— Да здравствует Перышко! — крикнула Эмилия, мигом окрестив нового друга.
   И с этой минуты все стали звать мальчика-невидимку только так -Перышко.
   Теперь можно было пускаться в путь. Для этого невидимый мальчик вынул из мешочка, спрятанного под деревом, особый порошок и сказал, что это «порошок пирлимпим-пим». Он дал каждому щепотку и велел нюхать. Все понюхали и не чихнули. Только Эмилия чихнула, но она вообще от всего чихала. Как только они понюхали этот волшебный порошок (а это был очень волшебный порошок), так сразу же почувствовали себя легкими, как пух, и в ушах у них зазвенело… Деревья начали мерно кружиться вокруг них, как балерины в юбочках из зеленых листьев, все дальше и дальше уходя в сизый туман, и потом совсем исчезли из глаз. Все словно погрузились в какой-то странный сон (или это был не сон?) и плыли по воздуху, как по волнам какого-то неведомого моря, а ветер необычайной силы и быстроты уносил их, словно они были мыльные пузырьки, все дальше и дальше. Никому не хотелось говорить, да никто и не мог бы говорить, и только Эмилия вдруг слабо пискнула:
   — Дай мне понюхать еще того порошку, Перышко! Я чувствую, что падаю!
   — Нет, просто мы приближаемся к цели, — отвечал «голос».
   И правда. Туман стал рассеиваться, и снова стали видны деревья. Еще несколько секунд — и все почувствовали под ногами твердую землю. Приехали! Все открыли глаза и поглядели вокруг. Речка прозрачнее хрусталя тихо катилась по плюшево-зеленой долине. По берегу шел белый ягненок, направляясь к воде: видно, попить. Там, в глубине, высокая синяя гора величественно устремилась в высоту, а между речкой и горой стоял лес.
   — Мы в Стране Басен; она еще называется Край Говорящих Зверей, -разъяснил Перышко. — Отсюда мы начнем наше путешествие в Мир Чудес.


Глава 4.

Сеньор Лафонтен.


