Ллойд Джон. Давай вместе

И сейчас моя реакция на ее присутствие в моей постели:
а) Эми спит в моей постели; отлично, значит, я ее все-таки охмурил;
б) Эми спит в моей постели; хорошо - мне бы не хотелось, чтобы она
спала в чьей-нибудь другой;
в) Эми спит в моей постели; здорово, потому что просыпаться без нее
плохо.
Поначалу я сопротивлялся, но потом понял, что перемены не всегда ведут
к худшему. В данном случае - точно не к худшему. Потому что эти перемены не
ограничились только моим отношением к Эми. Как сказали когда-то хиппи, весь
мир изменился. Мои преданные и старые друзья - постеры с голыми красотками,
коллекция расплющенных насекомых "умри, муха!" на моем окне, красные
махровые носки и семейные трусы - сорваны, счищены или выброшены в
стиральную машину. Не обошли перемены стороной и саму постель. Простыни,
наволочки и пододеяльник теперь чистые и выглаженные. В пепельнице всего
четыре окурка вместо сорока. А подарок Мэтта на мой двадцать пятый день
рождения - выпуск "Плейбоя" за март 1971 года - вытащен из-под матраса и
перепрятан в коробку на антресолях.
Но перемены бывают и к худшему. И если речь идет о работе - это так.
Первое желание по возвращении домой, когда меня уволили, - вылепить
копию Поли из шакальего говна, начертить мелом пентаграмму на дорожке в саду
и, читая молитву в обратном порядке, протыкать его внутренние органы
вязальными спицами. Отбросив эту идею из практических соображений (найти
шакалье говно в это время года очень сложно), я придумал кое-что более
подходящее.
Поработал над самолюбием и убедил себя, что раньше я был служащим с
безупречной репутацией, так что смогу без проблем найти внештатную работу.
Правда, бывают моменты, когда мир решает продемонстрировать твою ничтожность
и давит на тебя изо всех сил. Так вот, после того как десять старых знакомых
отказали мне в работе, я решил, что тот самый момент настал. Но я отважно
смотрел судьбе в лицо. Мне оставалось только одно достойное средство добычи
денег - просить милостыню. Список потенциальных благотворителей выглядел
следующим образом:
А. Мой отец. Мой родитель распрощался со мной, Кейт, Билли и мамой
через неделю после моего восьмого дня рождения. Нелюбимые жена и двое детей
вкупе с возможностью сменить Брайтон на Лондон сделали его восприимчивым к
любовным чарам симпатичной Мишель Дав, тогдашней своей секретарши. Несмотря
на мамины предсказания, отец с Мишель и по сей день женаты и счастливы. Они
живут в особняке на Халланд-парк и в свободное от воспитания двоих детей
(Дэйви, четырнадцати лет, и Марты, тринадцати годов от роду) время тратят
деньги, которые компания моего отца заработала на недвижимости в
восьмидесятые, в период бешеного спроса. Мы с отцом встречаемся два раза в
год (на мой день рождения и на Рождество). Вероятность того, что он даст мне
денег, равна нулю. Вероятность того, что он даст мне взаймы, минимальна.
Вероятность того, что он снова предложит мне помочь с трудоустройством в
Сити, - максимальна.
Б. Мой брат. Билли, при своей страстной любви к техническим
изобретениям, работает в Док-ланз, в маркетинговом отделе компьютерной
фирмы. У Билли не выплачена ссуда на дом, и ему надо кормить семью. Он
справляется и вполне счастлив. Но еще ему надо думать о будущем, о детях.
Поэтому мне не стоит заставлять его играть роль отца, как в те времена,
когда мы с Кейт были маленькими.
В. Моя мама. Попросив денег у нее, я встану в один ряд с такими
моральными уродами, как Нерон. Она работает машинисткой в Бристольском
банке, и после выплаты по ссуде и по коммунальным счетам у нее остается
совсем немного. Конечно, она могла бы найти денег, как во времена моего
студенчества, но нужно быть полным дерьмом, чтобы просить у нее.
