рассказал, как нас выследил. Теперь я понимаю, что Джейсон и Медея никогда
бы не рассказали о нас властям. Гораздо интереснее отыскать нас самим, они
не хотели прерывать игру. Но Египтия - пожалуй, я могу себе представить,
что творилось в ее голове.
Она наверняка слышала и бессознательно усвоила то, что говорили об
усложненных образцах роботов Э.М. Из своего собственного опыта она знала,
что это более чем правда. Чудесный любовник, чудесный музыкант. Мужчины
могут стать не нужны, сказала она тогда. А это, конечно, означало, что и
все люди могут стать ненужными. И, мне кажется, совсем как безработные,
ненавидящие машины за то, что они отнимают у них работу, Египтия пришла в
ужас от того, что может потерять все, чего только что добилась. Она была
гениальна. Теперь об этом знали все и падали у ее ног, и ее Судьба
раскинулась перед ней сверкающей дорогой. Но что если машина обладает еще
большим талантом? О, я вовсе не считаю, что она так прямо и подумала.
Египтия не думает, она чувствует. Как сказал Кловис, она просто живет,
существует. Наверное, это началось еще с вечеринки в Вавилоне, где актеры
много говорили о мастерстве Сильвера. Может быть, они упоминали и о других
роботах, тех, что умеют играть на сцене. Зароненное когда-то зерно, наконец,
проросло в ней. Земной толчок был как бы последней каплей. Для меня он
казался предзнаменованием, для нее - был. Она все еще оставалась Антектрой,
и та отлично умела прочитывать знамения. Не выйдя до конца из транса, она
отправилась домой с Коринфом. Возможно, той ночью она провела еще одно
сопоставление, и это решило дело. Ибо раз Сильвер выше в ее постели, он мог
запросто быть выше также и в профессии. Около девяти утра, когда мы с
Сильвером шли по городу, она позвонила в Электроник Металз. Официально им
владела она. У меня он находился незаконно. Но как меня найти? Нужен хотя
бы какой-то указатель. И тогда она дала им адрес Джейсона и Медеи.
Джейсон не хотел с ними объединяться, но за Э.М. неумолимо стоял
Городской совет. Ему скрутили руки. Надеюсь, это очень больно. Э.М. изъяла
передатчик Джейсона. Все это потом рассказала Кловису Медея, в том числе и
о роли Египтии. Историю дополнил Коринф, вылезший из ее постели.
В тот вечер, когда я ушла из "Электроник Металз", думая, что не люблю
его, что набор электрооборудования не может ничего для меня значить, и
отправилась в Джеггид, сидела там и пила кофин через соломинку с шоколадным
привкусом - вот тогда-то Джейсон и Медея и прицепили его мне на руку.
Свирепый щипок. Для них это обычное дело. Я даже не подавилась. Но этот
щипок был отнюдь не приветственным жестом, это была маленькая штучка,
намертво прикрепленная к моему рукаву. Крошечная, замаскированная так, что
не обнаружить. Я-то думала, что они сделали это вечером у моста, но все
произошло гораздо раньше, в Джеггиде, где они поджидали какую-нибудь жертву
и обрадовались, когда ей оказалась я.
Сначала я их разочаровала. Поехала к Кловису, потом в Чез-Стратос -
место назначения они определяли по тому направлению, в который шел след. А
потом я отправилась - какой сюрприз - в трущобы. И осталась там.
(Подумать только, ну зачем я взяла с особой это платье? Разве мало
было других? Я его даже ни разу не надевала. Вероятно, как символ того, что
в нем я тогда спасла его от смерти. Это самое платье его потом и погубило.)
Они, близнецы, весьма усердно пытались меня найти. Думаю, что в тот
вечер, когда мы встретились у Пэйшенс Мэйдель Бридж, они нарочно крутились
поблизости, разделив район на участки, высматривая меня. Несовершенство
устройства заключалось в том, что его сигналы размывались, когда оно
находилось в здании. Нетрудно было вычислить, что если я ехала в
направлении Нью-Ривер, а потом четкий след пропадал, значит, я нахожусь в
квартире Кловиса. А если ехала к Каньону - то у матери. Но трущобы их
заинтриговали, и, не в силах точно установить мое местонахождение, они
прочесывали их вдоль и поперек. А когда мы с Сильвером вышли из дома на
улице Терпимости, с черным платьем в одной из сумок, сигнал стал ясным, как
звездочка. К тому времени, когда Э.М. конфисковала прибор, его размывала
только тонкая оболочка такси. Они решили, что лучше всего просто поехать за
нами, несмотря на сумятицу после толчка. Еще проще оказалось захватить нас
у Обвального склона. А СВВ опоздал.
Так вот все и случилось. И больше я ничего добавлять не буду.
Незачем.
Теперь-то уж, думаю, я закончу свою летопись.
Руки, наверное, перестанут болеть, когда уберут швы, а может быть,
это психосоматическая боль, тогда она продлится месяцы или годы, или
вообще не отпустит меня всю жизнь. Я рада, что это все не Кловис. Я рада,
что когда позвонил Джейсон, Кловис тут же отключил телефон. Египтия кажется
мне героиней истории, которую мне кто-то рассказал. Я ее даже не
возненавидела. Для ненависти тоже нужна энергия. Звонила мать, и я
поговорила с ней. Это было похоже на разговор с незнакомым человеком. Мы
были взаимно вежливы. Она сказала, что восстановила мою кредитную карточку
на две тысячи И.М.У. в месяц. И полицкод теперь будет работать. Я
поблагодарила ее, но не возьму ее денег. Как-нибудь обойдусь и без них.
Полицкод я оставила в квартире на улице Терпимости. Кловис обещал мне
достать другой. Приходила повидаться Хлоя. Она не знала, что мне сказать.
На другой вечер вместе с Кловисом пришел Лео и оставался здесь два дня.
Я все еще жалею, что не умерла. Но снова это сделать я не смогу. Эта
убийственная теплота подкрадывается ужасно медленно. Сгущающаяся тьма со
звездами, сделанными из моего любовника.
Теперь я иногда вижу его во сне. Он снится мне таким, каким я увидела
его в тот раз, без глаз, с обнаженным часовым механизмом. На него
спускаются огромные молоты. Его расплавляют в печах. А он будто ничего не
чувствует. Проснувшись, я лежу и смотрю в темноту комнаты Кловиса.
Кажется, вчера ночью после одного из таких снов я встала, зажгла свет
и начала писать эту последнюю часть.
Я говорила Кловису об этих записях. Теперь это книга. Автобиография.
Или греческая трагедия. Кловис сказал: "Ради всего святого, не пытайся это
напечатать. Тебя посадят в тюрьму. А там, я слышал, ужасно кормят."
Почему-то я никогда не думала, что это можно опубликовать. Я лишь
воображала незнакомца, который через много лет наткнется на эти страницы в
защищенном от сырости контейнере, спрятанном, скажем, под какой-нибудь
половицей в трущобах.
Странно. Я не хотела начинать эту последнюю часть, а теперь, кажется,
не могу остановиться. Если я поставлю точку, это разорвет последнюю нить,
связывающую меня с ним. С моей любовью. Да, она всегда будет со мной, но
самого его не будет. Я буду одна. Я буду одна.
Но я уже одна. Эти клочки бумаги не могут мне помочь.
