющего их комбинированием: возгласы приобретают звуковую форму в соответствии с логикой, определяющей комбинаторику составляющих их звуков, а не под влиянием внешних факторов, сформировавших исходный словарь.
Нельзя сказать, что сценарий Хоккета несовместим с тем, который был предложен ранее Гордоном Хьюзом, но он лаконичнее. Если бы Хоккет знал о существовании голосовой преемственности у других видов, он мог бы использовать это обстоятельство в своих рассуждениях о давлении отбора, способствующем развитию языка в соответствии с предложенным им планом.
Хотя Хоккет не может ответить на вопрос, почему возник язык, он чувствует себя на достаточно твердой почве, когда рассуждает о влиянии языка на наших предков уже после того, как началось его развитие. Адаптивная полезность договорной системы коммуникации и мышления, утверждает Хоккет, давала генетическим линиям с более развитым языком преимущество в конкуренции с их близкими сородичами. В результате такого конкурентного преимущества малоэффективные эволюционные приспособления быстро сходили со сцены под необыкновенно сильным давлением отбора, направленного на формирование языка. Появление языка было ответом природы на те крайне тяжелые условия, в которых жил человек. И мы можем представить себе, что сам по себе язык постепенно совершенствовался как наиболее эффективное (на относительно небольших временах) из множества новшеств, возникших в ответ на такие условия. В этом, пишет Хоккет, и кроется причина того, что мы не наблюдаем среди различных человеческих рас значительной изменчивости в отношении языковых способностей, а также и того, что не удается обнаружить промежуточных эволюционных звеньев между человеком и шимпанзе.
Сказанное возвращает нас к упоминавшейся ранее гипотезе Либермена и Крелина, согласно которой поздние неандертальцы вымерли из-за того, что оказались не в состоянии конкурировать с современными им кроманьонцами, лучше их владевшими даром речи. Эти ученые считают, что гортань у неандертальцев не была развита в такой степени, чтобы они могли произносить полный набор звуков, доступных современному человеку; они же полагают, что есть основание думать, будто кроманьонцы в этом отношении пошли много дальше. Их гипотеза предполагает, что неандертальцы представляли собой некоторую промежуточную стадию развития и не были полностью подготовлены к возникновению языка. В результате они проиграли состязание со своими близкими сородичами, заплатив той ценой, которую иногда приходится платить при конкуренции за пищу в одной экологической нише, – ценой вымирания. Хоккет предвосхитил эти рассуждения еще в 1958 году. Зоогеографы утверждают, писал он, что «два близкородственных вида не могут жить бок о бок в одной экологической нише. По-видимому, если ряд близкородственных видов или линий конкурирует в одной экологической нише, то тот из них, который вовремя приобретает самые совершенные приспособления, вытеснит наиболее сходные и генетически близкие ему формы, тогда как виды или линии, находящиеся не в столь близком родстве, могут выжить, поскольку они менее остро и непосредственно конкурируют друг с другом. В этом состязании победитель уничтожает пришедшего вторым или же поглощает его в результате гибридизации. Вот один из механизмов, посредством которых разновидности превращаются в самостоятельные виды: они уничтожают промежуточные формы и остаются генетически изолированными».
Интересно заметить, что наш ближайший сохранившийся сородич – шимпанзе – не слишком отличается от животного, которого мы рассматриваем как своего наиболее отдаленного предка. По-видимому, каковы бы ни были чрезвычайные обстоятельства, отделившие человека от человекообразных обезьян, последним удалось выжить и без приобретения тех «спасительных» свойств, которые отличают человека от животных.
Приняв культурную преемственность в качестве предшественника плерематически сложной коммуникации, Хоккет понял, что одна из сторон влияния языка на наших предков состояла в том, что овладение языком благоприятствует расширению сферы, в которой поведение передается не генетически, а как результат культурной преемственности. Он снова повторяет трюизм, на который мы обратили внимание ранее: «Обучение с помощью уже усвоенных символов может устранить значительные опасности, с которыми связано обучение, основанное на непосредственном участии». Однако здесь ничего не сказано ни о взаимосвязи между этими двумя типами обучения, ни о явном давлении в пользу прогрессивного развития перемещаемости.
