Литтон Джози. Мечтай обо мне

   Передав девушке пергамент, Вулф зажег масляную коптилку в нише, в груде камней, что удерживали ее на месте. Когда бледный огонек осветил лица, он заметил как бы между прочим:
   — Надеюсь, ты не станешь поджигать судно.
   Девушка сжала губы и промолчала, бегая взглядом по пергаменту.
   — Это писал не Хоук.
   — А он умеет писать?
   Вулф был по-настоящему удивлен. Писать умел мало кто из мужчин, даже благородного происхождения. Сам он научился этому только потому, что не желал доверять важные сведения чужой руке.
   — В молодости мой брат собирался уйти в монахи.
   — Отчего же не ушел?
   — Он не умеет смирять плоть. — Она снова внимательно изучила письмо. — Мне Хоук всегда пишет сам, но важные документы диктует писцам. Писцов несколько, и возможно, я знаю не каждый почерк.
   Она сказала «возможно», а не «наверняка». Значит, не солгала хотя бы в этом. Вулф ткнул пальцем в печать в конце письма.
   — Это его?
   Леди Кимбра смотрела на оттиск так долго, что он почти решил повторить вопрос, когда она неохотно признала, что печать принадлежит ее брату.
   — Тогда, кто бы это ни писал, слова его собственные, — отчеканил Вулф, отобрал пергамент, скатал и сунул за пазуху.
   — Совсем не обязательно! Я не знаю, как под этим письмом оказалась печать Хоука, зато уверена, что он не мог ни написать, ни продиктовать ничего подобного! Мой брат хочет мира. — Она помолчала и добавила: — А вот то, что сделал ты, приведет к войне.
   — Что ж, приведет так приведет.
   Это было сказано так, словно он не чувствовал ни малейшего сожаления. Вулф погасил коптилку, и трюм снова погрузился во тьму.
   — Ложись спать.
   — Спать?! — изумленно переспросила леди Кимбра.
   — Ну да, спать, — подтвердил он, не скрывая улыбки. — Это очень просто: принимаешь удобную позу, закрываешь глаза…
   — Но я не усну!
   — Тогда найдем этому тюфяку другое применение.
   — Все, я уже сплю!
   Как ни старался Вулф сохранить серьезность, смех вырвался сам собой. Прекрасная леди Кимбра имела больше самообладания, чем он мог себе вообразить. С ней не приходилось скучать, она была сплошным клубком противоречий. Он подумал, что будет истинным наслаждением приручить подобное создание. По правде сказать, он не чаял приступить к этому как можно скорее.
   На палубу Вулф вернулся в чудесном настроении. Там он устроился под звездным небом прямо на голых досках и через пару минут спал крепким сном.
 
   Кимбра окинула взглядом серо-голубую неуютную морскую даль, поплотнее закуталась в меховое одеяние и вздохнула. Хотя ветер туго наполнял паруса, команда не бездельничала. Викинги налегали на несла, так что драконья морда словно летела над волнами.
   Девушка думала о том, что прошлой ночью мир ненадолго распахнулся для нее, а потом снова сузился до размера затерянного среди волн судна. Оно было далеко не маленьким — настоящий военный корабль. Она сидела на баке, то есть почти что на носу, и все же до венчавшей его драконьей морды было не менее пятидесяти футов клепанной железом дощатой палубы. В центре помешался обрубок необъятного дубового ствола, прикрепленный, должно быть, к самому килю, а из него вздымалась единственная мачта с квадратным парусом с изображением волчьей головы.
   Гребцы сидели по двое у каждого весла, на скамьях, расположенных симметрично по бортам, и размеренно наклонялись и откидывались под бледным небом, где солнце едва проглядывало сквозь облачный покров. Никто не разговаривал, только скрипели снасти да слышался плеск рассекаемых судном волн.