Мама, ты со своим состоянием можешь купить Городской совет?
Да, Джейн. И не один раз.
Я очень рада, мама, потому что именно это я и собираюсь сделать.
Джейн, я тебя совершенно не понимаю.
Да, мама. Ты никогда меня не понимала.
Но давай на этот раз будем обе вести себя как взрослые.
Отличная мысль, дорогая.
Городской Совет, мама, я хочу купить для того, чтобы без помех
опубликовать мою рукопись.
Может быть, ты расскажешь мне, о чем эта рукопись?
Ты совершенно права, мама, там есть и про тебя. И не в очень выгодном
свете. Правда, я могу изменить все имена. Твой дом расположить где-
нибудь в другом месте. И так далее.
Джейн, мне очень хотелось бы знать, зачем тебе это нужно?
Не для того, чтобы заработать. Не для того, чтобы кого-то
скомпрометировать. Не для того, чтобы всколыхнуть бедноту, к которой
теперь принадлежу. В общем-то, я и сама не знаю. Это и не меланхолия, и не
ожесточение. Хотя последняя часть тронула бы тебя, мама, наверняка бы
тронула. Тебе бы следовало прочитать...
К тому времени, когда швы сняли и я прошла первый сеанс
противорубцового лечения ("Джейн, ну нельзя же быть ходячей рекламой
нигилизма"), Лео предпринял третью и самую удачную попытку внедриться в
квартиру Кловиса. Конечно, его собственная квартира была в триста раз хуже.
Но все же главным была безрассудная страсть.
Лео мне нравился. Казалось, он совсем не был возмущен моим
присутствием в квартире и даже заигрывал со мной: "Боже мой, ну почему она
не мальчик?" Я так и не поняла, такт или неведение удерживали его от
замечаний по поводу моего состояния.
Кловис, однако, потерял покой и часто уходил из дому, оставляя Лео со
мной.
Я пыталась поразмыслить о том, что мне делать с остатком опустошенной
жизни. О трудовой книжке не могло быть и речи, мать позаботилась об этом,
возобновив мой кредит, хоть я и не собиралась им пользоваться. Так что
получить законную работу надеяться было нечего, даже если бы я и умела что-
то делать. Жить за счет Кловиса я больше не могла, пусть Хлоя квартирует у
него по десять месяцев, я так не хочу. А чего я хочу, я не знала, или,
точнее, не хотела вообще ничего.
- С твоей теперешней внешностью, - сказал Кловис, - ты могла бы стать
натурщицей.
Но натурщиц в городе - хоть пруд пруди, а мое странное лицо вряд ли им
понравится, даже если тело подойдет.
- Почему бы тебе не написать что-нибудь коммерческое?
- За первую публикацию надо платить.
- Я бы дал тебе денег.
Я попробовала написать рассказ, но он не пошел. Персонажи были одни и
те же - люди, которых я знала: Кловис, Деметра, Египтия. Я не могла даже
закончить первую страницу. Штук сорок первых страниц. О Сильвере я писать
не пыталась. Все, что могла, я уже сказала, хотя этого и было явно
недостаточно.
Замкнувшись в себе, я не замечала, куда катится ситуация в доме
Кловиса. Однажды днем Кловис пришел, сверкая каплями дождя, который уже
сменил снег. Он швырнул свое пальто из девятнадцатого века шкафу, который
поймал его, и провозгласил:
- Сегодня утром я получил от Египтии жутко бессвязное письмо. Кто-то в
пустыне взял ее с собой на экскурсию к гробнице. И когда они стояли на
освещенном луной песке прямо под носом у сфинкса, мимо них будто бы
порхнуло маленькое приведение.
- Разве ты не веришь в привидения? - спросил Лео.
- А ты?
- Я суеверен, как и большинство актеров. Да, я верю в них. Они говорят,
водятся в нашем театре. Если ты будешь играть у меня Гамлета, то сможешь
увидеть...
- Ты подал мне хорошую мысль, - сказал Кловис. - Мы можем провести
сеанс прямо здесь.
Лео засмеялся.
- Здесь? Ты шутишь?
- Вовсе нет.
Кловис достал спиритический стол, бокал и пластмассовые карточки с
буквами и цифрами.
- Но ведь это, кажется, приносит несчастье?
- Кому счастье... - рассеянно проговорил Кловис, выкладывая карточки.
- Я лучше пойду прогуляюсь, - сказал Лео.
- Отлично. Мы с Джейн проведем его без тебя.
- О!
- Ты как, Джейн? - Кловис не смотрел на меня. Мне хотелось сказать:
"Обделывай свои грязные делишки сам", но я предпочла произнести:
- Хорошо.
- Джейн эта идея тоже не нравится, - сказал Лео.
- Ей нравится. Она от нее в восторге. Верно, Джейн?
- Да, Кловис.
- По голосу этого не скажешь.
- Дорогой мой, - сказал Кловис, - разве приступы мигрени отзываются у
тебя в ушах?
Кловис сел на стол по-турецки. Меня все точила и точила тупая боль. Я
думала о том сеансе с Остином сразу после первой нашей встречи с Сильвером.
- Джейн, - проговорил Кловис, - иди сюда и покажи Лео, что бояться тут
совершенно нечего.
Я подошла и села. Посмотрела на треснутое стекло бокала. Лео
отодвинулся к окну. Еле слышно Кловис произнес:
- Не спрашивай, почему, но подталкивай его слегка, ладно?
- Ты о чем?
- Говорю, не спрашивай...
- А, черт, - закричал Лео. - Уговорили! - Он подошел к нам и сел рядом,
проведя перед этим рукой по волосам Кловиса, отчего тот скривился.
Все мы положили на бокал по пальцу. Боль внутри меня разбухла и
казалась теперь замедленным аккордом. Но я не пыталась ничего с этим
сделать, потому что все равно тут уж ничего не поделаешь. В глазах все
расплылось. Я вроде бы удалилась в себя, а это далеко. Если бы только я
могла все вернуть.
- Боже милостивый, - проговорил Кловис где-то в стороне, но с
неподдельным ужасом в голосе, - он движется.
Нет, оставаться с Кловисом больше нельзя. Хватит с меня этих игр. Его
бесчестности, его страха быть любимым и любить самому.
Бокал двигался резко и уверенно.
- Он что-то пишет, - произнес Лео. Дурак. Успокойся, он пишет "Лео".
- Д, - сказал Лео. - Ж. Джейн, это тебе...
- Срочная почта, - срывающимся голосом проговорил Кловис. Это он уже
переусердствовал.
- А, - продолжал Лео, - А? Й. и Н. - Последовала пауза, потом бокал
задвигался снова. - То же самое, - отметил Лео. - Д.Ж.А.Й.Н. Дух не умеет
писать. Черт, прямо из рук вырывается. Тут что-то не так, Кловис.
- Вижу, - произнес тот и прочистил горло. - Ему нужна Джейн. Джейн!
Проснись. Тебя вызывают. Вот снова Джайн. Кто же это так произносит
твое имя?
Я мигнула. Комната вернулась на место, яркий свет резал глаза.
- Что? Что ты сказал?
- Кто произносит или пишет Джейн как Д.Ж.А.Й.Н.?
- Никто. Бокал двигался.
