Страница:
Джози Литтон
Мечтай обо мне
Глава 1
Безлунная ночь. Туман клубится над темной водой и галечником пляжа, над отлогими языками волн, поднимается вдоль утеса, пурпурного от росистых цветов, просачивается в щели между заостренными бревнами палисада.
Форт Холихуд объят сном. Ни звука, ни движения вокруг, только крыса подбирается к дорожке из зерен, высыпавшихся из мешка, что пронесли тут днем. За ней следит кошка… изготавливается… делает прыжок…
Ночная тишь так безмятежна, что часовые, стоящие на посту, клюют носом. Просторная казарма заполнена разноголосым храпом гарнизона. На самом верху башни, комкая во сне надушенную подушку, тяжело вздыхает молодая женщина.
…Кошка неторопливо поедает добычу. Внезапно ее шерсть встает дыбом, она поднимает голову. В темноте ночи ее глаза горят зеленым светом. Что-то движется в ночи…
Резной нос судна рассекает кисею тумана, словно нож. Человек у перил следит, как форт скользит мимо. Его глаза холодны, как плавучий лед на севере. Судьба форта предрешена, и он бесстрастно оценивает его взглядом.
Когда зловещие контуры судна тают во мраке, кошка возвращается к своему позднему ужину. Молодая женщина стонет во сне и шепчет что-то жалобное, но не просыпается.
Первыми их увидели женщины, когда на другое утро спустились к ручью полоскать белье. Они весело болтали о мужьях и детях, пока одна случайно не подняла глаз и не заметила облако пыли. Она медленно поднялась, глядя вдаль из-под козырька ладони. Рубашка мужа, которую она полоскала, выпала из ослабевших пальцев. Женщина зажала рот рукой, чтобы заглушить крик, но он все же прорвался, невнятный и оттого еще более пугающий. Стук вальков разом прекратился.
Подруги посмотрели на нее, потом последовали за ее застывшим взглядом. Больше никто из женщин не издал ни звука, а те, что принесли с собой младенцев, взяли их на руки. Они стояли в полной тишине, нарушаемой лишь нарастающим стуком копыт, поскрипыванием седел и бряцанием сабель.
Сэр Дорвард приближался медленно и с достоинством, наслаждаясь каждым шагом лошади, каждым ошеломленным взглядом, каждым моментом происходящего. Он так надулся спесью, что сидел в седле колом. Патрульный отряд, растянувшись в две цепи, следовал за ним верхами, а посредине пешком шли пленные.
Их было шестеро — совсем немного против двадцати конвойных. Их лица были угрюмы и замкнуты, а души, конечно же, до крайности ожесточены. Руки каждого были связаны и прикручены к общей веревке. Эти люди выглядели пугающе. Они были очень рослые, под два метра. Их тела были мускулисты, от края схваченных поясом кожаных рубах вниз тянулись могучие, как стволы деревьев, ноги. Лица пленных заросли густой бородой, и лишь тот, что шел первым — должно быть, предводитель, был чисто выбрит. Что давало возможность видеть его жесткие, сухощавые черты. Черные как смоль волосы падали на широченные плечи, но открывали лоб и глаза, пронзительные и ясные. Когда его взгляд пил мимолетно скользнул по женщинам, они невольно сгрудились ближе.
Патрульный отряд почти миновал кучку женщин, когда те наконец опомнились и робко приветствовали верховых. Затем, подхватив белье, потянулись следом, не желаю упустить ни единой подробности.
Часовой у ворот поднял тревогу. Отовсюду сбежались солдаты, головы высунулись даже поверх бревен ограды. Толпа поспешно разделилась при приближении отряда. По мере того как весть разносилась по форту, все бросали дела и бежали посмотреть на невиданное зрелище.
Викинги! Эти воплощения ночного кошмара входят пленными в ворота Холихуда! И кто же их пленил? Комендант сэр Дорвард, которого самый последний солдат в грош не ставил. На это стоило посмотреть, это стоило запомнить, чтобы потом, долгими зимними вечерами, обсуждать у камелька. Об этом не зазорно было рассказать и детям.
Хор одобрительных возгласов, вначале нестройный, нарастал и крепнул, пока не превратился в радостный рев. Он достиг внутренней башни форта, ее окон, откуда тянуло запахом душистых трав и цветов. Молодая женщина прислушалась.
— Что там стряслось, Мириам?
Старая нянька перестала вязать сухие травы в пучки и приложила ладонь к уху.
— Уж не знаю. Похоже, что-то стряслось, миледи. Хотите, я спущусь вниз, узнаю?
— Сделай одолжение. — Узкие белые руки уложили под небольшой пресс последний розовый бутон. — Самой мне некогда, нужно закончить с розовым маслом уже сегодня.
Нянька кивнула и вышла.
Вулф Хаконсон обвел взглядом темное помещение, пожал плечами и уселся прямо на каменный пол, спиной к стене. Остальные с усмешкой переглянулись и последовали его примеру.
— Хвала Одину, получилось! — буркнул одноглазый Олаф. — Я должен тебе десять шкур, командир.
— Само собой, — сказал Вулф.
Его настроение улучшалось буквально с каждой минутой. Однако это приходилось скрывать, поскольку темница прекрасно просматривалась через забранные решеткой окошки в двойной двери. Размеры помещения наводили на мысль, что обычно оно служило хранилищем — возможно, для зерна. Если так, то очень скоро, после окончания жатвы, здесь снова предстояло громоздиться свежеобмолоченной ржи или овсу. Но пока этот амбар стал для викингов камерой общего заключения.
Шайка морских разбойников была захвачена врасплох на берегу. Их судно село на мель. Сэр Дорвард не задумывался над тем, почему викинги оказались безоружны и без сопротивления сдались в плен.
Вспомнив этого надутого индюка, Вулф едва удержался от смеха. Поистине сам Один присмотрел за тем, чтобы комендантом Холихуда был назначен болван. Не часто случалось встретить подобное ничтожество, замешенное на самомнении. При желании викинги могли перебить англичан минуты за три, если не меньше, ведь они проделывали такое достаточно часто. Но на этот раз нужно было пробраться в сам форт Холихуд — хорошо укрепленный, с многочисленным гарнизоном. Вулф ценил своих людей и не желал рисковать ими без крайней необходимости, а потому избрал способ, который должен был принести викингам победу, а англичанам не только поражение, но и позор. Как раз об этом он и думал сейчас, в свойственной ему мрачно-насмешливой манере.
