Лобановская Ирина. Что мне делать без тебя?

   Олеся пролила воду на ковер и тупо уставилась на темнеющее, расплывающееся пятно, чувствуя себя растоптанной и оплеванной удивительным благородством Валерия.
   Правда, директора хватило ненадолго. Он не удержался на высоте положения и, видя ее замешательство, иронически добавил:
   - Ты ждала совершенно другого? А чего же ты хотела? Очевидно, совмещать меня с Кареном? Для любви втроем я вряд ли могу тебе пригодиться.
   Олеся подняла голову и внимательно посмотрела Валерию в лицо. Едва заметная, злобная насмешка искривила его губы, делая Малахова некрасивым и отталкивающим. Виниться и каяться сразу расхотелось. Забиться бы куда-нибудь в темный угол и реветь, реветь, реветь до полного исступления и изнеможения, пока не иссякнут последние силы... Тогда можно просто упасть и заснуть, перешагнув таким образом этот ужасный, чересчур высокий для нее порог сегодняшнего отвратительного белесого дня.
   - Как ты себя чувствуешь? - безразлично спросила Олеся. - Может быть, тебе стоило еще немного полежать?
   - Нет, вполне достаточно, - убийственно вежливо ответил директор. - Все хорошо, и я приступаю к своим обязанностям. Итак, что у нас, Олеся Глебовна, произошло за мое отсутствие? Меня интересуют и дети, и их оценки. Что там сейчас в программе?
   Олеся совершенно потерялась. Давненько директор не спрашивал с нее никаких отчетов и не разговаривал в подобном тоне. Ну что ж, придется привыкать. В конце концов, нельзя всегда быть в привилегированном положении. Валерий словно хотел лишний раз подчеркнуть, что теперь между ними существуют лишь служебные, сугубо официальные отношения, что отныне они - директор школы и преподавательница, и виноват в изменениях не Валерий, а только Олеся.
   - За эту неделю... - робко начала она, но Малахов вдруг резко встал и подошел к окну.
   - Прости меня, - глухо сказал он, не оборачиваясь. - Я, видно, совсем сошел с ума. Езжай домой.
   Олеся, пошатываясь, с трудом переставляя ноги, вышла из директорского кабинета. Ее попытку подойти к Валерию и обнять его, как она всегда любила делать, он пресек минуту назад резким окриком:
   - Не трогай меня, Олеся! Лучше меня не трогай! И езжай домой, я же просил тебя об этом! Твой мальчик давно стоит в почетном карауле у дверей!
   Олеся остановилась у окна в коридоре и посмотрела на улицу. Карен действительно стоял, но не один. Олеся опустилась в кресло и дрожащими пальцами вытащила из сумочки строжайше запрещенную в школе сигарету. Плевать на все запреты! Тихо щелкнула зажигалка. Краем глаза учительница наблюдала сцену за стеклом. К Карену направлялась хорошенькая Дина Умберг, по пятам которой упорно плелась Люда Фомичева. Жаль, что ничего не слышно...
   - Исчезни без следа! - неласково посоветовала Дина. - Или ты собираешься плеснуть соляной кислотой прямо мне в лицо? Где ты ее только находишь!
   Люда ничего не ответила и остановилась в некотором отдалении, переминаясь с ноги на ногу.
   Олеся улыбнулась. Поведение Люды удивительно напоминало манеру упрямого Карена тенью следовать за учительницей. Дина довольно решительно подошла к Карену, но возле него засмущалась, не зная, что сказать.
   - Как поживает Сонечка? - спросила она наконец.
   - Замечательно, - улыбнулся Карен, вспомнив, что как раз на днях мышка вернулась домой. - Просила передавать тебе привет.
   - Спасибо, - тоже мило улыбнулась Дина. - Скажи, пожалуйста, Карен... - она на мгновение замялась, но потом собралась с духом и выпалила: - Почему ты совершенно не обращаешь на меня внимания? Разве ты не видишь, какие у меня глаза, волосы, пальцы? Видишь, какое у меня чудесное платье, какой темный красивый загар! Он совсем черный, посмотри! Ни у кого в мире нет такого загара осенью! Почему ты упорно не хочешь меня замечать?
