Страница:
— Ах, ну конечно! Хорошо, что меня осенило. Честность зависит от времени. Ты будешь говорить мне правду, только когда посчитаешь, что время пришло. Так, что ли?
— Перестань, Джек. Я уже давно о нем забыла. Поэтому и не сказала тебе.
— Дай-ка я вспомню… Да, вы просто хорошие друзья. Так?
— Да, — сердито кидает она, — и сколько раз я должна тебе это повторять? Он хороший и близкий друг.
— И ты с ним не спала?
Она раздраженно вздыхает, как будто я ляпнул какую-нибудь глупость, и, пытаясь прижаться ко мне, отвечает:
— Нет.
Просто здорово. Теперь она не только скрывает от меня свои грешки, а еще и врет прямо в лицо. Я отталкиваю ее.
— Тогда почему, когда я искал тебя на вечеринке и спросил его, не видел ли он тебя, он сострил, что видел тебя во всей красе? Это у него что, шутка юмора такая? Или я его неправильно понял? Или, может быть, вы вместе в детстве голышом купались и все было невинно?
На этот раз в воздухе повисла пауза. Длинная.
— Ладно, — произносит она наконец, — я с ним спала.
— Сколько раз?
— Не все ли равно? Это было сто лет назад. — Голос у нее дрожит.
— Поверь мне, разница есть.
— Не знаю, раз шесть. Я спала с ним раз шесть, когда мы учились в колледже. Доволен? Или тебе подробности нужны? Как и когда? Это ты хочешь знать?
— Нет, — тихо отвечаю я. Радости от того, что заставил ее признаться, я не ощущаю. Я раздавлен тем, что она мне лгала. Мне тошно. — Я хочу знать, почему ты мне о нем не сказала. — Это все, что я могу выдавить.
— Я уже тебе говорила. Потому что я о нем не думала. На что он мне?
— Тогда почему ты идешь с ним ужинать в ресторан?
— Мне он не нравится, если ты к этому клонишь. Разонравился много лет назад, еще когда я закончила колледж. — Чувствую ее ладонь на своей руке. Я не отвечаю, и ее голос становится настойчивым: — Я иду с ним ужинать, потому что мы хорошие друзья. И все, ничего больше.
Я отдергиваю руку.
— Да? А почему он тебе разонравился? Потому что он уродлив, беден, потому что он не наследник одного из самых богатых людей в стране? Да уж, действительно, как такой парень вообще может кому-нибудь понравиться? Понимаю! Мне тут волноваться абсолютно не о чем! Конечно, тебе и в голову не придет с ним спать. На такого разве только придурошная какая запасть может.
— Ну зачем ты так?
— Потому что ты мне солгала.
— Да, я виновата. Извини.
Ее пальцы снова на моей руке. Рука дрожит, и я не могу ее оттолкнуть.
— Зачем ты это сделала? И не надо мне говорить, будто ты забыла или подумала, что это неважно, или еще какую-нибудь чушь.
Мой голос режет как сталь, потому что сердце мое похолодело, потому что я знаю: с этого все начинается. Все отношения начинают рушиться с этого — с недоверия и непонимания. И я не хочу, чтобы такое произошло и с нами. Чувствую, что слезы подступают к горлу. Я не хочу терять Эми. Из-за Тристана. Или вообще из-за кого-нибудь. Я этого не хочу. Но в то же время я не хочу себя обманывать. Я не могу просто проглотить такую ложь. Или все, или ничего.
— Просто скажи мне честно — зачем? Слышу, как ее тяжелые вздохи перемежаются сдавленными всхлипами.
— Я тебе не говорила про него, потому что все мои объяснения — правда. Между нами ничего нет.
— Тогда почему он пытался меня завести? Если он не ревновал тебя, то с чего начал ко мне цепляться?
— Ты же его видел. Он нанюхался до чертиков и сам не знал, что несет. И вообще, он обычно не такой.
Несколько минут стоит тишина, потом я говорю:
— Я не хочу, чтобы ты с ним встречалась. Не хочу, чтобы ты ужинала с ним в пятницу. — Она не отвечает, поэтому я ставлю ей ультиматум: — Если ты пойдешь с ним в пятницу, я не думаю, что смогу продолжать наши отношения.
Вот так, думаю я. Как тебе такое? Но ее реакция совсем не та, что я ожидал. Она не говорит: «Ладно, Джек. Ты прав, а я нет. Я не буду встречаться с Тристаном в пятницу. Обещаю больше никогда с ним не встречаться». Вместо этого она в ответ выдвигает ультиматум мне:
— Если ты запрещаешь мне встречаться с друзьями, тогда я не хочу продолжать наши отношения.
— То есть ты готова бросить меня, потому что я не хочу, чтобы ты виделась с ним? — вырывается у меня изумленно.
— Нет, это ты готов меня бросить, потому что я собираюсь встретиться с ним.
Туше.
Мы лежим в полной тишине. Эми ждет от меня ответа, я пытаюсь решить, что сказать. Задачка непростая. Ситуация двойственная. Я могу сказать «да» и бросить ее. Или могу сказать «нет» и остаться с Эми. Выбор либо в пользу рассудка, либо в пользу сердца. Холодный ум диктует мне: «Брось ее. Встань и уйди. Она ставит Тристана выше тебя. Она уже сделала свой выбор, так что ты здесь лишний. Не выставляй себя дураком». Но сердце подсказывает: «Верь ей. Просто поверь ей. Если ты ей не доверяешь, то все остальное теряет смысл».
Вот так: или бросить, или поверить.
Выбор за мной.
И я выбираю последнее:
— Нет.
— Что — нет?
— Нет — ты можешь пойти на ужин с Тристаном.
— Правда? И ты не будешь против?
Не могу сказать, что я не против, но отвечаю:
— Нет.
— Вот и славно.
Она прижимается ко мне спиной, и, несмотря на противоречивые чувства, мне приятно и тепло. Слушаю, как ее дыхание становится ровным, глубоким, и думаю, что впервые после разрыва с Зоей мне придется полностью довериться кому-то. Я понимаю, что это решение означает потерю эмоциональной независимости. Но оно вовсе не означает, что теперь я не одинок.
ДОИГРАЛСЯ
8
— Перестань, Джек. Я уже давно о нем забыла. Поэтому и не сказала тебе.
— Дай-ка я вспомню… Да, вы просто хорошие друзья. Так?
— Да, — сердито кидает она, — и сколько раз я должна тебе это повторять? Он хороший и близкий друг.
— И ты с ним не спала?
Она раздраженно вздыхает, как будто я ляпнул какую-нибудь глупость, и, пытаясь прижаться ко мне, отвечает:
— Нет.
Просто здорово. Теперь она не только скрывает от меня свои грешки, а еще и врет прямо в лицо. Я отталкиваю ее.