   Невозможно было сказать, сколько миль отделяло теперь Кимбру от Холихуда, но это было и не важно. Никогда прежде она не бывала в открытом море, и потому казалось, что земля исчезла навсегда, осталось только бескрайнее пространство, состоявшее из моря и неба, среди которого судно было лишь песчинкой, не говоря уже о самой Кимбре. Она чувствовала себя маленькой, ничтожной и к тому же непрестанно беспокоилась о тех, кто остался в Англии. Многие ли выжили после той ночи? Что сейчас делает брат? Что собирается делать? С каждой минутой тревога нарастала. Целую жизнь Кимбра училась оттеснять сильные чувства и теперь, уступив им, словно сгорала в их пламени.
   И все же, все же… было и другое — странное, волнующее. Оно напоминало радостную приподнятость, совершенно неуместную в подобной ситуации. Ведь нельзя же наслаждаться тем, что хорошо организованная жизнь пошла кувырком! И Кимбра снова и снова искоса поглядывала на того, кто был причиной всех ее бед и единственной надеждой на спасение. Она пыталась разобраться в себе.
   Ближе к полудню Вулф привел ее на палубу и велел оставаться на баке, а сам встал к рулю. Еще раньше, при первом свете дня, когда она едва успела открыть глаза, он принес пищу и воду. Расхрабрившись от такой заботы, Кимбра попросила что-нибудь из одежды, чтобы не ходить в одной меховой накидке, и получила ответ, что дать ей нечего. На судне якобы не было ни запасной рубахи, ни даже куска грубой ткани, которую она могла бы надеть под мягкий, щекочущий мех.
   Разумеется, она не поверила этому (так не бывает), но спорить не стала, инстинктивно угадав, что Вулф этого ждет. Она не собиралась оправдывать его ожидания. Ночью у нее было время обдумать свое положение, и по мере того как отступал страх, росло негодование. Даже если Хоук в самом деле отправил такое письмо (он его не отправлял, но даже если!), это не оправдывало новой войны. Неужто нельзя было удалить дело мирным путем?
   Добрый король Альфред, благослови его Бог, часто повторял, что война — это последний аргумент в споре, но никак не первейший. Чем лучше владеешь мечом, тем больше оснований помедлить перед тем, как его выхватить. А что же Вулф Хаконсон? При первом же намеке на оскорбление он, как не в срок разбуженный медведь, поднялся из своей берлоги и пошел сеять смерть и разрушение!
   — Как всякий мужчина…
   — Ты о чем? — спросил Вулф.
   После нескольких часов молчания он был рад услышать хоть несколько слов, даже если и не понял их смысла.
   Кимбра вздрогнула, поняв, что начала думать вслух. Она не повернулась.
   — Так, ни о чем…
   Викинг пожал плечами, притворяясь, что ему все равно. Вспомнив, что Кимбра часами не отрывала взгляда от моря, он заметил небрежно:
   — Ты не обязательно утонула бы сразу. Тобой могли полакомиться акулы.
   Ему удалось привлечь ее внимание.
   — Я отлично плаваю — это во-первых. А во-вторых, мы были еще в виду берега.
   Ах вот как! Значит, она собиралась не покончить с жизнью, а добраться до берега вплавь. Хотя это была явная переоценка своих сил, Вулф ощутил облегчение, потому что это означало, что Кимбра все же не предпочитает смерть его обществу.
   — В темноте ты бы не доплыла.
   — Теперь уже не узнать!
   Он не собирался ее дразнить, просто она была на редкость обидчива. Так и щетинилась колючками, как ежик, что был у него в детстве. Сравнение заставило хмыкнуть.
   — Я настолько забавна?
   — Ты похожа на ежа, которого я когда-то держал в доме.
   Это шутка, подумала Кимбра. Шутка — и только. Никому в голову не придет сравнить ее с ежом! Если ее и сравнивали, то с лебедем. На лебедя она тоже мало похожа, но на ежа… это уж слишком!
   — А что, есть сходство?
   — Только в поведении.