   Она высказала все разом, на одном дыхании, и в страхе замолкла, испугавшись и собственной дерзости, и непредсказуемой реакции Джангирова. Ее отчаянные, широко распахнутые глаза безуспешно пытались найти какие-нибудь следы волнения на смуглом лице мальчика, который ей безумно нравился.
   Карен внимательно и хладнокровно рассматривал милашку Дину. Конечно, если бы не Олеся, он не упустил бы своего шанса, но сейчас уже все точки расставлены. Теперь нужно постараться не обидеть девочку.
   - Я не ожидал ничего подобного, - осторожно начал Карен. - Спасибо тебе за такую искренность, хотя, мне кажется, в жизни она только вредит. И не заметить тебя нельзя, ты ошибаешься. Просто сейчас я, наверное, чересчур увлекся книгами, хочу успеть сделать как можно больше до университета. Все вечера напролет просиживаю в библиотеке.
   Знала бы Дина, где находится та библиотека! И ей как раз захотелось об этом узнать.
   - А где ты занимаешься? Я бы с удовольствием посидела с тобой.
   Карен усмехнулся.
   - Простите, мисс,- он галантно склонил красивую голову, - но только сидеть там ни к чему. Я буду здорово отвлекаться. Поэтому вынужден поблагодарить и отклонить ваше любезное предложение.
   Дина закипела. Красавица не привыкла к отказам, тем более в ответ на ее удивительно откровенное заявление. Этот мальчишка с армянской кровью слишком много себе позволяет: он посмел отвергнуть саму Дину Умберг, от которой без ума вся мужская половина школы! Но ссориться с ним было выше сил и без того уже измученной Дины.
   - Чувствую себя, как вареная морковка в кипящем супе, - тихо сказала она. - Сегодня отвратительная погода... Я всегда думала, что если человек очень хочет, он может все.
   - Твой девиз не пройдет нигде! Мы очень мало можем, - отозвался Карен. - Для проверки выдави из тюбика крем и вдави его обратно. Прости, но я считал, что ты умнее.
   - А я считала, что ты вежливее, - отпарировала Дина. - Оказывается, ты просто хам!
   - Обойдемся без ссоры, мисс? - примирительно предложил Карен. - По-моему, вам и так уже достаточно...
   И он показал глазами на Люду Фомичеву, переминающуюся с ноги на ногу в отдалении. Дина согласно кивнула.
   - Мне - так уж вполне! Наелась на всю жизнь! Ну, за что она меня так ненавидит?
   - Да уж есть за что! - ответил Карен, развеселившись. - Видишь, какие у тебя глаза, волосы, пальцы? Видишь, какое у тебя чудесное платье, какой темный красивый загар? Ни у кого в мире нет такого загара! А ты еще спрашиваешь, за что!
   - Запомнил, обрадовался! - пробормотала немного смутившаяся, но довольная Дина. - Понятно, почему ты у нас лучший ученик! С такой-то памятью...
   - Ты одна такая на свете, Дина! - продолжал Карен и неожиданно взял ее за руку. - Почему ты не замечаешь этого?
   На свете все уже было, все уже повторялось сотни раз, тысячи раз... Кому-то уже говорили такие слова... И уже многие прошли страшной, опасной дорогой обмана, лжи и разочарований, на которую неосторожно ступил сейчас Карен. Он вдруг захотел поиграть с хорошенькой Диной в любовь, как кошка с мышкой, - бедная Дина, подарившая ему Сонечку! Бедная Сонечка, подарившая ему любовь!..
   Дина покраснела так, что от ее щеки свободно можно было прикуривать.
   - На нас смотрит Людка, - невразумительно пробормотала Дина.
   Ни она, ни Карен понятия не имели, что не одна Люда внимательно наблюдала за ними.
   - Тебя это смущает? Странно! Пусть все смотрят - ты же сама хотела этого! Пусть смотрят всегда и всегда завидуют!