— Тогда почему, когда я искал тебя на вечеринке и спросил его, не видел ли он тебя, он сострил, что видел тебя во всей красе? Это у него что, шутка юмора такая? Или я его неправильно понял? Или, может быть, вы вместе в детстве голышом купались и все было невинно?
На этот раз в воздухе повисла пауза. Длинная.
— Ладно, — произносит она наконец, — я с ним спала.
— Сколько раз?
— Не все ли равно? Это было сто лет назад. — Голос у нее дрожит.
— Поверь мне, разница есть.
— Не знаю, раз шесть. Я спала с ним раз шесть, когда мы учились в колледже. Доволен? Или тебе подробности нужны? Как и когда? Это ты хочешь знать?
— Нет, — тихо отвечаю я. Радости от того, что заставил ее признаться, я не ощущаю. Я раздавлен тем, что она мне лгала. Мне тошно. — Я хочу знать, почему ты мне о нем не сказала. — Это все, что я могу выдавить.
— Я уже тебе говорила. Потому что я о нем не думала. На что он мне?
— Тогда почему ты идешь с ним ужинать в ресторан?
— Мне он не нравится, если ты к этому клонишь. Разонравился много лет назад, еще когда я закончила колледж. — Чувствую ее ладонь на своей руке. Я не отвечаю, и ее голос становится настойчивым: — Я иду с ним ужинать, потому что мы хорошие друзья. И все, ничего больше.
Я отдергиваю руку.
— Да? А почему он тебе разонравился? Потому что он уродлив, беден, потому что он не наследник одного из самых богатых людей в стране? Да уж, действительно, как такой парень вообще может кому-нибудь понравиться? Понимаю! Мне тут волноваться абсолютно не о чем! Конечно, тебе и в голову не придет с ним спать. На такого разве только придурошная какая запасть может.
— Ну зачем ты так?
— Потому что ты мне солгала.
— Да, я виновата. Извини.
Ее пальцы снова на моей руке. Рука дрожит, и я не могу ее оттолкнуть.
— Зачем ты это сделала? И не надо мне говорить, будто ты забыла или подумала, что это неважно, или еще какую-нибудь чушь.
Мой голос режет как сталь, потому что сердце мое похолодело, потому что я знаю: с этого все начинается. Все отношения начинают рушиться с этого — с недоверия и непонимания. И я не хочу, чтобы такое произошло и с нами. Чувствую, что слезы подступают к горлу. Я не хочу терять Эми. Из-за Тристана. Или вообще из-за кого-нибудь. Я этого не хочу. Но в то же время я не хочу себя обманывать. Я не могу просто проглотить такую ложь. Или все, или ничего.
— Просто скажи мне честно — зачем? Слышу, как ее тяжелые вздохи перемежаются сдавленными всхлипами.
— Я тебе не говорила про него, потому что все мои объяснения — правда. Между нами ничего нет.
— Тогда почему он пытался меня завести? Если он не ревновал тебя, то с чего начал ко мне цепляться?
— Ты же его видел. Он нанюхался до чертиков и сам не знал, что несет. И вообще, он обычно не такой.
Несколько минут стоит тишина, потом я говорю:
— Я не хочу, чтобы ты с ним встречалась. Не хочу, чтобы ты ужинала с ним в пятницу. — Она не отвечает, поэтому я ставлю ей ультиматум: — Если ты пойдешь с ним в пятницу, я не думаю, что смогу продолжать наши отношения.
Вот так, думаю я. Как тебе такое? Но ее реакция совсем не та, что я ожидал. Она не говорит: «Ладно, Джек. Ты прав, а я нет. Я не буду встречаться с Тристаном в пятницу. Обещаю больше никогда с ним не встречаться». Вместо этого она в ответ выдвигает ультиматум мне:
— Если ты запрещаешь мне встречаться с друзьями, тогда я не хочу продолжать наши отношения.
— То есть ты готова бросить меня, потому что я не хочу, чтобы ты виделась с ним? — вырывается у меня изумленно.
— Нет, это ты готов меня бросить, потому что я собираюсь встретиться с ним.
Туше.
Мы лежим в полной тишине. Эми ждет от меня ответа, я пытаюсь решить, что сказать. Задачка непростая. Ситуация двойственная. Я могу сказать «да» и бросить ее. Или могу сказать «нет» и остаться с Эми. Выбор либо в пользу рассудка, либо в пользу сердца. Холодный ум диктует мне: «Брось ее. Встань и уйди. Она ставит Тристана выше тебя. Она уже сделала свой выбор, так что ты здесь лишний. Не выставляй себя дураком». Но сердце подсказывает: «Верь ей. Просто поверь ей. Если ты ей не доверяешь, то все остальное теряет смысл».
Вот так: или бросить, или поверить.
Выбор за мной.
И я выбираю последнее:
— Нет.
— Что — нет?
— Нет — ты можешь пойти на ужин с Тристаном.
— Правда? И ты не будешь против?
Не могу сказать, что я не против, но отвечаю:
— Нет.
— Вот и славно.
Она прижимается ко мне спиной, и, несмотря на противоречивые чувства, мне приятно и тепло. Слушаю, как ее дыхание становится ровным, глубоким, и думаю, что впервые после разрыва с Зоей мне придется полностью довериться кому-то. Я понимаю, что это решение означает потерю эмоциональной независимости. Но оно вовсе не означает, что теперь я не одинок.
ДОИГРАЛСЯ
В среду весь день гоняюсь за хитрыми турагентами и горящими путевками в Грецию. В конце концов мне удается узнать об очень выгодном предложении в компании «Солнечная радость», крошечный офис которой находится рядом с Паддингтоном. Они предлагают недельный отпуск на греческом острове Кос. Вылет из Гатвикского аэропорта в субботу. Ладно, пусть это остров. И скорее всего, его главной достопримечательностью будет попсовая дискотека, а не архитектурные достижения великой Эллады. Но какая, к черту, разница? Это же заграница, так? Сойдет. Правда, Мэнди, представитель «Солнечной радости», не очень-то распространяется о других деталях поездки. Например, о гостинице, — говорит, что нам все скажут по прибытии на место. О трансфере из аэропорта и обратно, — об этом мы тоже узнаем по прибытии. О расстоянии до пляжа, — по словам Мэнди, на таком маленьком острове до пляжа везде близко. Но, в сущности, какая разница. Все мои сомнения развеяли яркие фотографии из брошюрки, которой Мэнди заманчиво помахала перед моим носом. Правда, домой мне брошюрку не дали. И главное, это дешево. До неприличия. Поэтому я соглашаюсь. Подписываю отказ от права подать в суд на агентство «Солнечная радость» в случае, если мой отпуск окажется не солнечным или не радостным. Мэнди выдает мне билеты, выводит из офиса, запирает за мной дверь и вывешивает табличку «Закрыто».
Готово.
