Страница:
– Какие у тебя основания считать, что этот так называемый второй мир не содержится в первом?
– Они противоречат друг другу. Природный человек живет для себя; любящий живет для других.
– Может, и так. В этом немало мистики. Но продолжай – кто такой Тайр?
– Длина и ширина вместе, без высоты, образуют плоскость. Жизнь и любовь без чувства создают неглубокие, поверхностные натуры. Чувство это потребность людей тянуться к своему творцу.
– Ты имеешь в виду молитву и обряды.
– Я имею в виду близость с Тайром. Это чувство не найдешь ни в первом, ни во втором мире, значит, это третий мир. Точно так же как высота это линия между объектом и субъектом, чувство это линия между Тайром и человеком.
– Но кто он, сам Тайр?
– Тайр это потусторонний мир.
– Я все-таки не понимаю, – сказал Маскалл. – Ты веришь в трех разных богов, или это просто три взгляда на одного Бога?
– Есть три бога, потому что они взаимно антагонистичны. И все же они каким-то образом объединены.
Маскалл немного подумал.
– Как ты пришел к этим заключениям?
– Никакие иные в Триле невозможны, Маскалл.
– Почему в Триле – что тут особенного?
– Я вскоре покажу тебе.
Еще больше мили они шли в молчании, и Маскалл обдумывал сказанное. Когда они подошли к первым деревьям, росшим по берегам небольшой прозрачной речушки, Корпан остановился.
– Эта повязка на лбу тебе давно уже не нужна, – заметил он.
Маскалл снял ее и обнаружил, что лоб у него гладкий, без наростов, чего еще никогда не было со времени прибытия на Торманс.
– Как это получилось – и откуда ты это узнал?
– Это были органы Фейсни. Они исчезли точно так же, как тело фейна.
Маскалл продолжал тереть лоб.
– Без них я в большей степени чувствую себя человеком. Но почему это никак не подействовало на все остальное мое тело?
– Потому что его живая сущность содержит элемент Тайра.
– Зачем мы тут остановились?
Корпан отломил кончик одного из воздушных корней дерева и предложил Маскаллу.
– Съешь это.
– В пищу или для чего-то другого?
– Пища для тела и души.
Маскалл впился зубами в белый жесткий корень, потек белый сок. Он был безвкусным, но съев его, Маскалл ощутил изменение восприятия. Пейзаж, не изменив освещения или очертаний, стал заметно более суровым и впечатляющим. Взглянув на Корпана, Маскалл испытал благоговейный страх, но недоумение по-прежнему сохранялось в его глазах.
– Ты проводишь здесь все время, Корпан?
– Иногда я выхожу наверх, но нечасто.
– Что привязывает тебя к этому мрачному миру?
– Поиск Тайра.
– Значит, это еще поиск?
– Пойдем дальше.
Когда они возобновили свой путь по слабо освещенной, постепенно поднимающейся равнине, их беседа приобрела еще более серьезный характер, чем раньше.
– Хотя я родился не здесь, – продолжал Корпан, – я прожил тут двадцать пять лет, и все это время, я надеюсь, приближался к Тайру. Но тут есть одна особенность – первые шаги приносят больше плодов и более многообещающи, чем последующие. Чем дольше человек ищет Тайра, тем более тот, похоже, уклоняется от встречи. Сначала его чувствуешь и знаешь, иногда в виде фигуры, иногда в виде голоса, иногда в виде переполняющего чувства. Позднее все в душе сухо, темно и грубо. Тогда думаешь, что до Тайра миллион миль.
– Как ты это объясняешь?
– Может быть, чем все темнее, тем он ближе, Маскалл.
– Но это тебя тревожит?
– Дни мои проходят в муке.
– Тем не менее ты по-прежнему упорствуешь? Этот дневной мрак не может быть наивысшим состоянием?
– На мои вопросы ответят.
Наступило молчание.
– Что ты намереваешься мне показать? – спросил Маскалл.
– Скоро места станут более дикими. Я веду тебя к Трем Статуям, высеченным и воздвигнутым людьми более ранней расы. Там мы помолимся.
– А что потом?
– Если ты искренен, ты увидишь то, что забыть будет непросто.
Они шли слегка вверх по подобию котловины между двумя одинаковыми пологими возвышенностями. Теперь котловина углубилась, а холмы по обеим сторонам стали круче. Они находились в идущей вверх долине, и поскольку она поворачивала то в одну, то в другую сторону, местность была закрыта от их взора. Они подошли к маленькому роднику, бьющему из земли. Он давал начало тоненькому ручейку, отличавшемуся от всех остальных ручьев тем, что он тек ВВЕРХ по долине, а не ВНИЗ. Вскоре к нему присоединились другие маленькие ручейки, так что он превратился в приличных размеров ручей. Маскалл все смотрел на него и морщил лоб.
– Похоже, у природы тут другие законы?
– Ничто не может здесь существовать, что не является соединением этих трех миров.
– И все же вода куда-то течет.
– Я не могу это объяснить, но в ней три сущности.
– Разве нет такого понятия, как чистая материя Тайра?
– Тайр не может существовать без Эмфьюза, а Эмфьюз не может существовать без Фейсни.
Маскалл обдумывал это несколько минут.
– Так и должно быть, – сказал он наконец. – Без жизни не может быть любви, а без любви не может быть религиозного чувства.
Вершины холмов, образующих долину, вскоре достигли такой высоты, что в здешнем полусвете их нельзя было различить. Боковые склоны стали крутыми и неровными, а дно долины с каждым шагом становилось все уже. Не было видно ни единого живого организма. Все казалось неестественным и наводило на мысли о могиле. Маскалл сказал:
– Я чувствую себя так, будто я умер и иду по иному пути.
– Я по-прежнему не знаю, что ты тут делаешь, – ответил Корпан.
– Почему я должен делать из этого тайну? Я пришел, чтобы найти Суртура.
– Я слышал это имя, но при каких обстоятельствах?
– Ты забыл?
Корпан шел, вперив взгляд в землю, явно озабоченный.
– КТО этот Суртур?
Маскалл покачал головой и ничего не сказал. Вскоре после этого долина сузилась настолько, что два человека, касающиеся пальцами друг друга посреди нее, могли положить другие руки на каменные стены по бокам. Она угрожала закончиться тупиком, но как раз тогда, когда дорога казалась наименее обещающей, и они со всех сторон были заперты скалами, невидимый дотоле поворот неожиданно вывел их на открытое место. Они вышли через обычную расщелину в гряде скал.