- Пишет дальше, - сказал Лео, честный комментатор, как будто вел
репортаж о происходящем без видео, так что все нужно было описывать словами,
- ТЫ.
- Ты, - сказал Кловис.
- Я не совсем... - начал было Лео.
- Я тоже, - оборвал его Кловис. - Джейн говорит, что никто не
произносит ее имя через "а", а бокал сказал: Ты.
- Это не я, - сказал Лео.
- О Господи, - сказал Кловис. - Это она сама.
- Фокус оборачивается фарсом, - проговорил Лео.
- Д.Ж.А.Й.Н., - сказал Кловис. Бокал скользил по столу. -
Б.О.Г.А.Т.Ы.Й. У.Р.О.Ж.А.Й. М.А.Н.И.Т. У.Й.М.У. П.Т.И.Ч.Ь.И.Х. С.Т.А.Й.
С.Л.О.В.Е.С.Н.Ы.Й. Д.И.З.А.Й.Н. - что за тарабарщина? Причем тут
богатый урожай? Птичьи стаи? И еще дизайн какой-то. Птицы сидят на поле...
Бокал остановился у нас под пальцами. Я зажмурилась.
- Кловис, - сказала я, - ты рылся в моих вещах и прочитал мою рукопись?
- Стану я возиться с твоим почерком, как же.
Я открыла глаза и заставила себя посмотреть на него. Его лицо было
белым, в отличие от Лео, который от возбуждения покрылся румянцем.
- Кловис, зачем ты это делаешь? Знаешь, что ли? Или ты хочешь мне
помочь таким бестактным образом...
Бокал двигался. Лицо Кловиса побелело еще сильнее; он смотрел на
стекло так, будто оно с ним громко разговаривало.
- Это не я, - сказал он.
- Это ты.
- Он говорит, - продолжал Лео, - "Мое назначение в том, чтобы...
Р.А.З.В.Л.Е..."
- Развлекать вас, - подсказал Кловис.
- "С.П.А.С.И... спасибо", - недоверчиво прочитал Лео. - Кловис, у тебя
в столе ничего не спрятано?
- С недавних пор нет, - ответил тот. Он убрал руку от стекла и
растянулся во весь рост на ковре. - Мы знаем, кто это. Правда, Джейн?
- Джейн, не оставляй меня одного с этим... - попросил Лео, когда я
тоже попыталась отвести руку.
- Ты тоже можешь оторваться, Лео, - проговорила я. - Он двигается без
всякой помощи. - Я была в ярости. Первая эмоция за несколько последних
веков. - В стекле магнит, а в столе проводники. Спектакль, программа.
Кловис издал квакающий смешок.
- Откуда программа может знать, когда именно "спасибо" прозвучит так
саркастически? - спросил он. - Джейн, ты все преувеличиваешь.
Бокал кружился под рукой Лео.
- К, - произнес тот, - О. - и потом: "Когито эр-то..." - мыслю,
следовательно существую... нет. Что это? Когито эрго "ага"! - Лео засмеялся.
- Воистину так. - Он с восхищением отнял руку от бокала. Тот скользил по
столу. Лео смотрел на него восхищенно. Во мне же выросли целые глыбы ярости.
- Д.О.К.А.З.А.Т.Е.Л.Ь.С.Т.В.О., - сказал Лео. - "Доказательство для...
Джайн". "П.Е.С.Н.Я."
Я отвернулась, и Лео старательно, буква за буквой, а потом слово за
словом:
В столбе из белого огня
Узрел я Бога пред собой,
И возлюбил Его я стать,
Боясь всезнающих очей
"Кто говорил, что я жесток?"
О Боже, ярко ты горишь.
Бороться не хочу с Тобой,
С Тобой боролся лишь глупец.
"Так отпусти ж свой пистолет
И меч на землю положи".
Не произнес ни слова я
И сделал, как он мне велел.
Когда ж покрылись звезды льдом
И холод охватил меня,
Своей улыбкою меня
Он осенил и враз согрел.
Бокал остановился.
- М-м-м... Я это вроде должен знать? - спросил Лео,
- Нет, - сказала я. - Этого никто не знает. Только он... я повторяла
ему это несколько раз, но никогда не записывала. Я сочинила эту песню в
Мьюзикорд Электрика, в ту ночь, когда мы вышли оттуда, встали на снегу и
смотрели по видео новости об Э.М. - и сказала ему слова. Он никогда не
забывал лирические стихи. Он был так запрограммирован - не забывать. А я
забыла. Вспомнила только сейчас. Я никогда это не записывала. Ни в рукописи.
Ни в других бумагах. Кловис, откуда ты узнал?
- Это не я, Джейн, - проговорил Кловис, лежа на полу и обратив к
потолку белое лицо. Бокал двигался. Я наклонилась к нему.
- Ты здесь? - спросила я. - Как ты можешь быть здесь?
ДЖАЙН, сказал бокал. Я ждала, пока он скользил между буквами.
"Я часть тебя", - прочитала я то, что он вывел.
- Но... - сказала я, - призрак, душа... "Сюрприз", - передал он мне
через стекло.
- Ты где? - спросила я.
"Если я скажу, ты не поверишь".
Лео переводил взгляд с меня на Кловиса и обратно.
- Я не хочу жить без тебя, - выдохнула я слабым и несчастным голосом.
Я даже не знала, верила ли в происходящее, но остановиться уже не
могла.
- Сильвер, я не хочу жить здесь одна.
"Ты меня еще увидишь, - сказал бокал. - Мы уже несколько раз были
вместе. Это должно что-то значить".
- Сильвер... Сильвер...
"Я пытаюсь освободить тебя от этого, но у меня слишком мал выбор".
- Когда я... когда я тебя снова увижу? "О нет, леди. Ты хочешь, чтобы
я подсказал твою собственную смерть".
- Но...
"Я люблю тебя. Ты красивая. Оставайся красивой и живи мою жизнь за
меня".
- Не уходи.
"Это все равно, Джайн, Джеен, Джейн. Ты же знаешь, это вообще время,
как оно есть. Что по сравнению с ним время жизни?"
- Когда ты уйдешь, я не буду в это верить. "Постарайся. И не жалей на
это сил".
- Ты говоришь совсем как тогда... "Иначе ты бы меня не узнала".
- Сильвер, это еще когда-нибудь случится? "Нет".
- Сильвер...
"Я люблю тебя. Мы еще увидимся. Никогда не бойся".
Бокал остановился.
- Подожди, - сказала я. Бокал не двигался.
Я потянулась и дотронулась до него, но он не двигался.
Он так больше и не сдвинулся с места.
- Боже мой, - произнес Лео.
Я застыла на месте, но остальные ожили. Кловис поднялся на ноги и
направился к раздатчику со спиртом. Они с Лео стали пить, мне Кловис тоже
что-то принес, поставив трясущейся рукой на стол. Я схватила его за руку.
- Пусти, Джейн.
- Сначала скажи.
- Не могу. Пусти. Я отпустила его.
- Кто это был, черт побери? - спросил Лео.
- Наш общий друг, - ответил Кловис.
Я начала плакать, но как-то неопределенно. Я думала, что вообще не
буду больше плакать, а это так, короткая слабость.
- Джейн, - сказал Кловис, - посмотри на бокал. На спиритический бокал.
