— Чего это?
— Варька-то померла! Чем детенышей кормить станешь?
— Разберемся…
— Дело твое…
Крысята родились слепыми и розовыми, почти прозрачными. Казалось, можно было наблюдать движение крови по сосудикам.
Все способы перепробовал Андрюшка. Смачивал в молоке хлебный мякиш, капал пипеткой в крысиные ротики, использовал даже искусственное материнское молоко человека — ничего не помогало. Детеныши чахли на глазах, а к вечеру второго дня двое из шести умерли от голода.
— Я тебе говорила! — сочувствовала Женечка. — Не выживут! Скоро другую крысу привезут, а там, через месяц, будешь следующее потомство нянчить. Этот Дейв — монстр по сексуальной части!..
Слизкин попыток все же не оставлял, чего-то там смешивал, добавлял, но все было тщетно. К концу третьего дня остался лишь один крысенок, ссохшийся, как персик на солнце.
Ночью, когда Женечка шлифовала Андрюшкины мужские способности, рассказывая, что все части тела хороши для этого, что природа не зря наградила человека столькими отверстиями, а также двадцатью пальцами, языком и длинным носом, все надо использовать, Андрюшка вдруг словно прозрел. Отодвинул от себя первую учительницу, натянул одним движением штаны и рванул к двери.
— Куда ты? — обалдела Женечка, которой до куриной разрядки оставалось пара мгновений.
— На базу!
— Ночью?!
— Уже светает!
— Застрелят! — закричала она вдогонку. — Никто ж не знает, что это ты!
Но Слизкин уже бежал по просыпающемуся лесу, а Женечка, доделав Андрюшкино дело сама, пропев все той же курицей высшее наслаждение, потопала к себе в комнату, где включила рацию и предупредила Василия Кузьмича, что с минуты на минуту сумасшедший Слизкин явится.
— Вы уж его не застрелите ненароком, — попросила.
— Только ради тебя Женечка, — кокетливо обещал капитан. — А чего ему здесь?
— Мне не ведомо!
Андрюшку Василий Кузьмич встретил сам.
— Возмужал! — осмотрел подчиненного капитан. — Хороша Женечка?
— Ой, хороша, — на автомате ответил Андрюшка, потом спохватился: — О чем это вы?
— Так… — развел руками Василий Кузьмич. — Так зачем ты здесь среди ночи?
— За молоком прибежал!
— А у вас там нет, что ли?
— За козьим! За сливками! Помрет крысеныш!
Василий Кузьмич, что касалось дела, всегда врубался сразу.
— Сам подоишь?
— Постараюсь…
— Давай.
Андрюшка подобрался к дрыхнувшей возле колышка козе, сунул ей под нос пук клевера и со словами: «Давай, родная», — погладил рогатой горячее вымя.
Коза на удивление отнеслась к Слизкину спокойно, а вот на прапора, прибежавшего со стеклянной банкой, заблеяла и попыталась боднуть телохранителя в мягкие места. Военный увернулся, оставил тару и ретировался…
Обратно Андрюшка возвращался медленно, держа банку в обнимку, чтобы сливочный слой появился на поверхности.
Когда пришел, руки тряслись, а сливочки все-таки тоненькой пленочкой образовались.
Через пять минут он держал перед мордочкой крысенка пипетку с козьими сливками и капал в крошечный ротик каплю за каплей.
А потом ждал, отрыгнет ли грызун чужеродные калории. Честно говоря, все ждали. И Женечка, и Василий Кузьмич… Не отрыгнул! Заснул сыто, а потом стал есть по пятнадцать раз на дню. Так что коза работала только на него.
Крысенок оказался мальчиком и был назван Биллом в соответствии с его американским происхождением. Андрюшка принял присягу и целыми днями сидел на лекциях по саперному делу, а ночами спал с подрастающим крысом Биллом, так как Женечка дала обет с военными не прелюбодействовать, хотя сама существовала на работе, будто лампочка погасшая.
Потом Билл вырос. Андрюшка его натаскивал на всякого рода взрывчатые вещества.
Между человеком и грызуном установились отношения любви и преданности. Андрюшка подкармливал Билла всякими нетрадиционными добавками, а тот, в свою очередь, таскался за ним, как простая собачонка.
Позже Слизкина с подопечным стали вывозить в Москву, если вероятность теракта была особенно велика. Билл работал исправно, ни разу не ошибся, и Андрюшку награждали всякими ценными подарками.
На второй год службы Василий Кузьмич как-то вызвал к себе Слизкина и сообщил, что на базу привезли новую американскую противопехотную мину.
— Понимаешь, сынок, — объяснял капитан, — штуковина эта хитрая, срабатывает даже в пяти метрах от противника. Реагирует на движение. Взрывается, а в пару к ней детонирует вторая, метрах в десяти запрятанная. Так, чтобы наверняка пацанов положить! Против разведки мина, понимаешь?
Андрюшка кивнул.
— Справится твой Билл с такой задачей?
— Естественно, — бодро ответил Слизкин и почесал ежик рыжих волос на голове.
— Завтра надо работать! — сообщил Василий Кузьмич.
— Завтра так завтра. А где?
— На нашем полигоне. В шесть утра.
— Буду готов…
Женечка пришла к нему ночью, как будто не прошло года с лишнем после их последней встречи.
— Так вот, — сказала она, — кажется, я не договорила тебе про человеческие части тела!..
Эта ночь была для обоих особенно счастливая. Плотское хоть и не ушло на второй план, но так смешалось с чувством, которое оба носили по половине столько времени, что и Андрюшка, и Женечка слились в единое целое, и на их голые спины светила не знающая любви, холодная луна.
Она чувствовала, что забеременела. Сказала об этом.
— Я пять минут, как беременна.
— Шутишь? — зевнул Андрюшка и потрепал по морде высунувшегося из-под подушки Билла.
— Ты — зоофил! Я правда беременна…
Внезапно Андрюшка понял, что Женечка не шутит, что она действительно каким-то женским чувством узнала в себе тайну. Тогда солдат столкнул с кровати крыса и стал целовать ее в живот, словно ребеночек был уже на подходе.
Билл недовольно зашаркал в угол и принялся нарочито громко грызть титановый брусок.
Потом Андрюшка сказал Жене, что любит детей. А она ответила, что будет матерью-одиночкой.
Он предупредил, что не позволит!
Она фыркнула, мол, даже спрашивать не станет, но на сердце у нее было радостно, как никогда ранее.
Билл громко хрустел титаном, как будто простой орех грыз. Ревновал. Не любил женщину за вживленные в его мозг чипы.
Андрюшка стал собираться на задание.
— Я пойду с тобой!
— Зачем?