Огромный естественный коридор проходил перпендикулярно пути, которым они пришли; оба конца через несколько сот ярдов скрывались во мраке. Прямо посреди этого коридора шла пропасть с отвесными краями; ширина ее менялась от тридцати до ста футов, а дна не было видно. По обеим сторонам пропасти, напротив друг друга, находились каменные площадки шириной около двадцати футов; они также шли в обоих направлениях, насколько мог видеть глаз. Маскалл и Корпан вышли на одну из этих площадок. Карниз напротив был на несколько футов выше, чем тот, на котором они стояли. Позади площадок шли высоченные неприступные скалы, верхушки которых разглядеть не было возможности.
Ручей, вместе с ними вышедший сквозь щель, продолжал течь прямо, но вместо того, чтобы водопадом низвергаться с края пропасти, он шел от края до края наподобие жидкого моста. Затем он исчезал в расщелине скалы на противоположной стороне.
Маскалла, однако, гораздо более, чем это неестественное явление, изумило отсутствие теней, которое здесь бросалось в глаза еще больше, чем на равнине. От этого все место выглядело призрачным.
Корпан, не задерживаясь, двинулся вдоль карниза налево. Примерно через милю пропасть расширилась до двухсот футов. На противоположном карнизе высились три большие скалы, напоминавшие трех великанов, недвижно стоящих бок обок на самом краю обрыва. Корпан и Маскалл подошли ближе, и тут Маскалл увидел, что это статуи. Каждая имела высоту футов тридцать, изготовлены они были крайне грубо. Они представляли собой обнаженных мужчин, но тела и конечности были вытесаны лишь намеком – внимание уделялось лишь лицам, да и те были изваяны лишь в общих чертах. Над ними, без сомнения, трудились первобытные скульпторы. Статуи стояли вертикально со сведенными коленями и свисавшими по бокам руками. Все три были абсолютно одинаковы.
Когда они оказались напротив, Корпан остановился.
– Это изображение твоих трех богов? – спросил Маскалл, напуганный этим зрелищем, несмотря на природную смелость.
– Не задавай вопросов, а преклони колени, – ответил Корпан.
Он опустился на колени, но Маскалл остался стоять.
Корпан закрыл глаза рукой и молча молился. Через несколько минут свет стал заметно слабее. Тут Маскалл тоже встал на колени, но продолжал смотреть.
Становилось все темнее и темнее, пока все не стало походить на абсолютную ночь. Больше не существовало зрения и звуков; Маскалл был наедине со своим духом.
Затем один из трех колоссов постепенно вновь стал виден. Но это была уже не статуя, а живое существо. Из черной пустоты возникла гигантская голова и грудь, освещенные мистическим розоватым свечением, наподобие горного пика, купающегося в свете восходящего солнца. Когда свет усилился, Маскалл увидел, что тело прозрачно, и сияние идет изнутри. Конечности призрака окутывал туман.
Вскоре черты лица выступили явственно. На Маскалла смотрел безбородый двадцатилетний юноша с красотой девушки и бесстрашием мужчины; он насмешливо, загадочно улыбался. Маскалла охватил незнакомый таинственный трепет, смесь боли и экстаза, как у человека, пробудившегося посреди зимы от глубокого сна и увидевшего мерцающие, мрачные, нежные краски восхода. Видение улыбалось, не двигаясь, и смотрело куда-то позади Маскалла. Маскалла охватила дрожь от восторга и многих других эмоций. Он смотрел, и его поэтическая чувствительность обретала такой нервный и неописуемый характер, что он более не мог ее выносить и расплакался. Когда он вновь поднял глаза, образ почти исчез, и еще через несколько мгновений погрузился в полный мрак.
Вскоре появилась вторая статуя. Она тоже трансформировала в живую фигуру, но Маскалл не мог различить деталей лица и тела из-за яркого света, исходившего от них. Этот свет, бывший вначале бледно-золотым, стал пылающим золотым огнем. Он осветил весь подземный пейзаж. Каменные карнизы, скалы, он сам с Корпаном, коленопреклоненные, две несветящиеся статуи – все предстало, как в свете солнечного дня, с черными, четко очерченными тенями. Свет нес с собой жар, но необычный жар. Маскалл не чувствовал какого-либо увеличения температуры, но ощущал, что его сердце плавится до женской мягкости. Его мужское высокомерие и самовлюбленность незаметно ушли прочь; его личность, казалось, исчезла. Но осталась не свобода духа или беззаботность, а страстное, почти дикое состояние сожаления и страдания. Он ощущал мучительное желание СЛУЖИТЬ. Оно происходило от жара статуи и не имело конкретного объекта. Он беспокойно огляделся и задержал взгляд на Корпане. Положив руку ему на плечо, Маскалл прервал его молитву.
– Ты должен знать, что я чувствую, Корпан.
Корпан мягко улыбнулся ему, но ничего не ответил.
– Мне теперь наплевать на мои дела. Чем я могу помочь тебе?
– Тем лучше для тебя, Маскалл, что ты так быстро откликнулся на невидимые миры.
Едва он закончил говорить, фигура начала исчезать, а свет гаснуть. Ощущения Маскалла медленно слабели, но, лишь оказавшись в полной темноте, он вновь мог владеть собой. Тут он устыдился своего мальчишеского порыва энтузиазма и с сожалением подумал, что в его характере, наверное, есть нечто ненормальное. Он поднялся на ноги.
Едва он встал, меньше чем в ярде от его уха раздался мужской голос. Он был немногим громче шепота, но Маскалл различил, что это не голос Корпана. Он слушал, не в силах удержаться от физической дрожи.
– Маскалл, ты умрешь, – сказал невидимый собеседник.
– Кто говорит?
– У тебя осталось лишь несколько часов жизни. Не трать понапрасну времени.
Маскалл не мог проронить ни слова.
– Ты презрел жизнь, – продолжал негромкий голос. – Ты что, действительно воображаешь, что этот могучий мир не имеет смысла, и что жизнь это шутка?
– Что я должен делать?
– Покайся в своих убийствах, не совершай новых, воздай должное…
Голос затих. Маскалл молча ждал, что он заговорит снова. Однако все было тихо, собеседник, похоже, удалился. Сверхъестественный ужас охватил Маскалла; он впал в какую-то каталепсию.
В это мгновение он увидел, что одна из статуй ГАСНЕТ, переходя от бледно-белого свечения во тьму. Раньше он не видел, как она светилась.
Еще через несколько минут вернулось обычное для этих мест освещение. Корпан встал и, встряхнув, вывел Маскалла из транса.
Маскалл огляделся вокруг, но не увидел никого третьего.
– Чья статуя была последней? – резко спросил он.
– Тайра.