Туда, где был магнит.
Стерев с лица слезы, я подняла бокал и вгляделась в него. Магнита там
не было. Не было даже трещины - это был другой бокал.
- Однажды вечером, - сказал Кловис, - сюда ворвался Остин, схватил
стол и швырнул в меня. Я увернулся, и стол попал в стену. Что касается
бокала, по-моему, он пытался его съесть. Мы очень приятно провели время,
беседуя о срежиссированных сеансах и обманщиках. Он рыдал и грозился
выбросить меня или себя из окна. Я сообщил ему, какую из этих двух
альтернатив предпочитаю, после чего он заявил, что я привлекательно бы
выглядел на мостовой. Когда я напомнил ему о новом полицкоде, он подумал,
что я уже нажал кнопку, и я оглянуться не успел, как он исчез. Провода в
столе порвались, бокал раскололся на двадцать восемь кусочков... или их
было двадцать девять? Просить Джейсона сделать все заново после того, как
наши пути разошлись, было бы непоследовательно. Сегодня я намеревался
двигать бокал сам. Но этого я не предусмотрел.
Сомневаюсь, что выпивка мне сейчас поможет.
- Значит все было по правде?
- Как это ни прискорбно. Если ты сама не произвела это силой воли и
телекинезом.
- Когито эрго, ага! - насмешливо сказал Лео. Кловис полуобернулся к
нему.
- Лео. Это очень смешно, но будет лучше, если ты соберешь свой чемодан
и исчезнешь.
- Ты чего? - спросил удивленный Лео.
- Уходи, - сказал Кловис. - Ты мне надоел.
- Очаровательно, - произнес Лео. - Решил идти напрямик?
- Прямиком в ванную, - ответствовал Кловис с предельной элегантностью,
- меня тошнит. Если только ты не собираешься держать мне голову, я
предлагаю тебе поискать выход.
Кловис вышел из комнаты, тут хлопнула дверь ванной красного дерева, и
оттуда донесся слабый плеск воды - эстетическая маскировка.
Мы с Лео переглянулись.
- Он это серьезно? - спросил Лео. И поспешно добавил: - Насчет того,
чтобы уйти? - Он очень привязался к Кловису.
- Да, - сказала я. - Извини.
Лео дико выругался, проглотил остатки своей выпивки и направился в
спальню за вещами.
- Джейн, - спросил он, бросая в сумку рубашки, - это был призрак
твоего любовника?
- Да, Лео.
- Тысяча чертей, - проворчал он.
Во мне словно что-то растворилось. Я едва смогла дождаться, когда он
уйдет, и начала очень тихо хихикать.
Живи всю жизнь за меня, сказал мой любовник. Это непросто. Да, это
будет не просто. Я едва сохраняла самообладание, когда он, казалось, был
здесь и говорил со мной. Дух. Как может быть у робота душа? Я его никогда
об этом не спрашивала, вернее, он никогда не отвечал. Или отвечал? Мы
встречались раньше, мы встретимся снова. Если душа вообще существует,
почему бы ей не развиться в металлическом теле? Точно так же, как в теле из
плоти. А если души возвращаются снова и снова, то, наверное, настанет день,
когда у нас будет полно запасных частей, и омоложение, какое бы оно там ни
было - металлическое, химическое, - сделает нас всех родственниками роботов,
и душа сможет поселиться в теле металла.
Неудивительно, что он не прошел контрольную проверку Э.М.
О, любовь моя, мой любимый с душой, которая жива, и там, где-то там, он
не умер и никогда не умрет.
Для меня умереть - все равно что поймать флаер. Я улечу, доберусь до
платформы, а он... будет там? Но если так, какой же адский труд - прожить
всю эту глупую жизнь. И все же я должна, ведь его жизнь - в моей.
Я вернулась обратно в трущобы. Я проходила по тем местам, где мы
бывали, и люди спрашивали меня о нем, а я не знала, что им сказать, но по
моему лицу многие догадывались. И сжимали мою руку, или глаза их
наполнялись слезами. В конце концов, для них он был не робот, поэтому я не
должна была им об этом говорить. Пусть скорбят о нем пристойно. Пока не
выйдет книга и они не узнают правду, подобную вспышке бумажной молнии.
Тогда они будут смеяться надо мной, или ненавидеть меня, или что-нибудь еще.
На улицах могут быть беспорядки. Меня может убить какой-нибудь террорист.
Но я делаю это вовсе не для того, чтобы приблизить смерть.
Я встретила одного из уличных музыкантов, с которым Сильвер как-то
играл у него на чердаке - на гитаре и фортепьяно. Услышав мою версию
событий - а я говорю всем, что его убили - молодой человек взял меня за
руку и сказал: "Тебе нужны деньги?" А я ответила, что лучше их заработаю,
чем возьму просто так. И он взял меня с собой, к своим друзьям, и я пела
вместе с ними на их излюбленных местах, и если мы что-то получали, то они
делились со мной.
Странно петь с другими, а не с ним. Странно приходить домой в эти
серые комнаты на Пайне и лежать одной без сна. Эй, серые комнаты, быть
может, в один прекрасный день я разрисую ваши потолки голубым и малиновым,
а полы покрою радужными коврами. Можно купить кошку и приучить ее гулять со
мной, чтобы она бежала впереди, как маленькая пушистая собачка. Но не
сейчас. Только тогда, когда мое сердце привыкнет к новому положению, как
сломанные балки и выбитые толчком кирпичи.
Кловис говорил со мной целую ночь, пытаясь удержать от всего этого. Мы
изрезали друг друга на кусочки своими языками, наши глаза стали красными,
лица - белыми, и мы натужно смеялись. Но мы ни разу не упомянули имя
Сильвера или наше отношение к нему. Полагаю, мы все еще друзья. Несколько
дней назад мне доставили сто розовато-лиловых роз с запиской: "Я знаю, что
ты примешь только абсолютно бесполезную вещь. Кловис."
Я все еще не могу понять, как он относится к Сильверу. Сильвер. Я
теперь удивляюсь, зачем хотела тогда поменять это имя.
О, мой любимый.
Когда я, наконец, позвонила матери, она отозвалась на мой голос, как
благосклонная королева, и пригласила меня пообедать с ней в Чез-
Стратосе, в облаках. Она считает, что я хочу ее как-то использовать.
Попытавшись это сделать, я вызвала бы у нее интерес. Она могла бы даже
согласиться. Она не питает никакого уважения ни к закону, ни к бедноте,
находясь во всех отношениях значительно выше и того, и другой.
Мне любопытно будет увидеть дом снова. Я очень нервничаю. Интересно,
скажет ли мне лифт: "Привет, Джейн".
Интересно, обнимет ли меня мать или останется холодной, поможет ли мне
или откажется? Может быть, я узнаю, наконец, ее истинные чувства ко мне.
Это, скорее, просто упражнение, не более того. Теоретически мой
жизненный путь ясен. Возможно, мне придется идти по нему все сто тридцать
лет. Учиться, приобретать опыт, взгляды, убеждения, друзей - и все это я
возьму с собой в качестве багажа на флаер, когда придет пора увидеть его
снова.
Я все же верю в то, что случилось. Потерять его совсем было бы
невозможно, невероятно. Ведь гораздо проще сказать в серое гудение ночного
города: "Любимый мой, любимый мой. Я увижу тебя снова."