— Пойду, и все! В конце концов, я старше тебя по званию на десять лет!
— Ты теперь — просто беременная женщина! Сиди дома и вари мне обед!.. К тому же я скоро комиссуюсь!
— Как это?
— По состоянию здоровья. Буду работать по контракту! Подумаешь, капитанша! Я лучший сапер Российской армии!
Слизкин набросил на Билла поводок, по-взрослому поцеловал Женечку на прощание и вышел вон…
Андрюшке осколком отрезало голову, и взрывной волной забросило рыжую аж на верхушку ели, откуда она потом еще полдня смотрела удивленными глазами.
Капитана Василия Кузьмича, присутствовавшего на полигоне, разбросало по лесу небольшими кусочками, точно такими же, как и его двух прапоров, которые пытались прикрыть командира.
Андрюшкину голову снимал с елки Жбан. Никто даже думать не мог, что мужик окажется таким ловким, как белка поскакал по веткам, сунул трофей в мешок и столь же ловко спустился на землю.
— А какая сука, — сквозь зубы поинтересовался Мозгин, — какая сука, не предупредила, что заряды боевые?!!
Женечка все хотела отобрать у Жбана мешок с Андрюшкиной головой, а тот не давался.
Через три дня погибших сложили в общую могилу. На похороны прибыл некто генерал Грозный, сказавший патетическую речь о бойцах невидимого фронта. Про него шептались, что должность и звание генерал купил, что это он распорядился о боевых зарядах в минах, мол, только так можно научиться воевать!
Еще генерал сообщил, что все четверо представлены к орденам Мужества посмертно. Бабка Нина получила награду в местном военкомате и плакала потом маленькими слезинками, которые слизывал кавказец Абрек.
Над могилой стрельнули троекратно, а крысиное дело передали новобранцу, который совсем не был рыжим.
Женечка через неделю уволилась из армии, а через девять месяцев родила рыжую девочку.
Тогда живым с полигона уполз лишь Билл. Он был ранен в бок, до внутренностей, к тому же контужен. Полз по лесу, полз, пока сознание не потерял. Прошел дождичек, и он, очнувшись, продолжил свой путь. Куда направлялась семидесятисантиметровая крыса, даже ей самой не было известно. Изредка животное останавливалось погрызть какой-нибудь камень покрепче, чтобы зубы сточить…
Как-то Биллу удалось поймать сороку, и он сожрал ее вместе с перьями. Два дня пасся на картофельном поле, после чего вышел на шоссе и вдоль бровки добрался до города Москвы. На ее окраине крыс отыскал решетку, пространство за ней манило теплом и запахом сородичей.
Биллу понадобилось не более часа, чтобы перегрызть металлический прут. Он с трудом задрал голову, посмотрел на ночное небо и, сделав несколько шажков, соскользнул в метротоннель.
14
— Варька-то померла! Чем детенышей кормить станешь?
— Разберемся…
— Дело твое…
Крысята родились слепыми и розовыми, почти прозрачными. Казалось, можно было наблюдать движение крови по сосудикам.
Все способы перепробовал Андрюшка. Смачивал в молоке хлебный мякиш, капал пипеткой в крысиные ротики, использовал даже искусственное материнское молоко человека — ничего не помогало. Детеныши чахли на глазах, а к вечеру второго дня двое из шести умерли от голода.
— Я тебе говорила! — сочувствовала Женечка. — Не выживут! Скоро другую крысу привезут, а там, через месяц, будешь следующее потомство нянчить. Этот Дейв — монстр по сексуальной части!..
Слизкин попыток все же не оставлял, чего-то там смешивал, добавлял, но все было тщетно. К концу третьего дня остался лишь один крысенок, ссохшийся, как персик на солнце.
Ночью, когда Женечка шлифовала Андрюшкины мужские способности, рассказывая, что все части тела хороши для этого, что природа не зря наградила человека столькими отверстиями, а также двадцатью пальцами, языком и длинным носом, все надо использовать, Андрюшка вдруг словно прозрел. Отодвинул от себя первую учительницу, натянул одним движением штаны и рванул к двери.
— Куда ты? — обалдела Женечка, которой до куриной разрядки оставалось пара мгновений.
— На базу!
— Ночью?!
— Уже светает!
— Застрелят! — закричала она вдогонку. — Никто ж не знает, что это ты!
Но Слизкин уже бежал по просыпающемуся лесу, а Женечка, доделав Андрюшкино дело сама, пропев все той же курицей высшее наслаждение, потопала к себе в комнату, где включила рацию и предупредила Василия Кузьмича, что с минуты на минуту сумасшедший Слизкин явится.
— Вы уж его не застрелите ненароком, — попросила.
— Только ради тебя Женечка, — кокетливо обещал капитан. — А чего ему здесь?
— Мне не ведомо!
Андрюшку Василий Кузьмич встретил сам.
— Возмужал! — осмотрел подчиненного капитан. — Хороша Женечка?
— Ой, хороша, — на автомате ответил Андрюшка, потом спохватился: — О чем это вы?
— Так… — развел руками Василий Кузьмич. — Так зачем ты здесь среди ночи?
— За молоком прибежал!
— А у вас там нет, что ли?
— За козьим! За сливками! Помрет крысеныш!
Василий Кузьмич, что касалось дела, всегда врубался сразу.
— Сам подоишь?
— Постараюсь…
— Давай.
Андрюшка подобрался к дрыхнувшей возле колышка козе, сунул ей под нос пук клевера и со словами: «Давай, родная», — погладил рогатой горячее вымя.
Коза на удивление отнеслась к Слизкину спокойно, а вот на прапора, прибежавшего со стеклянной банкой, заблеяла и попыталась боднуть телохранителя в мягкие места. Военный увернулся, оставил тару и ретировался…
Обратно Андрюшка возвращался медленно, держа банку в обнимку, чтобы сливочный слой появился на поверхности.
Когда пришел, руки тряслись, а сливочки все-таки тоненькой пленочкой образовались.
Через пять минут он держал перед мордочкой крысенка пипетку с козьими сливками и капал в крошечный ротик каплю за каплей.
А потом ждал, отрыгнет ли грызун чужеродные калории. Честно говоря, все ждали. И Женечка, и Василий Кузьмич… Не отрыгнул! Заснул сыто, а потом стал есть по пятнадцать раз на дню. Так что коза работала только на него.
Крысенок оказался мальчиком и был назван Биллом в соответствии с его американским происхождением. Андрюшка принял присягу и целыми днями сидел на лекциях по саперному делу, а ночами спал с подрастающим крысом Биллом, так как Женечка дала обет с военными не прелюбодействовать, хотя сама существовала на работе, будто лампочка погасшая.