Короче говоря, Хоккет считает, что система коммуникации, возникнув и закрепившись, начинает определять образ жизни овладевших ею существ. Обучение, будучи фактором культурным, а не биологическим, все в большей степени вытесняет биологические детерминанты нашего поведения и жизненного стиля и создает новый мощнейший побудительный мотив поведения, отличный от голода и секса, – потребность в общении. Мы вынуждены использовать нашу специализированную систему коммуникации даже в тех случаях, когда она не является необходимой для адекватной реализации таких потребностей, как брачные отношения, родительская забота, защита и нападение. Отсутствие общения, пишет Хоккет, лишает человека его самых характерных свойств; в отношении животных, утверждает он, дело обстоит иначе. Хоккет прав в том, что лишенные общения люди становятся нервнобольными, однако, утверждая, что животным это не свойственно, он грубейшим образом ошибается.
Дельфины, по-видимому, подобно людям, общаются друг с другом исключительно ради самого общения. Шимпанзе постоянно находятся в общении друг с другом. И эта потребность в общении, во взаимной поддержке является более мощным побудительным мотивом поведения, чем многие основные биологические потребности. Можно ожидать, что то же справедливо и для других живущих в сообществах человекообразных обезьян, а также для столь социально высокоорганизованных животных, как слоны и волки.
Хоккет дает еще одну формулировку своего утверждения: бо?льшая часть актов коммуникации между людьми посвящена самой коммуникации. Это, несомненно, справедливо, если речь идет о лингвистах, а также о тех людях, которым случалось пользоваться услугами консультантов по брачным отношениям, психиатров и других современных шаманов, стремящихся восстановить нарушения нормальной коммуникации. Но мы ничего не знаем о том, сколь много времени отдает обычный человек в свой самый обычный день коммуникации по поводу коммуникации – по сравнению, скажем, с «коммуникацией о коммуникации» у среднего кита в течение его обычного дня. Насколько значительная доля молчаливого общения эскимосов посвящена самому общению? Разумеется, справедливо то, что по сравнению с любыми другими животными мы более поглощены своим общением, однако такая углубленность в эту сферу может рассматриваться и как недостаток системы коммуникации, а не только как качественно новое ее свойство.
Мы рассмотрели описание языка, принадлежащее перу одного лишь исследователя, который воспринимает язык как некую часть спектра, составляющего систему общения в целом. Далеко не все согласны, что это наилучшее описание такого рода; например, Ноам Хомский считает, что введение таких новых принципов, как «аналогия», составляет недостаток концепции Хоккета. (Но специалисты находят многочисленные изъяны и в системе Хомского.) Как бы то ни было, перечень Хоккета обладает одним большим достоинством: он позволяет последовательно, свойство за свойством, сравнивать системы коммуникации у животных и у человека. И вот Футс со списком Хоккета в руках принимается, наконец, за работу.
10. СООБЩЕСТВО ВЛАДЕЮЩИХ ЯЗЫКОМ ШИМПАНЗЕ
Хоккет допускает, что человекообразные обезьяны обладают рудиментами, или, как он говорит, «зачатками» таких свойств, как культурная преемственность, перемещаемость и взаимозаменяемость в рамках специализированной коммуникативной системы. Таким образом, Футсу, вероятно, оставалось лишь сконцентрировать свои усилия на выявлении продуктивности, двойственности и произвольности в общении обезьян. Двойственность и произвольность – это свойства самого жестового языка, и придать их языку обезьяны не могут. Шимпанзе не может иконически использовать такую коммуникативную систему, в которую уже заложена произвольность, и при этом вести себя адекватно получаемым сообщениям. Человеческая речь обладает двойственностью, даже если мы не требуем понимания этого свойства от разговаривающих, и точно так же мы должны признать, что у пользующихся амсленом шимпанзе присутствует двойственность, если они пользуются языком правильно и если сам язык характеризуется этим свойством. Хотя амслен – это язык жестов, а не устная речь, фактически он обладает двойственной структурой. Каждый сигнал состоит из черем, или основных знаковых единиц, которые, подобно фонемам, в соответствии с семантической договоренностью соединяются в плеремы. Итак, Футсу оставалось лишь продемонстрировать, что шимпанзе используют амслен продуктивно. Если бы ему это удалось, то он мог бы клятвенно заверить всех, что Уошо, Люси и Элли сами выдумывают такие слова, как «пить фрукт» и «вода птица», и что их многословные, все время усложняющиеся высказывания служат свидетельством того, что шимпанзе используют язык продуктивно. На этом он был бы вправе и завершить свое исследование.