– Ты слышал мой разговор?
– Я слышал твой голос, больше ничей.
– Мне только что предсказали смерть, так что я думаю, жить мне осталось недолго. Лихолфей пророчил то же самое.
Корпан покачал головой.
– Какую ценность имеет для тебя жизнь? – спросил он.
– Очень малую. Но все равно это страшно.
– Твоя смерть?
– Нет, это предупреждение.
Они замолчали. Ударила глубокая тишина. Казалось, никто из двоих не знал, что делать дальше или куда идти. Затем они оба услышали удары барабана. Они звучали медленно, решительно и впечатляюще, далеко и негромко, но на фоне тишины очень заметно. Казалось, они исходили из какой-то точки слева от того места, где они стояли, но на том же каменном карнизе. Сердце Маскалла быстро забилось.
– Что это может быть за звук? – спросил Корпан, вглядываясь в темноту.
– Это Суртур.
– Опять. Кто этот Суртур?
Маскалл вцепился в его руку, призывая к молчанию. Странное сияние появилось в воздухе там, откуда шел звук барабана. Оно усиливалось и постепенно охватило все вокруг. Все виделось теперь не в свете Тайра, а в этом новом свете. Он не отбрасывал теней.
Ноздри Корпана раздулись, осанка стала гордой.
– Что это за свет?
– Это свет Маспела.
Они оба непроизвольно взглянули на три статуи. В этом странном сиянии статуи изменились. На лице каждой фигуры появилась отвратительная и ужасная гримаса Кристалмена.
Корпан вскрикнул и закрыл глаза рукой.
– Что это может означать? – спросил он спустя минуту.
– Это должно означать, что жизнь порочна, и ее творец тоже, неважно, одна личность или три.
Корпан взглянул снова, как человек, пытающийся привыкнуть к ослепительному свету.
– Как можно в это поверить?
– Ты должен, – ответил Маскалл. – Ты всегда служил наивысшему и должен продолжать поступать так. Просто оказалось, что Тайр не является наивысшим.
В лицо Корпана бросилась какая-то грубая злость.
– Жизнь явно ложна – я всю жизнь искал Тайра, а теперь нашел – вот это.
– Тебе не в чем себя упрекнуть. У Кристалмена была вечность, чтобы совершенствоваться в хитрости, неудивительно, что человек даже с самыми лучшими намерениями не может видеть правильно. Что ты решил делать?
– Звук барабана, похоже, удаляется. Ты пойдешь за ним, Маскалл?
– Да.
– Но куда он нас приведет?
– Возможно, совсем выведет из Трила.
– Он звучит для меня реальнее реальности, – сказал Корпан. – Скажи, кто такой Суртур?
– Говорят, мир Суртура, или Маспел, это оригинал, искаженной копией которого является этот мир. Кристалмен это жизнь, а Суртур это нечто иное, чем жизнь.
– Откуда ты это знаешь?
– Это каким-то образом открылось разом – из вдохновения, из опыта, из разговоров с мудрыми людьми твоей планеты. С каждым часом это становится для меня все более истинным и принимает более определенную форму.
Корпан повернулся к трем Статуям с суровым, энергичным выражением, пронизанным решимостью.
– Я верю тебе, Маскалл. Не требуется лучших доказательств, чем ЭТО. Тайр не наивысший; в определенном смысле он даже НАИНИЗШИЙ. Ничто, кроме насквозь фальшивого и низкого, не могло унизиться до такой лжи… Я иду с тобой – но не вздумай предать меня. Эти знаки могли быть для тебя, а вовсе не для меня, и если ты меня бросишь…
– Я ничего не обещаю и не прошу тебя идти со мной. Если ты предпочитаешь остаться в своем маленьком мире или если у тебя есть сомнения, тебе лучше не ходить.
– Не говори так. Я никогда не забуду услуги, которую ты мне оказал… Давай поторопимся, а то потеряем звук.
Корпан тронулся вперед более решительно, чем Маскалл. Они быстро шли в направлении ударов. Более двух миль тропа шла вдоль карниза, не меняя уровня. Таинственное сияние постепенно исчезло и сменилось обычным светом Трила. Ритмические удары продолжались, но очень далеко впереди – сократить расстояние не удавалось.
– Что ты за человек? – вдруг выпалил Корпан.
– В каком смысле?
– Как ты оказался в таких отношениях с Невидимым? Почему со мной не было ничего подобного до встречи с тобой, несмотря на мои бесконечные молитвы и жертвы. В чем ты превосходишь меня?
– Слышать голоса, наверное, не профессия, – ответил Маскалл. – У меня простой и праздный ум – может быть поэтому я иногда слышу вещи, которые до сих пор слышать не удавалось.
Корпан помрачнел и замолчал; и тут Маскалл понял, насколько тот горд.
Вскоре карниз начал подниматься. Они находились намного выше площадки на противоположной стороне пропасти. Затем дорога резко свернула вправо, и они прошли над бездной и другим карнизом, как по мосту, идущему на вершину противоположных скал. Тут же перед ними предстала новая гряда. Они шли за барабаном вдоль подножия этих гор, но когда они проходили мимо отверстия большой пещеры, звук донесся из ее глубин, и они направили свои шаги внутрь.
– Она ведет в наружный мир, – заметил Корпан. – Я иногда ходил туда этим проходом.
– Значит, без сомнения, нас ведут именно туда. Признаюсь, я не огорчусь, если снова увижу солнечный свет.
– У тебя еще есть время думать о солнце? – с жесткой улыбкой спросил Корпан.
– Я люблю солнце, и во мне, пожалуй, совсем нет духа фанатика.
– И все же, несмотря на это, ты можешь попасть ТУДА раньше меня.
– Не надо язвить, – сказал Маскалл. – Скажу тебе еще одну вещь. В Маспел нельзя попасть по своей воле по той простой причине, что Маспел не имеет отношения к воле. Воля принадлежит этому миру.
– Тогда для чего твое путешествие?
– Одно дело идти к цели и медлить по дороге, и совсем другое – бежать туда со всех ног.
– Возможно, меня не так просто обмануть, как ты думаешь, – сказал Корпан, вновь улыбнувшись.
Свет в пещере сохранялся. Тропа сузилась и круто пошла вверх. Затем угол достиг градусов сорока пяти, и им пришлось карабкаться. Туннель стал таким узким, что Маскаллу припомнились страшные сны детства.
Вскоре появился дневной свет. Они поспешили закончить последнюю часть пути. Маскалл первым выскочил в красочный мир, весь в грязи и крови от бесчисленных царапин, и стоял, моргая, на склоне холма, купаясь в лучах яркого предвечернего солнца. Корпан шел за ним по пятам. Ему пришлось на несколько минут прикрыть глаза руками, настолько непривычен он был к слепящим лучам Бранчспелла.