Шум за дверью нарушил ход его мыслей. Оказывается, пожаловал сам сэр Надутый Индюк со своими… поразмыслив, Вулф назвал их прихлебателями. Глаза его сузились, стараясь дальше проникнуть взглядом за решетку, в освещаемый факелами полумрак. Комендант с ходу принялся насмехаться над пленниками:
— О непобедимые викинги! О двуногие чудовища, явившиеся к нам в страны вечных снегов!
Сэр Дорвард зашелся пронзительным смехом, больше подходящим для барышни, страдающей нервным расстройством. Остальные принужденно вторили ему.
— Я отродясь не видывал таких жалких трусов! — распинался он, раскрасневшись от удовлетворенного тщеславия. — Позволили скрутить себе руки, как старой бабе! Вам бы юбки носить! А может, вы их носили там, в своих ледяных норах? Откуда нам знать, может, у ваших женщин тоже растут бороды!
На этот раз сопровождающие засмеялись вполне искренне — шутка вышла удачная. Комендант упер руки в бока, выпятил грудь и принялся расхаживать перед дверями, ни дать ни взять индюк.
— Кровь Господня, ну и народец! Шеи прямо бычьи, а задору ни на грош! Или, может… — он помедлил, смакуя то, что собрался сказать, — может, вам не терпится убраться на небеса, в эту нашу Валгаллу? Говорят, храбрые воины пируют там наравне с богами. Где уж вам понять, что даже ваши презренные боги не сядут за один стол с таким жалким сбродом!
Краем глаза Вулф уловил движение и едва слышно произнес: «Нет!» Рядом замерли.
— Вы сгниете здесь, — продолжал сэр Дорвард. — Еще будете умолять меня о глотке тухлой воды и ломте плесневелого хлеба. Будете грызть друг другу глотки из-за каждой пойманной крысы. Я мог бы отдать приказ застрелить вас, но это будет слишком милосердная кара. Я уморю вас голодом и жаждой, как того, без сомнения, желал бы лорд Хоук. Умирая, вы будете проклинать матерей за то, что они дали вам жизнь.
Когда и это не вызвало никакой реакции со стороны пленников, румянец на щеках коменданта стал близок к апоплексическому. Он подскочил к дверям и вцепился в решетку одного из окошек, бешено вращая глазами и брызгая слюной.
— Что ж, раз вы так покорны, почему бы вам не позабавить моих людей? Почему бы не передраться между собой нам на потеху? Победитель получит миску похлебки и проживет дольше других.
Взгляд сэра Дорварда заметался от одного пленника к другому и в конце концов остановился на Вулфе. Даже в столь непринужденной позе тот излучал угрозу, хотя вопреки всем оскорблениям и хранил молчание.
— Ты! — рявкнул комендант. — Начнем с того, что…
Дальнейшее осталось невысказанным. Сквозь оконца можно было видеть, что наверху лестницы, ведущей вниз в хранилище, распахнулась дверь. В залитом солнцем проеме стояла женская фигура. Не отдавая себе отчета, Вулф вскочил на ноги и сделал шаг вперед. Можно многое сказать о человеке по его силуэту. В данном случае контуры говорили, что нежданная гостья высока и стройна. Когда она заговорила, голос удивительно подошел к силуэту: низкий, звучный, полный мягкости — голос, равно пригодный для того, чтобы обольщать мужчину и баюкать ребенка. Он касался слуха ласково, как солнечный луч касается щеки, и порождал невольную дрожь удовольствия.
— Что происходит, сэр Дорвард? Почему эти люди под замком?
Комендант отдернул руки от решетки, словно обжегся, и повернулся, держа их по швам. Лихорадочный румянец на его щеках сменился бледностью.
— Миледи, это викинги! — объяснил он поспешно. — Их судно село на мель примерно в миле от форта, что позволило патрульному отряду взять их в плен.
— И что же, стычка вышла кровопролитной?
— О нет, миледи, совсем наоборот! Эти люди сдались без боя.
— В таком случае, почему их посадили под замок?
Сэр Дорвард перевел дух, стараясь сохранить самообладание. Вулф невольно пожалел этого недалекого человека.
— Но ведь… ведь это викинги, миледи!
— И что же? Мы рады гостям из северных стран, особенно если это купцы. Возможно, они хотят завязать с нами торговлю.
— Торговлю! — Сэр Дорвард возвел глаза к небесам. — Да вы только взгляните на них!
Вулфу показалось, что в глазах коменданта мелькнуло нечто похожее на подозрение, и он придвинулся ближе, надеясь отвлечь его. Но тут леди Кимбра начала спускаться по лестнице, и присутствующие ненадолго забыли обо всем остальном. Вулф расслышал за спиной дружный приглушенный возглас, но не обернулся. Он пожирал молодую женщину глазами. Он был наслышан о сестре лорда Хоука, но слухи были столь противоречивы, что он не придавал им значения. Говорили, например, что прекраснее ее нет женщины. Из-за ее несравненной красоты родной брат отослал леди Кимбру в глухую провинцию из страха, что христианский мир погрязнет в войнах за обладание ею.
Зная, как сильно преувеличены любые слухи о женской красоте, Вулф решил, что леди Кимбра в лучшем случае очень хорошенькая, но оказавшись с ней лицом к лицу, подумал, что на этот раз молва не ошиблась — эта женщина была прекрасна.
Она стояла в полосе света, укрытая, как плащом, пологом роскошных каштановых волос, в которые солнце вплетало золотые нити. Глаза ее в этом царственном обрамлении были не карими, а бездонно-синими, как морская даль в ясный день. Oвал ее лица был безупречен, ресницы густы, нос изящен, а губы полны, трепетны и словно созданы для поцелуев. Столь же совершенны были линии ее фигуры. Здесь было все: и гордый разворот плеч, и высокая грудь, и невозможно тонкая талия, и округлые бедра — все то, что так пленяет мужчину. Она напоминала видение, мечту, сладкий сон, потому что женщина из плоти и крови не может не иметь хоть какого-нибудь изъяна, пусть мельчайшего. У леди Кимбры не было ни единого. Невозможно было представить ее обувь грязной, волосы пыльными, а кожу опаленной солнцем. Создание столь эфемерное не может испытывать жажду или голод, произносить грубые слова, страдать от жары. И уж тем более оно не способно испытывать земные страсти. Оно попросту не от мира сего.
Ее бы вывалять в грязи!
Эта мысль сформировалась сама собой, явилась незваной и показалась на редкость удачной. В сознании прошла целая череда картин, одна соблазнительнее другой, и каждая сводились к одному — столкнуть леди Кимбру с ее высокого пьедестала.