Но Футс вовсе не хотел ограничиться сведением вместе фрагментов из двух столь различных коммуникативных систем, как природная вокализация шимпанзе и амслен. Ему хотелось, рассмотрев использование обезьянами амслена в общении друг с другом, составить мозаику из обнаруженных при этом ключевых свойств языка в соответствии со схемой Хоккета. Действуя таким образом, он мог, показав нам всех своих шимпанзе, сказать: «Это шимпанзе, которые говорят на человеческом языке. Вот как, по мнению Чарлза Хоккета, пользуются языком люди, а вот как пользуются им шимпанзе». Он поставил перед собой задачу показать, насколько глубоко и органично проникает язык в жизнь сообщества обезьян. Футс надеялся побудить своих шимпанзе использовать язык в качестве инструмента, употребляя его так же, как употребляем мы сами, в качестве орудия, позволяющего высвободиться из-под тирании сиюминутности и целенаправленно подчинить себе окружающее.
Исходя из этого, Футс разработал программу, в соответствии с которой изучению подвергались все ключевые свойства языка последовательно, одно за другим. Двойственность, произвольность и специализация не были включены в программу. В этом не было необходимости, поскольку двойственность и произвольность были неотъемлемыми свойствами самого амслена, а наличие специализации – этого наиболее основополагающего свойства языка – было убедительно продемонстрировано Гарднерами. Оставались продуктивность, взаимозаменяемость, перемещаемость и культурная преемственность. Для изучения каждого из этих свойств Футс вычленил определенные особенности поведения обезьян. Регулярно общаясь между собой на амслене, шимпанзе демонстрировали взаимозаменяемость. Чтобы доказать факт культурной преемственности, Футс побуждал шимпанзе обучать сигналам друг друга. Для выявления продуктивности языка Футс потребовал от шимпанзе создания новых сигналов, а для реализации перемещаемости шимпанзе должны были использовать амслен, сообщая о событиях, происходящих вне их непосредственного окружения. Футс разработал схему ситуаций, которые, как он надеялся, позволят ему выделить и изучить порознь каждый из этих типов поведения.
Взаимозаменяемость
Культурная преемственность
Продуктивность
ПЕРЕМЕЩАЕМОСТЬ. Предлагаемое Хоккетом определение перемещаемости ничем не отличается от определений других исследователей: сообщение является перемещенным в той степени, в которой «предмет сообщения и его результаты удалены во времени и пространстве от источника сообщения». К изложенному выше мало что можно добавить, разве что подчеркнуть взаимосвязь между острой потребностью в перемещаемости в сфере познавательных и коммуникативных функций и требованием овеществления окружающего мира в нашей двойственно организованной и произвольной системе сигналов. Хоккет отмечает, что язык пчел, как и язык человека, также обнаруживает свойство перемещаемости, поскольку и предмет сообщения, и результаты танца удалены от источника сообщения. Однако, чтобы язык пчел обладал истинной перемещаемостью, пчела, по Хоккету, должна обладать способностью «сосредоточиться и припомнить» расположение ранее обнаруженных ею запасов нектара.
И наконец, КУЛЬТУРНАЯ ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ. Вероятно, необходимо включить культурную преемственность в число основных свойств языка, поскольку именно язык, как ранее предположил Роджер Браун, делает возможной эволюцию культуры. Опыт, накопленный отдельным индивидом, может повлиять на всю культуру на протяжении жизни одного поколения, тогда как природе, чтобы отделить приспособленных от неприспособленных, требуются тысячелетия. Мы теперь также знаем, что необычный тип приспособляемости в культурной эволюции влечет за собой долгосрочные неблагоприятные последствия и для человека, и для Земли, – последствия, к которым не приводит более жесткий, но и более надежный механизм генетической эволюции. Однако, оставляя в стороне всевозможные суждения о благоприятных и неблагоприятных последствиях культурной эволюции, Хоккет несомненно прав, рассматривая культурную преемственность как основное свойство общения людей; язык, каковы бы ни были его конкретные особенности, достается молодежи как часть культурного наследия, хотя лишь генетическая предрасположенность делает возможной такую форму обучения.
