Лодойдамба Чадравалын. Прозрачный Тамир

   - Вы что же, этим и живете? - ответил Эрдэнэ вопросом на вопрос, указывая на дрова.
   - Нет. Я служу в армии, а это так, подрабатываю немного, - ответил Доржи. - А сам я из Луу-гунского хошуна. Вам не приходилось там бывать?
   Эрдэнэ внимательно посмотрел на Доржи.
   - Как же, бывал. А вас как зовут?
   - Доржи, иногда - Левша Доржи. Это меня прозвали потому, что в борьбе я часто бросал противника через левое бедро. - Он затянулся и добавил: - Дома у меня осталась одна старушка мать. Уже три года, как я не получал от нее никаких вестей.
   - А как ее зовут? - спросил Эрдэнэ.
   Глаза Доржи оживились.
   - А что, вы недавно были в наших местах?
   - В прошлом году, - ответил Эрдэнэ.
   Доржи подсел к Эрдэнэ ближе.
   - Ее зовут Буян. Она жила на берегу Тамира и пасла овец Итгэлта, сказал Доржи. В его глазах засветилась надежда. Может, сейчас он услышит хоть что-нибудь о матери?
   Эрдэнэ закрыл глаза. Неужто это она? Перед ним возникло лицо старушки, лежавшей около молитвенного цилиндра и проклинавшей его. Эрдэнэ невольно нахмурился. Зачем он начал этот разговор? Что он ответит? Ведь в смерти этой старухи виноват он, Эрдэнэ.
   - Кажется, я ее видел, - сказал Эрдэнэ и умолк.
   Доржи даже привстал. Неужели? Наконец-то он услышит хоть что-нибудь о матери.
   - Ну, как она? Здорова? - сдавленным голосом спросил он.
   Эрдэнэ не знал, что ему ответить.
   - Не хотел я тебе говорить, - наконец сказал он, - но зачем же скрывать правду от мужчины. Твоя мать... - Эрдэнэ запнулся.
   Доржи все понял. Можно было и не договаривать.
   - Когда? - только и спросил он.
   - В прошлом году.
   - А это точно она, Буян, что жила на берегу Тамира? Что пасла овец у Итгэлта? - спросил Доржи. В его глазах еще теплилась надежда: а вдруг этот мужчина ошибся?
   - Да, она, - тихо, но твердо сказал Эрдэнэ.
   В глазах у Доржи стояли слезы. Бедная мать! Так и не повидала перед смертью сына, и он не слышал ее последних слов.
   - Как вас зовут? - спросил Доржи.
   - Меня... Доной, - с запинкой ответил Эрдэнэ.
   Доржи встал.
   - Доной-гуай, я приду вечером и закончу работу. Я обязательно приду, так и скажите своей супруге, - сказал он и пошел к калитке.
   С этого дня Эрдэнэ часто виделся с Доржи. Однако подлинное имя он ему так и не назвал. Однажды они встретились на базаре.
   - А у меня, Доной-гуай, уже есть невеста. Она живет с матерью. Пойдемте, я вас с ней познакомлю, - сказал Доржи.
   Эрдэнэ охотно согласился.
   - Моя невеста не из богатых. Я им помогаю, чем могу. Вот почему мне приходится пилить дрова.
   - Хорошо, что у вас есть свободное время и вы можете заработать хоть несколько мунгу*, - сказал Эрдэнэ.
   ______________
   * Мунгу - мелкая денежная единица.
   - Если б не командир, туго бы пришлось. Но наш Гоймон-батор* хороший человек. Он понимает нужды бедняков. Поэтому часто отпускает меня в город. Это за то, что я хорошо владею саблей, метко стреляю и числюсь хорошим конником, - пояснил Доржи.
   ______________
   * Гоймон-батор - Долговязый батор. Так в свое время звали Сухэ-Батора за его высокий рост.
   Когда они вошли в юрту, там сидели двое мужчин в одинаковых синих дэлах. Увидев Доржи, они поднялись.
   - Мы за тобой, тебя срочно вызывают, - сказал один.
   - Что случилось?
   - Бойцы решили всей частью пойти в военное министерство и потребовать улучшения питания. Сегодня опять какую-то падаль дали.
   Все заспешили к выходу.
