Линдсей Дэвид. Путешествие к Арктуру

   Забравшись наверх, незнакомец минуту-другую изучал двух спутников сквозь полуприкрытые веки, все время вызывающе улыбаясь. Маскалл горел желанием поговорить с ним, но не хотел начинать разговор первым.
   Корпан стоял чуть позади с угрюмым видом.
   – Что вы за люди? – спросил наконец воздухоплаватель очень громким голосом, чрезвычайно неприятного тембра. Маскаллу показалось, будто большой объем воздуха пытается вырваться через узкое отверстие.
   – Я Маскалл, мой друг – Корпан. Он из Трила, а откуда я – не спрашивай.
   – Я Хонт с Сарклэша.
   – Где это?
   – Полчаса назад я мог бы вам показать, но теперь слишком темно. Это гора в Личсторме.
   – Ты сейчас возвращаешься туда?
   – Да.
   – И долго туда добираться в этой лодке?
   – Два-три часа.
   – Она вместит и нас тоже?
   – Что, вы тоже направляетесь в Личсторм? Что вам там может быть нужно?
   – Посмотреть достопримечательности, – ответил Маскалл с насмешливым огоньком. – Но прежде всего, пообедать. У меня и крошки во рту не было за весь день. Ты, похоже, охотился, так что недостатка в пище у нас не будет.
   Хонт насмешливо глядел на него.
   – У тебя, несомненно, нет недостатка в наглости. Однако я сам такой, и мне такие нравятся. А твой друг, наверно, скорее умрет от голода, чем попросит еды у незнакомца. Мне он напоминает испуганную жабу, вытащенную из темной норы.
   Маскалл взял Корпана за руку, призывая того хранить молчание.
   – Где ты охотился, Хонт?
   – В Маттерплее. Ужасно не везло – заколол одну степную лошадь, вон она лежит.
   – Как живут в Личсторме?
   – Там есть мужчины и женщины, но муже-женщин, вроде тебя, там нет.
   – Кого ты называешь муже-женщинами?
   – Людей смешанного пола, наподобие тебя. В Личсторме пол людей чист.
   – Я всегда считал себя мужчиной.
   – Очень может быть, но это легко проверить, ты ненавидишь женщин и боишься их?
   – Нет, а ты?
   Хонт улыбнулся, показывая зубы.
   – В Личсторме все иначе… Значит, хочешь посмотреть достопримечательности?
   – Признаюсь, мне было бы любопытно взглянуть, например, на ваших женщин, после того, что ты сказал.
   – Тогда я представлю тебя Салленбод.
   Сделав это замечание, он мгновение помолчал, а затем вдруг громко рассмеялся басом, так что грудь его затряслась.
   – Давай посмеемся вместе, – сказал Маскалл.
   – О, ты поймешь это потом.
   – Если ты сыграешь со мной шутку, я церемониться не буду.
   Хонт вновь засмеялся.
   – Не собираюсь шутить. Салленбод будет мне глубоко признательна. Если я и не посещаю ее сам так часто, как ей хотелось бы, я всегда рад услужить ей иным образом… Ну что ж, ты прокатишься на лодке.
   Маскалл в сомнении потер нос.
   – Если в твоей стране люди разного пола ненавидят друг друга, то это из-за того, что страсть слабее или сильнее?
   – В других частях света страсть мягкая, а в Личсторме страсть жесткая.
   – Что ты называешь жесткой страстью?
   – Когда мужчин и женщин влечет боль, а не удовольствие.
   – Я намерен понять это прежде, чем умру.
   – Да, – ответил Хонт с насмешливым видом, – было бы обидно упустить шанс, раз уж ты направляешься в Личсторм.
   Теперь настала очередь Корпана взять Маскалла за руку.
   – Это путешествие плохо кончится.
   – Почему?
   – Не так давно твоей целью был Маспел, а теперь женщины.
   – Отстань от меня, – сказал Маскалл. – Нужно отпустить поводья удачи. Что привело сюда эту лодку?