Хоккет разделяет культурную преемственность на две основные подсистемы, а именно – обучение и имитацию. Он описывает имитацию как «такой тип взаимного стимулирования, при котором „образцовое“ поведение, усвоенное одним индивидом, стимулирует идентичное поведение другого». Хоккет считает, что Homo sapiens– это животное, наиболее преуспевшее в имитировании, хотя к подражанию хорошо приспособлены и человекообразные обезьяны. Хоккет не делает никакого различия между осмысленным и бессмысленным подражаниями.
Он утверждает, что язык является единственной коммуникативной системой, в которой договоренность о смысле сигналов передается в череде поколений посредством культурной, а не генетической преемственности; в этом он ошибается. Множество певчих птиц обучается пению от старших, и, как мы увидим в части 2, этот пример позволяет представить себе возможные истоки возникновения человеческой речи.
Именно к этому и переходит Хоккет, выделив семь ключевых свойств языка. И в самом деле, Хоккет начал с перечисления ключевых понятий, пообещав построить в дальнейшем сценарий возникновения языка из того, что языком еще не являлось. Он отмечает тесную взаимообусловленность перечисленных им свойств и полагает, что эта их взаимосвязь свидетельствует о том, что некоторые из них возникли раньше других; предшественником всех этих свойств, по его утверждению, была специализация. Прежде чем в одном из направлений, ведущих к возникновению языка, начнет развиваться коммуникация, должно возникнуть некоторое различие между повседневным поведением животного и коммуникативным.
Хоккет также считает, что еще до того, как человек выделился из группы родственных ему человекообразных обезьян, в общении наших предков (одновременно являвшихся предками гориллы, шимпанзе, орангутана и гиббона) уже развились свойства взаимозаменяемости, перемещаемости и в некоторой степени культурной преемственности. Хоккет наделяет человекообразных обезьян по меньшей мере зачатками ключевых свойств, поскольку обезьяны известны как весьма искусные подражатели, а подражание некоторому ранее освоенному поведению требует определенной степени перемещаемости.
Продуктивность, произвольность и двойственность развились в коммуникации людей на протяжении последних четырнадцати миллионов лет, после того как разошлись пути генетической эволюции человека и человекообразных обезьян. За тот же промежуток времени эти свойства, по Хоккету, не сформировались ни у одной человекообразной обезьяны. Он считает, что продуктивность возникла, вероятно, одновременно с возникновением произвольности. Замечу, что кроме всего прочего произвольность позволяет эффективно пользоваться небольшими группами символов. Хоккет, однако, испытывает затруднения при попытке установить последовательность возникновения двойственности и продуктивности. Каждое из этих свойств могло предшествовать другому, но они могли возникнуть и одновременно.
Согласно сценарию Хоккета, продуктивность, двойственность и произвольность возникли путем «смешения» голосовых сигналов, которыми пользовались наши человекообразные предки и которые были иконическими и не обладали свойствами продуктивности и двойственности. Хоккет сформулировал эту линию развития еще до того, как вошла в моду «жестикуляторная гипотеза» Хьюза, представляющая собой разработку концепции, сформулированной много ранее Эдуардом Торндайком и известной как «теория лепета». В соответствии с ней человек некогда начал вычленять звуки, связанные с определенными характеристиками предметов внешнего мира, и таким образом заложил основу своего словаря. С другой стороны, Хоккет утверждает, что в какой-то момент древний человек смог создать новый возглас из слияния частей искони существовавших возгласов. «Мы можем представить себе, – пишет Хоккет, – что такие новшества обычно были, как правило, непонятны для слушателей, однако с течением времени, чем дальше, тем чаще, они закреплялись в обиходе, так что подобный способ создания новых восклицаний приобретал все большее распространение». Слияние составных частей этих возгласов постепенно лишало их связи с иконическими корнями, делая их смысл все более произвольным, и вело к возникновению кенем (из подразделенных звуков) и плерем (из их различных сочетаний). Хоккет ничего не говорит о том, почему первые прегоминиды начали попарно сливать возгласы, образуя новые «гибридные» звуки. Он обосновывает свой список ключевых свойств языка ссылкой на давление отбора, вызвавшее появление человеческого языка. Думается, что и сам список свойств языка, и гипотеза Хоккета об их возникновении были бы более убедительными, если бы он высказал соображения о том, с чего все началось. Недостатком рассуждения Хоккета является то самое качество, которое он включил в число сильных сторон языка, – оно произвольно. Если не говорить о давлении отбора, единственный критерий, с помощью которого можно оценить перечень Хоккета, – это его внутренняя логичность. Действительно, несмотря на то что многие из выделенных Хоккетом ключевых свойств языка являются взаимозависимыми, рассмотренный перечень внутренне непротиворечив. Мы можем понять, как не обладающая продуктивностью система возгласов могла посредством их смешения постепенно развиваться в направлении от иконичности к произвольности. Мы можем также понять, как такая система возгласов могла в результате объединения слов превращаться из замкнутой в продуктивную; более того, мы можем представить себе развитие двойственной системы из фонем и синтаксиса, управляющего их комбинированием: возгласы приобретают звуковую форму в соответствии с логикой, определяющей комбинаторику составляющих их звуков, а не под влиянием внешних факторов, сформировавших исходный словарь.
