Линдсей Дэвид. Путешествие к Арктуру

   Перед ним на воде лежал пришвартованный к берегу примитивный плот, сделанный из неуклюже связанных ветвей деревьев.
   Маскалл обратился к нему:
   – Ты один из мудрецов Умфлешского леса?
   Подняв взгляд, человек ответил грубым хриплым голосом:
   – Я рыбак. Ничего не знаю о мудрости.
   – Назови свое имя.
   – Полкраб. А твое?
   – Маскалл. Раз ты рыбак, у тебя должна быть рыба. Я умираю с голоду.
   Полкраб хмыкнул и помолчал, прежде чем ответить.
   – Рыбы вволю. Сейчас в песке готовится мой обед. Мне нетрудно наловить и для тебя.
   Такая речь обрадовала Маскалла.
   – Это займет много времени? – спросил Маскалл.
   Человек потер друг о друга ладони, извлекая резкий скрипящий звук. Он вынул ноги из воды и выбрался на берег. Через некоторое время к его ногам подполз чудной зверек, ласково, как собака, тянущий вверх морду. Он был в длину около двух футов и немного походил на маленького тюленя, но имел шесть ног, оканчивающихся сильными когтистыми лапами.
   – Арг, рыбу! – хрипло сказал Полкраб. Зверь тут же плюхнулся с берега в воду. Он изящно доплыл до середины протоки и нырнул, оставаясь под водой довольно долго.
   – Простая рыбалка, – заметил Маскалл. – А для чего плот?
   – Плавать лучше по морю. Лучшая рыба дальше в море. Здешняя просто съедобна.
   – Этот арг, похоже, очень умное существо.
   Полкраб снова хмыкнул.
   – Я их выдрессировал почти сотню. Лучше всего учатся большеголовые, но они медленно плавают. Узкоголовые плавают, как угри, но их не выучишь. Теперь я начал их скрещивать – он один из таких.
   – Ты живешь тут один?
   – Нет, с женой и тремя мальчиками. Жена спит где-то, а где ребята, Создатель знает.
   С этим простым человеком Маскалл почувствовал себя, как дома.
   – Этот плот просто кошмар, – заметил он, разглядывая конструкцию. – Ты смелее меня, если отваживаешься заплывать на нем далеко.
   – Я плавал на нем в Маттерплей, – сказал Полкраб. Вынырнул арг и поплыл к берегу, на этот раз неуклюже, будто тащил под водой тяжелый груз. Когда он выбрался на сушу у ног хозяина, они увидели, что в каждой лапе он держал по рыбине – итого шесть. Полкраб взял их у него и, подобрав заостренный камень, начал обрезать головы и хвосты, их он бросил аргу, который не спеша их съел.
   Полкраб жестом пригласил Маскалла следовать за ним и с рыбой в руках направился на залитый солнцем берег моря, откуда пришел Маскалл. Выйдя на песок, он разрезал рыбу на куски, удалил внутренности и, вырыв неглубокую ямку на участке с фиолетовым песком, поместил туда рыбу и засыпал ее. Затем он вырыл свой собственный обед. Ноздри Маскалла затрепетали от аппетитного запаха, но его время обеда еще не пришло.
   Полкраб повернулся, собираясь уйти с готовой рыбой, и сказал:
   – Это моя, не твоя. Когда твоя поспеет, возвращайся ко мне, если тебе, конечно, нужна компания.
   – А скоро это?
   – Минут двадцать, – бросил рыбак через плечо.
   Маскалл укрылся в тени леса и ждал. Когда истекло нужное время, он выкопал свою еду, обжигая пальцы, хотя раскален был только верхний слой песка, после чего возвратился к Полкрабу.
   В теплом недвижном воздухе и приятной тени у бухточки они молча жевали, переводя взгляд с пищи на застывшую воду и обратно. С каждым куском Маскалл чувствовал, как возвращаются силы. Он закончил раньше Полкраба, который ел как человек, для которого время не имеет значения. Закончив, Полкраб встал.