   — Какое красивое место! — воскликнул Педриньо. — Хорошо бы Домик Желтого Дятла перенести сюда.
   Носишка тоже была в восторге.
   — А звери в этом краю и верно говорящие или они только притворяются? — заинтересовалась она.
   — Болтуны ужасные! — ответил Перышко. — Если б они не говорили, то и басен бы не было. Пойдем по берегу, мы скоро повстречаем когонибудь из здешних зверей.
   — Да вон барашек, — сказала Эмилия.
   Но в эту минуту навстречу им из лесу вышел человек с длинными, круто завитыми волосами, одетый по старинной французской моде. На нем были короткие обтянутые панталоны до колен и курточка в талию. На ногах — туфли с большими пряжками, а на голове — треугольная шляпа. Кружева белой пеной вскипали вокруг его шеи и на запястьях. Он шел, опираясь на толстый посох, размеренным шагом человека, предающегося размышлениям.
   — Это барашкин хозяин? — спросила Эмилия.
   — Нет! — поспешил уверить ее Перышко. — Это сеньор Лафонтен, очень умный француз. В книжках пишут, что он родился в 1621 и умер в 1695 году. Но он вовсе не умер, а просто поселился здесь, в Стране Басен. Он живет здесь, чтобы наблюдать жизнь животных.
   — Я знаю его хорошо, — сказал Педриньо. — Он очень знаменитый. Сочинил много басен. У нас дома его книжка есть.
   Между тем сеньор Лафонтен подошел к речке и, спрятавшись за кустиком, стал ждать. Ягненка, видно, очень томила жажда. Он уже совсем подошел к воде, вытянул шейку и — глю-глю-глю — начал было пить, как вдруг другой зверь, со свирепым выражением лица и вообще мало симпатичный, вышел из лесу, понюхал зачем-то воздух и направился в ту сторону, где находился ягненок. Шел и почему-то облизывался.
   — Это волк! — прошептал Перышко. — Он съест ягненка из басни…
   — Какое свинство! — с болью сказала Носишка. — Не давай ему, Педриньо, брось в него камнем!
   — Вот еще! — отозвался Педриньо. — Не стану я басню портить. Видишь, сеньор Лафонтен взял карандаш и записывает.
   Волк подошел к ягненку поближе и сказал с чисто волчьей наглостью:
   — Что это за безобразие, грубошерстная тварь! Как ты смеешь мутить воду, которую я собираюсь пить, а? Разве не понимаешь, что я не могу довольствоваться опивками какого-то жалкого ягненка?
   Бедняжка весь задрожал. Он знал волка по слухам, ни один, говорят, барашек от него не спасался… И голосом, прерывающимся от страха, он отвечал:
   — Извините, пожалуйста, Ваша Волкость, но ведь вы находитесь вверх по течению, а я, простите, вниз, так что, с вашего разрешения, осмелюсь заметить, я никак не могу замутить воду, которую вы намереваетесь пить, сеньор.
   — Говорят ведь, а! — воскликнула Эмилия. — Прямо как люди!
   Волк как будто не ожидал от ягненка подобного ответа, потому что осекся и раза три нерешительно кашлянул. Но потом сказал:
   — Да в общем, дело не только в этом. У нас с тобой старые счеты. В прошлом году ты, милый мой, тут разглагольствовал, что будто я похож на вороватого пса. Забыл, да?
   — Это неправда, Ваша Волкость, потому что мне только три месяца; в прошлом году меня и на свете не было. Спросите маму.
   — Вот тебе, волк! — тихонько воскликнула Носишка. — Не ожидал небось! Посмотрим, что-то ты теперь скажешь!
   А сеньор Лафонтен за кустиком все писал, все писал… Этот ответ поставил в тупик волка, который был не только зол, но и малоразвит, или, говоря откровенно, глуп. Он опять покашлял и словно задумался.
   — Ну да, — буркнул он наконец. — Но если то был не ты, так, значит, твой брат, а это все равно.
   — Как же это могло случиться, Ваша Волкость, если я — единственный ребенок?
   Видя, что словами ягненка не проймешь, волк решил действовать силой:
   — Ну, а если это был не твой брат, так, значит, твой папаша, понятно? — И волк шагнул к ягненку, оскалив зубы.
   Он уж совсем готов был сделать «кр-рак» и съесть беднягу, как вдруг сеньор Лафонтен выскочил из-за своего куста, да как даст ему палкой по носу!
   Ну, кум волк этого не ожидал. Он поджал хвост, да и шасть в лес.
   Все ужасно обрадовались. Эмилия побежала поиграть с ягненком, в то время как остальные подошли к сеньору Лафонтену.


Глава 5.

Эмилия и Лафонтен.