«Спокойствие, — мрачно напомнил себе Вулф, — торопиться некуда, судьба этой женщины ясна». Она сама предрешила ее, отвергнув брак, который принес бы мир и процветание тысячам людей — отвергла в манере, оскорбительной для гордости викинга, и тем самым подписала себе приговор. Ему предстояло овладеть этой надменной, тщеславной женщиной, растоптать это воплощенное себялюбие, сломить ее волю, уничтожить ее достоинство и сделать рабой страстей, которые пробуждал самый ее вид. Он жаждал мести и желал насладиться ею сполна.
Кимбра ощутила взгляд мрачных серых глаз еще до того, кик поймала его. Он был откровенно оценивающим, но вместо того, чтобы оскорбиться, она была странным образом польщена, что, конечно же, не делало ей чести. Прежде она никогда не испытывала столь низменных эмоций, теперь же подумала о том, что при других обстоятельствах позволила бы себе поразмыслить о них и о человеке, их пробудившем. В нем было что-то пугающе-притягательное.
Чисто инстинктивно Кимбра прибегла к испытанному средству, а именно оттеснила все эмоции и сосредоточилась на главном. Она в совершенстве умела воздвигать стену между собой и бурным, грубым, полным насилия миром. Вот и теперь она обратилась к сэру Дорварду мягко, но с железной решимостью в голосе:
— Милорд, вы ответственны за безопасность форта, а я ответственна за благополучие его обитателей, всех без исключения. Пусть этим людям немедленно предоставят воду, еду, одеяла и, если нужно, лекарства.
— Но, миледи, — вскричал комендант, — это невозможно! Это варвары, грубые животные! От них надо держаться подальше! Никто не захочет с ними валандаться!
Наступила тишина. Она длилась несколько долгих минут. Вулф обдумывал слова леди Кимбры, задаваясь вопросом, что творится с его слухом. Ему, конечно, почудилось. С чего бы этой гордячке беспокоиться о чьем бы то ни было благополучии, не говоря уже о нем и его людях? Если она отказалась от брака с ним в ущерб общему миру, то какое ей дело до того, что все они сгниют в подземелье? Ей бы больше пристало насмехаться над ними вместе с Надутым Индюком.
Кстати, почему Индюк не прикажет ей замолчать и убираться в свою комнату?
— А в ваших словах, есть доля правды, сэр Дорвард, — вдруг сказала леди Кимбра. — Почему кто-то другой должен валандаться с ними, если эта мысль пришла в голову мне?
Что-то в ее ровном мягком голосе сказало Вулфу, что она в конечном счете вовсе не бесчувственна. Это было интересное открытие.
Леди Кимбра вплотную приблизилась к окошку и посмотрела ему в лицо. Вскинула подбородок и произнесла низким звучным голосом на безупречном норвежском:
— Кто из вас предводитель?
— Допустим, я, — сказал Вулф, отчего-то отметив, что его бас неплохо гармонирует с контральто леди Кимбры.
Тонкое крыло ее брови чуть приподнялось, словно она мысленно похвалила себя за то, что не ошиблась в догадках. Когда он сделал шаг вперед, она и не подумала отступить.
— У меня есть все необходимое для того, чтобы вам и вашим людям было здесь удобно. Но чтобы передать все это, мне придется войти. Даете ли вы слово, что не обидите меня?
— И ты поверишь слову викинга?
Подбородок леди Кимбры поднялся еще чуточку выше, на щеках проступил нежный румянец. Она сильно прикусила нижнюю губу. Вулф испытал абсурдное желание пожалеть прикушенное место, погладив языком.
— Я поверю слову человека, которому небезразлично благополучие его людей.
Подобный подход не на шутку удивил Вулфа. Что это? Из ряда вон выходящая проницательность? Откуда было знать этой женщине, что он без колебаний отдаст жизнь за любого из тех, что принесли ему клятву верности?
— Даю слово, — сказал он, глядя на леди Кимбру настороженно, как на нечто чреватое всяческими сюрпризами.
Комендант запротестовал, но она отмела протест движением руки. Очевидно, леди Кимбра занимала здесь особое положение, потому что никто не посмел открыто воспротивиться. Вулф подумал: что ж, это только к лучшему, не придется никого убивать. Всегда лучше оставить свидетелей, чтобы они могли потом наплести с три короба.
Никто не задержал леди Кимбру, но никто и не потрудился отпереть для нее тяжелый замок темницы. Она сделала это сама. И было мучением смотреть, как нежные, холеные руки борются с такой махиной. Однако она упрямо возилась с замком и в конце концов со скрипом отворила одну из створок двери.
— Пусть смажут петли, — сказала она сэру Дорварду через плечо. — И те, что на воротах ограды.
Это было упомянуто походя, небрежным тоном, как говорят о вещах повседневных, однако замечание разрядило напряжение. Создалось впечатление, что у леди Кимбры пошло в привычку отвлекать мужчин от опасных мыслей и потому эти замечания удаются ей без труда.
Когда Вулф оглянулся, его люди все как один были на ногах и не сводили взгляда с гостьи. Он счел нужным послать молчаливое предостережение, чтобы они не делали глупостей, и оно было правильно понято. Но он не мог винить их за этот пристальный осмотр.
Кимбра бросила только один общий взгляд и потом уже не обращала внимания ни на кого, кроме предводителя. До сих пор она знала только одного столь мощно сложенного мужчину — своего брата.
Как это ни было странно, викинг относился к своему положению на редкость благодушно. Хоук на его месте рвал бы и метал, тряс решетку окошек, бил кулаками в стены в надежде их сломать. Этот же казался воплощенным спокойствием и благоразумием. От его тела исходили жар и запах каких-то горьких трав, может быть, бурьяна, на охапке которого он недавно спал. На миг Кимбра ощутила смятение и была вынуждена напомнить себе, что это скорее всего враг.
— Есть ли среди вас раненые?
— Нет.
— Это хорошо.
Леди Кимбра повернулась и сделала знак старухе, что держалась на безопасном расстоянии от распахнутой двери (морщины ее лица были сложены в выражение откровенного испуга). Женщина неохотно приблизилась. Подавая хозяйке стопку одеял, она вытянула руки так далеко, как могла, лишь бы не делать лишнего шага. Леди Кимбра повернулась и заметила, что пленники связаны.
— Это не годится, — мягко произнесла она.
Вулф не шевельнулся: ему было любопытно, что она предпримет по этому поводу. После короткого замешательства она положила одеяла, достала из ножен у пояса кинжал и выжидательно посмотрела на Вулфа. Тот без слов вытянул вперед руки. Трудно сказать, что было виной — плохо наточенный кинжал или скудные силы леди Кимбры, но веревки ей пришлось резать несколько минут. Наконец они распались.