   – Пошли попьем, – сказал он хриплым голосом.
   Маскалл вопросительно посмотрел на него.
   Человек завел его недалеко в лес и подошел прямо к какому-то определенному дереву. На удобной высоте в стволе дерева было пробито отверстие, в котором торчала затычка. Полкраб вытащил затычку и, приставив рот к дырке, довольно долго сосал, как ребенок у груди матери. Наблюдавшему за ним Маскаллу показалось, что глаза Полкраба становились ярче.
   Когда подошла его очередь пить, Маскалл обнаружил, что сок дерева немного походил по аромату на кокосовое молоко, но пьянил. Однако это был какой-то новый вид опьянения, возбуждавший не волю или эмоции, а лишь разум – да и то определенным образом. Мысли и образы не стали свободнее и легче, а напротив, мозг его трудился с болезненным усилием, мысли переполняли его, пока не достигли полной красоты, которая затем вспыхнула в его сознании, взорвалась и исчезла. После этого весь процесс начался снова. Но не было ни мгновения, когда он не оставался бы абсолютно спокойным и не владел бы своими чувствами. После того как каждый из них приложился дважды, Полкраб заткнул дырку, и они вернулись на берег.
   – Уже блодсомбр? – спросил Маскалл, удовлетворенно растянувшись на земле.
   Полкраб вновь принял прежнее сидячее положение и опустил ноги в воду.
   – Только начинается, – последовал хриплый ответ.
   – Тогда я должен оставаться тут, пока он не кончится… Поговорим?
   – Можно, – без энтузиазма ответил тот.
   Маскалл смотрел на него сквозь полуприкрытые веки и думал, тот ли он человек, которым кажется. Ему показалось, что в его глазах он различил свет мудрости.
   – Ты много путешествовал, Полкраб?
   – ТЫ не счел бы это путешествиями.
   – Ты говорил, что был в Маттерплее – что это за страна?
   – Не знаю. Я ездил туда собирать кремни.
   – Какие страны лежат за ней?
   – Раз ты идешь на север, дальше будет Трип. Говорят, что это мистическая земля… я не знаю.
   – Мистическая?
   – Так говорят… Еще дальше на север Личсторм.
   – Далеко же мы забрались.
   – Там горы – и вообще, похоже, очень опасное место, особенно для такого сильного человека, как ты. Остерегайся.
   – Ну, это немного преждевременно, Полкраб. Откуда ты знаешь, что я направляюсь туда?
   – Раз ты пришел с юга, я думаю, ты пойдешь на север.
   – Да, вполне резонно, – сказал Маскалл, пристально глядя на него. – Но откуда ты знаешь, что я пришел с юга.
   – Ну, возможно и нет – но у тебя вид, будто ты из Ифдона.
   – Что за вид?
   – Трагический вид, – сказал Полкраб.
   Он ни разу не взглянул на Маскалла, а смотрел немигающими глазами в одну точку на воде.
   – А что за Личстормом? – спросил Маскалл через минуту-другую.
   – Бейри, где не одно солнце, а два – но, кроме этого, я ничего не знаю… А потом океан…
   – А что по ту сторону океана?
   – Это ты должен выяснить сам, ибо я сомневаюсь, что кто-то пересек его и вернулся.
   Некоторое время Маскалл молчал.
   – Почему ваши люди лишены тяги к приключениям? Похоже, я здесь единственный, кто путешествует из любопытства.
   – Что ты имеешь в виду, говоря «ваши люди»?
   – И правда – ты не знаешь, что я вообще не с вашей планеты. Я прибыл из другого мира, Полкраб.
   – Чтобы найти что?
   – Я прибыл сюда с Крэгом и Найтспором – чтобы следовать за Суртуром. В момент прибытия я, должно быть, потерял сознание. Когда я очнулся, была ночь, а все остальные исчезли. С тех пор я иду наугад.
   Полкраб почесал нос.
   – Ты еще не нашел Суртура?