Потом Билл вырос. Андрюшка его натаскивал на всякого рода взрывчатые вещества.
Между человеком и грызуном установились отношения любви и преданности. Андрюшка подкармливал Билла всякими нетрадиционными добавками, а тот, в свою очередь, таскался за ним, как простая собачонка.
Позже Слизкина с подопечным стали вывозить в Москву, если вероятность теракта была особенно велика. Билл работал исправно, ни разу не ошибся, и Андрюшку награждали всякими ценными подарками.
На второй год службы Василий Кузьмич как-то вызвал к себе Слизкина и сообщил, что на базу привезли новую американскую противопехотную мину.
— Понимаешь, сынок, — объяснял капитан, — штуковина эта хитрая, срабатывает даже в пяти метрах от противника. Реагирует на движение. Взрывается, а в пару к ней детонирует вторая, метрах в десяти запрятанная. Так, чтобы наверняка пацанов положить! Против разведки мина, понимаешь?
Андрюшка кивнул.
— Справится твой Билл с такой задачей?
— Естественно, — бодро ответил Слизкин и почесал ежик рыжих волос на голове.
— Завтра надо работать! — сообщил Василий Кузьмич.
— Завтра так завтра. А где?
— На нашем полигоне. В шесть утра.
— Буду готов…
Женечка пришла к нему ночью, как будто не прошло года с лишнем после их последней встречи.
— Так вот, — сказала она, — кажется, я не договорила тебе про человеческие части тела!..
Эта ночь была для обоих особенно счастливая. Плотское хоть и не ушло на второй план, но так смешалось с чувством, которое оба носили по половине столько времени, что и Андрюшка, и Женечка слились в единое целое, и на их голые спины светила не знающая любви, холодная луна.
Она чувствовала, что забеременела. Сказала об этом.
— Я пять минут, как беременна.
— Шутишь? — зевнул Андрюшка и потрепал по морде высунувшегося из-под подушки Билла.
— Ты — зоофил! Я правда беременна…
Внезапно Андрюшка понял, что Женечка не шутит, что она действительно каким-то женским чувством узнала в себе тайну. Тогда солдат столкнул с кровати крыса и стал целовать ее в живот, словно ребеночек был уже на подходе.
Билл недовольно зашаркал в угол и принялся нарочито громко грызть титановый брусок.
Потом Андрюшка сказал Жене, что любит детей. А она ответила, что будет матерью-одиночкой.
Он предупредил, что не позволит!
Она фыркнула, мол, даже спрашивать не станет, но на сердце у нее было радостно, как никогда ранее.
Билл громко хрустел титаном, как будто простой орех грыз. Ревновал. Не любил женщину за вживленные в его мозг чипы.
Андрюшка стал собираться на задание.
— Я пойду с тобой!
— Зачем?
— Пойду, и все! В конце концов, я старше тебя по званию на десять лет!
— Ты теперь — просто беременная женщина! Сиди дома и вари мне обед!.. К тому же я скоро комиссуюсь!
— Как это?
— По состоянию здоровья. Буду работать по контракту! Подумаешь, капитанша! Я лучший сапер Российской армии!
Слизкин набросил на Билла поводок, по-взрослому поцеловал Женечку на прощание и вышел вон…
* * *
Обе мины разорвались с интервалом в три секунды.Андрюшке осколком отрезало голову, и взрывной волной забросило рыжую аж на верхушку ели, откуда она потом еще полдня смотрела удивленными глазами.
Капитана Василия Кузьмича, присутствовавшего на полигоне, разбросало по лесу небольшими кусочками, точно такими же, как и его двух прапоров, которые пытались прикрыть командира.
Андрюшкину голову снимал с елки Жбан. Никто даже думать не мог, что мужик окажется таким ловким, как белка поскакал по веткам, сунул трофей в мешок и столь же ловко спустился на землю.
— А какая сука, — сквозь зубы поинтересовался Мозгин, — какая сука, не предупредила, что заряды боевые?!!
Женечка все хотела отобрать у Жбана мешок с Андрюшкиной головой, а тот не давался.
Через три дня погибших сложили в общую могилу. На похороны прибыл некто генерал Грозный, сказавший патетическую речь о бойцах невидимого фронта. Про него шептались, что должность и звание генерал купил, что это он распорядился о боевых зарядах в минах, мол, только так можно научиться воевать!
Еще генерал сообщил, что все четверо представлены к орденам Мужества посмертно. Бабка Нина получила награду в местном военкомате и плакала потом маленькими слезинками, которые слизывал кавказец Абрек.
Над могилой стрельнули троекратно, а крысиное дело передали новобранцу, который совсем не был рыжим.
Женечка через неделю уволилась из армии, а через девять месяцев родила рыжую девочку.
Тогда живым с полигона уполз лишь Билл. Он был ранен в бок, до внутренностей, к тому же контужен. Полз по лесу, полз, пока сознание не потерял. Прошел дождичек, и он, очнувшись, продолжил свой путь. Куда направлялась семидесятисантиметровая крыса, даже ей самой не было известно. Изредка животное останавливалось погрызть какой-нибудь камень покрепче, чтобы зубы сточить…
Как-то Биллу удалось поймать сороку, и он сожрал ее вместе с перьями. Два дня пасся на картофельном поле, после чего вышел на шоссе и вдоль бровки добрался до города Москвы. На ее окраине крыс отыскал решетку, пространство за ней манило теплом и запахом сородичей.
Биллу понадобилось не более часа, чтобы перегрызть металлический прут. Он с трудом задрал голову, посмотрел на ночное небо и, сделав несколько шажков, соскользнул в метротоннель.
14
— Кто? — с раздражением спросила Сашенька, уверенная, что это Зураб приполз умолять о любви. — Кто там?…
— Это я, — услышала она шепот. — Это я, рядовой Душко…
— Душко?..
Уж кого-кого, а милиционера она не ждала. Совершенно не хотелось впускать, но парень, честно говоря, спас ее, и надо было быть совершенной свиньей, чтобы отшить его сразу. Сашенька позвенела дверной цепочкой, щелкнула замком и открыла дверь.
Он смотрел на нее как-то снизу вверх, она бы даже сказала, подобострастно. Ее это покоробило, но Сашенька заставила себя улыбнуться и сказать, что рада видеть своего спасителя. Здесь она вспомнила угрозы Зураба, содрогнулась и поторопила:
— Заходите же скорее!
Душко повесил шинель на крючок и через два шага уже был в комнате, где пахло необыкновенно женским. Такие запахи он ловил иногда от выходящих из дорогих машин девиц, которые никогда не смотрят на таких, как он.
— Сколько у вас книг! — проговорил он.
— Это папины. Чаю хотите?
— А можно?