   Носишка знала два слова по-французски: «бон жур», что значит «здравствуйте», и «о ревуар», что значит «до свиданья». Другие не знали ни одного. Ввиду этого ее направили к баснописцу для переговоров. Носишка все напутала уже с самого начала, потому что вместо «бон жур» сказала:
   — О ревуар, сеньор Лафонтен. Мы только что приехали из Домика Желтого Дятла и видели, как здорово вы дали палкой по носу этому неприятному волку. Очень правильно поступили. Примите, пожалуйста, наши поздравления. Бон жур.
   Баснописцу очень понравилась Носишкина речь. Он приподнял ее, поцеловал в голову и сказал:
   — Ты напрасно стараешься говорить со мной по-французски, девочка. Я понимаю язык всех людей и всех зверей.
   Все окружили баснописца. Эмилия тоже подошла, решив, что с ягненком можно поиграть и после. Ее очень удивлял костюм баснописца: мужчина — и вдруг кружева! Ну где это видано? И эта длинная шевелюра с завитками, как у женщин. «Кто его знает, может, у бедняги нет ножниц?» — подумала сострадательная кукла. Увидев Эмилию, Лафонтен удивился:
   — О, кукла! Вот только куклы здесь у нас и не хватало. И ходить умеет! Может быть, она говорящая?
   — Конечно. У Эмилии язык без костей, — отвечала Носишка.
   Лафонтен очень поразился, потому что, хотя был стар, никогда в жизни не видал куклы, которая умела бы говорить.
   — Необычайно! — сказал он. — Я видал немало кукол у нас во Франции, но все они были немы как рыбы. Мир движется по пути прогресса, нет сомнения. Как тебя зовут, куколка?
   — Эмилия де Рабико, к вашим услугам, сеньор.
   — Красивое имя. А кто тебя научил говорить?
   — Никто, — ответила Эмилия, ни на секунду не задумавшись, — я так и родилась. Когда доктор Улитка дал мне разговорные пилюли, я сразу же заговорила.
   — Эмилия говорит очень хорошо, — объяснила Носишка, — жаль только, что она говорит столько глупостей.
   Француз улыбнулся:
   — А ну, куколка, скажи какую-нибудь глупость, старик Лафонтен хочет послушать.
   Эмилия смутилась и, комкая край своего ситцевого платочка, ответила очень кстати: — Так, по заказу, я не умею…
   Сеньор Лафонтен поговорил со всеми очень любезно и сказал, что место, где они сейчас находятся, нравится ему больше всех других мест на свете. Здесь он слушает беседы животных, и здесь он научился многому, о чем потом рассказал в своих баснях.
   — Я уже читал некоторые ваши басни, — сказал Педриньо, — вы очень хорошо пишете, сеньор.
   — Ты находишь? — спросил Лафонтен, улыбаясь скромной улыбкой. — Я очень рад, Педриньо. Твое мнение для меня очень ценно, потому что оно искренне.
   А Эмилия между тем не сводила глаз с шевелюры баснописца. Бедняга живет один в этих глухих местах, и наверняка у него нет ножниц, думала она. И вдруг Эмилию осенило: она открыла свою корзиночку и, вынув из нее половинку сломанных ножниц, протянула французу со словами:
   — Примите, пожалуйста, этот подарок, сеньор.
   Баснописец вытаращил глаза, не понимая, чего она от него хочет.
   — Но зачем мне это, куколка?
   — Чтоб обстричь волосы…
   — Ах, вот что! — засмеялся баснописец. — А разве можно стричь волосы половиной ножниц?
   Но Эмилия никогда не терялась и поэтому отвечала:
   — А вы обстригите с одной стороны!
   Носишка вмешалась и, оттащив куклу в сторону, сказала баснописцу, чтоб не обращал внимания, так как у Эмилии, к сожалению, не все дома. Но баснописец добродушно засмеялся и сказал, что, напротив, «у куклы живая и самобытная индивидуальность». Носишка не очень поняла, что значит «самобытная индивидуальность», но с этой минуты стала обращаться с Эмилией более уважительно.
   В эту минуту мальчик-невидимка, который все время где-то пропадал, подошел к говорившим. Увидев перо, плывущее по воздуху, сеньор Лафонтен удивился. Уж он смотрел, смотрел, даже лоб сморщил, а все никак не мог понять, что же это такое. Эмилия насмешливо захихикала:
   — Странно, сеньор, такой мудрец и удивляетесь! А вот отгадайте загадку: «Что такое перо попугая без попугая?» Догадываетесь?
   Баснописец понимал все меньше и меньше.
   — Не догадываюсь, — признался он наконец.
   — А я знаю! — дразнилась Эмилия. — Я знаю! Это значок мальчиканевидимки.
   Баснописец понимал не больше, чем раньше. Педриньо пришлось рассказать ему всю историю с начала и до конца. И все-таки даже после этого разъяснения сеньор Лафонтен продолжал стоять с открытым ртом и вытаращенными глазами… Понятно, ведь он в жизни не видел мальчика-невидимки!
   — Ах, Педриньо! Вы все говорите о вещах, слишком новых для такого старинного человека, как я.
   И, увидев, что солнце уже высоко, он предложил:
   — Не будем терять времени. Давайте посмотрим еще одну басню.
   Он пошел, и все за ним. Педриньо шел рядом с сеньором Лафонтеном. Он изучал каждое его движение, потому что тоже хотел научиться писать басни. Он даже нарочно посмотрел, каким карандашом писал знаменитый француз, чтоб купить такой же. А Эмилия всю дорогу набиралась духу и, наконец, отойдя как можно дальше от Носишки, чтоб избежать ее щипков, сказала баснописцу:
   — В обмен на мою половинку ножниц я хочу попросить у вас одну вещь, сеньор Лафонтен.
   — Какую, куколка? Скажи.
   — Я хочу попросить басню.
   — Половинку басни? — пошутил Лафонтен.
   — Нет, целую, где бы действовали ягненок, и тряпичная кукла, и…
   Носишка подбежала, схватила Эмилию и сунула к себе в карман со словами:
   — Это уж слишком! Кажется, здешний воздух совсем расстроил ее нервы.


