Литтон Джози. Мечтай обо мне

   Когда пальцы коснулись впадинки, ее пронзило острое желание, от которого свело бедра. Между ног словно расцвел огненный цветок. С губ сорвался возглас, который Кимбра хотела, но не могла подавить, хотя до боли прикусила губу.

Глава 4

   Вулф вскочил, схватил девушку за плечи и слегка встряхнул.
   — Прекрати это! Ты поранилась!
   Хотя на ее нижней губе темнели капли крови, она как будто не понимала, о чем речь. В ее глазах застыл немой вопрос. От гнева (не на нее, а на себя) голос Вулфа стал резким и скрипучим:
   — Иди и мойся!
   Кимбра была очень бледна, но бестрепетно выдержала его взгляд и упрямо помотала головой.
   До сих пор Вулф знал лишь беспрекословное повиновение. Викинги верили, что от малого непослушания до полной анархии всего один шаг, что человек потому и стал царем природы, что умел бороться с хаосом, этим чудовищем, что всегда таилось где-то поблизости, выжидало, готовясь пожрать неосторожного, неудачливого и в особенности слишком глупого, чтобы понимать все значение дисциплины и порядка. Только так можно было выжить в мире, где всегда правил сильнейший. Именно поэтому Вулф никогда не колебался навязывать свою волю. Кимбру следовало наказать за то, что она посмела ослушаться приказа. Но он не мог и вместо этого попробовал подступиться к ней иначе:
   — Ты слишком много о себе мнишь, а между тем твои страхи беспочвенны. — Он окинул взглядом водопад каштановых волос, почти столь же роскошный, что и мантия. — Я предпочитаю блондинок. — Позволил взгляду опуститься ниже. — Грудастых, с большим задом.
   Локи, бог шутки и розыгрыша, разинул бы рот от зависти. Ложь вышла хоть куда, отменная, так что не подкопаешься. Пожалуй, даже слишком отменная, подумал Вулф. Эдак Локи приревнует и не допустит его после смерти в Валгаллу. Но чего стоило одно только выражение лица Кимбры! Глаза ее округлились, рот приоткрылся, щеки порозовели. Вулф не расхохотался только чудом. В последнее время он слишком часто испытывал такое желание, и оно шло вразрез с его суровой жизнью.
   — А ты не знала, что вкусы у мужчин разные? — спросил он сочувственно.
   — Отчего же, знала, — буркнула Кимбра.
   Помолчав, она сдвинула брови и осторожно осведомилась:
   — Значит, на твой вкус… я некрасива?
   Вулф стал серьезен. Он ни минуты не сомневался, что всю свою жизнь Кимбра только и слышала о том, как она божественно прекрасна. Для всех и каждого она была красавица, богиня, ангел. Никто никогда не относился к ней просто как к человеку.
   — Ну… я бы не назвал тебя безобразной… но о вкусах не спорят!
   Кимбра задумалась. Она мало что знала о мужских вкусах, кроме того, что каждый мужчина, за исключением брата, в ее присутствии заикался и бледнел и чаще всего был не способен сказать двух слов. Даже брат Чилтон, монах, не остался равнодушен к ее внешности. Как она ненавидела свою исключительность, самую свою красоту, из-за которой стояла выше других! Как мечтала быть такой, как все, чтобы с ней обращались, как с любой другой женщиной.
   И вот наконец ей повстречался мужчина, для которого она просто человек, заурядная женщина.
   Кимбра пристально вгляделась в лицо Вулфа, ища подвоха, но глаза его не бегали, взгляд был открытым и честным.
   — Уже поздно, — заметил он с некоторым нетерпением. — Я бы хотел вернуться в лагерь еще затемно, чтобы немного поспать.
   Она вспыхнула от смущения, припомнив, как несколько минут назад впервые испытала подлинное желание, и было оно таким сладостным, что вырвалось счастливым криком. А тот, кто заставил ее захотеть, только что прозрачно намекнул, что для него она просто обуза. Ну, если уж быть таковой, подумала Кимбра с вызовом, то самой настоящей! И направилась к водоему.
   Там она помедлила, разглядывая на дне песчаные бугорки, потом сбросила мантию, ступила в воду и погрузилась в нее по плечи. Вода оказалась даже не теплой, а горячей.
   — Ой, мама!
   — В чем дело?
   Вулф вскочил на ноги и направился в ее сторону. Кимбра замахала руками.
   — Все в порядке, просто вода горячее, чем я думала.