Нельзя сказать, что сценарий Хоккета несовместим с тем, который был предложен ранее Гордоном Хьюзом, но он лаконичнее. Если бы Хоккет знал о существовании голосовой преемственности у других видов, он мог бы использовать это обстоятельство в своих рассуждениях о давлении отбора, способствующем развитию языка в соответствии с предложенным им планом.
Хотя Хоккет не может ответить на вопрос, почему возник язык, он чувствует себя на достаточно твердой почве, когда рассуждает о влиянии языка на наших предков уже после того, как началось его развитие. Адаптивная полезность договорной системы коммуникации и мышления, утверждает Хоккет, давала генетическим линиям с более развитым языком преимущество в конкуренции с их близкими сородичами. В результате такого конкурентного преимущества малоэффективные эволюционные приспособления быстро сходили со сцены под необыкновенно сильным давлением отбора, направленного на формирование языка. Появление языка было ответом природы на те крайне тяжелые условия, в которых жил человек. И мы можем представить себе, что сам по себе язык постепенно совершенствовался как наиболее эффективное (на относительно небольших временах) из множества новшеств, возникших в ответ на такие условия. В этом, пишет Хоккет, и кроется причина того, что мы не наблюдаем среди различных человеческих рас значительной изменчивости в отношении языковых способностей, а также и того, что не удается обнаружить промежуточных эволюционных звеньев между человеком и шимпанзе.
Сказанное возвращает нас к упоминавшейся ранее гипотезе Либермена и Крелина, согласно которой поздние неандертальцы вымерли из-за того, что оказались не в состоянии конкурировать с современными им кроманьонцами, лучше их владевшими даром речи. Эти ученые считают, что гортань у неандертальцев не была развита в такой степени, чтобы они могли произносить полный набор звуков, доступных современному человеку; они же полагают, что есть основание думать, будто кроманьонцы в этом отношении пошли много дальше. Их гипотеза предполагает, что неандертальцы представляли собой некоторую промежуточную стадию развития и не были полностью подготовлены к возникновению языка. В результате они проиграли состязание со своими близкими сородичами, заплатив той ценой, которую иногда приходится платить при конкуренции за пищу в одной экологической нише, – ценой вымирания. Хоккет предвосхитил эти рассуждения еще в 1958 году. Зоогеографы утверждают, писал он, что «два близкородственных вида не могут жить бок о бок в одной экологической нише. По-видимому, если ряд близкородственных видов или линий конкурирует в одной экологической нише, то тот из них, который вовремя приобретает самые совершенные приспособления, вытеснит наиболее сходные и генетически близкие ему формы, тогда как виды или линии, находящиеся не в столь близком родстве, могут выжить, поскольку они менее остро и непосредственно конкурируют друг с другом. В этом состязании победитель уничтожает пришедшего вторым или же поглощает его в результате гибридизации. Вот один из механизмов, посредством которых разновидности превращаются в самостоятельные виды: они уничтожают промежуточные формы и остаются генетически изолированными».
