— Кстати, — между прочим сообщил Журов, — Душко к ордену Мужества представляем.
— Ага, — отозвался грузин.
Хренин завыл побитой дворнягой, а Сашенька вообразила подтягивающегося Душко с орденом на заднице. Картина оказалась столь возбуждающей, что, выйдя на улицу, она потерлась о бедро грузина.
— Не вспыхивай! — предупредила, наблюдая, как выводят из отдела лысого. Тот протягивал к Журову руки, улыбался и говорил: «Слизькин… Василий Кузьмич!».
Она, как истинный врач, в работе над кандидатской тотчас забыла про сексуальные утехи и отбыла к больному, велев Зурабу, ждать ее на городской квартире.
Журов даже помахал вослед, удаляющейся «скорой». Здесь к отделу подкатили два «галенвагена» с государственными номерами, и полковник понял, что конфликт разрешился вовремя. Хотел было напомнить о министерстве, но передумал и зашагал внутрь родного отдела гордый и усталый.
Ни в этот день, ни на следующий Сашенька не принесла сексуального облегчения грузину, так как была увлечена своим новым пациентом. Она добилась полного рентгеновского обследования и не нашла у лысого никаких повреждений костей.
Здоровяк, однако, подумала. Невероятные регенерационные способности. Синяки прошли уже к вечеру первого дня, а рана на месте бывшего уха, несмотря на антисанитарные условия милицейской камеры, даже не загноилась. Докторше пришлось лишь обработать рану перекисью водорода.
— Ничего, ничего, — успокаивала она лысого. — Сейчас такие протезы делают!
Лысый в ответ только улыбался, а когда Сашенька вновь спросила, как его имя, он повторил:
— Слизькин…
— Это ваша фамилия, — кивнула девушка. — Я знаю… А имя?
— Слизькин уме-ер, — с трудом выговорил лысый.
Сашенька вздрогнула.
— А вы кто?
Лысый молчал и смотрел на нее домашним животным.
— А как он умер, этот Слизькин? — попыталась Сашенька подойти с другой стороны.
— Ы-ы-ы!… — было ей ответом.
Что-то в этом «ы-ы-ы» напугало Бове, но она была психиатром и умела брать себя в руки, общаясь даже с самыми буйными.
«Пациенту надо сделать компьютерную томографию», — решила, и отправилась добиваться разрешения на дорогую процедуру. Ей отказали, сославшись на очередь, и она отправилась на прием к главврачу.
— А, это вы, Сашенька… — совершенно индифферентно встретил коллегу главврач. — Вас уже отпустили?
— А зачем меня держать? Я же ни в чем не виновата.
— Значит, другие времена настали… Раньше, если брали, то не выпускали, виноват ты, или агнец Божий…
— Что-то у вас настроение не праздничное, — заметила Сашенька.
— А это, Александра Игоревна, от сознания собственной незначительности…
— Депрессия… Попейте что-нибудь. Уж вам-то говорить о собственной незначительности… Доктор наук, профессор, академик, возглавляете крупнейший психиатрический центр страны…
— Знаете, милая… Я вот тут наблюдал офицера, который командовал операцией, у него шрам на шее… Он мне нож показывал, которым ему голову отрезали… У меня как-то все переменилось после внутри. Кого волнует, что я академик, кроме может быть, моих близких… Ну не я, кто-нибудь другой был бы на моем месте… А вот офицер…
— И на его месте кто-нибудь был бы, — попыталась Сашенька успокаивать профессора.
— Конечно, — согласился тот. — Вот только другому голову бы отрезали. А этот выжил… Сам, что ли, себе яремную вену пережал?.. Ведь это какой ужас надо преодолеть, когда реально, когда не метафора, захлебываешься своей кровью!..
— Поговорите с Сихарулидзе на грузинском!.. Или знаете что? Поезжайте на дачу! — посоветовала девушка. — Там вас внуки живо на ноги поставят! Никакой депрессии через час не останется!
— У меня внуки взрослые…
— Ну, так правнуки…
— Они еще маленькие и живут на Севере. Внук мой старший — тоже офицер. Только медицинский. Он на Севере служит. А второй, у него еще нет детей, тоже офицер, военный хирург, шьет и режет по линии ООН под жарким солнцем…
Сашенька сидела, слушала своего начальника и думала, что вот так вот, можно случайно узнать всю человеческую душу за несколько минут, безо всякого старания. А другую душу никогда не приоткрыть… Ей жаль было старика, чья душа вдруг обнажилась, отринув все регалии ученого и члена профсоюза.
— Или, знаете что, — предложила она, — выпейте коньячку… С лимончиком. У вас же есть?
— На работе?
— Ну, имеете же вы право плюнуть на все хотя бы на несколько часов!
— Вы так думаете?
— Идите в свою комнатку, ложитесь на диван, а я вам ноги пледом укрою!
Главврач, словно ребенок, кивнул послушно и пошел в комнату за кабинетом, где открыл стеклянный бар, скрытый в буфете работы еще позапрошлого века, налил там рюмочку и выпил, как лекарство… Через несколько секунд ему стало легче, он поглядел заблестевшими глазами на Сашеньку, сбросил халат, оставшись в рубашке и брюках, сел на кожаный диван, снял видавшую виды обувь и прилег на подушечку с изображением бедуина. Он эту подушечку взял трофеем в каком-то маленьком немецком городке. Там у него еще был временный трофей — блондинистая немка с толстыми ляжками, такой вкусный трофей!..
На этом воспоминании академик вдруг увидел склонившуюся девушку, укрывавшую ему ноги пледом, и такой аппетитной показалась главврачу ее задница, обтянутая халатиком, что вдруг его рука сама потянулась, тронула подагрическими пальцами упругость девичьего тела…
Сашенька обернулась и посмотрела на профессора с удивлением. Он не понимал ее взгляда, боялся укора и презрения, а потому поспешил оправдаться:
— Наверно, вы последняя, к кому я прикоснулся в жизни в таком аспекте… Черт попутал… Простите…
— Не развалюсь! — вдруг улыбнулась девушка. — Мне бы томограф!.. Там такой интересный больной!..
— Конечно, конечно! — взбодрился академик. — Скажите, что я разрешил!
— А теперь поспите часа два! — предложила Сашенька. — Встанете, будете, как новый!
Она пошла к двери.
— Вы очень хорошая девушка, — услышала за спиной.
Обернулась и еще раз улыбнулась.
Уже идя по коридору, она подумала, что проблем с защитой кандидатской не будет… А еще в голову пришло совсем банальное, что гадость уживается с чистотой. И что, наверное, чистоты вовсе не бывает, так, если белую краску перемешать с черной, получится серая… Все — серое… Она тоже почувствовала себя серого цвета…
— Александра Игоревна! — услышала девушка за спиной голос своего учителя. — Бесполезно!..