   Тепло отлично расслабляло. Довольно скоро стало казаться, что вся усталость и напряжение последних дней растворяются в этой солоноватой воде, а с ними ушел и страх. Бугорки на дне пошевеливались, меняли форму, от них к поверхности возносилась целая армия пузырей, образуя нечто вроде пены, под которой можно было укрыться от взгляда. Это окончательно примирило Кимбру с происходящим.
   — Как чудесно! — доверчиво призналась девушка. — Мне доводилось слышать о таких источниках, но я и не думала, что сама приму подобную ванну.
   Она потянулась за куском мыла и с довольной улыбкой начала намыливать руки и плечи.
   Вулф закусил губу. Теперь он был значительно ближе к месту действия. Хотя Кимбра оставалась к нему спиной, он видел достаточно, чтобы ощутить возбуждение. Плечи у нее были нежные, округлые, спина под распластанными прядями волос узкая и женственная. Это зрелище заставило кровь сгуститься. Чтобы гнать ее по разгоряченному телу, сердце вынуждено было стучать чаще и тяжелее.
   — Чтоб тебя! — пробормотал Вулф, глядя на то, как штаны вспучиваются в паху.
   — Что? — спросила Кимбра через плечо.
   — Да ничего!
   Ему случалось видеть мужчин, ослепленных страстью к женщине настолько, что они готовы были набросить на свою возбужденную плоть уздечку и дать ее в руки избраннице, чтобы она вела, как домашнее животное, куда вздумается. Он меньше всего хотел оказаться в их числе, а потому стиснул зубы и приказал немедленно успокоиться той части своего тела, что не имела никаких зачатков здравого смысла. Это не помогло (не то чтобы когда-нибудь помогало), и тогда он начал думать о скучных вещах, вроде собраний старейшин племени, обсуждающих вопросы торговли, на которых ему волей-неволей приходилось бывать. Такое сильное средство не могло не подействовать, и своенравная часть тела мало-помалу присмирела.
   Вулф избегал смотреть на Кимбру до тех пор, пока весь ритуал омовения не был закончен. Еще за ужином он прикидывал, стоит ли брать с собой кусок ткани, что служил полотенцем, — ведь он солгал Кимбре, что на судне нет и лишней нитки! Однако в конце концов решил прихватить ткань и теперь поздравил себя с этим решением. Кто его знает, вдруг Кимбре взбрело бы в голову ждать, пока она обсохнет, прежде чем надеть мантию.
   — Ну вот, я готова. Выразить не могу, как я тебе благодарна, потому что…
   — Рад слышать! — перебил Вулф.
   Он и сам думал о том, что заслуживает награды. Пока Кимбра нежилась в теплой воде, викинг боролся с потребностями тела — и победил. Почему бы не вымыться, раз уж подвернулся такой шанс?
   — Сядь, — сказал он девушке.
   Раздраженный ее озадаченным взглядом, он начал раздеваться.
   — Что?..
   — Варвары тоже иногда моются.
   Кимбра широко раскрыла глаза и (хотя в темноте нельзя было сказать с уверенностью) как будто покраснела. Так или иначе, она смутилась, и это наполнило Вулфа глубоким удовлетворением. Слишком уж она щеголяла своим непробиваемым спокойствием. Ей бы не помешало узнать, что такое возбуждение, безрассудство, желание. Но он не подаст и виду, что заметил это, и позволит ей вариться и собственном соку.
   — Я лучше вернусь в лагерь…
   — Сядь! — повторил Вулф резче и, к своему удивлению, добавил: — Ты не знаешь здешних мест. Еще заблудишься.
   До чего он дошел! Объясняет, отчего да почему! Приказ есть приказ, его слушаются, а не вступают в пререкания. Раздраженный, как никогда прежде, Вулф сбросил одежду и пошел и воду.
   Ноги у Кимбры подкосились, она осела и траву. Разумеется, она почти сразу отвела взгляд, но и доли секунды хватило, чтобы образ обнаженного викинга отпечатался в памяти навечно. Вулф был воплощением мощи, силы и мужской красоты. Таких, как он, ваяли римские скульпторы, чтобы увековечить мужественность. Он был плечист, но узок в бедрах. Весь состоял из крепких костей, могучих мышц и выносливых сухожилий. Он был прекрасен, но чувства, что переполняли сейчас Кимбру, были вызваны отнюдь не восхищением и радостью чистого созерцания.
   Это было все то же сладостное, острое желание.