   Ну вот и разговор завязался. Маленькая победа. Вулф устроился поудобнее и демонстративно оглядел Кимбру.
   — Если тебе интересно, на что ты похожа, я бы сказал — на пушного зверя. У тебя невероятно много волос.
   В самом деле, у нее были самые длинные, мягкие и влекущие волосы. Он то и дело размышлял о том, каково будет, когда они рассыплются по его телу, когда он вплетет в них пальцы, чтобы привлечь ее к себе.
   — Не по всему телу, — возразила Кимбра.
   И вспыхнула. Сейчас он скажет, что прекрасно это знает, что уже видел ее обнаженной. А если подумать, то не однажды! Он всего насмотрелся, когда прятался на балконе, замышляя свое гнусное деяние!
   — Хм…
   Это было все, что он сказал, перед тем как заняться рулем.
 
   Некоторое время спустя Олаф принес обед. Он передал его Вулфу, не удостоив Кимбру взглядом, однако подметил все, потому что не удержался от реплики:
   — Она в твоей мантии.
   — Это подарок.
   — Новую сошьешь из тех шкур, что я проиграл в споре?
   — Наверное.
   — Дурак я был, когда поспорил, — буркнул Олаф. — Твоя всегда берет!
   — Это был честный спор. Все сошло гладко, но могло и не сойти.
   Кимбра слушала молча, однако, когда Олаф ушел, не выдержала:
   — А что за спор?
   — Олаф поспорил на десять горностаевых шкур, что я не смогу вот так просто войти в форт и забрать тебя. Он думал, нам придется идти на штурм.
   Значит, они спорили на то, увенчается ли его гнусный трюк успехом! И конечно, злорадствовали, когда все получилось! Вспомнив ночные размышления, Кимбра не стала скрывать горечи:
   — А тебе не кажется, что было бы честнее дать страже умереть в бою? Дать им хоть крохотный шанс защитить свои жизни?
   С минуту Вулф смотрел на нее, как на помешанную.
   — Крохотный шанс? Речь идет о воинах, призванных защищать чужие жизни, твою в том числе. Они должны уметь сражаться.
   — И что же? Таких не грешно убивать? А ведь у них семьи, дети! Что теперь с ними будет?
   Викинг залюбовался гневным румянцем на щеках Кимбры, яростным блеском ее глаз. Она была великолепна и по-прежнему слишком идеальна.
   — Это всецело зависит от твоего дорогого братца, от того, решит ли он помиловать кормильцев.
   — Что ты этим хочешь сказать? — спросила Кимбра на полтона ниже.
   — А то…
   Он стиснул кулаки, но заставил себя их разжать. Не хватало еще так раздражаться из-за женщины!
   — А то, что мы оставили стражу связанной с кляпами во рту. Им не на что жаловаться, кроме шишек на голове.
   Кимбра подумала, что неправильно истолковала услышанное. Она не часто прибегала к норвежскому с тех пор, как странствующий монах, что научил ее этому языку, отправился из Холихуда дальше по свету. Сам он изучил его в те годы, когда нес слово Божье варварам северных земель. Какие истории он рассказывал! Кровь стыла в жилах.
   — Вот уж не думала, что ты не решишься убить.
   — Куда уж мне, грязному варвару, — сказал Вулф, и его щека дернулась.
   — Я совсем не это имела в виду!
   Он не поверил. Впервые в жизни — снова впервые! — кто-то счел Кимбру лгуньей, обычно люди верили каждому ее слову. Она смотрела на мрачный профиль Вулфа и думала, как бы его убедить. И спрашивала себя, почему ее так задевает его недоверие.
 
   В последующие дни все повторялось почти в точности. Каждое утро Вулф приносил пленнице еду и воду для питья и умывания. Она подозревала, что получает воды больше, чем любой другой человек на судне, но не находила в себе сил отказаться.