— А как же мне его?..
— Укольчик, — предложил профессор Фишин. — Двойную дозу. А то и тройную!..
— Но ведь он не буйный!
— Но ведь вы хотите сделать исследование?
Сашенька согласно покачала головой, и медсестра безо всяких раздумий воткнула лысому в предплечье шприц с убойной дозой снотворного.
И после этого лысый еще долго мучил санитаров, пока тяжесть не стекла на его веки, а ноги как-то сами подкосились, делая здоровяка беспомощным.
Его уложили и вкатили в томограф.
Врач нажала клавиши, процесс пошел, и томограф принялся постреливать то одиночными, то длинными очередями.
— Я вас не успела поблагодарить! — уже в коридоре обратилась к учителю Сашенька.
— За что же? — с удивлением поднял кустистые брови профессор Фишин.
— За то, что вступились за меня тогда…
— Ах, это… Не вгоняйте меня, милочка, в краску! Сие было естественно и благодарности не стоит!..
Они стояли возле окна и смотрели каждый в свое пространство. Стояли и смотрели молча.
Сашенька сравнила двух стариков и почувствовала, что к главврачу чувствует нежность, с капелькой жалости, а к рядом стоящему отношение было, как к пожилому, но мужчине. Она украдкой опустила глаза и посмотрела на руки профессора, лежащие на подоконнике. Это были два мохнатых молота с маленькими старческими пятнышками на коже. Сашенька удивилась, что прежде никогда не обращала внимания на руки учителя… Из глаз девушки выкатилось по слезинке, но этого никто не заметил…
— Ну что ж, — оторвался от созерцания внутреннего пространства профессор. — Посмотрим, что там в голове у вашего протеже?
Она кивнула.
Глаза женщины-врача, проводившей обследование, были похожи на куриные яйца. Такие обычно бывают, когда у человека ну совсем плохо со щитовидной железой, или при крайнем удивлении.
Специалистка по компьютерной томографии имела обширный опыт, мозгов перевидала всяческих, и микро, и макроцефалических, и с огромными опухолями, и вообще видала голову без мозга как такового. Так что Сан Сановну, как ее звали коллеги, удивить чем-либо было нереально.
Тем более было странно видеть, как ее глаза покидают орбиты.
— Ну, дорогие мои, — проговорила она мужским голосом. — Ну, это, я вам скажу!.. — она выругалась коротко и сочно. — Чтобы номера на мозгах были написаны!..
— Какие номера? — не поняла Сашенька.
— Восьмизначные!
— Где! Где?!! — склонилась Бове над монитором компьютера.
— Да вот же!
Сан Сановна увеличила изображение и выделила нужный кусок квадратом.
— 56723811 — прочитал профессор Фишин.
— А что это за буквы? — непонятно кого спросила Сашенька.
— Латиница, — ответил учитель. — Только вверх ногами.
Сан Сановна тотчас развернула изображение, сделав его как можно четче.
— Bill, — прочла Сашенька. И следующее: — April…
18
— Ага, — отозвался грузин.
Хренин завыл побитой дворнягой, а Сашенька вообразила подтягивающегося Душко с орденом на заднице. Картина оказалась столь возбуждающей, что, выйдя на улицу, она потерлась о бедро грузина.
— Не вспыхивай! — предупредила, наблюдая, как выводят из отдела лысого. Тот протягивал к Журову руки, улыбался и говорил: «Слизькин… Василий Кузьмич!».
Она, как истинный врач, в работе над кандидатской тотчас забыла про сексуальные утехи и отбыла к больному, велев Зурабу, ждать ее на городской квартире.
Журов даже помахал вослед, удаляющейся «скорой». Здесь к отделу подкатили два «галенвагена» с государственными номерами, и полковник понял, что конфликт разрешился вовремя. Хотел было напомнить о министерстве, но передумал и зашагал внутрь родного отдела гордый и усталый.
Ни в этот день, ни на следующий Сашенька не принесла сексуального облегчения грузину, так как была увлечена своим новым пациентом. Она добилась полного рентгеновского обследования и не нашла у лысого никаких повреждений костей.
Здоровяк, однако, подумала. Невероятные регенерационные способности. Синяки прошли уже к вечеру первого дня, а рана на месте бывшего уха, несмотря на антисанитарные условия милицейской камеры, даже не загноилась. Докторше пришлось лишь обработать рану перекисью водорода.
— Ничего, ничего, — успокаивала она лысого. — Сейчас такие протезы делают!
Лысый в ответ только улыбался, а когда Сашенька вновь спросила, как его имя, он повторил:
— Слизькин…
— Это ваша фамилия, — кивнула девушка. — Я знаю… А имя?
— Слизькин уме-ер, — с трудом выговорил лысый.
Сашенька вздрогнула.
— А вы кто?
Лысый молчал и смотрел на нее домашним животным.
— А как он умер, этот Слизькин? — попыталась Сашенька подойти с другой стороны.
— Ы-ы-ы!… — было ей ответом.
Что-то в этом «ы-ы-ы» напугало Бове, но она была психиатром и умела брать себя в руки, общаясь даже с самыми буйными.
«Пациенту надо сделать компьютерную томографию», — решила, и отправилась добиваться разрешения на дорогую процедуру. Ей отказали, сославшись на очередь, и она отправилась на прием к главврачу.
— А, это вы, Сашенька… — совершенно индифферентно встретил коллегу главврач. — Вас уже отпустили?
— А зачем меня держать? Я же ни в чем не виновата.
— Значит, другие времена настали… Раньше, если брали, то не выпускали, виноват ты, или агнец Божий…
— Что-то у вас настроение не праздничное, — заметила Сашенька.
— А это, Александра Игоревна, от сознания собственной незначительности…
— Депрессия… Попейте что-нибудь. Уж вам-то говорить о собственной незначительности… Доктор наук, профессор, академик, возглавляете крупнейший психиатрический центр страны…
— Знаете, милая… Я вот тут наблюдал офицера, который командовал операцией, у него шрам на шее… Он мне нож показывал, которым ему голову отрезали… У меня как-то все переменилось после внутри. Кого волнует, что я академик, кроме может быть, моих близких… Ну не я, кто-нибудь другой был бы на моем месте… А вот офицер…
— И на его месте кто-нибудь был бы, — попыталась Сашенька успокаивать профессора.
— Конечно, — согласился тот. — Вот только другому голову бы отрезали. А этот выжил… Сам, что ли, себе яремную вену пережал?.. Ведь это какой ужас надо преодолеть, когда реально, когда не метафора, захлебываешься своей кровью!..