   Эрдэнэ пошел с ними, ему хотелось узнать, чем все это кончится...
   Когда часть подошла к военному министерству, чиновники всполошились.
   - Что это значит? Зачем это вы явились? - спросил один из них, выйдя к солдатам.
   - Мы солдаты, а не нищие. До каких пор нас будут кормить падалью? Дальше так продолжаться не может! - выкрикнули несколько голосов.
   Эрдэнэ решил, что солдат сейчас же разгонят. Однако другой чиновник улыбнулся и примирительно сказал:
   - Дорогие солдаты, успокойтесь. Идите в казармы. А тех, кто виноват в плохом снабжении, мы накажем. Снабжение будет улучшено.
   В это время из министерства вышел еще один чиновник с павлиньим пером на шапке, вероятно, рангом повыше. Равнодушно оглядев солдат, он скривил рот в презрительной усмешке.
   - Мы голодны, как волки. Наведите порядок в нашем снабжении! - крикнул кто-то из солдат.
   - Молчать! Ты кто такой? Бунтовать?!
   Солдаты загалдели. Раздались выкрики:
   - Требуем наказать тех, кто ворует наши продукты, а взамен дает нам дерьмо!
   - Мы не уйдем, пока снабжение не будет улучшено!
   - Если вы не примете мер, чтобы упорядочить наше питание, мы пойдем прямо к министру! Ребята, айда! - крикнул Доржи, выступая вперед.
   Чиновник побледнел, надменность его будто ветром сдуло.
   - Солдаты, обещаю завтра же улучшить ваше питание. Только успокойтесь и идите в казарму, - сказал он, вытирая платком вспотевший лоб.
   Затем вышел лама, он тоже просил солдат вернуться в казарму, заверяя, что недостатки в снабжении будут устранены.
   - А вас не накажут? - спросил Эрдэнэ у Доржи.
   - Если бы мы ходили в одиночку, нас, как сусликов, переловили бы. А так что они нам сделают? Не зря говорят, что дружные сороки и изюбря заклюют.
   Эрдэнэ невольно подумал: "А ведь прав был Петр, когда говорил, что, если люди объединятся, они могут добиться всего, чего захотят".
   7
   Морозным туманным утром по дороге, проложенной по льду Тамира, скакали два всадника. Это были Итгэлт и Галсан. Итгэлт спешил на встречу с Павловым.
   Приезд Павлова зимой был необычен, и Итгэлту не терпелось узнать, чем он вызван.
   "Что-то произошло, - думал Итгэлт, - но что?"
   В свой прошлый приезд Павлов говорил, что в Тункинском районе надо построить бойню. Вспомнив об этом, Итгэлт решил, что Павлов хочет поторопиться со строительством. Летом Павлов привез много новостей. Он рассказал, что царское правительство в России свергнуто, что установлена новая власть, которая поддерживает богатых людей, что война с Германией будет вестись до победного конца и что их прибыли будут расти, так как цены на скот поднимутся.
   "Наверное, привез хорошие вести. С этим Павловым можно много заработать", - думал Итгэлт и погонял коня.
   Но вот и павловская усадьба, из трубы весело вьется голубой дымок.
   Не успел Итгэлт соскочить с коня, как на пороге дома показался Павлов с женой и дочкой.
   "Что это, и с женой и с дочкой приехал! Непонятно", - подумал Итгэлт и, отдав повод Галсану, пошел навстречу Павлову.
   - Ну как, друг, угостишь с дороги русской водочкой? Совсем я окоченел! - весело сказал Итгэлт, здороваясь с Павловым.
   Павлов кисло улыбнулся. Итгэлт заметил, что хозяин не в духе.
   - Мое почтение, что так невесел? - спросил Итгэлт.
   Павлов молча обнял Итгэлта, поцеловал и ввел в дом.
   - Дорогой Итгэлт, пропали мы, нет больше великой России, - сказал Павлов, усаживая гостя на диван.
   Итгэлт с удивлением оглядел присутствующих.
   - Нехорошие слова говоришь, - сказал Итгэлт, - не пойму я их.
   - Россия-матушка попала в беду.
   - Какую? Неужели войну проиграла?
   Только сейчас Итгэлт заметил, что в доме царит беспорядок, всюду ящики, чемоданы, узлы.