Глава 6.

Мор зверей.


   Тем временем мальчик-невидимка отстал от всей компании, заглядевшись на обезьян, резвившихся на опушке леса. Догоняя своих спутников, он окликнул их привычным «кукареку». Сеньор Лафонтен опять удивился.
   — Петух поет, — сказал он наивно.
   Всем очень захотелось засмеяться, услышав, что такой умный человек сказал такую глупость. Но все сдержались, вспомнив, как донна Бента учила уважать старших. Все, кроме Эмилии. Маленькая насмешница ответила на слова мудреца своим обычным коротким хохотком и, прежде чем Носишка успела ей помешать, произнесла:
   — Сеньор Лафонтен, вы остались в дураках! Это вовсе не петух и даже не курица. Это Перышко.
   Носишка, сгорая от стыда, закрыла ей рот рукой.
   — Как ты разговариваешь с таким мудрым человеком, Эмилия? Бабушка, когда узнает, будет очень сердиться!…
   В этот момент перо попугая подплыло совсем близко к ним и остановилось.
   — В лесу гораздо больше зверей, чем здесь, — сказал «голос», — там львы, тигры, обезьяны, медведи… Ну, словом, все важные звери.
   — Я хочу видеть льва… — сказал Педриньо. И вся компания, следуя за пером попугая, плывущим по воздуху, направилась в лес.
   А вот и гора, где находится пещера царя зверей. Теперь надо было идти, соблюдая всяческую осторожность, на цыпочках, чтоб не попасться на глаза кому-нибудь из хищников. Наконец дошли до площадки у входа в пещеру. Кости съеденных животных, разбросанные по земле, и запах падали не оставляли никакого сомнения — львиное логово было именно здесь.
   — Я знаю расселину в скале, — сказал Перышко. — Оттуда мы можем увидеть льва так, что он нас не увидит. Следуйте за мной и не производите ни малейшего шума.
   Все последовали за Перышком, ступая мягко, как кошка. Поднялись по скалистому склону и вскоре достигли расселины, находящейся как раз на вершине скалы, так что если бы даже звери их заметили, то все равно не смогли бы до них допрыгнуть. Отсюда можно было все увидеть, не подвергаясь ни малейшей опасности. Все разместились как кто мог и стали смотреть сквозь расселину.
   — Вон он! — сказал Педриньо, первым увидевший льва. — Вон он, лев из басни, на своем троне из костей, окруженный всем своим двором…
   Да, действительно, это был лев из басни, собравший свое зверье на совет для решения важной проблемы: как остановить ужасный мор, свирепствовавший в зверином государстве. Прежде чем что-нибудь решить, властители обычно советуются с мудрецами, астрологами, придворными шутами и другими выдающимися личностями. Так поступил и царь зверей. Сначала он обратился за советом к старой обезьяне, совсем седой, уж такой ученой, что просто дальше некуда.
   — Что вы думаете, сеньора обезьяна, про этот мор, который нас всех косит?
   Обезьяна три раза кашлянула и сказала:
   — Да будет Вам известно, Ваше Величество, что этот мор — кара, посланная нам небом. Мы оскорбили небесные власти, вот в чем дело. И теперь единственное средство смягчить гнев богов — это принести им в жертву кого-нибудь из нас.
   — Прекрасно, — сказал лев, — но кого?
   — Того, кто более всех отягчен преступлениями, — отвечала обезьяна.
   Лев сомкнул глаза и предался размышлениям. Вспомнил свою прошлую жизнь, свой произвол и свою жестокость, вспомнил невинных зебр, газелей, оленей, баранов и даже людей, которых он убил. И решил сделать красивый жест: предложить в жертву самого себя, как наиболее отягченного преступлениями.
   Никто из зверей, конечно, не осмелится поддержать его, так что это будет и красиво и совершенно безопасно. Так обычно поступали властители, которые хотели остаться знаменитыми в истории.