   – Что это за болтовня о Маспеле? – резко спросил Хонт. Корпан грубо схватил его за плечо и заглянул в глаза.
   – Что ты знаешь?
   – Немного, но, возможно, кое-что. Спроси меня за ужином. А теперь пора в путь. Управлять судном в горах ночью – недетские игрушки, позвольте вам сказать.
   – Я не забуду, – сказал Корпан. Маскалл взглянул вниз на лодку.
   – Нам можно садиться?
   – Аккуратно, мой друг. Это всего лишь плетеные ветви и шкура.
   – Для начала ты мог бы просветить меня, как тебе удалось освободиться от закона тяготения.
   Хонт саркастически улыбнулся.
   – Слушай же секрет, Маскалл. Все законы – женские. Истинный мужчина вне закона – за пределами закона.
   – Я не понимаю.
   – Огромная масса земли постоянно испускает женские частицы, а мужские частицы камней и живых организмов столь же постоянно пытаются их достичь. Это и есть тяготение.
   – Как ты тогда обходишься со своей лодкой?
   – Все дело в двух моих мужских камнях. Тот, что под лодкой, не дает ей упасть на землю, тот, что на корме, защищает ее от твердых предметов позади. Единственная часть лодки притягиваемая какой-либо частью земли, это нос, поскольку это единственное место, на которое не падает свет мужских камней. Вот лодка и движется в этом направлении.
   – А что это за чудные мужские камни?
   – Это действительно мужские камни. В них нет ничего женского; они постоянно испускают мужские искры. Эти искры истребляют все женские частицы, поднимающиеся с земли. А раз не остается женских частиц, которые притягивали бы мужские части лодки, то в этом направлении ни малейшего тяготения и нет.
   Маскалл с минуту размышлял.
   – Похоже, ты очень ловкий, умелый парень, Хонт, ты охотишься, строишь лодки, силен в науках… Но солнце садится, нам пора трогаться.
   – Тогда спускайся первым и сдвинь эту тушу вперед, ты и твой друг сможете усесться посредине.
   Маскалл мигом слез вниз и спрыгнул в лодку; тут его ожидал сюрприз. Едва он встал на хлипкое дно, еще держась за скалу, как не только полностью лишился своего веса, будто поплыв в какой-то плотной среде, похожей на соленую воду, но и скала, на которую он опирался, потянула его к себе словно слабым потоком электричества, и он смог лишь с трудом оторвать руки.
   После первого потрясения он спокойно принял новый порядок вещей и начал двигать тушу. Поскольку веса в лодке не было, это удалось ему без особых усилий. Затем спустился Корпан. Поразительная физическая перемена не смогла нарушить его неизменное хладнокровие, основывавшееся на моральных идеях. Хонт залез последним; схватив шест с мужским камнем на конце, он снял колпачок и принялся устанавливать шест на корме. Тут Маскалл впервые увидел вблизи загадочный свет, который, действуя наперекор силам Природы, косвенным образом выполнял роль не только подъемной, но и движущей силы. В последних красноватых отблесках огромного солнца его лучи терялись, и он выглядел немногим более впечатляюще, чем чрезвычайно яркий сверкающий бело-голубой драгоценный камень, но его мощь можно было оценить по заметному цветному туману, который он выбрасывал на много ярдов вокруг.
   Управление осуществлялось с помощью заслонки, привязанной веревкой на конце шеста. Ею можно было манипулировать, прикрывая по желанию любую часть лучей мужского камня, или все лучи, или не закрывая ничего. Едва шест был поднят, воздушное судно тихо отделилось от камня, притягивавшего его, и медленно двинулось по направлению к горам. Бранчспелл опустился за горизонт. Густеющий туман окутывал все вокруг в радиусе нескольких миль. Воздух становился прохладным и свежим.
   Вскоре каменные массивы на огромной, поднимающейся равнине исчезли. Хонт совсем убрал заслонку, и лодка набрала полный ход.