   Вот незадача! И зачем она посмотрела на него?! Впрочем, она не виновата, это вышло нечаянно, а если совсем уж честно, воля не сумела помешать велению плоти. Плоть делала что хотела, вела себя возмутительно свободно, словно и не знала, что существуют границы дозволенного. Ее соски налились тяжестью, в каждой складочке тела вновь собралась влага, словно к нему и не прикасалось полотенце.
   Это было неправильно, недопустимо и, должно быть, говорило о тайных пороках. Кем нужно быть, чтобы один вид голого мужчины будил желание? И ведь она видела его только со спины! А если бы он повернулся?
   Кимбра была до такой степени шокирована ходом собственных мыслей, что испытала нелепое желание захихикать. И было с чего: все ее внутренние преграды, вся отлаженная линия мысленной обороны рушились с треском, а она… она была бессильна это предотвратить и, что всего ужаснее, не очень-то и хотела. Вместо ужаса и отвращения Кимбра наслаждалась своей готовностью очертя голову броситься в бездну, на краю которой балансировала.
   Что там, внизу? Что она найдет, если решится упасть? Нет, она не решится, как бы это ни манило. Она просто не может, не смеет. Все это не более чем всплеск эмоций, а эмоции не доводят до добра. Они кружат голову, расцветают, губят — и гибнут под безжалостной пятой грубой действительности. Так устроен мир.
   Напоминание подействовало отрезвляюще. Кимбра отвернулась. Ее взгляд скользнул по валунам в густом мху, по темнеющему лесу. Какой бы ни была эта земля, она сильно походила на родной Эссекс, разве что растительность была обильнее да между деревьями виднелось меньше берез и вовсе отсутствовали каштаны. Благодаря этому лес выглядел гуще, настоящая чащоба. Зловещая и в то же время сказочная. В ней непременно должны были водиться феи и прочий волшебный народ. Можно перебрать их всех: от эльфов до гоблинов — и забыть то, что происходит в двух шагах.
   Но сосредоточиться на сказках не удавалось. Можно было отвести взгляд, но не затыкать же уши! Против воли Кимбра пила каждый всплеск и дополняла его мысленной картиной: вот Вулф тянется за мылом, вот намыливает плечи, грудь и… и все остальное.
   Какое счастье, что ночь выдалась прохладной. Иначе в горностаевой мантии можно было бы схватить тепловой удар.
   — Ну что, идем?
   Кимбра не без опаски оглянулась. Вулф стоял перед ней полностью одетый, капли воды поблескивали в мокрых волосах. У него был суровый, откровенно неодобрительный вид. Неужели он что-то заметил? Кимбра решила, если последуют вопросы, все отрицать, но Вулф лишь протянул руку, предлагая ей встать. Она приняла ее с достоинством, которое чуть было не треснуло по швам, когда загорелые пальцы сомкнулись вокруг ее белой ладони. Пришлось напустить на себя вдвойне величественный, прямо-таки королевский вид.
   Поднявшись, девушка сделала попытку высвободить руку. Чисто инстинктивно Вулф сжал пальцы, удивился и отпустил ее. Чтобы оставить последнее слово за собой, он небрежно заметил:
   — Не беги слишком быстро, иначе мне не угнаться, а здешние леса кишат волками.
   Кимбре очень хотелось отбрить в ответ: какая разница — волк, акула или викинг? Но она справилась с собой и промолчала, более того, шла размеренно, плечом к плечу с Вулфом, так что они вернулись в лагерь в кажущемся согласии.
   Его люди уже спали, а если притворялись, то очень умело. Вулф улегся и похлопал по земле рядом с собой. Когда Кимбра не бросилась укладываться на предложенное место, он повернулся к ней спиной. А она все стояла в нерешительности. Усталая и сонная. Ее похититель с предельной ясностью выказал, как к ней относится. Что бы ни было у него на уме, он не изнывал от вожделения.
   Наконец ноги протестующе загудели. Кимбра улеглась лицом к морю, угрюмая и недовольная. Она убеждала себя, что оскорблено только ее достоинство. Последним, что она видела, был темный силуэт драконьей морды на носу корабля.
 
   Последовало еще два дня плавания, сначала на восток, навстречу солнцу, а потом на север. Побережье быстро менялось, холмы становились скалистее, теснились все ближе к берегу. Там, где они отступали, оставляя полосу низменной земли, обычно стоял домик фермера в окружении хозяйственных построек, за ним на всех отлогих участках склонов зеленели возделанные поля.