Г. Моя сестра. Студентка. Все равно что просить совета о здоровом
питании у трупа. Тут ловить нечего.
Д. Мэтт. Дело щекотливое. Потому что денег у него навалом. И он мой
лучший друг. Я сам с легкостью бы одолжил ему денег, если бы они у меня
были. Но он и так со мной щедр. Было бы верхом наглости просить у него
наличные. Должно же у меня быть хоть какое-то самоуважение.
Других вариантов нет. Но в трудный час и выбор трудный. Решив, что
небольшая вероятность лучше, чем вообще никакой, позвонил отцу. Его
секретарша отнеслась ко мне враждебно, но сам он удивительно легко
согласился встретиться. Мы договорились пообедать во вторник.
Встреча прошла хорошо. Относительно хорошо, если уж говорить о встрече
с родственником, который тяжко вздыхает при одном твоем виде. Мы немного
поболтали, рассказали друг другу, что произошло за то время, пока мы не
виделись. Потом я перешел к главной цели нашей встречи - попросил у него
взаймы денег. Он ответил, что мне пора обеспечивать себя самостоятельно.
Тогда я объяснил, что меня уволили с работы, и он предложил порекомендовать
меня в одну брокерскую контору. Я сказал, что хочу заниматься живописью. Он
вздохнул и принялся за салат с омаром. А потом сделал то, чего раньше не
делал никогда: предложил решение, не обязывающее к компромиссу ни одного из
нас. Сказал, что закажет мне картину для нового офиса в Найтсбридже. И я
сделал то, чего никогда не делал раньше: поблагодарил его и сказал, что не
подведу.
Утром в пятницу Вилли Фергюсон, коммерческий директор отца, подкатил к
дому Мэтта. Я во второй раз отменил сеанс с Маккаллен, сказав, что должен
уехать в Бристоль на похороны.
На прошлой неделе, в глубокой депрессии после своего увольнения, я не
мог заставить себя встретиться с ней. И конечно, была еще одна причина - наш
договор с Эми. Мне нужно было привыкнуть к этой мысли, прежде чем я рискну
увидеться с Маккаллен и на автопилоте сообщить ей, что больше не свободен. К
счастью, она спокойно отнеслась к моему отказу встретиться. Я был рад,
потому что, несмотря на мое решение не сближаться с ней, я все-таки хотел
закончить ее портрет.
Вилли было за пятьдесят, он начинал лысеть, и у него было огромное пузо
- явное следствие хорошего обеденного перерыва. Что-то подозрительно
смахивающее на вареную фасолину застряло у него в усах. Я провел его в
мастерскую, где развесил восемь работ для демонстрации своих талантов. Он
мельком взглянул на картины, как будто это было меню в "Макдоналдсе".
- Три тысячи фунтов, - наконец объявил он, - тысяча авансом, остальные
две по предъявлению товара. Прошу вас сделать картину побольше, потому что
мы - большая компания. Нам нравится все большое. Примерно такого же размера,
как эта, - продолжил он, указывая на мой коллаж "игрушек для взрослых
мальчиков", - только не такую странную.
- Вы хотите что-то конкретное? - любезно поинтересовался я.
- Что-нибудь яркое. Чтобы радовало глаз клиента.
- Что-нибудь яркое...
- Желтое.
- Желтое?
- Или оранжевое. Оранжевый тоже подойдет.
- А как насчет цвета лайма? - спросил я, не веря своей удаче, став
первым представителем новой цитрусовой школы профессора Вилли Фергюсона.
Он немного поразмыслил над моим предложением, потом решительно сказал:
- Нет, зеленый не подойдет. Слишком похоже на плесень. Не хочу, чтобы
наши клиенты думали, что на наших стенах развелась сырость. Остановимся на
желтом или оранжевом. Такой цвет сильно не испортишь.
Про себя я подумал, что, как только он уйдет, надо позвонить в магазин
и заказать банку самой яркой желтой краски.