бы не рассказали о нас властям. Гораздо интереснее отыскать нас самим, они
не хотели прерывать игру. Но Египтия - пожалуй, я могу себе представить,
что творилось в ее голове.
Она наверняка слышала и бессознательно усвоила то, что говорили об
усложненных образцах роботов Э.М. Из своего собственного опыта она знала,
что это более чем правда. Чудесный любовник, чудесный музыкант. Мужчины
могут стать не нужны, сказала она тогда. А это, конечно, означало, что и
все люди могут стать ненужными. И, мне кажется, совсем как безработные,
ненавидящие машины за то, что они отнимают у них работу, Египтия пришла в
ужас от того, что может потерять все, чего только что добилась. Она была
гениальна. Теперь об этом знали все и падали у ее ног, и ее Судьба
раскинулась перед ней сверкающей дорогой. Но что если машина обладает еще
большим талантом? О, я вовсе не считаю, что она так прямо и подумала.
Египтия не думает, она чувствует. Как сказал Кловис, она просто живет,
существует. Наверное, это началось еще с вечеринки в Вавилоне, где актеры
много говорили о мастерстве Сильвера. Может быть, они упоминали и о других
роботах, тех, что умеют играть на сцене. Зароненное когда-то зерно, наконец,
проросло в ней. Земной толчок был как бы последней каплей. Для меня он
казался предзнаменованием, для нее - был. Она все еще оставалась Антектрой,
и та отлично умела прочитывать знамения. Не выйдя до конца из транса, она
отправилась домой с Коринфом. Возможно, той ночью она провела еще одно
сопоставление, и это решило дело. Ибо раз Сильвер выше в ее постели, он мог
запросто быть выше также и в профессии. Около девяти утра, когда мы с
Сильвером шли по городу, она позвонила в Электроник Металз. Официально им
владела она. У меня он находился незаконно. Но как меня найти? Нужен хотя
бы какой-то указатель. И тогда она дала им адрес Джейсона и Медеи.
Джейсон не хотел с ними объединяться, но за Э.М. неумолимо стоял
Городской совет. Ему скрутили руки. Надеюсь, это очень больно. Э.М. изъяла
передатчик Джейсона. Все это потом рассказала Кловису Медея, в том числе и
о роли Египтии. Историю дополнил Коринф, вылезший из ее постели.
В тот вечер, когда я ушла из "Электроник Металз", думая, что не люблю
его, что набор электрооборудования не может ничего для меня значить, и
отправилась в Джеггид, сидела там и пила кофин через соломинку с шоколадным
привкусом - вот тогда-то Джейсон и Медея и прицепили его мне на руку.
Свирепый щипок. Для них это обычное дело. Я даже не подавилась. Но этот
щипок был отнюдь не приветственным жестом, это была маленькая штучка,
намертво прикрепленная к моему рукаву. Крошечная, замаскированная так, что
не обнаружить. Я-то думала, что они сделали это вечером у моста, но все
произошло гораздо раньше, в Джеггиде, где они поджидали какую-нибудь жертву
и обрадовались, когда ей оказалась я.
Сначала я их разочаровала. Поехала к Кловису, потом в Чез-Стратос -
место назначения они определяли по тому направлению, в который шел след. А
потом я отправилась - какой сюрприз - в трущобы. И осталась там.
(Подумать только, ну зачем я взяла с особой это платье? Разве мало
было других? Я его даже ни разу не надевала. Вероятно, как символ того, что
в нем я тогда спасла его от смерти. Это самое платье его потом и погубило.)
Они, близнецы, весьма усердно пытались меня найти. Думаю, что в тот
вечер, когда мы встретились у Пэйшенс Мэйдель Бридж, они нарочно крутились
поблизости, разделив район на участки, высматривая меня. Несовершенство
устройства заключалось в том, что его сигналы размывались, когда оно
находилось в здании. Нетрудно было вычислить, что если я ехала в
направлении Нью-Ривер, а потом четкий след пропадал, значит, я нахожусь в
квартире Кловиса. А если ехала к Каньону - то у матери. Но трущобы их
заинтриговали, и, не в силах точно установить мое местонахождение, они
прочесывали их вдоль и поперек. А когда мы с Сильвером вышли из дома на
улице Терпимости, с черным платьем в одной из сумок, сигнал стал ясным, как
звездочка. К тому времени, когда Э.М. конфисковала прибор, его размывала
только тонкая оболочка такси. Они решили, что лучше всего просто поехать за
нами, несмотря на сумятицу после толчка. Еще проще оказалось захватить нас
у Обвального склона. А СВВ опоздал.
Так вот все и случилось. И больше я ничего добавлять не буду.
Незачем.
Теперь-то уж, думаю, я закончу свою летопись.
Руки, наверное, перестанут болеть, когда уберут швы, а может быть,
это психосоматическая боль, тогда она продлится месяцы или годы, или
вообще не отпустит меня всю жизнь. Я рада, что это все не Кловис. Я рада,
что когда позвонил Джейсон, Кловис тут же отключил телефон. Египтия кажется
мне героиней истории, которую мне кто-то рассказал. Я ее даже не
возненавидела. Для ненависти тоже нужна энергия. Звонила мать, и я
поговорила с ней. Это было похоже на разговор с незнакомым человеком. Мы
были взаимно вежливы. Она сказала, что восстановила мою кредитную карточку
на две тысячи И.М.У. в месяц. И полицкод теперь будет работать. Я
поблагодарила ее, но не возьму ее денег. Как-нибудь обойдусь и без них.
Полицкод я оставила в квартире на улице Терпимости. Кловис обещал мне
достать другой. Приходила повидаться Хлоя. Она не знала, что мне сказать.
На другой вечер вместе с Кловисом пришел Лео и оставался здесь два дня.
Я все еще жалею, что не умерла. Но снова это сделать я не смогу. Эта
убийственная теплота подкрадывается ужасно медленно. Сгущающаяся тьма со
звездами, сделанными из моего любовника.
Теперь я иногда вижу его во сне. Он снится мне таким, каким я увидела
его в тот раз, без глаз, с обнаженным часовым механизмом. На него
спускаются огромные молоты. Его расплавляют в печах. А он будто ничего не
чувствует. Проснувшись, я лежу и смотрю в темноту комнаты Кловиса.
Кажется, вчера ночью после одного из таких снов я встала, зажгла свет
и начала писать эту последнюю часть.
Я говорила Кловису об этих записях. Теперь это книга. Автобиография.
Или греческая трагедия. Кловис сказал: "Ради всего святого, не пытайся это
напечатать. Тебя посадят в тюрьму. А там, я слышал, ужасно кормят."
Почему-то я никогда не думала, что это можно опубликовать. Я лишь
воображала незнакомца, который через много лет наткнется на эти страницы в
защищенном от сырости контейнере, спрятанном, скажем, под какой-нибудь
половицей в трущобах.
Странно. Я не хотела начинать эту последнюю часть, а теперь, кажется,
не могу остановиться. Если я поставлю точку, это разорвет последнюю нить,
связывающую меня с ним. С моей любовью. Да, она всегда будет со мной, но
самого его не будет. Я буду одна. Я буду одна.
Но я уже одна. Эти клочки бумаги не могут мне помочь.