   – Ты говоришь, что управлять судном ночью в горах трудно, – воскликнул Маскалл. – Я подумал бы, что это невозможно.
   Хонт проворчал:
   – Приходится идти на риск и считать, что повезло, если отделаешься всего лишь трещиной в черепе. Но одно скажу наверняка – если ты будешь продолжать отвлекать меня своей болтовней, мы и до гор не доберемся.
   Маскалл замолк.
   Сумерки сгущались; темнело. Смотреть было не на что, но ощущений хватало. Движение лодки, происходившее благодаря бесконечной схватке между мужскими камнями и силой тяготения, напоминало движение маленького судна в бурном море. Оба пассажира чувствовали себя плохо. Хонт со своего места на корме насмешливо смотрел на них одним глазом. Тьма надвигалась очень быстро..
   Спустя примерно полтора часа после начала плавания они достигли предгорий Личсторма и начали подниматься вверх. Свет дня совсем угас, однако под ними по обе стороны и позади местность на значительное расстояние освещалась ставшими теперь яркими синими лучами двух мужских камней. Впереди, куда эти лучи не попадали, Хонт ориентировался по естественному свечению камней, травы и деревьев. Они слегка фосфоресцировали; растительность светилась сильнее, чем почва.
   Не светила луна, не было видно звезд, поэтому Маскалл заключил что в верхних слоях атмосферы стоял плотный туман. Раз или два по ощущению удушья ему казалось, что они вошли в полосу тумана, но это был странный туман, так как он усиливал яркость любого света впереди. Когда это происходило, Маскалла охватывало чувство кошмара; он испытывал мимолетный беспричинный страх и ужас.
   Теперь они двигались высоко над долиной, отделявшей предгорья от самих гор. Лодка начала подъем на много тысяч футов, и поскольку скалы приблизились, Хонту приходилось тщательно управлять кормовым светом, чтобы не столкнуться с ними. Не без восхищения Маскалл следил за точностью его движений. Прошло немало времени. Стало намного холоднее; подул сырой сквозняк. Туман начал оседать на людях чем-то вроде снега. Маскалла по-прежнему от ужаса прошибал пот, не из-за опасности, которой они подвергались, а из-за облачной пелены, по-прежнему окутывавшей их.
   Они прошли первую линию утесов. Все еще поднимаясь, но на этот раз двигаясь и вперед, что было видно по испарениям, сквозь которые они проходили, освещенным мужскими камнями, они вскоре потеряли землю из вида. Вдруг абсолютно неожиданно выглянула луна. Видно было, как наверху ползут густые массы тумана, во многих местах разорванные просветами, в одном из которых сиял Тиргельд. Слева под ними на несколько мгновений показался гигантский, сверкающий зеленым льдом пик и вновь скрылся. Весь остальной мир был укрыт туманом. Луна вновь исчезла. Маскалл увидел вполне достаточно, чтобы пожелать конца этого воздушного путешествия.
   Вскоре свет мужских камней высветил поверхность новой скалы, огромную, неровную, отвесную. Вверх, вниз, в стороны, она, насколько видел взгляд, скрывалась в ночи. Некоторое время они двигались вдоль нее, затем увидели выступавшую скалистую площадку квадратной формы, каждая сторона которой имела в длину около дюжины футов. Ее покрывал зеленый снег глубиной в несколько дюймов. Сразу за ней в скале виднелась темная щель, похожая на вход в пещеру.
   Хонт умело приземлил лодку на эту площадку. Встав, он вытащил шест с килевым камнем, а другой опустил; затем снял оба мужских камня, продолжая держать их в руке. Яркие искрящиеся бело-голубые лучи высветили на его лице выражение огромного облегчения. Он был довольно мрачен.
   – Мы входим? – осведомился Маскалл.
   – Да. Я живу здесь.
   – Благодарю за успешное окончание опасного путешествия.
   – Да, это рискованное дело.
   Кориан спрыгнул на площадку. Он глупо улыбался.