Пятница, вечер. Я лежу на своей кровати, наблюдаю, как сигаретный дым струйкой поднимается к потолку. Грустно. Грустнее некуда. Комната похожа на место падения самолета: содержимое шкафа и комода разбросано по полу и кровати. Из недр шкафа я извлек «моднейшие» курортные приобретения за последние десять лет: бермуды длиной до щиколотки, о-о-о-чень облегающие плавки, шлепанцы с нарисованными пальмами и бейсболку с надписью «Оторвался на Канарах». Но мне так грустно вовсе не от того, что предстало моему взору. Наоборот, от того, чего я не могу сейчас видеть. Эми. Где она сейчас. И с кем.
Вчера ночью я принял важное решение. Было уже около пяти утра. Я лежал рядом с Эми в ее кровати. Мы отлично провели вечер. Сначала сходили на любительский спектакль, где играла ее подруга, потом поужинали с труппой и завершили постельным многоборьем. Эми уже спала, а я не мог сомкнуть глаз. Я все время думал о Тристане. Точнее, об Эми и Тристане. Что они могут быть вместе. Я тщетно пытался заставить себя не думать об этом, убеждал себя, что волноваться не о чем. На улице начинало светать. Задроздели дрозды, зашуршали первые машины. Я лежал напряженный и бессонный. Я был в отчаянии. Поэтому я принял решение не думать о Тристане. И всякий раз, когда он появится в моих мыслях, заставлять себя думать о чем-нибудь приятном. О чем угодно. И у меня получилось: я уснул.
Получается и теперь.
За последние полчаса мысли о Тристане отравляли мне душу не меньше восьми раз. И я сразу представлял себе восемь вещей, более приятных, чем Тристан. В том числе:
а) мышиные какашки;
б) вшей;
в) слюнявых собак;
г) геморрой;
д) смерть.
Эти мысли не доставили мне большого удовольствия, зато спасли от полного безумия и паранойи. Смотрю на часы: ровно семь. Эми сейчас, наверное, уже встретилась с Тристаном. Козел. Быстро прибавляю к своему списку варикоз.
— Ну, — говорит Мэтт, появляясь в дверях. На нем самая старая рубашка и потрепанные джинсы: униформа для мальчишника у Алекса. — Как сборы?
Я пинаю пустую дорожную сумку.
— Хреново. А у тебя?
Он похлопывает по карману, из которого торчит зубная щетка:
— Еду налегке. — Потом подсаживается ко мне на кровать, достает сигарету. — Когда вылетаете?
— Завтра утром, в девять пятнадцать.
— Значит, Эми сегодня ночует здесь?
— Нет, у нее ужин с другом.
— Что? — смеется Мэтт. — И она надеется, что ты не опоздаешь на самолет? Видно, она плохо тебя знает.
— Я не опоздаю.
Услышав мой тон, Мэтт смотрит на меня с удивлением:
— Друг, у тебя все в порядке?
— Конечно, — отвечаю я. — Почему должно быть не в порядке?
— Да так. — Взгляд его полон скепсиса. — Просто не слышу в твоем голосе энтузиазма. Сам посуди: ты отказываешься от классного мальчишника в Эдинбурге, потому что едешь в отпуск с женщиной своей мечты, а вид у тебя печальнее, чем у свиньи на скотобойне.
— Да нормально у меня все, — говорю я. Но это не так. И Мэтт прав — я и впрямь веду себя странно.
Мне хотелось бы рассказать Мэтту, что меня гложет. О Тристане и о вранье Эми. Сказать, что я ни в чем не уверен. Что мое самолюбие втоптано в грязь, и с каждой минутой я закапываю его еще глубже. Но я не могу. Потому что Мэтт — мой друг. И потому что я знаю, как люди реагируют на растоптанное самолюбие. А мне жалости не надо. Ни от Мэтта, ни от Эми. Вообще ни от кого. Поэтому ничего не остается, как сменить тему.
— Слушай, Мэтт, — говорю я. — Извини.
— За что?
— Что не поехал на мальчишник к Алексу.
— Да забудь.
— Ты не злишься?
Он пристально смотрит на меня:
— Конечно, злюсь. Ты предпочел женщину своим друзьям. За это тебя расстрелять бы. — Он смягчает тон, кладет руку мне на плечо. — Но я дам тебе отсрочку, если она того стоит, договорились?
— Она того стоит.
— Вот и хорошо. Именно это я и надеялся услышать. — Он встает и идет к выходу, но у двери медлит, оборачивается. — Да, кстати, мой гардероб в твоем распоряжении, так что не стесняйся. А то наденешь эти свои тряпки, и она тебя точно бросит — кто ж с таким уродом рядом встанет. Спокойной ночи! — салютует мне на прощанье и уходит.
Но ночь у меня выдалась отнюдь не спокойная. Дерьмовая, скажу я вам, выдалась ночка. Мне удалось убить чуть больше часа, подбирая вещички из летней коллекции Мэтта Дэвиса и запихивая их в сумку вместе с билетами и документами. Однако за этими радостными хлопотами наступил полный упадок. Я сижу на кухне наедине с бутылкой водки и кувшином свежего лимонного сока. Погружаюсь все глубже.
Минуты проносятся мимо, Черчилль пялится на меня со стола. Список вещей, более приятных, чем Тристан, растет. В восемь тридцать, когда Эми и Тристан уже наверняка прибыли к какому-нибудь охренительно дорогому ресторану, в моем списке значится пятьдесят пунктов, один мрачнее другого. Например, зубной налет. А еще вонючие носки и дурной запах изо рта. К одиннадцати, когда они, наверное, завершали ужин чашечкой ароматного кофе, пунктов уже сто и список тянет на определение «идиотский». Последними в нем значатся рыбная чешуя, АЭС и грязь. В перерывах между поглощением водки и заполнением списка я звоню Эми домой. Постоянно. Но ее дома нет. Она все еще с ним. Полночь, за полночь. К черту список. Начинаю кидать дротики в доску на стене, воображая вместо мишени лицо Тристана. К черту сок, пью чистую водку, точнее, допиваю то, что осталось.
Но тут происходит нечто. Около часа ночи раздается звонок в дверь. Меня распирает от смеха. И я начинаю смеяться. Громко, во весь голос, почти что в истерике. Такое облегчение. Важно лишь то, что Эми пришла ко мне и все мои треволнения были напрасны.
Выжрав столько водки, что могу рассчитывать на российское гражданство, я, вместо того чтобы броситься в объятия своей возлюбленной, нетвердой походкой ковыляю к входной двери.
Время действия: сейчас.
Открываю входную дверь.
— Привет, Джек.
— Салли? — спрашиваю я. Пришлось спросить, потому что с первого взгляда мне непонятно, кто эта тонкая женщина, привалившаяся к нашему косяку. Лицо ее занавешено светлыми космами, а тело прикрыто платьем какой-то жуткой расцветки. При таком маскараде, да еще с моим затуманенным зрением достоверная идентификация личности практически невозможна.