   – Я часто слышал удары барабана. Этим утром в лесу я довольно близко подошел к нему. И еще два дня назад, на Люзийской равнине, мне было видение – существо в образе человека, называвшее себя Суртуром.
   – Ну, может, это и был Суртур.
   – Нет, это невозможно, – задумчиво сказал Маскалл. – Это был Кристалмен. И это не моя догадка – я ЗНАЮ это.
   – Почему?
   – Потому что это мир Кристалмена, а мир Суртура это нечто совсем другое.
   – Тогда это странно, – сказал Полкраб.
   – С тех пор, как я вышел из этого леса, – продолжал Маскалл, обращаясь наполовину к себе, – со мной произошла перемена, и я все вижу иначе. Здесь для меня все выглядит гораздо более надежным и реальным, чем в других местах… настолько, что я не допускаю ни малейшего сомнения в его существовании. Все не только ВЫГЛЯДИТ реальным, оно РЕАЛЬНО – я ручаюсь своей жизнью… Но в то же время, хотя оно реально, оно ЛОЖНО.
   – Как сон?
   – Нет – вовсе не как сон, я как раз хочу это объяснить. Этот ваш мир – а возможно и мой тоже, коли на то пошло – ни в малейшей мере не производит впечатления сна, или иллюзии, или чего-то подобного. Я знаю, что он действительно здесь в этот момент, и он в точности такой, каким мы его видим, ты и я. И все же он ложен. Он ложен вот в каком смысле, Полкраб: бок о бок с ним существует другой мир, и этот другой мир является истинным, а этот ложен и обманчив насквозь. И поэтому мне кажется, что реальность и ложность – это два слова для одного и того же.
   – Может быть, и есть такой другой мир, – сипло сказал Полкраб. – А то видение тоже казалось тебе реальным и ложным?
   – Очень реальным, но не ложным в то время, поскольку тогда я всего этого не понимал. Но как раз потому, что оно было реальным, это не мог быть Суртур, который с реальностью не связан.
   – Разве те удары барабана не звучали для тебя реально?
   – Мне приходилось слышать их ушами, поэтому они звучали реально. Но все же они в чем-то были иными и исходили несомненно от Суртура. И если я не слышал их верно, это моя вина, а не его.
   Полкраб проворчал:
   – Если Суртур решил говорить с тобой таким образом, похоже, он пытается что-то сказать?
   – А что еще я могу думать? Но, Полкраб, как ты считаешь – он зовет меня к жизни после смерти?
   Старик неловко заерзал.
   – Я рыбак, – сказал он через минуту-другую. – Я живу тем, что убиваю, и так делают все. Вся эта жизнь мне кажется неправильной. Так что, может быть, любая жизнь неправильна, и мир Суртура это вовсе не жизнь, а нечто иное.
   – Да, но чем бы он ни был, приведет ли смерть меня к нему?
   – Спрашивай у мертвых, – сказал Полкраб, – а не у живых.
   Маскалл продолжал:
   – В лесу я слышал музыку и видел свет, которые не могли принадлежать этому миру. Они были слишком сильны для моих чувств, и я, должно быть надолго, потерял сознание. И еще было видение, в котором меня убили, а Найтспор один шел к свету.
   Полкраб опять проворчал:
   – Тебе есть над чем подумать.
   Наступила недолгая тишина, которую нарушил Маскалл:
   – Мое ощущение неистинности этой жизни так сильно, что, может статься, я покончу с собой.
   Рыбак хранил молчание и не двигался. Маскалл лег на живот, подпер голову руками и пристально посмотрел на него.
   – Как ты думаешь, Полкраб, может ли кто-нибудь во плоти взглянуть на тот другой мир ближе, чем это сделал я?
   – Я невежественный человек, чужестранец, я не знаю, возможно, есть много таких, как ты, кто охотно узнал бы это.
   – Где? Я должен с ними встретиться.
   – Ты думаешь, что ты сделан из одного теста, а все остальное человечество из другого?
   – Я не настолько самонадеян. По-видимому, все люди стремятся к Маспелу, в большинстве случаев не осознавая этого.