- Кто эта пташка? - спросил Вилли, указывая на портрет Салли.
- Просто натурщица.
Вилли раздумчиво наклонил голову.
- Поразительно, - заключил он. Я тут же раздулся от гордости.
- Вам нравится?
- Еще как! Уже много лет не видал таких крепких титек и круглых бедер.
Вот так. С хорошим (Эми) в жизнь приходит и плохое (необходимость
просить помощи у отца), и ужасное (желторотое безобразие, которым мне
придется украсить стены приемной нового отцовского офиса). Но жаловаться не
на что. На счету у меня снова завелись деньги. Я хотел перемен, я их и
получил.
Получил и расписался.
Смотрю на Эми. Она еще спит. Неплохо бы и мне к ней присоединиться, но
голова занята мыслями, и мне сейчас не уснуть. Есть, конечно, соблазн
залезть под одеяло и устроить ей приятный утренний сюрприз, но мы поздно
вчера легли, так что пусть спит. Я вылезаю из кровати, одеваюсь, иду в
соседнюю кулинарию. Вернувшись, на кухне нарезаю копченого лосося, делаю
бутерброды. Да, это расточительство. Такое же расточительство, как и
вчерашняя покупка - я настоял на том, чтобы мы купили Эми платье. Но именно
безрассудные поступки делают жизнь веселей. Для чего иначе нужны деньги?
Я вхожу в спальню, но постель пуста. В ванной Эми тоже нет. Иду в
коридор, зову ее, но никто не отвечает, и я направляюсь вниз.
Нахожу ее в мастерской. Балкон закрыт, и в комнате влажно, как в
джунглях. Она сидит на полу, сложив ноги по-турецки. На ней белые трусики и
моя черная рубашка с Джимми Хендриксом. Инь и Янь. Но мое внимание привлекло
не то, что на ней надето, а то, что она рассматривает. Незаконченный портрет
Салли Маккаллен. Незаконченный портрет красавицы Салли Маккаллен.
Незаконченный портрет красавицы Салли Маккаллен, грудь и попа которой
вызвали восхищение Вилли Фергюсона.
- Я все могу объяснить, - говорю я. Эми не поворачивается.
- Так вот, значит, какая она, Салли. Салли, твоя модель.
- Нет, правда, - пытаюсь снова вставить я, - это не то, что...
Эми поднимает руку.
- Может быть, я ошибаюсь, - говорит она, по-прежнему глядя на
Маккаллен, - но разве не твои слова, что она - цитирую дословно: "Грязная
шлюха. Не решился бы даже палкой до нее дотронуться. Но ведь для этого и
нужна обнаженная натура, так? Голая натура должна быть не привлекательной, а
интересной. Иначе это была бы просто порнография. Чтобы несчастные
извращенцы могли кончить, глядя на красивую девушку".
Наконец она поворачивается ко мне. При виде выражения ее лица целый
отряд спецназа мог бы от страха в штаны наложить.
- Ты ведь именно так и сказал?
- Да, но...
- Но что, Джек? Но ты наврал? Ты наврал, что она не сногсшибательно
красива? Или что ты не из тех несчастных извращенцев? Что конкретно? Давай,
мне бы хотелось знать. Что, язык проглотил?
Я смотрю в пол. Я не просто его проглотил. Я его разжевал, проглотил и
переварил. Нет, ну а что я могу сказать? Да, я наврал. Да, Салли Маккаллен
потрясающе красива. И да, я наверняка в какой-то степени извращенец.
В конце концов я произношу то единственное, что могу в данной ситуации:
- Прости.
И смотрю на нее, надеясь, что она все-таки простит мне мою тупость.

6

ЭМИ

Меня никогда в жизни так не унижали!
Никогда.
И я очень зла.
Оборачиваюсь на дверь, за которую меня выставили, и выдаю энергичное
движение средними пальцами обеих рук. Только так я могу противостоять
желанию пнуть дверь.