   - Не надо! - испуганно попросила Дина, нехотя отбирая свою руку. - Я Людки боюсь!
   - Боишься? - удивился Карен. - Ты - и боишься?! А как же кастет?
   - Да, я - и боюсь... - тихо ответила Дина. - А вчера не боялась... Но сегодня очень непохоже на вчера или на позавчера... Я пойду, Карен...
   - Хорошо, мисс, как вам будет угодно, - снова учтиво поклонился мальчик. - Мне правильно кажется, что недоразумение между нами ликвидировано?
   - Да уж, - усмехнулась Дина. - С тобой никакие недоразумения невозможны.
   - А разве это плохо? - спросил Карен, но Дина прощально махнула рукой и пошла к стоянке машин.
   Молчаливая Люда тотчас двинулась следом.
   Олеся задумчиво курила. Что намерена делать Люда? Почему она с таким маниакальным упорством преследует Дину? И бесконечный отвратительный туман... А мальчик слишком много себе позволяет. Эти галантные поклоны, прикосновения к милым, нежным ручкам...
   Олеся резко встала, погасила сигарету и вышла из школы. Карен закачался от радости с пятки на носок, как ребенок. Усталая Олеся подошла к нему и недобро посмотрела в глаза. Мальчик сиял, даже не пытаясь спрятать бьющее через край ликование и с нетерпением ожидая, когда можно будет остаться с Олесей наедине и разом отпустить все тормоза. Он по-детски зажал на руке три пальца, радостно припоминая, сколько раз был уже близок с Олесей.
   - Мы не должны больше видеться, - сухо и равнодушно, как показалось Карену, произнесла она. - Это совершенно ни к чему. Позже ты сам все поймешь. Я намного старше тебя, хотя, очевидно, не намного умнее...
   Мир, в котором были только Карен и Олеся, разрушился. Оказалось, что уничтожить его легко и просто. Он был такой непрочный, их маленький и большой мир на двоих. Смутно юный Джангиров догадывался, что все равно они не могли бы просуществовать в нем долго.
   Кровь отлила от лица Карена. Он судорожно сжал кулаки и шагнул к Олесе с таким выражением, что, наверное, был способен сейчас ее ударить.
   - Старше, моложе! - закричал он. - Опять начинается все сначала! Что за дурацкая возрастная дискриминация! Мало вам всем, видно, национальной, теперь еще к возрасту привязались! Вечно во мне чего-нибудь недостает: то лет, то образования, то опыта жизни! Нигде нет и не может быть никаких законов о разнице возрастов! При чем тут это, ну при чем?! Должно быть совсем другое, и абсолютно безразлично, сколько кому лет, у кого какой цвет кожи, рост и вес! Разве это главное, ну скажи, разве это?!
   Олеся прекрасно понимала его правоту. Сраженная бесконечной усталостью и внезапной вспышкой Карена, она сознавала всю глупость и своего положения, и своего последнего заявления. Мальчик был совершенно прав.
   - Вы все бесчувственные! - кричал он. - Все без исключения! И ты в том числе! Но не думай, что ты все так спокойно и быстро решила! За меня и вместо меня вообще никто не имеет права ничего решать! Даже ты! И ты отсюда сейчас без меня не уедешь! Я тебя одну просто не отпущу! Мы поедем только вместе и только к тебе!
   Карен сделал несколько шагов в сторону и загородил проход к машине.
   - Чего ты хочешь? - хмуро спросила Олеся.
   - Тебя! - четко и определенно ответил мальчик. - Одну тебя, Леся, и никого больше! Тебя навсегда! - Ее имя наконец легко и свободно сорвалось у него с языка. - Разве ты все еще не поняла этого? Я очень хочу, чтобы ты меня поняла в конце концов...
   - Я только что пообещала Валерию Семеновичу, что никто ни о чем не узнает, пока ты не окончишь школу, - без всякой интонации сообщила Олеся. - Не нужно, по крайней мере, постоянно стоять возле здания. Только что здесь были девочки, они могут вернуться...