Теперь они стояли совсем близко друг от друга, и он был свободен, он мог перехватить кинжал без всякого труда. Леди Кимбра подняла взгляд. А нем читалось, что она отлично это понимает. Она не стала шарахаться в сторону, давая понять, что доверяет ему. Вулф отступил, растирая запястья. Она молча подала ему одеяло. Вопреки ожиданиям этим не ограничилось. Вместо того чтобы предоставить ему самому разбираться с остальными, она раздала одеяла, предварительно рассекая путы каждого из викингов. Это был намеренный акт доброй воли. Женщина как будто подтверждала присутствие каждого из них, признавала каждого как отдельную личность, и это не прошло незамеченным.
Между тем старуха ушла и возвратилась с корзиной и большим кувшином. Все это она передала хозяйке, не переступая порога темницы. Леди Кимбра поставила съестное перед Вулфом и выпрямилась, скрестив на груди руки. Он догадался, что она не хочет выдавать их дрожь.
— Завтра утром я приду снова, — сказала женщина и, когда он кивнул, вышла за порог.
Стража бросилась затворять двери. С громким металлическим лязгом упал тяжелый засов, проскрежетал ключ. Эти звуки слабым эхом отразились от стен темницы.
— Сэр Дорвард, мне не по душе, что с этими людьми обошлись жестоко. Я очень огорчена. Вам ясно?
— Вполне, миледи, — неохотно произнес комендант, бессильно сжимая кулаки.
Вулф едва заметно усмехнулся, подумав: дурак — а соображает. Сэр Надутый Индюк даже не стал задерживаться, а взлетел по лестнице сразу за леди Кимброй. На скудно освещенной нижней площадке перед темницей осталась только пара угрюмых часовых.
Некоторое время в камере царило молчание, потом Вулф кивнул в сторону принесенной провизии:
— Почему бы не подкрепиться?
В корзине был хлеб свежайшей выпечки, еще теплый, пара жареных кур, несколько кругов сыра и горка яблок. Ко всеобщему удивлению, в кувшине оказалась не вода, а пенный эль.
— Пир горой! — воскликнул Магнус, самый молодой из викингов. Оторвав от курицы ножку, он с довольным вздохом уселся к стене и добавил: — Что за красотка!
— Не просто красотка, а божество во плоти, — уточнил одноглазый Олаф, без труда ломая пополам круг сыра.
Плотину прорвало, каждый желал высказаться.
— Какие глаза!
— А волосы!
— А губы!
— А фигура!
Вулф молчал. Заметив это, затихли и остальные. Он помолчал еще немного, задумчиво пережевывая хлеб.
— Будем действовать, как договорились.
Возражений не последовало, но люди обменялись быстрыми взглядами, которые трудно было не понять: леди Кимбра, такая прекрасная и великодушная, возможно, и не заслуживала уготованной ей участи. Однако было ясно, что викинги поступят так, как желает их предводитель.
А чего, собственно, он желает, спросил себя Вулф. Он явился в форт Холихуд, пылая жаждой мести, свято веря, что прав. А теперь? Так ли он уверен, что месть будет заслуженной? Леди Кимбра оказалась совсем не такой, какой он ее себе представлял. Она озадачила его, сбила с толку, лишила уверенности в своей правоте, чего не случалось уже давно.
Нельзя сказать, чтобы Вулф был в восторге от неожиданного поворота событий. К тому же он дал слово, что не обидит леди Кимбру. Правда, под словом «обидеть» викинги понимали нечто совсем иное.
Белые крепкие зубы впились и мягкую, теплую, душистую плоть хлебной краюхи. В этом было что-то волчье, как и в улыбке, что мимолетно блеснула в полумраке темницы.
Форт Холихуд объят сном. Ни звука, ни движения вокруг, только крыса подбирается к дорожке из зерен, высыпавшихся из мешка, что пронесли тут днем. За ней следит кошка… изготавливается… делает прыжок…
Ночная тишь так безмятежна, что часовые, стоящие на посту, клюют носом. Просторная казарма заполнена разноголосым храпом гарнизона. На самом верху башни, комкая во сне надушенную подушку, тяжело вздыхает молодая женщина.
…Кошка неторопливо поедает добычу. Внезапно ее шерсть встает дыбом, она поднимает голову. В темноте ночи ее глаза горят зеленым светом. Что-то движется в ночи…
Резной нос судна рассекает кисею тумана, словно нож. Человек у перил следит, как форт скользит мимо. Его глаза холодны, как плавучий лед на севере. Судьба форта предрешена, и он бесстрастно оценивает его взглядом.
Когда зловещие контуры судна тают во мраке, кошка возвращается к своему позднему ужину. Молодая женщина стонет во сне и шепчет что-то жалобное, но не просыпается.
Первыми их увидели женщины, когда на другое утро спустились к ручью полоскать белье. Они весело болтали о мужьях и детях, пока одна случайно не подняла глаз и не заметила облако пыли. Она медленно поднялась, глядя вдаль из-под козырька ладони. Рубашка мужа, которую она полоскала, выпала из ослабевших пальцев. Женщина зажала рот рукой, чтобы заглушить крик, но он все же прорвался, невнятный и оттого еще более пугающий. Стук вальков разом прекратился.
Подруги посмотрели на нее, потом последовали за ее застывшим взглядом. Больше никто из женщин не издал ни звука, а те, что принесли с собой младенцев, взяли их на руки. Они стояли в полной тишине, нарушаемой лишь нарастающим стуком копыт, поскрипыванием седел и бряцанием сабель.
Сэр Дорвард приближался медленно и с достоинством, наслаждаясь каждым шагом лошади, каждым ошеломленным взглядом, каждым моментом происходящего. Он так надулся спесью, что сидел в седле колом. Патрульный отряд, растянувшись в две цепи, следовал за ним верхами, а посредине пешком шли пленные.
Их было шестеро — совсем немного против двадцати конвойных. Их лица были угрюмы и замкнуты, а души, конечно же, до крайности ожесточены. Руки каждого были связаны и прикручены к общей веревке. Эти люди выглядели пугающе. Они были очень рослые, под два метра. Их тела были мускулисты, от края схваченных поясом кожаных рубах вниз тянулись могучие, как стволы деревьев, ноги. Лица пленных заросли густой бородой, и лишь тот, что шел первым — должно быть, предводитель, был чисто выбрит. Что давало возможность видеть его жесткие, сухощавые черты. Черные как смоль волосы падали на широченные плечи, но открывали лоб и глаза, пронзительные и ясные. Когда его взгляд пил мимолетно скользнул по женщинам, они невольно сгрудились ближе.
