Конечно, директор предпочитал последнее, но считал, что напутать Кларку надо. Мысль о подстольной жизни прочно вошла в его голову, он уже заволновался низом живота, совершенно забыл про Лилю, ткнул пальцем в кнопку селектора и гаркнул:
— Зайдешь через пять минут!.. И помаду сотри!
Мятникова слегка покашляла, директор вспомнил о ней, ткнул пальцем в селектор на отключение и, ничуть не смутившись, продолжил.
— Объект огромный! — инструктировал. — Подойти нужно со всей ответственностью! Шесть тысяч квадратов! Смотри, Мятникова, не подведи!
— Адрес скажите, — попросила.
— Улица Радио, сто шестнадцать, дробь двадцать четыре. Там цеха заводские. Из них лофты строители надумали делать и людям продавать под жилье!.. Что за лофты такие! Да черт с ними! В общем, самый важный объект, который у нас когда-либо имелся. Не подведи, Лиль! Я тебе премию, отпуск после… Чего хочешь… Разведи там свои порошочки… Ядочки…
— Это такие большие жилые помещения, — проговорила Лиля.
— Что? — не понял директор.
— Не подведу, — уверила она.
— Валяй! Действуй!
У директора вдруг возникло радостное состояние духа, он поглядел подчиненной в лицо… Радость бы тотчас улетучилась, если бы он не крутанул шеей в обратную сторону и не услышал в коридоре свинский голос секретарши.
— Иди, Мятникова, ступай!.. — отослал директор.
В дверях Лиля столкнулась с Кларой. Секретарша была, как всегда, в короткой юбке, натянутой на шарообразный зад, балансировала на платформах с десятисантиметровой шпилькой. Губы у Кларочки были силиконовые, что делало ее незаменимым подстольных дел мастером.
Увидев Мятникову, секретарша отшатнулась, словно от привидения, и после говорила директору, чтобы он, маленький пупсик, не пускал в контору эту страшилку. Пупсик, охая и ахая от упражнений с силиконом, шептал в промежутках — да как же можно… Я ей задания даю… Она мой… лучший сотрудник…
— По телефону инструктируй, пупсеныш, — увещевала Кларочка, профессионально оттягивая фейерверк победы.
— А деньги… как отдавать будет?.. Ах… Кларенок…
— В обе-да-наи перрарыы! — придумала секретарша.
— Чего? — не уразумел директор, на мгновение потеряв дорожку к краткому транзиту через рай.
— В обеденный перерыв пусть приходит! — уточнила, раздражаясь, Клара.
Она сделала пару глубоких вдохов ртом, подумала мимоходом, что золотая коронка на шестерке расшаталась и что муж, медбрат по стоматологии, в последнее время поздно приходит с работы. Слегка расстроилась, слегка надавила, прикусила, отпустила…
— А-а-а… — простонал директор. — О-о-о! — выпустил дух, отдаляясь от рая.
Через две минуты он уже грозно отчитывал Клару за игнорирование профессиональных обязанностей, за то, что лезет не в свои дела, и за многое еще другое.
— Десять евро штраф! — резюмировал он.
«Штопанный, — подумала секретарша в дверях на выходе. — Я из тебя завтра сотню высосу!..»
Весь следующий вечер Лиля Мятникова готовилась к новому объекту. Сидела в маленькой подсобке своей крошечной муниципальной квартиры и напряженно работала.
Первым делом она взяла восковой брикет «Шторма», осторожно нарезала его пластинами, затем эти пластины, одну за другой, провернула через мясорубку, ссыпав полученное вещество в жестяную коробку. Затем Лиля вытащила из шкафчика этилфенацин и смешала его с мукой, получилась сухая масса. Эту массу она совместила с провернутым через мясорубку «Штормом» и вышла в туалет. Помочившись в банку, женщина вернулась в подсобное помещение и вылила мочу в порошок. Количество жидкости в порошке было идеальным, и вещество после перемешивания стало наподобие тягучего теста. Скатав полученное в колобок и завернув его в полиэтиленовую пленку, Лиля положила свое изделие в рюкзак, в котором уже находились синие байковые штаны, черный халат, толстые резиновые сапоги, такие же резиновые перчатки до локтей, в кармашке помещались сложенный вчетверо головной платок и несколько респираторов. В другом кармане, большом, лежали мощный фонарь с заряженным аккумулятором и мелкоячеистая сеть с тяжелыми свинцовыми грузиками.
Теперь Лиля Мятникова была готова к началу нового дня, к новой работе. Стоя под душем, она даже подумала, что ее волнует завтрашний день, а значит, работа, которую она выполняет, тоже ей по душе.
— Мир, ты прекрасен, — почему-то проговорила она, подставив лицо под жесткие струи воды. Кожу нестерпимо защипало, но женщина выдержала с десяток секунд, потом закрутила краны и вытерла свое изумительной красоты тело махровым полотенцем. Затем оделась в нелепую ночную рубашку, подошла к окну, чтобы на ночь открыть форточку, посмотрела с высоты и увидала внизу мужскую фигуру. Фигура двигалась от фонаря к фонарю, шатаясь и качаясь во все стороны. То вперед мотанет его, то назад. При этом фигура успевала подогнать ноги за телом, а потому не падала.
Лиля улыбнулась и подумала, как странен мир. С этим, начинающим стареть мужчиной она когда-то, в детстве, жила в одном отличном доме, в центре города на Метростроевской улице. Сейчас улица переименована в Остоженку. Она смотрела свои детские сны в первом подъезде, а он, пьяные, в третьем. Теперь Лиля живет в Одинцовском районе, в большой блочной новостройке, и волею судеб он здесь же, через пять подъездов. Пропил, видно квартиру..
Она была маленькой и иногда, возвращаясь с тренировки, встречала его с обычной магазинной сеткой в руках. Из ее ячеек в разные стороны торчали длинные колонковые кисти, тюбики с краской и иногда початая бутылка портвейна, которая грозила своей тяжестью все это хозяйство передавить. И всегда осенние листья…
Если он встречал ее на улице, всегда жестом останавливал, рылся в кармане и выуживал из него заграничную конфету на длинной палочке. Внутри конфеты, когда ее рассосешь, находилась розовая жвачка, из нее отлично надувались огромные пузыри, которые, лопаясь, покрывали все лицо. Было здорово и смешно…
Теперь он ее не узнает. Просто ходит, шатаясь по дороге, как канатоходец, еще мгновение, и сорвется…
Лиля проследила его до подъезда и с улыбкой на лице легла в постель.
— Жизнь прекрасна, — прошептала она, закрыв воспаленные глаза.