   Один раз Кимбра увидела группу детей, бегущих к берегу через золотистое поле спелого овса. Улыбаясь до ушей, они махали плывущему мимо судну и что-то кричали. Викинги ответили, это привело детей в восторг, и долго еще их радостные крики неслись вслед кораблю.
   В эту ночь Кимбра плохо спала, а на другое утро изводилась беспокойством, впиваясь взглядом в плывущий навстречу берег, чтобы не пропустить места назначения, словно это могло как-то изменить ход событий. К полудню судно достигло скопления островов и отмелей, такого густого, что казалось, прохода между ними не существует. Взмахи весел стали реже, Вулф занял место у руля. Судно скользнуло узким каналом между россыпями громадных валунов.
   Выход открылся внезапно, как ярко-голубое пятно на сером фоне. Это оказалась просторная бухта с водой настолько чистой и спокойной, что в ней отражалась каждая деталь окружающего холмистого ландшафта. На берегу лежало поселение, состоявшее из нескольких сотен больших и малых строений. Их соломенные кровли были высокими, и почти над каждой вился уютный дымок. Петлявшие между ними дороги были забиты повозками, тягловыми животными и народом. Они соединяли между собой открытые пространства, очевидно, служившие для торговли и сборищ. В бухту вдавалось три больших каменных мола, ближайший переходил в набережную, сплошь облицованную каменными плитами — док. Самой высокой точкой была передняя башня крепости, ее окружали такие же поменьше. Все, вместе взятое, создавало впечатление процветающего, кипящего жизнью города, чьи оборонительные линии были как делом природы, так и рук человеческих.
   По мере того как Кимбра разглядывала город, ее беспокойство росло. Осмотр был прерван громким звуком трубы. Он повторился дальше и дальше — часовые в крепости заметили судно и спешили о нем оповестить. Звуки труб. многократно отзывались в холмах, сливаясь в ликующую приветственную песнь.
   К тому времени, когда судно пристало у главного мола, тот был облеплен людьми. Члены команды высматривали среди толпы своих близких и кричали им, что все в полном порядке.
   Вулф спрыгнул на мол, не дожидаясь, пока бросят якорь. Толпа расступилась, давая дорогу человеку, с которым он обменялся рукопожатием. Кимбре бросилось в глаза очевидное сходство их внешности и сложения, хотя у вновь прибывшего волосы были не так черны, а черты носили след недавней болезни или, может быть, раны. Он и передвигался с трудом, но все равно улыбался, а дружеский тычок, который он адресовал Вулфу, свалил бы с ног медведя.
   Они заговорили. Какое-то замечание незнакомца заставило Вулфа нахмуриться и ответить коротко, резко. Это привлекло общее внимание к судну и Кимбре, которая ощутила себя выставленной на обозрение и отвернулась, вспомнив, что под мантией у нее ничего нет. Толпа напирала, от шума звенело в ушах. Кимбре вдруг захотелось, чтобы все это был лишь ночной кошмар, чтобы с пробуждением она убедилась, что плавание продолжается.
   Когда она снова решилась посмотреть в сторону берега, Вулф был уже на палубе и шел к ней. На толпу вдруг опустилось молчание, еще более гнетущее, чем предшествующий шум. Потом начался тихий ропот, обмен замечаниями, которые не принято высказывать в полный голос. Щеки у Кимбры загорелись, сердце екнуло. Она физически ощущала общее любопытство, сумбурный вал темных, едких эмоций. Он накатился и захлестнул ее, грозя утопить.
   Дыхание перехватило, в глазах потемнело. Не время выказывать слабость, подумала Кимбра. Она должна достойно встретить свою судьбу, как бы та ни повернулась. С яростным отчаянием она начала строить мысленные стены, чтобы замкнуться в них, защитить себя от хаоса чужих эмоций. Только бы удалось сделать их достаточно крепкими…
   — Пора! — сказал Вулф и, не дав Кимбре опомниться, подхватил ее на руки.
   — Я могу идти сама!
   Если честно, она не была в этом уверена, однако гордость требовала выразить протест. Вулф передернул плечами, но шага не замедлил. Только на молу он снизошел до ответа:
   — Я решил нести тебя, и понесу.
   На этом разговор был окончен. Кимбра, закутанная в горностаевую мантию, на руках была внесена в норвежский порт Скирингешил.
   Вулф вспомнил свое первоначальное намерение протащить ее по городу в цепях, нагую и опозоренную. Вспомнил и усмехнулся. Все было иначе, когда он поставил парус, чтобы отправиться в далекий путь к форту Холихуд, за женщиной, что нанесла оскорбление ему, а тем самым и его народу. Тогда он верил, что она заслуживает наказания. И вот он несет ее на руках, а на ней его мантия — символ того, что ей ничто не угрожает.