   Когда с утренним ритуалом бывало покончено, Вулф провожал девушку на палубу. Все эти дни погода была хорошей. Однако молчание и невозможность как-то себя занять действовали на нервы. Команда, включая капитана, почти все время проводила на веслах. Викинги были не только привычны к физической нагрузке, но как будто даже рады всякой возможности лишний раз потрудиться.
   Поскольку до сих пор Кимбре не приходилось так долго находиться в чисто мужской компании, она испытывала вполне естественное любопытство к своим спутникам. Она заметила, что с ней они держались совсем иначе, учтивее, чем друг с другом, но не знала, относится это к любой женщине или только к леди. Так или иначе, между собой они общались в простецкой форме. Не то чтобы Кимбра прислушивалась намеренно, просто на столь ограниченной территории ничто не проходило незамеченным. Первое время она смущалась и краснела от весьма откровенных выражений, потом, с неожиданной быстротой, привыкла и пропускала их мимо ушей. Точно так же она научилась не шарахаться, когда кто-то из мужчин спокойно пускал за борт струю. Она просто отводила взгляд.
   «Держаться учтивее» означало в данном случае не навязывать своего внимания. Единственный, кто общался с Кимброй, был Вулф. С того памятного разговора он больше не упоминал ни о письме, ни о том, что ее ждет. Девушка подумывала о том, чтобы подступить к нему с расспросами, но предпочла неведение правде, которая, быть может, сокрушила бы ее.
   Ей хватало пищи для размышлений. Неужели в ночь ее похищения в Холихуде никто не пострадал? Так хотелось, чтобы это было правдой. Ее пугала мысль о том, как отреагировал брат на то, что гарнизон не сумел уберечь его сестру. Кимбра мысленно отшатывалась от неизбежной ярости Хоука, как от десятибалльного шторма. Она любила брата всем сердцем, глубоко уважала его, но признавала за ним способность к безжалостной расправе, а потому, хотя и рвалась душой к свободе, не позволяла себе молить небеса о спасении. Это было возможным только ценой кровопролития. И она этого боялась.
   Девушка не страдала от заточения. В трюме появился другой, более мягкий тюфяк, так что первым она укрывалась как одеялом, и ночной отдых перестал быть мучением. В пищу, правда, шли сушеные или соленые продукты (за исключением свежепойманной рыбы), зато ее было так много, что Кимбре ни разу не удалось доесть все, что ей приносили. Короче говоря, она ни в чем не знала отказа, если не считать одежды.
   Ее мучила лишь одна проблема — как занять собственное время. На седьмой день, когда все та же рутина повторилась, Кимбра поняла, что не выдержит и закричит.
   Словно вняв ее мысленной мольбе, случилось то, чего она ожидала очень давно.
   Как обычно, Кимбра сидела на баке, подставив лицо бледным солнечным лучам и ни о чем толком не думая, когда к судну подлетела чайка. Девушка выпрямилась, словно от тычка, и вперила взор в птицу, что кружила над мачтой. Кто-то из викингов подбросил в воздух рыбью голову, чайка нырнула за ней, поймала и проглотила целиком. Чуть погодя появилась еще одна и тоже получила свою долю. Вскоре после этого Кимбра заметила, что на востоке линия горизонта приобрела темный оттенок и медленно вспучивалась.
   Земля. Знак того, что путешествие подошло к концу.
   Дремотное спокойствие разом слетело, мысли вернулись к тому, что лежало впереди. Брат Чилтон, странствующий монах, рисовал викингов в зловещих красках, так что в ее сознании возникали картины, озаренные пламенем костров, омытые кровью, непременно связанные с какими-то жуткими языческими ритуалами.
   Все это странным образом не вязалось с тем, как дело шло до сих пор. Или Вулф планировал нечто ужасное и берег ее именно для этого? Прежние страхи вернулись с удвоенной силой.
