– А это зачем?
   Она не ответила. Подождав с минуту, она повторила зов. Теперь Маскалл увидел, как большая птица отделилась от вершины одной из скал и медленно плыла вниз, направляясь к ним. За ней следовали две других. Птицы летели чрезвычайно медленно и неуклюже.
   – Что это?
   Она вновь не ответила, но загадочно улыбнулась и уселась возле него. Вскоре он мог различить форму и цвет летящих чудовищ. Это были не птицы, а существа со змееподобным телом и десятью ногами, как у рептилий, которые заканчивались плавниками, выполнявшими роль крыльев. Тела были ярко-синими, а ноги и плавники желтыми. Они не торопясь летели прямо к ним, производя какое-то зловещее впечатление. Он различил длинный тонкий шип, торчащий из каждой головы.
   – Это шроки, – наконец объяснила Ошикс. – Если хочешь знать их намерения, я скажу. Закусить нами. Сначала они пронзят нас своими шипами, а потом их рты, на самом деле это присоски, высосут из нас всю кровь – до самой последней капельки; намерения самые серьезные. Это беззубые звери, и плоть не едят.
   – Поскольку ты демонстрируешь такое завидное самообладание, – сухо сказал Маскалл, – я делаю вывод, что особой опасности нет.
   Тем не менее он инстинктивно попытался встать и не смог. Какой-то необычный паралич приковал его к земле.
   – Ты пытаешься встать? – мягко осведомилась Ошикс.
   – Ну да, эти проклятые рептилии, похоже, пригвоздили меня к камню своей волей. Могу я спросить, преследовала ли ты какую-то конкретную цель, когда будила их?
   – Я уверяю тебя, Маскалл, что опасность вполне реальна. Вместо того, чтобы болтать и задавать вопросы, ты лучше бы попробовал сделать что-нибудь с помощью своей воли.
   – К сожалению, у меня, похоже, не осталось воли.
   Ошикс зашлась от смеха, который по-прежнему был грудным и красивым.
   – Ясно, что героического защитника из тебя не выйдет, Маскалл. Похоже, мне придется играть роль мужчины, а тебе – женщины. От твоего большого тела я ожидала чего-нибудь получше. Знаешь, мой муж шутя заставил бы этих существ поплясать в небе, прежде чем разделаться с ними. А теперь следи за мной. Двоих из них я убью; на третьем мы полетим домой. Которого мы оставим?
   Шроки продолжали свой медленный, вихляющий полет, направляясь к ним. Тела их были огромны. Они вызывали у Маскалла такое же отвращение, как насекомые. Он подсознательно понял, что раз они охотились с помощью своей воли, им не было необходимости двигаться быстро.
   – Выбирай которого хочешь, – коротко бросил он. – Мне они одинаково неприятны.
   – Тогда я выбираю лидера, поскольку это, видимо, самый энергичный зверь. Теперь смотри.
   Она встала во весь рост, и вдруг ее сорб блеснул пламенем. Маскалл почувствовал, как в его мозгу что-то щелкнуло. Его конечности вновь стали свободными. Два задних чудовища зашатались и один за другим головой вниз камнем понеслись к земле. Он провожал их взглядом, пока они не рухнули на землю и не застыли там недвижно. Лидер по-прежнему двигался к ним, но Маскалл с удивлением заметил, что характер его полета изменился, он больше не был угрожающим, а стал послушным и покорным.
   Ошикс направила его своей волей к берегу напротив их скалистого островка. Его огромное тело вытянулось там, ожидая ее распоряжений. Они незамедлительно пересекли реку.
   Маскалл рассмотрел шрока вблизи. Он был длиной футов тридцать, с ярко окрашенной, блестящей скользкой эластичной кожей; грива черных волос покрывала длинную шею. Морда была ужасной и неестественной, с плотоядными глазами, устрашающим шипом и отверстием для сосания крови. На его спине и хвосте росли обычные плавники.