Мама, ты со своим состоянием можешь купить Городской совет?
Да, Джейн. И не один раз.
Я очень рада, мама, потому что именно это я и собираюсь сделать.
Джейн, я тебя совершенно не понимаю.
Да, мама. Ты никогда меня не понимала.
Но давай на этот раз будем обе вести себя как взрослые.
Отличная мысль, дорогая.
Городской Совет, мама, я хочу купить для того, чтобы без помех
опубликовать мою рукопись.
Может быть, ты расскажешь мне, о чем эта рукопись?
Ты совершенно права, мама, там есть и про тебя. И не в очень выгодном
свете. Правда, я могу изменить все имена. Твой дом расположить где-
нибудь в другом месте. И так далее.
Джейн, мне очень хотелось бы знать, зачем тебе это нужно?
Не для того, чтобы заработать. Не для того, чтобы кого-то
скомпрометировать. Не для того, чтобы всколыхнуть бедноту, к которой
теперь принадлежу. В общем-то, я и сама не знаю. Это и не меланхолия, и не
ожесточение. Хотя последняя часть тронула бы тебя, мама, наверняка бы
тронула. Тебе бы следовало прочитать...
К тому времени, когда швы сняли и я прошла первый сеанс
противорубцового лечения ("Джейн, ну нельзя же быть ходячей рекламой
нигилизма"), Лео предпринял третью и самую удачную попытку внедриться в
квартиру Кловиса. Конечно, его собственная квартира была в триста раз хуже.
Но все же главным была безрассудная страсть.
Лео мне нравился. Казалось, он совсем не был возмущен моим
присутствием в квартире и даже заигрывал со мной: "Боже мой, ну почему она
не мальчик?" Я так и не поняла, такт или неведение удерживали его от
замечаний по поводу моего состояния.
Кловис, однако, потерял покой и часто уходил из дому, оставляя Лео со
мной.
Я пыталась поразмыслить о том, что мне делать с остатком опустошенной
жизни. О трудовой книжке не могло быть и речи, мать позаботилась об этом,
возобновив мой кредит, хоть я и не собиралась им пользоваться. Так что
получить законную работу надеяться было нечего, даже если бы я и умела что-
то делать. Жить за счет Кловиса я больше не могла, пусть Хлоя квартирует у
него по десять месяцев, я так не хочу. А чего я хочу, я не знала, или,
точнее, не хотела вообще ничего.
- С твоей теперешней внешностью, - сказал Кловис, - ты могла бы стать
натурщицей.
Но натурщиц в городе - хоть пруд пруди, а мое странное лицо вряд ли им
понравится, даже если тело подойдет.
- Почему бы тебе не написать что-нибудь коммерческое?
- За первую публикацию надо платить.
- Я бы дал тебе денег.
Я попробовала написать рассказ, но он не пошел. Персонажи были одни и
те же - люди, которых я знала: Кловис, Деметра, Египтия. Я не могла даже
закончить первую страницу. Штук сорок первых страниц. О Сильвере я писать
не пыталась. Все, что могла, я уже сказала, хотя этого и было явно
недостаточно.
Замкнувшись в себе, я не замечала, куда катится ситуация в доме
Кловиса. Однажды днем Кловис пришел, сверкая каплями дождя, который уже
сменил снег. Он швырнул свое пальто из девятнадцатого века шкафу, который
поймал его, и провозгласил:
- Сегодня утром я получил от Египтии жутко бессвязное письмо. Кто-то в
пустыне взял ее с собой на экскурсию к гробнице. И когда они стояли на
освещенном луной песке прямо под носом у сфинкса, мимо них будто бы
порхнуло маленькое приведение.
- Разве ты не веришь в привидения? - спросил Лео.
- А ты?
- Я суеверен, как и большинство актеров. Да, я верю в них. Они говорят,
водятся в нашем театре. Если ты будешь играть у меня Гамлета, то сможешь
увидеть...
- Ты подал мне хорошую мысль, - сказал Кловис. - Мы можем провести
сеанс прямо здесь.
Лео засмеялся.
- Здесь? Ты шутишь?
- Вовсе нет.
Кловис достал спиритический стол, бокал и пластмассовые карточки с
буквами и цифрами.
- Но ведь это, кажется, приносит несчастье?
- Кому счастье... - рассеянно проговорил Кловис, выкладывая карточки.
- Я лучше пойду прогуляюсь, - сказал Лео.
- Отлично. Мы с Джейн проведем его без тебя.
- О!
- Ты как, Джейн? - Кловис не смотрел на меня. Мне хотелось сказать:
"Обделывай свои грязные делишки сам", но я предпочла произнести:
- Хорошо.
- Джейн эта идея тоже не нравится, - сказал Лео.
- Ей нравится. Она от нее в восторге. Верно, Джейн?
- Да, Кловис.
- По голосу этого не скажешь.
- Дорогой мой, - сказал Кловис, - разве приступы мигрени отзываются у
тебя в ушах?
Кловис сел на стол по-турецки. Меня все точила и точила тупая боль. Я
думала о том сеансе с Остином сразу после первой нашей встречи с Сильвером.
- Джейн, - проговорил Кловис, - иди сюда и покажи Лео, что бояться тут
совершенно нечего.
Я подошла и села. Посмотрела на треснутое стекло бокала. Лео
отодвинулся к окну. Еле слышно Кловис произнес:
- Не спрашивай, почему, но подталкивай его слегка, ладно?
- Ты о чем?
- Говорю, не спрашивай...
- А, черт, - закричал Лео. - Уговорили! - Он подошел к нам и сел рядом,
проведя перед этим рукой по волосам Кловиса, отчего тот скривился.
Все мы положили на бокал по пальцу. Боль внутри меня разбухла и
казалась теперь замедленным аккордом. Но я не пыталась ничего с этим
сделать, потому что все равно тут уж ничего не поделаешь. В глазах все
расплылось. Я вроде бы удалилась в себя, а это далеко. Если бы только я
могла все вернуть.
- Боже милостивый, - проговорил Кловис где-то в стороне, но с
неподдельным ужасом в голосе, - он движется.
Нет, оставаться с Кловисом больше нельзя. Хватит с меня этих игр. Его
бесчестности, его страха быть любимым и любить самому.
Бокал двигался резко и уверенно.
- Он что-то пишет, - произнес Лео. Дурак. Успокойся, он пишет "Лео".
- Д, - сказал Лео. - Ж. Джейн, это тебе...
- Срочная почта, - срывающимся голосом проговорил Кловис. Это он уже
переусердствовал.
- А, - продолжал Лео, - А? Й. и Н. - Последовала пауза, потом бокал
задвигался снова. - То же самое, - отметил Лео. - Д.Ж.А.Й.Н. Дух не умеет
писать. Черт, прямо из рук вырывается. Тут что-то не так, Кловис.
- Вижу, - произнес тот и прочистил горло. - Ему нужна Джейн. Джейн!
Проснись. Тебя вызывают. Вот снова Джайн. Кто же это так произносит
твое имя?
Я мигнула. Комната вернулась на место, яркий свет резал глаза.
- Что? Что ты сказал?
- Кто произносит или пишет Джейн как Д.Ж.А.Й.Н.?
- Никто. Бокал двигался.