Разгневанно шлепаю по дороге, бормочу все известные мне ругательства, и
свинцовые тучи нависают над моей головой. К тому времени, когда добираюсь до
подземки, небеса разверзлись, залив меня потоками воды.
Эми Кросби обтекает.
Не думала, что с временной работы могут уволить. Была уверена в своей
дипломатической неприкосновенности. И явно ошибалась.
Похоже, в последнее время мне особенно хорошо удается ошибаться.
И мне это не нравится.
Конечно, я не должна была врать Элейн, что умею работать с любым
коммутатором. Надо было сказать ей правду, но, если не соврешь, вообще
никакой работы не получишь. Это первое правило временного трудоустройства:
ставить галочку в окошке "Да" напротив каждого навыка в списке.
Когда позвонила Элейн и сказала, что есть работа на две недели, с
хорошей зарплатой, в офисе крупной юридической фирмы, я сразу согласилась.
Она просмотрела мою анкету.
- Хорошо. Ты раньше работала с цифровой системой Элонексик-950, -
радостно сказала она, - значит, справишься.
- Конечно, - ответила я, не услышав ни единого ее слова, мысленно
подсчитывая свою зарплату и думая о стильных туфельках, которые видела на
прошлой неделе.
Да и вообще, что может быть сложного в секретарской работе? Ее я могу
выполнять даже стоя на голове. Поэтому мысль о моей профессиональной
непригодности не посетила меня ни пока я тащилась через весь Лондон в Сити,
ни когда шагала через огромный и роскошный вестибюль к своему рабочему
месту. Даже когда вписала свой зад в кресло космического дизайна и
представилась Анджеле из отдела кадров, у меня не возникло сомнений в своей
компетентности.
Первые недобрые предчувствия появились, когда меня оставили наедине с
устройством, похожим на пульт управления полетами. Тут я поняла, что наврала
слишком много. Красные, оранжевые и желтые огонечки гневно мигали, а гулкую
тишину приемной нарушал настойчивый звон занятых линий.
- Так, - пробормотала я, глядя на технического монстра и потирая руки.
Но сама уже ощущала первые толчки землетрясения в основании моей
самоуверенности. Через двадцать минут я так и не смогла принять ни одного
звонка и начала впадать в панику. Через час Анджела что-то заподозрила. Она
спустилась с одного из верхних этажей и важно вышла из лифта в своем строгом
полосатом костюме.
- Какие-то проблемы? - спросила она.
- Нет-нет, - улыбнулась я, обнаружив, что надела наушники задом
наперед, - все в порядке.
Она кивнула, явно не удовлетворенная ответом. Я проводила ее взглядом и
решила не сдаваться, чего бы это ни стоило. У меня по физике были отличные
оценки. Уж с такой ерундой как-нибудь справлюсь.
Как бы не так.
На каждой линии сидело по недовольному абоненту, и все ругались в один
голос. К одиннадцати часам пульт накалился добела и готов был взорваться. Я
начала жать на все кнопки без разбора.
- Черт, блин! - кричала я. - Отвалите, вы, идиоты, перестаньте звонить!
Звоните в другое место! Пошли вы все!
Через две минуты двери лифта со звоном открылись, из кабины выскочил
лысеющий мужчина в дорогом костюме. Сначала я подумала, что случился пожар,
так возбужденно он махал руками. Но вскоре стало ясно, что единственный
источник опасности в этом здании - я.
- Да чем вы тут занимаетесь? - заорал он, затормозив напротив меня. - С
какой стати вы позволяете себе ругаться на коммутаторе! Вы хоть понимаете,
какие важные клиенты сидят у нас в зале заседаний? Ваши мерзкие ругательства
слышали по всему зданию! На всех этажах!
Его кустистые брови дрожали, а выпученные глаза грозили вылезти из
орбит.
Я попыталась встать, но у наушников оказались короткие провода, и я
плюхнулась обратно.
- Откуда вы? - протявкал он, в то время как я стягивала с себя
наушники.