В шесть часов утра следующего дня Лиля Мятникова прибыла на объект и была встречена прорабом Шитовым.
До чего страшна баба, подумал строитель, но на сие ему было абсолютно наплевать, чувствительности он не был подвержен, а потому смотрел на лицо Лили без всякого отвращения.
— Вот объектик!
Он показал на огромное серое здание с шестью этажами и уточнил, что именно в нем предстоит гражданочке работать.
— Много их там? — поинтересовалась Лиля.
— Тыщи и мильены! — ответил прораб. — С подвала начинайте, девушка. Только электрификации нигде нет!
Она кивнула, подумала, что у таких мужичков все бабы девушки, и пошла в сторону мрачного здания.
— А переодеться где? — обернулась.
Прораб махнул рукой в сторону цехов.
— Там никого нет!
— Да, — вспомнила Мятникова, — зажгите пару бочек с соляркой часам к двенадцати!..
При входе Лиля обнаружила комнатку, где находилось всякое малярное хозяйство, решила переоблачиться здесь и сбросила с плеч рюкзак.
В черном халате, в огромных сапогах, в резиновых перчатках до локтей, с респиратором на лице она выглядела, как ликвидатор последствий на Чернобыльской АЭС.
Лиля одежду оставила в малярной, лишь тридцать три рубля на обед сунула за спортивный лифчик. Поправила на голове платок, на всякий случай проверила фонарь, взяла рюкзак на правое плечо и двинулась в глубь здания.
Минут десять Мятникова искала лестницу в подвал, пока не наткнулась на нее. Каменные ступени уходили большими пролетами вниз, и уже на пятидесятой ступеньке Лилю окружил мрак. Пахнуло обычным подвальным духом и чем-то приторно-сладким.
Видимо, до меня кто-то пытался работать, решила Мятникова и зажгла фонарь. Спускаться пришлось еще несколько пролетов, пока, наконец, лестница не кончилась.
Что-то чавкнуло под сапогами, она посветила и обнаружила себя стоящей посреди огромной лужи, почти озерка. Лиля направила мощный луч, пытаясь найти противоположную стену, но, видимо, фонарь был недостаточно силен, или стена находилась на «том свете».
На мгновение женщина сосредоточилась и явственно услышала характерные звуки. Они были скрежещущие, словно напильник против железа, неприятные, но и волнующие одновременно.
Лиля не спеша повела по периметру фонарем, и в его луче вспыхнули сотни огоньков, быстро перемещающихся с одного места на другое.
— Ну, вот и вы, — проговорила Мятникова. — Здрасьте!..
Не врал прораб. Крыс было великое множество. Свет фонаря заставил их прекратить работу зубами, и серые твари от нарушенного покоя принялись многоголосо пищать, вздергивая носами. Иные вставали на задние лапы и глядели красными глазами на Лилю. Казалось, что сейчас они заговорят…
Она неторопливо перебрела лужу, встала на сухое, поставила рюкзак на какой-то выступ, дернула за веревку и вытащила отраву.
Лиля прекрасно знала, как будут подыхать грызуны. Не сразу постепенно, мучаясь от резей в кишечнике и желудке. Только дней через пять сдохнут от внутренних микротравм. Этилфенацин знает свое дело, тем более смешанный со «Штормом».
Когда-то, только устроившись на работу, Лиля получила похожий объект, но значительно меньший, и рассыпала по углам обычную отраву, смешанную с зерном. Стояли сильные морозы, она чуть подстыла и сходила в самом темном уголке, так как туалета на таких объектах не бывает. Как только она натянула обратно теплое белье, то разглядела странную картину. Изо всех щелей и провалов в полу, даже с плинтусов на потолке к мокрому углу стало стягиваться множество крыс. Они, как в сказке про Нильса и гуся Мартина, будто шли на звук дудочки. Удивленная и слегка напуганная, Лиля смотрела, как в углу постепенно скапливается куча пищащих тварей. Они лезли по спинам друг друга, упираясь подвижными носами в стену, кусались и драли когтями свою же братию…
После того случая она долго думала над происшедшим, пока, наконец, не решила, что в ее моче содержится какой-то интересный для крыс фермент, приманивающий их без осечки.
Она решила воспользоваться случайно выявленной удивительностью и с тех пор не знала поражений. Крысы словно рассудок теряли… Так же она использовала собственные отходы для приготовления отравы, и это было ее фирменным стилем. Никто в конторе так оперативно, как она, не работал, ни у кого не было таких важных объектов, такой высокой зарплаты, но ни один сотрудник, даже самая последняя морильница, бабка Рая, — не завидовал Мятниковой, по известным причинам ее отвратительного лица…
Развернув полиэтилен, Лиля отщипнула от колобка кусочек, покрутила между пальцев и бросила туда, где крыс было побольше. На мгновение, словно по команде, все крысы разом замерли. В их чуткие носы вошли молекулы тревожного и вкусного запаха. Затем, как будто по другому приказу, в этой живой массе началось движение. Крысы пошли вокруг вкусного кругляша, постепенно сужая круги, и наконец, одна из толпы, молодая и худая, вдруг прыгнула и в секунду проглотила отраву.
— Есть! — прошептала Мятникова, скатывая следующий кругляшок.
Все же ее «есть» твари услышали и запищали так жалобно, или воинственно, один черт разберет.
Она отщипывала и бросала, будто голубей кормила.
— Гуль-гуль! — шептала. — Идите цыпочки!..
Они шли и шли на верную гибель, обманутые человеческим существом, царем природы, а она улыбалась все шире, представляя себе картину в четверг, когда закончит работу. Тысячи и тысячи пахнущих протухшей кондитерской фабрикой трупиков.
Главное — противогаз не забыть.
В первый раз она даже не знала, что нужно такое средство защиты, и чуть было не потеряла сознания от приторно-сладкого запаха смерти, разлагающихся крысиных тушек.
Сейчас, конечно, она такой ошибки допустить не может, про умерщвление крыс знает все, или почти…
Правда, существовало множество других фирм, которые работали по новой методике — ставили приборы с ультразвуком. Срабатывало. Грызуны на второй день исчезали, уходя в неизвестность, но так же и люди ощущали, вопреки рекламе, нервозность и невозможность сосредоточиться в работе. Приборы снимали и возвращали, а завхоз вынужден был обращаться к фирмам, которые работают по старинке, в пять раз медленнее…
Колобок кончился. Вокруг его остатков дрались молодые особи за право подобрать крошки.
Наступил самый ответственный момент.
Она отошла в угол, стянула ниже колен байковые штаны и обильно помочилась. Быстро оделась и отошла к лежащему рюкзаку, освещая фонарем угол с приманкой.