   От Вулфа не укрылась внезапная перемена в Кимбре: ее бледность, трепет и общая нервозность. Он был удивлен. Он предполагал, что ей не терпится снова оказаться на суше. Немного поразмыслив, викинг признал, что у пленницы все же были основания тревожиться. Он намеренно не заговаривал о своих планах насчет нее. Надеялся, что она решит покориться еще до того, как судно причалит к берегу.
   Сообразив это, Вулф был раздосадован. Кимбра принадлежала к англосаксам, отважному, но непоследовательному народу, которому грозило бы полное истребление, не возьми король Альфред судьбу Англии в свои руки и не возглавь сопротивление датскому вторжению. Все это хорошо, но целый народ не должен полагаться на единственного лидера, не должен ставить свое будущее на одну карту. Викинги никогда так не поступали.
   При мысли о родине лицо Вулфа просветлело. Довольно было даже короткой отлучки, чтобы в душе возникла невосполнимая пустота, сильнейшая тяга к земле своих предков. Вскоре они смогут согреться у родного очага и ощутят себя дома, но прежде неплохо причалить, размяться после недели на веслах и настрелять дичи. Рыба уже не лезла в глотку.
 
   Скоро Кимбра поняла, что корабль изменил курс, и уставилась на полоску земли. Та приближалась слишком быстро. Вскоре взгляду открылось холмистое побережье, густо поросшее сосновым лесом и перерезанное бесчисленными речками и ручьями. Девушка была приятно удивлена, так как ожидала совсем иного: айсбергов, фьордов с крутыми утесами и почти бесплодной тундры. Но перед ней лежала земля, полная дикой красы.
   У викингов было много работы. Их могучие тела двигались синхронно, в четком ритме — зрелище, которое Кимбра находила захватывающим. Вулф поставил к рулю Олафа, а сам занял его место у весла. Большинство воинов сменили рубахи на штаны из мягкой кожи, чтобы можно было раздеться до пояса. Девушка не могла оторвать взгляда от широкой спины Вулфа. Он сидел, уперев ноги в ребро судна, раскачиваясь взад-вперед, и так же раскачивались черные крылья его волос. Вот он обернулся, бросил через плечо какую-то грубую шутку и блеснул в улыбке белизной зубов. Кимбра поспешно отвернулась, не желая, чтобы ее завороженный взгляд был перехвачен.
   Берег рос. Буквально на глазах разбухал желто-зеленым тестом. Желтое было устьями рек и речушек, где сидели чайки и грелись на солнце тюлени, зеленое — раскидистыми кронами сосен. Не успела Кимбра оглянуться, как прозвучала команда пристать. Весла были разом подняты, так что корабль словно ощетинился. В воду полетел каменный якорь на толстенной железной цепи. Судно содрогнулось и застыло, чтобы потом закачаться на легкой зыби.
   Несколько человек из команды вооружились и вброд направились к берегу, остальные принялись складывать парус и крепить весла.
   Кимбра с сомнением оглядела полосу воды, что отделяла ее от берега. Она бы запросто добралась до суши вброд, как викинги, если бы не горностаевая мантия.
   Девушка робко взглянула на Вулфа. Тот стоял у кормового трюма, передавая другим какие-то припасы. Он поймал ее взгляд, и его глаза заискрились. Он находил смятение пленницы забавным.
   — Мы высаживаемся, а ты? Останешься здесь?
   Кимбра была возмущена.
   — Будь на мне другая одежда, я бы здесь не сидела! Добралась бы до берега не вброд, так вплавь!
   — Ах да, я забыл. Ты же отлично плаваешь.
   Больше Вулф ничего не добавил, и Кимбра совсем расстроилась. Впервые за всю неделю она чувствовала себя беспомощной, брошенной на произвол судьбы. На берегу не было никаких признаков человеческого жилья, и, если честно, она вообще не понимала, чего ради было бросать якорь именно здесь. Что станется с ней на этом пустынном берегу? Горло стеснилось, на глаза навернулись слезы.