- Из Шепардз-Буш, - пропищала я, только теперь заметив кнопку громкой
связи.
Я нажала ее, связь отключилась, и погас зеленый огонек на микрофоне
прямо над моим ртом. Из двери у лестницы, хватаясь за вздымающуюся грудь и
глотая воздух, выскочила Анджела.
- Из какого она агентства? - спросил мужчина.
- "Лучшие кадры", - задыхаясь, выдавила она. - Я им непременно об этом
сообщу.
Мне даже не дали возможности оправдаться. Мужчина взял меня за локоть и
потащил к выходу.
- Эй! - взвизгнула я.
- Вон! - прорычал он, глядя на меня так, словно я им только что ковер
обмочила. - И чтобы я вас тут больше не видел. Да вы хоть понимаете... -
Фразу закончить он не смог. На мгновение мне показалось, что он собирается
дать мне пинок под зад.
Я бросилась к метро, найдя утешение в глубинах подземелья. В метро на
меня обычно снисходит спокойствие. Пересаживаюсь с одного поезда на другой,
не следуя никакому маршруту. Мелькают лица людей в толпе, проносятся мимо
рекламные плакаты - все это действует на меня успокаивающе, и я раздумываю
над достойными словами, которые могла бы сказать.
В конце концов придумываю пять остроумных ответов, которые сразили бы
Анджелу и ее прихвостня наповал. Но какой сейчас от этого толк. После драки
кулаками не машут.
Решаю, что пора сменить декорации, и выхожу на "Грин-парк".
Бессмысленно брожу по гравийным дорожкам, на душе тяжесть. Погода все еще
пасмурная, но дождь прекратился. Закутываюсь в мокрую куртку и сажусь в
свободный шезлонг.
Закрываю глаза и в темноте вижу плавающие звездочки. Я знаю, что мне
придется все рассказать Элейн. Подтягиваю колени к подбородку, обхватываю
их. Почему люди до сих пор не изобрели телепортирующую машину? Вот бы мне
сейчас телепортироваться на какой-нибудь остров у берегов Южной Америки.
Хел уехала на съемки, а Джеку звонить не хочется. После того как я
нашла портрет Салли, между нами повисло какое-то отчуждение. Джек целый час
извинялся, но мне все равно неприятно, что он не сказал правду раньше.
Наверное, думал, что я не смогу смириться с тем, какая симпатичная у него
модель. Что он там себе вообразил? Боялся, что я начну ревновать? Да, может,
я бы и заревновала, но не в этом дело. И теперь я пытаюсь быть спокойной.
Правда, сейчас мне это плохо удается. Чувствую себя настоящей плаксой.
И никто меня не утешит. Я сожгла за собой все мосты - отступать некуда.
На прошлой неделе обзвонила всех своих знакомых, восхваляя Джека и
восторженно сообщая, какая я счастливая. У меня появился парень, вот и
решила нести всему миру добро, передавая положительные вибрации всем, кому
повезло оказаться в моей записной книжке. Так я себе говорила. Но будем
откровенны. Я это сделала не в порыве любви к ближнему. Просто хотела, чтобы
все мне позавидовали.
Мой звонок Сьюзи (лучшей подруге студенческих времен) был настоящим
издевательством. У нее уже давно роман с женатым мужчиной, а я выдала
длинный монолог о том, что наконец-то нашла смысл жизни. После этого Сьюзи
тяжело вздохнула:
- Тебе так повезло.
- Твое счастье в твоих руках. - Я сделала многозначительную паузу. Она
знала, что я сейчас скажу. Эту тему мы обсуждали уже раз сто. - Он от нее
никогда не уйдет. Ты же это понимаешь?
- Да, но я все равно его люблю. - Свою реплику Сьюзи произнесла с
ужасным акцентом бедной девочки из рабочего квартала, как дешевая звезда
мыльной оперы. И мы, как всегда, рассмеялись. - Я правда рада, что у тебя
так хорошо все складывается, - добавила она в конце нашего разговора, - хотя
ужасно тебе завидую. Если бы я встретила такого романтичного парня, была бы
безумно счастлива. Эми, держись за него обеими руками.