   – У тебя удобное сиденье? – спросила Ошикс, похлопывая это существо по боку. – Поскольку мне придется править, дай я запрыгну первой.
   Она подобрала платье, взобралась наверх и уселась верхом на зверя сразу позади гривы, уцепившись за нее. Между Ошикс и плавником оставалось как раз место для Маскалла. Двумя наружными руками он вцепился в бока зверя, а третья оказалась прижатой к спине Ошикс и для уверенности ему пришлось обнять Ошикс за талию.
   Сделав это, он понял, что его провели, и эта поездка задумывалась с одной-единственной целью – воспламенить в нем желание.
   У третьей руки было свое назначение, о котором он до сих пор не подозревал. Это был развитый магн, но передаваемый им поток любви не казался чистым и возвышенным – он был кипящим, страстным и мучительным. Он сжал зубы и молчал, но Ошикс не для того замыслила это приключение, чтобы оставаться в неведении относительно его чувств. Она оглянулась, сияя торжествующей улыбкой.
   – Поездка займет некоторое время: так что держись крепко! – Голос ее был мягок, как флейта, но немного зловещ.
   Маскалл через силу улыбнулся и ничего не сказал. Он не осмеливался убрать руку.
   Шрок поднялся на ноги, дернулся вперед и медленно и неуклюже поднялся в воздух. Они поплыли вверх к разноцветным скалам. Качающееся, дергающееся движение вызывало тошноту; прикосновение слизистой кожи твари было отвратительным. Однако Маскалл, сидевший с закрытыми глазами, прижавшись к Ошикс, все это ощущал лишь мимоходом. Все его сознание было занято ощущением, что он обнимает прекрасную женщину, и плоть ее откликается на его прикосновение, как чудесная арфа.
   Они взбирались выше и выше. Он открыл глаза и рискнул посмотреть вокруг. К этому времени они уже поравнялись с вершиной передового бастиона скал. Взгляду предстал дикий архипелаг островов с зубчатыми контурами, поднимавшихся из воздушного моря. Эти острова были вершинами гор; или, вернее, местность представляла собой высокое плоскогорье, изрезанное узкими и, по-видимому, бездонными трещинами. Эти трещины иногда напоминали каналы, иногда озера, а иногда просто провалы в земле. Вертикальные бока островов – то есть верхних видимых частей бесчисленных торчащих скал – представляли собой яркий голый камень; но верхушки покрывало сплетение дикой растительности. Со спины шрока можно было разобрать лишь деревья повыше. Формы их различались и не выглядели древними; они были тонкими и раскачивались, но изящными не казались; они выглядели прочными, гибкими и грубыми.
   Изучая пейзаж, Маскалл забыл об Ошикс и своей страсти. Нахлынули другие странные чувства. Стояло яркое радостное утро, пекло солнце, по небу плыли быстро меняющиеся облака, внизу лежала пестрая, дикая и безлюдная земля. И все же он не испытывал эстетических ощущений – он не чувствовал ничего, кроме сильной тяги к действию и обладанию. На что бы он ни взглянул, ему тут же хотелось познакомиться с этим поближе. Атмосфера этого места казалась не свободной, а липкой; притяжение и отталкивание были ее составными элементами. Помимо этого желания сыграть личную роль во всем происходящем вокруг него и внизу, зрелище не имело для него иного смысла.
   Он был так поглощен, что его рука немного ослабила хватку. Ошикс оглянулась и посмотрела на него. Удовлетворило ли ее увиденное или нет, но она издала негромкий смешок, похожий на странный аккорд.
   – Так быстро вновь охладел, Маскалл?
   – Чего ты хочешь? – спросил он рассеянно, все еще глядя вниз. – Удивительно, как меня тянет ко всему этому.
   – Хочешь, чтобы я тебя держала?
   – Хочу спуститься.
   – О, нам еще предстоит дальний путь… Значит, ты действительно чувствуешь себя другим?