   – Никакой опасности не было, ибо нам судьбой уготовано иное. А ты всего лишь паромщик, Хонт.
   – Это как? – спросил Хонт с очень неприятным смехом. – Я думал, что везу людей, а не богов.
   – Где мы? – спросил Маскалл, вылезая, но Хонт на минуту задержался в лодке.
   – Это Сарклэш – вторая по высоте гора в этих местах.
   – А какая первая?
   – Эдидж. Между Сарклэшем и Эдиджем идет длинный хребет – местами очень труднопроходимый. Примерно посреди хребта, в самой низкой точке, находится вершина Маонстэбского Перевала, который ведет в Бейри. Теперь ты знаешь, в общих чертах, наши места.
   – Эта женщина, Салленбод, живет недалеко отсюда?
   – Достаточно близко, – усмехнулся Хонт.
   Он выскочил из лодки и, бесцеремонно расталкивая остальных, прошел прямо в пещеру. Маскалл двинулся за ним, следом Корпан. Несколько каменных ступеней вели ко входу, завешенному шкурой какого-то огромного зверя. Их хозяин вошел внутрь, не потрудившись придержать для них шкуру. Маскалл не сказал ничего, а схватил шкуру и рывком сдернул ее с креплений на землю. Хонт глянул на шкуру, затем с неприятной улыбкой тяжело посмотрел на Маскалла, но ничего не сказал.
   Место, где они очутились, представляло собой большую продолговатую пещеру, стены, пол и потолок которой образовывал естественный камень. В пещере было два входа: тот, которым они вошли и другой, поменьше, прямо напротив. Пещера была холодной и мрачной; сырой сквозняк шел из двери в дверь. Множество шкур диких зверей лежали, разбросанные на земле. Несколько больших кусков вяленого мяса висели на веревке вдоль стены, в углу покоились несколько раздувавшихся винных мехов. Повсюду валялись бивни, рога и кости. У стены стояли два охотничьих дротика с прекрасными хрустальными наконечниками.
   Хонт положил оба мужских камня на землю возле дальней двери; их свет освещал всю пещеру. Затем он подошел к мясу и, схватив большой кусок, принялся жадно его грызть.
   – Мы приглашены на этот пир? – спросил Маскалл. Хонт, не прекращая жевать, показал на висящее мясо и на меха.
   – Где чаша? – осведомился Маскалл, поднимая один из мехов.
   Хонт указал на глиняную чашку, лежащую на полу. Маскалл поднял ее, развязал горлышко меха и, держа его под мышкой, наполнил чашку. Попробовав напиток, он обнаружил, что это чистый спирт. Он залпом выпил и сразу почувствовал себя много лучше.
   Вторую порцию он предложил Корпану. Тот отпил глоток и, не говоря ни слова, протянул чашку обратно. Пока они были в пещере, он больше не пил. Маскалл осушил чашку и отбросил всякую осторожность.
   Подойдя к веревке с мясом, он стянул вниз два больших куска и уселся на кучу шкур, чтобы вволю поесть. Мясо было жестким и грубым, но ничего вкуснее он в жизни не пробовал. Вкус был ему незнаком, что было неудивительно в этом мире странных зверей. Трапеза протекала в молчании. Корпан ел умеренно, стоя, а затем улегся на кучу меха. Его смелый взгляд следил за всеми движениями двух других. Хонт пока еще не пил. Наконец Маскалл покончил со своей трапезой. Он осушил еще одну чашку, удовлетворенно вздохнул и приготовился к разговору.
   – А теперь расскажи поподробнее о ваших женщинах, Хонт.
   Хонт принес еще один мех и вторую чашку. Он зубами сорвал завязку, налил и выпил две чашки одну за другой. Затем он сел, скрестив ноги, и повернулся к Маскаллу.
   – Ну?
   – Значит, с ними не стоит иметь дела?
   – Они смертельны.
   – Смертельны? Каким образом они могут быть смертельны?