Патрульный отряд почти миновал кучку женщин, когда те наконец опомнились и робко приветствовали верховых. Затем, подхватив белье, потянулись следом, не желаю упустить ни единой подробности.
Часовой у ворот поднял тревогу. Отовсюду сбежались солдаты, головы высунулись даже поверх бревен ограды. Толпа поспешно разделилась при приближении отряда. По мере того как весть разносилась по форту, все бросали дела и бежали посмотреть на невиданное зрелище.
Викинги! Эти воплощения ночного кошмара входят пленными в ворота Холихуда! И кто же их пленил? Комендант сэр Дорвард, которого самый последний солдат в грош не ставил. На это стоило посмотреть, это стоило запомнить, чтобы потом, долгими зимними вечерами, обсуждать у камелька. Об этом не зазорно было рассказать и детям.
Хор одобрительных возгласов, вначале нестройный, нарастал и крепнул, пока не превратился в радостный рев. Он достиг внутренней башни форта, ее окон, откуда тянуло запахом душистых трав и цветов. Молодая женщина прислушалась.
— Что там стряслось, Мириам?
Старая нянька перестала вязать сухие травы в пучки и приложила ладонь к уху.
— Уж не знаю. Похоже, что-то стряслось, миледи. Хотите, я спущусь вниз, узнаю?
— Сделай одолжение. — Узкие белые руки уложили под небольшой пресс последний розовый бутон. — Самой мне некогда, нужно закончить с розовым маслом уже сегодня.
Нянька кивнула и вышла.
Вулф Хаконсон обвел взглядом темное помещение, пожал плечами и уселся прямо на каменный пол, спиной к стене. Остальные с усмешкой переглянулись и последовали его примеру.
— Хвала Одину, получилось! — буркнул одноглазый Олаф. — Я должен тебе десять шкур, командир.
— Само собой, — сказал Вулф.
Его настроение улучшалось буквально с каждой минутой. Однако это приходилось скрывать, поскольку темница прекрасно просматривалась через забранные решеткой окошки в двойной двери. Размеры помещения наводили на мысль, что обычно оно служило хранилищем — возможно, для зерна. Если так, то очень скоро, после окончания жатвы, здесь снова предстояло громоздиться свежеобмолоченной ржи или овсу. Но пока этот амбар стал для викингов камерой общего заключения.
Шайка морских разбойников была захвачена врасплох на берегу. Их судно село на мель. Сэр Дорвард не задумывался над тем, почему викинги оказались безоружны и без сопротивления сдались в плен.
Вспомнив этого надутого индюка, Вулф едва удержался от смеха. Поистине сам Один присмотрел за тем, чтобы комендантом Холихуда был назначен болван. Не часто случалось встретить подобное ничтожество, замешенное на самомнении. При желании викинги могли перебить англичан минуты за три, если не меньше, ведь они проделывали такое достаточно часто. Но на этот раз нужно было пробраться в сам форт Холихуд — хорошо укрепленный, с многочисленным гарнизоном. Вулф ценил своих людей и не желал рисковать ими без крайней необходимости, а потому избрал способ, который должен был принести викингам победу, а англичанам не только поражение, но и позор. Как раз об этом он и думал сейчас, в свойственной ему мрачно-насмешливой манере.
Шум за дверью нарушил ход его мыслей. Оказывается, пожаловал сам сэр Надутый Индюк со своими… поразмыслив, Вулф назвал их прихлебателями. Глаза его сузились, стараясь дальше проникнуть взглядом за решетку, в освещаемый факелами полумрак. Комендант с ходу принялся насмехаться над пленниками:
— О непобедимые викинги! О двуногие чудовища, явившиеся к нам в страны вечных снегов!
Сэр Дорвард зашелся пронзительным смехом, больше подходящим для барышни, страдающей нервным расстройством. Остальные принужденно вторили ему.
— Я отродясь не видывал таких жалких трусов! — распинался он, раскрасневшись от удовлетворенного тщеславия. — Позволили скрутить себе руки, как старой бабе! Вам бы юбки носить! А может, вы их носили там, в своих ледяных норах? Откуда нам знать, может, у ваших женщин тоже растут бороды!
На этот раз сопровождающие засмеялись вполне искренне — шутка вышла удачная. Комендант упер руки в бока, выпятил грудь и принялся расхаживать перед дверями, ни дать ни взять индюк.
— Кровь Господня, ну и народец! Шеи прямо бычьи, а задору ни на грош! Или, может… — он помедлил, смакуя то, что собрался сказать, — может, вам не терпится убраться на небеса, в эту нашу Валгаллу? Говорят, храбрые воины пируют там наравне с богами. Где уж вам понять, что даже ваши презренные боги не сядут за один стол с таким жалким сбродом!
Краем глаза Вулф уловил движение и едва слышно произнес: «Нет!» Рядом замерли.
— Вы сгниете здесь, — продолжал сэр Дорвард. — Еще будете умолять меня о глотке тухлой воды и ломте плесневелого хлеба. Будете грызть друг другу глотки из-за каждой пойманной крысы. Я мог бы отдать приказ застрелить вас, но это будет слишком милосердная кара. Я уморю вас голодом и жаждой, как того, без сомнения, желал бы лорд Хоук. Умирая, вы будете проклинать матерей за то, что они дали вам жизнь.
Когда и это не вызвало никакой реакции со стороны пленников, румянец на щеках коменданта стал близок к апоплексическому. Он подскочил к дверям и вцепился в решетку одного из окошек, бешено вращая глазами и брызгая слюной.
— Что ж, раз вы так покорны, почему бы вам не позабавить моих людей? Почему бы не передраться между собой нам на потеху? Победитель получит миску похлебки и проживет дольше других.
Взгляд сэра Дорварда заметался от одного пленника к другому и в конце концов остановился на Вулфе. Даже в столь непринужденной позе тот излучал угрозу, хотя вопреки всем оскорблениям и хранил молчание.
— Ты! — рявкнул комендант. — Начнем с того, что…
Дальнейшее осталось невысказанным. Сквозь оконца можно было видеть, что наверху лестницы, ведущей вниз в хранилище, распахнулась дверь. В залитом солнцем проеме стояла женская фигура. Не отдавая себе отчета, Вулф вскочил на ноги и сделал шаг вперед. Можно многое сказать о человеке по его силуэту. В данном случае контуры говорили, что нежданная гостья высока и стройна. Когда она заговорила, голос удивительно подошел к силуэту: низкий, звучный, полный мягкости — голос, равно пригодный для того, чтобы обольщать мужчину и баюкать ребенка. Он касался слуха ласково, как солнечный луч касается щеки, и порождал невольную дрожь удовольствия.