   - Они не вернутся, - лаконично отрезал Карен, радуясь ее очевидному отступлению. - В принципе, я могу здесь и не стоять, но тогда я должен твердо знать, что могу в любое время, без звонка и приглашения, приходить к тебе. Ты должна дать мне слово!
   Теперь он будет диктовать свои условия. И отныне так должно быть всегда.
   Олеся бросила ему ключи от машины, которые он ловко, на лету поймал. Папа-Джангиров давно посадил сына за руль и купил права.
   - Сегодня поведешь ты, - сказала она. - Я просто не в силах. Какой ужасный день, ничего не видно...
   - Сегодня твой день, Леся, - уже совсем спокойно отозвался Карен, открывая машину. - Туман - это как раз ты и только ты.
   Олеся с трудом улыбнулась.
   - Наверное, в твоем наблюдении что-то есть...
 
   Едва они начали ужинать, как в квартиру ворвалась Мэри. Карен не понял, как она сумела войти без звонка. Манекенщица расцеловала изумленную подругу и уселась за стол.
   - Ты же собиралась уехать на месяц! - пробормотала Олеся. - А прошло чуть больше недели... Почему ты вернулась? Что-нибудь случилось?
   - Абсолютно ничего! Все тип-топ! - весело махнула рукой Мэри. - Просто чертовски надоело! Я сегодня еле добралась до вас в этом паршивом молоке! - и она подмигнула Карену. - Привет, мальчуган! До чего же ты очарователен! Просто красавчик! Херувим!
   Манекенщица выглядела еще блистательнее и ярче, чем раньше, казалось, она стала даже длиннее.
   - Не хочешь ли ты поцеловать старую тетушку Мэри? - продолжала развлекаться ослепительная татарочка и погладила Карена по щеке. - Об этом мечтают многие мужчины.
   Олеся постаралась спрятать улыбку в тарелку. Карен не сдвинулся с места. Он смотрел на манекенщицу обычным немигающим спокойным взглядом. Мальчик был как всегда уверен в себе.
   - Боюсь, что я недостоин этой чести, госпожа Абдрахманова, - сдержанно отпарировал он. - Нос еще не дорос.
   - Вот поросенок! - восхищенно щелкнула языком фотомодель. - А откуда ты знаешь мою фамилию, дружок?
   - Кто же вас не знает, Мэри Умаровна! - снизошел до комплимента Карен. - Вы известны всей России и не только ей одной!
   - Ну и подарочек ты себе завела, девушка! - снова с восхищением воскликнула Мэри. - Тебе не позавидуешь! А поначалу кажется, что он просто ягненок! Ну, тогда меня поцелует Полина! Эй, Полина, милая, скорее смотри, кто к тебе приехал!
   Полина вихрем пронеслась мимо матери и вцепилась в гостью.
   - Цыпленочек мой! Мое солнышко! Ребятеночек мой сладенький! - с умилением заворковала манекенщица, забыв обо всем.
   Свое нерастраченное материнское чувство она в основном перенесла на Полину и по-настоящему тосковала, если долго не видела девочку.
   - Ты знаешь, Олеся, я всегда мечтала родить Глебу дочку, - вдруг объявила Мэри. - Но так и не успела.
   - У него уже есть две, - в замешательстве пробормотала Олеся. Ей было мучительно жаль Мэри. - И потом я не мечтаю еще об одной сестренке...
   - Ну, это меня совершенно не касается! - заявила Мэри. - Да что теперь обсуждать...
   Карен наблюдал за происходящим с иронической ухмылкой. Он еще многого недопонимал, и его просто забавляла фотомодель. Потом он взял вилку и нож и продолжил ужин. Пока будут звучать бесконечные "солнышки", все остынет, так что лучше не терять времени даром. Следом начала есть и Олеся, изредка обмениваясь с мальчиком улыбкой по адресу Мэри. Наконец восторженное словоизлияние манекенщицы стало ослабевать.
   - Ты будешь с нами ужинать? - спросила Олеся.