   - Хуже, - ответил Павлов. - В России был мятеж. Власть захватили большевики. Всех богатых людей они грабят, ограбили они и меня, все мое имущество пропало. Вот все, что от него осталось, да еще жена с дочкой. Мы насилу ноги унесли.
   - Это какие-то безбожники, - сказала жена Павлова, - им все нипочем. И она заплакала.
   - Плохо, - сказал Итгэлт. - Надо их всех заарканить и сослать в Сибирь. Почему это не сделали?
   - Почти вся армия перешла на их сторону, - с раздражением ответил Павлов.
   - Галсан, - сказал Итгэлт, - садись на коня и скачи к Буянту, возьми несколько бутылок водки и говяжью ногу. Скажи, что мне еще нужно два мешка овощей. Понял?
   Галсан бросился исполнять распоряжение своего хозяина.
   Итгэлт и Павлов, попивая водку, проговорили целую ночь. Павлов, опьянев, стучал кулаком по столу и на чем свет стоит ругал новую власть. Скрипя зубами, он грозил со всеми свести счеты, однако, что сделает, он еще не знал.
   - И в деле бывает неудача, и в черноземе попадается солончак. Не надо раздражаться, - говорил Итгэлт. - Мы с тобой компаньоны, значит, пока у меня есть деньги, ты не сядешь на мель.
   Павлов был растроган, он с благодарностью посмотрел на Итгэлта и бросился его целовать.
   Желая успокоить своего друга, Итгэлт вместе с Павловым ходил по китайским торговым фирмам, где их радушно встречали и обещали дать товары в кредит. Павлов оправился от удара и стал подумывать, что предпринять дальше.
   Как-то они зашли к Буянту.
   - Вы вот не хотите меня принять в свою компанию, а если нас будет трое, все деньги мира потекут в наши карманы, - сказал Буянт.
   - Ты ведь страшный скряга, ну как с тобой водить компанию?
   - Тут дело не в скупости, просто не хватает капиталов. А сейчас самое время заняться торговлей с Китаем, раз в России идет смута, - ответил Буянт, наливая друзьям подогретую водку.
   Буянт всего несколько лет назад приехал в Монголию. Здесь он обзавелся крупным магазином, но встать на ноги еще не успел. Поэтому пока он торговал только кожей да шкурами. Однако с каждым годом доходы его увеличивались.
   - Хорошо. Если ты станешь нашим компаньоном, какой торговлей предлагаешь заняться? - спросил Павлов.
   - Любой, в Китае в хорошей цене и овцы и лошади.
   - А не проведешь? - спросил Итгэлт.
   - Как можно!
   - Ладно, посмотрим, сколько ты вложишь денег, тогда и решим. А я тут кой-что надумал пока.
   Спустя месяц Павлов приехал к Итгэлту.
   - Я, друг, решил поехать на родину. Посмотри тут за моими, - попросил он.
   - Зачем едешь?
   - Сводить счеты. Они победили нас временно. Мы их все равно побьем, и вот тогда я им покажу, кто такой Павлов.
   - Их всех надо перевешать, - категорически заявил Итгэлт.
   - И перевешаем.
   - А еще лучше перерезать, как ягнят. Но где вы достанете оружие?
   - Найдем. Я не один.
   Через несколько дней Павлов уехал.
   - О жене и дочери можешь не беспокоиться, я о них позабочусь, - сказал Итгэлт на прощание Павлову, - а это тебе пригодится. - И он протянул другу маузер.
   8
   К исходу зимы семья Тумэра перекочевала в Халзан-Хад и там поджидала весну. Когда стало теплее и снежный покров почти стаял, скот Тумэра был еще упитанным, и это радовало душу.
   Спустились сумерки. Тумэр и Дулма стояли у люльки.
   - Ну как?.. Настоящий ведь мужчина, правда? - глядя на сына, сказал Тумэр.
   Дулма взяла чистые пеленки. Она хотела перепеленать сына и положить его обратно в люльку.
   - Пусть порезвится на свободе, - сказал Тумэр.
   - А не простудится?
   - Что ты, в юрте тепло. Вот подрастет, дам я ему буланого коня... Смотри, понимает, улыбается, рад. О, он же настоящий мужчина.