   Люди расступались. Некоторые в немом изумлении, другие — перешептываясь. Он не обращал внимания. За спиной толпа смыкалась и двигалась следом, к крепостным воротам. Те начали отворяться еще до того, как Вулф приблизился. Он ответил кивком на приветственные возгласы дозорных. Тем же быстрым шагом, не задерживаясь, миновал хозяйственные постройки, жилые строения, конюшню и псарню, кухню и трапезную и наконец приблизился к отдельно стоящему жилищу — тоже одноэтажному, но просторному, сложенному из сосновых бревен, еще хранивших запах леса. Дверная рама и оконные переплеты привлекали взгляд сложным узором в ярких голубых, красных и желтых красках. Над входом, под несколько выступающей стрехой, висели два скрещенных боевых топора, с давних времен служившие символом верховной власти.
   Вулф распахнул дверь ударом ноги. Прорубленная специально под его рост, она была достаточно высока, но он по привычке склонил голову, как делал в других жилищах. Внутри он огляделся, заново ощущая законную гордость. Исконные скандинавские народы, норвежцы и датчане, жили в своих поселениях в тесном единстве, делили не только тяготы и достижения, победы и поражения, но и кров, пищу, очаг. Только глава, владыка имел право на свой собственный угол, и угол этот во всем носил печать его могущества.
   Жилище состояло из единственного помещения с необъятной кроватью в углу, сколоченной из тонких березовых бревен и накрытой покрывалом из волчьего меха. Вулф не без сожаления опустил Кимбру на эту экзотическую постель.
   — Я пришлю женщин, которые будут тебе прислуживать. До сих пор им не приходилось видеть настоящую леди, поэтому тебе придется объяснить свои потребности.
   Ее глаза были поистине морской синевы, в которой можно было утонуть. Вулф ничего больше не прибавил и быстро вышел, но дух перевел только за порогом.
 
   Кимбра уселась и обвела взглядом помещение. Она была поражена его варварской роскошью. Стены от пола до самых потолочных перекрытий были увешаны всевозможным оружием, вдоль них красовались искусно украшенные сундуки, а у окна, из которого открывался великолепный вид на бухту, стоял резной стол и два стула с высокими спинками. На столе виднелись железные весы (на таких Кимбре приходилось взвешивать мелкую разменную монету, что шла на вес), а также изумительный графин и несколько бокалов византийского голубого стекла с серебряной отделкой. Все, на что падал взгляд, свидетельствовало о богатстве и могуществе владельца. Даже небольшой деревянный ушат для воды мог похвастаться красивыми ручками из чеканной бронзы.
   Пока Кимбра осматривалась, дверь отворилась. В дом вошли три женщины. Две из них были высоки и одеты весьма нарядно: в богато расшитые платья с белыми нижними юбками, кружевная отделка которых при каждом шаге показывалась из-под подола. У ворота платья были сколоты красивыми брошками. Их несомненное сходство говорило, что это мать и дочь, причем мать носила волосы уложенными в прическу, а дочь — по-девичьи заплетенными в косы. Другим отличием была связка ключей на поясе у старшей женщины.
   Третья — тоже молодая — была заметно ниже ростом и много смуглее. Одежда ее не имела и намека на украшения и была просто грубой шерстяной хламидой с обтрепанным над босыми ногами подолом. Черные волосы ее были небрежно прихвачены у шеи обрывком веревки. Она робко улыбнулась Кимбре, когда ставила на стол деревянный поднос с едой.
   — Леди, нас посылает лорд Вулф, — начала старшая по-английски (она выговаривала слова очень тщательно, как человек, плохо знающий язык). — Ты будешь мыться и есть.
   Женщина прищурилась, пытаясь понять, дошло ли сказанное до Кимбры.
   — Спасибо, — сказала та, несказанно благодарная брату Чилтону за его уроки норвежского. — Могу я узнать ваши имена?
   Мать и дочь переглянулись, удивленные ее познаниями.
   — Я — Марта, дочь Ингрена, — сказала старшая, расправляя плечи и становясь еще выше. — А это моя дочь Кирла. — Она умолкла, спохватилась и добавила: — А эта ничтожная — Брита.
   — Ничтожная? — переспросила Кимбра, думая, что ослышалась.
   — Рабыня, — пренебрежительно пояснила Марта и обратилась к смуглянке: — Что стоишь, неси горячую воду!