   - Нет, не хочу! - заявила Мэри. - Берегу фигуру. Я ее уже довольно давно ношу, такую худую и длинную, но почему-то никак не хочу с ней расставаться. Но я бы не отказалась выпить. Почему я не вижу ничего на столе?
   Олеся покраснела. Карен был еще не в курсе ее пагубного пристрастия. Манекенщица встала, принесла початую бутылку и плеснула вино в три бокала. Но едва она подняла свой, на руку Олеси властно легла смуглая ладонь Карена.
   - Ты не будешь больше пить, Леся, - тихо, но выразительно сказал он. - Я случайно видел тебя на днях на кухне...
   - Да-а, - озадаченно протянула Мэри и поставила бокал на стол. - Тебе, девушка, действительно не позавидуешь. В доме новое правительство. Ну, ладно, я ведь заехала только узнать, как поживает Глеб.
   Голос манекенщицы сразу изменился, интонация стала глухой и мрачноватой. Олеся пожала плечами и осторожно взглянула на подругу.
   - А что ему сделается? Все нормально, как обычно. Ест свои апельсины...
   - Я так и думала, - заявила Мэри. - Ты знаешь, он ведь нашел себе прибалтышку, по-моему, девку прямо с панели. Поля, милая, иди, детка, к себе, а ты, мальчуган, заткни уши! Какую-то тварь, которой едва минуло восемнадцать...
   Карен фыркнул.
   - А кто тут недавно рассуждал о сложностях и опасностях разницы возрастов? Кто это был, Леся?
   - Помолчи, мальчуган! - приказала Мэри. - Дело совсем не в возрасте. Дело в том, что она просто легкомысленная дура, капризная потаскушка - неужели именно она нужна сейчас Глебу?
   Олеся вытаращила глаза.
   - Ну, то, что он не знает, что ему нужно, - давно известно! Но ты - и про легкомыслие!.. Прости, Мэри, у тебя такое заявление звучит очень смешно.
   - Да, правильно, - согласилась фотомодель. - Я всегда утверждала, что серьезная женщина - это какой-то ужас! Что с ней делать-то, с серьезной, о чем говорить!
   Олеся расхохоталась.
   - Ты абсолютно нелогична! Как раз с серьезной и есть о чем говорить! Но папеньке нужно совсем другое...
   - Правильно, детка, - вновь согласилась Мэри. - И никакой логики с меня больше не требуй. Кстати, я привезла тебе очередное творение Витковского. Посмотри, в каком-то богомерзком журнальчике! - И она с презрением швырнула Олесе на колени довольно красочное и вполне сносное издание. - Купила на отдыхе, чтобы развлечься. И развлеклась. Сразу сели все батарейки. Вирши называются "Откровение".
   Олеся открыла журнал.
   - Я знаю это стихотворение, но оно называется "Рейс в никуда". "Откровение" папа позже добавил в скобках.
   - Но новый подзаголовочек гораздо ближе к истине и точнее отражает суть дела, - заявила Мэри. - А раз ты все уже знаешь, то дай прочитать мальчику, - и увидев, что Карен собирается возразить, быстро пресекла его попытку. - Только не говори, котенок, что ты этой чести тоже недостоин. Ни о какой чести здесь вопрос не стоит.
   Олесю слегка покоробило. Хорошо зная недостатки отца, она его все-таки очень любила. Мэри сама схватила журнал и протянула его Карену.
   - Читай, дружок, - сказала она с наигранным весельем. - Можешь вслух.
   - У меня, к сожалению, нет никаких актерских способностей, - корректно сообщил Карен. - Поэтому прошу меня извинить, Мэри Умаровна, но читать я буду про себя.
   - Да-а, - опять протянула Мэри, - палец тебе в рот не клади. Смотри, девушка, снова не обожгись, огонек горячий...
   "Даже чересчур", - подумала Олеся, глядя, как Карен уткнулся в журнал, не замечая последних комментариев и наставлений фотомодели. Стихи показались Карену забавными, хотя, конечно, совсем не в его духе. Витковский действительно был в них предельно откровенен.