   Тумэр стал разжигать огонь в очаге. Лепет ребенка, голос жены, баюкающей сына, наполняли сердце Тумэра безмерной радостью.
   Вдруг залаяла собака. Тумэр прислушался.
   - Кажется, двое.
   Вскоре послышался голос:
   - Отгони собаку!
   Тумэр вышел. К юрте подходил человек, ведя в поводу двух коней.
   Отогнав пса, Тумэр пригласил гостя в юрту. "Наверное, издалека", подумал он.
   Поздоровавшись, незнакомец уселся на разостланный Дулмой коврик. Он рассказал, что сам уроженец Шагдаргунского хошуна и несет уртонную службу. А сейчас едет за жалованием.
   Тумэр вышел, стреножил коней гостя и снова вернулся в юрту. Не знал он, что этот человек говорил неправду. Просто он был подослан мстительным хозяином овец, чтобы найти повод для ареста Тумэра.
   Приезжего накормили, уложили спать. Ночь прошла спокойно, а утром гость сказал, что один конь у него совсем приустал и потому он его взять с собой не может.
   - Это не гнедой ли? - спросил Тумэр.
   - Да, он.
   - Я еще вчера заметил, что он слаб на ноги, - сказал Тумэр, - но как же вы обойдетесь одним? Вам ведь нужен второй.
   - В дороге всегда нужен второй. Может, у вас найдется лишний? Я бы дал в придачу денег.
   - Путнику нельзя отказать в просьбе. Хорошо, я дам вам коня, а на обратном пути снова поменяемся.
   - Значит, совсем отдать не хотите?
   - А зачем? Ведь вам он нужен только в дороге.
   - Ладно, значит, я оставляю гнедого?
   - Хорошо.
   Гость обрадованно улыбнулся, поблагодарил и вскоре уехал. Поручение хозяина он выполнил - оставил Тумэру гнедого коня с особым клеймом.
   А через несколько дней к Тумэру приехал уже другой человек. Увидев у Тумэра гнедого коня, он заявил, что конь этот его - у него угнали целый табун. Так Тумэра обвинили в краже целого табуна лошадей, и по приказу хошунной администрации он был арестован.
   Тумэр в свое оправдание даже не мог назвать имени человека, оставившего ему гнедого коня, потому что сам не знал его, однако он наотрез отвергал обвинение.
   Тумэра, заковав в ручные кандалы, посадили в тюрьму.
   Дулма была в отчаянии. Несколько раз она ездила на свидание с мужем, но не могла его добиться. Наконец, отдав свое золотое кольцо старшему надзирателю, она получила разрешение на одну встречу.
   И вот в полдень Дулма перешагнула порог тюрьмы. Еще в коридоре в нос ударил спертый воздух. Со всех сторон из-за решеток на нее смотрели изможденные лица.
   - Вот твой Тумэр! - сказал сопровождавший Дулму надзиратель, показывая на арестанта с худым заросшим лицом. Арестант, увидев Дулму, улыбнулся и, звеня кандалами, направился ей навстречу. Дулма, рванувшись к Тумэру, споткнулась и упала. Хотела встать и не смогла. Она только обняла ноги Тумора и заплакала.
   - Не плачь, родная, встань! - сказал Тумэр и помог Дулме подняться.
   - Как твое здоровье, мой милый? - плача, спросила Дулма.
   - Хорошо. Как вы?
   - У нас все в порядке, не беспокойся.
   Тумэр спросил о сыне, о хозяйстве. О себе он ничего не говорил, рядом находился надзиратель.
   Дулма со слезами на глазах причесала мужа, заплела ему косу и передала еду, которую принесла.
   Свидание кончилось. Они поцеловались, и Дулма пошла к выходу. И вдруг Тумэр запел. Пел он песню "Жеребенок князя Эрдэнэ". Дулма замедлила шаг. Но почему Тумэр изменил кое-где слова песни? Эти две строки ей незнакомы:
   Встретимся снова двадцатого
   На южном склоне песчаного холма...
   И эти тоже:
   На рассвете следующего дня
   Я приду к тебе.
   На этом пение оборвалось.
   Дулма хорошо знает, что Тумэр поет эту песню, когда мчится по степи на коне или что-то задумал.