Что здесь началось! Десятки, сотни бросились на запах, источаемый углом, визг, писк…
Сердце Мятниковой застучало, как у заправского охотника. Она вытащила из рюкзака сеть и приготовилась.
Неожиданно заметила одного крыса, который был намного больше и толще, чем его сородичи. Он, не выказывая ни малейшего интереса к углу, привстал на задних лапах и, казалось, смотрел Лиле прямо в глаза.
«Ишь ты, какой огромный, — подумала. — Не реагирует…»
Это было странно, потому что впервые.
Может быть, у него с обонянием что-то, решила Мятникова, подумала — ну и фиг с тобой, сдохнешь от колобка, забыла о крысе и тотчас метнула сетку в угол, накрывая ею всю кишащую братию.
Это было проделано столь ловко, что, вероятно, любой ковбой позавидовал бы такому точному броску.
Далее Лиля быстро подошла к углу, поддернула сеть по самому полу, и получился мешок-западня, в который попалось не менее пятидесяти крыс.
— Есть, — удовлетворенно проговорила она и тотчас взвалила живую сетку на плечо.
Надо было спешить! Сеть хоть и архипрочная, но крысы быстро сориентируются, прогрызут дыры, тогда пиши пропало. Она взбежала со своей ношей на поверхность и зажмурилась от дневного света.
В двадцати метрах, с черным дымом, поднимающимся к небесам, горела солярка в бочке.
«Не подвел бригадир», — порадовалась женщина и побежала к огню.
Прораб Шитов наблюдал за ее бегом и удивлялся, до чего здорова баба! Поди, в каждой твари по пятьсот грамм на душу! Тьфу, сплюнул, какая там душа!
Он слышал, как визжат погибающие в огне крысы, это отродье сатанинское, уничтожающее медную проводку, прогрызающее даже бетон, и отдавал должное Лиле за ее необыкновенный профессионализм.
По всей округе резко запахло паленым, но Мятникова не обращала на вонь внимания, лишь смотрела с удовлетворением в огонь.
Потом прораб пригласил ее на обед в ближайшее кафе-пельменную, где заказал двойную с кетчупом для себя, пять хлеба, полуторную для морилыцицы и двести водки, опять для себя.
Молча пообедали, Лиля попросила, чтобы прораб продолжал жечь соляру, допила второй стакан чая, сунула руку за пазуху рубли вытаскивать, но бригадир помотал головой.
— За мой счет!..
После она вернулась в подвал и подождала, пока чай не пробьет себе дорогу в мочевой пузырь. Женщина включила фонарь и опять обнаружила огромного крыса с нарушенным обонянием, стоящим на том же месте и опять смотрящим ей в глаза. Слегка удивилась, но не придала сему факту ровным счетом никакого значения. А он все смотрел…
Пошла в другой угол и произвела нужную процедуру. Уже с меньшим интересом наблюдала за эффектом своей биохимии, просто готовилась метнуть сеть, и на сегодня закончить работу.
Она вновь не промахнулась, но, когда туже затягивала сеть с добычей, вдруг почувствовала резкую боль в правой лодыжке. Обернулась и увидела того самого крыса, вцепившегося в ее ногу мертвой хваткой.
«Да как же он? — подумала Лиля. — Такая толстая резина!..»
Она поднялась во весь рост с уловом на плече, со всей силы дернула ногой. Крыс, не расцепивший зубов, вырвал кусок сапожной резины, отлетел, крутясь в воздухе, и, ударившись о стену, рухнул на пол.
Она уже не видела, как тварь, с трудом очухавшись, подергивая башкой, уползла в темноту. Мятникова спешила к импровизированному крематорию, торопилась к концу рабочего дня…
Она добиралась до дома метрополитеном и уже на конечной остановке почувствовала себя нехорошо. Как будто грипп подхватила.
Прораб, что ли, заразил?
Трясясь в автобусе, она ощущала, как текут по всему телу струи пота, как уходит сила из ног…
Наконец, она добралась до дома, и ей вдруг показалось, что она вновь маленькая девочка, и вот он, дядька-художник, протягивает ей заграничную конфету… Голова Мятниковой раскалывалась от боли, глаза закрывались, а лифт, как назло останавливался почти на каждом этаже…
«Мой этаж», — пронеслось в ускользающем сознании.
Руки на автомате открыли ключом дверь, Лиля Мятникова вошла в коридор, закрыла за собой, протащилась в комнату и рухнула, безсознанная, на пол. К шести часам утра она полностью превратилась в большую черную крысу…
8
— Зайдешь через пять минут!.. И помаду сотри!
Мятникова слегка покашляла, директор вспомнил о ней, ткнул пальцем в селектор на отключение и, ничуть не смутившись, продолжил.
— Объект огромный! — инструктировал. — Подойти нужно со всей ответственностью! Шесть тысяч квадратов! Смотри, Мятникова, не подведи!
— Адрес скажите, — попросила.
— Улица Радио, сто шестнадцать, дробь двадцать четыре. Там цеха заводские. Из них лофты строители надумали делать и людям продавать под жилье!.. Что за лофты такие! Да черт с ними! В общем, самый важный объект, который у нас когда-либо имелся. Не подведи, Лиль! Я тебе премию, отпуск после… Чего хочешь… Разведи там свои порошочки… Ядочки…
— Это такие большие жилые помещения, — проговорила Лиля.
— Что? — не понял директор.
— Не подведу, — уверила она.
— Валяй! Действуй!
У директора вдруг возникло радостное состояние духа, он поглядел подчиненной в лицо… Радость бы тотчас улетучилась, если бы он не крутанул шеей в обратную сторону и не услышал в коридоре свинский голос секретарши.
— Иди, Мятникова, ступай!.. — отослал директор.
В дверях Лиля столкнулась с Кларой. Секретарша была, как всегда, в короткой юбке, натянутой на шарообразный зад, балансировала на платформах с десятисантиметровой шпилькой. Губы у Кларочки были силиконовые, что делало ее незаменимым подстольных дел мастером.
Увидев Мятникову, секретарша отшатнулась, словно от привидения, и после говорила директору, чтобы он, маленький пупсик, не пускал в контору эту страшилку. Пупсик, охая и ахая от упражнений с силиконом, шептал в промежутках — да как же можно… Я ей задания даю… Она мой… лучший сотрудник…
— По телефону инструктируй, пупсеныш, — увещевала Кларочка, профессионально оттягивая фейерверк победы.
— А деньги… как отдавать будет?.. Ах… Кларенок…
— В обе-да-наи перрарыы! — придумала секретарша.
— Чего? — не уразумел директор, на мгновение потеряв дорожку к краткому транзиту через рай.