— Поговорите с Сихарулидзе на грузинском!.. Или знаете что? Поезжайте на дачу! — посоветовала девушка. — Там вас внуки живо на ноги поставят! Никакой депрессии через час не останется!
— У меня внуки взрослые…
— Ну, так правнуки…
— Они еще маленькие и живут на Севере. Внук мой старший — тоже офицер. Только медицинский. Он на Севере служит. А второй, у него еще нет детей, тоже офицер, военный хирург, шьет и режет по линии ООН под жарким солнцем…
Сашенька сидела, слушала своего начальника и думала, что вот так вот, можно случайно узнать всю человеческую душу за несколько минут, безо всякого старания. А другую душу никогда не приоткрыть… Ей жаль было старика, чья душа вдруг обнажилась, отринув все регалии ученого и члена профсоюза.
— Или, знаете что, — предложила она, — выпейте коньячку… С лимончиком. У вас же есть?
— На работе?
— Ну, имеете же вы право плюнуть на все хотя бы на несколько часов!
— Вы так думаете?
— Идите в свою комнатку, ложитесь на диван, а я вам ноги пледом укрою!
Главврач, словно ребенок, кивнул послушно и пошел в комнату за кабинетом, где открыл стеклянный бар, скрытый в буфете работы еще позапрошлого века, налил там рюмочку и выпил, как лекарство… Через несколько секунд ему стало легче, он поглядел заблестевшими глазами на Сашеньку, сбросил халат, оставшись в рубашке и брюках, сел на кожаный диван, снял видавшую виды обувь и прилег на подушечку с изображением бедуина. Он эту подушечку взял трофеем в каком-то маленьком немецком городке. Там у него еще был временный трофей — блондинистая немка с толстыми ляжками, такой вкусный трофей!..
На этом воспоминании академик вдруг увидел склонившуюся девушку, укрывавшую ему ноги пледом, и такой аппетитной показалась главврачу ее задница, обтянутая халатиком, что вдруг его рука сама потянулась, тронула подагрическими пальцами упругость девичьего тела…
Сашенька обернулась и посмотрела на профессора с удивлением. Он не понимал ее взгляда, боялся укора и презрения, а потому поспешил оправдаться:
— Наверно, вы последняя, к кому я прикоснулся в жизни в таком аспекте… Черт попутал… Простите…
— Не развалюсь! — вдруг улыбнулась девушка. — Мне бы томограф!.. Там такой интересный больной!..
— Конечно, конечно! — взбодрился академик. — Скажите, что я разрешил!
— А теперь поспите часа два! — предложила Сашенька. — Встанете, будете, как новый!
Она пошла к двери.
— Вы очень хорошая девушка, — услышала за спиной.
Обернулась и еще раз улыбнулась.
Уже идя по коридору, она подумала, что проблем с защитой кандидатской не будет… А еще в голову пришло совсем банальное, что гадость уживается с чистотой. И что, наверное, чистоты вовсе не бывает, так, если белую краску перемешать с черной, получится серая… Все — серое… Она тоже почувствовала себя серого цвета…
* * *
Лысый совершенно не собирался ложиться для обследования. Продолжал улыбаться престранно и мучил здоровенных санитаров, которые висели у него по двое на каждой руке.— Александра Игоревна! — услышала девушка за спиной голос своего учителя. — Бесполезно!..
— А как же мне его?..
— Укольчик, — предложил профессор Фишин. — Двойную дозу. А то и тройную!..
— Но ведь он не буйный!
— Но ведь вы хотите сделать исследование?
Сашенька согласно покачала головой, и медсестра безо всяких раздумий воткнула лысому в предплечье шприц с убойной дозой снотворного.
И после этого лысый еще долго мучил санитаров, пока тяжесть не стекла на его веки, а ноги как-то сами подкосились, делая здоровяка беспомощным.
Его уложили и вкатили в томограф.
Врач нажала клавиши, процесс пошел, и томограф принялся постреливать то одиночными, то длинными очередями.
— Я вас не успела поблагодарить! — уже в коридоре обратилась к учителю Сашенька.
— За что же? — с удивлением поднял кустистые брови профессор Фишин.
— За то, что вступились за меня тогда…
— Ах, это… Не вгоняйте меня, милочка, в краску! Сие было естественно и благодарности не стоит!..
Они стояли возле окна и смотрели каждый в свое пространство. Стояли и смотрели молча.
Сашенька сравнила двух стариков и почувствовала, что к главврачу чувствует нежность, с капелькой жалости, а к рядом стоящему отношение было, как к пожилому, но мужчине. Она украдкой опустила глаза и посмотрела на руки профессора, лежащие на подоконнике. Это были два мохнатых молота с маленькими старческими пятнышками на коже. Сашенька удивилась, что прежде никогда не обращала внимания на руки учителя… Из глаз девушки выкатилось по слезинке, но этого никто не заметил…
— Ну что ж, — оторвался от созерцания внутреннего пространства профессор. — Посмотрим, что там в голове у вашего протеже?
Она кивнула.
Глаза женщины-врача, проводившей обследование, были похожи на куриные яйца. Такие обычно бывают, когда у человека ну совсем плохо со щитовидной железой, или при крайнем удивлении.
Специалистка по компьютерной томографии имела обширный опыт, мозгов перевидала всяческих, и микро, и макроцефалических, и с огромными опухолями, и вообще видала голову без мозга как такового. Так что Сан Сановну, как ее звали коллеги, удивить чем-либо было нереально.
Тем более было странно видеть, как ее глаза покидают орбиты.
— Ну, дорогие мои, — проговорила она мужским голосом. — Ну, это, я вам скажу!.. — она выругалась коротко и сочно. — Чтобы номера на мозгах были написаны!..
— Какие номера? — не поняла Сашенька.
— Восьмизначные!
— Где! Где?!! — склонилась Бове над монитором компьютера.
— Да вот же!
Сан Сановна увеличила изображение и выделила нужный кусок квадратом.
— 56723811 — прочитал профессор Фишин.
— А что это за буквы? — непонятно кого спросила Сашенька.
— Латиница, — ответил учитель. — Только вверх ногами.
Сан Сановна тотчас развернула изображение, сделав его как можно четче.
— Bill, — прочла Сашенька. И следующее: — April…
18
Через некоторое время Мятникова вновь родила детенышей, и когда Билл попытался их сожрать, предупредила крыса, что перегрызет ему горло, когда тот будет спать.
— Буду рвать тебя на мелкие кусочки! — и страшно провыла.
— А где еды взять? — растерянно вопрошал американец.