— Привет, красавчик, — говорит она, откидывая с лица волосы. Действительно Салли Маккаллен собственной персоной.
Я поддерживаю ее за локоть, чтобы она не упала. Но поскольку и сам с трудом стою на ногах, в итоге мы цепляемся друг за друга, стараясь удержать равновесие.
— Ты что тут делаешь? — удается мне спросить.
— А ты как думаешь? — Она заваливается вперед и пытается меня поцеловать.
— Иди домой, — говорю я, слегка отталкивая Салли.
— Почему? — В ее глазах искреннее удивление.
Хороший вопрос. На который мой одурманенный мозг в данный момент не в состоянии выдать вразумительный ответ. Она ведь вообще-то хорошенькая. А я вообще-то очень зол на Эми. Так что и правда, почему бы ей не остаться у меня? Но вскоре ответ всплывает сам собой. Потому что так нельзя. Потому что я надеялся увидеть в дверях Эми, а не Салли.
— Потому что уже поздно, — бормочу я, пытаясь закрыть дверь, — а мне завтра рано вставать. И я иду спать.
Но Салли ухмыляется и протискивается мимо меня в дом. Я поворачиваюсь, вижу, что ее уже нет, и в недоумении качаю головой. Но почему — ко мне? И почему именно сейчас? И самое главное, почему не пару месяцев назад, когда я этого так страстно желал? Я закрываю дверь, уверенный, что в этом мире нет справедливости, и иду за ней на кухню. Салли уже стоит у плиты и оглядывается вокруг. Вижу, как ее взгляд останавливается на бутылке водки.
— Ты разве не предложишь девушке выпить? — спрашивает она лукаво. — Раньше ты всегда предлагал мне выпить. — Потом подходит к столу и делает большой глоток прямо из бутылки. Косится на меня. — А сейчас что изменилось? Ты меня больше не хочешь? — Делает еще глоток, надувает губки и оседает на стул. — Не хочешь, да?
Я помню, как она лежала в моей мастерской. Помню все изгибы ее тела, бархатистость кожи. На секунду я закрываю глаза, прогоняя видение. Сейчас все по-другому. И я другой. Салли права. Я больше не хочу ее. Мне нужна только Эми. Только чтобы Эми вернулась — живая и здоровая.
— Ты пьяна, — говорю я заплетающимся языком. — Я вызову тебе такси.
Иду мимо нее к телефону, но она хватает меня, притягивает к себе.
— Не хочу такси. Хочу тебя.
— Салли, у меня есть девушка, — отвечаю я и вдруг чувствую жуткую усталость. Я слишком пьян. Пусть Салли убирается отсюда. Я просто хочу спать.
Но она еще не все сказала.
— Ну и что? Когда у меня был парень, это не помешало тебе попытаться затащить меня в постель. Так?
— Так, — соглашаюсь я. — Но ты тогда не переспала со мной, и я сейчас тоже с тобой спать не буду.
Она меня отпускает, идет к раковине, наполняет стакан водой и залпом его осушает.
— А между прочим, он меня бросил, — говорит она, поворачиваясь ко мне. — И все из-за того, что сказала та девчонка, что была с тобой на вечеринке у Хлои. Он заявил, что я грязная шлюха и он не хочет иметь со мной ничего общего.
— Мне очень жаль.
Но мне совсем не жаль. Я знаю, что Салли без этого урода будет лучше, хотя сейчас она, скорее всего, не согласится со мной. Или еще хуже — подумает, что я решил за ней приударить. Дескать, он ей не подходит, а вот я в самый раз.
— Так это она твоя девушка?
— Да. Эми. Ее зовут Эми.
— Она вроде не в твоем вкусе.
— Почему это? — спрашиваю я, глядя на телефон, выжидая подходящий момент, чтобы снова предложить вызвать такси.
— В смысле внешности. — Она закидывает ноги на стол. Платье задирается, обнажив идеально крепкие икры и бедра.
— Вообще-то она, — говорю я, уже по-настоящему разозлившись на Салли, — замечательная. Абсолютно в моем вкусе.
— Правда? Ну и где она сейчас?
— Что?
— Где она? — Салли демонстративно оглядывает кухню и встает. — Где же эта замечательная женщина? — Она открывает холодильник. — Тут ее нет. — Вытаскивает банку пива, откупоривает и пьет. Ставит банку на стол. — А тут? — бормочет она, открывая шкаф и заглядывая в него. Покачнувшись, разворачивается и пьяными глазами смотрит на меня. — И тут нет.
— Ее нет дома. — Не успеваю я закончить эту фразу, как по всему миру страдающие недержанием старики начинают праздновать свое вступление в список более приятных, чем Тристан, вещей.
Салли приподнимает брови:
— Хозяйка за порог…
На этот раз я даже не спрашиваю, вызвать ли ей такси. Уже достаточно наслушался. Взглянув на часы, вижу, что уже второй час ночи. Иду к телефону, поднимаю трубку, набираю номер. Но мои пальцы уже так много раз сегодня это проделывали, что набирают цифры автоматически. Я звоню Эми. Я звоню, но к телефону никто не подходит. Потому что она все еще не вернулась домой.
Она все еще с ним.
— Прежде чем вызвать мне такси, — слышу я голос Салли у себя за спиной, — обернись и посмотри, от чего ты отказываешься. Конечно, — продолжает она, когда я смотрю на нее через плечо, — ты это все уже видел…
Она выбирается из трусиков, остальная одежда уже валяется на полу.
— Я иду наверх, — говорит она, поворачиваясь ко мне спиной, — жду тебя через минуту.
Но я не пришел. Ни через минуту. Ни через час. Потому что я не выходил из кухни. Меня как будто парализовало. Я просто сидел там и думал, что же мне с этой фигней делать. Если бы я сказал, что мне совсем не хотелось подняться к Салли, я бы наврал. Нет, ну правда. Посмотрите на нее. Венера. Виагра ходячая. Воплощение секса. Бери ее голыми руками. Такой шанс раз в жизни выпадает. Но у меня есть Эми. И я искренне верил в то, что сказал Салли: Эми в моем вкусе. Все в ней в моем вкусе. Сейчас ровно два часа ночи, и я в последний раз звоню Эми. Ответа нет. Значит, она еще не вернулась, значит, она все еще с этим Тристаном. Ну и что? Я же не знаю наверняка, чем они сейчас занимаются. Как бы там ни было, если Эми мне изменяет, это не дает мне права изменять ей. Принцип «око за око» тут не подходит. Я сам должен решить, верен ей или нет.
И я решил: верен.
Салли лежит на спине в моей постели, когда я вхожу в спальню. Ставлю Толстого Пса на шесть, чтобы хватило времени доехать в Гатвик и встретить Эми, а потом ложусь рядом с Салли. Она спит. Точнее, просто вырубилась. И я рад. Значит, она не будет ко мне приставать, а мне не придется от нее отбиваться. Мы просто будем спать. Я до смерти устал. И я чертовски пьян. Мне одиноко. Мне так нужно прижаться к кому-нибудь. И я, прекрасно зная, как это может быть истолковано, прижимаюсь к Салли и осторожно обнимаю ее, стараясь не разбудить.