   — Друзья! — сказал лев, сделав сокрушенное лицо. — У меня не остается никаких сомнений: именно мне надлежит быть принесенным в жертву. Никто не совершил более тяжких преступлений, чем ваш царь, друзья мои! Кто убил самое большое количество оленей, баранов, зебр и людей? Я! Значит, меня и следует выбрать для принесения в жертву. Как вы находите?
   Сказал и обвел глазами придворных с таким видом, словно думал про себя: «Интересно посмотреть, у кого хватит наглости сказать, что да». Все были твердо убеждены, что лев действительно самый большой преступник на весь лес, но никто не посмел заявить об этом вслух.
   Тогда лиса вышла вперед и сказала маленькую складненькую речь.
   — Глупости, Ваше Величество! — сказала лиса. — Если есть на свете существо с чистой совестью, так это именно наш добрый царь лев. Вы убивали оленей, и баранов, и зебр, и людей? О, так ведь это не только не преступление, а напротив — акт благородного милосердия. Для чего нужны эти скоты? Какое место занимают они в мире? Это же низкие твари, так что Ваше Величество изволило совершить прекрасный поступок, очищая от них землю. Пусть никто не поймет мои слова как лесть, ибо лесть я презираю, но Вы, Ваше Величество, по моему мнению, не преступник, а святой!
   Гром аплодисментов был ответом на слова лисы. Лев повел усами и облизнулся от удовольствия, милостиво кивнув в сторону ораторши. Тут поднялся тигр и говорил точно так же, как раньше лев: обвинил себя в больших преступлениях "и заявил, что наказания заслуживает именно он, и никто другой. Лиса произнесла новую речь, еще более складную, чем первая, доказав, что тигр — святой номер два. Та же сцена повторилась со всеми, кто был наделен когтями и зубами. Все оказались святые. Наконец очередь дошла до осла.
   — Положа руку на сердце, я не чувствую себя виновным ни в каком преступлении, — сказал он как сущий осел, — я ем только траву. Никогда и мухи не убивал. Если меня овод ужалит, так я его метелкой хвоста смахну, и все. Никогда не воровал. Даже не лягаюсь, потому как у меня ноги болят. Ничего я такого не припомню. Так-то вот.
   Когда осел закончил, звери переглянулись. Эта исповедь произвела на них тяжкое впечатление. Лиса вышла вперед и держала речь как выразитель общего мнения.
   — Вот самый страшный преступник! — сказала она, указывая на бедного осла. — Это из-за него небеса наслали на нас эту эпидемию. Его и следует принести в жертву. Подумайте только, он признался, что не лягается, потому что у него ноги болят. Значит, если б не болели, так он бы всех нас совсем залягал. Смерть лягуну!
   — Смерть! Смерть! — закричали звери. Видя, как повернулось дело, царь лев тоже пришел в негодование.
   — Жалкий ломовик! — взревел он. — Это из-за тебя, значит, гибнет мое государство! Приговариваю тебя к смертной казни: ты будешь немедленно разорван на куски придворным палачом. Тигр, исполни приказание твоего властителя!
   Глаза тигра-палача блеснули. Раздирать на куски животных было для него высшим удовольствием. Он облизнулся и сделал стойку, чтобы ринуться на дрожащего осла. Да так при своей стойке и остался… Огромный камень упал с крыши пещеры прямехонько ему на голову — тр-р-рах! Страшное смятение… Все разбегаются… Дамы в обмороке… Кто это сделал? Кто? Ну конечно, Перышко.
   — Браво! — крикнули разом Носишка и Педриньо. — Вот это называется меткая стрельба!
   — Бежим! — крикнул Перышко. — Скорее! А то лев нас почуял и уже облизывается.
   Повторять второй раз не пришлось: все как горох скатились вниз по склону…