   – Другим по сравнению с чем? О чем ты говоришь? – произнес Маскалл, еще погруженный в свои мысли.
   Ошикс вновь рассмеялась.
   – Было бы странно, если бы нам не удалось сделать из тебя мужчину, материал-то великолепный.
   Затем она вновь повернулась спиной.
   Воздушные острова отличались от островов на воде и еще в одном. Они располагались не на плоской поверхности, а по мере продвижения путешественников поднимались все выше, как последовательность неровных террас. До сих пор шрок летел довольно высоко над землей, но теперь, когда перед ними возник новый ряд возвышающихся скал, Ошикс не подняла зверя вверх, а ввела его в узкий каньон, рассекавший горы наподобие канала. Тут же они погрузились в глубокую тень. Ширина канала не превышала тридцати футов; стены с обеих сторон тянулись вверх на много сот футов. Было холодно, как в леднике. Маскалл попытался взглядом проникнуть в глубь бездны, но увидел лишь черный мрак.
   – Что на дне? – спросил он.
   – Твоя смерть, если ты к ней стремишься.
   – Это понятно. Я имею в виду, есть ли там внизу какая-нибудь жизнь?
   – Не доводилось об этом слышать, – сказала Ошикс, – но, конечно, все возможно.
   – По-моему, очень похоже, что жизнь там есть, – задумчиво ответил он.
   Ее иронический смех зазвучал в темноте.
   – Нам что, нужно спуститься и посмотреть?
   – Ты находишь это смешным?
   – Нет, не это. Я нахожу смешным большого бородатого чужестранца, который так сильно интересуется всем, кроме самого себя.
   Тут Маскалл тоже рассмеялся.
   – Я оказался единственной вещью на Тормансе, которая мне не в новинку.
   – Да, но я тебе в новинку.
   Канал шел зигзагом через толщу горы, и они все время постепенно поднимались.
   – По крайней мере, мне не приходилось слышать ничего похожего на твой голос, – сказал Маскалл, который, поскольку смотреть больше было не на что, наконец созрел для беседы.
   – А что такое с моим голосом?
   – Это все, что я сейчас могу в тебе выделить; поэтому я упомянул о нем.
   – Разве он невнятен – разве я говорю неразборчиво?
   – О, он достаточно внятен, но – он не соответствует.
   – Не соответствует?
   – Я не буду больше объяснять, – сказал Маскалл, – но говоришь ты или смеешься, твой голос пока что самый прекрасный и странный инструмент, который я когда-либо слышал. И все же, я повторяю, он не соответствует.
   – Ты имеешь в виду, что ему не соответствует моя сущность.
   Он как раз обдумывал ответ, когда их разговор прервался мощным и устрашающим, хотя и не очень громким звуком, поднимавшимся из пропасти прямо под ними. Это был низкий, скрежещущий, рокочущий грохот.
   – Под нами поднимается земля! – закричала Ошикс.
   – Мы выберемся?
   Она не ответила, но направила шрока вверх под таким крутым углом, что они с трудом удерживались на своих местах. Они слышали и почти ощущали, как дно каньона, поднимаемое какой-то могучей подземной силой, несется вслед за ними, будто гигантский обвал, движущийся в обратную сторону. Скалы трескались, и их обломки начали рушиться. Воздух наполнился сотнями ужасных звуков, с каждой секундой становившихся громче и громче – все раскалывалось, шипело, трескалось, скрежетало, гудело, взрывалось, грохотало. Когда им оставалось до вершины еще около пятидесяти футов, под ними появилось нечто похожее на темное неясное море из почвы и обломков скал, которые быстро поднимались с неодолимой мощью и устрашающим шумом. На протяжении двухсот ярдов впереди и позади них канал заполнился. Казалось, поднялись миллионы тонн земли и камня. Поднимающиеся обломки настигли набиравшего высоту шрока. В этот момент зверь и наездники испытали весь ужас землетрясения – их с силой перевернуло и швырнуло наземь среди камней и грязи. Кругом стоял грохот, неустойчивость, движение, хаос.