Я была довольна собой. Но мне стало неловко, что я приукрасила наши
отношения с Джеком некоторыми подробностями и приписала ему качества,
которых у него, скорее всего, никогда не было и не будет. Сказала Сьюзи,
что, когда Джек появился на моем пороге, в руках он держал охапку алых роз,
а на пикнике мы икру запивали шампанским.
Пикник и так получился замечательным. А от икры меня вообще воротит.
Но я знаю, почему так поступила. Мне хочется, чтобы Джек оказался моим
принцем на белом коне, вот я и преувеличиваю его достоинства, дабы убедить
всех окружающих, а заодно и саму себя, что это и вправду ОН.
Смотрю на деревья, издалека доносятся обрывки мелодии вагончика
мороженщика. Делаю глубокий вдох.
Правда в том, что жизнь моя не мед, да и у Джека характер - не сахар.
Подумав еще немного, решаю усугубить свои мучения и добавляю: у Джека
характер не сахар, поэтому и жизнь моя - не мед.
Наверное, я действительно так думаю, потому что не уверена, суждено ли
мне провести с ним остаток своих дней. Может быть, это нормально в начале
отношений, но все равно страшно. Я так долго ждала нормального парня, что
потеряла ощущение реальности происходящего. Мне казалось, что, как только у
меня наконец появится подходящий мужчина, все сразу встанет на свои места.
Любовь. Замужество. Дети.
Но Джек - не тот парень, о котором я мечтала, он не Идеальный Мужчина.
Наверное, ОН всего лишь плод моего воображения.
А в реальной жизни у меня есть Джек. Да, Джек - настоящий, из плоти и
крови, но не идеал. В его характере есть черты, которые меня раздражают. И
их хватает, можно даже составить список.
1. Он самовлюбленный.
Мысленно вычеркиваю эту строку из списка. Я не совсем права. Ну да, у
Джека есть привычка приподнимать подбородок и поворачиваться к зеркалу то
одной щекой, то другой, как будто он в рекламе пены для бритья снимается.
Дурацкая привычка, но это еще не значит, что он самодовольный болван.
2. Он какой-то нелепый.
3. Инфантильный. Он пердит и думает, что это смешно, а выходя из душа,
покачивает яйцами. А еще дуется, если все идет не так, как ему хочется.
Правда, я тоже не эталон адекватного взрослого поведения.
4. Ноги. Каждый раз, как только я начинаю засыпать, он дергает ногами.
Знаю, что это от нервов, но мне все равно неприятно. Еще хуже, если он при
этом касается моей ноги, - у него неухоженные ступни. Почему мужчины не
подпиливают ногти на ногах?
5. Похоже, он больше предан своим друзьям, чем мне.
6. Он зарабатывает рисованием голых красавиц.
Брр.
Итак, Джек - не идеал. Придется с этим смириться. Но нельзя же винить
его во всех своих несчастьях. Я сама виновата, что у меня такая ужасная
жизнь. И пока я окончательно не замерзла, надо с ней разобраться.
Иду вверх по Оксфорд-стрит, неизбежный момент встречи с Элейн все
ближе. Она не слишком рада мне - сидит суровая за своим столом в кабинете
для "личных" разговоров, куда привела меня на разборки. Говорит, что я ее
подвела и очень разочаровала. Спрашивает, как можно быть такой
легкомысленной, и т. д. и т. п. Я стою, смиренно сложив руки перед собой,
кивая в такт ее комментариям, извиняюсь поминутно и вообще стараюсь
выглядеть как можно более кроткой. В конце концов словесный поток Элейн
иссякает. Она тушит сигарету в горшке с искусственной пальмой, там уже
валяется не меньше десяти окурков, - видно, день у нее тоже не задался.