   – Не в этом направлении, – сказал Полкраб.
   Маскалл странно посмотрел на него.
   – Почему?
   – Это не я придумал, – сказал Полкраб, – я недостаточно умен для этого; но я как раз припомнил, что мне однажды сказал Брудвиол, когда я был молодым, а он стариком. Онказал, что Кристалмен пытается обратить все в единое, и куда бы ни двигались его создания, пытаясь от него ускользнуть, они вновь оказываются лицом к лицу с Кристалменом, и он превращает их в новые кристаллы. Но это движение форм, которое мы называем «ветвлением», проистекает от бессознательного стремления найти Суртура, но в направлении, противоположном истинному. Суть в том, что мир Суртура лежит не по эту сторону ЕДИНОГО, которое было началом всей жизни, а по другую сторону; и чтобы попасть туда, мы должны вновь пройти сквозь ЕДИНОЕ. Но это можно сделать лишь отринув собственную жизнь и вновь объединившись со всем миром Кристалмена. Но когда это сделано, это лишь первая стадия пути; хотя многие хорошие люди воображают, что это весь путь… Насколько я помню, именно так сказал Брудвиол, но возможно, поскольку я тогда был молод и невежествен, я мог пропустить слова, которые лучше бы объяснили смысл сказанного им.
   Маскалл, внимательно слушавший все это, сидел, погруженный в раздумья.
   – Это достаточно просто, – сказал он. – Но что он имел ввиду под объединением с миром Кристалмена? Если он ложен, должны ли мы тоже стать ложными?
   – Этот вопрос я ему не задал, и ты так же не в состоянии на него ответить, как и я.
   – Он, должно быть, имел в виду, что все мы, по сути, живем в фальшивом, собственном, личном мире, мире мечтаний, стремлений и искаженного восприятия. Включая в себя большой мир, мы несомненно ничего не теряем в истине и реальности.
   Полкраб вынул ноги из воды, встал, зевнул и потянулся.
   – Я рассказал тебе все, что знал, – сказал он сердитым голосом. – А теперь дай мне поспать.
   Маскалл не сводил с него глаз, но ничего не говорил. Старик неуклюже улегся на землю и собрался отдохнуть.
   Пока он устраивался поудобнее, позади них послышались шаги, приближающиеся со стороны леса. Маскалл повернул голову и увидел идущую к ним женщину. Он сразу догадался, что это жена Полкраба. Он сел, однако рыбак не пошевелился. Женщина подошла и стала перед ним, глядя сверху вниз.
   Ее одежда походила на одежду мужа, но больше прикрывала конечности. Женщина была молода, высока, стройна и держалась удивительно прямо. Ее кожа слегка загорела, и она выглядела крепкой, но совсем не похожей на крестьянку. Печать утонченности лежала на лице. Она была некрасива, и лицо выражало слишком много энергии для женщины. Три ее большие глаза все время вспыхивали и сияли. Густые красивые желтые волосы были убраны наверх и закреплены, но настолько небрежно, что некоторые пряди спадали на спину.
   Когда она заговорила, голос оказался довольно слабым, но полным смысла и оттенков, и почему-то казалось, что он лишь слегка скрывает сильную страстность.
   – Да простят меня, что я слушала ваш разговор, – сказала она, обращаясь к Маскаллу. – Я отдыхала за деревом и слышала его весь.
   Он медленно встал.
   – Ты жена Полкраба?
   – Она моя жена, – сказал Полкраб, – и ее зовут Глимейл. Садись, чужестранец, и ты тоже, жена, раз уж ты тут.
   Оба подчинились.
   – Я слышала все, – повторила Глимейл. – Но я не слышала, куда ты направляешься, Маскалл, после того как покинешь нас.
   – Я знаю не больше, чем ты.
   – Тогда слушай. Есть лишь одно место, куда тебе следует идти, это остров Свейлона. Я сама переправлю тебя до заката.
   – И что я там найду?
   – Он может идти, жена, – хрипло вмешался старик, – но тебе идти я не позволю. Я перевезу его сам.