— В обеденный перерыв пусть приходит! — уточнила, раздражаясь, Клара.
Она сделала пару глубоких вдохов ртом, подумала мимоходом, что золотая коронка на шестерке расшаталась и что муж, медбрат по стоматологии, в последнее время поздно приходит с работы. Слегка расстроилась, слегка надавила, прикусила, отпустила…
— А-а-а… — простонал директор. — О-о-о! — выпустил дух, отдаляясь от рая.
Через две минуты он уже грозно отчитывал Клару за игнорирование профессиональных обязанностей, за то, что лезет не в свои дела, и за многое еще другое.
— Десять евро штраф! — резюмировал он.
«Штопанный, — подумала секретарша в дверях на выходе. — Я из тебя завтра сотню высосу!..»
Весь следующий вечер Лиля Мятникова готовилась к новому объекту. Сидела в маленькой подсобке своей крошечной муниципальной квартиры и напряженно работала.
Первым делом она взяла восковой брикет «Шторма», осторожно нарезала его пластинами, затем эти пластины, одну за другой, провернула через мясорубку, ссыпав полученное вещество в жестяную коробку. Затем Лиля вытащила из шкафчика этилфенацин и смешала его с мукой, получилась сухая масса. Эту массу она совместила с провернутым через мясорубку «Штормом» и вышла в туалет. Помочившись в банку, женщина вернулась в подсобное помещение и вылила мочу в порошок. Количество жидкости в порошке было идеальным, и вещество после перемешивания стало наподобие тягучего теста. Скатав полученное в колобок и завернув его в полиэтиленовую пленку, Лиля положила свое изделие в рюкзак, в котором уже находились синие байковые штаны, черный халат, толстые резиновые сапоги, такие же резиновые перчатки до локтей, в кармашке помещались сложенный вчетверо головной платок и несколько респираторов. В другом кармане, большом, лежали мощный фонарь с заряженным аккумулятором и мелкоячеистая сеть с тяжелыми свинцовыми грузиками.
Теперь Лиля Мятникова была готова к началу нового дня, к новой работе. Стоя под душем, она даже подумала, что ее волнует завтрашний день, а значит, работа, которую она выполняет, тоже ей по душе.
— Мир, ты прекрасен, — почему-то проговорила она, подставив лицо под жесткие струи воды. Кожу нестерпимо защипало, но женщина выдержала с десяток секунд, потом закрутила краны и вытерла свое изумительной красоты тело махровым полотенцем. Затем оделась в нелепую ночную рубашку, подошла к окну, чтобы на ночь открыть форточку, посмотрела с высоты и увидала внизу мужскую фигуру. Фигура двигалась от фонаря к фонарю, шатаясь и качаясь во все стороны. То вперед мотанет его, то назад. При этом фигура успевала подогнать ноги за телом, а потому не падала.
Лиля улыбнулась и подумала, как странен мир. С этим, начинающим стареть мужчиной она когда-то, в детстве, жила в одном отличном доме, в центре города на Метростроевской улице. Сейчас улица переименована в Остоженку. Она смотрела свои детские сны в первом подъезде, а он, пьяные, в третьем. Теперь Лиля живет в Одинцовском районе, в большой блочной новостройке, и волею судеб он здесь же, через пять подъездов. Пропил, видно квартиру..
Она была маленькой и иногда, возвращаясь с тренировки, встречала его с обычной магазинной сеткой в руках. Из ее ячеек в разные стороны торчали длинные колонковые кисти, тюбики с краской и иногда початая бутылка портвейна, которая грозила своей тяжестью все это хозяйство передавить. И всегда осенние листья…
Если он встречал ее на улице, всегда жестом останавливал, рылся в кармане и выуживал из него заграничную конфету на длинной палочке. Внутри конфеты, когда ее рассосешь, находилась розовая жвачка, из нее отлично надувались огромные пузыри, которые, лопаясь, покрывали все лицо. Было здорово и смешно…
Теперь он ее не узнает. Просто ходит, шатаясь по дороге, как канатоходец, еще мгновение, и сорвется…
Лиля проследила его до подъезда и с улыбкой на лице легла в постель.
— Жизнь прекрасна, — прошептала она, закрыв воспаленные глаза.
В шесть часов утра следующего дня Лиля Мятникова прибыла на объект и была встречена прорабом Шитовым.
До чего страшна баба, подумал строитель, но на сие ему было абсолютно наплевать, чувствительности он не был подвержен, а потому смотрел на лицо Лили без всякого отвращения.
— Вот объектик!
Он показал на огромное серое здание с шестью этажами и уточнил, что именно в нем предстоит гражданочке работать.
— Много их там? — поинтересовалась Лиля.
— Тыщи и мильены! — ответил прораб. — С подвала начинайте, девушка. Только электрификации нигде нет!
Она кивнула, подумала, что у таких мужичков все бабы девушки, и пошла в сторону мрачного здания.
— А переодеться где? — обернулась.
Прораб махнул рукой в сторону цехов.
— Там никого нет!
— Да, — вспомнила Мятникова, — зажгите пару бочек с соляркой часам к двенадцати!..
При входе Лиля обнаружила комнатку, где находилось всякое малярное хозяйство, решила переоблачиться здесь и сбросила с плеч рюкзак.
В черном халате, в огромных сапогах, в резиновых перчатках до локтей, с респиратором на лице она выглядела, как ликвидатор последствий на Чернобыльской АЭС.
Лиля одежду оставила в малярной, лишь тридцать три рубля на обед сунула за спортивный лифчик. Поправила на голове платок, на всякий случай проверила фонарь, взяла рюкзак на правое плечо и двинулась в глубь здания.
Минут десять Мятникова искала лестницу в подвал, пока не наткнулась на нее. Каменные ступени уходили большими пролетами вниз, и уже на пятидесятой ступеньке Лилю окружил мрак. Пахнуло обычным подвальным духом и чем-то приторно-сладким.
Видимо, до меня кто-то пытался работать, решила Мятникова и зажгла фонарь. Спускаться пришлось еще несколько пролетов, пока, наконец, лестница не кончилась.
Что-то чавкнуло под сапогами, она посветила и обнаружила себя стоящей посреди огромной лужи, почти озерка. Лиля направила мощный луч, пытаясь найти противоположную стену, но, видимо, фонарь был недостаточно силен, или стена находилась на «том свете».
На мгновение женщина сосредоточилась и явственно услышала характерные звуки. Они были скрежещущие, словно напильник против железа, неприятные, но и волнующие одновременно.
Лиля не спеша повела по периметру фонарем, и в его луче вспыхнули сотни огоньков, быстро перемещающихся с одного места на другое.
— Ну, вот и вы, — проговорила Мятникова. — Здрасьте!..