— Конечно можно, — раздражалась Сашенька на милиционера-квашню. — Пойдемте на кухню! Кстати, что у вас с ногой?
— Ранение.
— Тогда садитесь на табурет. Что стоять на больной ноге!
Он сел, искоса наблюдал, как девушка готовит чай, смешивая несколько сортов. Свистнул чайник, и Душко вдруг вспомнил, что такой же точно был у его мамы.
— Я убью этого вашего грузина! — брякнул вдруг.
Она чуть было не выронила банку с вареньем, так неожиданно это прозвучало.
— А вы знаете, — предупредила она, — Зураб тоже поклялся убить вас, за всякие там вагоны, какие вы ему в одно место послали! А грузины зря не клянутся!
— Не боюсь!
Сашенька посмотрела на рядового и, действительно, не обнаружила в его облике ни единой приметы страха.
— Он полковник!
— Да хоть генерал!
Она хмыкнула, накладывая в розетку персиковое варенье.
— Вы что же, совсем никого не боитесь?
— Почему же, — признался Душко. — Вот вас боюсь…
— Меня? — удивилась Сашенька. — Меня-то чего бояться? Я — метр с кепкой!
— Вы — красавица. А я всегда боялся красивых женщин!
Он сказал это так просто и невинно, что девушке пришлось против воли покраснеть.
— Ешьте варенье!
— Я ем, — он встрепенулся. — Но я пришел к вам не в любви признаваться…
Слава Богу, подумала Сашенька. Второй раз не выдержу!
— Что же вас привело ко мне?
— Мне нужно хоть кому-то рассказать…
— Что?
— Помните, тогда, на бульваре? Лысого?
— Да-да! — встрепенулась Сашенька. — Конечно!
— Это мы вызвали «скорую», то есть вас!
— Тогда получается, что лысый вам в ногу выстрелил, от этого вы хромаете?
— В том-то и дело. Все попали в мистификацию, в ней и запутались. Лысый ни в кого не стрелял. Стрелял мой напарник, в меня!
— За что? — не понимала Сашенька.
— Из ненависти. Дело в том, что мы с ним с детства вместе. Даже в армии в одном взводе служили… В общем, это дело неких туманностей человеческой души!.. Да и суть не в том — за что!
— В чем же? — все более заинтересовывалась Сашенька. Особенно ей понравилось про туманность, так папа иногда выражался.
— А в том, что спихнуть этот выстрел начальство решило на лысого!
— Зачем же? Не легче ли арестовать и судить вашего дружка детства?
— Если бы наружу выплыло, что милиционер стрелял в милиционера, знаете, сколько голов бы полетело!
— Я поняла.
— Вот лысого и определили козлом отпущения. Что с идиота взять! Они там колбасят его по-черному! А потом спишут на то, что умер от воспаления легких!
Сашенька совершенно была изумлена рассказом милиционера. Раньше ей казалось, что такие вещи только в телевизоре, но сейчас она абсолютно верила в неуправляемое зло, так как сама под его чугунные колеса попала.
Надо было что-то предпринимать, но девушка совершенно не понимала, с какой стороны подступиться к этому делу. Она тщетно пыталась вспомнить кого-нибудь из своих знакомых, могущих реально пресечь творящийся произвол.
— Ладно, — наконец решила Сашенька, — утро вечера мудренее. Останетесь у меня ночевать, а завтра что-нибудь придумаем!.. Я в душе была, теперь вы идите, там слева чистое полотенце!
— Я вас стесню! — испугался Душко.
— Прекратите манерничать! — разозлилась девушка. — Вы стеснили бы меня, если бы в кровати моей спали. А так я вам на кухне постелю. Идите в душ!
Милиционер покорно заперся в санузле и долго стоял под струями воды, вдыхая невероятный аромат всяких женских кремов, смешанный с духами и запахом ее тела. Выходя, он не удержался и ткнулся носом в Сашенькин халат. Глубоко вдыхал, до оранжевых кругов в глазах. Тело дрожало от вожделения, а мозг был несчастен, так как знал, что результатом восстания гормонов могло быть лишь личное управление собственными органами.
«Я — автопилот самого себя», — подумал Душко, выходя из ванной.
Дверь в Сашенькину комнату была плотно закрыта, а на кухне ждала приготовленная раскладушка.
Его так трясло, что он даже лечь не мог. Стащил с себя майку, проверил на прочность дверной косяк, подпрыгнул, ухватился пальцами и начал подтягиваться.
Раз, два, три… Двадцать пять… Косяк слегка поскрипывал… Тридцать…
Он не услышал, как она вышла из своей комнаты — неистово продолжал тратить свое мужское желание.
Сашенька поначалу хотела было возмутиться, но горло перехватило чем-то сухим, и она просто стояла и глядела на прекрасную спину Душко, слегка влажную, со сложным мускульным рисунком.
— Сорок пять, сорок шесть, — машинально считала девушка. — Пятьдесят…
Что-то происходило с ее телом, то, что она не контролировала, чему не давала определения, но очень схожее с телесными муками Душко, от которых он старался избавиться с помощью дверного косяка.
Семьдесят…
Она подошла сзади и обняла его, прильнув нежной щекой к влажной спине, а он так и замер в висячем положении. Висел, не в силах поверить в происходящее. А Сашенька его целовала, висячего, по кругу, двигаясь к животу, прикрытому синими сатиновыми трусами, а потом сделала такое, что Душко и нафантазировать себе не разрешал. Он лишь на мгновение увидел свое отражение в ночном окне и отражение Сашеньки. У нее был невероятно красивый рот.
Она слегка потянула его за талию, прошептав: «Спускайся». Он мягко спрыгнул, и они легли здесь же, между коридором и кухней.
Сашенька наслаждалась, лишь раз мелькнула мысль, что у нее еще никогда не было двух мужчин за один день, а третий чуть было ее не изнасиловал. Вот тебе и недотрога!..
Потом они забрались на раскладушку, которая, конечно же, не выдержала нагрузок и, сдавшись, сложила свои алюминиевые ноги.
А потом, когда все пришло к окончанию, им овладела невероятная эйфория, Душко вновь ухватился за косяк и принялся в бешенном темпе подтягиваться, празднуя свою нечаянную радость.
Она смотрела на него, голого, глупого и улыбалась, понимая, что с ним и поговорить не о чем. Зато на работе много разговоров… Пусть кто-то молчит и делом занимается!..
Раздался жуткий треск. Это косяк не выдержал и обрушился вместе с голым милиционером.
Когда она поняла, что он не зашибся насмерть, прыгнула к нему в обломки и целовала его жадно, заглатывая горький пот, смешанный с известковой пылью, а затем на нее что-то упало сверху, она потянулась рукой, думая, что обломок стены, но нащупала коробку, обитую чем-то мягким. Села у него на животе, отчего Душко застонал и не удержался.