Меня будит стон.
Мой собственный стон.
С минуту я лежу неподвижно, просто лежу и наслаждаюсь приятным чувством, разливающимся от паха по всему телу. Мои губы размыкаются и шепчут: «Эми». Я протягиваю вниз руки и провожу пальцами по ее волосам. Слышу, как шумно она двигается. Приподнимаюсь к ней, и у меня снова вырывается стон. Чувствую ее трепетный язык, и мое тело непроизвольно изгибается. Я ее хочу. Хочу войти в нее. Прямо сейчас. Обхватываю ее, тяну к себе. Ее губы прижимаются к моим, я открываю глаза и тону в ее взгляде. Какую-то секунду не могу понять, что со мной.
Потом чувствую, что кончаю.
И меня кидает в дрожь.
Потому что это Салли, а не Эми. И я понимаю, что только что совершил самую большую ошибку в жизни.
Готово.
Пятница, вечер. Я лежу на своей кровати, наблюдаю, как сигаретный дым струйкой поднимается к потолку. Грустно. Грустнее некуда. Комната похожа на место падения самолета: содержимое шкафа и комода разбросано по полу и кровати. Из недр шкафа я извлек «моднейшие» курортные приобретения за последние десять лет: бермуды длиной до щиколотки, о-о-о-чень облегающие плавки, шлепанцы с нарисованными пальмами и бейсболку с надписью «Оторвался на Канарах». Но мне так грустно вовсе не от того, что предстало моему взору. Наоборот, от того, чего я не могу сейчас видеть. Эми. Где она сейчас. И с кем.
Вчера ночью я принял важное решение. Было уже около пяти утра. Я лежал рядом с Эми в ее кровати. Мы отлично провели вечер. Сначала сходили на любительский спектакль, где играла ее подруга, потом поужинали с труппой и завершили постельным многоборьем. Эми уже спала, а я не мог сомкнуть глаз. Я все время думал о Тристане. Точнее, об Эми и Тристане. Что они могут быть вместе. Я тщетно пытался заставить себя не думать об этом, убеждал себя, что волноваться не о чем. На улице начинало светать. Задроздели дрозды, зашуршали первые машины. Я лежал напряженный и бессонный. Я был в отчаянии. Поэтому я принял решение не думать о Тристане. И всякий раз, когда он появится в моих мыслях, заставлять себя думать о чем-нибудь приятном. О чем угодно. И у меня получилось: я уснул.
Получается и теперь.
За последние полчаса мысли о Тристане отравляли мне душу не меньше восьми раз. И я сразу представлял себе восемь вещей, более приятных, чем Тристан. В том числе:
а) мышиные какашки;
б) вшей;
в) слюнявых собак;
г) геморрой;
д) смерть.
Эти мысли не доставили мне большого удовольствия, зато спасли от полного безумия и паранойи. Смотрю на часы: ровно семь. Эми сейчас, наверное, уже встретилась с Тристаном. Козел. Быстро прибавляю к своему списку варикоз.
— Ну, — говорит Мэтт, появляясь в дверях. На нем самая старая рубашка и потрепанные джинсы: униформа для мальчишника у Алекса. — Как сборы?
Я пинаю пустую дорожную сумку.
— Хреново. А у тебя?
Он похлопывает по карману, из которого торчит зубная щетка:
— Еду налегке. — Потом подсаживается ко мне на кровать, достает сигарету. — Когда вылетаете?
— Завтра утром, в девять пятнадцать.
— Значит, Эми сегодня ночует здесь?
— Нет, у нее ужин с другом.
— Что? — смеется Мэтт. — И она надеется, что ты не опоздаешь на самолет? Видно, она плохо тебя знает.
— Я не опоздаю.
Услышав мой тон, Мэтт смотрит на меня с удивлением:
— Друг, у тебя все в порядке?
— Конечно, — отвечаю я. — Почему должно быть не в порядке?
— Да так. — Взгляд его полон скепсиса. — Просто не слышу в твоем голосе энтузиазма. Сам посуди: ты отказываешься от классного мальчишника в Эдинбурге, потому что едешь в отпуск с женщиной своей мечты, а вид у тебя печальнее, чем у свиньи на скотобойне.
— Да нормально у меня все, — говорю я. Но это не так. И Мэтт прав — я и впрямь веду себя странно.
Мне хотелось бы рассказать Мэтту, что меня гложет. О Тристане и о вранье Эми. Сказать, что я ни в чем не уверен. Что мое самолюбие втоптано в грязь, и с каждой минутой я закапываю его еще глубже. Но я не могу. Потому что Мэтт — мой друг. И потому что я знаю, как люди реагируют на растоптанное самолюбие. А мне жалости не надо. Ни от Мэтта, ни от Эми. Вообще ни от кого. Поэтому ничего не остается, как сменить тему.
— Слушай, Мэтт, — говорю я. — Извини.
— За что?
— Что не поехал на мальчишник к Алексу.
— Да забудь.
— Ты не злишься?
Он пристально смотрит на меня:
— Конечно, злюсь. Ты предпочел женщину своим друзьям. За это тебя расстрелять бы. — Он смягчает тон, кладет руку мне на плечо. — Но я дам тебе отсрочку, если она того стоит, договорились?
— Она того стоит.
— Вот и хорошо. Именно это я и надеялся услышать. — Он встает и идет к выходу, но у двери медлит, оборачивается. — Да, кстати, мой гардероб в твоем распоряжении, так что не стесняйся. А то наденешь эти свои тряпки, и она тебя точно бросит — кто ж с таким уродом рядом встанет. Спокойной ночи! — салютует мне на прощанье и уходит.
Но ночь у меня выдалась отнюдь не спокойная. Дерьмовая, скажу я вам, выдалась ночка. Мне удалось убить чуть больше часа, подбирая вещички из летней коллекции Мэтта Дэвиса и запихивая их в сумку вместе с билетами и документами. Однако за этими радостными хлопотами наступил полный упадок. Я сижу на кухне наедине с бутылкой водки и кувшином свежего лимонного сока. Погружаюсь все глубже.
Минуты проносятся мимо, Черчилль пялится на меня со стола. Список вещей, более приятных, чем Тристан, растет. В восемь тридцать, когда Эми и Тристан уже наверняка прибыли к какому-нибудь охренительно дорогому ресторану, в моем списке значится пятьдесят пунктов, один мрачнее другого. Например, зубной налет. А еще вонючие носки и дурной запах изо рта. К одиннадцати, когда они, наверное, завершали ужин чашечкой ароматного кофе, пунктов уже сто и список тянет на определение «идиотский». Последними в нем значатся рыбная чешуя, АЭС и грязь. В перерывах между поглощением водки и заполнением списка я звоню Эми домой. Постоянно. Но ее дома нет. Она все еще с ним. Полночь, за полночь. К черту список. Начинаю кидать дротики в доску на стене, воображая вместо мишени лицо Тристана. К черту сок, пью чистую водку, точнее, допиваю то, что осталось.