   - Почему ты всегда поешь только эту песню? - спрашивала она не раз.
   - Когда едешь в далекий путь, песня становится другом. Она напоминает о родном кочевье, а когда устаешь, придает силы, - отвечал Тумэр и смеялся.
   "Не зря Тумэр пел эту песню сейчас, - решила Дулма. - Тут что-то не так. И слова изменил не зря. Значит, он что-то хотел мне сказать".
   Но вот ее взор просветлел, и радостная улыбка озарила лицо. Она разгадала смысл этих слов. Ну конечно, он говорил ей, что придет на рассвете в условленное место - к подножию песчаной сопки. Дулма от радости сама запела знакомую песню и пустила коня в галоп.
   Когда она вошла в юрту, ее встретил плач ребенка. Она взяла его на руки и дала грудь. Но ребенок груди не брал.
   - Он весь горит, - сказала соседка, на которую Дулма оставляла сына. Действительно, ребенок весь так и пылал.
   Соседка пошла к себе и принесла какое-то лекарство, но температура не понижалась. На следующий день поехали за лекарем, пришлось отдать ему овцу, только лекарь не помог. Тогда Дулма пригласила ламу. Этот стоил подороже из домашнего стада к нему перекочевала корова. Но и чтение молитв не помогло. На третью ночь ребенок стал задыхаться, а к утру затих навсегда.
   Дулма рвала на себе волосы.
   - О боже, что скажу я отцу? Сыночек, открой глазки, вернись к жизни, пощади меня, - кричала она, обнимая холодное тельце.
   - Крепись, доченька, - говорила соседка, - что же теперь мы можем сделать? На то воля богов.
   Дулма с помощью соседки похоронила сына. Вернувшись в юрту, она упала без сознания и только к вечеру пришла в себя. Тяжело у нее было на душе, но так уж устроен человек, что он может переносить самые тяжкие страдания. Пережила свое горе и Дулма. Может, перенесла она его легче потому, что наступило девятнадцатое число, а значит, завтра на рассвете она увидит Тумэра. Вечером Дулма оседлала двух коней, взяла продукты и поехала к условленному месту - песчаной сопке. Здесь она будет дожидаться рассвета.
   Сердце ее билось, как пойманный в силок перепел. То и дело она принималась плакать. Разноречивые чувства переполняли ее - радость от предстоящей встречи и страх. Ведь не известно, что скажет муж, когда узнает о смерти сына.
   Подул свежий ветерок, на востоке стала заниматься заря. Вдруг она услышала голос Тумэра, он звал ее, с трудом передвигая закованные в кандалы ноги. Трудно описать словами первые минуты их встречи.
   - Ну, теперь айда домой, возьмем сына и уедем отсюда, - сказал Тумэр.
   Дулма ответила не сразу.
   - Может, лучше тебе уехать, а мне с сыном потом? С перевала я видела, как к нашей юрте подъехало несколько всадников. Может, это за тобой? сказала она после некоторого молчания.
   - Хотелось поцеловать сына перед отъездом. Но придется, видно, сразу податься в горы. Ты туда привози сына.
   - Нельзя, милый, уезжай подальше. Мы с сыном проживем! На вот, возьми! - сказала Дулма и протянула Тумэру напильник.
   - Может, и вправду лучше сделать, как ты советуешь? А сынок-то стал говорить?
   - Да, уже говорит "папа". Но торопись, милый, время не ждет!
   Тумэр распилил кандалы и зарыл их в песок, чтобы в них еще раз не заковали невиновного человека.
   - А ты по три раза в обе щеки поцелуй сына, - произнес он. - Скажи ему, что отец скоро вернется и заберет его с собой. - Тумэр задумался и машинально стал есть пирожки, которые привезла Дулма. Затем, как бы отвечая на свои мысли, сказал: - Хотел я пожить тихо, по-людски, но, оказывается, нельзя. Теперь попробую иначе.
   Тумэр поцеловал жену и вскочил на коня.
   - Ну, Дулма, прощай! Скоро увидимся. Береги сына!
   Когда муж скрылся из виду, Дулма упала на землю и забилась в плаче.
   В полдень она была уже дома, а вскоре к юрте действительно подъехало несколько всадников. Это были тюремные стражники, посланные на розыски беглеца.