Глава 7.

Пленники.


   На бегу Перышко столкнулся с ослом, который тоже уносил ноги, и вспрыгнул ему на спину. Поэтому своих спутников он оставил далеко позади, и они заблудились в лесу. Без Перышка они не знали дороги и брели, брели наугад, покуда не забрели, сами того не ведая, в Обезьянную страну. Не успели они переступить границу этого королевства, как стражи набросились на них и связали лианами. И тотчас же пленники были доставлены ко двору, чтобы предстать пред Макаком XIV, королем Обезьяний, которого при дворе звали КорольСолнце, потому что, когда Макак появлялся, улыбка, словно солнце, озаряла обезьяньи лица.
   — Ваше Величество! — сказал один из стражей. — Осмелюсь предложить вашему высочайшему вниманию этих четверых путешественников, переступивших границы вашего королевства без визы на въезд.
   — Вранье, сеньор король! — закричала Эмилия. — У меня есть виза. Поглядите-ка! — И, открыв корзинку, даже не снимая ее с плеч бедного графа, Эмилия достала свою знаменитую булавку с голубкой. — Вот моя виза!
   Король-Солнце осмотрел с большим вниманием этот неизвестный ему предмет, ибо никогда не видал даже обыкновенной булавки, а уж тем паче с голубкой. Потом сказал:
   — Принятой формой визы на въезд в мое королевство является высший сорт банана — «золотой банан», но так как я полагаю, что у других государств могут быть другие формы визы, то можно считать действительной визу, которую предъявила эта сеньора. Отпустите ее.
   Стражи стали развязывать Эмилию, а пока что Педриньо нашел способ сказать ей на языке «ки», который обезьяны не понимают:
   — Ракаскакажики Пекерыкишкуку чтоко мыки покопа-калики в лакапыки к экетиким гакадкиким окобекезьякана-кам (расскажи Перышку, что мы попали в лапы к этим гадким обезьянам).
   — Лакадноко (ладно), — отвечала незаметно Эмилия и, как только с нее упали последние лианы, удрала стремглав, даже не оглянувшись.
   Теперь пред высоким представителем королевского рода Банановичей предстала Носишка.
   — Сеньорита, — сказал король с обезьянскими ухватками, — хотя вступать в пределы моего королевства без визы — это большое преступление, но я охотно выслушаю ваши объяснения. Я король великодушный, и мне больше по душе награждать, чем наказывать. Скажите мне, какое у вас впечатление от моего двора?
   Носишка поглядела вокруг себя и увидела только обезьян, одна другой лохматее и страшнее. Но она была не дура и поняла, что если скажет правду, то ей за нее придется дорого заплатить. Лучше притвориться восхищенной и говорить только то, что может быть приятно всей этой гадкой обезьяньей публике. И Носишка отвечала королю так:
   — Я восхищена, Ваше Величество, великолепием этого двора! Я видала разных королей — Короля Червей, Короля Бубен, Короля Треф, Короля Пик. Но, поверьте, ни один из них по красоте и благородству не сравнится с Вашим Величеством! Кроме того, я никогда не видела придворных дам прекраснее, чем при Вашем дворе! Да я так восхищена Вашим королевством, что я бы здесь осталась на всю жизнь, если бы Вы, Ваше Величество, разрешили и бабушка сог— ласилась.
   Макак XIV даже облизнулся. Хоть он и привык слушать одни хвалы, но ему никогда еще не приходилось наслаждаться таким высоким слогом.