- Эми, все очень серьезно, - говорит она, втягивая рябые щеки и явно
обдумывая мое наказание. Плотный слой темного тонального крема заканчивается
на подбородке, дальше начинается белая шея. - В сложившихся обстоятельствах
я не могу устроить тебя на другое место.
Первые ноты скорби зазвучали в моей голове, как только я подняла взгляд
и посмотрела ей в глаза, но теперь похоронный марш грянул в полную силу.
Элейн и понятия не имеет, что ее последние слова внесли окончательную
ясность в мою жизнь. Она продолжает что-то говорить, но я не слышу.
Все вдруг встало на свои места. Ключевое слово: устроить. Элейн не
может меня никуда устроить.
Я поражена, что лишь теперь поняла, во что превратилась моя жизнь.
Только познакомившись с Элейн, я начала к ней подлизываться. Но, несмотря на
все свои улыбки и старательность, я знала, что буду использовать ее.
Временная работа была лишь привалом на пару недель - я хотела разобраться в
своей жизни, а потом исчезнуть и бросить Элейн. Но спустя недели, месяцы, а
теперь уже и годы Элейн все еще была моим работодателем. Я с легкостью
позволила ей распоряжаться моим рабочим временем, мне стало лень думать
самой. Когда это произошло? В какой момент я решила положиться во всем на
нее?
Делая вид, что независима, что выше всего этого и сама устраиваю свою
жизнь, я пренебрежительно относилась к работе, к людям, с которыми мне
приходилось встречаться, к той же Элейн. Но на деле больше всего, как
оказалось, я презирала саму себя.
И это пора прекратить. Стою здесь, как провинившаяся первоклассница, и
понимаю, что Хел была права. Я плыву по течению, я использую Джека, чтобы
чувствовать себя любимой. Жизненная позиция?
Хилая.
Но больше я с этим мириться не стану. Хватит. Может, мне и не дано
справиться с коммутатором, но я способна на большее. Пора учиться
независимости.
Эми Кросби, бери жизнь в свои руки.
Успокоив Элейн, выхожу из здания, покупаю себе шоколадный батончик,
журнал, сажусь на автобус и еду домой. По дороге развлекаюсь тестом
"Насколько хорошо ты знаешь своего парня" и не знаю точного ответа на
большинство вопросов. Выбираю наугад. Подсчитываю баллы. Результат: "Ты пока
не доверяешь ему. Проводи с ним больше времени, постарайся узнать, что он
действительно любит. Если в основе ваших отношений будут искренность и
честность, вы будете отличной парой".
Все эти тесты, конечно, полная чушь, но настроение уже не такое
радужное. Придя домой, раздеваюсь, принимаю душ и звоню Джеку.
- А ты сегодня рано вернулась, - говорит он, зевая. - Подожди минутку.
- Трубку прикрывают рукой, я слышу какое-то шуршание. Через пару секунд он
снова на связи. - А ты почему не на работе?
- С работой не вышло. Но есть и хорошая новость - я туда больше не
вернусь. А у тебя на сегодня какие планы?
Ты звонишь своему парню, когда он этого не ждет. Судя по его голосу, он
не слишком рад тебя слышать. Тогда ты:
а) решаешь, что он чем-то занят и поэтому рассеян;
б) спрашиваешь его, в чем дело;
в) подозреваешь, что он сейчас с другой.
- Так, хотел немного поработать. Может, скоро загляну к тебе, если ты
будешь дома.
Вариант в) я даже не рассматриваю, с самого начала уверена в а).
Правда-правда.
Никогда не думала, что быть чьей-то девушкой так сложно. Сколько же на
это уходит времени! У меня теперь постоянно готовность номер один - на
всякий случай. На всякий случай - вдруг мы сегодня встретимся с Джеком - я
почти ежедневно брею подмышки, ноги и, как следствие, - страдаю от щетины;
подравниваю над унитазом волосы на лобке, и это ужасно, потому что они ни в
какую потом не смываются; без конца стираю свой единственный нарядный
пододеяльник, вместо того чтобы сменить его на страшненький в цветочек;