– Удары барабана прекратились! – вдруг воскликнул он.
– Нельзя же ждать, что музыка будет играть все время, – сухо ответил Маскалл. – Это было бы слишком большой роскошью.
– Но теперь у нас нет ориентира. Мы не в лучшем положении, чем раньше.
– Ну, Торманс велик. Но у меня есть непреложное правило. Раз я пришел с юга, я всегда иду строго на север.
– Это приведет нас в Личсторм.
Маскалл внимательно смотрел на фантастически нагроможденные камни повсюду вокруг.
– Я видел эти камни из Маттерплея. Горы кажутся сейчас такими же далекими, как и тогда, а до конца дня не так уж много времени осталось. Как далеко отсюда до Личсторма?
Корпан посмотрел на отдаленную гряду.
– Не знаю, но если не произойдет чуда, этой ночью мы туда не попадем.
– У меня есть чувство, – сказал Маскалл, – что мы не только попадем туда этой ночью, но и что эта ночь будет самой важной в моей жизни.
И он с видом покорности судьбе уселся отдыхать.
18. ХОНТ
– Они противоречат друг другу. Природный человек живет для себя; любящий живет для других.
– Может, и так. В этом немало мистики. Но продолжай – кто такой Тайр?
– Длина и ширина вместе, без высоты, образуют плоскость. Жизнь и любовь без чувства создают неглубокие, поверхностные натуры. Чувство это потребность людей тянуться к своему творцу.
– Ты имеешь в виду молитву и обряды.
– Я имею в виду близость с Тайром. Это чувство не найдешь ни в первом, ни во втором мире, значит, это третий мир. Точно так же как высота это линия между объектом и субъектом, чувство это линия между Тайром и человеком.
– Но кто он, сам Тайр?
– Тайр это потусторонний мир.
– Я все-таки не понимаю, – сказал Маскалл. – Ты веришь в трех разных богов, или это просто три взгляда на одного Бога?
– Есть три бога, потому что они взаимно антагонистичны. И все же они каким-то образом объединены.
Маскалл немного подумал.
– Как ты пришел к этим заключениям?
– Никакие иные в Триле невозможны, Маскалл.
– Почему в Триле – что тут особенного?
– Я вскоре покажу тебе.
Еще больше мили они шли в молчании, и Маскалл обдумывал сказанное. Когда они подошли к первым деревьям, росшим по берегам небольшой прозрачной речушки, Корпан остановился.
– Эта повязка на лбу тебе давно уже не нужна, – заметил он.
Маскалл снял ее и обнаружил, что лоб у него гладкий, без наростов, чего еще никогда не было со времени прибытия на Торманс.
– Как это получилось – и откуда ты это узнал?
– Это были органы Фейсни. Они исчезли точно так же, как тело фейна.
Маскалл продолжал тереть лоб.
– Без них я в большей степени чувствую себя человеком. Но почему это никак не подействовало на все остальное мое тело?
– Потому что его живая сущность содержит элемент Тайра.
– Зачем мы тут остановились?
Корпан отломил кончик одного из воздушных корней дерева и предложил Маскаллу.
– Съешь это.
– В пищу или для чего-то другого?
– Пища для тела и души.
Маскалл впился зубами в белый жесткий корень, потек белый сок. Он был безвкусным, но съев его, Маскалл ощутил изменение восприятия. Пейзаж, не изменив освещения или очертаний, стал заметно более суровым и впечатляющим. Взглянув на Корпана, Маскалл испытал благоговейный страх, но недоумение по-прежнему сохранялось в его глазах.
– Ты проводишь здесь все время, Корпан?
– Иногда я выхожу наверх, но нечасто.
– Что привязывает тебя к этому мрачному миру?
– Поиск Тайра.
– Значит, это еще поиск?
– Пойдем дальше.
Когда они возобновили свой путь по слабо освещенной, постепенно поднимающейся равнине, их беседа приобрела еще более серьезный характер, чем раньше.
– Хотя я родился не здесь, – продолжал Корпан, – я прожил тут двадцать пять лет, и все это время, я надеюсь, приближался к Тайру. Но тут есть одна особенность – первые шаги приносят больше плодов и более многообещающи, чем последующие. Чем дольше человек ищет Тайра, тем более тот, похоже, уклоняется от встречи. Сначала его чувствуешь и знаешь, иногда в виде фигуры, иногда в виде голоса, иногда в виде переполняющего чувства. Позднее все в душе сухо, темно и грубо. Тогда думаешь, что до Тайра миллион миль.
– Как ты это объясняешь?
– Может быть, чем все темнее, тем он ближе, Маскалл.
– Но это тебя тревожит?
– Дни мои проходят в муке.
– Тем не менее ты по-прежнему упорствуешь? Этот дневной мрак не может быть наивысшим состоянием?
– На мои вопросы ответят.
Наступило молчание.
– Что ты намереваешься мне показать? – спросил Маскалл.
– Скоро места станут более дикими. Я веду тебя к Трем Статуям, высеченным и воздвигнутым людьми более ранней расы. Там мы помолимся.
– А что потом?
– Если ты искренен, ты увидишь то, что забыть будет непросто.
Они шли слегка вверх по подобию котловины между двумя одинаковыми пологими возвышенностями. Теперь котловина углубилась, а холмы по обеим сторонам стали круче. Они находились в идущей вверх долине, и поскольку она поворачивала то в одну, то в другую сторону, местность была закрыта от их взора. Они подошли к маленькому роднику, бьющему из земли. Он давал начало тоненькому ручейку, отличавшемуся от всех остальных ручьев тем, что он тек ВВЕРХ по долине, а не ВНИЗ. Вскоре к нему присоединились другие маленькие ручейки, так что он превратился в приличных размеров ручей. Маскалл все смотрел на него и морщил лоб.
– Похоже, у природы тут другие законы?
– Ничто не может здесь существовать, что не является соединением этих трех миров.
– И все же вода куда-то течет.
– Я не могу это объяснить, но в ней три сущности.
– Разве нет такого понятия, как чистая материя Тайра?
– Тайр не может существовать без Эмфьюза, а Эмфьюз не может существовать без Фейсни.
Маскалл обдумывал это несколько минут.
– Так и должно быть, – сказал он наконец. – Без жизни не может быть любви, а без любви не может быть религиозного чувства.