— Оторви свою задницу и сам позаботься о себе!
— Мне очень тяжело ходить, — грустно посетовал американец.
— Конечно, — подтвердила Мятникова. — Разожрался, как свинья на убой!..
Вероятно, крыс испугался угроз Лили и стал иногда исчезать, возвращаясь довольным и сытым.
Она подозревала, что американский производитель занимается каннибализмом, но нотации читать отцу своих детей считала делом бесполезным. Животное…
Вскоре ее ждал еще один удар… Выросли детеныши, и прежде, чем покинуть материнское гнездо, покусали Мятникову чуть ли не до смерти, а сонному Биллу изжевали хвост.
— Я тебе говорил, — возмущался крыс. — Говорил, что лучше было этих гаденышей самим съесть!
Лиля слушала его и думала, что вот оно, истинное материнство. Вот ее высохшие соски и свалявшаяся шерсть на брюхе…
— Я ненавижу! — вдруг вскричала она. — Ненавижу!
— Чего? — поинтересовался Билл.
— Я ненавижу эту жизнь!
— Есть какая-нибудь другая?
— Есть! — пылко ответствовала Лиля.
— Какая же?
— Человеческая!
— И что? — все-таки душу Билла, при поруганном хвосте, успокаивала собачья медаль. — Хочешь прожить человечью жизнь?
— Я ненавижу! — вновь вскричала Мятникова.
— Слышал.
— Я ненавижу людей!
— Я тоже, — он полакал из лужи свое отражение. — Всех, кроме Слизкина и Василия Кузьмича.
— Давай остановим метро! — вдруг предложила Мятникова.
— Это что?
— Это такие большие железные поезда. Ты слышишь их грохот каждую минуту. Он не дает нам спать! Почему мы должны его слушать?! Надо остановить метро!
— Как мы будем это делать?
— Просто перегрызем кабель! Но во многих местах, чтобы люди не смогли сразу его починить!
Билл подумал немного и согласился.
— Хорошо, — сказал он. — А потом мы уедем в Америку!
— Куда? — обалдела Мятникова.
— Ко мне на Родину.
Ей стало страшно и любопытно одновременно.
— Это очень далеко!
— Дойдем.
— Дойти невозможно…
— Что же делать?
— Надо лететь!
— Гы-гы, — посмеялся Билл. — Ты что, птица?
— У людей есть самолеты, — попыталась объяснить Мятникова, все более зажигаясь идеей Билла. — Такие птицы, сделанные из железа!.. Мы можем быть уже послезавтра на твоей Родине!..
— Откуда знаешь?
— Уже летала.
— В Америку?
— В Питер.
Она хотела было поведать об Эрмитаже, но поняла, что объяснить крысу, что это такое, не сможет. А потому просто сказала:
— В музее была.
Билл неожиданно пришел в восторг.
— Да-да! Я слышал! Самое вкусное, что есть в жизни — это старинный багет! Его можно раздобыть только в музее! Но там всякий ультразвук, ловушки!.. Ты пробовала багет?
— Нет, — призналась Мятникова. — Но я его видела!..
— О-о-о! — с уважением протянул Билл. — Знал бы раньше, не стал бы есть твоих детей! Ты серьезная исследовательница… Почти, как я… Когда пойдем грызть кабель?
— Сначала мы прокатимся на поезде!
У Лили был план доехать до станции «Речной вокзал», а уже оттуда добраться до «Шереметьево».
— А это не страшно? — поинтересовался Билл.
— Что? — не поняла Мятникова.
— Кататься на поезде, который так громыхает и гудит?
— Как тебе не стыдно! — с укором произнесла она. — У тебя медаль! Ты — герой!
— Да-да, — вспомнил крыс.
Она провела его своими тайными ходами к тоннелю. Крыс пролезал в дыры с трудом и постоянно жаловался на усталость.
— Ничего, — подбадривала Мятникова. — Скоро похудеешь!
Он никак не мог привыкнуть к проносящимся поездам, пряча морду в подземные ходы.
— Мы пойдем между рельсов! Главное, не вставай на них — зажаришься, как шашлык.
— Как кто?
— Как крысы при газовом взрыве…
— Мне нужно немного здесь полежать, — трусил Билл.
Мятникова его не подгоняла, понимая такую трусость героя. Чего от него требовать! Крыса! Не человек же!.. Сама она нашла какой-то проводок и грызла его механически. Неожиданно у нее во рту что-то кисло заискрило, замкнуло, и она вдруг услышала человеческую речь, словно по радио.
— Не понимаю, что это! — произнес раздраженный, до родного знакомый голос.
Мятникова взбрыкнула от неожиданности задом, но проводов не отпустила.
— Эксперты определили подлинность, — подтвердил второй голос, тоже знакомый.
— Это какая-то враждебная экспансия! — первый голос стал металлическим. — Американцы!
И тут Лиля узнала голоса. Первый принадлежал Президенту России, а второй Премьеру. Она бы икнула от такого открытия, но крысиное горло не способно было издавать таких звуков.
— Нашли этого Рыбакова?
— Пойди, найди! — ответил Премьер. — Их десятки тысяч!
— Одиннадцать миллиардов у.е.?
— С копейками… То есть еще триста двадцать три миллиона…
— Шайзе! — выругался Президент по-немецки.
— Да, — подтвердил Премьер. — Херня какая-то!
— Ну, ничего, отыщется… Мы его в два счета раскрутим… Вот эти копейки ему и оставим, а остальное в счет казны!..
— Я вот что хочу предло…
Здесь что-то в проводочках расконтачилось, и голоса исчезли.
«Правительственная связь», — догадалась Лиля и с удовольствием перегрызла все проводки, имеювшиеся вокруг.
Из-за того, что она вмешалась в политическую жизнь страны, надпочечники Мятниковой вспрыснули в кровь такое количество адреналина, что она то и дело подпрыгивала, подталкивая Билла на окончательное решение.
— Давай же, герой! — кричала она. — Лезь на потолок тоннеля!..
Наконец, американец решился, выбрался наружу и тяжело, медленно, похожий не на крысу, а на коалу, полез по кабелям наверх.
Она лезла за ним гораздо ловчее, от того, что была меньше, и от охвативших ее душу внезапных мечтаний о новой жизни, о трансатлантическом перелете к этой жизни… И еще то подбадривало Мятникову, что она все-таки была не одна!..
Они висели на потолке полчаса, пока Билл, наконец, решился разжать когти и упасть на крышу летящего поезда. Некоторое время он лежал, прижавшись к поверхности, и почти умирал от ужаса, пока поезд не затормозил на ярко освещенной станции. Он поднял голову и спросил:
— Что это?