   Девушка бросилась исполнять приказание, а Кимбра сдвинула брови. Рабство существовало и среди англосаксов. Рабами — то есть людьми полностью подневольными — считались военнопленные или преступники, отбывающие срок на принудительных работах. Для первых рабство кончалось в тот день, когда их выкупали, для вторых — когда истекал срок работ, но и в том, и в другом случае с ними обращались так, чтобы не страдало их человеческое достоинство. Судя по виду Бриты и по тому, как ею помыкали, на севере все было иначе.
   Правда, и в Англии случалось, что с рабами обращались не самым достойным образом. Возможно, это был тот самый случай. Кимбра невольно задалась вопросом: кто же она сама? Пленница, она недалеко ушла от той же Бриты, но разница в их положении была очевидной.
   Между тем та вернулась с двумя ведрами, от которых поднимался парок, поставила их, снова выскочила за порог и на этот раз появилась с ведром холодной воды и неглубокой кожаной лоханью, больше похожей на таз.
   — Лорд Вулф приказал тебе мыться своим английским способом, — объяснила Марта, — потому что ты не выдержишь жара нашей бани.
   Она поджала губы, как бы говоря, что презирает столь хрупких женщин. Кимбра с сомнением оглядела таз, не зная, каким образом сумеет принять в нем ванну.
   — Иди же, леди! — позвала Кирла, взглядом испросив у матери разрешения перенять инициативу. — Вставай в таз!
   Кимбра неохотно подчинилась, но когда Марта взялась за край мантии, чисто инстинктивно крепче вцепилась в одеяние. Женщина сделала нетерпеливый рывок. Собравшись с духом, Кимбра разжала судорожно согнутые пальцы и выдержала откровенный осмотр, после которого вид у Марты стал еще менее любезным, а Кирла заметно расстроилась. Из трех женщин только Брита не подняла потупленных глаз. Разбавив горячую воду до нужной температуры, она сделала знак, что можно начинать.
   Оказывается, рабыня имела право лишь готовить воду, мытьем же занималась Марта. Кимбра позволила окатить себя из ковша, но увидев, что к ней тянутся руки с намыленной тряпицей, категорически отказалась от подобных услуг и настояла на том, чтобы вымыться самой. К концу омовения ее трясло от холода: непохоже было, чтобы летом здесь пользовались жаровней, а между тем в помещении не мешало бы повысить температуру.
   — Теперь ешь, — сказала Марта, указывая на поднос. — Садись за стол.
   Кимбра села, и Брита, с той же робкой улыбкой, сняла льняную салфетку с принесенной еды. Здесь были ломтики копченой рыбы, сыр, свежий хлеб и мисочка спелой ежевики. В кружке белело густое молоко.
   За обедом Кимбра утоляла не только голод, но и любопытство. Через окно она разглядывала гавань с множеством самых разнообразных судов. Был среди них и боевой корабль Вулфа. Другие суда викингов отличались более широким корпусом и были, судя по всему, торговыми.
   Горожане вернулись к повседневной деятельности. По дорогам тянулись повозки, на рынках царила суета. На холмах, что защищали город от северных ветров, паслись овцы, причем стада были столь обильны, что порой занимали весь склон от подножия до вершины. Пока Кимбра ела и размышляла над очевидным богатством и процветанием города, Брита втащила через порог тяжелый сундук. Ни Марта, ни Кирла и не подумали прийти ей на помощь. Кимбра в изумлении уставилась на сундук.
   — Да ведь это мой!
   В самом деле, именно в нем она держала свою одежду в Холихуде, как будто целую жизнь назад.
   — Леди… — начала Брита, но умолкла под предостерегающим взглядом Марты.
   — Лорд Вулф приказал внести это сюда, — обратилась та к Кимбре. — Он сказал, что в нем твои вещи.
   Кимбра приблизилась к сундуку, присела перед ним и откинула крышку. Сверху стоял сундучок поменьше размером и изящнее видом. Она с трепетом заглянула в него, едва осмеливаясь верить собственным глазам.
   — Лекарства…
   Кроме этого, здесь находилось все необходимое для шитья, в том числе пяльцы с недоконченным вышиванием; принадлежности для письма и все ее записи по врачеванию; лучшая одежда. Все это было уложено так тщательно, что вполне благополучно пересекло океан — без сомнения, на том самом корабле, на котором, по словам Вулфа, не было ни единой лишней тряпки, что могла бы послужить ей одеждой.