- Пишет дальше, - сказал Лео, честный комментатор, как будто вел
репортаж о происходящем без видео, так что все нужно было описывать словами,
- ТЫ.
- Ты, - сказал Кловис.
- Я не совсем... - начал было Лео.
- Я тоже, - оборвал его Кловис. - Джейн говорит, что никто не
произносит ее имя через "а", а бокал сказал: Ты.
- Это не я, - сказал Лео.
- О Господи, - сказал Кловис. - Это она сама.
- Фокус оборачивается фарсом, - проговорил Лео.
- Д.Ж.А.Й.Н., - сказал Кловис. Бокал скользил по столу. -
Б.О.Г.А.Т.Ы.Й. У.Р.О.Ж.А.Й. М.А.Н.И.Т. У.Й.М.У. П.Т.И.Ч.Ь.И.Х. С.Т.А.Й.
С.Л.О.В.Е.С.Н.Ы.Й. Д.И.З.А.Й.Н. - что за тарабарщина? Причем тут
богатый урожай? Птичьи стаи? И еще дизайн какой-то. Птицы сидят на поле...
Бокал остановился у нас под пальцами. Я зажмурилась.
- Кловис, - сказала я, - ты рылся в моих вещах и прочитал мою рукопись?
- Стану я возиться с твоим почерком, как же.
Я открыла глаза и заставила себя посмотреть на него. Его лицо было
белым, в отличие от Лео, который от возбуждения покрылся румянцем.
- Кловис, зачем ты это делаешь? Знаешь, что ли? Или ты хочешь мне
помочь таким бестактным образом...
Бокал двигался. Лицо Кловиса побелело еще сильнее; он смотрел на
стекло так, будто оно с ним громко разговаривало.
- Это не я, - сказал он.
- Это ты.
- Он говорит, - продолжал Лео, - "Мое назначение в том, чтобы...
Р.А.З.В.Л.Е..."
- Развлекать вас, - подсказал Кловис.
- "С.П.А.С.И... спасибо", - недоверчиво прочитал Лео. - Кловис, у тебя
в столе ничего не спрятано?
- С недавних пор нет, - ответил тот. Он убрал руку от стекла и
растянулся во весь рост на ковре. - Мы знаем, кто это. Правда, Джейн?
- Джейн, не оставляй меня одного с этим... - попросил Лео, когда я
тоже попыталась отвести руку.
- Ты тоже можешь оторваться, Лео, - проговорила я. - Он двигается без
всякой помощи. - Я была в ярости. Первая эмоция за несколько последних
веков. - В стекле магнит, а в столе проводники. Спектакль, программа.
Кловис издал квакающий смешок.
- Откуда программа может знать, когда именно "спасибо" прозвучит так
саркастически? - спросил он. - Джейн, ты все преувеличиваешь.
Бокал кружился под рукой Лео.
- К, - произнес тот, - О. - и потом: "Когито эр-то..." - мыслю,
следовательно существую... нет. Что это? Когито эрго "ага"! - Лео засмеялся.
- Воистину так. - Он с восхищением отнял руку от бокала. Тот скользил по
столу. Лео смотрел на него восхищенно. Во мне же выросли целые глыбы ярости.
- Д.О.К.А.З.А.Т.Е.Л.Ь.С.Т.В.О., - сказал Лео. - "Доказательство для...
Джайн". "П.Е.С.Н.Я."
Я отвернулась, и Лео старательно, буква за буквой, а потом слово за
словом:
В столбе из белого огня
Узрел я Бога пред собой,
И возлюбил Его я стать,
Боясь всезнающих очей
"Кто говорил, что я жесток?"
О Боже, ярко ты горишь.
Бороться не хочу с Тобой,
С Тобой боролся лишь глупец.
"Так отпусти ж свой пистолет
И меч на землю положи".
Не произнес ни слова я
И сделал, как он мне велел.
Когда ж покрылись звезды льдом
И холод охватил меня,
Своей улыбкою меня
Он осенил и враз согрел.
Бокал остановился.
- М-м-м... Я это вроде должен знать? - спросил Лео,
- Нет, - сказала я. - Этого никто не знает. Только он... я повторяла
ему это несколько раз, но никогда не записывала. Я сочинила эту песню в
Мьюзикорд Электрика, в ту ночь, когда мы вышли оттуда, встали на снегу и
смотрели по видео новости об Э.М. - и сказала ему слова. Он никогда не
забывал лирические стихи. Он был так запрограммирован - не забывать. А я
забыла. Вспомнила только сейчас. Я никогда это не записывала. Ни в рукописи.
Ни в других бумагах. Кловис, откуда ты узнал?
- Это не я, Джейн, - проговорил Кловис, лежа на полу и обратив к
потолку белое лицо. Бокал двигался. Я наклонилась к нему.
- Ты здесь? - спросила я. - Как ты можешь быть здесь?
ДЖАЙН, сказал бокал. Я ждала, пока он скользил между буквами.
"Я часть тебя", - прочитала я то, что он вывел.
- Но... - сказала я, - призрак, душа... "Сюрприз", - передал он мне
через стекло.
- Ты где? - спросила я.
"Если я скажу, ты не поверишь".
Лео переводил взгляд с меня на Кловиса и обратно.
- Я не хочу жить без тебя, - выдохнула я слабым и несчастным голосом.
Я даже не знала, верила ли в происходящее, но остановиться уже не
могла.
- Сильвер, я не хочу жить здесь одна.
"Ты меня еще увидишь, - сказал бокал. - Мы уже несколько раз были
вместе. Это должно что-то значить".
- Сильвер... Сильвер...
"Я пытаюсь освободить тебя от этого, но у меня слишком мал выбор".
- Когда я... когда я тебя снова увижу? "О нет, леди. Ты хочешь, чтобы
я подсказал твою собственную смерть".
- Но...
"Я люблю тебя. Ты красивая. Оставайся красивой и живи мою жизнь за
меня".
- Не уходи.
"Это все равно, Джайн, Джеен, Джейн. Ты же знаешь, это вообще время,
как оно есть. Что по сравнению с ним время жизни?"
- Когда ты уйдешь, я не буду в это верить. "Постарайся. И не жалей на
это сил".
- Ты говоришь совсем как тогда... "Иначе ты бы меня не узнала".
- Сильвер, это еще когда-нибудь случится? "Нет".
- Сильвер...
"Я люблю тебя. Мы еще увидимся. Никогда не бойся".
Бокал остановился.
- Подожди, - сказала я. Бокал не двигался.
Я потянулась и дотронулась до него, но он не двигался.
Он так больше и не сдвинулся с места.
- Боже мой, - произнес Лео.
Я застыла на месте, но остальные ожили. Кловис поднялся на ноги и
направился к раздатчику со спиртом. Они с Лео стали пить, мне Кловис тоже
что-то принес, поставив трясущейся рукой на стол. Я схватила его за руку.
- Пусти, Джейн.
- Сначала скажи.
- Не могу. Пусти. Я отпустила его.
- Кто это был, черт побери? - спросил Лео.
- Наш общий друг, - ответил Кловис.
Я начала плакать, но как-то неопределенно. Я думала, что вообще не
буду больше плакать, а это так, короткая слабость.
- Джейн, - сказал Кловис, - посмотри на бокал. На спиритический бокал.
Туда, где был магнит.