   Прежде чем они смогли осознать свое положение, они оказались на солнце. Поднятие еще продолжалось. Еще за одну-две минуты дно ущелья образовало новую гору футов на сто, а то и больше, выше, чем старая. Затем его движение резко прекратилось. Весь шум, как по волшебству, стих, ни один камешек не двигался. Ошикс и Маскалл поднялись и осмотрели свои раны и ушибы. Шрок лежал на боку, тяжело дыша, и потел от страха.
   – Скверное дело, – сказал Маскалл, отряхивая грязь. Ошикс уголком своей одежды пыталась остановить кровь из раны на подбородке.
   – Могло быть гораздо хуже… Я имею в виду, что подниматься вверх достаточно плохо, но падать вниз – это смерть, а это случается столь же часто.
   – Что заставляет вас жить в такой стране?
   – Я не знаю, Маскалл. Полагаю, привычка. Я часто подумывала о том, чтобы убраться отсюда.
   – Тебе многое следует простить за то, что тебе пришлось провести жизнь в подобном месте, где, видимо, ни минуты не чувствуешь себя в безопасности.
   – Ты понемногу научишься, – ответила она, улыбаясь. Она жестко посмотрела на чудовище, и шрок тяжело встал на ноги.
   – Забирайся снова, Маскалл! – скомандовала она, вскарабкавшись обратно на свое место. – Нам нельзя особенно терять время.
   Он подчинился. Они возобновили свой прерванный полет на этот раз над горами, на солнце. Маскалл погрузился в свои мысли. Странная атмосфера этой страны продолжала впитываться в его мозг. Воля его стала тревожной и беспокойной, само сидение в бездеятельности было мукой. Он едва выдерживал это ничегонеделание.
   – Какой ты скрытный, Маскалл! – спокойно сказала Ошикс, не поворачивая головы.
   – О чем ты – что ты имеешь в виду?
   – О, я отлично знаю, что в тебе происходит. Теперь, я думаю, самое время спросить тебя – что, дружбы по-прежнему достаточно?
   – О, не спрашивай ни о чем, – огрызнулся Маскалл. – У меняв голове и так слишком много проблем. Я хотел бы решить хоть некоторые из них.
   И с каменным выражением лица он обратил свое внимание на окружающий пейзаж. Взмахивая крыльями, зверь двигался к поражавшей странной формой горе. Она выглядела как громадная естественная четырехгранная пирамида, поднимавшаяся огромными террасами и заканчивавшаяся широкой плоской вершиной, покрытой чем-то похожим на зеленый снег.
   – Что это за гора? – спросил он.
   – Дискурн. Самая высокая вершина Ифдона.
   – Мы направляемся туда?
   – Зачем нам туда? Но если бы ты собрался идти дальше, тебе стоило бы совершить визит на вершину. С нее видна вся местность до самого Топящего моря и острова Свейлона и еще дальше. С нее также виден Альпейн.
   – Это зрелище я собираюсь увидеть прежде, чем умру.
   – Правда, Маскалл? – Она обернулась и взяла его за запястье. – Оставайся со мной, и когда-нибудь мы сходим на Дискурн вместе.
   Он проворчал что-то неразборчивое.
   В стране, лежавшей под ними, не было никаких признаков существования человека. Маскалл по-прежнему угрюмо разглядывал ее, как вдруг небольшой участок леса с множеством деревьев и скал, чуть впереди них, со страшным грохотом опустился и рухнул в невидимую пропасть. На месте твердой земли зияла бездна с ровными краями. Он подпрыгнул в шоке. Какой ужас!
   Ошикс происшедшее не взволновало.
   – Да, жизнь здесь должна быть абсолютно невыносима, – продолжал он, немного придя в себя. – Нужно иметь стальные нервы… Неужели нет способа предвидеть подобную катастрофу?