 
   Лечу над океаном
   С экранною звездой,
   И я не слишком пьяный,
   Не слишком молодой...
   Везу такое диво
   С собою высоко.
   Ах, вся она красива
   От попки до сосков!
   Завоевать сумей-ка!
   А я - завоевал.
   Не из одной семейки
   Я дочек воровал.
   Да если б только дочек...
   И жены хороши.
   Но требуются очень
   Они мне - для души.
   Как хлеб и сигареты
   И как глоток воды
   Среда нужна поэту,
   Обидно без среды.
   Уют. В салоне кресла.
   Снаружи - темь и мгла.
   К тому же стюардесса -
   Черт побери! - мила.
   Но вдруг с небритой рожей,
   Как ворон нелюдим,
   Спросил какой-то: "Все же
   Куда же мы летим?"
 
   Карен негромко, с удовольствием засмеялся.
   - Тебе понравилось? - встрепенулась Мэри и прикусила свой длинный яркий ноготь. - Ты бы тоже, наверное, хотел так же полететь в никуда?
   Карен удивленно поднял брови, непроизвольно скопировав манеру Олеси.
   - В никуда? Нет, это невозможно. Я никогда бы не полетел в никуда, - он выделил интонацией слово "никогда". - У меня всегда должен быть четко определенный, раз и навсегда избранный маршрут. И никаких вопросов о цели полета и сомнений о месте назначения.
   - Ух, какой же ты умница! - опять пришла в восторг фотомодель. - Только попробуй выдержать свой маршрут без изменения, лапушка, хотя бы лет до тридцати, тогда посмотрим и поговорим.
   - А тут нечего смотреть и не о чем говорить, - отрезал Карен. - Я своего добьюсь.
   Олеся и Мэри украдкой переглянулись.
   - Да-а, девушка, - тихо протянула манекенщица, - каков подарочек... Ну, я оставляю вас, ребята. Сегодня, я чувствую, вам не до меня, увидимся позже.
   Мэри встала, ровная и длинная, как вязальная спица, и небрежно бросила перед Кареном ключи от квартиры Олеси, которые получила очень давно.
   - Возьми, мальчуган. Теперь они тебе значительно нужнее, чем мне. Я могу позвонить в дверь.
   И Мэри ушла, независимая, гордая, не расстающаяся со своей дурацкой бравадой, несчастная и бесконечно оскорбленная человеком, которого никак не могла забыть...
   Карен какое-то время сидел молча, не зная, что делать: взять ключи, как ни в чем не бывало, или вернуть их Олесе. Она изучала журнал с хорошо знакомым ей стихотворением отца чересчур сосредоточенно, будто хотела выучить наизусть. И Карен взял ключи. За сегодняшний день ему бросали их уже второй раз. Волшебный, сказочный, туманный день по имени Олеся...
   Незаметно стемнело. Полина тихо и неслышно ушла спать, перед этим еще раз вежливо напомнив Карену о его обещании принести на днях Сонечку. Карен и Олеся долго сидели в полумраке, не произнося ни слова, не шевелясь, боясь потревожить хрупкое равновесие, которое наконец наступило.
   Мальчик не выдержал первым, вскочил и поднял Олесю на руки. Она была почти невесомая - цветочный лепесток или перышко птицы - и смотрела усталыми озерными глазами. На Карена глядела сейчас женская неприкаянность, надломленность, тайное, безмолвное отчаяние, словно когда-то Олеся больно ударилась - и следа от ушиба давно нет, а память все хранит в себе страшное впечатление о том давнишнем, вроде бы пережитом, но до сих пор остром, как ожог, страдании.
   - Ты будешь моей женой! - объявил Карен. - Ты ведь будешь моей женой?
   Впрочем, ответа ему не требовалось. Он сам все прекрасно знал. На него печально, укоризненно смотрели горькие, несвадебные совсем глаза... Но Карен уже отлично владел новым положением. Иначе ничего бы не получилось. И не получится в дальнейшем, если не надеяться только на самого себя.