   – Нет, ты никогда не считался со мной, – сказала Глимейл несколько возбужденно. – На этот раз я действительно поеду. Когда ночью светит Тиргельд, а я сижу здесь на берегу, слушая музыку Эртрида, слабо доносящуюся с моря, я испытываю такие муки – я этого не вынесу… Я давно решила отправиться на остров и посмотреть, что это за музыка. Если она плохая, и она меня убьет – что ж…
   – Зачем мне этот человек и его музыка, Глимейл? – спросил Максалл.
   – Я думаю, эта музыка лучше ответит на все твои вопросы, чем Полкраб – и возможно, таким образом, который тебя удивит.
   – Что это может быть за музыка, ради которой стоит проделать многомильный путь по морю?
   – Очень своеобразная, как говорят. Не приятная, а причиняющая боль. И человек, который сможет играть на инструменте Эртрида, сможет вызывать самые удивительные образы, которые будут не призраками, а реальностью.
   – Может, и так, – проворчал Полкраб. – Но я был на острове днем, и что я там нашел? Человеческие кости, свежие и старые. Это жертвы Эртрида. И ты, жена, не поедешь.
   – А этой ночью музыка будет играть? – спросил Маскалл.
   – Да, – ответила Глимейл, пристально глядя на него. – Когда взойдет Тиргельд, наша луна.
   – Если своей музыкой Эртрид убивает людей, мне кажется, он заслуживает смерти. В любом случае, я хотел бы сам услышать эти звуки. Но насчет того, чтобы взять тебя с собой, Глимейл, – женщины слишком легко гибнут на Тормансе. Я только сейчас отмылся от крови другой женщины.
   Глимейл засмеялась, но ничего не сказала.
   – А теперь спи, – сказал Полкраб. – Когда придет время, я сам тебя перевезу.
   Он снова лег и закрыл глаза. Маскалл последовал его примеру; но Глимейл по-прежнему сидела прямо, поджав под себя ноги.
   – Кто была эта другая женщина, Маскалл? – спросила она наконец.
   Он не ответил, притворившись спящим.

15. ОСТРОВ СВЕЙЛОНА

   Когда он проснулся, свет не был таким ярким, и он понял, что день идет к концу. Полкраб и его жена были на ногах и очередная порция рыбы, уже приготовленная, ожидала Маскалла.
   – Вы решили, кто поедет со мной? – спросил он, прежде чем сесть.
   – Я поеду, – сказала Глимейл.
   – Ты согласен, Полкраб?
   Рыбак что-то негромко проворчал и жестом пригласил остальных занять места. Перед тем как ответить, он запихнул в рот кусок рыбы.
   – Что-то сильное влечет ее, и я не могу ее удержать. Не думаю, жена, что увижу тебя снова, но ребята уже достаточно взрослые, чтобы прокормить себя.
   – Не смотри на все так мрачно, – резко ответила Глимейл. Она не ела. – Я вернусь и заглажу свою вину перед тобой. Это лишь на одну ночь.
   Маскалл озадаченно переводил взгляд с одного на другого.
   – Лучше я поеду один. Я буду огорчен, если что-то случится.
   Глимейл покачала головой.
   – Не считай это женским капризом, – сказала она. – Даже если бы ты не прошел здесь, я все равно скоро услышала бы эту музыку. Я жажду ее.
   – А у тебя нет такого чувства, Полкраб?
   – Нет. Женщины благородные и чувствительные создания, а в природе есть влечения слишком слабые для мужчин. Бери ее с собой, раз она на этом настаивает. Может быть, она права. Возможно, музыка Эртрида ответит на твои вопросы и на ее тоже.
   – А какие у тебя вопросы, Глимейл?
   Женщина странно улыбнулась.
   – Можешь быть уверен, что вопросы, которые в ответ требуют музыки, нельзя выразить словами…
   – Если ты не вернешься к утру, – заметил муж, – я буду знать, что ты мертва.