Интересно заметить, что наш ближайший сохранившийся сородич – шимпанзе – не слишком отличается от животного, которого мы рассматриваем как своего наиболее отдаленного предка. По-видимому, каковы бы ни были чрезвычайные обстоятельства, отделившие человека от человекообразных обезьян, последним удалось выжить и без приобретения тех «спасительных» свойств, которые отличают человека от животных.
Приняв культурную преемственность в качестве предшественника плерематически сложной коммуникации, Хоккет понял, что одна из сторон влияния языка на наших предков состояла в том, что овладение языком благоприятствует расширению сферы, в которой поведение передается не генетически, а как результат культурной преемственности. Он снова повторяет трюизм, на который мы обратили внимание ранее: «Обучение с помощью уже усвоенных символов может устранить значительные опасности, с которыми связано обучение, основанное на непосредственном участии». Однако здесь ничего не сказано ни о взаимосвязи между этими двумя типами обучения, ни о явном давлении в пользу прогрессивного развития перемещаемости.
Короче говоря, Хоккет считает, что система коммуникации, возникнув и закрепившись, начинает определять образ жизни овладевших ею существ. Обучение, будучи фактором культурным, а не биологическим, все в большей степени вытесняет биологические детерминанты нашего поведения и жизненного стиля и создает новый мощнейший побудительный мотив поведения, отличный от голода и секса, – потребность в общении. Мы вынуждены использовать нашу специализированную систему коммуникации даже в тех случаях, когда она не является необходимой для адекватной реализации таких потребностей, как брачные отношения, родительская забота, защита и нападение. Отсутствие общения, пишет Хоккет, лишает человека его самых характерных свойств; в отношении животных, утверждает он, дело обстоит иначе. Хоккет прав в том, что лишенные общения люди становятся нервнобольными, однако, утверждая, что животным это не свойственно, он грубейшим образом ошибается.
Дельфины, по-видимому, подобно людям, общаются друг с другом исключительно ради самого общения. Шимпанзе постоянно находятся в общении друг с другом. И эта потребность в общении, во взаимной поддержке является более мощным побудительным мотивом поведения, чем многие основные биологические потребности. Можно ожидать, что то же справедливо и для других живущих в сообществах человекообразных обезьян, а также для столь социально высокоорганизованных животных, как слоны и волки.
Хоккет дает еще одну формулировку своего утверждения: бо?льшая часть актов коммуникации между людьми посвящена самой коммуникации. Это, несомненно, справедливо, если речь идет о лингвистах, а также о тех людях, которым случалось пользоваться услугами консультантов по брачным отношениям, психиатров и других современных шаманов, стремящихся восстановить нарушения нормальной коммуникации. Но мы ничего не знаем о том, сколь много времени отдает обычный человек в свой самый обычный день коммуникации по поводу коммуникации – по сравнению, скажем, с «коммуникацией о коммуникации» у среднего кита в течение его обычного дня. Насколько значительная доля молчаливого общения эскимосов посвящена самому общению? Разумеется, справедливо то, что по сравнению с любыми другими животными мы более поглощены своим общением, однако такая углубленность в эту сферу может рассматриваться и как недостаток системы коммуникации, а не только как качественно новое ее свойство.
Мы рассмотрели описание языка, принадлежащее перу одного лишь исследователя, который воспринимает язык как некую часть спектра, составляющего систему общения в целом. Далеко не все согласны, что это наилучшее описание такого рода; например, Ноам Хомский считает, что введение таких новых принципов, как «аналогия», составляет недостаток концепции Хоккета. (Но специалисты находят многочисленные изъяны и в системе Хомского.) Как бы то ни было, перечень Хоккета обладает одним большим достоинством: он позволяет последовательно, свойство за свойством, сравнивать системы коммуникации у животных и у человека. И вот Футс со списком Хоккета в руках принимается, наконец, за работу.
10. СООБЩЕСТВО ВЛАДЕЮЩИХ ЯЗЫКОМ ШИМПАНЗЕ
Ключевые свойства – Уошо, Люси и ЭллиВот точка зрения Футса на присутствие ключевых (по терминологии Хоккета) свойств языка в общении его воспитанников. Она основывается на использовании шимпанзе амслена главным образом в общении с людьми, хотя обезьяны уже начали разговаривать и друг с другом.