— Что происходит, сэр Дорвард? Почему эти люди под замком?
Комендант отдернул руки от решетки, словно обжегся, и повернулся, держа их по швам. Лихорадочный румянец на его щеках сменился бледностью.
— Миледи, это викинги! — объяснил он поспешно. — Их судно село на мель примерно в миле от форта, что позволило патрульному отряду взять их в плен.
— И что же, стычка вышла кровопролитной?
— О нет, миледи, совсем наоборот! Эти люди сдались без боя.
— В таком случае, почему их посадили под замок?
Сэр Дорвард перевел дух, стараясь сохранить самообладание. Вулф невольно пожалел этого недалекого человека.
— Но ведь… ведь это викинги, миледи!
— И что же? Мы рады гостям из северных стран, особенно если это купцы. Возможно, они хотят завязать с нами торговлю.
— Торговлю! — Сэр Дорвард возвел глаза к небесам. — Да вы только взгляните на них!
Вулфу показалось, что в глазах коменданта мелькнуло нечто похожее на подозрение, и он придвинулся ближе, надеясь отвлечь его. Но тут леди Кимбра начала спускаться по лестнице, и присутствующие ненадолго забыли обо всем остальном. Вулф расслышал за спиной дружный приглушенный возглас, но не обернулся. Он пожирал молодую женщину глазами. Он был наслышан о сестре лорда Хоука, но слухи были столь противоречивы, что он не придавал им значения. Говорили, например, что прекраснее ее нет женщины. Из-за ее несравненной красоты родной брат отослал леди Кимбру в глухую провинцию из страха, что христианский мир погрязнет в войнах за обладание ею.
Зная, как сильно преувеличены любые слухи о женской красоте, Вулф решил, что леди Кимбра в лучшем случае очень хорошенькая, но оказавшись с ней лицом к лицу, подумал, что на этот раз молва не ошиблась — эта женщина была прекрасна.
Она стояла в полосе света, укрытая, как плащом, пологом роскошных каштановых волос, в которые солнце вплетало золотые нити. Глаза ее в этом царственном обрамлении были не карими, а бездонно-синими, как морская даль в ясный день. Oвал ее лица был безупречен, ресницы густы, нос изящен, а губы полны, трепетны и словно созданы для поцелуев. Столь же совершенны были линии ее фигуры. Здесь было все: и гордый разворот плеч, и высокая грудь, и невозможно тонкая талия, и округлые бедра — все то, что так пленяет мужчину. Она напоминала видение, мечту, сладкий сон, потому что женщина из плоти и крови не может не иметь хоть какого-нибудь изъяна, пусть мельчайшего. У леди Кимбры не было ни единого. Невозможно было представить ее обувь грязной, волосы пыльными, а кожу опаленной солнцем. Создание столь эфемерное не может испытывать жажду или голод, произносить грубые слова, страдать от жары. И уж тем более оно не способно испытывать земные страсти. Оно попросту не от мира сего.
Ее бы вывалять в грязи!
Эта мысль сформировалась сама собой, явилась незваной и показалась на редкость удачной. В сознании прошла целая череда картин, одна соблазнительнее другой, и каждая сводились к одному — столкнуть леди Кимбру с ее высокого пьедестала.
«Спокойствие, — мрачно напомнил себе Вулф, — торопиться некуда, судьба этой женщины ясна». Она сама предрешила ее, отвергнув брак, который принес бы мир и процветание тысячам людей — отвергла в манере, оскорбительной для гордости викинга, и тем самым подписала себе приговор. Ему предстояло овладеть этой надменной, тщеславной женщиной, растоптать это воплощенное себялюбие, сломить ее волю, уничтожить ее достоинство и сделать рабой страстей, которые пробуждал самый ее вид. Он жаждал мести и желал насладиться ею сполна.
Кимбра ощутила взгляд мрачных серых глаз еще до того, кик поймала его. Он был откровенно оценивающим, но вместо того, чтобы оскорбиться, она была странным образом польщена, что, конечно же, не делало ей чести. Прежде она никогда не испытывала столь низменных эмоций, теперь же подумала о том, что при других обстоятельствах позволила бы себе поразмыслить о них и о человеке, их пробудившем. В нем было что-то пугающе-притягательное.
Чисто инстинктивно Кимбра прибегла к испытанному средству, а именно оттеснила все эмоции и сосредоточилась на главном. Она в совершенстве умела воздвигать стену между собой и бурным, грубым, полным насилия миром. Вот и теперь она обратилась к сэру Дорварду мягко, но с железной решимостью в голосе:
— Милорд, вы ответственны за безопасность форта, а я ответственна за благополучие его обитателей, всех без исключения. Пусть этим людям немедленно предоставят воду, еду, одеяла и, если нужно, лекарства.
— Но, миледи, — вскричал комендант, — это невозможно! Это варвары, грубые животные! От них надо держаться подальше! Никто не захочет с ними валандаться!
Наступила тишина. Она длилась несколько долгих минут. Вулф обдумывал слова леди Кимбры, задаваясь вопросом, что творится с его слухом. Ему, конечно, почудилось. С чего бы этой гордячке беспокоиться о чьем бы то ни было благополучии, не говоря уже о нем и его людях? Если она отказалась от брака с ним в ущерб общему миру, то какое ей дело до того, что все они сгниют в подземелье? Ей бы больше пристало насмехаться над ними вместе с Надутым Индюком.
Кстати, почему Индюк не прикажет ей замолчать и убираться в свою комнату?
— А в ваших словах, есть доля правды, сэр Дорвард, — вдруг сказала леди Кимбра. — Почему кто-то другой должен валандаться с ними, если эта мысль пришла в голову мне?
Что-то в ее ровном мягком голосе сказало Вулфу, что она в конечном счете вовсе не бесчувственна. Это было интересное открытие.
Леди Кимбра вплотную приблизилась к окошку и посмотрела ему в лицо. Вскинула подбородок и произнесла низким звучным голосом на безупречном норвежском:
— Кто из вас предводитель?
— Допустим, я, — сказал Вулф, отчего-то отметив, что его бас неплохо гармонирует с контральто леди Кимбры.
Тонкое крыло ее брови чуть приподнялось, словно она мысленно похвалила себя за то, что не ошиблась в догадках. Когда он сделал шаг вперед, она и не подумала отступить.