Не врал прораб. Крыс было великое множество. Свет фонаря заставил их прекратить работу зубами, и серые твари от нарушенного покоя принялись многоголосо пищать, вздергивая носами. Иные вставали на задние лапы и глядели красными глазами на Лилю. Казалось, что сейчас они заговорят…
Она неторопливо перебрела лужу, встала на сухое, поставила рюкзак на какой-то выступ, дернула за веревку и вытащила отраву.
Лиля прекрасно знала, как будут подыхать грызуны. Не сразу постепенно, мучаясь от резей в кишечнике и желудке. Только дней через пять сдохнут от внутренних микротравм. Этилфенацин знает свое дело, тем более смешанный со «Штормом».
Когда-то, только устроившись на работу, Лиля получила похожий объект, но значительно меньший, и рассыпала по углам обычную отраву, смешанную с зерном. Стояли сильные морозы, она чуть подстыла и сходила в самом темном уголке, так как туалета на таких объектах не бывает. Как только она натянула обратно теплое белье, то разглядела странную картину. Изо всех щелей и провалов в полу, даже с плинтусов на потолке к мокрому углу стало стягиваться множество крыс. Они, как в сказке про Нильса и гуся Мартина, будто шли на звук дудочки. Удивленная и слегка напуганная, Лиля смотрела, как в углу постепенно скапливается куча пищащих тварей. Они лезли по спинам друг друга, упираясь подвижными носами в стену, кусались и драли когтями свою же братию…
После того случая она долго думала над происшедшим, пока, наконец, не решила, что в ее моче содержится какой-то интересный для крыс фермент, приманивающий их без осечки.
Она решила воспользоваться случайно выявленной удивительностью и с тех пор не знала поражений. Крысы словно рассудок теряли… Так же она использовала собственные отходы для приготовления отравы, и это было ее фирменным стилем. Никто в конторе так оперативно, как она, не работал, ни у кого не было таких важных объектов, такой высокой зарплаты, но ни один сотрудник, даже самая последняя морильница, бабка Рая, — не завидовал Мятниковой, по известным причинам ее отвратительного лица…
Развернув полиэтилен, Лиля отщипнула от колобка кусочек, покрутила между пальцев и бросила туда, где крыс было побольше. На мгновение, словно по команде, все крысы разом замерли. В их чуткие носы вошли молекулы тревожного и вкусного запаха. Затем, как будто по другому приказу, в этой живой массе началось движение. Крысы пошли вокруг вкусного кругляша, постепенно сужая круги, и наконец, одна из толпы, молодая и худая, вдруг прыгнула и в секунду проглотила отраву.
— Есть! — прошептала Мятникова, скатывая следующий кругляшок.
Все же ее «есть» твари услышали и запищали так жалобно, или воинственно, один черт разберет.
Она отщипывала и бросала, будто голубей кормила.
— Гуль-гуль! — шептала. — Идите цыпочки!..
Они шли и шли на верную гибель, обманутые человеческим существом, царем природы, а она улыбалась все шире, представляя себе картину в четверг, когда закончит работу. Тысячи и тысячи пахнущих протухшей кондитерской фабрикой трупиков.
Главное — противогаз не забыть.
В первый раз она даже не знала, что нужно такое средство защиты, и чуть было не потеряла сознания от приторно-сладкого запаха смерти, разлагающихся крысиных тушек.
Сейчас, конечно, она такой ошибки допустить не может, про умерщвление крыс знает все, или почти…
Правда, существовало множество других фирм, которые работали по новой методике — ставили приборы с ультразвуком. Срабатывало. Грызуны на второй день исчезали, уходя в неизвестность, но так же и люди ощущали, вопреки рекламе, нервозность и невозможность сосредоточиться в работе. Приборы снимали и возвращали, а завхоз вынужден был обращаться к фирмам, которые работают по старинке, в пять раз медленнее…
Колобок кончился. Вокруг его остатков дрались молодые особи за право подобрать крошки.
Наступил самый ответственный момент.
Она отошла в угол, стянула ниже колен байковые штаны и обильно помочилась. Быстро оделась и отошла к лежащему рюкзаку, освещая фонарем угол с приманкой.
Что здесь началось! Десятки, сотни бросились на запах, источаемый углом, визг, писк…
Сердце Мятниковой застучало, как у заправского охотника. Она вытащила из рюкзака сеть и приготовилась.
Неожиданно заметила одного крыса, который был намного больше и толще, чем его сородичи. Он, не выказывая ни малейшего интереса к углу, привстал на задних лапах и, казалось, смотрел Лиле прямо в глаза.
«Ишь ты, какой огромный, — подумала. — Не реагирует…»
Это было странно, потому что впервые.
Может быть, у него с обонянием что-то, решила Мятникова, подумала — ну и фиг с тобой, сдохнешь от колобка, забыла о крысе и тотчас метнула сетку в угол, накрывая ею всю кишащую братию.
Это было проделано столь ловко, что, вероятно, любой ковбой позавидовал бы такому точному броску.
Далее Лиля быстро подошла к углу, поддернула сеть по самому полу, и получился мешок-западня, в который попалось не менее пятидесяти крыс.
— Есть, — удовлетворенно проговорила она и тотчас взвалила живую сетку на плечо.
Надо было спешить! Сеть хоть и архипрочная, но крысы быстро сориентируются, прогрызут дыры, тогда пиши пропало. Она взбежала со своей ношей на поверхность и зажмурилась от дневного света.
В двадцати метрах, с черным дымом, поднимающимся к небесам, горела солярка в бочке.
«Не подвел бригадир», — порадовалась женщина и побежала к огню.
Прораб Шитов наблюдал за ее бегом и удивлялся, до чего здорова баба! Поди, в каждой твари по пятьсот грамм на душу! Тьфу, сплюнул, какая там душа!
Он слышал, как визжат погибающие в огне крысы, это отродье сатанинское, уничтожающее медную проводку, прогрызающее даже бетон, и отдавал должное Лиле за ее необыкновенный профессионализм.
По всей округе резко запахло паленым, но Мятникова не обращала на вонь внимания, лишь смотрела с удовлетворением в огонь.
Потом прораб пригласил ее на обед в ближайшее кафе-пельменную, где заказал двойную с кетчупом для себя, пять хлеба, полуторную для морилыцицы и двести водки, опять для себя.
Молча пообедали, Лиля попросила, чтобы прораб продолжал жечь соляру, допила второй стакан чая, сунула руку за пазуху рубли вытаскивать, но бригадир помотал головой.
— За мой счет!..