   В следующий миг она была в объятиях Вулфа. Он нес ее к борту. На сей раз быть глухим, немым и бесчувственным выпало Олафу, который принял Кимбру из его рук. Впрочем, скоро девушка снова оказалась в объятиях Вулфа. Доставив ее на берег, викинг с минуту держал руку у нее на плече (жест был удивительно ободряющим), потом нагнулся за оружием.
   — Сегодня будем есть мясо.
   Он отдал все нужные распоряжения и бегом скрылся за изгибом берега, догоняя остальных.
   Кимбра посидела у костра, отошла по своим делам за густую купу кустарника, потом решила пройтись, чтобы размять ноги. Ей пришло в голову, что она может запросто уйти от лагеря. Интересно, как скоро ее хватятся? Да и хватятся ли вообще? Ведь все дружно делают вид, что ее не существует. Кто станет преследовать невидимку?
   Впрочем, она не стала искушать судьбу и правильно сделала. Когда некоторое время спустя она вернулась в лагерь, Олаф поднял взгляд от горшка, в котором что-то помешивал, и молча кивнул. Выходит, они ее все-таки замечали.
   Хотелось прилечь, как мужчины, но Кимбра не решилась и села к костру. От горшка шел такой аппетитный запах, что живот требовательно заурчал. Олаф добавлял в варево какие-то приправы, принюхивался, пробовал и снова лез в мешочек у себя на поясе. Наконец он унялся и сел.
   — Что там? — спросила Кимбра и указала на мешочек.
   Одноглазый был поражен, что она к нему обратилась. Однако не повернулся на голос, и Кимбра думала, что не получит ответа. Но Олаф прокашлялся и заговорил, не поднимая взгляда от ветки, из которой мастерил ложку:
   — Это смесь для вкуса: соль, петрушка, шалфей и разное другое.
   Кимбра улыбнулась, счастливая уже оттого, что хоть кто-то удостоил ее словом. Она склонилась ближе к горшку и принюхалась:
   — Я чувствую черный перец и тмин. — Когда на лицах викингов появились улыбки и ей удалось перехватить пару-тройку любопытных взглядов, она заметила: — Значит, будет заяц.
   Одноглазый передернул плечами, стараясь казаться равнодушным, но он явно был под впечатлением. Наступила очередь сахарной свеклы, ячменя и капусты, которые Олаф понемногу добавлял в горшок. Потом он заговорил снова:
   — И зайца довольно. Ведь пристали только на одну ночь.
   Одна загадка разрешилась. Кимбра отважилась на вопрос:
   — А где мы?
   — Где? — Олаф несколько опешил. — Здесь никто не живет, а значит, нет и названия. Мы всегда здесь пристаем, если нужно поохотиться.
   — А где кто-нибудь живет? Поблизости?
   Олаф открыл рот для ответа, но тут послышался отдаленный оклик. Охотничья партия возвращалась. Они и в самом деле принесли несколько упитанных зайцев, которые тут же были освежеваны, выпотрошены, порублены на куски и уложены в горшок с подливкой. Кимбра подумала, что куда проще было бы поджарить их на вертеле, но когда попробовала варево, все поняла. Олафа приняли бы с распростертыми объятиями даже на королевской кухне.
   Пока длилась трапеза, на землю успели опуститься долгие летние сумерки севера. Чайки, буревестники и другие береговые птицы потянулись к гнездам. В небе повис тонкий серпик луны. Бриз немного посвежел, но так и не стал по-настоящему холодным.
   Викинги начали готовиться к ночевке. Неожиданно для себя Кимбра осознала, что ее разговор с Олафом, пусть короткий, разрушил барьер, стоявший между ней и этими людьми. Именно он заставлял воинов держаться от нее как можно дальше, не позволял даже взглядом подтверждать ее присутствие. Теперь девушка могла «слышать» своих спутников. По привычке она мысленно отгородилась от окружающего мира высокими стенами. Но сделала это не раньше, чем ощутила радостное предвкушение от возвращения домой. Это навеяло грусть: то, что еще недавно она принимала как должное, было отнято, и, быть может, навсегда.