— Это люди, — ответила Мятникова, пьяная от скорости.
— А зачем они здесь?
— Их возят поезда…
— Хорошо быть людьми!.. — прокричал Билл, потому что поезд снова набирал ход.
А потом они спрыгнули на конечной и в ожидании ночи неутомимо грызли кабели, пока свет в метрополитене не погас, а люди не заорали в ужасе от предвосхищения теракта. Довольные грызуны переждали эвакуацию народонаселения и не спеша прошагали к мертвому эскалатору, по перилам выбрались на поверхность. Там уже опустилась ночь. Грызунов мучил голод, и Мятникова взяла грех на душу, съела половину рыжей крысы, которую придушил на помойке Билл. Ей было приятно до слез, что Билл сам предложил часть своей добычи, а потому она про себя сказала, что он ее муж, а мужья всегда содержат своих жен…
С восходом на небосклон Луны они собрались с духом и побежали вдоль шоссе. Где можно было, срезали через лес. По пути шугнули одичавшую дворнягу, и всякую полевую мелочь, называемую мышами, гоняли.
Оба галопировали, словно две породистые лошади. Их движения были синхронны, и сердца бились в унисон. Мятникову переполняло счастье, а Билл старался не потерять медаль героя.
К утру они прибыли в запретную зону аэропорта «Шереметьево», просто подлезли под бетонный забор и немного полежали в свежей траве, отдыхая от ночного марафона.
— Хорошо быть человеком, — вдруг опять проговорил Билл.
— С чего ты взял? — удивилась Мятникова.
— Потому что человек вручает собакам медаль, а не собака человеку… Потому что человек ездит на поезде, а не поезд на человеке, потому что крысу держат в вольере люди, а не крысы людей…
Логика Билла была по-своему железной. Но сейчас Лиля не хотела предаваться грустным мыслям. А потому она встала на задние лапы, указывая другу на взлетающие самолеты, и говорила, захлебываясь:
— Это я тебе вручила медаль! Это нас вез поезд, и сейчас мы полетим на самолете в твою Америку!.. Мы как люди!.. Мы лучше людей!
— Правда?
— Ну, конечно!
Ему почти передалось энергетическое состояние подруги, он смотрел в небо на взлетающие и опускающиеся самолеты, и, как Мятникова, тоже взбрыкивал задом, напоминая лошадку.
— Где наш самолет? — поинтересовался крыс. — Покажи мне его!
— Вон он! — Мятникова встала на задние лапы и повернула нос в направлении огромного «Боинга». — Ты видишь?
— Вижу, — подтвердил Билл.
— Это флаг твоей страны на его хвосте! Звездно-полосатый!..
— А что такое флаг?
Она на секунду задумалась и ответила совсем ему непонятное:
— Это символ совокупности достижений твоей страны! Когда достижений много, ты флаг уважаешь, когда мало…
— Съедаешь…
— Приготовься! Видишь тележку с чемоданами?
— Этот такие квадратные предметы?
— Прямоугольные…
— Вижу… Когда я был еще маленький, меня учили отличать квадраты от кружков. Моя сообразительность поражала людей!
— Перестань хвастать! — прикрикнула Лиля. — Сейчас мы побежим к тележке! Когда мы заберемся в нее, необходимо прогрызть дыру в любом чемодане и залезть в него. Спрятаться!
— А зачем? — не понял Билл.
— Затем, — пояснила Мятникова. — Затем, что эти чемоданы погрузят на самолет, который полетит в твою страну…
— А-а-а! — въехал Билл. — Это ты здорово придумала!
— Сейчас, тучка прикроет солнце.
Она смотрела на светило, щуря глаза, а когда большая черная непогода заслонила его, прокричала:
— Вперед, мой славный рыцарь!
И опять они побежали в слаженном порыве. И им все удалось. Билл в мгновение распорол резцом саквояж крокодиловой кожи и запрятал свое тело в пахучих шмотках. Мятниковой достался пластиковый кофр, в который она, впрочем, как и ее друг, проникла запросто.
Тележка стояла, и Мятникова не знала, когда она тронется. Но ей было приятно лежать в человеческих вещах и думать о новой жизни, о новых крысятах, которых она непременно воспитает по-человечески — добрыми, любящими родителей детьми. Она даже немного задремала, так ей было спокойно, а проснулась, когда тележку качнуло, и она поехала, поскрипывая несмазанной сцепкой.
А потом рабочие кидали чемоданы в нутро самолета. Вскоре дверь грузового отделения захлопнулась и, выбравшись из кофра, Мятникова позвала:
— Билл!..
— Я здесь…
— У нас получилось! — радовалась Мятникова.
— Мы что, уже летим?
— Пока нет, но уже скоро! Запустят двигатели, но ты не бойся шума, так положено!..
— Я ничего не боюсь! — опять прихвастнул Билл. — Ты ведь знаешь, я служил в специальном подразделении! Повернись задом!
Она решила ему не отказывать, и на несколько мгновений соития ей даже показалось, что она получила удовольствие, как моральное, так и физическое. Он хотел было победно завершить дело производителя, как взревели неожиданно самолетные двигатели. Напуганный герой отпрыгнул от Лили, так и не запустив в ее лоно свое горячее семя.
— Не бойся! — прокричала она. — Мы взлетаем!
Мятникова почувствовала, как самолет вырулил на взлетную площадку, услышала характерное для взлета завывание и взялась коготками за какую-то веревку.
— Держись!
Билл просто нырнул в свой крокодиловый саквояж и на нервной почве съел в нем зубную пасту вместе со щеткой, а также надкусил бумажник с денежными купюрами и пластиковыми картами.
Наконец, они взлетели, и двигатели стали работать тише.
— Ты слышишь меня? — спросила Мятникова.
— Слышу, — ответил Билл. — Теперь-то мы, наконец, летим?
— Летим, — ответила она просто.
— Хорошо.
Он появился из саквояжа с перепачканной «колгейтом» мордой, а она вытащила из кофра теплый плед из ангоры. Увидела своего героя и рассмеялась. Разложила плед, и они легли рядом. Легли и заснули, так как предыдущий день был тяжек для них обоих.
Проснулась она совсем счастливой. Размеренно гудели двигатели «Боинга», все фантазии и надежды осуществились даже во сне, а потому Лиля просто лежала с закрытыми глазами и думала о себе, как о Лиле Брик, а о Билле, как о Маяковском… Маяковский тоже бывал в Америке…
Все ее романтические мечтания сопровождал привычный звук обрабатываемого металла. Так обычно точил свои зубы толстый крыс… А ведь он мог перегрызть титан… Сильное, необыкновенное животное!..