Сашенька подождала, пока рядового перестанет корчить эпилепсия любви, ударила его кулачком в грудь и сказала, показывая на коробку красного цвета с золотенькой застежкой:
— Смотри!
— Что это? — прошептал Душко, не открывая глаз, стараясь прочувствовать, удержать, растянуть послевкусие.
— Да смотри же! — разозлилась Сашенька.
Он тотчас открыл глаза.
— Коробка! — определил.
— Сама вижу! Знаешь, откуда она?
— Не-а…
— Из косяка, который ты обрушил… Оба помолчали, приходя к одному и тому же выводу.
— Клад? — спросил он тихо.
Она кивнула. Спрыгнула с него, включила верхний плафон, и Душко зажмурился, впервые видя ее голую всю, при большом свете.
— Я открываю? — спросила она, переступив с ноги на ногу.
Он, с трудом сглотнув новое возбуждение, неожиданно пробасил:
— Ага…
Сашенька щелкнула застежкой, вытащила из коробки свернутый трубочкой бумажный лист, исследовала пальчиком дно, но более ничего не нашла.
— Здесь только вот это, — обратилась она к Душко. — Развернуть?
Он утвердительно моргнул, измученный ее наготой, она растянула лист во всю длину и прочла вслух:
«Ну что, идиоты! Небось, подумали, что клад нашли! Сейчас, мол, коробку откроем, а в ней брильянты на миллионы, сапфиры и рубины! Ну, идиоты! Козлы! Жадные твари! Вы вокруг себя поглядите, дом-то современной постройки! Вам все бы на халяву, а я строю дома уже тридцать лет, а собственной хаты до сих пор не имею. Ишь, в дом они новый въехали. Дверной косяк им не понравился, получше захотелось! А здесь коробка вывалилась! Ба! Да мы же теперь богачи, самые богатые! Хрен вам лысый на темечко, а не клад! Дырку от бублика! Кстати, в коробку и на бумажку я предварительно помочился! Так что, с приветом!
Строитель Кошкодамов».
Минуты три они стояли молча, голые и с идиотскими выражениями на лицах. Затем Сашенька захохотала, да так искренне и заразительно, что милиционер Душко тоже заулыбался, хотя в обстоятельствах происшедшего ничего смешного не находил.
— Ну, Кошкодамов! — заливалась девушка. — Ну, молодец!..
— Я отыщу его и эту коробку в заднепроходное отверстие засуну! — пригрозил Душко, не в силах оторвать взгляда от обнаженной Сашеньки.
При этих словах ей тотчас расхотелось смеяться… Она вспомнила Зураба и его угрозы. Подумала, что зря ввязалась в это дело. И как теперь помочь этому глуповатому милиционеру?..
— Мне вставать рано! — сказала она излишне сухо.
Он продолжал смотреть на нее восхищенно.
— Чего пялишься! — быстро набросила халат. — У меня в шесть бассейн!
— Я с тобой пойду.
— В сатиновых трусах? — хмыкнула девушка.
— Подожду на улице!
— Личный телохранитель, которого самого нужно охранять! Иди спать!
Душко было направился к Сашенькиной комнате, но на полпути споткнулся об ее жесткий взгляд.
— На кухню!
Он не мог заснуть. Его трясло и знобило. От всего, что произошло, и от мучительного вопроса, произойдет ли еще хоть раз?.. Сердце успокаивало — да, он классный парень, подтягивается по полтысячи раз, а мозг рассказывал обратное. Ты — мент, мелкий штымп, ты за жизнь прочитал три книжки, единственное твое достоинство — подтягиваться!.. А она — врач, почти кандидат наук, красавица, интеллигентка… Сука! — неожиданно выдал мозг, отчего сердце Душко чуть не остановилось. — Сука! — повторило серое вещество! Использует тебя, как вибратор дешевый! А ты от ее пряных прелестей башку потерял!..
Душко тихонечко встал с раскладушки и быстро оделся. Он почти плакал, но знал наверняка — надо уходить, иначе крендец, узлом она его завяжет!..
Сашенька слышала, как закрылась за милиционером входная дверь. Она была рада, что этот деревенский парень нашел в себе силы отвалить после неожиданного подарка. Ей совершенно не хотелось сейчас думать ни о Зурабе, ни о лысом, она быстро проваливалась в сон, который должен был быть кратким, ведь она никогда не пропускала бассейн. Она еще не знала, что с завтрашнего дня каждую мужскую фигуру станет сравнивать с великолепным телом милиционера, что будет мучима низом живота до физической боли, как будет посылать мысленно в пространство мольбы, чтобы он пришел!.. Она заснула…
Когда его ударили резиновой дубинкой по ране, вот тогда он закричал от боли. Но крик его пришелся в чью-то могучую ладонь, отчего Душко чуть было не захлебнулся. Затем ему сунули рогатый электрошок под ребра, и Душко отключился от своих любовных переживаний.
Очнулся в маленькой темной комнате, но, как подумалось, не в подвале, сыростью не пахло. Боль жила во всем теле насыщенно, видимо, основательно били. Он пошевелился и понял, что связан, но не просто руки-ноги, а верхние конечности были накрепко примотаны к нижним, под коленями… Душко попытался проверить на прочность узлы, и тотчас раздался громкий звонок, оповещающий захватчиков о том, что пленный очнулся.
Загорелся свет, и милиционер обнаружил себя не только связанным, но и голым.
Опять голый, подумал. Только наверняка не Сашенька в эту комнату войдет!
Здесь милиционер оказался прав. В помещение, уставленное дорогой антикварной мебелью, вошел, одетый во все черное, мужчина кавказской наружности, в сопровождении таких же носатых и бровастых ребят.
Мужчина обошел вокруг голого Душко, задержал взгляд на месте между ног, злобно ухмыльнулся и проговорил:
— Так значит, вот какой ты, Душко!
Милиционер по голосу тотчас признал Зураба.
— Вот такой вот! — ответил, уставившись с ненавистью прямо в глаза грузина.
— Значит, не боишься? Смелый такой?
— А чего мне бояться? Я таких зверей, как ты, сто раз за яйца брал!
— Смотри, какой боевой, — уважительно почмокал губами Зураб. — Ты сто раз брал, а я тебя всего один раз возьму!
Грузин сказал это так буднично, что Душко содрогнулся, но сделал вид, что от холода.
— Ты чем мне там грозил? — продолжил Сашенькин знакомец. — Вагонами в одно место? Или я чего неправильно понял?
Душко молчал, лишь тело его реагировало крупной дрожью.