   Ощутив на щеках влагу, Кимбра с досадой подумала, что то и дело пускать слезу — занятие очень утомительное.
   Вулф поднялся, стряхнул песок и протянул ей большую мозолистую руку.
   — Идем!
   Сердце ухнуло в пятки. Она может отказаться, но что это даст? Ему не придется слишком усердствовать, чтобы заставить ее повиноваться. Стараясь держать себя в руках, Кимбра встала, но руку спрятала за спину. Вулф посмотрел на нее неодобрительно, но настаивать не стал, а просто пошел по берегу прочь от костра. Девушке очень хотелось высказать пару горьких истин о его характере, происхождении, а главное, воспитании, но он уже был далеко. Ей ничего не оставалось, кроме как пойти следом. Босые ноги вязли в песке, было неудобно кутаться в мантию и одновременно подбирать ее при ходьбе, к тому же никак не удавалось поспеть за широким шагом Вулфа.
   Он шел не оглядываясь, а когда наконец остановился в доброй четверти мили от лагеря, то сделал это так внезапно, что Кимбра (ей только-только удалось разогнаться) налетела на него сзади. Это было немногим лучше, чем налететь на каменную стену.
   — Ну и зачем было тащиться в такую даль?!
   Вместо ответа он достал что-то из своего походного мешка, вложил ей в руку и указал на поляну среди каменных глыб.
   — Я подумал, ты захочешь принять ванну.
   Принять ванну? В Богом забытой глуши, вдали от поселений? Очевидно, речь идет о какой-нибудь питаемой ледниками речке. Вымыться хотелось, но мысль о студеной воде заставила содрогнуться.
   — Горячая ванна, — многозначительно произнес Вулф.
   Взяв Кимбру за плечо, он повлек ее к поляне, где словно из самой земли поднимался пар. Вблизи это оказалось россыпью больших и малых водоемов, на дне которых шевелились бугорки песка. Большинство было размером с лужу, но имелся и такой, где могла бы разместиться целая группа людей. На поляне было тепло, как в парной.
   Ванна! И с мылом! Потому что брусок, который Кимбра держала в руке, наверняка был куском мыла, хотя и мало напоминал то, которым девушке приходилось мыться до сих пор, — лавандовое или розовое. Она посмотрела на обмылок, как на величайшую драгоценность.
   — О, благодарю! Я быстро!
   — Можешь не торопиться, времени сколько угодно.
   Вулф улегся на поросшую цветами и мхами землю и приподнялся на локте, чтобы лучше видеть водоем.
   — Мне не следовало забывать! — процедила Кимбра, изнемогая от желания запустить в викинга мылом.
   — О чем это?
   — Что за все приходится платить! Я не собираюсь мыться ни твоих глазах!
   — А что тут такого? — Вулф был или искренне удивлен, или умело притворялся.
   — «Что тут такого»! — едко передразнила Кимбра. — Это неприлично! Нескромно! Я не настолько бесстыдна, чтобы раздеться перед мужчиной! И не говори, что ваши женщины…
   — Наши женщины гордятся своим телом, а не стыдятся его. Ложный стыд нам незнаком.
   — С чем вас и поздравляю!
   Кимбра сделала шаг в ту сторону, откуда пришла. Вулф остановил ее, поймав за лодыжку. Не рванулся к ней, не бросился наперерез. Просто рука нырнула под мантию и ухватила ее ногу. У него были ловкие, горячие пальцы, бугорки мозолей слегка вдавились в кожу.
   — Пусти!
   — Ну уж нет.
   Он согнул руку в локте, принудив Кимбру подступить ближе. Пальцы двинулись вверх, нашли впадинку под коленом…
   Кимбра перестала дышать. Она была изумлена, потрясена, перепугана. Однако не тем, о чем она подумала. Ее испугала собственная реакция на прикосновение.