— У меня есть все необходимое для того, чтобы вам и вашим людям было здесь удобно. Но чтобы передать все это, мне придется войти. Даете ли вы слово, что не обидите меня?
— И ты поверишь слову викинга?
Подбородок леди Кимбры поднялся еще чуточку выше, на щеках проступил нежный румянец. Она сильно прикусила нижнюю губу. Вулф испытал абсурдное желание пожалеть прикушенное место, погладив языком.
— Я поверю слову человека, которому небезразлично благополучие его людей.
Подобный подход не на шутку удивил Вулфа. Что это? Из ряда вон выходящая проницательность? Откуда было знать этой женщине, что он без колебаний отдаст жизнь за любого из тех, что принесли ему клятву верности?
— Даю слово, — сказал он, глядя на леди Кимбру настороженно, как на нечто чреватое всяческими сюрпризами.
Комендант запротестовал, но она отмела протест движением руки. Очевидно, леди Кимбра занимала здесь особое положение, потому что никто не посмел открыто воспротивиться. Вулф подумал: что ж, это только к лучшему, не придется никого убивать. Всегда лучше оставить свидетелей, чтобы они могли потом наплести с три короба.
Никто не задержал леди Кимбру, но никто и не потрудился отпереть для нее тяжелый замок темницы. Она сделала это сама. И было мучением смотреть, как нежные, холеные руки борются с такой махиной. Однако она упрямо возилась с замком и в конце концов со скрипом отворила одну из створок двери.
— Пусть смажут петли, — сказала она сэру Дорварду через плечо. — И те, что на воротах ограды.
Это было упомянуто походя, небрежным тоном, как говорят о вещах повседневных, однако замечание разрядило напряжение. Создалось впечатление, что у леди Кимбры пошло в привычку отвлекать мужчин от опасных мыслей и потому эти замечания удаются ей без труда.
Когда Вулф оглянулся, его люди все как один были на ногах и не сводили взгляда с гостьи. Он счел нужным послать молчаливое предостережение, чтобы они не делали глупостей, и оно было правильно понято. Но он не мог винить их за этот пристальный осмотр.
Кимбра бросила только один общий взгляд и потом уже не обращала внимания ни на кого, кроме предводителя. До сих пор она знала только одного столь мощно сложенного мужчину — своего брата.
Как это ни было странно, викинг относился к своему положению на редкость благодушно. Хоук на его месте рвал бы и метал, тряс решетку окошек, бил кулаками в стены в надежде их сломать. Этот же казался воплощенным спокойствием и благоразумием. От его тела исходили жар и запах каких-то горьких трав, может быть, бурьяна, на охапке которого он недавно спал. На миг Кимбра ощутила смятение и была вынуждена напомнить себе, что это скорее всего враг.
— Есть ли среди вас раненые?
— Нет.
— Это хорошо.
Леди Кимбра повернулась и сделала знак старухе, что держалась на безопасном расстоянии от распахнутой двери (морщины ее лица были сложены в выражение откровенного испуга). Женщина неохотно приблизилась. Подавая хозяйке стопку одеял, она вытянула руки так далеко, как могла, лишь бы не делать лишнего шага. Леди Кимбра повернулась и заметила, что пленники связаны.
— Это не годится, — мягко произнесла она.
Вулф не шевельнулся: ему было любопытно, что она предпримет по этому поводу. После короткого замешательства она положила одеяла, достала из ножен у пояса кинжал и выжидательно посмотрела на Вулфа. Тот без слов вытянул вперед руки. Трудно сказать, что было виной — плохо наточенный кинжал или скудные силы леди Кимбры, но веревки ей пришлось резать несколько минут. Наконец они распались.
Теперь они стояли совсем близко друг от друга, и он был свободен, он мог перехватить кинжал без всякого труда. Леди Кимбра подняла взгляд. А нем читалось, что она отлично это понимает. Она не стала шарахаться в сторону, давая понять, что доверяет ему. Вулф отступил, растирая запястья. Она молча подала ему одеяло. Вопреки ожиданиям этим не ограничилось. Вместо того чтобы предоставить ему самому разбираться с остальными, она раздала одеяла, предварительно рассекая путы каждого из викингов. Это был намеренный акт доброй воли. Женщина как будто подтверждала присутствие каждого из них, признавала каждого как отдельную личность, и это не прошло незамеченным.
Между тем старуха ушла и возвратилась с корзиной и большим кувшином. Все это она передала хозяйке, не переступая порога темницы. Леди Кимбра поставила съестное перед Вулфом и выпрямилась, скрестив на груди руки. Он догадался, что она не хочет выдавать их дрожь.
— Завтра утром я приду снова, — сказала женщина и, когда он кивнул, вышла за порог.
Стража бросилась затворять двери. С громким металлическим лязгом упал тяжелый засов, проскрежетал ключ. Эти звуки слабым эхом отразились от стен темницы.
— Сэр Дорвард, мне не по душе, что с этими людьми обошлись жестоко. Я очень огорчена. Вам ясно?
— Вполне, миледи, — неохотно произнес комендант, бессильно сжимая кулаки.
Вулф едва заметно усмехнулся, подумав: дурак — а соображает. Сэр Надутый Индюк даже не стал задерживаться, а взлетел по лестнице сразу за леди Кимброй. На скудно освещенной нижней площадке перед темницей осталась только пара угрюмых часовых.
Некоторое время в камере царило молчание, потом Вулф кивнул в сторону принесенной провизии:
— Почему бы не подкрепиться?
В корзине был хлеб свежайшей выпечки, еще теплый, пара жареных кур, несколько кругов сыра и горка яблок. Ко всеобщему удивлению, в кувшине оказалась не вода, а пенный эль.
— Пир горой! — воскликнул Магнус, самый молодой из викингов. Оторвав от курицы ножку, он с довольным вздохом уселся к стене и добавил: — Что за красотка!
— Не просто красотка, а божество во плоти, — уточнил одноглазый Олаф, без труда ломая пополам круг сыра.
Плотину прорвало, каждый желал высказаться.
— Какие глаза!
— А волосы!
— А губы!
— А фигура!
Вулф молчал. Заметив это, затихли и остальные. Он помолчал еще немного, задумчиво пережевывая хлеб.
— Будем действовать, как договорились.
Возражений не последовало, но люди обменялись быстрыми взглядами, которые трудно было не понять: леди Кимбра, такая прекрасная и великодушная, возможно, и не заслуживала уготованной ей участи. Однако было ясно, что викинги поступят так, как желает их предводитель.