Вершины холмов, образующих долину, вскоре достигли такой высоты, что в здешнем полусвете их нельзя было различить. Боковые склоны стали крутыми и неровными, а дно долины с каждым шагом становилось все уже. Не было видно ни единого живого организма. Все казалось неестественным и наводило на мысли о могиле. Маскалл сказал:
– Я чувствую себя так, будто я умер и иду по иному пути.
– Я по-прежнему не знаю, что ты тут делаешь, – ответил Корпан.
– Почему я должен делать из этого тайну? Я пришел, чтобы найти Суртура.
– Я слышал это имя, но при каких обстоятельствах?
– Ты забыл?
Корпан шел, вперив взгляд в землю, явно озабоченный.
– КТО этот Суртур?
Маскалл покачал головой и ничего не сказал. Вскоре после этого долина сузилась настолько, что два человека, касающиеся пальцами друг друга посреди нее, могли положить другие руки на каменные стены по бокам. Она угрожала закончиться тупиком, но как раз тогда, когда дорога казалась наименее обещающей, и они со всех сторон были заперты скалами, невидимый дотоле поворот неожиданно вывел их на открытое место. Они вышли через обычную расщелину в гряде скал.
Огромный естественный коридор проходил перпендикулярно пути, которым они пришли; оба конца через несколько сот ярдов скрывались во мраке. Прямо посреди этого коридора шла пропасть с отвесными краями; ширина ее менялась от тридцати до ста футов, а дна не было видно. По обеим сторонам пропасти, напротив друг друга, находились каменные площадки шириной около двадцати футов; они также шли в обоих направлениях, насколько мог видеть глаз. Маскалл и Корпан вышли на одну из этих площадок. Карниз напротив был на несколько футов выше, чем тот, на котором они стояли. Позади площадок шли высоченные неприступные скалы, верхушки которых разглядеть не было возможности.
Ручей, вместе с ними вышедший сквозь щель, продолжал течь прямо, но вместо того, чтобы водопадом низвергаться с края пропасти, он шел от края до края наподобие жидкого моста. Затем он исчезал в расщелине скалы на противоположной стороне.
Маскалла, однако, гораздо более, чем это неестественное явление, изумило отсутствие теней, которое здесь бросалось в глаза еще больше, чем на равнине. От этого все место выглядело призрачным.
Корпан, не задерживаясь, двинулся вдоль карниза налево. Примерно через милю пропасть расширилась до двухсот футов. На противоположном карнизе высились три большие скалы, напоминавшие трех великанов, недвижно стоящих бок обок на самом краю обрыва. Корпан и Маскалл подошли ближе, и тут Маскалл увидел, что это статуи. Каждая имела высоту футов тридцать, изготовлены они были крайне грубо. Они представляли собой обнаженных мужчин, но тела и конечности были вытесаны лишь намеком – внимание уделялось лишь лицам, да и те были изваяны лишь в общих чертах. Над ними, без сомнения, трудились первобытные скульпторы. Статуи стояли вертикально со сведенными коленями и свисавшими по бокам руками. Все три были абсолютно одинаковы.
Когда они оказались напротив, Корпан остановился.
– Это изображение твоих трех богов? – спросил Маскалл, напуганный этим зрелищем, несмотря на природную смелость.
– Не задавай вопросов, а преклони колени, – ответил Корпан.
Он опустился на колени, но Маскалл остался стоять.
Корпан закрыл глаза рукой и молча молился. Через несколько минут свет стал заметно слабее. Тут Маскалл тоже встал на колени, но продолжал смотреть.
Становилось все темнее и темнее, пока все не стало походить на абсолютную ночь. Больше не существовало зрения и звуков; Маскалл был наедине со своим духом.
Затем один из трех колоссов постепенно вновь стал виден. Но это была уже не статуя, а живое существо. Из черной пустоты возникла гигантская голова и грудь, освещенные мистическим розоватым свечением, наподобие горного пика, купающегося в свете восходящего солнца. Когда свет усилился, Маскалл увидел, что тело прозрачно, и сияние идет изнутри. Конечности призрака окутывал туман.
Вскоре черты лица выступили явственно. На Маскалла смотрел безбородый двадцатилетний юноша с красотой девушки и бесстрашием мужчины; он насмешливо, загадочно улыбался. Маскалла охватил незнакомый таинственный трепет, смесь боли и экстаза, как у человека, пробудившегося посреди зимы от глубокого сна и увидевшего мерцающие, мрачные, нежные краски восхода. Видение улыбалось, не двигаясь, и смотрело куда-то позади Маскалла. Маскалла охватила дрожь от восторга и многих других эмоций. Он смотрел, и его поэтическая чувствительность обретала такой нервный и неописуемый характер, что он более не мог ее выносить и расплакался. Когда он вновь поднял глаза, образ почти исчез, и еще через несколько мгновений погрузился в полный мрак.
Вскоре появилась вторая статуя. Она тоже трансформировала в живую фигуру, но Маскалл не мог различить деталей лица и тела из-за яркого света, исходившего от них. Этот свет, бывший вначале бледно-золотым, стал пылающим золотым огнем. Он осветил весь подземный пейзаж. Каменные карнизы, скалы, он сам с Корпаном, коленопреклоненные, две несветящиеся статуи – все предстало, как в свете солнечного дня, с черными, четко очерченными тенями. Свет нес с собой жар, но необычный жар. Маскалл не чувствовал какого-либо увеличения температуры, но ощущал, что его сердце плавится до женской мягкости. Его мужское высокомерие и самовлюбленность незаметно ушли прочь; его личность, казалось, исчезла. Но осталась не свобода духа или беззаботность, а страстное, почти дикое состояние сожаления и страдания. Он ощущал мучительное желание СЛУЖИТЬ. Оно происходило от жара статуи и не имело конкретного объекта. Он беспокойно огляделся и задержал взгляд на Корпане. Положив руку ему на плечо, Маскалл прервал его молитву.
– Ты должен знать, что я чувствую, Корпан.
Корпан мягко улыбнулся ему, но ничего не ответил.
– Мне теперь наплевать на мои дела. Чем я могу помочь тебе?
– Тем лучше для тебя, Маскалл, что ты так быстро откликнулся на невидимые миры.
Едва он закончил говорить, фигура начала исчезать, а свет гаснуть. Ощущения Маскалла медленно слабели, но, лишь оказавшись в полной темноте, он вновь мог владеть собой. Тут он устыдился своего мальчишеского порыва энтузиазма и с сожалением подумал, что в его характере, наверное, есть нечто ненормальное. Он поднялся на ноги.
Едва он встал, меньше чем в ярде от его уха раздался мужской голос. Он был немногим громче шепота, но Маскалл различил, что это не голос Корпана. Он слушал, не в силах удержаться от физической дрожи.