Но тут происходит нечто. Около часа ночи раздается звонок в дверь. Меня распирает от смеха. И я начинаю смеяться. Громко, во весь голос, почти что в истерике. Такое облегчение. Важно лишь то, что Эми пришла ко мне и все мои треволнения были напрасны.
Выжрав столько водки, что могу рассчитывать на российское гражданство, я, вместо того чтобы броситься в объятия своей возлюбленной, нетвердой походкой ковыляю к входной двери.
* * *
Чистосердечное признание No 5:
Измена
Место действия: дом Мэтта, Лондон.Время действия: сейчас.
Открываю входную дверь.
— Привет, Джек.
— Салли? — спрашиваю я. Пришлось спросить, потому что с первого взгляда мне непонятно, кто эта тонкая женщина, привалившаяся к нашему косяку. Лицо ее занавешено светлыми космами, а тело прикрыто платьем какой-то жуткой расцветки. При таком маскараде, да еще с моим затуманенным зрением достоверная идентификация личности практически невозможна.
— Привет, красавчик, — говорит она, откидывая с лица волосы. Действительно Салли Маккаллен собственной персоной.
Я поддерживаю ее за локоть, чтобы она не упала. Но поскольку и сам с трудом стою на ногах, в итоге мы цепляемся друг за друга, стараясь удержать равновесие.
— Ты что тут делаешь? — удается мне спросить.
— А ты как думаешь? — Она заваливается вперед и пытается меня поцеловать.
— Иди домой, — говорю я, слегка отталкивая Салли.
— Почему? — В ее глазах искреннее удивление.
Хороший вопрос. На который мой одурманенный мозг в данный момент не в состоянии выдать вразумительный ответ. Она ведь вообще-то хорошенькая. А я вообще-то очень зол на Эми. Так что и правда, почему бы ей не остаться у меня? Но вскоре ответ всплывает сам собой. Потому что так нельзя. Потому что я надеялся увидеть в дверях Эми, а не Салли.
— Потому что уже поздно, — бормочу я, пытаясь закрыть дверь, — а мне завтра рано вставать. И я иду спать.
Но Салли ухмыляется и протискивается мимо меня в дом. Я поворачиваюсь, вижу, что ее уже нет, и в недоумении качаю головой. Но почему — ко мне? И почему именно сейчас? И самое главное, почему не пару месяцев назад, когда я этого так страстно желал? Я закрываю дверь, уверенный, что в этом мире нет справедливости, и иду за ней на кухню. Салли уже стоит у плиты и оглядывается вокруг. Вижу, как ее взгляд останавливается на бутылке водки.
— Ты разве не предложишь девушке выпить? — спрашивает она лукаво. — Раньше ты всегда предлагал мне выпить. — Потом подходит к столу и делает большой глоток прямо из бутылки. Косится на меня. — А сейчас что изменилось? Ты меня больше не хочешь? — Делает еще глоток, надувает губки и оседает на стул. — Не хочешь, да?
Я помню, как она лежала в моей мастерской. Помню все изгибы ее тела, бархатистость кожи. На секунду я закрываю глаза, прогоняя видение. Сейчас все по-другому. И я другой. Салли права. Я больше не хочу ее. Мне нужна только Эми. Только чтобы Эми вернулась — живая и здоровая.
— Ты пьяна, — говорю я заплетающимся языком. — Я вызову тебе такси.
Иду мимо нее к телефону, но она хватает меня, притягивает к себе.
— Не хочу такси. Хочу тебя.
— Салли, у меня есть девушка, — отвечаю я и вдруг чувствую жуткую усталость. Я слишком пьян. Пусть Салли убирается отсюда. Я просто хочу спать.
Но она еще не все сказала.
— Ну и что? Когда у меня был парень, это не помешало тебе попытаться затащить меня в постель. Так?
— Так, — соглашаюсь я. — Но ты тогда не переспала со мной, и я сейчас тоже с тобой спать не буду.
Она меня отпускает, идет к раковине, наполняет стакан водой и залпом его осушает.
— А между прочим, он меня бросил, — говорит она, поворачиваясь ко мне. — И все из-за того, что сказала та девчонка, что была с тобой на вечеринке у Хлои. Он заявил, что я грязная шлюха и он не хочет иметь со мной ничего общего.
— Мне очень жаль.
Но мне совсем не жаль. Я знаю, что Салли без этого урода будет лучше, хотя сейчас она, скорее всего, не согласится со мной. Или еще хуже — подумает, что я решил за ней приударить. Дескать, он ей не подходит, а вот я в самый раз.
— Так это она твоя девушка?
— Да. Эми. Ее зовут Эми.
— Она вроде не в твоем вкусе.
— Почему это? — спрашиваю я, глядя на телефон, выжидая подходящий момент, чтобы снова предложить вызвать такси.
— В смысле внешности. — Она закидывает ноги на стол. Платье задирается, обнажив идеально крепкие икры и бедра.
— Вообще-то она, — говорю я, уже по-настоящему разозлившись на Салли, — замечательная. Абсолютно в моем вкусе.
— Правда? Ну и где она сейчас?
— Что?
— Где она? — Салли демонстративно оглядывает кухню и встает. — Где же эта замечательная женщина? — Она открывает холодильник. — Тут ее нет. — Вытаскивает банку пива, откупоривает и пьет. Ставит банку на стол. — А тут? — бормочет она, открывая шкаф и заглядывая в него. Покачнувшись, разворачивается и пьяными глазами смотрит на меня. — И тут нет.
— Ее нет дома. — Не успеваю я закончить эту фразу, как по всему миру страдающие недержанием старики начинают праздновать свое вступление в список более приятных, чем Тристан, вещей.
Салли приподнимает брови:
— Хозяйка за порог…
На этот раз я даже не спрашиваю, вызвать ли ей такси. Уже достаточно наслушался. Взглянув на часы, вижу, что уже второй час ночи. Иду к телефону, поднимаю трубку, набираю номер. Но мои пальцы уже так много раз сегодня это проделывали, что набирают цифры автоматически. Я звоню Эми. Я звоню, но к телефону никто не подходит. Потому что она все еще не вернулась домой.
Она все еще с ним.
— Прежде чем вызвать мне такси, — слышу я голос Салли у себя за спиной, — обернись и посмотри, от чего ты отказываешься. Конечно, — продолжает она, когда я смотрю на нее через плечо, — ты это все уже видел…
Она выбирается из трусиков, остальная одежда уже валяется на полу.
— Я иду наверх, — говорит она, поворачиваясь ко мне спиной, — жду тебя через минуту.