А чего, собственно, он желает, спросил себя Вулф. Он явился в форт Холихуд, пылая жаждой мести, свято веря, что прав. А теперь? Так ли он уверен, что месть будет заслуженной? Леди Кимбра оказалась совсем не такой, какой он ее себе представлял. Она озадачила его, сбила с толку, лишила уверенности в своей правоте, чего не случалось уже давно.
Нельзя сказать, чтобы Вулф был в восторге от неожиданного поворота событий. К тому же он дал слово, что не обидит леди Кимбру. Правда, под словом «обидеть» викинги понимали нечто совсем иное.
Белые крепкие зубы впились и мягкую, теплую, душистую плоть хлебной краюхи. В этом было что-то волчье, как и в улыбке, что мимолетно блеснула в полумраке темницы.
Глава 2
С невольным вздохом удовольствия Кимбра откинулась на широкий бортик кожаной лохани. Вода поплескивала о ее тело, запах трав щекотал ноздри. Единственными звуками в помещении были потрескивание огня и приглушенные движения Мириам. Впервые за много часов Кимбра сумела наконец расслабиться и собраться с мыслями.
Впрочем, мысли ее и теперь были в смятении. Она мало что знала о викингах, этом северном народе, разве только что они бывают двух видов: купцы и морские разбойники — и в каждом случае ошибиться было невозможно, вопреки тому что Кимбра сказала сэру Дорварду у дверей темницы. Пленные мало напоминали тех, кто является с намерением продать кусок ткани или украшения. Однако они не выглядели также ни варварами, ни грубыми животными, как заклеймил их комендант.
Власть в Англии не везде была сильной. Как результат, датчане захватили большие пространства английских земель и точили зубы на большее, поэтому страна остро нуждалась в таких людях, как Хоук, чтобы остановить вторжение. А теперь вот эти викинги… Зачем они явились? Если с черным умыслом, то почему предпочли сдаться без боя.
Кимбра прекрасно знала, что это не ее дело, но постоянно возвращалась мыслями к этой загадке, а с ней и к предводителю викингов — такому громадному, мощно сложенному, с гривой черных как смоль волос и ледяным взглядом серых глаз.
Хотя почему ледяным? Когда его взгляд скользил по ее лицу и телу, он был как расплавленный металл.
Нет, так не годится! Не стоит думать об этом. От этих мыслей бросает то в жар, то в холод, и все тело становится странно тяжелым, словно наливается…
Кимбра случайно глянула вниз, увидела, как напряглись соски, и залилась краской. Внезапно ею овладело такое смущение, что лежать нагой, пусть даже и в воде, стало невыносимо. Она выбралась из лохани, на ходу прикрываясь льняной простыней, но ощутила себя спокойно, только когда хорошенько в нее закуталась.
Последовал ритуал расчесывания волос. Она разместилась перед медной жаровней с тлеющими углями. Когда-то Мириам делала щеткой сто положенных движений, но теперь ее руки так часто болели, что Кимбра взяла эту задачу на себя. Вот и сейчас, когда нянька подошла со щеткой, она ее мягко отобрала.
— Прости, что заставила тебя пройти через все это.
Старуха вздохнула и примостилась на скамеечке у ног девушки, которую вынянчила с пеленок, с тех самых пор, когда ее мать отошла и лучший мир. Мириам обожала свою подопечную.
— Я перепугалась до полусмерти! — Она укоризненно потрясла головой, отчего прядь седых волос выбилась из-под чепца. — Что на тебя нашло? Я терпеть не могу сэра Дорварда. но на сей раз он прав: это варвары и грубые животные! Если б могли, они убили бы тебя без малейшего колебания!
— Ну хорошо, допустим, и я их побаиваюсь, — призналась Кимбра. — И что же? Убить их за одно это? Если так поступать, нас станут бояться. Жестокость порождает жестокость!
— Так устроен мир, — резонно заметила нянька. — И мужчине не по силам изменить его законы, а уж женщине тем более.
Впрочем, мысли ее и теперь были в смятении. Она мало что знала о викингах, этом северном народе, разве только что они бывают двух видов: купцы и морские разбойники — и в каждом случае ошибиться было невозможно, вопреки тому что Кимбра сказала сэру Дорварду у дверей темницы. Пленные мало напоминали тех, кто является с намерением продать кусок ткани или украшения. Однако они не выглядели также ни варварами, ни грубыми животными, как заклеймил их комендант.
Власть в Англии не везде была сильной. Как результат, датчане захватили большие пространства английских земель и точили зубы на большее, поэтому страна остро нуждалась в таких людях, как Хоук, чтобы остановить вторжение. А теперь вот эти викинги… Зачем они явились? Если с черным умыслом, то почему предпочли сдаться без боя.
Кимбра прекрасно знала, что это не ее дело, но постоянно возвращалась мыслями к этой загадке, а с ней и к предводителю викингов — такому громадному, мощно сложенному, с гривой черных как смоль волос и ледяным взглядом серых глаз.
Хотя почему ледяным? Когда его взгляд скользил по ее лицу и телу, он был как расплавленный металл.
Нет, так не годится! Не стоит думать об этом. От этих мыслей бросает то в жар, то в холод, и все тело становится странно тяжелым, словно наливается…
Кимбра случайно глянула вниз, увидела, как напряглись соски, и залилась краской. Внезапно ею овладело такое смущение, что лежать нагой, пусть даже и в воде, стало невыносимо. Она выбралась из лохани, на ходу прикрываясь льняной простыней, но ощутила себя спокойно, только когда хорошенько в нее закуталась.
Последовал ритуал расчесывания волос. Она разместилась перед медной жаровней с тлеющими углями. Когда-то Мириам делала щеткой сто положенных движений, но теперь ее руки так часто болели, что Кимбра взяла эту задачу на себя. Вот и сейчас, когда нянька подошла со щеткой, она ее мягко отобрала.
— Прости, что заставила тебя пройти через все это.
Старуха вздохнула и примостилась на скамеечке у ног девушки, которую вынянчила с пеленок, с тех самых пор, когда ее мать отошла и лучший мир. Мириам обожала свою подопечную.
— Я перепугалась до полусмерти! — Она укоризненно потрясла головой, отчего прядь седых волос выбилась из-под чепца. — Что на тебя нашло? Я терпеть не могу сэра Дорварда. но на сей раз он прав: это варвары и грубые животные! Если б могли, они убили бы тебя без малейшего колебания!
— Ну хорошо, допустим, и я их побаиваюсь, — призналась Кимбра. — И что же? Убить их за одно это? Если так поступать, нас станут бояться. Жестокость порождает жестокость!
— Так устроен мир, — резонно заметила нянька. — И мужчине не по силам изменить его законы, а уж женщине тем более.