   – Ну, иначе нас наверное уже не было бы в живых, – хладнокровно ответила Ошикс. – Мы в этом более-менее разбираемся, но все равно нас часто застигает врасплох.
   – Хорошо бы, ты научила меня таким признакам.
   – Нам нужно с тобой многое обговорить. В том числе, я думаю, и то, оставаться ли нам вообще в этой стране… Но сначала давай доберемся до дома.
   – Далеко до него теперь?
   – Он прямо перед тобой, – указала пальцем Ошикс. – Ты можешь видеть его.
   Он проследил, куда указывает палец, и, задав еще несколько вопросов, различил место, на которое она указывала. Примерно в двух милях от них находился широкий полуостров. Три его стороны отвесно поднимались из воздушного озера, дна которого не было видно; четвертая узким перешейком соединялась с сушей. Его обильно покрывала яркая растительность, хорошо различимая в прозрачной атмосфере. Одинокое высокое дерево, возвышающееся в центре полуострова, значительно превосходило по размеру все остальные; оно было развесистым, тенистым, с листьями цвета морской волны.
   – Интересно, там ли Кримтифон, – заметила Ошикс. – Я действительно вижу две фигуры или мне кажется?
   – Я тоже что-то вижу, – сказал Маскалл.
   Через двадцать минут они оказались прямо над полуостровом на высоте примерно пятьдесят футов. Шрок сбавил скорость и опустился на землю у самого входа на перешеек. Они сошли вниз – бедра Маскалла ныли.
   – Что мы сделаем с чудовищем? – спросила Ошикс. И, не ожидая предложений, похлопала ладонью по отвратительной морде. – Лети домой! Как-нибудь в другой раз ты можешь мне понадобиться.
   Он бессмысленно хрюкнул, вновь встал на ноги и, разбежавшись, неуклюже поднялся в воздух и зашлепал прочь в том направлении, откуда они прилетели. Они проводили его взглядом, затем Ошикс ступила на перешеек; Маскалл последовал за ней.
   Белые лучи Бранчспелла палили нещадно. Облака понемногу исчезали с неба, а ветер совершенно стих. Земля буйно пестрела ярко окрашенными папоротниками, кустарниками и травами. Сквозь них то тут, то там проглядывала золотистая известковая почва, а временами – сверкающий белым металлическим блеском валун. Все выглядело необычным и первобытным. Наконец-то Маскалл шел по загадочному Ифдон-Маресту, вызывавшему в нем на расстоянии такие странные ощущения… Теперь же он совершенно не испытывал ни удивления, ни любопытства, лишь желание встретить людей – столь сильной стала его воля. Ему не терпелось проверить свои силы на таких же людях, все остальное казалось ему неважным.
   На полуострове стояла прохлада. Он представлял собой большие заросли, площадью около двух акров. Посреди сплетения небольших деревьев и подлеска открывалось более свободное пространство – видимо, корни гигантского дерева, растущего в центре, погубили всю меньшую растительность вокруг себя. Возле самого дерева искрился небольшой бьющий ключом источник с красно-бурой водой. Обрывы, со всех сторон заросшие колючими кустарниками, цветами и ползучими растениями, создавали в этом месте атмосферу дикой и очаровательной уединенности – тут мог бы жить мифологический горный бог.
   Но беспокойный взгляд Маскалла остановился на двух мужчинах.