После она вернулась в подвал и подождала, пока чай не пробьет себе дорогу в мочевой пузырь. Женщина включила фонарь и опять обнаружила огромного крыса с нарушенным обонянием, стоящим на том же месте и опять смотрящим ей в глаза. Слегка удивилась, но не придала сему факту ровным счетом никакого значения. А он все смотрел…
Пошла в другой угол и произвела нужную процедуру. Уже с меньшим интересом наблюдала за эффектом своей биохимии, просто готовилась метнуть сеть, и на сегодня закончить работу.
Она вновь не промахнулась, но, когда туже затягивала сеть с добычей, вдруг почувствовала резкую боль в правой лодыжке. Обернулась и увидела того самого крыса, вцепившегося в ее ногу мертвой хваткой.
«Да как же он? — подумала Лиля. — Такая толстая резина!..»
Она поднялась во весь рост с уловом на плече, со всей силы дернула ногой. Крыс, не расцепивший зубов, вырвал кусок сапожной резины, отлетел, крутясь в воздухе, и, ударившись о стену, рухнул на пол.
Она уже не видела, как тварь, с трудом очухавшись, подергивая башкой, уползла в темноту. Мятникова спешила к импровизированному крематорию, торопилась к концу рабочего дня…
Она добиралась до дома метрополитеном и уже на конечной остановке почувствовала себя нехорошо. Как будто грипп подхватила.
Прораб, что ли, заразил?
Трясясь в автобусе, она ощущала, как текут по всему телу струи пота, как уходит сила из ног…
Наконец, она добралась до дома, и ей вдруг показалось, что она вновь маленькая девочка, и вот он, дядька-художник, протягивает ей заграничную конфету… Голова Мятниковой раскалывалась от боли, глаза закрывались, а лифт, как назло останавливался почти на каждом этаже…
«Мой этаж», — пронеслось в ускользающем сознании.
Руки на автомате открыли ключом дверь, Лиля Мятникова вошла в коридор, закрыла за собой, протащилась в комнату и рухнула, безсознанная, на пол. К шести часам утра она полностью превратилась в большую черную крысу…
8
Рядового Душко «скорая» доставила в «Склифосовского», где его быстро прооперировали.
Рана оказалась пустяковой. Пуля прошла через мягкие ткани навылет, и хирург обещал отпустить героя-милиционера на волю через три дня.
Старшина Пожидаев был на докладе у начальника Тверского ОВД полковника Журова в день всех событий.
Полковник смотрел на краснолицего толстяка со злобой. Ему всегда, когда он видел в отделе Пожидаева, казалось, что форменные брюки старшины, обтягивающие свиные ляжки и курдючный зад, вот-вот лопнут.
— Ты бы у Крюкова попросил новую форму что ли!.. Размера на два больше…
— Так не бывает больше, товарищ полковник! — четко доложил Пожидаев.
— Тогда шей за свои, твою мать! — выругался полковник. — Жрать надо меньше, тогда и задница не будет по земле волочиться!
— У меня метаболизмы нарушены! — ничуть не обиделся старшина.
— Что?!. — привстал полковник с места.
— Обмен веществ. Кушаю я вовсе мало, а вес растет и растет.
— Тогда из органов надо! По состоянию здоровья! Надо ученым сказать, чтобы у свиней нарушали метаболизм искусственно, тогда во всей стране мяса дармового будет навалом… Как ты зачеты по физподготовке сдашь?
— А я не буду, — хмыкнул Пожидаев. — За меня Душко сдаст!
Здесь полковник Журов вспомнил, зачем вызвал старшину, и почти выпрыгнул из-за стола.
— Это какой такой самострел?! Тебя спрашиваю, кретин!
— Обычный, — по-прежнему спокойно отвечал старшина.
Он был из тех субъектов человеческой породы, которые на начальство не обижаются, как на барина лакеи, но если кто младше по чину чего-нибудь вякнет поперек, загрызет, как волк овцу.
— Парень неопытный, не знал, где предохранитель! — объяснял Пожидаев. — Вот и выстрелил в себя!
— Да ты понимаешь… — полковник хотел было смачно выругаться, но второй официальный язык не выдал ему подходящей комбинации, потому он продолжил на литературно-разговорном: — Ты понимаешь, чем все это может обернуться?!.
— Не-а! — честно признался старшина и безо всякого стеснения почесал жирную ляжку, как будто его вша донимала.
— Ты чего, совсем дурак?! — доходил полковник. — Если ты думаешь, что только Душко попрут из органов, то в башке твоей вместо мозгов страус яйцо снес!
Старшина гоготнул. Смешно у начальства про яйцо получилось.
— Чего ржешь! — слегка осадил старшину полковник. Ему тоже показалось, что смешно сказал. Он присел на краешек стола, где мостился бюстик Президента, случайно столкнул его задом и ойкнул от сочного удара гипса об пол.
— Ах! — сложил толстые ручки на груди Пожидаев.
Полковник затолкал черепки под стол ногой, повернул ключик в шкафу и достал с полки идентичный бюстик.
— Так вот, инкубатор, поясняю для птицеферм, — Журов покрутил гипс в руках и поставил на середину стола. — Душко попрут без сомнений! Старшего наряда Хренина под суд отдадут, за передачу личного оружия младшему по званию, вследствие этого за произошедшую халатность, повлекшую ранение человека!
У Пожидаева зачесалась другая ляжка, и он стал грешить на «Мамлюбу», командующую продажными девками под аркой магазина «Наташа». Говорила, мразь, что чистенькую дает, юную хохлушечку из Донецка. Ладно, подумал, разберемся…
— Тебе понятно? — наклонился вперед полковник.
— Как не понять, — развел руками старшина. — Двадцать пять лет в органах!
— Дальше самое интересное… Кто старший был над патрулем?
— Я… Вы же сами знаете…
— Тебе сколько лет?
— Пятьдесят один, — ответил Пожидаев, не понимая, куда клонит полковник.
— В двадцать четыре часа из органов! Что делать будешь без ксивы?!! Шавармой торговать? Ну, конечно, пенсия, рублей шестьсот! Бабки по сим временам огромные! Супругу порадуешь постоянным пребыванием дома. Кавказцы тебе рожу бить будут два раза в день! — полковник посмотрел на бюстик. — С меня, конечно, тоже звезду снимут и отправят куда-нибудь в Северный округ… Я-то через год восстановлюсь, у меня связи, а ты, Пожидаев, от инсульта сдохнешь, потому что не на ком станет злобу вымещать! И никакая фемина тебе за бесплатно не даст! Даже «Мамлюба» не ляжет.