Но я не пришел. Ни через минуту. Ни через час. Потому что я не выходил из кухни. Меня как будто парализовало. Я просто сидел там и думал, что же мне с этой фигней делать. Если бы я сказал, что мне совсем не хотелось подняться к Салли, я бы наврал. Нет, ну правда. Посмотрите на нее. Венера. Виагра ходячая. Воплощение секса. Бери ее голыми руками. Такой шанс раз в жизни выпадает. Но у меня есть Эми. И я искренне верил в то, что сказал Салли: Эми в моем вкусе. Все в ней в моем вкусе. Сейчас ровно два часа ночи, и я в последний раз звоню Эми. Ответа нет. Значит, она еще не вернулась, значит, она все еще с этим Тристаном. Ну и что? Я же не знаю наверняка, чем они сейчас занимаются. Как бы там ни было, если Эми мне изменяет, это не дает мне права изменять ей. Принцип «око за око» тут не подходит. Я сам должен решить, верен ей или нет.
И я решил: верен.
Салли лежит на спине в моей постели, когда я вхожу в спальню. Ставлю Толстого Пса на шесть, чтобы хватило времени доехать в Гатвик и встретить Эми, а потом ложусь рядом с Салли. Она спит. Точнее, просто вырубилась. И я рад. Значит, она не будет ко мне приставать, а мне не придется от нее отбиваться. Мы просто будем спать. Я до смерти устал. И я чертовски пьян. Мне одиноко. Мне так нужно прижаться к кому-нибудь. И я, прекрасно зная, как это может быть истолковано, прижимаюсь к Салли и осторожно обнимаю ее, стараясь не разбудить.
Меня будит стон.
Мой собственный стон.
С минуту я лежу неподвижно, просто лежу и наслаждаюсь приятным чувством, разливающимся от паха по всему телу. Мои губы размыкаются и шепчут: «Эми». Я протягиваю вниз руки и провожу пальцами по ее волосам. Слышу, как шумно она двигается. Приподнимаюсь к ней, и у меня снова вырывается стон. Чувствую ее трепетный язык, и мое тело непроизвольно изгибается. Я ее хочу. Хочу войти в нее. Прямо сейчас. Обхватываю ее, тяну к себе. Ее губы прижимаются к моим, я открываю глаза и тону в ее взгляде. Какую-то секунду не могу понять, что со мной.
Потом чувствую, что кончаю.
И меня кидает в дрожь.
Потому что это Салли, а не Эми. И я понимаю, что только что совершил самую большую ошибку в жизни.
8
ЭМИ
Джек опаздывает на два часа. Это 120 минут… 7 200 секунд.
Я знаю.
Я считала.
Соня, представитель «Солнечной радости», уже отметила всех остальных в своем списке и ушла к стойке паспортного контроля. Я остаюсь одна у стойки регистрации (которая вот-вот закончится), отчаянно вглядываясь в лица людей, что стоят в очередях на другие рейсы. И хотя новые сандалии безбожно трут, нервно шагаю из угла в угол.
Мои эмоции уже перешли все возможные стадии и границы.
7.15. Его нет = слабое удивление (нормальное мужское хамство).
7.30. Его нет = раздражение (можем не успеть сделать покупки в беспошлинной зоне).
7.45. Его нет = злость (славное начало отпуска).
8.15. Его нет = беспокойство (вероятность опоздать на самолет растет с каждой секундой).
8.45. Его до сих пор нет = паника (до вылета осталось меньше тридцати минут).
Теперь я просто боюсь.
Джек умер. Другого объяснения просто не может быть. Он был жестоко убит в гатвикском экспрессе, и теперь его неопознанный труп лежит где-то в огромной луже крови. Динамик останавливает скорбный ход моих мыслей:
«Заканчивается посадка на рейс СБООЗ до Коса. Просим всех оставшихся пассажиров пройти к выходу Д46».
— Слушай, Господи, — вслух бормочу я, но потом останавливаюсь, стараюсь придать голосу больше благочестия, — Дорогой Бог. Я знаю, что до сих пор не являла собой образец чистоты и сострадания, но я хочу измениться. Я обещаю тебе, здесь и сейчас, что буду ходить в церковь по воскресеньям, если ты сделаешь так, чтобы Джек пришел. Очень, очень тебя прошу. Пожалуйста, соверши для меня вот это одно, ма-а-аленькое чудо! — В отчаянии оглядываюсь вокруг. — Я отдам все свои деньги на благотворительность. — Делаю виноватое лицо в сторону девушки на регистрации. Она пожимает в ответ плечами, смотрит на часы и качает головой. — Уйду в монастырь. Этого ты хочешь?
— Эми! — раздается голос Джека, и я вижу, как он мчится ко мне с билетами в руках.
Черт, не надо было про монастырь!
— Прости, пожалуйста, прости меня! — едва может выдохнуть он и протискивается мимо меня, даже не поцеловав.
— Что случилось? Где ты был? — ору я, разрываясь между желанием облегченно погладить его и зло пихнуть в спину.
Девушка за стойкой скептически оглядывает Джека, пока тот нервно роется в сумке в поисках паспорта. Достав его, он останавливается на секунду, чтобы перевести дух. Девушка смотрит на фотографию в паспорте, потом снова на Джека. Понимаю, сравнить холеного (и чего уж там скрывать, симпатичного) парня на фото и запыхавшегося замухрышку с мокрыми волосами и разглядеть в них сходство крайне сложно. Но потом Джек вспоминает о своем красном дипломе из Университета Обольстителей и выдает ей ослепительную улыбку, от которой обычно у любой дамочки коленки подкашиваются.
— Вы уже не успеете сдать багаж, придется взять с собой, — говорит девушка неохотно, но я-то вижу, что она растаяла. — Поторопитесь.
— Спасибо, — улыбается снова Джек. — Пошли! — командует он, закидывая сумку на плечо. Свой баул я с трудом отрываю от пола. Несмотря на советы Хел, у меня там практически весь гардероб и еще полмагазина «Бутс». Джек этого не замечает. Он рвется вперед, расталкивая других отпускников.
— Джек, подожди! — кричу я, но он и в ус не дует.
По закону подлости наш выход — самый дальний от регистрации. Тщетно пытаюсь подозвать носильщиков с тележками, которые вьются вокруг толстых мужиков с сумками для гольфа. Неужели не видно, что мне тележка нужна больше? Всем этим толстякам физические нагрузки только на пользу.
Бесполезно. Век благородных рыцарей канул в Лету. Я вперевалку семеню за Джеком, который явно решил готовиться к Лондонскому марафону. Минут через пять, все еще не преодолев и половины пути к выходу, в изнеможении приземляюсь на двигающуюся дорожку, хватая ртом воздух. Сердце колотится где-то в горле.
— Давай, вставай! — кричит Джек. У него еще хватает наглости орать на меня. — Мы же опоздаем на самолет!