— Знаешь, дорогой, у моего сына, который сейчас у мамы в Батуми, есть железная дорога, детская… Я, пожалуй, одолжу у Дато игрушку… Знаешь, для чего?
— Ага, — проклокотал милиционер.
— Сообразительный!.. Нет, не одолжу, а возьму, потом новые вагончики куплю! Эти — одноразовые…
Зураб проговорил что-то по-грузински, один из сопровождающих вышел вон и вернулся с коробкой, в которой при вскрытии оказался целый набор железнодорожных вагончиков с локомотивом впридачу.
— Знаешь, Душко, будет больно!
— Знаю…
— Это тебе за всех зверей! За тех черных, которых вы мучаете, русские недоноски!.. Есть у тебя крест на шее? — вдруг закричал Зураб. — Я спрашиваю, есть?
— Есть…
— И вот я, православный, буду тебя, православного, сейчас наказывать за то, что ты фашист, за то, что жрешь отобранную у мусульман шаварму, за то, что у старушек нищих десятки отбираете, за всех обиженных вами, ментами, людей!
Душко икнул от неожиданной речи и стал наблюдать, как по проложенным путям к его заду приближается локомотив с красной звездой на носу…
Сашенька лежала под одеялом, накрывшись с головой, и вспоминала Душко. Смешно, но девушка даже не знала имени милиционера. Она была уверена, что парень не вернется, а от того сжимало в груди, словно кто-то за сердце рукой взялся…
Ей разрешили не выходить на работу и спокойно отлежаться от пережитых ужасов дома, что она и делала в своей квартирке, все глубже проваливаясь в образ Душко, спрашивая у воображаемой картинки: «Где ты, позвони», — и всякую прочую женскую дребедень.
Он не звонил тягучие минуты, бесконечные часы, три дня вечности. К исходу последнего она потеряла душевные силы окончательно, и сама набрала номер Тверского отдела милиции.
— Рядового Душко, пожалуйста, — попросила дежурного.
— А кто его спрашивает? — вдруг насторожился голос.
— Моя фамилия Бове.
— А по какому вопросу?
— Он что, генерал?
— Нет, не генерал, — ответил дежурный.
— Тогда какого черта!
— Ругаться не надо… Мы сами не знаем, где наш Душко…
— Как это?
— Пропал.
— Как пропал?
— Правда, у него больничный… Но дома четыре дня отсутствует… Полковник его искал…
У Сашеньки все сложилось в голове самым страшным образом.
Она спешно одевалась, не заботясь о гармонии цветовых совпадений различных вещей, может быть, самую малость… Двумя движениями щеточки взбодрила выражение глаз и выскочила на улицу.
— Это я, — услышала она шепот. — Это я, рядовой Душко…
— Душко?..
Уж кого-кого, а милиционера она не ждала. Совершенно не хотелось впускать, но парень, честно говоря, спас ее, и надо было быть совершенной свиньей, чтобы отшить его сразу. Сашенька позвенела дверной цепочкой, щелкнула замком и открыла дверь.
Он смотрел на нее как-то снизу вверх, она бы даже сказала, подобострастно. Ее это покоробило, но Сашенька заставила себя улыбнуться и сказать, что рада видеть своего спасителя. Здесь она вспомнила угрозы Зураба, содрогнулась и поторопила:
— Заходите же скорее!
Душко повесил шинель на крючок и через два шага уже был в комнате, где пахло необыкновенно женским. Такие запахи он ловил иногда от выходящих из дорогих машин девиц, которые никогда не смотрят на таких, как он.
— Сколько у вас книг! — проговорил он.
— Это папины. Чаю хотите?
— А можно?
— Конечно можно, — раздражалась Сашенька на милиционера-квашню. — Пойдемте на кухню! Кстати, что у вас с ногой?
— Ранение.
— Тогда садитесь на табурет. Что стоять на больной ноге!
Он сел, искоса наблюдал, как девушка готовит чай, смешивая несколько сортов. Свистнул чайник, и Душко вдруг вспомнил, что такой же точно был у его мамы.
— Я убью этого вашего грузина! — брякнул вдруг.
Она чуть было не выронила банку с вареньем, так неожиданно это прозвучало.
— А вы знаете, — предупредила она, — Зураб тоже поклялся убить вас, за всякие там вагоны, какие вы ему в одно место послали! А грузины зря не клянутся!
— Не боюсь!
Сашенька посмотрела на рядового и, действительно, не обнаружила в его облике ни единой приметы страха.
— Он полковник!
— Да хоть генерал!
Она хмыкнула, накладывая в розетку персиковое варенье.
— Вы что же, совсем никого не боитесь?
— Почему же, — признался Душко. — Вот вас боюсь…
— Меня? — удивилась Сашенька. — Меня-то чего бояться? Я — метр с кепкой!
— Вы — красавица. А я всегда боялся красивых женщин!
Он сказал это так просто и невинно, что девушке пришлось против воли покраснеть.
— Ешьте варенье!
— Я ем, — он встрепенулся. — Но я пришел к вам не в любви признаваться…
Слава Богу, подумала Сашенька. Второй раз не выдержу!
— Что же вас привело ко мне?
— Мне нужно хоть кому-то рассказать…
— Что?
— Помните, тогда, на бульваре? Лысого?
— Да-да! — встрепенулась Сашенька. — Конечно!
— Это мы вызвали «скорую», то есть вас!
— Тогда получается, что лысый вам в ногу выстрелил, от этого вы хромаете?
— В том-то и дело. Все попали в мистификацию, в ней и запутались. Лысый ни в кого не стрелял. Стрелял мой напарник, в меня!
— За что? — не понимала Сашенька.
— Из ненависти. Дело в том, что мы с ним с детства вместе. Даже в армии в одном взводе служили… В общем, это дело неких туманностей человеческой души!.. Да и суть не в том — за что!
— В чем же? — все более заинтересовывалась Сашенька. Особенно ей понравилось про туманность, так папа иногда выражался.
— А в том, что спихнуть этот выстрел начальство решило на лысого!
— Зачем же? Не легче ли арестовать и судить вашего дружка детства?
— Если бы наружу выплыло, что милиционер стрелял в милиционера, знаете, сколько голов бы полетело!
— Я поняла.
— Вот лысого и определили козлом отпущения. Что с идиота взять! Они там колбасят его по-черному! А потом спишут на то, что умер от воспаления легких!
Сашенька совершенно была изумлена рассказом милиционера. Раньше ей казалось, что такие вещи только в телевизоре, но сейчас она абсолютно верила в неуправляемое зло, так как сама под его чугунные колеса попала.