Здесь старшина струхнул не на шутку. Как будто кино короткометражное посмотрел с плохим концом, да еще про себя. Он живо представил свою особу в поварском колпаке, торгующую шаурмой, бок о бок с черномазым, будто наяву услышал, как тот орет на него на своем чучмекском, а он, старшина российской милиции, только кланяется чурке в ответ… Ой, мама!.. Жена, и так еле терпящая его за прокорм и разные материальные удовольствия, без денег озлобится окончательно, как вервольф из фильма про бабу-оборотня, загрызет, запилит его до кровоизлияния в страусиное яйцо, как полковник предсказывает, и похоронят его без почестей, в фанерном гробу… Чего уж говорить о молоденьких хохлушках!.. А еще и Пинцета крысы сожрали!..
Пожидаев вытянулся по струнке и, чеканя каждое слово, спросил:
— Что делать, товарищ полковник?
— Это я должен тебе сказать, что делать?! Сутки на размышление! И не дай Бог, не придумаешь!
Вечером, находясь дома, Пожидаев целых два часа принимал душ. Во-первых, чесалось, а во-вторых, голова пыталась найти выход из сложившейся ситуации.
Между тем, его супружница, кондитер фабрики «Большевичка», и на две трети азербайджанка — Алия Марковна слегка обеспокоилась изобильными купаниями мужа, вошла в ванную, обнаружив супруга живым и мокрым. Он ее не услышал из-за шума душа, а она любовалась его телом, пытаясь определить, какая часть занимает во вселенной больше места — задница, или живот, закрывший навсегда и от нее, и от самого старшины первичные половые признаки. То, что вдруг разглядела Алия Марковна, заставило восточную женщину завизжать на всю «хрущевку», затем схватить таз и метнуть его в голову мужа. Хорошо, промахнулась и обрушила лишь часть плитки в ванной.
Пожидаев так испугался, как будто банда чеченцев ворвалась урывать его. От ужаса старшина поскользнулся, но, завертевшись на душевом поддоне волчком, чудом удержал равновесие.
— А!.. Что?!. Где!!! — завопил он, глядя в жирно обрисованные черной тушью, бешеные глаза Алии Марковны.
— Это что?! — направила кондитерша свой палец в сторону мужниной груди с жидкой порослью рыжеватых волос, среди которых свободно, будто по шенгенской визе, передвигались черные насекомые. — Что это?!.
— Ман… — хотел было сказать старшина, но осекся и ответил более культурно: — Вши. В «обезьяннике» от бомжа хватанул, — соврал он находчиво.
Алия Марковна подошла к обнаженному мужу вплотную, взялась обеими руками за складки жира на животе и подняла их, словно одеяло со спящего, обнаружив давно не интересующий ее крючок с крошечными орешками и такую же, как на груди, подвижную живность вокруг.
— Ну, бомжара! — склонился над своим хозяйством Пожидаев.
— Стоять! — завопила жена, и он выпрямился перед нею, как перед министром внутренних дел.
Через десять секунд она уже брила плоть мужа опасной бритвой, которой обычно наводила порядок у себя под мышками. Ее так и подмывало резануть по крючку с орешками, отсечь весь этот ненужный урожай напрочь. Пожидаев чувствовал эмоциональную зыбкость момента, а потому был покорен, как агнец Божий.
Когда Алия Марковна закончила, старшина стал похож на пупса. Красный телом от отточенной бритвы и горячей воды, он с ангельским выражением лица попытался было вылезти из душа, но вновь услышал яростное «Стоять!». Застыл, как было приказано.
Жена Алия Марковна покинула ванную комнату, и Пожидаев вскоре услышал, как хлопнула входная дверь.
«Ушла? — подумал он. — Ушла навсегда? Как же я буду один!»
Но тут же он сообразил, что его заставили стоять, и стал надеяться, что жена вскоре вернется. Почему-то он вспомнил пигалицу-докторшу из «скорой», какого-то лысого придурка… Мыслишка принялась было созревать, но здесь вернулась жена с большим пузырьком мази.
Алия Марковна глядела на супруга, на его поруганное тело, и почему-то вспоминала молодые годы свои, когда в ее жизнь вошел молодой милиционерчик, приехавший в Баку по обмену опытом. Потом милиционерчик женился на ней и перевез в столицу, где они прожили всю жизнь. Неожиданно ярость Алии Марковны испарилась, уступая место теплым чувствам. Кондитерша басовито засмеялась, глядя на свою обритую половину с нежностью, а Пожидаев еще более перепугался такой перемене в эмоциональной среде.
Рана оказалась пустяковой. Пуля прошла через мягкие ткани навылет, и хирург обещал отпустить героя-милиционера на волю через три дня.
Старшина Пожидаев был на докладе у начальника Тверского ОВД полковника Журова в день всех событий.
Полковник смотрел на краснолицего толстяка со злобой. Ему всегда, когда он видел в отделе Пожидаева, казалось, что форменные брюки старшины, обтягивающие свиные ляжки и курдючный зад, вот-вот лопнут.
— Ты бы у Крюкова попросил новую форму что ли!.. Размера на два больше…
— Так не бывает больше, товарищ полковник! — четко доложил Пожидаев.
— Тогда шей за свои, твою мать! — выругался полковник. — Жрать надо меньше, тогда и задница не будет по земле волочиться!
— У меня метаболизмы нарушены! — ничуть не обиделся старшина.
— Что?!. — привстал полковник с места.
— Обмен веществ. Кушаю я вовсе мало, а вес растет и растет.
— Тогда из органов надо! По состоянию здоровья! Надо ученым сказать, чтобы у свиней нарушали метаболизм искусственно, тогда во всей стране мяса дармового будет навалом… Как ты зачеты по физподготовке сдашь?
— А я не буду, — хмыкнул Пожидаев. — За меня Душко сдаст!
Здесь полковник Журов вспомнил, зачем вызвал старшину, и почти выпрыгнул из-за стола.
— Это какой такой самострел?! Тебя спрашиваю, кретин!
— Обычный, — по-прежнему спокойно отвечал старшина.
Он был из тех субъектов человеческой породы, которые на начальство не обижаются, как на барина лакеи, но если кто младше по чину чего-нибудь вякнет поперек, загрызет, как волк овцу.
— Парень неопытный, не знал, где предохранитель! — объяснял Пожидаев. — Вот и выстрелил в себя!
— Да ты понимаешь… — полковник хотел было смачно выругаться, но второй официальный язык не выдал ему подходящей комбинации, потому он продолжил на литературно-разговорном: — Ты понимаешь, чем все это может обернуться?!.
— Не-а! — честно признался старшина и безо всякого стеснения почесал жирную ляжку, как будто его вша донимала.
— Ты чего, совсем дурак?! — доходил полковник. — Если ты думаешь, что только Душко попрут из органов, то в башке твоей вместо мозгов страус яйцо снес!