– Маскалл, ты умрешь, – сказал невидимый собеседник.
– Кто говорит?
– У тебя осталось лишь несколько часов жизни. Не трать понапрасну времени.
Маскалл не мог проронить ни слова.
– Ты презрел жизнь, – продолжал негромкий голос. – Ты что, действительно воображаешь, что этот могучий мир не имеет смысла, и что жизнь это шутка?
– Что я должен делать?
– Покайся в своих убийствах, не совершай новых, воздай должное…
Голос затих. Маскалл молча ждал, что он заговорит снова. Однако все было тихо, собеседник, похоже, удалился. Сверхъестественный ужас охватил Маскалла; он впал в какую-то каталепсию.
В это мгновение он увидел, что одна из статуй ГАСНЕТ, переходя от бледно-белого свечения во тьму. Раньше он не видел, как она светилась.
Еще через несколько минут вернулось обычное для этих мест освещение. Корпан встал и, встряхнув, вывел Маскалла из транса.
Маскалл огляделся вокруг, но не увидел никого третьего.
– Чья статуя была последней? – резко спросил он.
– Тайра.
– Ты слышал мой разговор?
– Я слышал твой голос, больше ничей.
– Мне только что предсказали смерть, так что я думаю, жить мне осталось недолго. Лихолфей пророчил то же самое.
Корпан покачал головой.
– Какую ценность имеет для тебя жизнь? – спросил он.
– Очень малую. Но все равно это страшно.
– Твоя смерть?
– Нет, это предупреждение.
Они замолчали. Ударила глубокая тишина. Казалось, никто из двоих не знал, что делать дальше или куда идти. Затем они оба услышали удары барабана. Они звучали медленно, решительно и впечатляюще, далеко и негромко, но на фоне тишины очень заметно. Казалось, они исходили из какой-то точки слева от того места, где они стояли, но на том же каменном карнизе. Сердце Маскалла быстро забилось.
– Что это может быть за звук? – спросил Корпан, вглядываясь в темноту.
– Это Суртур.
– Опять. Кто этот Суртур?
Маскалл вцепился в его руку, призывая к молчанию. Странное сияние появилось в воздухе там, откуда шел звук барабана. Оно усиливалось и постепенно охватило все вокруг. Все виделось теперь не в свете Тайра, а в этом новом свете. Он не отбрасывал теней.
Ноздри Корпана раздулись, осанка стала гордой.
– Что это за свет?
– Это свет Маспела.
Они оба непроизвольно взглянули на три статуи. В этом странном сиянии статуи изменились. На лице каждой фигуры появилась отвратительная и ужасная гримаса Кристалмена.
Корпан вскрикнул и закрыл глаза рукой.
– Что это может означать? – спросил он спустя минуту.
– Это должно означать, что жизнь порочна, и ее творец тоже, неважно, одна личность или три.
Корпан взглянул снова, как человек, пытающийся привыкнуть к ослепительному свету.
– Как можно в это поверить?
– Ты должен, – ответил Маскалл. – Ты всегда служил наивысшему и должен продолжать поступать так. Просто оказалось, что Тайр не является наивысшим.
В лицо Корпана бросилась какая-то грубая злость.
– Жизнь явно ложна – я всю жизнь искал Тайра, а теперь нашел – вот это.
– Тебе не в чем себя упрекнуть. У Кристалмена была вечность, чтобы совершенствоваться в хитрости, неудивительно, что человек даже с самыми лучшими намерениями не может видеть правильно. Что ты решил делать?
– Звук барабана, похоже, удаляется. Ты пойдешь за ним, Маскалл?
– Да.
– Но куда он нас приведет?
– Возможно, совсем выведет из Трила.
– Он звучит для меня реальнее реальности, – сказал Корпан. – Скажи, кто такой Суртур?
– Говорят, мир Суртура, или Маспел, это оригинал, искаженной копией которого является этот мир. Кристалмен это жизнь, а Суртур это нечто иное, чем жизнь.
– Откуда ты это знаешь?
– Это каким-то образом открылось разом – из вдохновения, из опыта, из разговоров с мудрыми людьми твоей планеты. С каждым часом это становится для меня все более истинным и принимает более определенную форму.
Корпан повернулся к трем Статуям с суровым, энергичным выражением, пронизанным решимостью.
– Я верю тебе, Маскалл. Не требуется лучших доказательств, чем ЭТО. Тайр не наивысший; в определенном смысле он даже НАИНИЗШИЙ. Ничто, кроме насквозь фальшивого и низкого, не могло унизиться до такой лжи… Я иду с тобой – но не вздумай предать меня. Эти знаки могли быть для тебя, а вовсе не для меня, и если ты меня бросишь…
– Я ничего не обещаю и не прошу тебя идти со мной. Если ты предпочитаешь остаться в своем маленьком мире или если у тебя есть сомнения, тебе лучше не ходить.
– Не говори так. Я никогда не забуду услуги, которую ты мне оказал… Давай поторопимся, а то потеряем звук.
Корпан тронулся вперед более решительно, чем Маскалл. Они быстро шли в направлении ударов. Более двух миль тропа шла вдоль карниза, не меняя уровня. Таинственное сияние постепенно исчезло и сменилось обычным светом Трила. Ритмические удары продолжались, но очень далеко впереди – сократить расстояние не удавалось.
– Что ты за человек? – вдруг выпалил Корпан.
– В каком смысле?
– Как ты оказался в таких отношениях с Невидимым? Почему со мной не было ничего подобного до встречи с тобой, несмотря на мои бесконечные молитвы и жертвы. В чем ты превосходишь меня?
– Слышать голоса, наверное, не профессия, – ответил Маскалл. – У меня простой и праздный ум – может быть поэтому я иногда слышу вещи, которые до сих пор слышать не удавалось.
Корпан помрачнел и замолчал; и тут Маскалл понял, насколько тот горд.
Вскоре карниз начал подниматься. Они находились намного выше площадки на противоположной стороне пропасти. Затем дорога резко свернула вправо, и они прошли над бездной и другим карнизом, как по мосту, идущему на вершину противоположных скал. Тут же перед ними предстала новая гряда. Они шли за барабаном вдоль подножия этих гор, но когда они проходили мимо отверстия большой пещеры, звук донесся из ее глубин, и они направили свои шаги внутрь.
– Она ведет в наружный мир, – заметил Корпан. – Я иногда ходил туда этим проходом.
– Значит, без сомнения, нас ведут именно туда. Признаюсь, я не огорчусь, если снова увижу солнечный свет.
– У тебя еще есть время думать о солнце? – с жесткой улыбкой спросил Корпан.