   Один из них полулежал в манере пирующих древних греков на высоком ложе из мха, усеянном цветами; опираясь на руку, он со спокойным наслаждением ел что-то наподобие сливы. Куча таких слив лежала на ложе возле него. Широко раскинутые ветви дерева полностью укрывали его от солнца. Его маленькую мальчишескую фигуру покрывала грубая шкура, оставлявшая обнаженными руки и ноги. По лицу Маскалл не мог определить, был ли он мальчиком или взрослым. Гладкие мягкие детские черты лица хранили выражение ангельского спокойствия; но фиолетовый верхний глаз смотрел зрело и мрачно. Кожа его имела цвет желтой слоновой кости. Длинные вьющиеся волосы гармонировали с сорбом – они были фиолетовыми. Перед ним, в нескольких футах, стоял второй человек. Он был невысоким, мускулистым, с широким бородатым и довольно обычным лицом, но в его внешности было нечто, внушающее страх. Черты его лица искажало выражение затаенной боли, отчаяния и ужаса.
   Ошикс, не останавливаясь, легко и лениво вошла в тень дерева и остановилась на некотором расстоянии от ложа.
   – Мы наткнулись на поднятие, – заметила она небрежно, глядя на юношу.
   Он взглянул на нее, но ничего не сказал.
   – Как поживает твой человек-саженец? – спросила она деланным, но очень красивым тоном. В ожидании ответа она уселась на землю, изящно подвернув под себя ноги, и одернула подол. Маскалл продолжал стоять возле нее, скрестив руки.
   Мгновение стояла тишина.
   – Почему ты не отвечаешь свой повелительнице, Сейтур? – спокойным дискантом произнес мальчик, возлежавший на ложе.
   Не меняя выражения лица, человек, к которому обращались, сдавленным голосом ответил:
   – Я хорошо поживаю, Ошикс. На моих ногах уже почки. Завтра я надеюсь пустить корни.
   Маскалл почувствовал, как внутри него поднимается буря. Он был абсолютно уверен, что, хотя произносил эти слова Сейтур, но диктовал их мальчик.
   – Он говорит сущую правду, – заметил последний. – Завтра корни достигнут земли и через несколько дней должны хорошо укорениться. Затем я примусь за то, чтобы превратить его руки в ветви, а пальцы в листья. Дольше займет превращение его головы в верхушку, но я все же надеюсь – на самом деле я могу почти пообещать – что через месяц ты и я, Ошикс, будем наслаждаться плодами, сорванными с этого нового замечательного дерева. Я люблю эти природные эксперименты, – заключил он, протягивая руку за следующей сливой. – Они меня захватывают.
   – Должно быть, это шутка, – сказал Маскалл, делая шаг вперед.
   Юноша невозмутимо взглянул на него и ничего не ответил, но Маскалл почувствовал, как будто железная рука, упершись в горло, отбросила его назад.
   – Утренняя работа уже завершена, Сейтур. Приходи вновь после блодсомбра. С завтрашнего дня ты, я думаю, останешься здесь навсегда, так что тебе пора приниматься за работу, чтобы расчистить участок земли для своих корней. И не забывай – какими бы свежими и очаровательными ни казались тебе сейчас эти растения, в будущем они станут твоими смертельными соперниками и врагами. Теперь можешь идти.
   Человек болезненно заковылял прочь через перешеек и исчез из вида. Ошикс зевнула.
   Маскалл пробивался вперед, как сквозь стену.
   – Ты шутишь или ты дьявол?
   – Я Кримтифон. Я никогда не шучу. А за то, что ты меня обозвал, я придумаю для тебя новое наказание.
   Поединок воль начался без церемоний. Ошикс встала, потянулась, демонстрируя свои красивые руки, улыбнулась и приготовилась наблюдать за битвой между своим старым любовником и новым. Кримтифон тоже улыбнулся, протянул руку за следующим плодом, но съесть его не успел. Маскалл потерял самообладание и кинулся на мальчика, задыхаясь от бешенства – борода его тряслась, лицо побагровело. Сообразив, с кем он имеет дело, Кримтифон перестал улыбаться, соскользнул с ложа, и сорб его сверкнул злобно и ужасно. Маскалл пошатнулся. Собрав всю силу воли, он продолжал двигаться вперед лишь за счет своего веса. Мальчик пронзительно завопил и забежал за ложе, пытаясь ускользнуть… Его сопротивление неожиданно прекратилось. Маскалл качнулся вперед, удержал равновесие, а затем перепрыгнул прямо через большую кучу мха, чтобы настичь своего противника. Он повалился на юношу всем своим весом. Схватив его за горло, Маскалл повернул его голову на полный оборот, сломав шею. Кримтифон умер мгновенно.