Старшина гоготнул. Смешно у начальства про яйцо получилось.
— Чего ржешь! — слегка осадил старшину полковник. Ему тоже показалось, что смешно сказал. Он присел на краешек стола, где мостился бюстик Президента, случайно столкнул его задом и ойкнул от сочного удара гипса об пол.
— Ах! — сложил толстые ручки на груди Пожидаев.
Полковник затолкал черепки под стол ногой, повернул ключик в шкафу и достал с полки идентичный бюстик.
— Так вот, инкубатор, поясняю для птицеферм, — Журов покрутил гипс в руках и поставил на середину стола. — Душко попрут без сомнений! Старшего наряда Хренина под суд отдадут, за передачу личного оружия младшему по званию, вследствие этого за произошедшую халатность, повлекшую ранение человека!
У Пожидаева зачесалась другая ляжка, и он стал грешить на «Мамлюбу», командующую продажными девками под аркой магазина «Наташа». Говорила, мразь, что чистенькую дает, юную хохлушечку из Донецка. Ладно, подумал, разберемся…
— Тебе понятно? — наклонился вперед полковник.
— Как не понять, — развел руками старшина. — Двадцать пять лет в органах!
— Дальше самое интересное… Кто старший был над патрулем?
— Я… Вы же сами знаете…
— Тебе сколько лет?
— Пятьдесят один, — ответил Пожидаев, не понимая, куда клонит полковник.
— В двадцать четыре часа из органов! Что делать будешь без ксивы?!! Шавармой торговать? Ну, конечно, пенсия, рублей шестьсот! Бабки по сим временам огромные! Супругу порадуешь постоянным пребыванием дома. Кавказцы тебе рожу бить будут два раза в день! — полковник посмотрел на бюстик. — С меня, конечно, тоже звезду снимут и отправят куда-нибудь в Северный округ… Я-то через год восстановлюсь, у меня связи, а ты, Пожидаев, от инсульта сдохнешь, потому что не на ком станет злобу вымещать! И никакая фемина тебе за бесплатно не даст! Даже «Мамлюба» не ляжет.
Здесь старшина струхнул не на шутку. Как будто кино короткометражное посмотрел с плохим концом, да еще про себя. Он живо представил свою особу в поварском колпаке, торгующую шаурмой, бок о бок с черномазым, будто наяву услышал, как тот орет на него на своем чучмекском, а он, старшина российской милиции, только кланяется чурке в ответ… Ой, мама!.. Жена, и так еле терпящая его за прокорм и разные материальные удовольствия, без денег озлобится окончательно, как вервольф из фильма про бабу-оборотня, загрызет, запилит его до кровоизлияния в страусиное яйцо, как полковник предсказывает, и похоронят его без почестей, в фанерном гробу… Чего уж говорить о молоденьких хохлушках!.. А еще и Пинцета крысы сожрали!..
Пожидаев вытянулся по струнке и, чеканя каждое слово, спросил:
— Что делать, товарищ полковник?
— Это я должен тебе сказать, что делать?! Сутки на размышление! И не дай Бог, не придумаешь!
Вечером, находясь дома, Пожидаев целых два часа принимал душ. Во-первых, чесалось, а во-вторых, голова пыталась найти выход из сложившейся ситуации.
Между тем, его супружница, кондитер фабрики «Большевичка», и на две трети азербайджанка — Алия Марковна слегка обеспокоилась изобильными купаниями мужа, вошла в ванную, обнаружив супруга живым и мокрым. Он ее не услышал из-за шума душа, а она любовалась его телом, пытаясь определить, какая часть занимает во вселенной больше места — задница, или живот, закрывший навсегда и от нее, и от самого старшины первичные половые признаки. То, что вдруг разглядела Алия Марковна, заставило восточную женщину завизжать на всю «хрущевку», затем схватить таз и метнуть его в голову мужа. Хорошо, промахнулась и обрушила лишь часть плитки в ванной.
Пожидаев так испугался, как будто банда чеченцев ворвалась урывать его. От ужаса старшина поскользнулся, но, завертевшись на душевом поддоне волчком, чудом удержал равновесие.
— А!.. Что?!. Где!!! — завопил он, глядя в жирно обрисованные черной тушью, бешеные глаза Алии Марковны.
— Это что?! — направила кондитерша свой палец в сторону мужниной груди с жидкой порослью рыжеватых волос, среди которых свободно, будто по шенгенской визе, передвигались черные насекомые. — Что это?!.
— Ман… — хотел было сказать старшина, но осекся и ответил более культурно: — Вши. В «обезьяннике» от бомжа хватанул, — соврал он находчиво.
Алия Марковна подошла к обнаженному мужу вплотную, взялась обеими руками за складки жира на животе и подняла их, словно одеяло со спящего, обнаружив давно не интересующий ее крючок с крошечными орешками и такую же, как на груди, подвижную живность вокруг.
— Ну, бомжара! — склонился над своим хозяйством Пожидаев.
— Стоять! — завопила жена, и он выпрямился перед нею, как перед министром внутренних дел.
Через десять секунд она уже брила плоть мужа опасной бритвой, которой обычно наводила порядок у себя под мышками. Ее так и подмывало резануть по крючку с орешками, отсечь весь этот ненужный урожай напрочь. Пожидаев чувствовал эмоциональную зыбкость момента, а потому был покорен, как агнец Божий.
Когда Алия Марковна закончила, старшина стал похож на пупса. Красный телом от отточенной бритвы и горячей воды, он с ангельским выражением лица попытался было вылезти из душа, но вновь услышал яростное «Стоять!». Застыл, как было приказано.
Жена Алия Марковна покинула ванную комнату, и Пожидаев вскоре услышал, как хлопнула входная дверь.
«Ушла? — подумал он. — Ушла навсегда? Как же я буду один!»
Но тут же он сообразил, что его заставили стоять, и стал надеяться, что жена вскоре вернется. Почему-то он вспомнил пигалицу-докторшу из «скорой», какого-то лысого придурка… Мыслишка принялась было созревать, но здесь вернулась жена с большим пузырьком мази.
Алия Марковна глядела на супруга, на его поруганное тело, и почему-то вспоминала молодые годы свои, когда в ее жизнь вошел молодой милиционерчик, приехавший в Баку по обмену опытом. Потом милиционерчик женился на ней и перевез в столицу, где они прожили всю жизнь. Неожиданно ярость Алии Марковны испарилась, уступая место теплым чувствам. Кондитерша басовито засмеялась, глядя на свою обритую половину с нежностью, а Пожидаев еще более перепугался такой перемене в эмоциональной среде.