Она неожиданно ужаснулась этому звуку, открыла глаза и вскочила на лапы. Огляделась, ища Билла.
Медалист как раз заканчивал с очередной связкой проводки. Металлическая крошка так и летела в разные стороны.
— Что ты делаешь! — закричала она.
— А что такое? — не отрываясь, поинтересовался он. — Дело обычное, точу зубы… Больно металл мягок…
— Немедленно перестань! Это же самолет, и ты нас погубишь! Наши мечты!..
Но было уже поздно. Билл превратил в металлическую труху несколько метров проводов, и пилоты в кабине гигантской машины потеряли не только связь с землей, но и управление самолетом. Рули отказали, и весь экипаж сидел с открытыми ртами, понимая, что если не произойдет чуда, то через несколько минут самолет сорвется с курса, и тогда…
Чуда не произошло. Умная машина, чьи мозги обескровил Билл своими гигиеническими процедурами, несколько раз клюнула пространство, а потом сорвалась в штопор.
— Как тихо! — с удовлетворением оценил Билл.
А потом его и Мятникову охватила невесомость. Кишки похолодели и словно поплыли отдельно от тел.
— Мы гибнем! — проговорила Лиля.
— Чегой-то?
— Мы падаем!..
— Куда? — удивлено поинтересовался он.
— На землю!
— В мою страну?
За бортом «Боинга» нарастал ужасающий свист, и, казалось, были слышны крики и предсмертные вопли людей.
— Ты сгрыз что-то важное, и теперь самолет падает! — пыталась объяснить объятая ужасом Мятникова.
— Я всегда делаю то, что важно!
— Сейчас ты сделал самое важное в своей жизни! Через несколько мгновений мы умрем!
— Я — здоров. У меня прекрасное самочувствие и отличная живучесть!
— Идиот! — успела проговорить она и потеряла возможность мыслить.
А потом удар!
«Боинг», захлебываясь, развалился на три части и пошел ко дну Атлантического океана.
К этому моменту на борту самолета не осталось ни одного живого человека, лишь две гигантские крысы выдержали перегрузки и теперь, задержав дыхание, мощно работая лапами, пытались вынырнуть на поверхность.
Мятникова первая выскочила на океанский простор и хватала, хватала воздух зубастой пастью, стараясь успокоить сердце, которое, казалось, готово было лопнуть.
Он вынырнул на поверхность минутой позже. Дышал спокойно, видимо, ему, действительно, всунули в голову какой-то чип.
— Это Америка? — поинтересовался Билл.
— Ага, — подтвердила она со злостью.
— А где земля? Ты говорила, что мы падаем на землю!..
— Я ошиблась… Под нами целый километр воды, а до Америки их уж точно пара тысяч.
— Далеко, — констатировал крыс, бултыхая лапами по воде, как собака.
— Погибли сотни людей! — взорвалось сознание Мятниковой.
— Хорошо, что мы не люди! Надо плыть в Америку!
От осознания, что натворил Билл, который не понимал произошедшего, Мятникова хотела добровольно хлебнугь воды и утонуть, но сил не хватило на собственную смерть, а потому она сказала, что до Америки плыть два года.
— Я плохо плаваю, — признался Билл. — И потом, мне жить осталось меньше года. Я ведь не молод…
— Буду рвать тебя на мелкие кусочки! — и страшно провыла.
— А где еды взять? — растерянно вопрошал американец.
— Оторви свою задницу и сам позаботься о себе!
— Мне очень тяжело ходить, — грустно посетовал американец.
— Конечно, — подтвердила Мятникова. — Разожрался, как свинья на убой!..
Вероятно, крыс испугался угроз Лили и стал иногда исчезать, возвращаясь довольным и сытым.
Она подозревала, что американский производитель занимается каннибализмом, но нотации читать отцу своих детей считала делом бесполезным. Животное…
Вскоре ее ждал еще один удар… Выросли детеныши, и прежде, чем покинуть материнское гнездо, покусали Мятникову чуть ли не до смерти, а сонному Биллу изжевали хвост.
— Я тебе говорил, — возмущался крыс. — Говорил, что лучше было этих гаденышей самим съесть!
Лиля слушала его и думала, что вот оно, истинное материнство. Вот ее высохшие соски и свалявшаяся шерсть на брюхе…
— Я ненавижу! — вдруг вскричала она. — Ненавижу!
— Чего? — поинтересовался Билл.
— Я ненавижу эту жизнь!
— Есть какая-нибудь другая?
— Есть! — пылко ответствовала Лиля.
— Какая же?
— Человеческая!
— И что? — все-таки душу Билла, при поруганном хвосте, успокаивала собачья медаль. — Хочешь прожить человечью жизнь?
— Я ненавижу! — вновь вскричала Мятникова.
— Слышал.
— Я ненавижу людей!
— Я тоже, — он полакал из лужи свое отражение. — Всех, кроме Слизкина и Василия Кузьмича.
— Давай остановим метро! — вдруг предложила Мятникова.
— Это что?
— Это такие большие железные поезда. Ты слышишь их грохот каждую минуту. Он не дает нам спать! Почему мы должны его слушать?! Надо остановить метро!
— Как мы будем это делать?
— Просто перегрызем кабель! Но во многих местах, чтобы люди не смогли сразу его починить!
Билл подумал немного и согласился.
— Хорошо, — сказал он. — А потом мы уедем в Америку!
— Куда? — обалдела Мятникова.
— Ко мне на Родину.
Ей стало страшно и любопытно одновременно.
— Это очень далеко!
— Дойдем.
— Дойти невозможно…
— Что же делать?
— Надо лететь!
— Гы-гы, — посмеялся Билл. — Ты что, птица?
— У людей есть самолеты, — попыталась объяснить Мятникова, все более зажигаясь идеей Билла. — Такие птицы, сделанные из железа!.. Мы можем быть уже послезавтра на твоей Родине!..
— Откуда знаешь?
— Уже летала.
— В Америку?
— В Питер.
Она хотела было поведать об Эрмитаже, но поняла, что объяснить крысу, что это такое, не сможет. А потому просто сказала:
— В музее была.
Билл неожиданно пришел в восторг.
— Да-да! Я слышал! Самое вкусное, что есть в жизни — это старинный багет! Его можно раздобыть только в музее! Но там всякий ультразвук, ловушки!.. Ты пробовала багет?
— Нет, — призналась Мятникова. — Но я его видела!..
— О-о-о! — с уважением протянул Билл. — Знал бы раньше, не стал бы есть твоих детей! Ты серьезная исследовательница… Почти, как я… Когда пойдем грызть кабель?