   Трапеза закончилась в натянутом молчании. Полкраб вытер рот и вытащил из подобия кармана морскую раковину.
   – Ты попрощаешься с мальчиками? Позвать их?
   Она задумалась на мгновение.
   – Да-да, я должна их увидеть.
   Он поднес раковину ко рту и подул; громкий печальный звук разнесся в воздухе.
   Спустя несколько минут послышался звук семенящих шагов, и из леса показались мальчики. Маскалл с любопытством разглядывал первых детей, которых он видел на Тормансе. Старший нес самого младшего на спине, средний шагал чуть позади. Ребенка опустили на землю, и все трое, образовав перед Маскаллом полукруг, стояли, глядя на него широко раскрытыми глазами. Полкраб выглядел бесстрастно, но Глимейл смотрела в сторону, гордо подняв голову, с непонятным выражением на лице.
   Маскалл оценил возраст ребят примерно в девять, семь и пять лет соответственно, но он считал по земному времени. Старший был высоким, худым, но крепко сложенным. Как и его братья, он был обнажен, и вся его кожа с головы до ног имела ульфировый цвет. Лицевые мышцы указывали на необузданную и дерзкую натуру, глаза походили на зеленые огоньки. Второй обещал стать широким сильным мужчиной. Его тяжелая и большая голова была опущена книзу. И кожа и лицо имели красноватый оттенок. Для ребенка его глаза смотрели слишком уж хмуро и проницательно.
   – Из этого, – сказал Полкраб, ущипнув мальчика за ухо, – возможно, вырастет второй Брудвиол.
   – А кто это был? – спросил мальчик, наклоняя голову вперед в ожидании ответа.
   – Большой старый человек удивительной мудрости. Он стал мудрым, решив никогда не задавать вопросов, а выяснять все сам.
   – Если бы я не задал этого вопроса, я не узнал бы о нем.
   – Это не имело бы значения, – ответил отец.
   Самый младший ребенок был бледнее и худощавее братьев. Лицо его, в основном спокойное и лишенное выражения, имело одну особенность: каждые несколько минут без всякой видимой причины оно кривилось и становилось недоуменным. В это время казалось, что его желто-зеленые глаза хранят тайны, которые было трудно связать с человеком его возраста.
   – Он меня озадачивает, – сказал Полкраб. – Его душа – потемки, и он ничем не интересуется. Он может оказаться самым замечательным из них.
   Маскалл взял ребенка одной рукой и поднял на уровень лица. Он долго смотрел на мальчика, затем вновь опустил его. Выражение лица мальчика ни на мгновение не изменилось.
   – Ну, что ты о нем скажешь? – спросил рыбак.
   – У меня вертится на языке, но ускользает. Дай мне еще попить, и я скажу.
   – Тогда иди, попей.
   Маскалл дошел до дерева, попил и вернулся.
   – В грядущих веках, – сказал он, обдумывая каждое слово, – он станет возвышенным и величественным преданием. Возможно, пророком, или даже божеством. Хорошо присматривай за ним.
   Старший мальчик презрительно усмехнулся.
   – Я не хочу быть ничем в этом роде. Я хотел бы походить на этого большого человека. – И он указал пальцем на Маскалла.
   Тот засмеялся, и его белые зубы блеснули сквозь бороду.
   – Спасибо за комплимент, старый боец! – сказал он.
   – Он огромный и сильный, – продолжал мальчик, – и может постоять за себя. Ты можешь поднять меня одной рукой, как его?
   Маскалл выполнил его просьбу.
   – Вот что значит быть мужчиной! – воскликнул мальчик.
   – Хватит! – нетерпеливо сказал Полкраб. – Я позвал вас сюда, ребята, чтобы вы попрощались со своей матерью. Она уезжает с этим человеком. Я думаю, она может не вернуться, но кто знает…
   Лицо второго мальчика неожиданно вспыхнуло.
   – Она отправляется по своей воле? – спросил он.
   – Да, – ответил отец.
   – Тогда она плохая. – Он выкрикнул эти слова с такой силой и ударением, что они прозвучали, как треск бича.