   Труп лежал под деревом лицом вверх. Маскалл внимательно смотрел на него, с ужасом и изумлением. В момент смерти в лице Кримтифона произошла пугающая и даже шокирующая перемена. Его собственные черты полностью исчезли, уступив место вульгарной ухмыляющейся ничего не выражающей маске.
   Маскаллу не пришлось долго рыться в памяти, чтобы вспомнить, где он видел аналогичное выражение. Оно полностью совпадало с выражением на лице призрака на сеансе, после того как над ним потрудился Крэг.

10. ТАЙДОМИН

   Ошикс беззаботно уселась на кучу мха и начала есть сливы.
   – Вот видишь, Маскалл, тебе пришлось его убить, – сказала она весьма насмешливо.
   Он отошел от трупа и взглянул на нее – он еще тяжело дышал и лицо его было красным.
   – Это не предмет для шуток. А тебе в первую очередь следовало бы помолчать.
   – Почему?
   – Потому что он был твоим мужем.
   – Ты думаешь, я должна проявлять скорбь – тогда как я ее не чувствую.
   – Не притворяйся, женщина!
   Ошикс улыбнулась.
   – По тебе можно подумать, что ты обвиняешь меня в каком-то преступлении.
   Маскалл буквально запыхтел при этих словах.
   – Что ты живешь с мерзавцем – ты живешь в объятиях отвратительного чудовища – а потом…
   – О, теперь я поняла, – сказала она абсолютно отрешенным тоном.
   – Я рад.
   – Но, Маскалл, – продолжала она после паузы, – а кто тебе дал право командовать мной? Разве я себе не хозяйка?
   Он посмотрел на нее с отвращением, но ничего не сказал. Вновь наступило долгое молчание.
   – Я его никогда не любила, – наконец сказала Ошикс, гладя в землю.
   – Тогда все еще хуже.
   – Что все это значит – чего ты хочешь?
   – От тебя ничего – абсолютно ничего – слава Богу!
   Она грубо рассмеялась.
   – Ты приходишь сюда со своими чуждыми предрассудками и хочешь, чтобы мы все перед ними преклонялись.
   – Какими предрассудками?
   – Лишь потому, что развлечения Кримтифона для тебя чужды, ты его убиваешь – и ты хотел бы убить меня.
   – Развлечения! Это дьявольская жестокость.
   – О, ты сентиментален! – презрительно бросила Ошикс. – К чему создавать столько шума из-за того человека? Жизнь во всем мире есть жизнь, и одна ее форма столь же хороша, как другая. Из него всего лишь сделали бы дерево, такое же, как миллионы других деревьев. Раз их устраивает такая жизнь, почему бы она не устроила его?
   – И это мораль Ифдона?
   Ошикс начала злиться.
   – Это у тебя какие-то странные представления. Ты восторгаешься красотой цветов и деревьев – считаешь их божественными. Но едва речь заходит о том, чтобы вместить в себя эту божественность, свежесть, чистоту, очаровательную прелесть, как это немедленно становится жестокой и безнравственной деградацией. По-моему, здесь какая-то странная загадка.
   – Ошикс, ты прекрасное, бессердечное дикое животное – и ничего больше. Если бы ты не была женщиной…
   – Ну, давай послушаем, что случилось бы, если бы я не была женщиной.
   Маскалл кусал ногти.
   – Неважно. Я не могу до тебя дотронуться – хотя, несомненно, ты ни на волос не отличаешься от своего мальчика-мужа. Можешь поблагодарить за это мои «чуждые предрассудки»… Прощай!