Двойственность – да
Продуктивность – да
Произвольность – да
Взаимозаменяемость – да
Специализация – да
Перемещаемость – да
Культурная преемственность – да
Хоккет допускает, что человекообразные обезьяны обладают рудиментами, или, как он говорит, «зачатками» таких свойств, как культурная преемственность, перемещаемость и взаимозаменяемость в рамках специализированной коммуникативной системы. Таким образом, Футсу, вероятно, оставалось лишь сконцентрировать свои усилия на выявлении продуктивности, двойственности и произвольности в общении обезьян. Двойственность и произвольность – это свойства самого жестового языка, и придать их языку обезьяны не могут. Шимпанзе не может иконически использовать такую коммуникативную систему, в которую уже заложена произвольность, и при этом вести себя адекватно получаемым сообщениям. Человеческая речь обладает двойственностью, даже если мы не требуем понимания этого свойства от разговаривающих, и точно так же мы должны признать, что у пользующихся амсленом шимпанзе присутствует двойственность, если они пользуются языком правильно и если сам язык характеризуется этим свойством. Хотя амслен – это язык жестов, а не устная речь, фактически он обладает двойственной структурой. Каждый сигнал состоит из черем, или основных знаковых единиц, которые, подобно фонемам, в соответствии с семантической договоренностью соединяются в плеремы. Итак, Футсу оставалось лишь продемонстрировать, что шимпанзе используют амслен продуктивно. Если бы ему это удалось, то он мог бы клятвенно заверить всех, что Уошо, Люси и Элли сами выдумывают такие слова, как «пить фрукт» и «вода птица», и что их многословные, все время усложняющиеся высказывания служат свидетельством того, что шимпанзе используют язык продуктивно. На этом он был бы вправе и завершить свое исследование.
Но Футс вовсе не хотел ограничиться сведением вместе фрагментов из двух столь различных коммуникативных систем, как природная вокализация шимпанзе и амслен. Ему хотелось, рассмотрев использование обезьянами амслена в общении друг с другом, составить мозаику из обнаруженных при этом ключевых свойств языка в соответствии со схемой Хоккета. Действуя таким образом, он мог, показав нам всех своих шимпанзе, сказать: «Это шимпанзе, которые говорят на человеческом языке. Вот как, по мнению Чарлза Хоккета, пользуются языком люди, а вот как пользуются им шимпанзе». Он поставил перед собой задачу показать, насколько глубоко и органично проникает язык в жизнь сообщества обезьян. Футс надеялся побудить своих шимпанзе использовать язык в качестве инструмента, употребляя его так же, как употребляем мы сами, в качестве орудия, позволяющего высвободиться из-под тирании сиюминутности и целенаправленно подчинить себе окружающее.
Исходя из этого, Футс разработал программу, в соответствии с которой изучению подвергались все ключевые свойства языка последовательно, одно за другим. Двойственность, произвольность и специализация не были включены в программу. В этом не было необходимости, поскольку двойственность и произвольность были неотъемлемыми свойствами самого амслена, а наличие специализации – этого наиболее основополагающего свойства языка – было убедительно продемонстрировано Гарднерами. Оставались продуктивность, взаимозаменяемость, перемещаемость и культурная преемственность. Для изучения каждого из этих свойств Футс вычленил определенные особенности поведения обезьян. Регулярно общаясь между собой на амслене, шимпанзе демонстрировали взаимозаменяемость. Чтобы доказать факт культурной преемственности, Футс побуждал шимпанзе обучать сигналам друг друга. Для выявления продуктивности языка Футс потребовал от шимпанзе создания новых сигналов, а для реализации перемещаемости шимпанзе должны были использовать амслен, сообщая о событиях, происходящих вне их непосредственного окружения. Футс разработал схему ситуаций, которые, как он надеялся, позволят ему выделить и изучить порознь каждый из этих типов поведения.
Взаимозаменяемость
Подход Футса к изучению этого ключевого свойства сводился просто к содержанию владеющих амсленом шимпанзе в тесном контакте друг с другом при скрытом наблюдении за ними и регистрации их «разговоров». Как уже отмечалось, Буи, Бруно и Уошо действительно разговаривали друг с другом, и мы могли засвидетельствовать заметное усложнение словесных игр при введении в компанию лингвистически более искушенных Люси и Элли.