Надо было что-то предпринимать, но девушка совершенно не понимала, с какой стороны подступиться к этому делу. Она тщетно пыталась вспомнить кого-нибудь из своих знакомых, могущих реально пресечь творящийся произвол.
— Ладно, — наконец решила Сашенька, — утро вечера мудренее. Останетесь у меня ночевать, а завтра что-нибудь придумаем!.. Я в душе была, теперь вы идите, там слева чистое полотенце!
— Я вас стесню! — испугался Душко.
— Прекратите манерничать! — разозлилась девушка. — Вы стеснили бы меня, если бы в кровати моей спали. А так я вам на кухне постелю. Идите в душ!
Милиционер покорно заперся в санузле и долго стоял под струями воды, вдыхая невероятный аромат всяких женских кремов, смешанный с духами и запахом ее тела. Выходя, он не удержался и ткнулся носом в Сашенькин халат. Глубоко вдыхал, до оранжевых кругов в глазах. Тело дрожало от вожделения, а мозг был несчастен, так как знал, что результатом восстания гормонов могло быть лишь личное управление собственными органами.
«Я — автопилот самого себя», — подумал Душко, выходя из ванной.
Дверь в Сашенькину комнату была плотно закрыта, а на кухне ждала приготовленная раскладушка.
Его так трясло, что он даже лечь не мог. Стащил с себя майку, проверил на прочность дверной косяк, подпрыгнул, ухватился пальцами и начал подтягиваться.
Раз, два, три… Двадцать пять… Косяк слегка поскрипывал… Тридцать…
Он не услышал, как она вышла из своей комнаты — неистово продолжал тратить свое мужское желание.
Сашенька поначалу хотела было возмутиться, но горло перехватило чем-то сухим, и она просто стояла и глядела на прекрасную спину Душко, слегка влажную, со сложным мускульным рисунком.
— Сорок пять, сорок шесть, — машинально считала девушка. — Пятьдесят…
Что-то происходило с ее телом, то, что она не контролировала, чему не давала определения, но очень схожее с телесными муками Душко, от которых он старался избавиться с помощью дверного косяка.
Семьдесят…
Она подошла сзади и обняла его, прильнув нежной щекой к влажной спине, а он так и замер в висячем положении. Висел, не в силах поверить в происходящее. А Сашенька его целовала, висячего, по кругу, двигаясь к животу, прикрытому синими сатиновыми трусами, а потом сделала такое, что Душко и нафантазировать себе не разрешал. Он лишь на мгновение увидел свое отражение в ночном окне и отражение Сашеньки. У нее был невероятно красивый рот.
Она слегка потянула его за талию, прошептав: «Спускайся». Он мягко спрыгнул, и они легли здесь же, между коридором и кухней.
Сашенька наслаждалась, лишь раз мелькнула мысль, что у нее еще никогда не было двух мужчин за один день, а третий чуть было ее не изнасиловал. Вот тебе и недотрога!..
Потом они забрались на раскладушку, которая, конечно же, не выдержала нагрузок и, сдавшись, сложила свои алюминиевые ноги.
А потом, когда все пришло к окончанию, им овладела невероятная эйфория, Душко вновь ухватился за косяк и принялся в бешенном темпе подтягиваться, празднуя свою нечаянную радость.
Она смотрела на него, голого, глупого и улыбалась, понимая, что с ним и поговорить не о чем. Зато на работе много разговоров… Пусть кто-то молчит и делом занимается!..
Раздался жуткий треск. Это косяк не выдержал и обрушился вместе с голым милиционером.
Когда она поняла, что он не зашибся насмерть, прыгнула к нему в обломки и целовала его жадно, заглатывая горький пот, смешанный с известковой пылью, а затем на нее что-то упало сверху, она потянулась рукой, думая, что обломок стены, но нащупала коробку, обитую чем-то мягким. Села у него на животе, отчего Душко застонал и не удержался.
Сашенька подождала, пока рядового перестанет корчить эпилепсия любви, ударила его кулачком в грудь и сказала, показывая на коробку красного цвета с золотенькой застежкой:
— Смотри!
— Что это? — прошептал Душко, не открывая глаз, стараясь прочувствовать, удержать, растянуть послевкусие.
— Да смотри же! — разозлилась Сашенька.
Он тотчас открыл глаза.
— Коробка! — определил.
— Сама вижу! Знаешь, откуда она?
— Не-а…
— Из косяка, который ты обрушил… Оба помолчали, приходя к одному и тому же выводу.
— Клад? — спросил он тихо.
Она кивнула. Спрыгнула с него, включила верхний плафон, и Душко зажмурился, впервые видя ее голую всю, при большом свете.
— Я открываю? — спросила она, переступив с ноги на ногу.
Он, с трудом сглотнув новое возбуждение, неожиданно пробасил:
— Ага…
Сашенька щелкнула застежкой, вытащила из коробки свернутый трубочкой бумажный лист, исследовала пальчиком дно, но более ничего не нашла.
— Здесь только вот это, — обратилась она к Душко. — Развернуть?
Он утвердительно моргнул, измученный ее наготой, она растянула лист во всю длину и прочла вслух:
«Ну что, идиоты! Небось, подумали, что клад нашли! Сейчас, мол, коробку откроем, а в ней брильянты на миллионы, сапфиры и рубины! Ну, идиоты! Козлы! Жадные твари! Вы вокруг себя поглядите, дом-то современной постройки! Вам все бы на халяву, а я строю дома уже тридцать лет, а собственной хаты до сих пор не имею. Ишь, в дом они новый въехали. Дверной косяк им не понравился, получше захотелось! А здесь коробка вывалилась! Ба! Да мы же теперь богачи, самые богатые! Хрен вам лысый на темечко, а не клад! Дырку от бублика! Кстати, в коробку и на бумажку я предварительно помочился! Так что, с приветом!
Строитель Кошкодамов».
Минуты три они стояли молча, голые и с идиотскими выражениями на лицах. Затем Сашенька захохотала, да так искренне и заразительно, что милиционер Душко тоже заулыбался, хотя в обстоятельствах происшедшего ничего смешного не находил.
— Ну, Кошкодамов! — заливалась девушка. — Ну, молодец!..
— Я отыщу его и эту коробку в заднепроходное отверстие засуну! — пригрозил Душко, не в силах оторвать взгляда от обнаженной Сашеньки.
При этих словах ей тотчас расхотелось смеяться… Она вспомнила Зураба и его угрозы. Подумала, что зря ввязалась в это дело. И как теперь помочь этому глуповатому милиционеру?..
— Мне вставать рано! — сказала она излишне сухо.
Он продолжал смотреть на нее восхищенно.
— Чего пялишься! — быстро набросила халат. — У меня в шесть бассейн!
— Я с тобой пойду.