– Я люблю солнце, и во мне, пожалуй, совсем нет духа фанатика.
– И все же, несмотря на это, ты можешь попасть ТУДА раньше меня.
– Не надо язвить, – сказал Маскалл. – Скажу тебе еще одну вещь. В Маспел нельзя попасть по своей воле по той простой причине, что Маспел не имеет отношения к воле. Воля принадлежит этому миру.
– Тогда для чего твое путешествие?
– Одно дело идти к цели и медлить по дороге, и совсем другое – бежать туда со всех ног.
– Возможно, меня не так просто обмануть, как ты думаешь, – сказал Корпан, вновь улыбнувшись.
Свет в пещере сохранялся. Тропа сузилась и круто пошла вверх. Затем угол достиг градусов сорока пяти, и им пришлось карабкаться. Туннель стал таким узким, что Маскаллу припомнились страшные сны детства.
Вскоре появился дневной свет. Они поспешили закончить последнюю часть пути. Маскалл первым выскочил в красочный мир, весь в грязи и крови от бесчисленных царапин, и стоял, моргая, на склоне холма, купаясь в лучах яркого предвечернего солнца. Корпан шел за ним по пятам. Ему пришлось на несколько минут прикрыть глаза руками, настолько непривычен он был к слепящим лучам Бранчспелла.
– Удары барабана прекратились! – вдруг воскликнул он.
– Нельзя же ждать, что музыка будет играть все время, – сухо ответил Маскалл. – Это было бы слишком большой роскошью.
– Но теперь у нас нет ориентира. Мы не в лучшем положении, чем раньше.
– Ну, Торманс велик. Но у меня есть непреложное правило. Раз я пришел с юга, я всегда иду строго на север.
– Это приведет нас в Личсторм.
Маскалл внимательно смотрел на фантастически нагроможденные камни повсюду вокруг.
– Я видел эти камни из Маттерплея. Горы кажутся сейчас такими же далекими, как и тогда, а до конца дня не так уж много времени осталось. Как далеко отсюда до Личсторма?
Корпан посмотрел на отдаленную гряду.
– Не знаю, но если не произойдет чуда, этой ночью мы туда не попадем.
– У меня есть чувство, – сказал Маскалл, – что мы не только попадем туда этой ночью, но и что эта ночь будет самой важной в моей жизни.
И он с видом покорности судьбе уселся отдыхать.
18. ХОНТ
Пока Маскалл сидел, Корпан беспокойно расхаживал туда-сюда, размахивая руками. Свой посох он потерял. Лицо его пылало сдерживаемым нетерпением, подчеркивавшим природную грубость его черт. Наконец он резко остановился перед Маскаллом и взглянул на него.
– Что ты намереваешься делать?
Маскалл поднял глаза и лениво махнул рукой в сторону далеких гор.
– Раз мы не можем идти, нужно ждать.
– Чего?
– Не знаю… Однако, что это? Те пики изменили цвет с красного на зеленый.
– Да, в том направлении дует лич-ветер.
– Лич-ветер?
– Это атмосфера Личсторма. Она всегда держится у гор, но когда ветер дует с севера, она достигает даже Трила.
– Значит, это что-то вроде тумана?
– Очень своеобразного, поскольку говорят, что она возбуждает сексуальные страсти.
– Значит, нам предстоит заняться любовью, – засмеялся Маскалл.
– Возможно, тебе это не покажется таким радостным, – немного угрюмо ответил Корпан.
– Но скажи мне, эти пики – как они сохраняют равновесие?
Корпан посмотрел на далекие свисающие вершины, быстро погружавшиеся во тьму.
– Страсть удерживает их от падения.
Маскалл вновь засмеялся, он ощущал странное душевное беспокойство.
– Что, любовь камня к камню?
– Это смешно, но это так.
– Вскоре мы взглянем на них поближе. За этими горами находится Бейри, не так ли?
– Да.
– А дальше Океан. Но как называется этот океан?
– Это говорят лишь тем, кто умирает возле него.
– Неужто этот секрет столь драгоценен, Корпан?
Бранчспелл на западе приближался к горизонту, оставалось еще больше двух дневных часов. Окружающий воздух подернулся дымкой, но она не была ни серой, ни прохладной. Личстормская гряда теперь казалась лишь размытым пятном на фоне неба. Воздух был наполнен электричеством и покалывал. Маскалл ощутил какое-то эмоциональное возбуждение, казалось, что самая мелкая внешняя причина могла бы заставить потерять самообладание. Корпан стоял молча, стиснув зубы. Маскалл продолжал смотреть на высокую груду камней неподалеку.
– Мне она кажется неплохой наблюдательной вышкой. Может, мы что-нибудь увидим с вершины.
Не дожидаясь мнения спутника, он начал карабкаться наверх и через несколько минут стоял на вершине. Корпан присоединился к нему.
С этой точки они видели всю местность, спускающуюся к морю, которое казалось лишь проблеском далекой сверкающей воды. Однако, не задерживаясь на всем этом, взгляд Маскалла сразу остановился на небольшом предмете, имеющем форму лодки и находящемся милях в двух, который висел в воздухе всего в нескольких футах над водой и быстро двигался в их сторону.
– Что это по-твоему? – спросил он изумленно. Корпан покачал головой и ничего не сказал.
За две минуты летающий объект, чем бы он ни был, сократил расстояние между ними наполовину. Он все более и более походил на лодку, но полет его был не плавным, а неустойчивым; его нос постоянно дергался вверх-вниз и влево-вправо. Теперь Маскалл различил человека, сидящего на корме, и что-то похожее на большого мертвого зверя, лежащее посредине. Когда воздушное судно приблизилось, он увидел под ним густой сильный туман и такой же туман позади, но перед судном все было ясно.
– Это должно быть то, чего мы ждем, Корпан. Но что же его держит?
Он задумчиво погладил бороду, а затем, боясь, что их не заметили, встал на самый высокий камень, громко заорал и яростно замахал рукой. Летающая лодка, находившаяся всего в нескольких сотнях ярдах, слегка изменила курс и направлялась теперь к ним, не оставляя сомнений, что рулевой заметил их присутствие.