Стерев с лица слезы, я подняла бокал и вгляделась в него. Магнита там
не было. Не было даже трещины - это был другой бокал.
- Однажды вечером, - сказал Кловис, - сюда ворвался Остин, схватил
стол и швырнул в меня. Я увернулся, и стол попал в стену. Что касается
бокала, по-моему, он пытался его съесть. Мы очень приятно провели время,
беседуя о срежиссированных сеансах и обманщиках. Он рыдал и грозился
выбросить меня или себя из окна. Я сообщил ему, какую из этих двух
альтернатив предпочитаю, после чего он заявил, что я привлекательно бы
выглядел на мостовой. Когда я напомнил ему о новом полицкоде, он подумал,
что я уже нажал кнопку, и я оглянуться не успел, как он исчез. Провода в
столе порвались, бокал раскололся на двадцать восемь кусочков... или их
было двадцать девять? Просить Джейсона сделать все заново после того, как
наши пути разошлись, было бы непоследовательно. Сегодня я намеревался
двигать бокал сам. Но этого я не предусмотрел.
Сомневаюсь, что выпивка мне сейчас поможет.
- Значит все было по правде?
- Как это ни прискорбно. Если ты сама не произвела это силой воли и
телекинезом.
- Когито эрго, ага! - насмешливо сказал Лео. Кловис полуобернулся к
нему.
- Лео. Это очень смешно, но будет лучше, если ты соберешь свой чемодан
и исчезнешь.
- Ты чего? - спросил удивленный Лео.
- Уходи, - сказал Кловис. - Ты мне надоел.
- Очаровательно, - произнес Лео. - Решил идти напрямик?
- Прямиком в ванную, - ответствовал Кловис с предельной элегантностью,
- меня тошнит. Если только ты не собираешься держать мне голову, я
предлагаю тебе поискать выход.
Кловис вышел из комнаты, тут хлопнула дверь ванной красного дерева, и
оттуда донесся слабый плеск воды - эстетическая маскировка.
Мы с Лео переглянулись.
- Он это серьезно? - спросил Лео. И поспешно добавил: - Насчет того,
чтобы уйти? - Он очень привязался к Кловису.
- Да, - сказала я. - Извини.
Лео дико выругался, проглотил остатки своей выпивки и направился в
спальню за вещами.
- Джейн, - спросил он, бросая в сумку рубашки, - это был призрак
твоего любовника?
- Да, Лео.
- Тысяча чертей, - проворчал он.
Во мне словно что-то растворилось. Я едва смогла дождаться, когда он
уйдет, и начала очень тихо хихикать.
Живи всю жизнь за меня, сказал мой любовник. Это непросто. Да, это
будет не просто. Я едва сохраняла самообладание, когда он, казалось, был
здесь и говорил со мной. Дух. Как может быть у робота душа? Я его никогда
об этом не спрашивала, вернее, он никогда не отвечал. Или отвечал? Мы
встречались раньше, мы встретимся снова. Если душа вообще существует,
почему бы ей не развиться в металлическом теле? Точно так же, как в теле из
плоти. А если души возвращаются снова и снова, то, наверное, настанет день,
когда у нас будет полно запасных частей, и омоложение, какое бы оно там ни
было - металлическое, химическое, - сделает нас всех родственниками роботов,
и душа сможет поселиться в теле металла.
Неудивительно, что он не прошел контрольную проверку Э.М.
О, любовь моя, мой любимый с душой, которая жива, и там, где-то там, он
не умер и никогда не умрет.
Для меня умереть - все равно что поймать флаер. Я улечу, доберусь до
платформы, а он... будет там? Но если так, какой же адский труд - прожить
всю эту глупую жизнь. И все же я должна, ведь его жизнь - в моей.
Я вернулась обратно в трущобы. Я проходила по тем местам, где мы
бывали, и люди спрашивали меня о нем, а я не знала, что им сказать, но по
моему лицу многие догадывались. И сжимали мою руку, или глаза их
наполнялись слезами. В конце концов, для них он был не робот, поэтому я не
должна была им об этом говорить. Пусть скорбят о нем пристойно. Пока не
выйдет книга и они не узнают правду, подобную вспышке бумажной молнии.
Тогда они будут смеяться надо мной, или ненавидеть меня, или что-нибудь еще.
На улицах могут быть беспорядки. Меня может убить какой-нибудь террорист.
Но я делаю это вовсе не для того, чтобы приблизить смерть.
Я встретила одного из уличных музыкантов, с которым Сильвер как-то
играл у него на чердаке - на гитаре и фортепьяно. Услышав мою версию
событий - а я говорю всем, что его убили - молодой человек взял меня за
руку и сказал: "Тебе нужны деньги?" А я ответила, что лучше их заработаю,
чем возьму просто так. И он взял меня с собой, к своим друзьям, и я пела
вместе с ними на их излюбленных местах, и если мы что-то получали, то они
делились со мной.
Странно петь с другими, а не с ним. Странно приходить домой в эти
серые комнаты на Пайне и лежать одной без сна. Эй, серые комнаты, быть
может, в один прекрасный день я разрисую ваши потолки голубым и малиновым,
а полы покрою радужными коврами. Можно купить кошку и приучить ее гулять со
мной, чтобы она бежала впереди, как маленькая пушистая собачка. Но не
сейчас. Только тогда, когда мое сердце привыкнет к новому положению, как
сломанные балки и выбитые толчком кирпичи.
Кловис говорил со мной целую ночь, пытаясь удержать от всего этого. Мы
изрезали друг друга на кусочки своими языками, наши глаза стали красными,
лица - белыми, и мы натужно смеялись. Но мы ни разу не упомянули имя
Сильвера или наше отношение к нему. Полагаю, мы все еще друзья. Несколько
дней назад мне доставили сто розовато-лиловых роз с запиской: "Я знаю, что
ты примешь только абсолютно бесполезную вещь. Кловис."
Я все еще не могу понять, как он относится к Сильверу. Сильвер. Я
теперь удивляюсь, зачем хотела тогда поменять это имя.
О, мой любимый.
Когда я, наконец, позвонила матери, она отозвалась на мой голос, как
благосклонная королева, и пригласила меня пообедать с ней в Чез-
Стратосе, в облаках. Она считает, что я хочу ее как-то использовать.
Попытавшись это сделать, я вызвала бы у нее интерес. Она могла бы даже
согласиться. Она не питает никакого уважения ни к закону, ни к бедноте,
находясь во всех отношениях значительно выше и того, и другой.
Мне любопытно будет увидеть дом снова. Я очень нервничаю. Интересно,
скажет ли мне лифт: "Привет, Джейн".
Интересно, обнимет ли меня мать или останется холодной, поможет ли мне
или откажется? Может быть, я узнаю, наконец, ее истинные чувства ко мне.
Это, скорее, просто упражнение, не более того. Теоретически мой
жизненный путь ясен. Возможно, мне придется идти по нему все сто тридцать
лет. Учиться, приобретать опыт, взгляды, убеждения, друзей - и все это я
возьму с собой в качестве багажа на флаер, когда придет пора увидеть его
снова.
Я все же верю в то, что случилось. Потерять его совсем было бы
невозможно, невероятно. Ведь гораздо проще сказать в серое гудение ночного
города: "Любимый мой, любимый мой. Я увижу тебя снова."