   – Узнаешь. Я наблюдал за тобой в лодке, Маскалл. Были неприятные ощущения, а?
   – Я этого не скрываю. Временами мне казалось, будто я борюсь с кошмаром. В чем причина?
   – Женская атмосфера Личсторма. Сексуальная страсть.
   – У меня не было страсти.
   – Это и БЫЛА страсть – первая стадия. Природа побуждает твоих людей к браку, а нам доставляет мучения. Подожди, пока не попадешь наружу. Эти ощущения вернутся – только в десять раз хуже. Спиртное, что ты выпил, позаботится об этом… И чем, ты думаешь, все это кончится?
   – Если бы я знал, я не задавал бы вопросов.
   Хонт громко расхохотался.
   – Салленбод.
   – Ты имеешь в виду, что это кончится тем, что я буду искать Салленбод?
   – Но что из этого выйдет, Маскалл? Что она тебе даст? Сладкую, лишающую чувств, белорукую женскую негу?
   Маскалл спокойно выпил еще одну чашку.
   – А почему она должна давать все это первому встречному?
   – Ну, на самом деле у нее этого нет, и она этого не даст. Нет, вот что она даст тебе, и что ты от нее примешь, поскольку не сможешь удержаться – страдание, безумие, может быть смерть.
   – Может, в том, что ты говоришь, и есть смысл, но для меня это звучит как бред. Почему я должен принимать безумие смерти?
   – Потому что тебя заставит твоя страсть.
   – А как насчет тебя? – спросил Маскалл, покусывая ногти.
   – О, у меня есть мои мужские камни. Я невосприимчив.
   – Это все, что мешает тебе быть таким же, как другие?
   – Да, но не вздумай выкинуть какую-нибудь шутку, Маскалл.
   Маскалл продолжал спокойно пить и некоторое время молчал.
   – Значит, мужчины и женщины здесь враждебны друг другу, а любовь неизвестна? – продолжил он наконец.
   – Это волшебное слово… Должен ли я рассказывать тебе, Маскалл, что такое любовь? Любовь между мужчиной и женщиной невозможна. Когда Маскалл любит женщину, это ее любят женские предки Маскалла. Но здесь, в этой стране, мужчины являются чистыми мужчинами. Они не взяли от женщин ничего.
   – А откуда берутся мужские камни?
   – О, это не аномалия. Где-то должны быть целые залежи этого добра. Это все, что не дает миру быть чисто женским. Он стал бы одной большой густой сладкой массой, без всяких индивидуальных форм.
   – И все же, та же самая сладость приносит мужчинам мучения?
   – Жизнь абсолютного мужчины жестока. Избыток жизни для тела. Что это еще, если не мука?
   Вдруг Корпан сел и обратился к Хонту:
   – Хочу напомнить свое обещание рассказать о Маспеле.
   Хонт взглянул на него со злобной улыбкой.
   – Ха! Подземный человек ожил.
   – Да, расскажи, – небрежно вставил Маскалл.
   Хонт выпил и слегка рассмеялся.
   – Хорошо, эта история коротка и вряд ли достойна упоминания, но раз вы интересуетесь… Пять лет назад сюда пришел незнакомец, расспрашивающий о свете Маспела. Его звали Лодд. Он пришел с востока. Одним ясным летним утром он встретил меня, возле этой самой пещеры. Если вы попросите меня описать его – второго такого человека я не могу себе вообразить. Он выглядел таким гордым, благородным, недосягаемым, что я почувствовал, как грязна моя кровь по сравнению с ним. Вы можете догадаться, что я не к каждому испытываю такие чувства. Теперь, когда я его вспоминаю, я понимаю, что он был не столько выше меня, сколько ИНЫМ. Я был так потрясен, что встал и разговаривал с ним стоя. Он спросил, в какой стороне гора Эдидж, и продолжал: «Говорят, там иногда виден свет Маспела. Что ты знаешь об этом?» Я сказал ему правду – что я ничего об этом не знаю, и тогда он продолжал: «Ладно, я иду на Эдидж. И скажи тем, кто придет за мной с той же целью, что им следует сделать то же. Вот и весь разговор. Он пустился в путь, а я с тех пор его не видел и ничего о нем не слышал.