Лодка замедлила ход, пока скорость не упала до скорости пешехода, но неравномерность движения сохранилась. Форма ее была довольно странной. При длине футов в двадцать ее прямые борта сужались от плоского носа шириной четыре фута к заостренной корме. Плоское дно находилось не более чем в десяти футах над землей. Палубы лодка не имела, рулевой был в ней единственным живым существом; второй предмет, замеченный ими, действительно оказался тушей какого-то животного размером с большую овцу. Синий туман, тянувшийся за лодкой, похоже, исходил из сверкающей точки на конце короткого вертикального шеста, закрепленного на корме. Когда судно оказалось в нескольких футах от них, и они с изумлением смотрели на него сверху, человек убрал этот шест и накрыл ярко сияющий кончик колпачком. Тут же поступательное движение прекратилось, и лодка начала дрейфовать туда-сюда, но по-прежнему висела в воздухе, и туман под ней сохранялся. Наконец широкий борт мягко коснулся груды камней, на которой они стояли. Кормчий выпрыгнул на берег и стал взбираться наверх к ним.
Маскалл протянул ему руку, чтобы помочь, но он презрительно отказался. Это был молодой человек среднего роста, одетый в облегающую одежду из меха. Руки и ноги его ничем особенным не отличались, но туловище было непропорционально длинным, а такой широкой груди Маскаллу еще не приходилось видеть. На Маскалла смотрело безбородое уродливое лицо с заостренными чертами, торчащими зубами и язвительным, ухмыляющимся выражением. Глаза и брови наискось поднимались кверху. На лбу находился какой-то орган, выглядевший изувеченным – просто отвратительный обрубок плоти. Волосы были короткими и редкими. Цвет кожи Маскалл не мог бы назвать, но похоже, он так же относился к джейловому, как зеленый к красному.
– Что ты намереваешься делать?
Маскалл поднял глаза и лениво махнул рукой в сторону далеких гор.
– Раз мы не можем идти, нужно ждать.
– Чего?
– Не знаю… Однако, что это? Те пики изменили цвет с красного на зеленый.
– Да, в том направлении дует лич-ветер.
– Лич-ветер?
– Это атмосфера Личсторма. Она всегда держится у гор, но когда ветер дует с севера, она достигает даже Трила.
– Значит, это что-то вроде тумана?
– Очень своеобразного, поскольку говорят, что она возбуждает сексуальные страсти.
– Значит, нам предстоит заняться любовью, – засмеялся Маскалл.
– Возможно, тебе это не покажется таким радостным, – немного угрюмо ответил Корпан.
– Но скажи мне, эти пики – как они сохраняют равновесие?
Корпан посмотрел на далекие свисающие вершины, быстро погружавшиеся во тьму.
– Страсть удерживает их от падения.
Маскалл вновь засмеялся, он ощущал странное душевное беспокойство.
– Что, любовь камня к камню?
– Это смешно, но это так.
– Вскоре мы взглянем на них поближе. За этими горами находится Бейри, не так ли?
– Да.
– А дальше Океан. Но как называется этот океан?
– Это говорят лишь тем, кто умирает возле него.
– Неужто этот секрет столь драгоценен, Корпан?
Бранчспелл на западе приближался к горизонту, оставалось еще больше двух дневных часов. Окружающий воздух подернулся дымкой, но она не была ни серой, ни прохладной. Личстормская гряда теперь казалась лишь размытым пятном на фоне неба. Воздух был наполнен электричеством и покалывал. Маскалл ощутил какое-то эмоциональное возбуждение, казалось, что самая мелкая внешняя причина могла бы заставить потерять самообладание. Корпан стоял молча, стиснув зубы. Маскалл продолжал смотреть на высокую груду камней неподалеку.
– Мне она кажется неплохой наблюдательной вышкой. Может, мы что-нибудь увидим с вершины.
Не дожидаясь мнения спутника, он начал карабкаться наверх и через несколько минут стоял на вершине. Корпан присоединился к нему.
С этой точки они видели всю местность, спускающуюся к морю, которое казалось лишь проблеском далекой сверкающей воды. Однако, не задерживаясь на всем этом, взгляд Маскалла сразу остановился на небольшом предмете, имеющем форму лодки и находящемся милях в двух, который висел в воздухе всего в нескольких футах над водой и быстро двигался в их сторону.
– Что это по-твоему? – спросил он изумленно. Корпан покачал головой и ничего не сказал.
За две минуты летающий объект, чем бы он ни был, сократил расстояние между ними наполовину. Он все более и более походил на лодку, но полет его был не плавным, а неустойчивым; его нос постоянно дергался вверх-вниз и влево-вправо. Теперь Маскалл различил человека, сидящего на корме, и что-то похожее на большого мертвого зверя, лежащее посредине. Когда воздушное судно приблизилось, он увидел под ним густой сильный туман и такой же туман позади, но перед судном все было ясно.
– Это должно быть то, чего мы ждем, Корпан. Но что же его держит?
Он задумчиво погладил бороду, а затем, боясь, что их не заметили, встал на самый высокий камень, громко заорал и яростно замахал рукой. Летающая лодка, находившаяся всего в нескольких сотнях ярдах, слегка изменила курс и направлялась теперь к ним, не оставляя сомнений, что рулевой заметил их присутствие.
Лодка замедлила ход, пока скорость не упала до скорости пешехода, но неравномерность движения сохранилась. Форма ее была довольно странной. При длине футов в двадцать ее прямые борта сужались от плоского носа шириной четыре фута к заостренной корме. Плоское дно находилось не более чем в десяти футах над землей. Палубы лодка не имела, рулевой был в ней единственным живым существом; второй предмет, замеченный ими, действительно оказался тушей какого-то животного размером с большую овцу. Синий туман, тянувшийся за лодкой, похоже, исходил из сверкающей точки на конце короткого вертикального шеста, закрепленного на корме. Когда судно оказалось в нескольких футах от них, и они с изумлением смотрели на него сверху, человек убрал этот шест и накрыл ярко сияющий кончик колпачком. Тут же поступательное движение прекратилось, и лодка начала дрейфовать туда-сюда, но по-прежнему висела в воздухе, и туман под ней сохранялся. Наконец широкий борт мягко коснулся груды камней, на которой они стояли. Кормчий выпрыгнул на берег и стал взбираться наверх к ним.
Маскалл протянул ему руку, чтобы помочь, но он презрительно отказался. Это был молодой человек среднего роста, одетый в облегающую одежду из меха. Руки и ноги его ничем особенным не отличались, но туловище было непропорционально длинным, а такой широкой груди Маскаллу еще не приходилось видеть. На Маскалла смотрело безбородое уродливое лицо с заостренными чертами, торчащими зубами и язвительным, ухмыляющимся выражением. Глаза и брови наискось поднимались кверху. На лбу находился какой-то орган, выглядевший изувеченным – просто отвратительный обрубок плоти. Волосы были короткими и редкими. Цвет кожи Маскалл не мог бы назвать, но похоже, он так же относился к джейловому, как зеленый к красному.