— Сначала мы прокатимся на поезде!
У Лили был план доехать до станции «Речной вокзал», а уже оттуда добраться до «Шереметьево».
— А это не страшно? — поинтересовался Билл.
— Что? — не поняла Мятникова.
— Кататься на поезде, который так громыхает и гудит?
— Как тебе не стыдно! — с укором произнесла она. — У тебя медаль! Ты — герой!
— Да-да, — вспомнил крыс.
Она провела его своими тайными ходами к тоннелю. Крыс пролезал в дыры с трудом и постоянно жаловался на усталость.
— Ничего, — подбадривала Мятникова. — Скоро похудеешь!
Он никак не мог привыкнуть к проносящимся поездам, пряча морду в подземные ходы.
— Мы пойдем между рельсов! Главное, не вставай на них — зажаришься, как шашлык.
— Как кто?
— Как крысы при газовом взрыве…
— Мне нужно немного здесь полежать, — трусил Билл.
Мятникова его не подгоняла, понимая такую трусость героя. Чего от него требовать! Крыса! Не человек же!.. Сама она нашла какой-то проводок и грызла его механически. Неожиданно у нее во рту что-то кисло заискрило, замкнуло, и она вдруг услышала человеческую речь, словно по радио.
— Не понимаю, что это! — произнес раздраженный, до родного знакомый голос.
Мятникова взбрыкнула от неожиданности задом, но проводов не отпустила.
— Эксперты определили подлинность, — подтвердил второй голос, тоже знакомый.
— Это какая-то враждебная экспансия! — первый голос стал металлическим. — Американцы!
И тут Лиля узнала голоса. Первый принадлежал Президенту России, а второй Премьеру. Она бы икнула от такого открытия, но крысиное горло не способно было издавать таких звуков.
— Нашли этого Рыбакова?
— Пойди, найди! — ответил Премьер. — Их десятки тысяч!
— Одиннадцать миллиардов у.е.?
— С копейками… То есть еще триста двадцать три миллиона…
— Шайзе! — выругался Президент по-немецки.
— Да, — подтвердил Премьер. — Херня какая-то!
— Ну, ничего, отыщется… Мы его в два счета раскрутим… Вот эти копейки ему и оставим, а остальное в счет казны!..
— Я вот что хочу предло…
Здесь что-то в проводочках расконтачилось, и голоса исчезли.
«Правительственная связь», — догадалась Лиля и с удовольствием перегрызла все проводки, имеювшиеся вокруг.
Из-за того, что она вмешалась в политическую жизнь страны, надпочечники Мятниковой вспрыснули в кровь такое количество адреналина, что она то и дело подпрыгивала, подталкивая Билла на окончательное решение.
— Давай же, герой! — кричала она. — Лезь на потолок тоннеля!..
Наконец, американец решился, выбрался наружу и тяжело, медленно, похожий не на крысу, а на коалу, полез по кабелям наверх.
Она лезла за ним гораздо ловчее, от того, что была меньше, и от охвативших ее душу внезапных мечтаний о новой жизни, о трансатлантическом перелете к этой жизни… И еще то подбадривало Мятникову, что она все-таки была не одна!..
Они висели на потолке полчаса, пока Билл, наконец, решился разжать когти и упасть на крышу летящего поезда. Некоторое время он лежал, прижавшись к поверхности, и почти умирал от ужаса, пока поезд не затормозил на ярко освещенной станции. Он поднял голову и спросил:
— Что это?
— Это люди, — ответила Мятникова, пьяная от скорости.
— А зачем они здесь?
— Их возят поезда…
— Хорошо быть людьми!.. — прокричал Билл, потому что поезд снова набирал ход.
А потом они спрыгнули на конечной и в ожидании ночи неутомимо грызли кабели, пока свет в метрополитене не погас, а люди не заорали в ужасе от предвосхищения теракта. Довольные грызуны переждали эвакуацию народонаселения и не спеша прошагали к мертвому эскалатору, по перилам выбрались на поверхность. Там уже опустилась ночь. Грызунов мучил голод, и Мятникова взяла грех на душу, съела половину рыжей крысы, которую придушил на помойке Билл. Ей было приятно до слез, что Билл сам предложил часть своей добычи, а потому она про себя сказала, что он ее муж, а мужья всегда содержат своих жен…
С восходом на небосклон Луны они собрались с духом и побежали вдоль шоссе. Где можно было, срезали через лес. По пути шугнули одичавшую дворнягу, и всякую полевую мелочь, называемую мышами, гоняли.
Оба галопировали, словно две породистые лошади. Их движения были синхронны, и сердца бились в унисон. Мятникову переполняло счастье, а Билл старался не потерять медаль героя.
К утру они прибыли в запретную зону аэропорта «Шереметьево», просто подлезли под бетонный забор и немного полежали в свежей траве, отдыхая от ночного марафона.
— Хорошо быть человеком, — вдруг опять проговорил Билл.
— С чего ты взял? — удивилась Мятникова.
— Потому что человек вручает собакам медаль, а не собака человеку… Потому что человек ездит на поезде, а не поезд на человеке, потому что крысу держат в вольере люди, а не крысы людей…
Логика Билла была по-своему железной. Но сейчас Лиля не хотела предаваться грустным мыслям. А потому она встала на задние лапы, указывая другу на взлетающие самолеты, и говорила, захлебываясь:
— Это я тебе вручила медаль! Это нас вез поезд, и сейчас мы полетим на самолете в твою Америку!.. Мы как люди!.. Мы лучше людей!
— Правда?
— Ну, конечно!
Ему почти передалось энергетическое состояние подруги, он смотрел в небо на взлетающие и опускающиеся самолеты, и, как Мятникова, тоже взбрыкивал задом, напоминая лошадку.
— Где наш самолет? — поинтересовался крыс. — Покажи мне его!
— Вон он! — Мятникова встала на задние лапы и повернула нос в направлении огромного «Боинга». — Ты видишь?
— Вижу, — подтвердил Билл.
— Это флаг твоей страны на его хвосте! Звездно-полосатый!..
— А что такое флаг?
Она на секунду задумалась и ответила совсем ему непонятное:
— Это символ совокупности достижений твоей страны! Когда достижений много, ты флаг уважаешь, когда мало…
— Съедаешь…
— Приготовься! Видишь тележку с чемоданами?
— Этот такие квадратные предметы?
— Прямоугольные…
— Вижу… Когда я был еще маленький, меня учили отличать квадраты от кружков. Моя сообразительность поражала людей!
— Перестань хвастать! — прикрикнула Лиля. — Сейчас мы побежим к тележке! Когда мы заберемся в нее, необходимо прогрызть дыру в любом чемодане и залезть в него. Спрятаться!