   Старик дважды ударил его рукой.
   – Ты говоришь так о своей матери?
   Мальчик остался при своем мнении, выражение его лица не изменилось, но он ничего больше не сказал. Впервые заговорил самый младший:
   – Моя мать не вернется, но она умрет танцуя.
   Полкраб с женой переглянулись.
   – Куда ты идешь, мама? – спросил старший.
   Глимейл нагнулась и поцеловала его.
   – На Остров.
   – Ну тогда, если ты не вернешься к завтрашнему утру, я поеду тебя искать.
   Маскалл в душе чувствовал себя все более неловко.
   – Похоже, это путешествие для мужчины, – сказал он, – думаю, тебе лучше не ездить, Глимейл.
   – Меня не отговорить, – ответила она.
   Он озадаченно погладил бороду.
   – Уже пора отправляться?
   – До захода четыре часа, и все они нам понадобятся.
   Маскалл вздохнул.
   – Я пойду к устью залива и подожду тебя и плот. Ты захочешь попрощаться, Глимейл.
   Затем он стиснул руку Полкраба.
   – Прощай, рыбак!
   – Ты хорошо отблагодарил меня за мои ответы, – хрипло сказал старик. – Но это не твоя вина, а в мире Создателя случаются вещи и похуже.
   Старший мальчик подошел вплотную к Маскаллу и сурово посмотрел на него.
   – Прощай, верзила! – сказал он. – Но хорошо защищай мою мать, а то я настигну тебя и убью.
   Маскалл медленно дошел вдоль берега протоки до излучины. Восхитительное солнце и искрящееся сверкающее море вновь предстали его взору; и всю его подавленность как ветром сдуло. Он пошел дальше, к берегу моря, вышел из лесной тени на песок и сел на солнцепеке; сияние Альпейна давно исчезло. Он вдохнул горячий бодрящий ветер, прислушался к шипению волн и стал смотреть поверх разноцветного моря его шпилей и течений, на остров Свейлона.
   «Что это может быть за музыка, которая отрывает жену и мать от тех, кого она любит больше всего на свете? – размышлял он. – В этом есть что-то дьявольское. Скажет ли она мне то, что я хочу знать? Сможет ли?»
   Через некоторое время он почувствовал за спиной какое-то движение и, обернувшись, увидел плот, плывущий по протоке, направляясь к открытому морю. На плоту стоял Полкраб, отталкиваясь грубым шестом. Он проплыл мимо Маскалла без единого слова и, даже не поприветствовав его, направился в море.
   Пока Маскалл удивлялся такому странному поведению, появилась Глимейл с мальчиками, шедшая по берегу бухточки. Старший держал ее за руку и что-то говорил; двое других шли позади. Она шла спокойно, улыбаясь, но с несколько отсутствующим видом.
   – Что твой муж делает с плотом? – спросил Маскалл.
   – Он выводит его в нужное место, а мы пойдем туда вброд, – ответила она своим негромким голосом.
   – Но как мы доберемся до острова без весел или парусов?
   – Видишь то течение, уходящее в море? Смотри, Полкраб приближается к нему. Оно нас доставит прямо туда.
   – А как же ты вернешься?
   – Есть способ, но сегодня не нужно об этом беспокоиться.
   – Почему бы мне тоже не отправиться с вами? – спросил старший мальчик.
   – Потому что плот троих не выдержит. Маскалл тяжелый человек.
   – Неважно, – сказал мальчик. – Я знаю, где взять дерево для другого плота. Как только вы уедете, я примусь за работу.
   Полкраб к тому времени вывел свое утлое судно в нужную точку в нескольких ярдах от течения, которое в этом месте делало резкий поворот с востока. Он что-то крикнул жене и Маскаллу. Глимейл судорожно поцеловала детей и слегка всплакнула. Старший мальчик до крови кусал губу, в глазах его блестели слезы; но младшие дети смотрели на все это широко открытыми глазами, не выражая никакого беспокойства.