   – И ты не пошел за ним из любопытства?
   – Нет, потому что едва он повернулся спиной, весь мой интерес к этому человеку почему-то пропал.
   – Возможно потому, что он был для тебя бесполезен.
   Корпан взглянул на Маскалла.
   – Дорога для нас намечена.
   – Похоже на то, – безразлично сказал Маскалл. Некоторое время разговор не клеился. Тишина казалась Маскаллу гнетущей, он начал ощущать беспокойство.
   – Как ты называешь цвет своей кожи, Хонт, какой я ее видел при дневном свете? Он показался мне странным.
   – Долмовый, – сказал Хонт.
   – Смесь ульфирового и синего, – объяснил Корпан.
   – Теперь буду знать. Эти цвета озадачивают чужеземца.
   – А какие цвета есть в вашем мире? – спросил Корпан.
   – Первичных всего три, а здесь у вас, похоже, их пять, хотя не могу представить, почему так получается.
   – Здесь два набора первичных цветов, – сказал Корпан, – но поскольку один из цветов – синий – одинаков в обоих наборах, всего имеется пять первичных цветов.
   – Почему два набора?
   – Создаются двумя солнцами. Бранчспелл создает синий, желтый и красный. Альпейн – ульфировый, синий и джейловый.
   – Удивительно, что это объяснение раньше не пришло мне в голову.
   – То есть это еще одна иллюстрация необходимой тройственности природы. Синий это существование. Это темнота, видимая сквозь свет; контраст существования и пустоты. Желтый это отношение. В желтом свете мы самым ясным образом видим отношение предметов. Красный это чувство. Когда мы видим красный, нас отбрасывает обратно в наши личные чувства… Что касается цветов Альпейна, синий находится посредине и является поэтому не существованием, а отношением. Существование это ульфировый; следовательно, это должно быть иное существование.
   Хонт зевнул.
   – В твоей подземной дыре есть замечательные философы.
   Маскалл встал и огляделся вокруг.
   – Куда ведет другая дверь?
   – Посмотри сам, – сказал Хонт.
   Маскалл поймал его на слове, пересек пещеру широким шагом, отдернул в сторону завесу и исчез в ночи. Хонт резко встал и поспешил за ним.
   Корпан тоже поднялся. Он подошел к нетронутым мехам со спиртом, развязал горлышки и дал содержимому вылиться на пол. Затем он взял охотничьи дротики и руками отломил наконечники. Едва он успел занять свое прежнее место, появились Хонт и Маскалл. Быстрые, подвижные глаза хозяина сразу заметили, что произошло. Он улыбнулся и побледнел.
   – Ты не терял даром времени, друг.
   Корпан не сводил с Хонта смелый, тяжелый взгляд.
   – Я подумал, что неплохо бы выдернуть твои зубы.
   Маскалл разразился хохотом.
   – Жаба вылезла на свет с какой-то целью, Хонт. Кто бы мог этого ожидать?
   Хонт, две-три минуты пристально глядевший на Корпана, вдруг издал странный крик, будто злой дух, и бросился на него. Они начали бороться, как дикие кошки. Они то оказывались на полу, то вновь на ногах, и Маскалл не мог разобрать, кто берет верх. Он не пытался расцепить их. Ему в голову пришла одна мысль и, схватив два мужских камня, он со смехом выбежал с ними через верхний вход на открытый ночной воздух.
   Проход выходил к пропасти на другой стороне горы. Узкий карниз, посыпанный зеленым снегом, вился вправо вдоль скалы. Это был единственно возможный путь. Маскалл бросил камни с края обрыва. Хотя в руке они были твердыми и тяжелыми, падали они скорее как перья, чем как камни, и оставляли за собой длинный туманный след. Маскалл еще наблюдал, как они исчезают, когда из пещеры выскочил Хонт, преследуемый Корпаном. Он возбужденно схватил Маскалла за руку.