Культурная преемственность
Когда стало ясно, что все члены этой маленькой колонии научились объясняться друг с другом, Футс начал приносить на остров предметы, обозначение которых на амслене было известно только Уошо. Затем Футс провел со своими питомцами в изолированном помещении серию получасовых сеансов-инструктажей. Во время этих сеансов предмет с неизвестным наименованием должен был быть единственным объектом, привлекающим внимание шимпанзе. Сам Футс присутствовал на сеансах лишь в качестве наблюдателя, одновременно поддерживающего порядок. Если Буи, Бруно или еще кто-либо из шимпанзе, проведя около десятка сеансов с Уошо, не усваивали наименования предмета, то последний переносили на территорию, где жили обезьяны. Если же шимпанзе-ученики начинали использовать нужный знак для обозначения предмета, то это говорило о том, что они последовали примеру или совету Уошо.
Вслед за японскими приматологами, которые показали, что новые шаблоны поведения усваиваются в колонии приматов преимущественно молодыми особями, и Футс собирается менять обезьян, выполняющих роль учителя, предъявляя колонии новые предметы и отмечая, чьи уроки лучше усваиваются и кем именно.
Разумеется, наиболее убедительно существование культурной преемственности было бы доказано в том случае, если бы Уошо родила детеныша и передала ему свои знания амслена. Джейн Гудолл отмечала, что детеныши шимпанзе обучаются доставать термитов из ходов термитника прутиком, наблюдая за поведением матери. Пока еще неясно, играют ли какую-либо роль в этом обучении прямые инструкции матери.
Вслед за японскими приматологами, которые показали, что новые шаблоны поведения усваиваются в колонии приматов преимущественно молодыми особями, и Футс собирается менять обезьян, выполняющих роль учителя, предъявляя колонии новые предметы и отмечая, чьи уроки лучше усваиваются и кем именно.
Разумеется, наиболее убедительно существование культурной преемственности было бы доказано в том случае, если бы Уошо родила детеныша и передала ему свои знания амслена. Джейн Гудолл отмечала, что детеныши шимпанзе обучаются доставать термитов из ходов термитника прутиком, наблюдая за поведением матери. Пока еще неясно, играют ли какую-либо роль в этом обучении прямые инструкции матери.
Продуктивность
Для исследования продуктивности Футс разработал постановку эксперимента, сходного с тем, который проводился при изучении культурной преемственности в условиях частичной изоляции обезьян. Снова в центр внимания шимпанзе ставился некий таинственный, не имеющий наименования предмет; на этот раз даже Уошо не знала, как он называется на амслене. Реакция шимпанзе на такой новый предмет допускала множество возможных вариантов. Кто придумает для него обозначение? В какой последовательности шимпанзе начнут его использовать? И смогут ли они вообще придумать новое обозначение для нового предмета?
Люси придумала обозначение для поводка, Уошо – для нагрудника. В обоих случаях обозначения были придуманы для предметов, постоянно фигурировавших в обиходе шимпанзе. Чтобы изобрести новое название для редиски (редис, как и арбуз, были частными понятиями в рамках более общей концептуальной категории «еда», для которой существовало специальное обозначение), Люси объединила два знака, обозначавшие свойства, с ее точки зрения присущие редису, и стала называть его словами «плакать боль». Сходным образом шимпанзе иногда используют уже существующий знак для наименования любого нового предмета, и колония как целое может приспособить это обозначение для любого объекта, на котором Футс концентрировал внимание шимпанзе.
Люси придумала обозначение для поводка, Уошо – для нагрудника. В обоих случаях обозначения были придуманы для предметов, постоянно фигурировавших в обиходе шимпанзе. Чтобы изобрести новое название для редиски (редис, как и арбуз, были частными понятиями в рамках более общей концептуальной категории «еда», для которой существовало специальное обозначение), Люси объединила два знака, обозначавшие свойства, с ее точки зрения присущие редису, и стала называть его словами «плакать боль». Сходным образом шимпанзе иногда используют уже существующий знак для наименования любого нового предмета, и колония как целое может приспособить это обозначение для любого объекта, на котором Футс концентрировал внимание шимпанзе.