— Не могу… У меня сумка…
Я подъезжаю к Джеку, он вырывает у меня сумку и взваливает ее на второе плечо.
— Эми! Что у тебя там?
— Кирпичи! — злобно взвизгиваю я.
— Кирпичи?..
— Чтобы гостиницу построить, понятно? — рычу я, мне жутко хочется его прибить. Скидываю сандалии и бегу за Джеком.
Соня громко прицокивает, когда мы врываемся в переход к самолету. Ее оранжевый загар на свету имеет какой-то зеленый оттенок.
— Вам придется сидеть порознь, — объявляет она и улыбается. — Желаю солнечного и веселого отпуска.
Я представляю себе, как она будет выглядеть с выбитыми передними зубами.
С Джеком мы сидим по разные стороны от прохода. Я втискиваюсь в самое экономное кресло из всего экономического класса в истории авиации и запихиваю свою сумку под ноги.
Мои пятки стерты в кровь, плечи раздавлены, все болит, я дышу как загнанная лошадь, поэтому не сразу замечаю, что рядом со мной сидит Адский Ребенок. Исчадие ада, дитя Сатаны. Он зловеще улыбается мне, потом открывает рот и издает такой пронзительный вопль, что на секунду мне кажется, будто самолет сейчас от страха сложит крылья.
Я знаю.
Я считала.
Соня, представитель «Солнечной радости», уже отметила всех остальных в своем списке и ушла к стойке паспортного контроля. Я остаюсь одна у стойки регистрации (которая вот-вот закончится), отчаянно вглядываясь в лица людей, что стоят в очередях на другие рейсы. И хотя новые сандалии безбожно трут, нервно шагаю из угла в угол.
Мои эмоции уже перешли все возможные стадии и границы.
7.15. Его нет = слабое удивление (нормальное мужское хамство).
7.30. Его нет = раздражение (можем не успеть сделать покупки в беспошлинной зоне).
7.45. Его нет = злость (славное начало отпуска).
8.15. Его нет = беспокойство (вероятность опоздать на самолет растет с каждой секундой).
8.45. Его до сих пор нет = паника (до вылета осталось меньше тридцати минут).
Теперь я просто боюсь.
Джек умер. Другого объяснения просто не может быть. Он был жестоко убит в гатвикском экспрессе, и теперь его неопознанный труп лежит где-то в огромной луже крови. Динамик останавливает скорбный ход моих мыслей:
«Заканчивается посадка на рейс СБООЗ до Коса. Просим всех оставшихся пассажиров пройти к выходу Д46».
— Слушай, Господи, — вслух бормочу я, но потом останавливаюсь, стараюсь придать голосу больше благочестия, — Дорогой Бог. Я знаю, что до сих пор не являла собой образец чистоты и сострадания, но я хочу измениться. Я обещаю тебе, здесь и сейчас, что буду ходить в церковь по воскресеньям, если ты сделаешь так, чтобы Джек пришел. Очень, очень тебя прошу. Пожалуйста, соверши для меня вот это одно, ма-а-аленькое чудо! — В отчаянии оглядываюсь вокруг. — Я отдам все свои деньги на благотворительность. — Делаю виноватое лицо в сторону девушки на регистрации. Она пожимает в ответ плечами, смотрит на часы и качает головой. — Уйду в монастырь. Этого ты хочешь?
— Эми! — раздается голос Джека, и я вижу, как он мчится ко мне с билетами в руках.
Черт, не надо было про монастырь!
— Прости, пожалуйста, прости меня! — едва может выдохнуть он и протискивается мимо меня, даже не поцеловав.
— Что случилось? Где ты был? — ору я, разрываясь между желанием облегченно погладить его и зло пихнуть в спину.
Девушка за стойкой скептически оглядывает Джека, пока тот нервно роется в сумке в поисках паспорта. Достав его, он останавливается на секунду, чтобы перевести дух. Девушка смотрит на фотографию в паспорте, потом снова на Джека. Понимаю, сравнить холеного (и чего уж там скрывать, симпатичного) парня на фото и запыхавшегося замухрышку с мокрыми волосами и разглядеть в них сходство крайне сложно. Но потом Джек вспоминает о своем красном дипломе из Университета Обольстителей и выдает ей ослепительную улыбку, от которой обычно у любой дамочки коленки подкашиваются.
— Вы уже не успеете сдать багаж, придется взять с собой, — говорит девушка неохотно, но я-то вижу, что она растаяла. — Поторопитесь.
— Спасибо, — улыбается снова Джек. — Пошли! — командует он, закидывая сумку на плечо. Свой баул я с трудом отрываю от пола. Несмотря на советы Хел, у меня там практически весь гардероб и еще полмагазина «Бутс». Джек этого не замечает. Он рвется вперед, расталкивая других отпускников.
— Джек, подожди! — кричу я, но он и в ус не дует.
По закону подлости наш выход — самый дальний от регистрации. Тщетно пытаюсь подозвать носильщиков с тележками, которые вьются вокруг толстых мужиков с сумками для гольфа. Неужели не видно, что мне тележка нужна больше? Всем этим толстякам физические нагрузки только на пользу.
Бесполезно. Век благородных рыцарей канул в Лету. Я вперевалку семеню за Джеком, который явно решил готовиться к Лондонскому марафону. Минут через пять, все еще не преодолев и половины пути к выходу, в изнеможении приземляюсь на двигающуюся дорожку, хватая ртом воздух. Сердце колотится где-то в горле.
— Давай, вставай! — кричит Джек. У него еще хватает наглости орать на меня. — Мы же опоздаем на самолет!
— Не могу… У меня сумка…
Я подъезжаю к Джеку, он вырывает у меня сумку и взваливает ее на второе плечо.
— Эми! Что у тебя там?
— Кирпичи! — злобно взвизгиваю я.
— Кирпичи?..
— Чтобы гостиницу построить, понятно? — рычу я, мне жутко хочется его прибить. Скидываю сандалии и бегу за Джеком.
Соня громко прицокивает, когда мы врываемся в переход к самолету. Ее оранжевый загар на свету имеет какой-то зеленый оттенок.
— Вам придется сидеть порознь, — объявляет она и улыбается. — Желаю солнечного и веселого отпуска.
Я представляю себе, как она будет выглядеть с выбитыми передними зубами.
С Джеком мы сидим по разные стороны от прохода. Я втискиваюсь в самое экономное кресло из всего экономического класса в истории авиации и запихиваю свою сумку под ноги.
Мои пятки стерты в кровь, плечи раздавлены, все болит, я дышу как загнанная лошадь, поэтому не сразу замечаю, что рядом со мной сидит Адский Ребенок. Исчадие ада, дитя Сатаны. Он зловеще улыбается мне, потом открывает рот и издает такой пронзительный вопль, что на секунду мне кажется, будто самолет сейчас от страха сложит крылья.