   Олеся и в постели с удовольствием передала инициативу Карену. Ее лицо с плотно сомкнутыми веками было доверчиво и покорно запрокинуто перед ним, тонкая шея и худые торчащие ключицы вызывали жалость и нежность, от которых хотелось без конца целовать детские узкие косточки... От его поцелуев она сразу начинала стонать, бормотать, что-то приговаривать или просто долго тянуть одну и ту же букву "а". Это восхищало Карена, пытавшегося разобрать хоть что-нибудь в хаосе бессвязных слов и звуков.
   - А ты, оказывается, поешь, - сказал он два дня назад.
   - Тебе не нравится? - неуверенно спросила Олеся.
   - Нет, что ты! - Карен даже удивился.
   Сонечка тоже всегда говорила, только совсем другое. Она произносила вполне осмысленные ласковые слова и коротенькие обучающие фразы: "Положи руку вот сюда", "Поцелуй здесь и здесь". Никакого восторга у Карена они не вызывали.
   Но сегодня среди милого сумбура слогов вперемежку со стонами внезапно прорвалось одно четко и чересчур не вовремя сказанное слово.
   - Валерий... - простонала вдруг Олеся.
   Карен окаменел. Всякое желание пропало. Она сказала: Валерий... Валерий Семенович...
   Тяжелое, нехорошее, темное удушье стало подбираться к горлу и собралось там комом, который нельзя ни выплюнуть, ни проглотить. Карен в бешенстве, в ярости, совершенно не владея собой, схватил Олесю за плечи. Он встряхнул ее с чудовищной силой и мог, наверное, просто сломать пополам. Он готов был сомкнуть пальцы на тоненьком горле и сжать их...
   "Я сейчас убью ее, - в припадке ненависти подумал Карен. - Так ей и надо, суке, потаскухе, распутнице: она не того заслужила! Что я делаю?! Я же могу убить ее..."
   На худой шее Олеси уже заплывали синевой пятна от его пальцев, дышала она с трудом, хрипловато, но не произносила ни слова, не жаловалась и не плакала. И это было страшнее всего. И раскаяние Карена вновь сменилось взрывом негодования.
   - Если я еще раз услышу от тебя это имя, ты больше никогда меня не увидишь, - жестко отчеканил он. - Я сейчас виноват перед тобой, но я не в состоянии его слышать, тем более сейчас... Я не могу, понимаешь?! И я за себя не отвечаю, если это повторится хотя бы раз!
   - Не... повторится... - еле слышно пролепетала Олеся.
   И снова наступило молчание, гнетущее, давящее, невыносимое. Карен сидел, привалившись боком к стене. Он действительно многое недооценивал и недопонимал в своем таком, казалось, мирном и определенном будущем. У него ведь сейчас было только оно одно, а у женщины, лежащей рядом с ним, существовало еще и прошлое... И в нем можно захлебнуться, завязнуть навсегда, если разом не оборвать все связи и ниточки, привязывающие ее к ушедшим. Иначе не получится.
   Он встал и прошелся по спальне. Ковер под ступнями был теплый, пушистый, напоминающий домашний уют его комнаты. "Проклятый день", - подумал Карен и опустился на корточки перед постелью.
   - Ты замечательно умеешь мурлыкать, Леся... Ты помурлыкаешь мне сегодня?
   День был совершенно белого цвета, таким, что хотелось брызнуть в его размытое однообразие чем-нибудь цветным и ярким. Точно такой же стала наступившая ночь, расцвеченная, правда, рекламой и фонарями, но тоже довольно бледными и расплывающимися в молочном тумане. Липкий, мокрый, он обволакивал и втягивал под свой непрозрачный купол все вокруг, превращая город в волшебную сказку. Это были день и ночь Олеси. Во всяком случае, так утверждал Карен.
 
   7
 
   Сон оказался цветным, остросюжетным, с роскошными трюками. Очевидно, в нем предполагалось две серии, но на самом интересном месте его прервал неожиданно громкий разговор родителей прямо возле дверей спальни старшего сына. Их явно тянуло на скандал.