— В сатиновых трусах? — хмыкнула девушка.
— Подожду на улице!
— Личный телохранитель, которого самого нужно охранять! Иди спать!
Душко было направился к Сашенькиной комнате, но на полпути споткнулся об ее жесткий взгляд.
— На кухню!
Он не мог заснуть. Его трясло и знобило. От всего, что произошло, и от мучительного вопроса, произойдет ли еще хоть раз?.. Сердце успокаивало — да, он классный парень, подтягивается по полтысячи раз, а мозг рассказывал обратное. Ты — мент, мелкий штымп, ты за жизнь прочитал три книжки, единственное твое достоинство — подтягиваться!.. А она — врач, почти кандидат наук, красавица, интеллигентка… Сука! — неожиданно выдал мозг, отчего сердце Душко чуть не остановилось. — Сука! — повторило серое вещество! Использует тебя, как вибратор дешевый! А ты от ее пряных прелестей башку потерял!..
Душко тихонечко встал с раскладушки и быстро оделся. Он почти плакал, но знал наверняка — надо уходить, иначе крендец, узлом она его завяжет!..
Сашенька слышала, как закрылась за милиционером входная дверь. Она была рада, что этот деревенский парень нашел в себе силы отвалить после неожиданного подарка. Ей совершенно не хотелось сейчас думать ни о Зурабе, ни о лысом, она быстро проваливалась в сон, который должен был быть кратким, ведь она никогда не пропускала бассейн. Она еще не знала, что с завтрашнего дня каждую мужскую фигуру станет сравнивать с великолепным телом милиционера, что будет мучима низом живота до физической боли, как будет посылать мысленно в пространство мольбы, чтобы он пришел!.. Она заснула…
* * *
Душко медленно спускался по лестнице, ощущая мозгом драму сердца. Он даже не чувствовал боли в раненой ноге, когда ступал ею на ступеньку.Когда его ударили резиновой дубинкой по ране, вот тогда он закричал от боли. Но крик его пришелся в чью-то могучую ладонь, отчего Душко чуть было не захлебнулся. Затем ему сунули рогатый электрошок под ребра, и Душко отключился от своих любовных переживаний.
Очнулся в маленькой темной комнате, но, как подумалось, не в подвале, сыростью не пахло. Боль жила во всем теле насыщенно, видимо, основательно били. Он пошевелился и понял, что связан, но не просто руки-ноги, а верхние конечности были накрепко примотаны к нижним, под коленями… Душко попытался проверить на прочность узлы, и тотчас раздался громкий звонок, оповещающий захватчиков о том, что пленный очнулся.
Загорелся свет, и милиционер обнаружил себя не только связанным, но и голым.
Опять голый, подумал. Только наверняка не Сашенька в эту комнату войдет!
Здесь милиционер оказался прав. В помещение, уставленное дорогой антикварной мебелью, вошел, одетый во все черное, мужчина кавказской наружности, в сопровождении таких же носатых и бровастых ребят.
Мужчина обошел вокруг голого Душко, задержал взгляд на месте между ног, злобно ухмыльнулся и проговорил:
— Так значит, вот какой ты, Душко!
Милиционер по голосу тотчас признал Зураба.
— Вот такой вот! — ответил, уставившись с ненавистью прямо в глаза грузина.
— Значит, не боишься? Смелый такой?
— А чего мне бояться? Я таких зверей, как ты, сто раз за яйца брал!
— Смотри, какой боевой, — уважительно почмокал губами Зураб. — Ты сто раз брал, а я тебя всего один раз возьму!
Грузин сказал это так буднично, что Душко содрогнулся, но сделал вид, что от холода.
— Ты чем мне там грозил? — продолжил Сашенькин знакомец. — Вагонами в одно место? Или я чего неправильно понял?
Душко молчал, лишь тело его реагировало крупной дрожью.
— Знаешь, дорогой, у моего сына, который сейчас у мамы в Батуми, есть железная дорога, детская… Я, пожалуй, одолжу у Дато игрушку… Знаешь, для чего?
— Ага, — проклокотал милиционер.
— Сообразительный!.. Нет, не одолжу, а возьму, потом новые вагончики куплю! Эти — одноразовые…
Зураб проговорил что-то по-грузински, один из сопровождающих вышел вон и вернулся с коробкой, в которой при вскрытии оказался целый набор железнодорожных вагончиков с локомотивом впридачу.
— Знаешь, Душко, будет больно!
— Знаю…
— Это тебе за всех зверей! За тех черных, которых вы мучаете, русские недоноски!.. Есть у тебя крест на шее? — вдруг закричал Зураб. — Я спрашиваю, есть?
— Есть…
— И вот я, православный, буду тебя, православного, сейчас наказывать за то, что ты фашист, за то, что жрешь отобранную у мусульман шаварму, за то, что у старушек нищих десятки отбираете, за всех обиженных вами, ментами, людей!
Душко икнул от неожиданной речи и стал наблюдать, как по проложенным путям к его заду приближается локомотив с красной звездой на носу…
* * *
Первый раз она пропустила бассейн, но не из-за того, что не выспалась, а из-за странного тоскливого состояния. У нее даже возник вопрос, а нужен ли вообще этот бассейн? Какого черта, в шесть утра?!. Как бы в депрессию не провалиться…Сашенька лежала под одеялом, накрывшись с головой, и вспоминала Душко. Смешно, но девушка даже не знала имени милиционера. Она была уверена, что парень не вернется, а от того сжимало в груди, словно кто-то за сердце рукой взялся…
Ей разрешили не выходить на работу и спокойно отлежаться от пережитых ужасов дома, что она и делала в своей квартирке, все глубже проваливаясь в образ Душко, спрашивая у воображаемой картинки: «Где ты, позвони», — и всякую прочую женскую дребедень.
Он не звонил тягучие минуты, бесконечные часы, три дня вечности. К исходу последнего она потеряла душевные силы окончательно, и сама набрала номер Тверского отдела милиции.
— Рядового Душко, пожалуйста, — попросила дежурного.
— А кто его спрашивает? — вдруг насторожился голос.
— Моя фамилия Бове.
— А по какому вопросу?
— Он что, генерал?
— Нет, не генерал, — ответил дежурный.
— Тогда какого черта!
— Ругаться не надо… Мы сами не знаем, где наш Душко…
— Как это?
— Пропал.
— Как пропал?
— Правда, у него больничный… Но дома четыре дня отсутствует… Полковник его искал…
У Сашеньки все сложилось в голове самым страшным образом.
Она спешно одевалась, не заботясь о гармонии цветовых совпадений различных вещей, может быть, самую малость… Двумя движениями щеточки взбодрила выражение глаз и выскочила на улицу.