   Дулму привезли в хошунную канцелярию. Ее долго допрашивали, потом избили. Но Дулма на все вопросы твердила одно: "Ничего не знаю, это вы должны сказать, где мой муж".
   Не добившись ничего, ее отпустили.
   9
   Осенью 1919 года Монголию оккупировали войска китайских милитаристов. Захватив Ургу, они свергли монгольское автономное правительство и установили свою военную администрацию. После этого воинские части покинули столицу и направились на северо-восток, к границе с Советской Россией. По пути китайские солдаты грабили мирных жителей, насиловали женщин, угоняли скот. Стон стоял над монгольской степью. Люди бежали в горы, спасаясь от жестоких оккупантов.
   На берегу Тамира расположился небольшой китайский отряд, всего человек пятнадцать. Но они уже успели ограбить все близлежащие айлы.
   Бадарчи, решив снискать расположение оккупантов-гаминов, забрал у своих земляков несколько лошадей и направился в отряд. "Черт с ними, отдам им лошадей, может, скорее уберутся отсюда", - думал он. Но все обернулось по-другому. Гамины встретили гостя недружелюбно, хотя Бадарчи всем своим видом говорил, что готов услужить новым хозяевам.
   Подогнав лошадей к палаткам, он соскочил с коня и подобострастно крикнул:
   - Здравия желаю, уважаемые, прошу простить, что не встретил вас раньше, я в этих местах сейчас самый старший начальник.
   - Этот монгол, кажется, хитрит. Заехал случайно, а теперь выворачивается! - сказал начальник отряда своим солдатам.
   - Ясное дело.
   Бадарчи не знал китайского языка, а китайцы не понимали монгольского. И вот какой диалог, произошел между Бадарчи и начальником китайского отряда.
   - Мы заберем у тебя коней! - грозно крикнул начальник отряда.
   - О, я очень хороший человек и готов служить вам, - ответил Бадарчи.
   - Если не дашь коней, тебя расстреляем.
   - Меня зовут Бадарчи. Я чиновник Луу-гунской хошунной канцелярии.
   - Мы продырявим твою башку! - Китаец приставил указательный палец ко лбу.
   - Я все сделаю для вас, только дайте мне двух солдат: я достану вам все, что хотите.
   - Мы берем твоих коней, понимаешь? А ты убирайся ко всем чертям, да побыстрее! - кричал старший, наступая на Бадарчи.
   - Хотите, я приведу вам баб?
   - Оседланного коня возьму я, а остальных берите вы, - распорядился начальник отряда. - Этот пень ничего не понимает.
   Солдаты быстро разобрали коней, а коня Бадарчи подвели к начальнику и передали ему повод.
   Бадарчи подумал, что тот передаст повод ему и протянул было руку, чтобы взять его. В это время на руке Бадарчи сверкнуло золотое кольцо. Старший сразу же стянул его с пальца Бадарчи.
   "Кажется, дело принимает плохой оборот, - подумал Бадарчи, - пора удирать". И он взялся за повод, который все еще оставался в руках у китайца.
   И вдруг китаец вытащил пистолет и, что-то крикнув, дважды выстрелил выше головы Бадарчи. Тот от испуга даже присел.
   Солдаты загоготали. Бадарчи попытался тоже засмеяться, но улыбка у него не получилась, он лишь оскалил зубы.
   - Убирайся отсюда, да поживей! - крикнул старший и направил на него пистолет. Испуганный Бадарчи стал неуклюже пятиться под громкий смех солдат.
   Так бесславно окончилась попытка Бадарчи войти в контакт с оккупационными войсками. Усталый, обозленный неудачей, Бадарчи в полночь вернулся в стойбище. Но там было пусто. Его земляки решили не испытывать судьбу и убрались от гаминов подальше. А тут, как на грех, небо заволокло тучами, засверкала молния, и начался ливень. Продрогший Бадарчи заночевал в степи, дожидаясь наступления утра.
   Всю ночь лил дождь, Тамир запенился и вышел из берегов. Лишь к полудню дождь перестал, небо прояснилось и солнце вновь осветило землю.
   Удрученный неудачей, сожалея о потерянном кольце, брел Бадарчи к Луу-гунскому хошуну. И вдруг лицом к лицу столкнулся с Тумэром, который ехал навестить Улдзи и затем собирался встретиться с Долгор.