— А зачем? — не понял Билл.
— Затем, — пояснила Мятникова. — Затем, что эти чемоданы погрузят на самолет, который полетит в твою страну…
— А-а-а! — въехал Билл. — Это ты здорово придумала!
— Сейчас, тучка прикроет солнце.
Она смотрела на светило, щуря глаза, а когда большая черная непогода заслонила его, прокричала:
— Вперед, мой славный рыцарь!
И опять они побежали в слаженном порыве. И им все удалось. Билл в мгновение распорол резцом саквояж крокодиловой кожи и запрятал свое тело в пахучих шмотках. Мятниковой достался пластиковый кофр, в который она, впрочем, как и ее друг, проникла запросто.
Тележка стояла, и Мятникова не знала, когда она тронется. Но ей было приятно лежать в человеческих вещах и думать о новой жизни, о новых крысятах, которых она непременно воспитает по-человечески — добрыми, любящими родителей детьми. Она даже немного задремала, так ей было спокойно, а проснулась, когда тележку качнуло, и она поехала, поскрипывая несмазанной сцепкой.
А потом рабочие кидали чемоданы в нутро самолета. Вскоре дверь грузового отделения захлопнулась и, выбравшись из кофра, Мятникова позвала:
— Билл!..
— Я здесь…
— У нас получилось! — радовалась Мятникова.
— Мы что, уже летим?
— Пока нет, но уже скоро! Запустят двигатели, но ты не бойся шума, так положено!..
— Я ничего не боюсь! — опять прихвастнул Билл. — Ты ведь знаешь, я служил в специальном подразделении! Повернись задом!
Она решила ему не отказывать, и на несколько мгновений соития ей даже показалось, что она получила удовольствие, как моральное, так и физическое. Он хотел было победно завершить дело производителя, как взревели неожиданно самолетные двигатели. Напуганный герой отпрыгнул от Лили, так и не запустив в ее лоно свое горячее семя.
— Не бойся! — прокричала она. — Мы взлетаем!
Мятникова почувствовала, как самолет вырулил на взлетную площадку, услышала характерное для взлета завывание и взялась коготками за какую-то веревку.
— Держись!
Билл просто нырнул в свой крокодиловый саквояж и на нервной почве съел в нем зубную пасту вместе со щеткой, а также надкусил бумажник с денежными купюрами и пластиковыми картами.
Наконец, они взлетели, и двигатели стали работать тише.
— Ты слышишь меня? — спросила Мятникова.
— Слышу, — ответил Билл. — Теперь-то мы, наконец, летим?
— Летим, — ответила она просто.
— Хорошо.
Он появился из саквояжа с перепачканной «колгейтом» мордой, а она вытащила из кофра теплый плед из ангоры. Увидела своего героя и рассмеялась. Разложила плед, и они легли рядом. Легли и заснули, так как предыдущий день был тяжек для них обоих.
Проснулась она совсем счастливой. Размеренно гудели двигатели «Боинга», все фантазии и надежды осуществились даже во сне, а потому Лиля просто лежала с закрытыми глазами и думала о себе, как о Лиле Брик, а о Билле, как о Маяковском… Маяковский тоже бывал в Америке…
Все ее романтические мечтания сопровождал привычный звук обрабатываемого металла. Так обычно точил свои зубы толстый крыс… А ведь он мог перегрызть титан… Сильное, необыкновенное животное!..
Она неожиданно ужаснулась этому звуку, открыла глаза и вскочила на лапы. Огляделась, ища Билла.
Медалист как раз заканчивал с очередной связкой проводки. Металлическая крошка так и летела в разные стороны.
— Что ты делаешь! — закричала она.
— А что такое? — не отрываясь, поинтересовался он. — Дело обычное, точу зубы… Больно металл мягок…
— Немедленно перестань! Это же самолет, и ты нас погубишь! Наши мечты!..
Но было уже поздно. Билл превратил в металлическую труху несколько метров проводов, и пилоты в кабине гигантской машины потеряли не только связь с землей, но и управление самолетом. Рули отказали, и весь экипаж сидел с открытыми ртами, понимая, что если не произойдет чуда, то через несколько минут самолет сорвется с курса, и тогда…
Чуда не произошло. Умная машина, чьи мозги обескровил Билл своими гигиеническими процедурами, несколько раз клюнула пространство, а потом сорвалась в штопор.
— Как тихо! — с удовлетворением оценил Билл.
А потом его и Мятникову охватила невесомость. Кишки похолодели и словно поплыли отдельно от тел.
— Мы гибнем! — проговорила Лиля.
— Чегой-то?
— Мы падаем!..
— Куда? — удивлено поинтересовался он.
— На землю!
— В мою страну?
За бортом «Боинга» нарастал ужасающий свист, и, казалось, были слышны крики и предсмертные вопли людей.
— Ты сгрыз что-то важное, и теперь самолет падает! — пыталась объяснить объятая ужасом Мятникова.
— Я всегда делаю то, что важно!
— Сейчас ты сделал самое важное в своей жизни! Через несколько мгновений мы умрем!
— Я — здоров. У меня прекрасное самочувствие и отличная живучесть!
— Идиот! — успела проговорить она и потеряла возможность мыслить.
А потом удар!
«Боинг», захлебываясь, развалился на три части и пошел ко дну Атлантического океана.
К этому моменту на борту самолета не осталось ни одного живого человека, лишь две гигантские крысы выдержали перегрузки и теперь, задержав дыхание, мощно работая лапами, пытались вынырнуть на поверхность.
Мятникова первая выскочила на океанский простор и хватала, хватала воздух зубастой пастью, стараясь успокоить сердце, которое, казалось, готово было лопнуть.
Он вынырнул на поверхность минутой позже. Дышал спокойно, видимо, ему, действительно, всунули в голову какой-то чип.
— Это Америка? — поинтересовался Билл.
— Ага, — подтвердила она со злостью.
— А где земля? Ты говорила, что мы падаем на землю!..
— Я ошиблась… Под нами целый километр воды, а до Америки их уж точно пара тысяч.
— Далеко, — констатировал крыс, бултыхая лапами по воде, как собака.
— Погибли сотни людей! — взорвалось сознание Мятниковой.
— Хорошо, что мы не люди! Надо плыть в Америку!
От осознания, что натворил Билл, который не понимал произошедшего, Мятникова хотела добровольно хлебнугь воды и утонуть, но сил не хватило на собственную смерть, а потому она сказала, что до Америки плыть два года.
— Я плохо плаваю, — признался Билл. — И потом, мне жить осталось меньше года. Я ведь не молод…