   – Что ты сделал, Крэг тебя побери?
   – Они улетели за борт, – ответил Маскалл, вновь разражаясь смехом. – Проклятый безумец!
   Светящийся цвет Хонта пульсировал, как будто дышал. Затем он неожиданно успокоился, неимоверным усилием воли.
   – Ты знаешь, что это меня убьет?
   – Разве ты не старался изо всех сил весь этот последний час, чтобы я созрел для Салленбод? А теперь веселее, присоединяйся к компании, ищущей развлечений!
   – Ты говоришь это в шутку, но это печальная правда.
   Насмешливая злобность Хонта полностью улетучилась.
   Он походил на больного человека – но почему-то лицо его стало благороднее.
   – Я бы очень пожалел тебя, Хонт, если бы это не влекло тем самым жалости к себе. У нас троих теперь одна цель – но до тебя, похоже, она еще не дошла.
   – Но зачем нам вообще это нужно? – тихо спросил Корпан. – Не могли бы вы держать себя в руках, пока мы не выберемся из опасного места?
   Хонт глянул на него дикими глазами.
   – Нет. Призраки уже набросились на меня.
   Он мрачно уселся, но через минуту вновь вскочил.
   – И я не могу ждать… Игра начата…
   Вскоре, по молчаливому согласию, они зашагали по карнизу, Хонт впереди. Узкий скользкий карниз шел вверх, требовалась чрезвычайная осторожность. Путь освещался светящимся снегом и скалами.
   Когда они покрыли около полумили, Маскалл, шедший вторым, зашатался, схватился за скалу и, наконец, сел.
   – Спиртное действует. Возвращаются мои прежние ощущения, но гораздо хуже.
   Хонт обернулся.
   – Тогда ты обречен.
   Маскаллу, хотя он полностью осознавал присутствие своих спутников и ситуацию в целом, показалось, что на него давит какое-то черное, бесформенное, сверхъестественное существо, пытающееся его обнять. Его переполнял ужас, он сильно дрожал, однако не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Пот крупными каплями катился по лицу. Кошмар наяву длился долго, то надвигаясь, то отступая. Одно мгновение видение, казалось, вот-вот уйдет, а в следующее – оно почти обретало форму, что, как он знал, было бы его, Маскалла, смертью. Вдруг оно совсем исчезло – он был свободен. Свежий весенний ветерок овевал его лицо; он слышал неторопливое одинокое пение нежной пташки; ему показалось, что в душе его возникло нечто прекрасное. Такой сверкающей, заставляющей колотиться сердце радости он никогда не испытывал за всю свою жизнь! Это чувство тоже исчезло почти тотчас же.
   Сидя, он проводил рукой по глазам и тихо раскачивался, как человек, которому явился ангел.
   – Ты побелел, – сказал Корпан.
   – Что случилось?
   – Я сквозь муки прошел к любви, – просто ответил Маскалл. Он встал. Хонт хмуро смотрел на него.
   – Ты не опишешь этот переход?
   Маскалл ответил неторопливо и задумчиво:
   – Когда я был в Маттерплее, я видел, как тучи разряжаются и превращаются в разноцветных живых зверей. Точно так же мои черные хаотичные мучения только что, похоже, объединились и выплеснулись новым видом радости. Эта радость не была бы возможна без предшествующего кошмара. Это не случайно; природа так и хотела. В моем мозгу только что мелькнула истина… Вы, люди Личсторма, не заходите достаточно далеко. Вы останавливаетесь на муках, не осознавая, что это родовые муки.
   – Если это правда, ты великий первооткрыватель, – пробормотал Хонт.
   – Чем это ощущение отличается от обычной любви? – спрашивал Корпан.
   – В нем было все, что есть в любви, помноженное на безумство.
   Некоторое время Корпан щипал пальцами свой подбородок.