   У Бадарчи подкосились ноги. Вот так встреча! "Теперь мне не уйти от этого проклятого сайнэра, он мне все припомнит", - подумал Бадарчи и хотел было пройти мимо всадника. Но Тумэр уже узнал своего врага и остановил коня.
   - Здравствуй, Бадарчи! Хорошо ли живешь?
   - Здравствуй. А как ты? - ответил Бадарчи на приветствие, опустив глаза.
   - Вот видишь, недаром говорят, что должника встретишь на базаре, а врага на перевале. Вот и мы с тобой встретились!
   - Выходит, недаром.
   Он со страхом ждал, когда толстый кизиловый кнут Тумэра опустится на его голову.
   - Ты где же коня потерял? Или пропил?
   - Нет. Меня обокрали гамины.
   - Гамины, говоришь? - заинтересовался Тумэр.
   - Да. Ты, наверное, хочешь рассчитаться со мной?
   - Я не из тех, кто сводит счеты, когда человек совсем без сил, ответил Тумэр и, спрыгнув с коня, подошел к Бадарчи.
   Бадарчи вытащил нож, он приготовился к смертельной борьбе.
   - Ты что? Брось, не надо. Если бы я хотел покончить с тобой, зачем бы я стал сходить с коня? А то смотри, я снова вскочу в седло! - И Тумэр весело рассмеялся.
   Бадарчи не уловил в смехе Тумэра ничего угрожающего. В самом деле, если бы Тумэр хотел его убить, он сделал бы это без всякого труда.
   - Коли не держишь камня за пазухой, и я бросаю нож. Ничего, был день, когда мы поссорились, но, может, настанет и такой, когда мы помиримся.
   - Мы ведь с тобой, кажется, встречались только в прошлом году. Давай поздравим друг друга с новым годом, - сказал Тумэр.
   Они поздоровались за руку, а затем уселись рядом на землю. Бадарчи рассказал, как с ним поступили гамины. Однако он утаил, зачем приезжал.
   - Они везде бесчинствуют, я по дороге сюда насмотрелся. Люди в панике бегут. Много побитых видел, - сказал Тумэр и, помолчав, спросил: - А сколько их там?
   - Больше десятка, - ответил Бадарчи, - и все при оружии.
   - Говоришь, больше десятка? Это немного, давай нападем на них?
   - У них ведь винтовки, - сказал Бадарчи.
   - Мы разом налетим, они не успеют и опомниться. Понял? Только бы отрезать путь к оружию.
   - Надо подумать, - сказал Бадарчи. - У тебя что-нибудь есть пожевать? Совсем я голодный. Вот поем, а там видно будет.
   Тумэр из переметной сумы достал вареное мясо.
   - Опасное дело ты задумал, - говорил Бадарчи, пережевывая еду.
   - Ну, хватит. Срежем сейчас две дубины, ты сядешь на моего коня, он под седлом, а я сяду на неоседланного, и айда, - решительно сказал Тумэр и встал.
   Бадарчи, подчиняясь воле своего отважного спутника, тоже поднялся.
   Гамины сушили свою промокшую одежду и грелись на солнце. Винтовки их стояли в козлах перед палатками. Солдаты сидели группами по три-четыре человека.
   Тумэр и Бадарчи налетели на гаминов внезапно, отрезав им путь к оружию. Тяжелые дубины и толстые монгольские кнуты, от ударов которыми замертво падают волки, заработали с ужасающей быстротой. Солдаты бросились врассыпную, но везде их настигали удары Бадарчи и Тумэра. Лишь командир сумел выхватить пистолет и уже направил его на Бадарчи. Но Тумэр подоспел вовремя - выстрела не последовало. Вскоре все было кончено.
   Повернув коня, Тумэр увидел, как Бадарчи дубиной добивал тех, кто еще подавал признаки жизни. Тумэр спрыгнул с коня и наклонился над убитым гамином. Перед ним лежал парнишка, которому не было и двадцати лет. Тумэр пощупал пульс. Нет, сердце уже перестало биться навсегда.
   - Что ж, сам пришел, мы тебя не приглашали, - прошептал Тумэр.