   — Отпустите ее немедля, — приказал он, — и дайте этой очаровательной гостье самое высокое дерево для жилья и самого приятного обезьянчика в мужья! Ее заветное желание будет исполнено: она останется жить в нашем королевстве. Я пошлю гонцов к ее бабушке, которая будет безусловно в востор— ге, когда узнает, какую высокую честь Король-Солнце оказал ее внучке.
   Носишка, не ожидавшая такой высокой чести, поморщилась, но решила смириться и терпеливо ждать, пока Перышко явится ей на выручку. Она была немедленно препровождена на «свое» дерево, в то время как стражи тащили к королю беднягу графа с корзинкой Эмилии на плечах.
   — А вы, сеньор путешественник в шляпе и с корзинкой, каково ваше мнение?
   Бедный мудрец спустил на землю корзинку, сел на нее и вытер ладонью пот со лба.
   — Мое мнение? — переспросил он отдуваясь. — Мое мнение, что эта корзина слишком тяжела для такого больного старика, как я.
   — Я не спрашиваю ни про какую корзинку, болван вы эдакий! Как вы находите мое королевство? — нахмурился король.
   Граф ничего никак не находил: он был совершенно измучен, ведь он всю дорогу тащил на плечах тяжелый груз. Где уж ему было обращать внимание на то, что делается вокруг!
   — Простите меня, Ваше Величество, — сказал он, — но я еще ничего не видел, так как сильно устал с дороги. Разрешите мне сначала передохнуть и выспаться. Завтра я встану со свежей головой и тогда скажу свое мнение.
   Королю вовсе не понравился подобный ответ, но он решил не спорить и распорядился, чтоб графа уложили спать и привели последнего пленника.
   Стражи приволокли Педриньо. Мальчик был в ярости от того, что произошло. Ах, если б у него был с собой хлыст, он бы тогда хорошо ответил этой обезьянище! Но хлыста не было. И руки у Педриньо были связаны. Ну что ж, все равно он скажет то, что думает, потому что он человек с сильным характером и всегда говорит правду… И, когда король обратился к нему с тем же вопросом, с каким ранее обращался к другим, Педриньо ответил следующее:
   — Как я нахожу это королевство? Да ничего я не нахожу. Нет здесь никакого королевства. Не вижу никакого короля. Обезьяна как обезьяна, сидит на ветке, а думает, что это трон. Придворные дамы? Обезьяны. Обезьяньи рыла. Манеры? Обезьянские ухватки. Сплошное обезьянство! И вообще все это огромный обезьянник, какие во всех лесах есть…
   — Прочь с глаз моих, подлый клеветник! — заревел Макак XIV, задыхаясь от гнева. — Хватайте его, стражи! Привяжите его к стволу дерева, пусть муравьи-людоеды сожрут его живьем!
   И тут сотни рук схватили бедного Педриньо и поволокли по земле, как будто это была гроздь бананов.


Глава 8.

Пёрышко тут как тут!


   Носишку препроводили на вершину дерева, где она обязана теперь была жить всю жизнь в обществе своего мужа обезьянчика. Педриньо привязали к стволу в ожидании муравьев, которые его должны были съесть. Графа уложили спать на ветке. Этот-то был счастлив. Он видел чудный сон: что Эмилия куда-то девалась и корзинку тоже унесла…
   Вот и ночь… Обезьянье племя улеглось, и вскоре на всем участке леса не слышно было ничего, кроме храпа. С ее Дерева Носишке был виден Педриньо, привязанный к стволу.
   — Покотекерпики некемнокожкоко, Пекерыкишкоко, окобяказакатекельноко накас, накайдекет! — крикнула она ему.